Дело Бенсона

Стивен Ван Дайн, 1926

Стивен Ван Дайн (1888–1939) – псевдоним Вилларда Хантингтона Райта. Этот американский журналист, издатель, искусствовед и писатель являлся автором ряда статей Британской энциклопедии о театре и изобразительном искусстве и… одним из основоположников «золотого века детектива». Он окончил Гарвардский университет. Работал редактором и критиком в газетах Лос-Анджелеса, Нью-Йорка, Сан-Франциско. Написал несколько книг по живописи, литературе и музыке. Известность они ему не принесли, и тогда Райт обратился к сочинению детективов. Его постоянный герой – сыщик-любитель Фило Вэнс, сноб, эрудит и поклонник изящных искусств. Кроме серии о Вэнсе Ван Дайн написал несколько внесерийных произведений и сценариев, а также разработал «Двадцать правил для пишущих детективы». Некоторые его романы были экранизированы. В данном томе представлен роман «Дело Бенсона». Это сенсационное дело было первым из многих, в которых Фило Вэнс фигурирует в качестве доброго друга прокурора Джона Ф. К. Маркхэма. Преступление, связанное со смертью Бенсона, заняло достойное место в анналах нью-йоркской криминальной полиции.

Глава 5

Сбор информации

(Суббота, 15 июня, утро)

Вы, видимо, помните сенсацию, вызванную убийством Олвина Бенсона. Это было одно из тех убийств, которые непреодолимо действуют на воображение. Тайна — основа любой романтики, а в деле Бенсона тайн было в избытке. Прошло много дней, прежде чем пролился свет на события, сопутствующие убийству, но число ignes fatui^[11] выросло настолько, что вокруг этого дела ходило множество самых диких слухов.

Олвин Бенсон, не будучи человеком романтичным с любой точки зрения, был хорошо известен, и его личная жизнь постоянно находилась под наблюдением. Он принадлежал к числу богачей из нью-йоркской богемы — заядлый спортсмен, опрометчивый игрок, настоящий светский человек, и его жизнь освещалась в газетах. Его подвиги в ночных клубах и кабаре служили темой для сплетен и бульварных газет.

Олвин Бенсон и его брат Энтони держали маклерскую контору в доме номер 21 на Уолл-стрит под вывеской «Бенсон и Бенсон». Среди других маклеров они слыли хитрыми и проницательными дельцами, хотя ходили слухи об их неэтичных делах. Братья были полной противоположностью друг другу по характеру, вкусам и привычкам. Олвин Бенсон был любителем развлечений и считался покровителем всех сомнительных кафе города, тогда как Энтони Бенсон, который был старше брата и в минувшую войну дослужился до майора, вел спокойную и уравновешенную жизнь, проводя все свободное время в порядочных клубах. Оба, однако, были популярны в своих кругах и имели большую клиентуру.

Известие об убийстве газеты тут же разнесли по стране. Больше того, это убийство произошло в момент, когда в столичной прессе наступило затишье и не было ни скандальных, ни сенсационных событий. И это дело заняло первые страницы газет и журналов с такой скоростью, которая до сих пор не была свойственна ни одному подобному делу^[12].

Дотошные репортеры интервьюировали всех более или менее известных детективов. Были вытащены на свет все неразгаданные таинственные убийства, а к прорицателям и астрологам нельзя было пробиться. Репортеры воскресных газет предлагали различные метафизические советы. Фотографии и детальные планы выходили отдельными изданиями.

Во всех изданиях склонялись серый «кадиллак» и смит-вессон с перламутровой рукояткой. На всех фотографиях и картинках изображался «кадиллак» с рыболовными принадлежностями на заднем сиденье. По рукам ходили бесчисленные фотографии стола Бенсона с закрытым и открытым потайным ящиком. Один воскресный журнал дошел до того, что нанял специалиста для написания трактата о расположении секретных ящиков в различных вещах мебели. Дело Бенсона стало трудным и запутанным с самого начала даже с полицейской точки зрения. С того момента, как Вэнс и я покинули место преступления, расследованием занялся целый отряд детективов из Бюро уголовных расследований и прокуратуры под командованием сержанта Хэса. Дом Бенсона еще раз подвергся обыску сверху донизу, вся его личная корреспонденция была тщательно прочитана, но не было найдено ничего такого, что хотя бы в малейшей степени могло пролить свет на трагедию. Не было найдено никакого оружия, кроме бенсоновского смит-вессона, все решетки на окнах были снова тщательно прощупаны, и все в конечном итоге согласились, что либо убийца воспользовался собственным ключом для проникновения в дом, либо был впущен самим Бенсоном. Кстати, Хэс был не согласен с последней возможностью, несмотря на то, что миссис Платц горячо утверждала, что ключа от двери не было ни у одной живой души, кроме нее самой и ее хозяина.

Из-за отсутствия какого-либо ключа — кроме дамской сумочки и перчаток — были проверены все друзья и знакомые Бенсона в поисках хоть малейшей зацепки. Хэс все же не терял надежды разыскать владелицу сумочки. Особые усилия были приложены к тому, чтобы установить место, где провел Бенсон вечер. И хотя были допрошены многие знакомые Бенсона и осмотрены все кафе, где любил бывать Бенсон, не был найден ни один человек, который видел его в тот вечер, и не нашли даже таких людей, которым он говорил бы о своих планах на этот вечер. Больше того, не было вообще никакой информации, относящейся к последнему вечеру в его жизни. У Бенсона не было явных врагов, он ни с кем не поссорился, а его дела были в полном порядке.

