Теннисные мячики небес

Стивен Фрай, 2000

Нед Маддстоун – баловень судьбы. Он красив, умен, богат и даже благороден. У него есть любящий отец и любимая девушка. Но у него есть и враги. И однажды злая школярская шутка переворачивает жизнь Неда, лишает его всего: свободы, любви, отца, состояния. Отныне вместо всего этого у него – безумие и яростное желание отомстить. «Теннисные мячики небес» – это изощренная пародия и переложение на современный лад «Графа Монте-Кристо», смешная, энергичная и умная книга, достойная оригинала. Стивен Фрай вовсе не эксплуатирует знаменитый роман Дюма, но наполняет его новыми смыслами и нюансами, умудряясь добавить и увлекательности. Это своего рода «взрослая» версия «Монте-Кристо», настоящий подарок для всех, кто в детстве, затаив дыхание, перелистывал страницы книги Дюма. Стивен Фрай – один из самых ярких людей нынешней Англии. Он незаурядный актер-интеллектуал (у нас известен по ролям Оскара Уайльда и Дживса из сериала по Вудхаузу), язвительный эссеист консервативной «Дейли телеграф», популярный шоумен и превосходный романист, снискавший как любовь читателей, так и добрые слова критиков-снобов.

2

Арест

Нед задрожал и поплотнее завернулся в одеяло.

— Извините, — сказал он. — Как вы думаете, не может ли кто-нибудь принести мою одежду?

Стоявший в дверях полицейский перевел взгляд с потолка на Неда:

— Замерз, что ли?

— Нет, но, видите ли, на мне только…

— Середина лета, так?

— Да, конечно, но…

— Ну и сиди.

Нед смотрел на стол, на свернутую из фольги пепельницу и пытался заставить мозг сосредоточиться на происходящем.

В четыре он отвез Порцию в колледж. Они позвонили у огорчительно заурядной двери на пятом этаже здания, стоящего на узкой улочке на задах «Скоч хаус»^[36].

— Я поболтаюсь снаружи, — сказал он, целуя ее на прощанье так, словно они расставались бог весть на какой срок. — Как освободишься, зайдем в «Харродз»^[37], отпразднуем мороженым с содовой.

Он провел на тротуаре с полчаса, весело прикидывая, хороший ли это знак, что Порция застряла там так надолго. Будучи оптимистом, Нед, естественно, решил, что хороший.

К двери подошла компания молодых не то испанцев, не то итальянцев (точно сказать Нед не мог). Они уже возились с замком, когда Нед, повинуясь внезапному порыву, решил войти вместе с ними. Вид респектабельно одетого спутника вполне мог склонить чашу весов в пользу Порции.

— Простите, — сказал он, — вы не будете против, если я войду с вами?

Молодые люди в замешательстве уставились на него. Если таков средний уровень знания английского здешними студентами, Порции придется здорово потрудиться.

— Я… ПРОСТО… СПРАШИВАЮ… НЕ… МОГЛИ… БЫ… ВЫ… — начал он, но не успел еще договорить, как все и случилось. Появившись словно бы ниоткуда, двое мужчин схватили Неда под руки и потащили к машине. Последнее, что услышал слишком изумленный, чтобы вымолвить хоть слово, Нед, когда его заталкивали на заднее сиденье, — это хриплый хохот каких-то людей, стоявших в тускло освещенных дверях ближайшего паба.

— Ч-что вы делаете? — спросил он. — Что вы делаете?

— Ты бы лучше спросил себя, что ты наделал, — ответил, когда машина, взвизгнув покрышками, рванулась с места, один из мужчин. Пошарив в кармане Недовой куртки, он вытащил оттуда сложенный из фольги пакетик.

В полицейском участке его обыскали с большей доскональностью. Все, кроме трусов, унесли на проверку, а Неда оставили в этой вот комнате, где он и сидел уже больше получаса, пытаясь понять, что же могло произойти. Когда дверь наконец отворится и кто-нибудь придет сюда, решил Нед, он настоит на телефонном звонке отцу. Полицейские ведь не знают, что имеют дело с сыном члена кабинета министров. Сэр Чарльз был человеком мягким, неизменно вежливым, однако во время войны он командовал бригадой, а после шесть лет руководил небольшой, но все-таки частью Империи. В Судане ему приходилось выносить смертные приговоры и присутствовать при их исполнении. Занимая пост министра по делам Северной Ирландии, он увеличил срок интернирования без суда и санкционировал применение разного рода крайних мер. «Сильная инфекция требует сильнодействующих средств», — сказал он однажды Неду, не вдаваясь, впрочем, в подробности. С таким человеком шутки плохи. Неду стало почти жалко полицейских. Нет, он, конечно, заверит отца, что обходились с ним хорошо и обиды он ни на кого не держит.

И вот дверь комнаты для допросов наконец-то отворилась.

— Привет, сынок.

— Здравствуйте, сэр.

— Я сержант уголовной полиции Флойд.

— Если вы не против, я хотел бы позвонить…

— Сигарету?

Флойд подтянул стул, уронил на стол пачку «Бенсон энд Хеджез», зажигалку и сел напротив Неда.

