Сады Луны

Стивен Эриксон, 1999

Тьма пала на некогда цветущий континент Генабакис. Могущественная Малазанская империя один за другим завоевывает Вольные города. Только два из них – Крепь и Даруджистан – еще остаются непокоренными. Но надолго ли им хватит сил сопротивляться? Да и сама империя, раздираемая внутренними противоречиями, стонет под властью жестокой императрицы Ласин. В небе висит Семя Луны – таинственная базальтовая крепость, о которой ходят самые невероятные слухи. Древняя магия противостоит боевому искусству. Коварные боги, наблюдая за смертными, ведут собственную игру. И предугадать исход противостояния абсолютно невозможно…

Древнюю книгу берем мы —

ныне, когда и сам пепел давно уж остыл.

Эти страницы, что в масляных пятнах,

нам о Павших поведать способны легенды

и расскажут словами бесстрастными

об империи ветхой, чей очаг

уж почти совершенно угас…

Да, былое сиянье его или искры живые

ныне стали лишь отблесками воспоминаний

в потускневших навеки очах…

Что же тронет меня,

что оживит мои мысли,

когда Павших открою я Книгу

и вдохну глубоко я истории запах?

Слушай же эти слова,

дыханьем столетий рожденные,

ибо в сказаниях давних о нас говорится

и сие повторяется снова и снова.

Мы — история, вновь прожитая,

вот в чем мудрость таится,

Будет сие бесконечно, — и более ничего^[1].

Мертв император!

И рука его правая — холодна и отрублена!

Но взгляни на уходящие тени:

сплетены, окровавлены и избиты,

утекают они прочь от взгляда…

Свободный от скипетра власти,

стекает свет с золоченого канделябра,

и очаг, что выложен самоцветами,

семь лет истекал, как кровью, теплом…

Мертв император!

И мертв его спутник, и узел разрублен.

Но взгляни на грядущее возвращенье —

дрожащая темень, изорванный саван —

то чад избирают в умирающем свете империи…

Услышь, как вновь зазвучит

сей плач погребальный;

пред солнца закатом

день вновь истекает багрянцем

на искалеченный край,

и в очах из обсидиана

месть семь отбивает ударов…

Фелисин (р. 1146). Призыв к Тени (строки 1–18)

Пролог

1154 год Сна Огни

96 год от основания Малазанской империи

Последний год правления императора Келланведа

Пятна ржавчины кровавыми морями растекались по черной щербатой поверхности флюгера. Уже больше века он вертелся на острие старой пики, накрепко прибитой к внешней стене Паяцева замка. Огромный и уродливый флюгер этот был вхолодную выкован в форме крылатого, скалящегося в зловещей ухмылке демона, и теперь он ворочался туда-сюда и возмущенно визжал при каждом порыве ветра.

Переменчивый ветер играл столбами дыма, которые поднимались над Мышиным кварталом города Малаза. Молчание флюгера обозначило миг, когда вдруг стих морской бриз, штурмовавший изрезанные стены Паяцева замка, но потом демон снова ожил и заскрипел под напором полного искр, горячего и дымного дыхания Мышиного квартала, которое добралось уже и до этого высокого мыса.

Ганос Стабро Паран из дома Паранов встал на цыпочки, чтобы выглянуть за мерлон. У него за спиной высился Паяцев замок. Некогда Малаз был столицей, но теперь, после покорения материка, все изменилось, и сейчас в замке размещалась всего лишь резиденция местного кулака — так в Малазанской империи называли военных наместников.

Древняя замковая стена не слишком интересовала Ганоса: она казалась ему слишком знакомой и привычной. За последние три года мальчик трижды бывал здесь; давно уже облазил вдоль и поперек весь мощенный неровными каменными плитами двор, старую башню (ее теперь отдали под конюшню, а на верхних этажах воцарились голуби, ласточки и летучие мыши) и саму цитадель, где прямо сейчас его отец торговался с портовыми служащими за пошлины на вывоз вина. В крепости, конечно, пускали далеко не всюду — даже отпрыска благородного семейства, — ведь там располагалась резиденция кулака, а стало быть, вершились государственные дела.

Позабыв о Паяцевом замке, Ганос внимательно смотрел вниз, на город, пытаясь разглядеть следы беспорядков, прокатившихся по беднейшему кварталу Малаза. Паяцев замок стоял на утесе, и на вершину вела виляющая лестница, высеченная в известняковом склоне. До города отсюда было саженей восемьдесят, а то и больше, да плюс еще высота замковой стены составляла около шести саженей. Мышиный квартал, или попросту Мышатник, находился на самой окраине города — запутанный лабиринт лачуг, который рассекала пополам пробивавшаяся к гавани илистая речушка. Нет, слишком далеко: со своего наблюдательного поста Ганос не мог рассмотреть почти ничего, кроме толстых столбов черного дыма.

