Кое-что о прошлом, будущем и настоящем

Тадэуш Мотас, 2019

Сборник повестей и рассказов, состоящий из весёлых и удивительных приключений, произошедших с главными героями в разные времена и в разных странах. События разворачиваются на фоне широкой географической и подробной исторической ретроспективы, детально и узнаваемо отображённой автором. Увлекательное чтение для всех тех, кто помнит прошлое, знает настоящее и верит в будущее.Содержит нецензурную брань.

Часть I. «На Руси»

«Ну что, Куперман, врубился?», — в комнату, освещенную мягким приглушенным светом торшера, бесшумно вкатился Витька Котов по прозвищу «Кошкин» или просто «Кот», толкая перед собой изящный сервировочный столик, доверху заваленный наспех нарубленными бутербродами с финским сервелатом и уставленный огромными дымящимися фарфоровыми кружками. Несколько противоречивое впечатление от всего этого безобразия облагораживалось двумя миниатюрными бутылочками «Хельвеции» — ассортиментного югославского ликера, предмета вожделения и неустанной охоты московских алкогольных гурманов. Их, следуя собственным представлениям о прекрасном, Кошкин втиснул в середину столика.

— Лохмато живешь, где достал? — неподдельно восхитился Серега, ощутив бодрящий аромат индийского растворимого кофе — безоговорочного признака неординарности быта того времени.

— Как в лучших домах Лондона, — с ударением на конце последнего слова самодовольно провозгласил Витька, — мать вчера притащила, во!

— Мне бы иметь такое всевспомоществование со стороны советской торговли, — язвительно заметил Серега, явно намекая на профессиональную хватку «мамы-кошки».

— Родиться нужно не только в нужное время, но и из нужного места, — назидательно изрек Кот.

— Куда уж нам, простолюдинам, у нас все через жопу, — огрызнулся «Куперман».

Этот полушутливый-полусерьезный разговор, происходивший в небольшой квартирке типовой 12-этажки, неожиданно органично вписавшейся в глубину тихого Духовского переулка Москвы начала 80-х, вполне можно было бы принять за легкую пикировку двух соперников в борьбе за руку прекрасной дамы.

В действительности же, это был обычный «обмен мнениями по ситуации текущего момента» между двумя сокурсниками в период самой напряженной работы их изворотливого студенческого мозга, предшествовавший очередной сессии. Все, что за полгода было не прослушано на лекциях, не отработано в лабораториях, а весело и бесшабашно прогуляно и пропито в соответствие с негласным аморальным кодексом советского студента, теперь надо было выдать «на гора» в виде немалого количества курсовых работ.

Разница в возрасте почти в 10 лет отнюдь не мешала им, удачно сочетая достоинства и недостатки друг друга, подобно гребцу и рулевому находиться в одной шлюпке и успешно плыть по волнам нелегкой студенческой жизни, виртуозно обходя все водовороты и подводные камни. Двое в лодке, не считая собаки. Впрочем нет, «собака» все-же была — иногда к ним присоединялся Володька Иванов по прозвищу «Тюлень», их общий приятель, добродушный увалень.

Вот и сейчас они, следуя установившейся традиции, «забурились» на квартиру Кота, чтобы «уйти в ночь» и сокрушить солидную глыбу очередной курсовой.

— Ну и че там у нас? — вернулся Кошкин к началу разговора.

— Да все нормально, но придется попотеть, — ответил Серега «Куперман», прозванный так за ясность математического склада ума и привычку все правильно расставлять по своим местам, подобно фигурам на шахматной доске. Так, как это делал великий гроссмейстер.

— Хорошо, что захватил с собой калькулятор с тригонометрическим функциями, — продолжал он, — а то если обсчитывать все вручную по формулам — придется к тебе заселяться на неделю.

— А че, я не против, — добродушно промычал Кошкин, удобно устроившись в кресле-качалке и жуя бутерброд, — место есть, жратва есть, гуляй рванина. Он с нескрываемым превосходством оглядел свои апартаменты, обставленные без особого шика, но со всеми признаками советского достатка того времени: стенка с хрусталем и музыкальным центром, мягкая мебель, трельяж, цветной телевизор на тумбочке в углу, ковры по стенам.

