Под водой, в небесах, на паркете. Том 2

Т. Н. Борисов

Сборник рассказов о службе автора в ВМФ СССР и России, его путь от курсанта Высшего военно-морского инженерного училища до вице-адмирала, одного из высших чиновников государства российского. Название книги полностью соответствует его послужному списку. В книге много смешных и трагичных эпизодов, случаев, неизвестных широкой публике, анализ катастроф АПЛ «Комсомолец» и «Курск», описание особенностей работы в Правительстве РФ и Администрации Президента РФ, Главной военной инспекции РФ…

C2H5OH

Водка — белая, но краснит нос и чернит репутацию.

А. П. Чехов

Вы, уважаемый читатель, несомненно, уже узнали формулу единого двигателя прогресса на территории России. С момента изобретения этой жидкой валюты подавляющее большинство дел решается с ее помощью. Только появление в свободном обращении наличных долларов, марок, фунтов и, несколько позднее, евро, рост благосостояния отдельных слоев населения несколько потеснили позиции «зеленого змия», но далеко не везде и не всегда. Ниже будут описаны события, происходящие в доперестроечные времена, во время перестройки и после государственного переворота 1991 года, то есть на протяжении довольно длинного отрезка нашей, отечественной истории.

Все мы в детстве сталкивались с ситуациями, когда наши родители или знакомые на наших глазах рассчитывались за выполненные услуги огненной водой. Это мог быть армянский коньяк, водка или обычный самогон, суть не в этом. Поллитровка из белого, коричневого или зеленого стекла на территории России (СССР) была самой надежной валютой на протяжении всего XX века. Две попытки ввести на просторах нашей необъятной родины сухой закон закончились сменой государственной власти в течение 4—5 лет. Россияне могут стерпеть многое, только не отбирайте у них «Великий утешитель». В противном случае русский бунт, бессмысленный и беспощадный по определению классика, будет неизбежен.

В советских школах дети не пили, по крайней мере, в тех, в которых учился я, а я их поменял несколько штук, по числу переездов родителей, так что знаю, о чем говорю. Начал я учиться в столице солнечной Армении — Ереване, в котором есть коньячный завод, но нет ни одного вытрезвителя, поучился и в Риге, где не было коньячного завода, но были вытрезвители, доучивался в Москве, где есть и то и другое, но впервые многие из моих одноклассников попробовали спиртное только на выпускном вечере. В Высшем военно-морском училище у курсантов считалось особым шиком немного «поддать» в увольнении и, вернувшись, проскользнуть мимо дежурного по системе незамеченным…

Впервые с реальным пьянством я столкнулся на флоте. Формально сухой закон в ВС СССР никто не вводил, но в военторгах военно-морских баз приобрести спиртное было временами проблематично. Его то разрешали, то запрещали. Доходило до абсурда. Осенью 1976 года наш ракетный подводный крейсер стратегического назначения на несколько дней зашел в Полярный. Нам предстояло пройти доковый осмотр перед автономным плаванием. Стоит ли рассказывать, сколько дел выпало при этом на долю «маслопупов» (механиков из БЧ-5)?! Мы действительно бегали, высунув языки, по уши в масле. Хотелось успеть проверить все — от общесудовых систем до забортной арматуры. Грязь, состоящая из смазок всех сортов, металлической окалины, ржавчины, отслоившейся краски, продуктов разложения протекторной защиты, казалось, навсегда въелась в кожу наших рук, перекрасила комбинезоны из темно-синих в грязно-рыжие. Ботинки из черных стали коричневатыми с неподражаемым красным отливом. Его придавали частицы свинцового сурика, уже запрещенного к применению из-за его вредности, но все еще широко применяемого на флоте. Более старые, и соответственно, более опытные механики не снимали перчатки. Более молодые (и глупые) изводили килограммы хозяйственного мыла, чтобы хоть как-то отмыть руки. РБ (рабочая одежда) безжалостно выбрасывалась, но очистить ботинки было свыше человеческих сил. Их мыли, просушивали, мазали какой-то дрянью, которая, как убеждали наши тыловики, была первосортным гуталином, но скорее напоминала деготь. Результат был один — смотреть на нашу обувь без слез было невозможно. Для флотских щеголей это была катастрофа. Неудивительно, что, попав в первый же раз по делам в город, я зашел в местный военторг с целью раздобыть нормальный сапожный крем. На прилавках, к моему удивлению, лежало все что угодно, кроме крема для обуви и второго непременного атрибута тех лет, асидола, для чистки латунных блях и пуговиц. Две миловидные продавщицы щебетали о чем-то своем, девичьем, скорее всего, обсуждали последствия прошедших накануне танцев в местном ДОФе (Доме офицеров флота). Я кашлянул. Ноль внимания, фунт презрения. Кашлянул громче. Еще громче.