Солнце еще стояло в зените, но яркие вспышки и рокочущий грохот боевой магии превращали полдень в темные и густые сумерки.

Позвякивая доспехами, на стену рядом с Ганосом вышел воин, положил прикрытую наручем руку на парапет, и ножны его длинного меча царапнули камень.

— Что, парень, небось радуешься, что родился в благородной семье? — спросил он, направив взгляд серых глаз на тлевший внизу город.

Мальчик внимательно осмотрел воина. Он уже знал все подразделения вооруженных сил Малазанской империи и по форме без труда определил, что этот человек — офицер из элитной Второй армии, личной гвардии императора. На темно-сером плаще красовалась серебряная фибула: каменный мост, освещенный рубиновыми языками пламени. Сжигатели мостов.

Важные военные и гражданские чины империи частенько наведывались в Паяцев замок. Ганос таких уже навидался. Ведь, хотя столицу и перенесли теперь в Унту, Малаз по-прежнему оставался важнейшим портом, особенно сейчас, когда на юге начались Корельские войны.

— Так это правда? — храбро спросил мальчик.

— Ты о чем толкуешь, сынок?

— Правда, что первый меч империи, Дассем Ультор, мертв? Нам рассказали об этом в столице, как раз перед самым отъездом. Неужели он и впрямь погиб?

Его собеседник вздрогнул, но не отвел глаз от Мышиного квартала.

— На войне такое случается сплошь и рядом, — вполголоса пробормотал он, как будто говорил сам с собой.

— Но вы же из Второй армии. Я думал, Вторая должна быть с ним, в Семиградье. У стен Й’Гхатана…

— Худов дух! Тело Дассема до сих пор ищут в дымящихся развалинах проклятого города, а тут вдруг ты, сын простого торговца, за три тысячи лиг от Семиградья, знаешь то, что положено знать лишь немногим. — Он по-прежнему смотрел вдаль. — Понятия не имею, откуда у тебя эти сведения, но послушай моего совета: держи их при себе.

Ганос пожал плечами:

— Говорят, Ультор предал одного из богов.

Вот теперь воин обернулся. Его лицо покрывали шрамы, а подбородок и левая щека были изуродованы ожогом. Но, несмотря на это, он выглядел слишком молодым для командира.

— Извлеки из этого урок, парень.

— Какой урок?

— Каждое твое решение может изменить мир. Лучшая жизнь — та, которую боги не замечают, сынок. Хочешь жить свободным — живи тихо.

— Но я хочу стать солдатом. Героем!

— Ничего, подрастешь — передумаешь.

Флюгер заскрипел, когда порыв ветра из гавани разогнал завесу дыма. Теперь Ганос чуял запах гниющей рыбы и ту вечную вонь, какая бывает в портовых городах.

К офицеру подошел другой сжигатель мостов; за спиной у него была привязана сломанная, обуглившаяся скрипка. Он был жилист и очень молод — всего на несколько лет старше Ганоса, которому едва исполнилось двенадцать. Лицо солдата и кисти его рук покрывали какие-то странные пятна наподобие оспин; форма была грязной, видавшей виды; а доспехи и знаки отличия представляли собой весьма причудливую смесь — наверняка среди них были и иноземные. У бедра висел короткий меч в треснувших деревянных ножнах. Вновь пришедший без всяких церемоний прислонился к мерлону рядом с первым воином: сразу стало ясно, что эти двое — старые приятели.

— Нет хуже, чем когда колдуны пугаются, — заметил он. — Похоже, они там, внизу, совсем голову потеряли. Неужели нам нужен был целый взвод магов, чтобы выкурить парочку свечных ведьм?

Офицер вздохнул:

— Будем надеяться, что чародеи возьмут себя в руки.

— Впрочем, чего ждать от новобранцев? Они там все еще зеленые, необстрелянные, — хмыкнул солдат. — А тут вдруг такое! Боюсь, многих из них это навсегда изуродует. К тому же, — добавил он, — некоторые явно исполняют чужие приказы.

— Это только подозрения, — покачал головой офицер.

— Так вот же они, доказательства, — возразил его собеседник. — Достаточно посмотреть, что творится в Мышатнике.

— Может, и так. А может, и нет.

— Опять ты всех защищаешь? — спросил солдат. — Стерва говорит, что это самая большая твоя слабость.

— Ну, Стерва меня не колышет. Пусть о ней у императора голова болит.

В ответ молоденький солдат снова хмыкнул:

— Ох, как бы в скором времени она не стала головной болью для всех нас!

Командир молча повернулся и внимательно посмотрел на своего сослуживца. Тот пожал плечами:

— Просто чувство такое. Она же новое имя взяла, знаешь? Ласин.

— Ласин?

— Ага. Напанское словечко. Значит…

— Я знаю, как это переводится.

— Надеюсь, император тоже.

— Это означает «хозяин престола», — сказал Ганос. — Ну или «хозяйка».

Военные изумленно уставились на него.