— Бабка по случаю начала сезона откатила на дачу, да и я со своими бабами развелся — готовлюсь к серьезной семейной жизни. Возраст, сам понимаешь! — добавил он и при очередном кивке качалки ловко подцепил носком ноги один из ящиков стола, выдвинув его наполовину. Порывшись в его недрах, вытащил на поверхность пару любительских фотографий, небрежно бросил на сервировочный столик.

— На, позырь, это моя последняя.

— На мой взгляд, полновата, особенно в бедрах, — Серега внимательно осматривал фигуру в купальнике, всеми силами стараясь показать себя «профессионалом», знающим предмет.

— Ни фига ты не понимаешь в женщинах. Да это же пэрсик, вах! — Кот с восхищением по-грузински поднял вверх указательный палец.

— Возможно, — не стал возражать Серега, — но, прошу заметить, Сэр, что у Вашей Оленьки, наверняка 90-60-90. (О романе Кошкина и первой красавицы факультета Ольги Коросташевской гудел весь курс, раздувая вокруг их отношений мыльные пузыри сплетен, зависти и восхищения!).

— Эт точно — удовлетворенно промурлыкал Кот, — сам все промерил. Грешен, люблю все самое лучшее!

Серега задумчиво молчал. Ему почему-то вспомнилось, как прошлой осенью, когда они всей веселой студенческой братвой прибыли с очередной «картошки» дождливым промозглым утром на Савеловский, он с замиранием сердца предложил Оле помочь дотащить ее вещи до квартиры, в Строгино. Витька (тогда еще комсорг курса), остался сдавать лагерь местным колхозникам. Как она, походкой порхающей бабочки, легко перепрыгивая лужи, беззаботно шла рядом, что-то неустанно щебеча, а он, не разбирая пути и нарочито поигрывая двумя тяжелыми сумками, молчаливо шел рядом, ловя завистливые взгляды встречных парней.

— Ну что, похавал, может начнем? — неожиданный голос Кошкина прервал сладкие воспоминания. Если хочешь, я тоже подключусь со своей машиной, быстрее будет — у меня почти такой же, только модель поновее, купил недавно за 220 рэ. Задняя крышка, правда, че-то отходит, вырубается часто в самый неподходящий момент.

— А ты возьми да и забей в него гвоздик, да и загни с другой стороны, — неожиданно зло предложил Серега, вспомнив какой кровью унижений и весомостью аргументов далось ему выклянчивание денег у предков на покупку своего «мини-компьютера».

— Не понял, — искренне удивился Витек, — ну а твой то, нормально пашет? А то мы здесь в самом деле, заторчим!

— Только через блок питания, аккумуляторы за 3 года сдохли, на 10 минут не хватает.

–Так купи новые, небось не разоришься.

–Так нет нигде, даже в ремонтных мастерских.

— Да, страна чудес, — согласился Кот. Калькуляторы выпускают — аккумуляторов не достать, «кассетники» появились — кассет днем с огнем не сыщешь!

— Зато Запад загнивает, — то ли в шутку, то ли всерьез пробурчал Куперман.

В комнате повисла тишина, щедро разбавленная нудным и слегка нервным постукиванием Серегиных пальцев по клавишам калькулятора. Шла напряженная работа по расчетам базовых параметров.

— А мне-то что делать? — не выдержал Кошкин, глядя с тоской как растут рядами выстраиваемые столбцы шестизначных цифр, выписываемые аккуратной Серегиной рукой.

— А вот сейчас забацаем координатную сетку, а ты по этим данным будешь лепить мощностные и моментные характеристики.

— Чего?

— Ты я вижу совсем припух. На лекции надо было ходить, а не с Ольгой по барам обжиматься.

— Да, было. Кошкин немного помолчал. Эх, как вспомнишь — сколько у нас мужиков слетело с первого курса, особенно после начерталки, — так вздрогнешь! И все из-за баб и по киру!

