Семь клинков во мраке

Сэм Сайкс, 2019

У нее украли магию. Бросили умирать. Сэл Какофония была предана теми, кому больше всех доверяла, и теперь у нее не осталось ничего, кроме имени, истории ее жизни и оружия. Однако воля Сэл сильнее всякой магии, и она точно знает, чего хочет. Шрам – земля, которую раздирают могущественные империи, где скрываются маги-изгои и куда уходят на смерть обесчещенные солдаты, и именно в Шрам держит путь ассасин Сэл. С собой у нее клинок, револьвер и список из семи имен. Возмездие – вот ее награда.

16

Старкова Блажь

Сущая правда то, что после похищений, сжиганий на костре, разрушений целых городов совсем немногие обитатели Шрама отзываются о добром народе Обители ласковым словом. Но если проведешь с ними чуток времени, ты узнаешь, что у них немало и хороших качеств.

— ИЗДОХНИ, ЕРЕТИК!!!

Например, их рвение.

Здоровяк с окровавленным ножом сиганул через корчащегося на земле солдата. Воздух окрасился алым, обитатель бешено замахал клинком, ринувшись ко мне с криком и кровью на губах. Даже мимо революционеров пронесся, как будто их там не стояло.

Пока они, конечно, не начали стрелять.

Загрохотали штык-ружья. Заклубился дым. Я услышала, как у моего уха просвистела пуля — и пробила человеческий череп. На коже обитателя расцвели пять красных бутонов, самый большой и яркий — в самом центре лба.

Я оглянулась. Кэврик по-прежнему смотрел в прицел своего штык-ружья и следил за обитателем.

И это оказалось хорошей идеей. Ведь когда вокруг моего горла сомкнулись руки, я поняла, что здоровяк не совсем умер.

— Издохни… издохни… издохни… — зарычал он, то ли про меня, то ли про себя, я так и не поняла.

Чтобы удушить меня, он выронил оружие, позабыв про тактику в безудержном стремлении убить, пока его не оставили силы. Но кровь неумолимо вытекала из ран, и хватка слабела.

Но он все же ощутил перо, которым подбежавшая Лиетт проткнула ему вену на запястье. Обитатель заорал. Я вскинула Какофонию, врезала рукоятью ему по черепу. Хрустнула кость, и ублюдок наконец понял намек — рухнул на землю, неподвижный. А револьвер в моей ладони приятно потеплел.

Эта сцена ему понравилась.

А следующая рисковала понравиться гораздо больше.

— Огонь! Открыть огонь!

Кэврик кричал скорее для себя, чем для солдат. Те, перезарядив пылающее оружие, палили по обитателям. Бездумно, зажмурившись, до смерти перепуганные, как в первый раз на задании, не целясь и даже не глядя.

Так что убраться с дороги становилось, мать их еб, очень трудно.

Пригнувшись и схватив Лиетт за руку, я метнулась на другую сторону, в очередной закоулок, который, как выяснилось, упирался в городскую стену. Лучшего места, чтобы нас зажали, я выбрать не могла.

— Стоять тут, — рявкнула я, вталкивая Лиетт вглубь закоулка.

Она не стала задавать вопросов, только едва заметно кивнула. Даже если она знает, в какую мышцу надо ранить человека, чтобы он разжал хватку, Лиетт — не воительница. Я, впрочем, тоже.

Я и револьвер в моей руке?.. Мы — убийцы.

Когда я развернулась и выглянула, Какофония уже гудел, ожидая, когда ему дадут волю. Среди гвалта, криков фанатиков и грохота выстрелов он явно сотворит еще больше хаоса. Однако хаос — штука полезная лишь в том случае, когда он от тебя подальше. А тут вся улица буквально ожила от летящих пуль.

— Смерть еретикам!

Не то чтобы обитателей это тревожило.

Ближайший к нам революционер, пятившийся посреди улицы в отчаянной попытке добраться до товарищей, спустил курок. Пуля просвистела, взрезала окровавленную руку. Обитатель даже ничуть не замедлился и, прыгнув, повалил солдата на землю.

Взвыл металл, взметнулась кровь; фанатик механически вонзал нож, пробивая тщетные, суматошные попытки защититься парня, кричавшего о помощи.

Я понадеялась, что товарищи его услышали. Потому что сама была совсем не в настроении помирать.

Опять брызнула кровь, очередная пуля угодила обитателю в ребра. Она должна была его прикончить. Понятия не имею, почему этого не произошло. Как и солдат, который стрелял. Несчастный революционный придурок тупо глядел, уронив челюсть; обитатель подхватил свой вечно горящий факел и метнул его солдату в лицо.

Тот заорал и упал на колени, хватаясь за обожженную плоть. Другой наклонился, чтобы ему помочь. Достойно восхищения, но неразумно. Они не увидели, как обитатель одним прыжком оказался рядом и проткнул их обоих клинком.

