Путь всякой плоти. Роман

Сэмюэл Батлер

«Путь всякой плоти», автобиографический роман английского писателя Сэмюэля Батлера (1835—1902), входит в число ста самых читаемых англоязычных произведений. Это история четырех поколений семьи главного героя, который после окончания Кембриджского университета порывает со своей средой, пытается найти счастье в любви, переживает крушение иллюзий и, наконец, обретает стойкость и душевное равновесие. В переводе Л. Чернышевой и А. Тарасовой роман был издан в 2009 г. в серии «Литературные памятники».

Глава 13

Положенное число старых башмаков было брошено вслед коляске, в которой счастливая пара отбыла от дома приходского священника, и вот коляска свернула за угол в конце деревни. Ее еще можно было видеть две-три сотни ярдов медленно катящейся мимо молодого ельника, а затем она скрылась из виду.

— Джон, закрой ворота, — сказал мистер Элэби своему слуге и направился в дом со вздохом облегчения, который, казалось, означал: «Я сделал это и еще жив». То была реакция на взрыв бурного оживления, с каким старый джентльмен пробежал двадцать ярдов вслед коляске, чтобы бросить в нее комнатную туфлю, что надлежащим образом и исполнил.

Но каковы были чувства Теобальда и Кристины, когда деревня осталась позади, и они медленно покатили мимо молодых елочек? Именно в такой момент должно дрогнуть даже самое преданное сердце, если только оно бьется не в груди того, кто по уши влюблен. Ежели молодой человек пребывает посреди неспокойного моря в утлом челне рядом со своей нареченной, и оба страдают от приступа морской болезни, и ежели чувствующий тошноту обожатель способен забыть о собственной муке ради счастья поддерживать головку своей возлюбленной, когда ей особенно худо, значит, он влюблен, и нет опасности, что его сердце дрогнет, пока он будет проезжать мимо чего-нибудь вроде еловых насаждений. Другие же — а, увы, подавляющее число новобрачных следует отнести к этим «другим» — неизбежно испытают в течение этой четверти или половины часа упадок духа, более или менее глубокий, в зависимости от обстоятельств. Если принять во внимание количественные показатели, то мне кажется, что на улицах, ведущих от собора Святого Георгия, что на Ганновер-сквер, было пережито больше душевных страданий, чем в камерах смертников Ньюгейтской тюрьмы. Нет для мужчины времени ужаснее, чем первые полчаса, когда он остается наедине с женщиной, на которой женился без настоящей любви — ибо тогда он ощущает прикосновение холодной руки той, которую итальянцы называют la figlia della Morte⁹.

Дочь Смерти не пощадила и Теобальда. До того момента он держался очень хорошо. Когда Кристина предложила дать ему свободу, он остался на своем посту, проявив великодушие, которым с тех пор кичился. Он не раз говорил себе: «Во всяком случае, я — воплощение чести. Я не из тех, кто…» — и т. д., и т. п. Правда, в момент проявления великодушия срок расплаты наличными, если можно так выразиться, был еще далек. Когда отец дал официальное согласие на его брак, дело начало принимать более серьезный оборот. Когда освободилось и было принято место в одном из подчиненных колледжу приходов, положение стало выглядеть еще серьезнее. Но когда Кристина назвала конкретный день, Теобальд пал духом.

Помолвка длилась так долго, что он привык к сложившемуся положению вещей, и перспектива перемен смущала его. Они с Кристиной отлично ладили так много лет, думалось ему; так почему… почему… почему бы им и всю оставшуюся жизнь не продолжать жить так, как они живут сейчас? Но у него было не больше шансов на спасение, чем у барана, которого тащат на бойню, и, подобно барану, он чувствовал, что сопротивление ничего не даст, а потому и не сопротивлялся. Он вел себя действительно благопристойно, и был, по общему мнению, счастливейшим человеком на свете.

Но теперь (если использовать другую метафору) подставка упала из-под ног висельника, и бедняга повис в воздухе вместе с предметом своей привязанности. Предмету было теперь тридцать три года, и внешний вид в полной мере соответствовал возрасту; она плакала, глаза и нос покраснели от плача. Если на лице мистера Элэби после того, как он бросил туфлю, было написано «я сделал это и еще жив», то на лице Теобальда, когда он ехал мимо ельника, было выражение «я сделал это, и не знаю, как мне жить дальше». Этого, однако, нельзя было разглядеть из дома приходского священника. Все, что оттуда могли увидеть, — это мелькание головы форейтора над изгородью у обочины, когда он привставал в стременах, да черно-желтый корпус коляски.