Ветер снова переменился и заставил железного демона на пике стонать — повеяло хладным камнем самого замка.

— Мой учитель — напанец, — объяснил мальчик.

И тут у них за спиной раздался еще один голос — женский, властный и холодный:

— Эй, командир!

Оба воина повернулись, правда без особой спешки.

— Новой роте там, внизу, явно нужна помощь, — сказал своему товарищу офицер. — Пусть Дуджек пойдет туда со своими ребятами да еще и саперов прихватит. Надо остановить пожары: не дело, чтобы весь город выгорел дотла.

Солдат кивнул и зашагал прочь, не удостоив женщину даже взглядом. Она и двое ее телохранителей стояли рядом с дверью квадратной башни цитадели. Темная синеватая кожа выдавала в незнакомке напанку, но в остальном в ней не было ничего примечательного. Балахон покрывали пятна морской соли, бесцветные волосы были по-солдатски коротко острижены, а черты лица казались самыми заурядными. Однако при виде ее телохранителей Ганос вздрогнул. Они стояли по обе стороны от женщины: высокие, затянутые в черное; рукава полностью скрывают кисти, лица прикрыты капюшонами. Ганос никогда раньше не видел когтей, но сразу понял, что перед ним члены этого могущественного ордена. Значит, сама женщина…

— Ну вот, Стерва, опять ты устроила тут бардак, — сказал офицер. — А мне теперь придется расхлебывать.

Ганоса потрясло то, что в его голосе не прозвучало и намека на страх, — он произнес это чуть ли не с вызовом. А ведь именно Стерва создала организацию когтей и сделала их силой, соперничать с которой мог только сам император.

— Вообще-то, командир, меня теперь зовут иначе.

Он поморщился:

— Да, я слышал. Ты, видимо, уверенно чувствуешь себя в отсутствие императора. Хотя не только он один помнит, что в былые времена ты была всего лишь служанкой в Старом квартале. Но я так понимаю, что от некоторых бесполезно ожидать благодарности.

По лицу женщины невозможно было понять, задели ее слова собеседника или нет.

— Задача была совсем простая, — сказала она. — Однако твои новобранцы даже с этим не сумели справиться.

— Ситуация вышла из-под контроля, — ответил офицер. — Они ведь совсем еще неопытные…

— Это не моя забота, — отрезала Стерва. — Однако, может, и к лучшему, что все так обернулось. По крайней мере, те, кто противостоит нам, получили урок.

— «Противостоит»? Не слишком ли громко сказано? Тоже мне, нашла коварных заговорщиков! Горстка слабеньких ведьм, которые торгуют своими посредственными умениями! Они зарабатывают тем, что ищут косяки коравалов на мелководье. Худов дух, вот уж угроза для империи!

— Они делают это без разрешения. Нельзя потакать тем, кто нарушает новые законы…

— Законы, которые придумала ты, Стерва. Ну да ничего, это ненадолго. Как только император вернется, он мигом отменит твой запрет на волшбу, даже не сомневайся.

Женщина холодно улыбнулась:

— Ты будешь рад узнать, что с башни уже сообщили: подходят грузовые суда для твоих новобранцев. Мы тут не станем особо скучать ни по тебе, командир, ни по твоим беспокойным, вечно готовым к бунту солдатам.

Не сказав больше ни слова и даже не взглянув на мальчика, который стоял рядом, она развернулась и снова удалилась в цитадель, сопровождаемая своими безмолвными телохранителями.

Ганос и офицер снова уставились на охваченный беспорядками Мышатник. Сквозь дым пробивались языки огня.

— Когда-нибудь я тоже стану солдатом, — сказал Ганос.

Мужчина хмыкнул:

— Только если потерпишь неудачу во всем остальном, сынок. Взять в руки меч — это последний выход для отчаявшегося человека. Запомни мои слова и найди себе более достойную мечту.

Мальчик нахмурился:

— Вы не похожи не других солдат, с которыми я общался. Говорите в точности как мой отец.

— Но я-то не твой отец, — проворчал его собеседник.

— В мире и так хватает виноторговцев, — заявил Ганос. — Еще один без надобности.

Офицер прищурился и внимательно присмотрелся к нему. Открыл было рот, чтобы ответить, но потом передумал.

А Ганос Паран смотрел вниз, на горящий квартал, и был очень доволен собой.

«Вот так-то, командир! Даже мальчишка может сказать веское слово».

Флюгер снова повернулся. На стену накатился горячий дым и окутал обоих. Теперь к вони горящих тряпок, обожженной краски и раскаленных камней добавился какой-то новый сладковатый запах.

— Скотобойня занялась, — констатировал Ганос. — Эти гады подожгли ее.

Командир скривился. Через некоторое время он вздохнул и снова прислонился к мерлону.

— Ладно, мальчик, решай сам. В конце концов, это твоя жизнь.

Примечания

1

Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, перевод стихотворных текстов Владимира Аренева.