Воздух пропитался страхом, кровью, пулями. Двое революционеров рухнули с криками, бестолково взмахнув оружием. Их товарищи вонзили в бока обитателя штыки. Тот взвыл от ярости, не обращая внимания ни на что, кроме крови на клинке и тел под ним.

С едким запахом дыма смешалась вонь страха и испражнений.

Я выскочила из переулка, надеясь, что за этим разнузданным смертоубийством и стрельбой никто не заметит, как я бегу к воротам. План, разумеется, казался отменным — пока я не вспомнила, что обитателей было трое.

Я затормозила как раз вовремя; чуть-чуть — и попала бы под летящий клинок. Обитатель взревел и снова замахнулся. Я по большей части не различаю фанатиков, но этого узнала. Вернее, узнала раны на его лице. Я же сама этому мудаку чуть череп не проломила.

Так какого ж хера он до сих пор держится?

Он ринулся ко мне. Джефф в моей руке вскинулся навстречу его массивному клинку. Приняв удар на крестовину, я от души пнула здоровяка коленом в пах. Когда и это не сработало, я двинула туда же Какофонией.

Латунь ударила ему между ног, и обитатель, пошатнувшись, свалился. Но намек не понял даже после пинка в челюсть. Он уже соскребался обратно на ноги.

Я огляделась. Земля была залита кровью обитателей, а вот трупов этих самых обитателей рядом почему-то не было. Они продолжали сражаться, с дырами от пуль, с рваными ранами от штыков — и без следов усталости, не говоря уже том, чтобы наконец сдохнуть.

За всем этим блеском крови и стали я с трудом различила пару адских огней в пустых глазницах. Сестра стояла неподалеку, опираясь на посох, скаля острые зубы в кривой усмешке.

Она. Какой бы ебнутой магией сестра ни владела, это она держала своих бойцов на ногах. Если убрать ее, поняла я, у меня будет шанс покончить с этим. Я припала на колено, вонзила меч в землю. Расслышала звон патронов, крики умирающих…

— Великий Генерал с нами, братья.

И, прорезавшийся сквозь них звук, возвещающий, что дело резко становится хуже.

На другом конце переулка появился Хранитель Реликвии Тягостный. Ничуть не обеспокоенный месивом вокруг, он перешагнул через тела павших братьев. Встал во весь рост, вскинул Реликвию, это чуждое орудие, и прицелился. И оно, странное, каменное орудие, не выстрелило — а зашевелилось. Реликвиям не свойственны столь примитивные действия вроде стрельбы.

О нет.

Это орудие пробудилось.

И взвыло.

Однажды мне уже не повезло оказаться под прицелом Реликвии. И пусть мне повезло выжить, я никогда не забуду звук, который она издала. Стон земли под ногами. Скрежет камня, что рвался оттуда наружу. Звук, заставивший меня вжаться в землю, лицом вниз, и закрыть голову руками.

Словно это могло помочь.

Кристалл на конце Реликвии вспыхнул ослепительным светом. А затем исторг жуткий град снарядов. Из пасти орудия вылетели тонкие световые иглы, ярче солнца, похожие на затвердевшие разряды молнии. Они неслись с хриплым свистом, оставляя за собой дым и пробивая сквозные, идеально ровные дыры в древесине, в земле…

И в плоти.

Обитатели разинули рты, крича и изрыгая проклятия. Звуки мучений утонули в скрипе и стоне, хриплых присвистах пронизывающего их света. Обитатели падали один за другим. Первый — разрубленный на две части, второй — на шесть, третий — с огромной дырой в груди.

Ну, или так мне показалось. Считать снизу было сложновато. Как и расслышать что-либо. Поднять голову я не осмеливалась. По крайней мере, пока звук не стих и в неподвижном воздухе не повисла лишь вонь паленой плоти.

Ни дыма. Ни огня. Ни новой крови. Реликвии — не для резни. Реликвии — для зачистки. Их держат не для того, чтобы убивать. А чтобы стирать с лица земли.

Обитатели остались лежать там, где рухнули; их раны были обескровлены, словно кто-то просто-напросто вырвал из них кожу, кости, органы, оставил одну оболочку. Революционеры — из тех, кто еще держался, — лежали неподалеку. А тем, кто в мучениях пал от рук обитателей, наверное, даже повезло — в отличие от несчастных, которых разорвал на куски собственный товарищ.

Откуда взялись эти Реликвии, знал только Великий Генерал. Они могли с сотни ярдов попасть птице в глаз, не проронив и капли крови. Но лишь в том случае, если они в руках умелого стрелка. А если стрелку было плевать, куда он попадет…

Взгляд зацепился за знакомый силуэт. В луже крови, у стены, лицом в грязь лежал Кэврик. Его ладони по-прежнему тщетно цеплялись за штык-ружье, словно он все еще не был готов сдаться, даже сейчас. Я не могла понять, убила ли его Реликвия или обитатели.

— Ах ты ж, твою мать…

Не знаю, почему я так сказала. Или почему меня это задело. Что бы вы ни болтали про защиту простого люда Шрама, революционеры такие же жестокие и злобные скоты, как и те, против кого вы сражаетесь. Меня не должна была волновать очередная кучка ваших мертвецов.