— Нет, спасибо. Я не курю.

— Не куришь?

— Нет.

— Пол-унции травки в кармане — и ты не куришь?

— Простите?

— Поздновато для «простите», ты не находишь? Таскать наркоту для собственного удовольствия — это одно, а вот толкать иностранным студентам… Судье это не понравится.

— Я не понимаю.

— Ну конечно, не понимаешь. Сколько тебе лет?

— Семнадцать с половиной.

— Семнадцать с половиной? С целой половиной?

Стоявший у двери полицейский присоединился к веселью.

— Ну да… — сказал Нед, чувствуя, как в глазах копятся слезы. Что уж он такого особенного сказал? Ведь это правда.

Флойд посерьезнел, закусил губу.

— Ладно, забудем о наркотиках. Скажи-ка мне, что для тебя означают слова «внутри, внутри, внутри»?

Нед беспомощно смотрел на него:

— Простите?

— Не такой уж и трудный вопрос. «Внутри, внутри, внутри». Объясни, что это такое.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Неду казалось, что он тонет. — Прошу вас, я хочу позвонить отцу.

— Хорошо, начнем с начала. Имя?

— Так, все замолчали, вот и умницы.

Нед и сержант обернулись, как один человек. В дверях стоял, ласково улыбаясь, одетый со скромным изяществом мужчина лет двадцати с небольшим.

— А вы, черт возьми, кто такой? — разгневанно осведомился Флойд.

— На пару слов, сержант, — сказал, поманив его пальцем, молодой человек.

Флойд открыл рот, намереваясь что-то сказать, но нечто в ласковом выражении лица молодого человека заставило его передумать.

Дверь снова закрылась. Нед слышал, как в коридоре сержант Флойд воскликнул с почти неуправляемым гневом:

— При всем моем уважении, сэр, я не вижу необходимости…

— При всем моем уважении, Флойд, таков порядок. Уважение. Вот что нам действительно нужно. Так, а это я, с вашего разрешения, заберу. Бумаги получите позже.

Еще раз открылась дверь, молодой человек заглянул в нее и сказал:

— Вы не могли бы пройти со мной, старина?

Нед вскочил и последовал за ним по коридору, мимо разгневанного сержанта Флойда.

— Можно я позвоню? — спросил Нед.

— Какая глупость с их стороны, — словно не слыша вопроса, сказал молодой человек, — раздеть вас почти догола. А, вот и мистер Гейн.

Он указал на широкоплечего мужчину в хлопчатобумажной куртке, прислонившегося к пожарной двери в конце коридора. В руках мужчина держал кипу аккуратно сложенной одежды, поверх нее лежали подошвами вверх туфли.

— Это мои вещи! — сказал Нед.

— Верно. Только, боюсь, сейчас у нас нет времени на туалет. Все улажено, мистер Гейн?

Широкоплечий кивнул и толкнул решетчатую дверь. Молодой человек спустился вместе с Недом по нескольким ступенькам во двор и повел его к стоящему в углу, на самом солнцепеке, зеленому «роверу».

— Давайте забирайтесь на заднее сиденье. Мы с вами устроимся там, а мистер Гейн пусть ведет машину, хорошо?

Нед поморщился, когда его голые ляжки коснулись обшивки сиденья.

— Немного жжется? Сожалею, — весело произнес молодой человек. — Надо нам было оставить машину в тени, а, мистер Гейн? Ну да ладно, замки на автоматику, мистер Гейн. Нечего нам тут мешкать.

— Куда мы едем? — спросил Нед, накрываясь одеялом, чтобы защитить и ноги, и собственное достоинство.

— Моя фамилия Дельфт, — услышал он в ответ. — Как у производителя этой кошмарной бело-голубой плитки. Оливер Дельфт, — он протянул Неду руку. — А вы?..

— Эдвард Маддстоун.

— Эдвард? Вас и дома называют Эдвардом? Или как-то по-другому — Эд, Эдди, Тед или Тедди?

— Обычно — Недом.

— Нед. Совсем неплохо. Тогда и я буду звать вас Недом, а вы зовите меня Оливером.

— Так куда же мы едем?

— Ну, нам ведь нужно многое обсудить, не так ли? Вот я и подумал, что лучше выбрать для этого приятное, тихое место.

— Да, но понимаете, моя девушка… она не знает, где я. И отец…

— Боюсь, дорога нам предстоит дальняя. Я бы на вашем месте подремал немного. Определенно подремал бы, — посоветовал Дельфт, откидываясь на спинку сиденья.

— Она будет волноваться…

Однако Дельфт, похоже мгновенно заснувший, ничего не ответил.

После ночной вахты на «Сиротке», а затем и хлопотливого дня Нед так и не смог уснуть в тряском поезде Глазго-Лондон. На следующий день, то есть сегодня — неужели вправду сегодня? — ему пришлось ехать в аэропорт, а оттуда назад на Кэтрин-стрит. Там-то он провел некоторое время в постели, однако поспать не поспал. Порция подремала немного, но Нед был слишком счастлив, чтобы заснуть.