— А со второго после сопромата, и тоже из-за баб и по киру, — криво усмехнулся Серега, вспомнив сколько ему, как старосте, а Витьке, как комсоргу, пришлось вынести от деканата из-за этих бухариков, сутками не вылезавших из популярных в окрестностях МАДИ пивнушек — «Пиночета» и «Семи ветров».

— Тебе хорошо, ты в институт сразу после школы, свежак.

— Зато ты в институт — от сохи, жизнь постигнув, успел и в армии послужить и на автобазе поработать.

— И две тачки расколотить, — рассмеялся Кот, — если бы не папаша, хрен бы мне директор дал направление на Рабфак*, не смотри, что мой однофамилец.

— Наверняка не дал бы, скажи спасибо отцу, — автоматически согласился Серега, не отрываясь от расчетов.

— Да, кстати, «о музыке», пока у нас не было своей крыши в Подмосковье, отец снимал для нас дачу по Павелецкой — у вас в Расторгуеве! Так что, в некотором смысле, мы с тобой «соседи по имениям» с давних пор!

— Да, ты уже рассказывал. И всех собак расторгуевских перестрелял. Серега невольно передернулся, представив как в поздней ночи начальник Замоскворецкого угро отстреливается из табельного пистолета от бродячих псов.

— Ты чего? — удивленно уставился на него Кошкин.

— Да как-то мрачновато, давай музон, что ли, врубим.

— Давай, — радостно согласился Витек и, подойдя к «Панасонику», начал перебирать кассеты. Чего изволите-с, — Галича или, может быть, Аркадия Северного с двумя братьями Жемчужными, — с апломбом заявил он, явно гордясь своей коллекцией блатняка.

— Не, давай че-нибудь импортное.

— Импортного не держим-с.

— Тогда вруби приемник.

— По «Маяку» Зыкину с Кобзоном?

— Нет, зачем же «с Кобзоном». Серега на секунду задумался. Поляков на “длинных” еще не поймать. Тогда давай на «средние» и гони через всю шкалу. Так, дальше, еще, еще… — бодро командовал он, почувствовав себя в родной стихии. О, стоп!

«Мит,с мюзик бис ин дер фрюен морген!» — раздался из колонок бодрый голос радиодиджея, вслед за которым визгливый голос солиста Би Джиз затянул хитовую «Трэджеди».

— Это че за хрень? — заинтересовался Кошкин.

— Радио Люксембург, программа «С музыкой до раннего утра!».

— И откуда ты все знаешь?

— Почаще надо ночное радио слушать!

— Ну, я по ночам другими вопросами занимаюсь, сечешь? — многозначительно намекнул Кошкин.

— Ага, я понял, на крестины позовешь?

— Типун тебе на язык, — переполошился Кот, — ей еще диплом получить надо.

— Ладно, давай еще по стакану и продолжим, — примирительно предложил Серега.

Подкрепившись, компания единомышленников продолжила кропотливую работу. Растущие стопки листков, исписанные расчетами, миллиметровки с графиками аккуратно складывались по двум распухающим папкам. Легкая зарубежная музыка из динамиков парила над этим воистину стоически-титаническим трудом, пока, наконец, не перешла в противное трескучее шипение — волна постепенно уходила…

… Ну, кажись все, абзац, — устало констатировал Серега, удовлетворенно потягиваясь и откидываясь на спинку стула, — утро, что ли, уже?

— Пожалуй, — Кот подошел к окну и резким движением отдернул плотные непрозрачные шторы.

Столб яркого майского утра, пробив темноту монашеского затворничества, ударил в стеклянные дверцы шкафа и, отразившись от хрустальной вазы, раскололся мелкими цветными брызгами, расплескавшимися по всей комнате.

— Ух, ты-ы-ы… — восхищенно протянул Серега. Жить — хорошо!

— А хорошо жить — еще лучше, — многозначительно провозгласил Кошкин.

— Это ты насчет чего?

— Это я насчет того, что если ты перестанешь дерзить старшим, а будешь крепче держаться за их пушистый хвост — они возьмут тебя с собой.

— Это куда же?

Кот загадочно помолчав, сосредоточенно заходил из угла в угол. Было видно: то, что сейчас предстояло услышать Куперману, чрезвычайно важно и неординарно.