Но, блядь, он ведь казался таким… хорошим, понимаешь?

Я хотела подползти ближе, чтобы проверить, вдруг обошлось. Или, может, просто закрыть ему глаза. Не знаю. Неважно.

— Не лей по ним слезы.

Но у меня была иная проблемка.

Я ужом перевернулась на спину и вскинула клинок. На меня упала тень. А следом — тяжелый ботинок, который наступил на мой локоть и вдавил его в землю. Я заорала; сустав прошило болью, рука с клинком была обездвижена.

— Величайшая цель для всякого революционера — отдать жизнь за Устав. — Надо мной возвышался Тягостный; оружие в его руках до сих пор подергивалось, живое. — Они должны гордиться, что лицезрели исполнение воли Великого Генерала. И оскорбиться, что их смерть оплакивает скиталец вроде тебя.

И он направил на меня Реликвию. И знаю, прозвучит безумно, но я почему-то подумала, что проклятая дрянь ухмылялась.

— Сэл Какофония.

— Вижу, слышал обо мне, — отозвалась я, морщась от боли.

— Революции известно твое имя, твои гнусные деяния описаны, и твое вероломство легендарно.

— Преувеличиваешь.

Раздался топот. Мы с Тягостным отвлеклись друг от друга и увидели, как из закоулка вылетела Лиетт с окровавленным пером, которое теперь предназначалось Тягостному. Тот сощурился, не зная, что ему делать с этой вдруг выскочившей хрупкой девушкой.

Я, впрочем, прекрасно представляла, что делать.

Рывком развернулась, вскинув ноги и держа голову подальше от пасти Реликвии. Тягостный опустил взгляд как раз когда я обхватила своими ногами его левую ногу и лишила опоры. Он заорал, пытаясь направить на меня оружие. Свободной рукой я сдернула палантин и, обернув его вокруг запястья Тягостного, отвела ствол Реликвии в сторону. Второй рукой я вскинула меч — и вонзила хранителю под мышку.

Оружие выпало из его рук. Неподвижный воздух содрогнулся от вопля. Тягостный, истекая кровью, лежал на земле.

— Будь мое вероломство поистине легендарным, — заметила я, — ты ожидал бы чего-то в этом духе.

Я глянула на Лиетт, которая встревоженно смотрела на меня. Но, прежде чем я успела выдать хоть слово, послышался иной голос.

— Ну и ну…

Слепая сестра, шаркая, подобралась ближе, ничуть не впечатленная резней, ничуть не затронутая огнем Реликвии. Тяжело опираясь на посох, она устремила пылающие глазницы на наименее изуродованного собрата.

— Признаюсь, к своему бесконечному стыду, что слухи о твоих способностях чинить насилие столь несоразмерны действительности, — проговорила сестра, острозубо улыбаясь. — Какофония. Наши писания преисполнены сказаниями о твоих злодействах.

Забавно, что во всех этих россказнях ни разу не упомянута моя красота.

— Знала бы, воззвала бы к нему скорее.

Она ткнула концом посоха в лоб мертвого брата. И, хоть я и думала, что повидала немало, чуть не блеванула, когда он зашевелился.

— Сестра… — прохрипел фанатик, потянувшись дрожащей рукой к ее усохшим пальцам. — Я… я его подвел. Я подвел Господа…

— Да, брат, — отозвалась та. Потрясла головой, возложила на его лоб ладонь. — Однако скоро ты пред ним предстанешь. И твоя бессмертная душа даст ему ответ. Но плоть…

Сестра широко ухмыльнулась. Посох засветился.

— Этот сосуд ему еще послужит.

Алый свет, озаривший ее тело, влился в плоть фанатика. Окоченевшее тело вытянулось, как палка. Кулак в груди, что был его сердцем, засиял багряным, свечение разлилось по венам. Ухмылка сестры на алом фоне казалась черной.

Я попятилась, не понимая, с чем имею дело, но уверенная, что ни хера не хочу досматривать эту сцену до конца. Не успела я сделать и трех шагов, как сзади раздался звук. Стон камня, хриплое ругательство с губ умирающего.

— Десять тысяч лет! — просипел Тягостный.

Я развернулась. Он держал оружие в целой руке. Реликвия вздохнула, оживая, и выстрелила. Молния прорезала небо. Я прыгнула в сторону и покатилась, уворачиваясь от удара. Слепая рухнула — с пробитой в горле дырой и застывшей на лице ухмылкой.

Единственный миг. Ровно столько понадобилось, чтобы ее убить. Так быстро.

И слишком, блядь, поздно.

Когда тело сестры подкосилось, ухмыляющееся, безжизненное, обитатель уже поднимался. Его сердце продолжило биться, сияние, что мчалось по венам, с каждым слышимым ударом разгоралось ярче. Он согнулся, издал гортанный, надсадный вой. Схватился за живот, как будто его вот-вот вывернет.

Конец ознакомительного фрагмента.