И вот теперь, несмотря на странность происходящего, на Неда напала зевота. Последним, что он увидел, прежде чем заснуть, было зеркальце заднего обзора и следящие за ним холодные глаза мистера Гейна.

— Вам придется простить мне столь топорное обхождение с яйцами, — сказал Оливер Дельфт. — Я начал мою карьеру с омлета aux fines herbes^[38], но теперь, боюсь, скатился к присыпанной зеленью болтунье. Зато не подгорает! Это, если хотите знать, самое точное ее описание. — Улыбаясь, он пододвинул тарелку к Неду.

— Спасибо. — Нед принялся уплетать яичницу, сам удивляясь тому, насколько он голоден. — Очень вкусно.

— Польщен. Пока вы едите, давайте поговорим.

— Это ваш дом?

— Это дом, в который я иногда наезжаю, — сказал Дельфт. Он стоял со стаканом вина в руке, прислонясь к кухонной плите «Ага».

— Вы полицейский?

— Полицейский? Нет-нет. Боюсь, ничего столь волнующего. Всего лишь скромный труженик из низших эшелонов правительства. Работа у меня скучная. Мы здесь для того, чтобы внести полную ясность в один-два вопроса.

— Если вы о наркотиках, которые нашла у меня полиция, то, клянусь, я ничего о них не знаю.

Дельфт снова улыбнулся. Улыбка давалась ему с трудом. Он смертельно скучал, да и необходимость находиться здесь вызывала у него раздражение. От долгого приятного уикэнда, который он предвкушал, остались рожки да ножки.

Пять минут… пять проклятых минут — вот что встряло между Оливером и свободой. Он уже запер стол, уже расписался в журнале прихода и ухода, когда в комнату влетела Морин, взволнованно лепеча что-то о срочной депеше из полицейского управления в Уэст-Энде.

— А разве Степлтон не пришел? Мне уже пора сдавать смену.

— Нет, мистер Дельфт. Капитан Степлтон еще не появился. Кроме вас, здесь никого.

— Вот сволочь, — от всей души выругался Оливер. — Ну ладно, дайте взглянуть.

Он взял у Морин бумажную ленту и внимательно прочитал все, что было на ней напечатано.

— Так. Кто из костоломов у нас нынче дежурит?

— Мистер Гейн, сэр.

— Пусть греет двигатель. Буду через три минуты.

Хоть тут повезло. Мистер Гейн был из числа подчиненных Оливера, он, по крайности, не станет осложнять жизнь, попусту хорохорясь и наступая на чувствительные мозоли.

Кого Оливер совсем уж не ожидал обнаружить в полицейском участке на Савил-роу, так это испуганного школьника. Все происшедшее выглядело полной нелепицей. Явная ошибка, сказал он себе, едва увидев жалкое, недоумевающее лицо всклокоченного юнца, подергивавшего — вверх-вниз — коленом под столом комнаты для допросов. Дельфту и самому-то было всего двадцать шесть, но он успел повидать достаточно, чтобы сразу понять: Нед Маддстоун невинен, как новорожденный цыпленок. Новорожденный почтовый голубь, подумал он. Хорошее выражение, надо будет использовать его в отчете. Начальство Оливера было достаточно старомодным, чтобы получать удовольствие от ловко ввернутого словца.

Теперь он смотрел через стол на этого ребенка.

Нед сидел за кухонным столом, все еще подергивая упирающейся пальцами в пол ногой, все еще храня умоляющее выражение на невинном лице.

— Честное слово, — говорил он. — Готов поклясться на чем угодно. Хоть на Священном Писании!

— Успокойся, — сказал Оливер. — Не думаю, что нам понадобится Писание. Да в этом доме греха оно навряд ли сыщется, — прибавил он, оглядывая кухню с таким видом, словно та находилась не в английском загородном доме, а в луизианском борделе. — Можешь, если тебе это доставит удовольствие, поклясться на «Иллюстрированной кулинарии» Маргариты Паттен, однако особой необходимости я в этом не вижу.

— Так вы мне верите?

— Разумеется, верю, дурачок. Все это какая-то идиотская ошибка. Однако, раз уж мы здесь, почему бы тебе не объяснить, что означают слова «внутри, внутри, внутри».

— Да не знаю я! — воскликнул Нед. — Вот и полицейский спрашивал о том же, а я этих слов никогда и не слышал. Нет, слово «внутри» я, конечно, слышал и раньше, но…

— Ну вот, в этом мы и попытаемся разобраться, — сказал Оливер. — И как только все выяснится, ты вернешься к своей жизни, а я к своей, чего нам обоим и хочется.

Нед с силой покивал:

— Абсолютно! Но…

— И отлично. Теперь давай-ка взглянем на это, ладно?

Оливер подошел к столу и положил на него листок бумаги.

Нед озадаченно уставился на листок. На нем был отпечатан список имен и адресов. Нед сразу узнал имена министра внутренних дел, лорда-канцлера и министра обороны; за ними шли другие, тоже смутно знакомые. Внизу листка были заглавными буквами написаны от руки слова:

ВНУТРИ ВНУТРИ ВНУТРИ

— Что это значит? — спросил он.