— У вас что, коклюш? — снизошла одна из девиц до лейтенанта, попутно продемонстрировав свои познания в медицине.

— Нет, косоглазие, — совершенно серьезно ответил я.

Обе продавщицы уставились на меня, вытаращив глаза. Не обнаружив сходимости или расходимости осей моего зрительного аппарата и поняв наконец, что я щучу, они дружно фыркнули и поинтересовались, какого черта мне, собственно говоря, надо во вверенном им военторге, да еще и в рабочее время?

— Девочки, мне нужен крем для обуви.

Глаза их сузились, а губы расползлись в хитрой улыбке, но — ни звука.

— Гуталин у вас есть? Вакса, одним словом.

Улыбки стали еще шире, потом обе захихикали:

— Нету.

— Простите, а что смешного в том, что мне потребовался крем для обуви?

— А сколько вам его нужно? — девушки перестали хихикать.

— Одну баночку, разумеется, а вы что, подумали, я хочу открыть собственную чистку обуви?

— Роза, принеси лейтенанту крем, — старшая из продавщиц отдала команду своей коллеге. — Вы извините, просто у нас строжайшее указание не продавать гуталин в больших количествах. Вы, видно, нездешний? Вот видите, просто не знаете ситуации в нашей базе. Местные Менделеевы нашли способ добывать спиртное из гуталина.

— Каким же образом?

— Берется буханка хлеба, разрезается вдоль, намазывается обильно гуталином и оставляется на несколько часов. Хлеб впитывает в себя легкие фракции, после чего остатки гуталина счищаются, и хлеб можно употреблять. — Продавщица, ранее проявившая познания в медицине, оказывается, владела и прикладной химией.

— Кстати, у нас и зубная паста «Пономарин» запрещена! — радостно подхватила прибывшая из подсобки Роза. — Знаете, ее разводят с водой в пропорции один тюбик на кружку воды. Выпил — и сутки глаза в разные стороны! А также и асидол можно употреблять…

— Марш на склад, бездельницы! Я вам покажу асидол! — пожилая дама кг на 150, очевидно зав военторгом, была явно не в духе. — И вы идите отсюда, а то я патруль вызову! Алкоголик несчастный…

Так я и не узнал, как асидол можно употребить в дело. Зато я насмотрелся, как употребляют спирт, выдаваемый на протирку техники. Его пили в чистом и разбавленном (в самых диких пропорциях) виде, пили, смешав с шампанским, с соками, с морсами, настаивали на ягодах, на травах, на змеях, на корешках хрена, заправляли в сифоны, мешали с коньяком… А какие красивые названия любовно придумывал народ для этих адских смесей! «Северное сияние», «Полярные зори», «Белый медведь», «Бурый медведь»… Люди допивались до белой горячки, до потери пульса, до алкогольного отравления. Сколько аварий, катастроф, навалов, таранов, несанкционированных пусков ракет, убийств и самоубийств произошло под воздействием алкогольных паров, один Аллах знает. Наверное, именно поэтому он и запретил правоверным мусульманам употреблять вино. К сожалению, в те времена, когда писался Коран, еще не знали о водке и прочих крепких напитках, не попавших по этой причине в перечень запрещенных напитков. Этой лазейкой не преминули воспользоваться поклонники Бахуса мусульманского розлива. Мой мичман, некий Тактасын Тактасынович, блестящий специалист, был явно неравнодушен к вышеупомянутым напиткам. Он мог долго держаться в море, но на берегу надирался до чертиков. При всем том пять раз в день истово совершал намаз. Мое терпение лопнуло, когда он в очередной раз «отличился» перед командиром РПК СН. Я напомнил ему заповеди Аллаха, на что ТТ гордо ответил: «Аллах запретил пить вино, но ничего не сказал о водке и спирте!» Возразить было нечего, формально он был прав — Аллах не предусмотрел прогресс науки… Запомнилось получение первой в моей жизни юбилейной медали. В тот день, когда всему экипажу вручали эти 32-миллиметровые латунные кружки, подвешенные на ярких колодках, я дежурил по кораблю. На следующий день, в субботу, около 17:00 мы с приятелем, таким же лейтенантом, сменились с вахты и пошли в казарму. В экипаже царило праздничное настроение. Дело в том, что к празднику несколько офицеров получили боевые ордена за успешное автономное плавание, проходившее в крайне сложной обстановке и при реальном противодействии ВМС вероятного (на тот момент) противника. Мы все гордились столь высокой оценкой партией и правительством наших коллег. Войдя в длинный, широкий коридор казармы, мы сразу уловили знакомый тяжелый запах перегара — «обмывание» наград шло вторые сутки. Матросы и старшины забились в свои кубрики, дневальный понимающе улыбался, по коридору бродили полураздетые мичмана и офицеры. Кто в чем. Кто в кителе на голое тело, кто в тельняшке, кто в парадной тужурке, но, пардон, в трусах… Мы с Александром, тогда еще, по молодости лет, не привыкшие к подобным зрелищам, ошалевшими глазами проводили некоего неопознанного субъекта в шапке-ушанке (уши были опущены и аккуратно завязаны тесемочками), в трусах и ботинках (правда, надетых на голые ноги, без носок), который противолодочным зигзагом проследовал мимо нас и исчез в каптерке. Переглянувшись, мы молча последовали было за ним, но нас окликнул дежурный офицер и сообщил, что обоих желает видеть командир.