— За кордон.

— С какого перепугу?

— Наивняк, — Виктор снисходительно улыбнулся.

— Виктор, перестаньте говорить загадками, Вы меня изводите, — с наигранной жеманностью проворковал Серега.

— Короче, «Склихасовский», слушай сюда, — Кот принял строгую позу доцента на кафедре перед студенческой аудиторией. Ты куда этим летом собираешься на практику?

— Куда Родина-мать позовет.

— Да-да, именно такие, как ты, и погибали первыми «в годину тяжких испытаний», — задумчиво произнес Виктор, как будто что-то припоминая.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что большинство своих пасынков она позовет в стройотряды, работать на цементно-бетонном комбинате в Красноярском крае, территории гнуса и комаров.

— А меньшинство любимых детей?

— Поедет за границу на учебно-производственную практику.

— И сколько же таких счастливчиков набирается?

— Набирается 10 человек и ты, благодаря мне, в их числе.

Серега, пораженный таким неожиданным известием, ошалело смотрел на стены комнаты в разноцветных пятнах. Жизнь явно заиграла новыми красками.

— А кто еще едет?

— По два человека с АП*, АТ*, АД*. Ну и так по мелочи — по человечку с «экономики» и «мостов».

— А с ОД* только мы?

— Нет, еще двое, но они едут в составе другой группы в Чехословакию.

— А мы тогда куда?

— В страну теплого моря, сладкого винограда и горячих женщин!

— В Грузию что ли, — не найдя ничего лучшего, ляпнул Серега.

— Эх ты, крестьянин, тебе же сказали. За кордон, — засмеялся Витька и, выдержав томительную паузу, добавил — в Болгарию!

— Почему в Болгарию? — растерянно спросил окончательно сраженный Куперман.

— Темнота, — Кот торжествовал, — потому что именно в Болгарии, в городе Русе, находится Высшая техническая школа — и она же побратим наших «Мудей». Но сначала они приедут к нам. И это лучше, — развивал свою мысль Кошкин, начальственно расхаживая по комнате, — познакомимся, прощупаем почву, узнаем: что к чему и что почем. У тебя, кстати, загранпаспорт есть?

— Шутить изволите, Ваше благородие, — отозвался Куперман, постепенно приходя в себя и все еще не веря в реальность происходящего.

— Тогда с тебя пару цветных фото, в фотоателье знают какого размера. Паспорт сделаем через Митроху — у него мать в ОВИРе работает.

— А еще что?

— Ну, это мы с тобой потом обсудим подробно. Жратва нужна конечно, чтобы там свои бабули не тратить, и чтоб не портилась — ну там колбаса с/к, тушенка, сгущенка, чай, галеты, макароны хорошие, короче «дюфсыт». Хотя и это не по твоей части — я переговорю с мамашей. Выходит, что с тебя только кипятильник. Кот покровительственно похлопал Серегу по плечу.

— А сколько меняют?

— 300 левов, что в переводе на твердую советскую валюту — 305 деревянных, потянешь?

— Постараюсь, — Серега с тоской представил грядущий обстоятельный разговор со старшим поколением.

— Так, что еще, — Кот разошелся, войдя в привычное для себя амплуа делового человека. Да, тебе нужно будет пройти Комиссию по отбору при нашем парткоме. Это я тебе потом скажу, когда именно. Да не дрейфь ты, — неожиданно смягчился он, взглянув на сразу изменившегося в лице Серегу, не переносившего всякого публичного обсуждения своей кандидатуры. Ну, ответишь на парочку дебильных вопросов выживающих из ума старперов — ветеранов партии, типа: «Как Вы собираетесь представлять Советский Союз за рубежом?». Как комсорг факультета я тебе рекомендацию уже выдал — бессменный староста группы с 1 курса, активный комсомолец, общественник и т.п. Да, комитет комсомола запрашивал на тебя характеристику из Интуриста, ты ведь работал у них переводчиком в прошлом году во время Олимпиады?

— Ага, и что пишут? — Серега с интересом уставился на Кота.