— Листок принадлежит тебе, — ответил Оливер. — Так что ты мне и скажи.

— Мне? Я его никогда раньше не видел.

— Тогда что он поделывал во внутреннем кармане твоей куртки?

— В карма… Ох! — В голове Неда забрезжила догадка. — А он… он лежал в конверте?

— Именно в конверте! — подтвердил Оливер. — Ты совершенно прав! Вот в этом\

В руках Оливера оказался белый конверт, который в полиции, к его неудовольствию, не долго думая разодрали. Оливер сразу заметил за клапаном конверта маленький волосок — меру предосторожности, позволяющую получателю, в случае, если кто-нибудь сунет нос внутрь, сразу это заметить. Можно, конечно, найти точно такой же конверт и пустить письмо в дело, но неизвестно ведь, какие еще хитрости этого рода сдуру уничтожили полицейские. Собственно, они и не виноваты, признал Оливер. Они проводили рутинный обыск, полагая, что имеют дело всего-навсего с запасом наркотиков, который таскает с собой дрянной мальчишка.

— А почему это так важно? — спросил Нед. — И что это значит?

— Ну-с, поскольку ты признал, что листок твой, думаю, ты и должен ответить на эти вопросы.

Нед неловко поерзал на стуле.

— Но, понимаете, я… мне его дали.

— Н-да. Боюсь, мне нужны кое-какие подробности.

— Один мужчина.

— Ну что же, это исключает из рассмотрения миллиарда два людей или около того, однако нам этого маловато, не так ли? Хорошо бы еще немного сузить зону наших поисков.

— Он умер.

— После чего вручил тебе конверт.

— Нет, он умер только вчера.

— Сделай мне одолжение, Нед, перестань нести чушь. Кто он и как получилось, что он отдал тебе конверт?

«Поклянись этой святой для тебя вещью».

Нед едва не расплакался от огорчения. Ему отчаянно хотелось быть честным. Хотелось порадовать этого милого человека, но ведь слово нужно держать. Нарушив священную клятву, не навлечет ли он на себя ужасные беды?

«Что для тебя дороже всего на свете?»

Какого поступка ждала бы от него Порция?

— А это очень важно, чтобы я вам рассказал? Настолько, чтобы заставить меня нарушить торжественную клятву?

— Послушай меня, юный скаут, — сказал Оливер. — Я тебе кое-что объясню. Тебе этого знать не следует, но я уверен, лишнего болтать ты не станешь. Вина хочешь?

— А молока у вас нет?

— Молока? Сейчас посмотрю. — Оливер склонился над холодильником и заглянул внутрь с такой подозрительностью, будто это был первый холодильник, увиденный им в жизни. — Молоко, молоко, молоко… а, вот оно. Так вот, Нед, — продолжал он, — моя работа требует, среди прочего, чтобы я постарался остановить людей, которые взрывают в нашей стране бомбы. Боюсь, есть только пастеризованное. Да еще и обезжиренное. Подойдет?

— Вполне. Большое спасибо.

— Сам я его на дух не переношу. Сразу начинаю сопливиться. Взрывы бомб, Нед, устраивают, как ты, наверное, читал в газетах, разного рода мерзавцы. Они закладывают их в пивных, в клубах, в офисах, на вокзалах и в магазинах, убивая и калеча простых людей, которые ни на кого зла не держат — разве что на управляющих их банков, начальников и супружниц. Да пей ты прямо из пакета, дружок. Так вот, некоторые из этих бомбистов с удовольствием звонят в полицию или в редакцию какой-нибудь газеты, дабы объявить о своих достижениях, — коли слово «достижения» тут уместно. Или же, если в них еще осталось хоть что-то человеческое и они хотят только разрушить здание, предупреждают полицию о том, что следует убрать с места взрыва людей. Пока понятно?

Нед кивнул, ладонью стирая с лица белые усы.

— Хорошо. Но для того, чтобы помешать первому попавшемуся старому придурку позвонить и оставить ложное предупреждение или просто взять все на себя шутки ради, между нами, правительством, и ними, bona fide^[39] террористами, заключено более или менее работающее соглашение. Звоня в полицию или в газету, заложивший бомбу человек произносит кодовую фразу, доказывающую, что он действительно самый что ни на есть террорист. Ты за мной успеваешь?

— Да.

— Отлично. Так вот, самая последняя кодовая фраза, которой временная Ирландская республиканская армия пользуется, предупреждая о заложенной бомбе, — и фраза эта установлена всего несколько дней назад — состоит из трижды повторенного слова «внутри».

— Но…

— Так что теперь ты, возможно, понимаешь, почему сержант уголовной полиции Флойд, да хранит его Бог, малость разволновался, обнаружив этот листок в кармане твоей куртки. И вероятно, ты сможешь понять, почему он позвонил в мою контору и почему я прошу тебя рассказать мне, как листок оказался у тебя. Тот, кто тебе его дал, был террористом ИРА, Нед. То есть человеком самого дурного толка. Из тех, чьи представления о политическом протесте сводятся к отрыванию рук и ног у маленьких детей. Так что какую бы клятву он с тебя ни взял, она решительно ничего не значит. Поэтому назови мне его имя.