Некоторое время пара хранила молчание. Что эти двое должны были чувствовать в течение первого получаса их брака, пусть читатель догадается сам, ибо поведать ему об этом выше моих сил. Однако по истечении упомянутого периода времени Теобальд извлек из какого-то дальнего закоулка своей души заключение: поскольку, мол, теперь они с Кристиной женаты, то, чем скорее они вступят в предстоящие взаимоотношения, тем лучше. Если люди, находящиеся в трудном положении, сделают всего лишь первый разумный шажок, который определенно смогут признать разумным, то им всегда будет легче и понять, каков должен быть следующий шаг, и сделать его. Что же тогда, думал Теобальд, следует счесть в этот момент первостепенным и наиболее очевидным делом и как по справедливости распределить его и Кристины обязанности в этом деле? Ясно, что совместным вступлением в обязанности и удовольствия супружеской жизни будет их первый обед. Не менее ясно и то, что обязанность Кристины — заказать обед, а его обязанность — съесть обед и заплатить за него.

Аргументы, ведущие к этому заключению, и само заключение внезапно пришли в голову Теобальда приблизительно через три с половиной мили после отъезда из Крэмпсфорда, по дороге в Ньюмаркет. Он позавтракал рано утром, но без обычного для него аппетита. Они покинули дом приходского священника в полдень, не оставшись на свадебный завтрак. Теобальд привык обедать рано, и до его сознания дошло, что он начинает чувствовать голод. От этого чувства к заключению, изложенному в предыдущем абзаце, путь был нетруден. После нескольких минут дальнейших раздумий он приступил к обсуждению этой темы с новобрачной, и, таким образом, лед был сломан.

Миссис Понтифекс не была готова к столь внезапному принятию на себя важной роли. Ее нервы, никогда не отличавшиеся крепостью, были натянуты утренними событиями до предела. Она хотела укрыться от глаз людских, поскольку чувствовала, что выглядит немного старше, чем ей весьма хотелось выглядеть в качестве новобрачной, вышедшей замуж нынешним утром. Она боялась хозяйки гостиницы, горничной, трактирного слуги — всех и вся. Ее сердце колотилось так сильно, что она едва могла говорить, не то что проходить испытание заказыванием обеда в незнакомой гостинице у незнакомой хозяйки. Кристина просила и молила избавить ее от этого. Если бы только Теобальд согласился заказать обед в этот раз, она бы заказывала обеды во все дни будущей жизни.

Но неумолимый Теобальд был не таков, чтобы от него можно было отделаться под столь нелепыми предлогами. Теперь он был хозяином. Разве менее двух часов назад Кристина не давала торжественного обещания почитать его и повиноваться ему, и неужели теперь она будет упрямиться из-за такого пустяка? Ласковая улыбка исчезла с его лица и сменилась хмурой гримасой, которой мог бы позавидовать этот старый деспот, его отец.

— Вздор и чушь, моя дорогая Кристина, — воскликнул он и топнул ногой по полу коляски, — обязанность жены — заказать обед для своего мужа! Ты — моя жена, и я вправе ожидать, что ты закажешь мне обед. — Ибо без логики Теобальд был пустым местом.

Новобрачная, заплакав, сказала, что он недобр. На это он ничего не ответил, но в душе у него творилось нечто неописуемое. Вот, значит, каков итог его шестилетней неизменной преданности! Вот, значит, какова награда за то, что, когда Кристина предложила дать ему свободу, он не отказался от своего обязательства! Вот, значит, каков итог ее разглагольствований о долге и одухотворенности, раз теперь, в день своей свадьбы, она не в состоянии понять, что первый шаг к смирению перед Богом состоит в смирении перед мужем! Он вернется в Крэмпсфорд; он пожалуется мистеру и миссис Элэби. Он вовсе не хотел жениться на Кристине; да он еще и не женился на ней; все это был ужасный сон. Он… Но в его ушах неумолчно звучал голос, который повторял: «ТЫ НЕ МОЖЕШЬ, НЕ МОЖЕШЬ, НЕ МОЖЕШЬ».

«НЕ МОГУ?» — вскричало про себя несчастное создание.

«НЕТ, — отвечал безжалостный голос, — НЕ МОЖЕШЬ. ТЫ — ЖЕНАТЫЙ ЧЕЛОВЕК».

Теобальд откинулся в свой угол коляски и впервые осознал, сколь несправедливы английские законы о браке. Но он купит прозаические сочинения Мильтона и прочитает его трактат о разводе. Возможно, они найдутся в Ньюмаркете.