— Пишут, что за время работы в этом уважаемом учреждении ты не «оприходовал» ни одной переводчицы. Очень уж Вы, горды-с!

— Да они все там или старые, или замужние, — неуклюже начал оправдываться Серега.

— Во-первых, сынок, — продолжал Кошкин, почувствовав свое абсолютное превосходство и распаляясь все больше. Запомни:

Правило №1 — хрен ровесников не ищет.

Правило №2 — с замужней бабой никогда не боишься залететь.

Правило №3…

— Хватит, я все понял, — оборвал его Серега, не имея желания дальше развивать больную для него тему.

— Ну вот, молодец, я так, значит, в рекомендации и написал, мол, Сергей Викторович «Куперман» будет являть за рубежом лучший образец «руссо туристо — облико морале» и крепко держит в руках Красное знамя с девизом: «В СССР секса нет!». Витька, сев на любимого конька, хохотал от души.

— А что оттуда можно привезти? — полюбопытствовал Серега, мягко уводя Кошкина от проигрышной для себя тематики, но оставляя его в мейнстриме привычных ему понятий и категорий.

— Ну, умные люди везут, прежде всего, дубленки: аккурат на всю сумму обмена. Хотя нет, товар сезонный, летом не купишь. Здесь ты пролетаешь, как фанера над Парижем, и мамашу не порадуешь.

— А ты? — наивно поинтересовался Серега.

— А я, нет! — Кот с гордостью пару раз качнулся в кресле и, наслаждаясь произведенным эффектом, добавил, — у Ольги обнаружилась подружка в Болгарии, еще со времен выступлений за юношескую сборную Союза. Так что дубленка уже куплена. Будем проездом в Софии — надо будет забежать как-нибудь, по случаю, — с подчеркнутой небрежностью добавил он, широко зевнув.

— Ну, а еще что, — не отставал Серега.

— Везут келимы, примерно на ту же сумму.

— Это что за зверь?

— Эх ты, босота. Это ковры ручной работы из чистой шерсти, примерно 2 на 3.

Серега усмехнулся, представив, как бы могло смотреться это дефицитное чудо в их 16-метровой комнатенке семейной общаги, где он восьмой год ютился с родителями и бабкой в придачу.

— А еще?

— Да много чего везут. Радио — и фототехнику, джинсы фирменные, кроссовки, майки, очки солнечные, кожу — она у них хорошей выделки, лучше монгольской. Литературу всякую на русском. Презервативы, жвачку.

— И все за 300 левов?

— Конечно, там же все в разы дешевле. Боря Напольский, доцент с «дорог», наш куратор от парткома, недавно приехал из Штатов. Так там, «у их», джинсы вообще можно купить за 5 баксов. Мировой мужик, его любимое выражение (поднимая стакан) — «Вира-помалу!». Между прочим, едет с нами руководителем группы.

— Это что, за четвертак что ли? — не поверил Серега, мгновенно переведя доллары в рубли по курсу черного рынка.

— За бутылку водки 3,62 по официальному курсу, — скаламбурил Кот. Помолчав немного, добавил: в прошлом году на Олимпиаде нам «спецодежду» выдали: джинсы Джизус, кроссовки Адидас, ветровки и майки Арена. Так Тюленю джинсы не полезли. Мы их потом, когда рванули на юга, в Одессе на “толчке” за 200 «рябчиков» сдали. Влет ушли, 5 минут не стояли. Вот и думай, кто из нас загнивает.

— Повезло вам, диспетчерам. А нам переводчикам выдали бежевые костюмы «Орехово-Зуево продакшнз». Позорище полное, и рубашки красные сатиновые «Мэйд ин Ногинск». Я, как отработал на Олимпиаде, матери их отдал на тряпки, полы мыть. Одна радость, что таскал из интуристовской гостиницы колбасу финскую да пиво немецкое. Стоило ли ради этого мучиться?

— Это ты о чем, — наивно спросил Кот.

— Да все о том же. Вы, после последней «пары», — все домой или по пиву, а я на «продленку», еще на пару часов немецкого по олимпийской программе. И так каждый день два года подряд. Да еще технические переводы Тряпочному лабал.