— Падди Леклер, — сказал Нед. — Его звали Падди Леклер. Он был инструктором по парусному спорту. Мы шли по морю, и ему вдруг стало очень плохо. Он дал мне конверт перед самой смертью.

— Ну вот, видишь. Ты и назвал его, — сказал Оливер, похлопав Неда по спине. — Не так уж было и трудно, правда?

— Я не… Я и понятия ни о чем не имел. Понимаете, он же работал в школе, ну и так далее. Если бы я хоть на минуту…

— Конечно, малыш, конечно.

— Вы думаете, это как-то связано с моим отцом?

— Твоим отцом? С какой стати… а, так ты, выходит, из этих Маддстоунов? Родственник сэра Чарльза? Он кем же тебе приходится, дедом?

— Отцом, — словно оправдываясь, ответил Нед. — Я… я поздний ребенок.

— Во второй мой год в Сент-Марке я жил во Дворе Маддстоуна, — сказал Оливер. — И из окна моей комнаты открывался прекрасный вид на огромную каменную статую Джона Маддстоуна, основателя колледжа. Ты на него совсем не похож. Знаешь, в «восьмую неделю»^[40] мы его красили в синюю краску. Так, так. Да, думаю, твой друг Падди Леклер здорово веселился, отдавая тебе это письмо. Такого рода фокусы очень нравятся типам вроде него.

— Он не был моим другом, — вспыхнул Нед. — Просто школьным инструктором.

— Извини.

Нед снова взглянул на листок:

— Выходит, это люди, которых ИРА собирается убить?

— На первый взгляд выглядит именно так, — согласился Оливер. — Однако выглядеть и быть — не всегда одно и то же.

Нед еще раз прошелся по списку имен.

— Не понимаю, что еще это может значить, — сказал он. — Тут одни политики, генералы и так далее, верно?

— Ну, может быть, нам хотят внушить, что эти люди намечены в жертвы. Возможно, твой друг Леклер был уверен, что ты из любопытства вскроешь письмо, заподозришь неладное и покажешь его отцу. Не исключено, что вся идея сводится к тому, чтобы мы засуетились, потратили попусту уйму времени и сил на охрану этих людей, между тем как настоящая жертва — кто-то совсем другой. А может быть, конверт был заражен каким-нибудь смертоносным вирусом и весь план сводился к тому, что ты заразишь отца, а он, в свой черед, — весь кабинет министров. Не исключено, что Леклер оттого-то и умер — по причине неосторожного обращения с микробами.

— О господи! Но…

— Много есть всяких «может быть». Может быть, они подбросили тебе марихуану и стукнули в полицию, чтобы выманить меня и проследить до этого дома. Может быть, они сейчас сидят неподалеку в фургоне, нацелив миномет на эту самую комнату. Таких возможностей тысячи и тысячи. Кто знает? Всякого рода «может быть» столько же, сколько секунд в столетии. Но одно могу тебе сказать наверняка, — продолжал Оливер, усаживаясь напротив Неда. — Мы так ничего и не узнаем, пока ты не расскажешь мне все от начала и до конца. Надеюсь, ты с этим согласен?

— Конечно. Абсолютно.

— Хорошо. Я был с тобой совершенно откровенен, отплати мне тем же. Расскажи все, что знаешь, и ты даже глазом моргнуть не успеешь, как мистер Гейн отвезет нас обратно в Лондон. Обещаю, ты вернешься домой, в лоно семьи, еще до десятичасовых «Новостей». Полагаю, против магнитофона ты возражать не станешь?

— Нет, — сказал Нед. — Нисколько.

— Превосходно. Посиди здесь, попей молочка. Я мигом.

Ур-ра! Мысли Оливера, пока он переходил в гостиную, летели впереди него. Если быстро вернуться на службу, набросать предварительный отчет и оставить Степлтона звонить в Службу безопасности, к полуночи можно будет удрать за город. Возможно, ему все-таки удастся спасти этот уик-энд.

— Как вы здесь, Гейн? Где «Ревокс»?

— В буфете под полкой, сэр. Сейчас принесу.

Оливер взял со стола кроссворд из «Ивнинг стандард»^[41], над которым трудился могучий интеллект мистера Гейна.

— Вот в чем ваша ошибка. Макака.

— Сэр?

— Шесть по горизонтали, «примат». Вы написали «собака», а следовало «макака».

— А-а.

— Кстати, почему «собака»?

— Ну, мистер Дельфт, сэр, — сказал Гейн, вручая Оливеру магнитофон, — знаете — устал как собака, устал как макака.

— Да, действительно. — Оливер в который раз подивился причудливости мыслительных процессов мистера Гейна. — Ладно, все займет не больше часа. Будьте героем, заправьте «ровер», хорошо? В гараже должны быть канистры.

— Уже сделано, сэр.

— Умница. Да, и еще, Гейн…

— Сэр?