— Он в бильярдной, — любезно пояснил каплей. Дежурный был совершенно невозмутим. Для него, тянувшего флотскую лямку шестой или седьмой год, ничего необычного в данной ситуации не было…

…Когда мы вошли, командир в рубашке с погонами, застегнутой всего на три пуговицы, без галстука, как раз пытался нанести удар по шару. Кий плохо слушался его рук. Мешали ему, очевидно, и подсказки десятка наших подвыпивших офицеров, искренне пытавшихся помочь любимому командиру. Трах! Шар, с треском пролетев по какой-то замысловатой траектории, обогнул всех своих собратьев и, перелетев через барьер, врезался в чье-то колено. Шар был увесистый, а колено — довольно чувствительная часть человеческого тела, что лишний раз подтвердил вопль невинно пострадавшего. Каперанг чертыхнулся, и тут в его поле зрения попали мы с Александром. Глаза командира РПК СН сфокусировались на нас. Спустя несколько секунд его лицо приобрело осмысленное выражение:

— Подойдите!

Мы приблизились. Командир запустил левую руку в карман брюк. Долго копался там, наконец извлек пару юбилейных медалей, несколько секунд тупо разглядывал их и молча протянул нам. Правая его рука по-прежнему была занята бильярдным кием. Взяв медали из левой руки командира, мы переглянулись. Что сказать в подобной ситуации? «Служу Советскому Союзу!», как того требовал устав, в данной ситуации было просто неуместно. Пробормотав дежурное «Спасибо!», мы тихо ретировались, сжимая в потных ладонях свои первые в военной жизни государственные награды…

Через несколько месяцев подобное зрелище нас уже не удивляло. Пьянство было повальным. Более или менее соблюдали правила приличия только в море, хотя и там иногда бывали эксцессы. На берегу людей прорывало. Нервы, взведенные, как боевая пружина, в море, требовали разрядки. Бытовая неустроенность, тяжелые климатические условия, семейные неурядицы и измены, нереализованность собственных творческих сил и амбиций — все выливалось в дикие оргии, мордобой, попытки суицида, зачастую приводившие к трагическим результатам. Точные данные о добровольно ушедших из жизни военнослужащих были строжайше засекречены. Нам только однажды довели информацию, что более 70% покончивших с собой офицеров и мичманов сделали это в состоянии сильного опьянения…

Мне лично бутылки с «огненной водой» принесли много пользы. Я должен пояснить это смелое заявление, иначе меня поймут превратно. Дело в том, что в свои офицерские отпуска я прибывал в ВВМИОЛУ имени Ф. Э. Дзержинского и дописывал там кандидатскую диссертацию. Приходилось ставить много экспериментов. Лаборатории кафедры теории корабля и ПНИЛ-1 имели неплохие установки, но они создавались под другие задачи, и их переделка требовала проведения серьезных токарных, фрезерных, слесарных и бог знает каких еще работ. Вы уже догадались? Как и везде, то, что нельзя было сделать официально ни за какие деньги, легко решалось при помощи сделанного от руки эскиза, подобранных на ближайшей свалке материалов, золотых рук наших лаборантов и, естественно, ее, родимой. Диссертацию я защитил в срок. Спустя несколько лет, работая над докторской диссертацией, я аналогичным образом создал установку для экспериментальной проверки своей теории, попутно с решением сложной научно-технической проблемы продолжив процесс спаивания наших лаборантов…