— Да, Фуфел тебе по гроб жизни обязан. Вылетел бы еще в прошлом году из-за языка. И когда ты все успеваешь?

— Жалко мне вас, дембелей бесшабашных, что сгубили свою жизнь сгоряча. Потому и приходится изучать ночной радиоэфир, — отшутился Серега.

(Володька Павлов по прозвищу «Фуфел Тряпочный», их четвертый корешок, проходивший в школе испанский и успевший благополучно его забыть после армии и Рабфака, ввиду отсутствия в «Мудях» испаноязычной кафедры, был направлен в немецкую группу и по определению был первым кандидатом на вылет. Однако, благодаря собственному упорству и бескорыстной пахоте Купермана, сумел удержаться).

— Я когда из Интуриста уходил, — продолжал разгоряченный ликерными парами Серега, — обнимали, целовали. Лапочка мол, говорят, душка, приходи к нам после института, пройдешь переподготовку по нашей программе — возьмем с удовольствием.

— Пойдешь? — деловито осведомился Кот.

— А толку что. У переводчика голый оклад — 95 рэ. И никаких перспектив — мужиков за границу не выпускают. Как же, потенциальные перебежчики. Кругом одно бабье, кормится мелкой фарцой от иностранцев — парфюм, косметика, шмотки, жвачка, бижутерия всякая. Дешевки поганые. Правда, у кого пучок полохматистей — того выпускают за границу, сопровождающими тургрупп. Был у нас мужичок один — старший переводчик. Ему уже за 40, а он все «Илюша», с окладом в 105 рублей, всю жизнь в Союзе. Обабился совсем!

— Эх, Серега, у колодца да не напиться, — Кот шутливо похлопал его по плечу, стараясь сбить накал страстей.

— Не мой профиль, — обреченно выдавил из себя Серега.

— Профиль у нас один, — наставительно заметил Кошкин. Поэтому слушай, студент, правило №3:

Дрючить надо всех подряд: и молодых — и старых, и красивых — и некрасивых, и толстых — и худых! Бог увидит — смилуется и пошлет хорошую!

— Как тебе Ольгу?

— Да, удовлетворенно промурлыкал Кот, зажмурившись от удовольствия, — но сколько мне для этого пришлось их перепахать!

Серега грустно молчал, задумчиво глядя на шкалу радиоприемника.

— Ладно, — вывел его из оцепенения Витек, — не переживай. Съездишь в Болгарию, прибарахлишься слегка. Человеком станешь! Давай лучше пару часов перекемарим, а потом поедем сдаваться. Кто там у нас сегодня на кафедре принимать будет?

— Добрыня Никитич.

— Так он нам, вроде, не читал ничего.

— Не читал, но лабораторные вел. Въедливый, зараза.

— Ничего, обуем как-нибудь, прорвемся. Иди, ложись в другой комнате, там диван есть разложенный, накроешься пледом.

Проводив взглядом слегка пошатывающегося от усталости Серегу, Виктор начал убирать со стола остатки ночного пиршества. Оттащил все на кухню, посуду забросал в мойку — «вечером все помою». Перед тем, как идти к себе, что-то вспомнив, заглянул к Сереге. Тот, очевидно рухнувший уже без сил прямо по ходу движения, распластался поперек дивана и, улыбаясь чему-то во сне, выпускал краешком рта длинную тягучую слюну. Полосатый плед валялся рядом, на полу. Вспомнились строчки из песни Володи Высоцкого — «Эх, бедолага! Ну, спи, Серега!». По-отечески укрывая спящего пледом, автоматически бросил взгляд на дисплей модных электронных часов (подарок отца ко дню рождения). Покачал головой, но все же выставил звонок на нужное время — может все-таки удастся поспать.

До подъема оставалось меньше часа…

Примечания:

Рабфак — название вечернего подготовительного факультета для рабочей молодежи в МАДИ

«Муди» — сленговое производное от МАДИ (Московский автомобильно-дорожный институт)

АП, АТ, АД, ОД — названия факультетов и потоков в МАДИ: АП — автомобильные перевозки, АТ — автомобильный транспорт, АД — автомобильные дороги, ОД — организация движения.