— Вы уверены, что за нами не было хвоста?

— Сэр! — В голосе мистера Гейна слышалась обида.

— Да я, собственно, так и не думал. Просто хотел убедиться.

— Итак. Начнем с самого начала. Когда ты познакомился с Падди Леклером?

Вопросы шли и шли, один за другим. Нед говорил уже больше часа, а до последней ночи на борту «Сиротки» они все еще не добрались. Оливер хотел выяснить все подробности не только каждого из прежних плаваний, но и каждого происходившего во время учебного года собрания парусного клуба.

— Ты хорошо справляешься, Нед, очень хорошо. Теперь уже не долго осталось. Так, на чем мы остановились? Ах да. Ирландия. Джайентс-Козуэй. Ты отсутствовал два часа, бродил по скалам, пока все остальные играли на пляже. Точно два часа?

— Может быть, и полтора. Два — это самое большее.

— А когда ты вернулся, он был один?

— Я определенно никого с ним не видел.

— Потом вы пошли в Обан и плыли всю ночь? В какое время вышли?

— Восемь тридцать пять. Я сам занес время в вахтенный журнал. Я же говорил.

— Я просто проверяю. Просто проверяю. Теперь опиши мне обстановку. Луна сегодня совсем молоденькая, так? Вон она, в окне. Стало быть, две ночи назад было очень темно. Вы шли морем, не удаляясь от пустынного берега. Темень, я полагаю, наступила такая, что хоть глаз выколи, но от силы на час с небольшим, в это-то время года. Я прав?

Вопросы продолжались. Оливер, естественно, был дотошен — так его учили, однако на сей раз он старался выяснить все до точки еще и потому, что не хотел вторично встречаться с Недом, упустив сегодня какую-то подробность. Работы в предстоящие недели будет предостаточно, придется допросить директора школы, других членов этого чертова парусного клуба, свидетелей в Обане, Тобермори, Голландии, еще в дюжине мест.

–…Я сразу понял, что он серьезно болен… послал Кейда за бутылкой виски… нет, «Джеймсонс»… похоже, его это развеселило… заставил меня поклясться… самым святым для меня…

Оливер допил остатки вина.

— Прекрасно, прекрасно. А откуда взялся конверт?

— Ну, наверное, купил где-нибудь. В магазине. Он об этом ничего не сказал.

— Нет-нет. Откуда Падди достал его? Из кармана? Из сейфа? Откуда?

— А, понял. Из небольшой такой сумки. Она лежала на штурманском столе.

— Какого цвета?

— Красного. Красный нейлон.

— Имя производителя на ней значилось? «Адидас», «Файла», что-нибудь?

— Н-нет… почти уверен, что нет.

— Ладно, ладно. Твой приятель Руфус Кейд ничего услышать не мог, так?

— Да, определенно.

— Ты уверен? Оттуда, где ты находился, был виден люк?

— Нет, но Падди его видел, и, если бы Руфус вернулся, он заметил бы.

— Неплохо. Пойдем дальше.

— Ну, тут он попросил меня доставить письмо.

— На конверте ничего не написано. Или он воспользовался симпатическими чернилами?

— Нет. — Это предположение вызвало у Неда улыбку. — Он заставил меня запомнить адрес.

— А именно?..

— Лондон, ЮЗ-1, Херон-сквер, тринадцать, Филип А. Блэкроу.

Оливер Дельфт дернулся, точно от удара током. Каждый нерв его затрепетал. Сердце вдруг скакнуло куда-то, в глазах на миг потемнело.

Нед встревоженно глядел на него:

— Вам плохо?

— Просто свело ногу. Судорога. Ничего серьезного.

Оливер встал, выключил магнитофон и отошел от стола, налегая на правую ногу словно бы в стараниях размять сведенную судорогой мышцу. Теперь самое главное — оставаться спокойным, совершенно спокойным, не терять самообладания.

— М-м, послушай, — сказал он, — я отойду на минуту. Подожди меня здесь, хорошо? Сделай себе бутерброд или еще что. В холодильнике осталось молоко. Мне нужно кое-что сделать. Позвонить. Найти для тебя какую-нибудь одежду. Ну и так далее. Ты не против?

Нед радостно закивал.

Мистер Гейн продолжал борьбу с кроссвордом.

— Все в порядке, мистер Дельфт, сэр?

— Скользкий нам попался стервец, — вздохнул Оливер. — Придется использовать Д-16. Я поднимусь наверх, подготовлю все. Слава богу, до Лондона всего полчаса езды.

Брови мистера Гейна взлетели вверх.

— Д-16? Вы уверены, сэр?

— Разумеется. Еще бы я не был уверен. Это террорист, Гейн. Из самых крайних. Вызовите пару ваших людей, чем тупее и жестче, тем лучше. Когда они доберутся сюда, воспользуетесь их машиной. Ваша понадобится мне. Встретимся завтра в Д-16, я привезу все документы. Давайте, давайте, звоните. Только убедитесь сначала, что телефон чист. Да идите же! Какого хрена вы ждете?