Шли годы. Я поднимался по служебной лестнице, окончил ВМА имени А. А. Гречко, получил назначение в столицу нашей Родины — Москву. Здесь худо-бедно пытались соблюдать приличия в данной области, причем этому способствовали сразу несколько обстоятельств, даже с учетом того, что в столицу попадали далеко не последние по службе и интеллекту офицеры. Во-первых, это всевидящие ока наших политработников и особистов. Скорость стука во все времена в нашей стране превышала и превышает скорость звука. Любимым занятием и тех и других было копание в чужом «грязном белье». Результатом, как правило, являлось исключение провинившегося из дружных рядов КПСС, что автоматически ставило крест на служебной карьере. Во-вторых, боязнь потерять престижное место в ГШ, частях центрального подчинения или очереди на получение квартиры заставляла офицеров всех рангов держать себя в рамках приличий. В-третьих, в Москве достаточно музеев, театров, выставочных и концертных залов — словом, мест, где можно с пользой провести свой досуг вместе с семьей. При этом и супруга присмотрит (если сама не склонна к употреблению вышеозначенного пойла), да и дети — мощный сдерживающий фактор. В-четвертых, повальное увлечение москвичей дачными участками. Шесть — двадцать соток подмосковной земли, небольшой теремок, постоянно требующие обработки и ремонта, хорошо отвлекали действующих вояк от бытового пьянства. Конечно, пили и на дачах, но, как правило, «в плепорцию», как говаривали в парусном флоте, т. е. зная свою меру. В-пятых, и это, пожалуй, главное — уверенность в завтрашнем дне. Офицеры знали, что впереди — почетная и обеспеченная старость. Минимальная полковничья пенсия (не говоря уже о генеральских) — 250 рублей — вдвое превышала обычную гражданскую пенсию по старости (120 рублей), что позволяло (теоретически) достойно провести оставшиеся годы.

По-другому обстояло дело в отдаленных гарнизонах. Отсутствие нормального жилья, работы для жен, ясель, детских садов, спортивных секций и прочих кружков для детей, развлекательных учреждений, перспектив по службе, тяжелые климатические условия быстро обламывали большую часть офицеров гарнизонов, заставляя их искать утешение старым, проверенным способом…

…Все понимали, что так дольше продолжаться не может. Надо что-то делать, но вот что? По старой доброй нашей традиции — не пущать и запрещать — решили ввести сухой закон по-советски. Хотели как лучше, получилось — как обычно, по Черномырдину. Борьба с пьянством и самогоноварением в конце существования СССР напоминала старый анекдот: войны не будет, а будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется! Вырубались виноградники, люди давились в очередях в винные магазины, отпуск спиртного лимитировался, ограничивалось время его продажи. Талоны на спиртное стали универсальным платежным средством с момента их появления. Результат насильственного насаждения трезвости — распад великой и могучей державы, многочисленные разводы. Как сказал один юморист, количество разводов резко увеличилось из-за того, что многие мужья впервые взглянули на своих жен трезвыми глазами. По всей вероятности, люди впервые трезвыми глазами посмотрели и на устройство нашего государства…