Итак, новобрачная плакала в одном углу коляски, а новобрачный дулся в другом и боялся ее так, как только может бояться новобрачный.

Вскоре, однако, из угла новобрачной послышался слабый голос, который произнес:

— Дорогой Теобальд, дорогой Теобальд, прости меня. Я была ужасно, ужасно неправа. Пожалуйста, не сердись на меня. Я закажу… — Но слово «обед» потонуло в нахлынувших рыданиях.

Когда Теобальд услышал эти слова, тяжесть начала спадать с его души, но он лишь посмотрел в сторону жены, причем не слишком-то приветливо.

— Пожалуйста, скажи мне, — продолжал голос, — чего тебе хотелось бы, и я попрошу хозяйку гостиницы, когда мы приедем в Ньюмар… — Но еще один взрыв рыданий заглушил конец слова.

На сердце у Теобальда становилось все легче и легче. Возможно, она вовсе и не собирается держать его под башмаком? И, кроме того, разве она не перевела его внимание с собственной персоны на его предстоящий обед?

Отогнав большую часть своих опасений, он сказал, но все еще хмурясь:

— Думаю, мы могли бы поесть жаркого с подливой, молодой картошки с зеленым горошком, а там посмотрим, не дадут ли нам вишневый пирог со сливками.

Спустя еще несколько минут он прижимал ее к себе, осушая поцелуями ее слезы и уверяя, что знал, что она будет ему хорошей женой.

— Мой милый Теобальд, — воскликнула она в ответ, — ты ангел!

Теобальд поверил ей, и еще через десять минут счастливая пара вышла из экипажа у гостиницы в Ньюмаркете.

Как храбро справилась Кристина со своей трудной задачей! Как горячо умоляла она тайком хозяйку гостиницы не заставлять ее Теобальда ждать дольше, чем это совершенно необходимо!

— Если у вас есть какой-нибудь готовый суп, миссис Барбер, то, знаете ли, это могло бы ускорить дело на десять минут, поскольку мы могли бы есть суп, пока зажаривается мясо.

Видите, как необходимость придала ей решимости! Но, по правде говоря, у нее просто раскалывалась голова, и она отдала бы что угодно, лишь бы остаться одной.

Обед удался. Пинта хереса согрела душу Теобальда, и он начал надеяться, что несмотря ни на что все еще может наладиться. Он выиграл первое сражение, а это дает ему большое преимущество. И до чего это оказалось легко! Почему же он никогда не обращался так со своими сестрами? Он поступит именно так, когда увидит их в следующий раз. А со временем он, возможно, научится давать отпор брату Джону или даже отцу. Вот так мы и строим воздушные замки, когда возбуждены вином и победой.

Под конец медового месяца миссис Понтифекс являла собой самую преданную и послушную жену во всей Англии. Согласно старой пословице, Теобальд убил кошку в самом начале. Это была совсем маленькая кошечка, по сути, просто котенок, иначе Теобальд, вероятно, побоялся бы даже глянуть в ее сторону, но такого котенка, как этот, он вызвал на смертельный поединок и демонстративно поднял его безжизненно свисающую голову перед лицом жены. Остальное было нетрудно.

Странно, что тот, кого до сих пор я изображал человеком робким и податливым, совершенно неожиданно оказался таким деспотом в день своей свадьбы. Вероятно, я слишком быстро миновал годы его ухаживания. В эти годы он стал куратором в своем колледже и, наконец, младшим преподавателем. Я еще не встречал человека, чье чувство собственной значимости не возросло бы после того, как в течение пяти-шести лет он получал стипендию пастора-резидента. Правда, стоило Теобальду очутиться в радиусе десяти миль от отцовского дома, как на него находило какое-то наваждение, колени его начинали дрожать, вся его важность улетучивалась, и он снова чувствовал себя великовозрастным ребенком, пребывающим в постоянной немилости. Но в те годы он нечасто бывал в Элмхерсте, и, как только покидал его пределы, чары развеивались, и он опять становился стипендиатом и куратором, младшим преподавателем, суженым Кристины, кумиром всех женщин семейства Элэби. Из всего этого можно сделать вывод, что, если бы Кристина была индюшкой и распустила перья, демонстрируя готовность к отпору, Теобальд не рискнул бы перед ней важничать, но она не была индюшкой, она была всего лишь обычной домашней курицей и к тому же с намного меньшей долей личной отваги, чем обычно встречается у кур.

Примечания

9

la figlia della Morte* — дочь Смерти (ит.)