Гейн рванулся к двери, он был испуган — впервые за четыре года он видел своего начальника хотя бы частично, но утратившим власть над собой.

Оливер стоял посреди комнаты, мысли в его голове обгоняли одна другую.

Невероятно, невероятно! Имя и адрес, ясно и громко произнесенные прямо в микрофон, — ладно, первым делом стереть запись. Да нет, не стереть. Нужно же что-то и Лондону скормить. Депеша из управления в Уэст-Энде занесена в журнал, о ней знает Морин, а есть еще этот сержант из уголовки.

Боже ты мой, мальчишка-то сын члена кабинета министров! Если он где-то намажет, ему это дорого обойдется.

Оливер заставил себя мысленно отступить назад, сосредоточиться. С сержантом и производившими арест полицейскими справиться будет несложно. Уже к полуночи они подпишут «Акт о неразглашении» и поклянутся вечно хранить молчание, об этом он позаботится лично. К тому же имени Неда Маддстоуна в полиции не знают. Оливер вошел в допросную как раз в тот момент, когда Флойд спросил у Неда, как того звать.

Теперь уж о долгом уик-энде нечего и мечтать, это ясно. И о коротком тоже. Помимо всего прочего, надо что-то придумать с записью. Ему, разумеется, нужна лента с записанными на ней именем и адресом, но только не с этим адресом и не с именем Филип А. Блэкроу.

Конечно, услышать это имя было для него жутким потрясением, с другой стороны, думал Оливер, можно считать, что он получил от Бога подарок. Приди депеша на пять минут позже, она попала бы не к нему, а к Степлтону. И если бы Степлтон услышал фамилию Блэкроу…

Нет, в конечном счете Господь более чем милостив. Мальчишку взяли на улице. Никто ничего не знает. Никто ничего не знает. И этот простенький факт дает ему почти неограниченную власть над обстоятельствами. Теперь от него требуется только одно — точная работа.

Первое побуждение, охватившее Оливера едва ли не до того, как Нед договорил имя и адрес, состояло в том, чтобы немедля его ликвидировать, однако теперь он отбросил все мысли об этом. В его мире, что бы там ни твердили газетчики и сочинители детективных романов, убийство всегда оставалось крайней мерой — и до того уж крайней, что ее почти и не принимали в расчет. Не из соображений какой-то там совести, просто всегда существовал иной выбор. Враг может в один прекрасный день обратиться в друга, друг — во врага, ложь может стать правдой, правду могут признать ложью, покойника же никогда и никакими средствами оживить не удастся. Гибкость — вот что важнее всего.

И кроме того, смерть имеет свойство развязывать языки. Мертвые, естественно, помалкивают, зато живые говорят как заведенные, а Оливеру, если он хочет выбраться из этого пикового положения невредимым, как раз живые-то и понадобятся. Он не сомневался, что может целиком положиться на Гейна, однако следует видеть и дальнейшую перспективу. Оливер мог представить себе далеко не один угрожающий поворот событий, а наберется немало и таких, он это понимал, которые ему и в голову никогда не придут, жизнь есть жизнь. Всегда ведь существует опасность, что в Гейне ни с того ни с сего пробудится совесть или он вдруг уверует в Бога, преисполнится раскаяния и пожелает очистить душу признанием. Да если на то пошло, и старомодный, обремененный сознанием собственной вины либерализм штука тоже опасная. В конце концов, Гейн может попросту пристраститься к бутылке, а это грозит неосторожностью в речах, если не шантажом. Оливеру случалось видеть его пьяным — причем в стельку, — да, голова у этого малого столь же крепка, как все остальное, однако кто знает, во что он обратится лет через десять, двадцать или тридцать? Ничто не вечно, все изменчиво, а потому смерть, с ее вечностью и неотвратимостью, может оказаться самым рискованным выбором. Парадоксально, но верно.

Оливер принадлежал к разряду людей, решительно неспособных понять, почему все так носятся с «Гамлетом». Для него мысль и действие составляли единое целое. Он еще поднимался наверх, чтобы поискать в шкафу одежду, а превосходный план уже сложился в его голове до последних деталей.

Гордон вернулся домой в самый разгар бурной ссоры Порции с родителями.

— Он не такой, как все! — кричала она на Хиллари. — Не смей так говорить!

— Скорее всего, встретил каких-то друзей, направлявшихся в «Харродз», и думать про тебя забыл, — предположил Питер. — Он из людей этого типа. Никакого чувства долга. Посмотри, как они ведут себя в Палестине. Взгляни на Ирландию. Напрочь лишенный подбородка болван, если хочешь знать мое мнение.

— Палестина? Ирландия? При чем тут вообще Палестина?

— Ну-ну-ну, — пробормотал Гордон бросившейся ему на грудь Порции. — Остынь, Пит. Ты же видишь, она расстроена. Что случилось, Порш? Поссорилась с Недом?

— Конечно, нет, — всхлипнула она. — Ах, Гордон, он пропал!

— Пропал? Что значит пропал?