Лихие 90-е. Развал империи обернулся подлинной катастрофой для населения 1/6 части суши. Люди, захватившие власть, не имели ни малейшего представления о том, как управлять государством. Некие малограмотные…краты, образно говоря, с трудом умеющие кататься на маленьком ялике, внезапно оказались на капитанском мостике океанского лайнера. Никто из них не представлял устройство ГЭУ (главной энергетической установки), не умел ни пользоваться навигационными приборами, ни читать карты, не знал лоции, даже не представлял всех рифов и мелей, притаившихся на пути, но они смело изменили курс на 180 градусов. Десятки миллионов человек в мгновение ока оказались за бортом жизни. И в прямом, и в переносном смысле. Военные в числе первых оказались никому не нужны. Бесплановое, бессистемное сокращение одной из крупнейших в мире армий привело к полному параличу ее управления. Финансирование упало до нуля. Зарплата задерживалась месяцами, о закупках новой техники вообще забыли. Процветало воровство на всех уровнях. Офицеры, прапорщики, чтобы прокормить свои семьи, выжить самим, подрабатывали таксистами, охранниками, вышибалами (в крупных городах), воровали топливо, технику, оружие и боеприпасы, стройматериалы, продавали личный состав в рабство… Рядовые брали пример со старших товарищей. Кто не мог воровать — попрошайничали на улицах или молча умирали от истощения. Две кавказские войны, пардон, наведение конституционного порядка путем прицельного бомбометания, бездарные действия командования и высшего руководства страны, приведшие к гибели тысяч российских солдат и офицеров, мирного населения, теракты по всему северному Кавказу и в Москве… От такой жизни не захочешь, а запьешь. Что и стали делать большинство военнослужащих. Одернуть их было некому — пьянство шло из Кремля. Волей обстоятельств я в 1994 году оказался сотрудником Администрации Президента Российской Федерации. Должности заместителя начальника Управления федеральной государственной службы (УФГС) и ответственного секретаря Комиссии по высшим воинским должностям и высшим воинским и специальным званиям позволяли напрямую общаться с высшим руководством всех силовых структур и быть полностью в курсе всего, что происходит в этих ведомствах, а месторасположение моего кабинета — на Старой площади — давало возможность наблюдать за жизнью сотрудников Администрации. Пьянство процветало. После обеда найти трезвого начальника хоть какого-нибудь подразделения (за редким исключением) было проблематично. Горы пустых бутылок всех калибров и расцветок, скапливающиеся к вечеру в гальюнах, обычно свидетельствовали об «успешном» завершении рабочего дня… Расскажу один дикий, но характерный для того времени случай.

Свой 41-й день рождения 28 июня 1994 года я встречал в Георгиевском зале Кремля. Разумеется, торжества были не в мою честь, просто так совпало, что президент страны, Борис Николаевич Ельцин, назначил на эту дату прием и фуршет для выпускников военных академий. Несколько сотен офицеров в парадной форме заполнили зал воинской славы. Присутствовали заместители министра обороны, главкомы, командующие округами, начальники академий, представители всех ветвей власти, в том числе и ваш покорный слуга. Я был в штатском, стоял рядом с главнокомандующим ВМФ, адмиралом Феликсом Николаевичем Громовым. Меня от трибуны, за которой должен был появиться Борис Николаевич, отделяло метра четыре пространства, одна ступенька (трибуна была приподнята над залом сантиметров на 15) и пара офицеров ФСО, охранявших ее с торцов. Ровно в 11:00 в зал вошли: президент России, Борис Николаевич Ельцин, министр обороны, Павел Сергеевич Грачев, первые вице-премьеры Правительства РФ, Олег Николаевич Сосковец и Владимир Филиппович Шумейко. Позади них показалась знакомая фигура генерала Коржакова, тенью всюду сопровождавшего в те годы Бориса Николаевича. Я хорошо знал всех пятерых. Бориса Николаевича и Александра Васильевича с 1988 года, остальных — с начала 1992-го. Шумейко и Сосковец курировали мой КОПРОН (Комитет по проведению подводных работ особого назначения при Правительстве РФ) 1992—1994 гг. С Павлом Сергеевичем Грачевым приходилось периодически общаться на заседаниях Правительства, а перейдя в Администрацию Президента — довольно часто по долгу службы, ибо все назначения и перемещения высших офицеров, присвоение высших званий шли через меня… Борис Николаевич молча занял свое место в центре трибуны. Вице-премьеры расположились по правую руку от него, Коржаков встал метрах в трех за спиной своего шефа. Грачев проследовал к микрофону, установленному на маленькой трибунке по левую руку президента. Павел Сергеевич начал зачитывать текст написанного для него доклада. Министр обороны явно не тянул на Ираклия Андронникова. Его речь была сбивчива, невнятна, часто прерывалась, ибо он, периодически обращая свой взор в зал, терял строчку в распечатке и потом судорожно пытался найти ее продолжение… Ситуация всех тяготила. Вдруг меня довольно громко позвал Владимир Филиппович Шумейко:

— Тенгиз Николаевич! Подойди сюда!

Я лихорадочно соображал, что делать. Сделать вид, что не слышал, я не мог — между нами было менее трех метров. Офицер ФСО, стоящий с ближнего края трибуны, также задергался. Не пускать? А прямое приглашение первого вице-премьера? А должностные инструкции? Он напрягся и посмотрел на Коржакова. Всесильный генерал едва заметно кивнул. Я махнул рукой на все условности и поднялся на трибуну. Препятствий мне никто не чинил.

