РиДж

Таисия Попова, 2021

«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте…» Но что, если «Ромео и Джульетта» – знаменитый французский мюзикл, а сами герои – два обычных человека, снимающие квартиру, и весь роман их проходит во время постановки мюзикла, в паузах между репетициями, хореографическими растяжками и пошивом костюмов для кланов Монтекки и Капулетти? Можно ли узнать друг в друге Ромео и Джульетту, если нужно проходить кастинг на отбор в состав, летать в разные страны по мультивизе и привыкать к тому, что жизнь и выбор другого – это всегда его собственное решение, как бы сильна не была ваша привязанность? Он оставляет работу в кордебалете Михайловского театра, чтобы пройти кастинг в Париже и работать в мюзикле "Ромео и Джульетта". Танец – единственное, чем он живёт с раннего детства. Она переводит с французского, носит косу ниже пояса, молчит целыми днями и учится на курсах бортпроводников в Air France, чтобы – в традициях Джульетты ХXI века – быть максимально независимой. Тем не менее их привязанность больше любых противоречий, и самой трудной задачей для Ромео и Джульетты окажется принять жизнь другого, принять ту часть, которую не понимаешь и к которой не имеешь отношения.

9. Джонатан. La haine

La haine!

Qui fait de vous des malheureux

Ненависть!

Она делает вас несчастными

Я тысячу раз пересматривал первую версию «Ромео и Джульетты». Ничего ценнее, чем старый диск с этой записью, не было в моем доме, и ничего не было веселее тех вечеров, когда мы всем курсом подробно рассматривали постановку и пытались повторить это. В Академии я был уверен в превосходстве классического балета над любым танцем мира, но всего один DVD-диск смог переубедить меня.

Но наступил день, когда я впервые стоял на сцене дворца Конгрессов, одетый не в трико и балетки, а в спортивные штаны и танцевальные кроссовки (в Академии Вагановой их носили преподаватели, которым уже не было нужды что-то показывать студентам). И чувствовал страшную неуверенность. Подбадривали меня две вещи: факт нахождения здесь (меня взяли, взяли!) и минувшая ночь. Я долго ощущал это задержавшееся ночное тепло, которое медленно расходилось вдоль спины к рукам и ногам, и странно было, что часовый разогрев перед занятием мне сегодня не требуется. Как будто одно объятие Марты вылепило меня из другой материи, более плотной глины, и больше мне не надо час разогреваться перед репетицией и силой вытаскивать жар в мышцы изнутри.

— Прежде всего, друзья, — хореограф говорил по-английски, и это тоже подбадривало: значит, не все здесь французы, — вам надо понять, кто вы в Вероне. Да, садитесь, садитесь!

Мы все уселись посреди сцены, разноцветная кучка танцоров, еще день назад были конкурентами, а сегодня — семья «Ромео и Джульетты». Добро пожаловать в Верону.

— В Вероне каждый — либо Монтекки, либо Капулетти, и вы не сможете быть в стороне. Между вами ненависть. У каждого из вас будет свой антагонист.

Я почему-то сразу глянул на рыжую ирландку, имени которой так и не спросил за всю неделю кастинга. Она сидела ближе всех к краю сцены и смотрела на Реду, не отводя глаз, но вдруг на секунду бросила взгляд в мою сторону. Не на меня, а так, мимо, бликом.

— Итак, — продолжал Реда, — прошу тех, кого я сейчас назову, отойти в клан Монтекки.

Я настолько был уверен, что мой цвет в Вероне — синий, что даже толком не услышал, назвали меня или нет. Просто сразу встал и отошел к правой кулисе, первым из двенадцати будущих танцоров Монтекки.

Оставшиеся танцоры вразнобой поднялись на ноги и выстроились напротив нас. Это был клан Капулетти, у них были такие же танцевальные кроссовки, разные прически и цветные футболки, как у нас, но я сразу увидел их как-то иначе. Словно на них уже падал свет красного прожектора на «Vérone».

— У каждого из вас есть свой антагонист в другом клане, — повторил хореограф. — Может быть, вы уже видите, кто это.

Рыжая ирландка, стоявшая позади всех, посмотрела на меня сквозь одиннадцать Капулетти. Она не улыбалась больше, словно и на нее сразу легла тень имени. Верней, фамилии.

— Теперь, когда вы знаете свою фамилию, пришло время назвать имена, — Реда стоял точно посредине между скучковавшимися кланами. — Я хочу, чтобы каждый из вас понял, кто он в Вероне. Чей-то брат, племянник или даже прислуга в доме, кем вы себя видите? Как ваше имя? Кто ваш главный противник на сцене? Нужно, чтобы вы решили это сейчас, до того, как мы начнем репетировать сам мюзикл.

В перерыве я очень жадно пил воду, хотя мы еще и не танцевали сегодня, пытался сосредоточиться, но мысли уплывали куда-то от меня, и Верона не выстраивалась. Имя? Но меня и так все называют тут чужим именем, которое прилипло ко мне в последний вечер в Питере. Я даже не помнил, называл ли я Марте свое настоящее имя.

— Джонатан, — позвал меня знакомый голос с сильным акцентом.

Рыжая Капулетти разворачивала шоколадку, как и в день финального отбора.

— Мы не познакомились. Я Рейчел.

— А я Натан, — мы довольно торжественно пожали друг другу руки.

— Натан? — удивилась она. — Почему тебя все зовут Джонатан? Это два разных имени у нас.

— Моя… подруга так назвала меня перед отъездом в Париж. Это из книжки Ричарда Баха. Чайка Джонатан Ливингстон.

— Подруга? — Рейчел наморщилась, вспоминая. — Та девочка с длинными волосами, которая провожала тебя в первое утро тут?

— Да.

Я впервые назвал Марту своей подругой в разговоре с кем-то, и от этого тепло снова прошло у меня волной по спине, усталость куда-то смылась, и я понял, что знаю свое имя в Вероне. У меня уже есть новое имя здесь, в чужом языке и незнакомом моему телу танце.

— Jonathan the seagull, — сказала Рейчел. — Реда будет ставить нам много драк на эти два часа.

— Ты умеешь это? — мы сидели друг напротив друга, и я машинально отметил, что мне больше не хочется сесть рядом с ней, потому что человека из клана Капулетти надо держать в поле зрения, не соприкасаясь с ним.

— Я умею танцевать рил и джигу, — сказала она с усмешкой, — я была чемпионом по ирландским танцам в Дублине, но здесь мне придется делать все другое.

— А я умею быть принцем, — тепло все еще шло по моим рукам, и я почувствовал сильное напряжение в кисти, словно мышцы уже готовы были к драке.

— Русский балет знают даже у нас, — Рейчел смотрела на меня с дерзким любопытством. — Почему ты ушел оттуда?

— Я не буду танцевать балет, — сказал я твердо, оглядываясь на два десятка человек, которые бродили по залу, смеялись, знакомились, оглядывали друг друга, привыкая к новым именам в Вероне.

«Верону» мы учили почти без пауз, такая кипела энергия и такой дух соперничества витал над нами в зале. В эйфории первых репетиций я наивно предполагал, что после балетных травм со мной не случится ничего плохого. Поэтому когда я впервые разбил Рейчел в нашей яростной постановочной драке губу, зацепив еще и нос, мне пришлось многое срочно переосмыслить.

Конец ознакомительного фрагмента.