— То и значит. Исчез. Я… я пошла договариваться насчет работы. Он должен был ждать меня на улице, а его там не оказалось. И в отцовский дом на Кэтрин-стрит он тоже не вернулся. Я несколько часов пробродила около дома, он так и не появился. Тогда я подумала, что он, может быть, позвонил сюда, прилетела домой, но и здесь от него никаких известий не было, ничего. И вообще, — она повернулась к Питеру, — что значит «лишенный подбородка»? У Неда замечательный подбородок. Больше того, Неду не приходится, как некоторым, прятать его под чахлой, травленной молью бороденкой.

— Ну, насчет этого мы ничего наверняка сказать не можем, — откликнулся Питер, размашисто складывая номер «Морнинг стар». — Давай подождем, пока он повзрослеет достаточно, чтобы обзавестись бородой, идет?

— Совершенно недопустимый тон, — фыркнула Хиллари. — В сущности говоря, это род эмоционального изнасилования. Вот именно. В самом простом и чистом виде. Изнасилования.

Порция, повернувшись к матери, зарычала.

— Ладно, ладно. — Гордон умиротворяюще положил руку на плечо Порции и повернул ее лицом к себе. — Давайте на этом и остановимся. Ты туда еще не звонила?

— Звонила? Куда?

— Домой к Неду. Вернее, к его отцу. На… Кэтрин-стрит, так, по-моему?

— Конечно, звонила. Как только пришла сюда.

— К телефону кто-нибудь подошел?

— Он просто трезвонил и трезвонил, — ответила Порция, бросаясь к телефонному аппарату. — Сейчас попробую еще раз.

— Выглядит, в общем-то, странновато.

— А то я не понимаю! Это я и пыталась втолковать им обоим, так они же не слушают!

— А с отцом Неда ты связаться не пробовала?

— Я не знаю номера. Он на какой-то встрече с избирателями.

— Ну да, скорее всего гоняется где-нибудь за несчастной лисой.

— На дворе июль, Пит! — заорала Порция. — В июле на лис не охотятся!

— Ах, прошу прощения, ваше высочество. Сожалею о моем ужасном невежестве по части всяких тонкостей светского календаря. Боюсь, я расходую слишком много времени на всякую ерунду вроде истории и социальной справедливости. На вещи же воистину важные, к примеру на то, как высшие классы организуют свой год, у меня его вечно не хватает. Придется как-нибудь заняться этим всерьез.

Большей части этой прекрасной речи Порция не услышала, потому что одно ухо заткнула пальцем, а к другому плотно прижала телефонную трубку.

— Не отвечает, — сказала она, — его там нет.

— Или просто трубку не берет… — вставила Хиллари.

Гордона так и подмывало включить телевизор, узнать, не попало ли уже что-нибудь в новостные программы, однако он понимал, что должен сейчас вести себя как самый что ни на есть нежный, участливый брат. Для Порции это суровое испытание, а публичный скандал, который наверняка вот-вот разразится, будет способствовать все большему и большему их сближению. Нужно разыгрывать свои козыри умело и ни в коем случае не спешить.

— Слушай, может, мне туда смотаться? — предложил он. — На Кэтрин-стрит. А ты оставайся у телефона, вдруг он позвонит.

— Ах, Гордон, а тебе не трудно?

— Да нет, конечно.

— А вдруг он позвонит после твоего ухода? Как я тебе сообщу?

— Ну, найду телефон-автомат и буду связываться с тобой каждый час.

— Только вернись до полуночи, — крикнула ему вслед Хиллари. — Если он не объявится, утром решишь, что делать дальше. Я не хочу, чтобы ты ночь напролет слонялся по улицам.

— Конечно, конечно. Непременно вернусь, — пообещал Гордон.

Он выкатил из гаража свой велосипед и поехал в Хайгейт, к дому, принадлежащему родителям Руфуса Кейда, предвкушая приятный вечерок с травкой и весельем под выпуски «Новостей».

Нед устал, но чувствовал странный подъем. Приятно говорить с человеком, который впитывает каждое твое слово. Как только он решил рассказать Оливеру обо всем, старания извлечь из памяти все до последней мелочи стали доставлять ему удовольствие. Он даже начал гордиться точностью и доскональностью своих воспоминаний.

А какая получилась история! Ему не терпелось пересказать ее Порции, если, конечно, Оливер разрешит это сделать. Отцу-то он непременно расскажет. И может быть, Руфусу, он же был на яхте той ночью. Оливер, скорее всего, так или иначе будет расспрашивать Руфуса, да и всех остальных членов парусного клуба. Какой скандал ожидает школу!

Вот только марихуана в кармане так и оставалась полной загадкой. Вероятно, думал Нед, кто-то из испанских студентов, с которыми он заговорил у дверей колледжа, увидел за его спиной приближающихся полицейских и, чтобы спасти свою шкуру, сунул травку ему в карман.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

36

Магазин в Лондоне, торгующий товарами шотландского производства.

37

Один из самых фешенебельных и дорогих универсальных магазинов Лондона.

38

Со специями (фр.).

39

Честными (лат.).

40

Неделя празднования окончания учебного года в Оксфорде.

41

Ежедневная вечерняя газета консервативного направления.