— Олег Николаевич! — Шумейко повернулся к Сосковцу. — Смотри, Тенгиз Николаевич «зажимает» свой день рождения!

— Серьезно? Безобразие! — притворно возмутился Сосковец.

— Исправлюсь! Сегодня же! — я решил поддержать шутливый тон первых вице-премьеров.

— Что здесь происходит?! — Борис Николаевич протиснулся между ними, точнее — раздвинул их, на фоне его мощной фигуры отнюдь не маленькие Шумейко и Сосковец как бы уменьшились в габаритах.

— Да вот, Борис Николаевич, Тенгизу сегодня исполнился 41 год!

— Это надо отметить! — вынес вердикт первый президент России. Он обернулся. Я не слышал, чтобы Борис Николаевич что-либо говорил, но спустя несколько секунд нам подали четыре фужера (!) водки и бутерброды с икрой. Краем глаза я наблюдал реакцию зала. Сказать, что народ был заинтригован и шокирован — ничего не сказать. Все вытягивали шеи и пытались разглядеть, что происходит на трибуне. Грачев явно нервничал. Он стал сбиваться чаще, крутил головой, пытаясь понять, что творится буквально в двух метрах от него, но широкая спина президента загораживала поле зрения. Когда нам подали водку и закуски, Павел Сергеевич просто потерял дар речи. Доклад прервался. Потом продолжился, но с заминками.

— Ну что ж, мало кому довелось отметить свой день рождения в этих стенах. Поздравляю! Будь здоров! Удачи! Ну, и не останавливаться на достигнутом! — Борис Николаевич залпом осушил свой фужер на глазах у всего почтенного собрания. Нам оставалось лишь последовать примеру верховного главнокомандующего… Забегая вперед, отмечу, что спустя 12 лет, в 2006 году, 75-летие первого президента России Бориса Николаевича Ельцина будут праздновать в том же Георгиевском зале.

…Я вернулся на свое место. Грачев продолжил доклад. Борис Николаевич сказал несколько напутственных слов выпускникам академий. Большинство глаз присутствующих было приковано к возмутителю спокойствия, то есть ко мне. Первым не выдержал адмирал Громов:

— Тенгиз Николаевич, а что вы отмечали с президентом?

— День рождения, Феликс Николаевич. Мне сегодня 41 год.

— От всей души поздравляю!

Спустя пару часов секретарша доложила мне о прибытии начальника управления кадров ВМФ, вице-адмирала Викторова. Василий Андреевич торжественно вручил мне часы «Адмирал» от главкома ВМФ. Я счел своим долгом поблагодарить Феликса Николаевича. Трубку АТС-2 главком взял лично.

— Товарищ адмирал! Большое спасибо за столь значимый подарок! Вы опередили президента России!

— Что вы имеете в виду? — осторожно поинтересовался Громов.

— Президент мне еще не дал адмирала, а вы уже пожаловали…

— Ничего, скоро получите и от президента!

…Контр-адмиралом я стал спустя 10 месяцев, к пятидесятилетию Великой Победы, 5 мая 1995 года…

С наступлением миллениума, казалось, началась стабилизация. В бюджет рекой текли нефте — и газо-доллары, правда, тут же утекающие обратно за границу — в стабилизационный фонд и всякие офшоры. Тем не менее народу стало немного легче. Спиртное лилось рекой. Руководство пило за успехи своего крупного бизнеса, средний класс — за свой мелкий бизнес, остальные, за неимением такового, просто так, за то, чтобы лихие времена больше не повторились. Военным, которые только-только поверили в наступление лучших времен, в феврале 2007 года судьба подложила очередную свинью, на этот раз в лице нового министра обороны, большого специалиста в военной области, лейтенанта запаса Анатолия Эдуардовича Сердюкова. Опыт 15 лет успешной торговли мебелью здорово помог ему в организации распродаж имущества МО России (СССР). Перманентные реформы в подведомственном ему министерстве довели многих военнослужащих до отчаяния. Боевыми генералами командуют менеджеры в юбках и коротких штанишках лет 25—28, очевидно, также большие специалисты по управлению войсками. Люди при этом в расчет не берутся: лес рубят — щепки летят. Не далее как вчера по телевизору показали 52-летнего подполковника, живущего с семьей в общежитии, которого не могут семь лет отправить в запас, ибо командование не в состоянии предоставить ему положенное по закону жилье.

Конец ознакомительного фрагмента.