Майор Энтони Бенсон, естественно, стал важной персоной, поскольку знал интимную жизнь своего брата. И в связи с этим прокуратура сделала его главным действующим лицом с самого начала дела об убийстве. В день обнаружения трупа Маркхэм завтракал с майором Бенсоном, и хотя последний изъявил готовность сотрудничать, его догадки представляли весьма малую ценность. Он сообщил Маркхэму, что знает большинство связей брата, но не может назвать никого, кто мог бы совершить подобное преступление, и никого, кто мог бы навести полицию на след преступника. Однако он откровенно признал, что в жизни брата была неизвестная ему полоса, и сожалел, что он не может о ней ничего сказать. Но он предупредил, что связи его брата с женщинами носили далеко не общепринятый характер, и считал возможным, что мотив преступления кроется именно здесь. Согласно сведениям, полученным от майора Бенсона, Маркхэм немедленно послал двоих своих людей проверить всех знакомых женщин Бенсона. И, помня интерес Вэнса к экономке, проявленный им во время допроса, он послал еще одного человека проверить прошлое, настоящее и все связи этой женщины.

В ходе расследования было выяснено, что миссис Платц родилась в городе Пенсильвания, ее родители были немцами и давно умерли. Сама она вот уже больше шестнадцати лет была вдовой. До Бенсона она двенадцать лет служила в одной семье и ушла оттуда лишь потому, что ее хозяйка продала дом и переехала жить в отель. Ее предыдущий хозяин, будучи допрошен полицией, показал, что у миссис Платц был ребенок, хотя он никогда его не видел и ничего о нем не слышал. Эти факты ничего Маркхэму не дали, но на всякий случай он приобщил это показание к делу.

Тем временем сержант Хэс искал по городу серый «кадиллак», хотя не верил в его причастность к убийству. Больше всего он надеялся, что найти машину ему помогут газеты, которые уже опубликовали сообщения о преступлении. Один любопытный факт вселил в полицию надежду, что с помощью этого «кадиллака» они сумеют выйти на преступника. Чистильщик с улицы, услышав или прочитав о том, что на заднем сиденье «кадиллака» были сложены рыболовные принадлежности, сообщил, что нашел две целые и исправные удочки у тротуара Центрального парка около Коламбус-Сайкл. Сразу возник вопрос: принадлежали ли эти удочки к тем, которые видел в «кадиллаке» полицейский Мак-Лолин? Владелец «кадиллака» мог потерять их, когда удирал после убийства, но, с другой стороны, их мог потерять любой шофер, который проезжал мимо Центрального парка. Никакой дальнейшей информации не последовало, и к утру следующего дня дело продолжало оставаться на том же уровне, что и в день обнаружения трупа.

Утром Вэнс послал Карри за газетами, а потом целый час обсуждал различные аспекты преступления. Для Вэнса чтение газет было настолько необычным занятием, что я не сумел скрыть изумления при виде того, чем он занимается.

— Нет, дорогой старина Ван, — лениво пояснил он, — я не стал сентиментальным, я даже не стал более гуманным, хотя это слово сегодня ошибочно звучит на все лады. Я не могу согласиться с Теренцием: homo sum, humani nihil a me alienum puto^[13], потому что я видел много всего, что они именуют гуманизмом. Видите ли, Ван, это маленькое оживление в связи с преступлением очень интересно или, как пишут в журналах, очень интригующе, фу, какое дикое слово! Ван, вы просто обязаны прочесть это интервью с сержантом Хэсом. Он занял целую колонку словами: «Я ничего не знаю». Бесценный парень! Я просто начинаю нежно любить его.

— Может быть, Хэс скрывает свои знания, как хитрый дипломат, — высказал я предположение.

— Нет, — отозвался Вэнс и печально покачал головой. — Человек с его тщеславием не удержался бы от соблазна известить о своих способностях весь мир хотя бы из-за того же гуманизма и из желания добиться справедливости. Для него было бы мукой промолчать об этом.

— Во всяком случае, Маркхэм может знать или подозревать что-либо такое, о чем следует временно умолчать, — не сдавался я.

Вэнс на мгновение задумался.

— Да, в этом нет ничего невозможного, — согласился он. — И он держится в стороне от этой журналистской говорильни. Может быть, мы основательно вникнем в это дело, а, Ван?

Он подошел к телефону, набрал номер прокуратуры, и я слышал, как он договаривался с Маркхэмом о встрече за ланчем в «Стюйвезант-клубе».

— А как насчет статуэтки Надельманна у Штирмера? — спросил я, вспомнив о причине, которая привела меня в это утро в дом Вэнса.

— Сегодня у меня нет настроения заниматься греческими безделушками, — ответил он и снова уткнулся в газету.

Сказать, что я был удивлен его поведением, — значит не сказать ничего. За все время нашего знакомства я не помню случая, чтобы он отказался разговаривать или рассматривать какой бы то ни было предмет искусства. Однако сейчас это случилось. Я был достаточно сообразителен, чтобы понять, насколько интенсивно работает его ум, и перестал донимать его.

Маркхэм немного опоздал; когда он прибыл в клуб, мы с Вэнсом уже сидели в углу за нашим любимым столиком.

— Приветствую вас, мой милый Ликург, — встретил его Вэнс. — Что нового ожидает человечество в ближайшем будущем? Есть ли у вас новые ключи к этому делу?

Маркхэм улыбнулся:

— Я вижу, вы читали газеты. Какое же мнение сложилось у вас?

— Без сомнения, дело типичное, — ответил Вэнс. — Они настойчиво и кропотливо ищут все что угодно, кроме самого существенного.

— В самом деле? — шутливо осведомился Маркхэм. — А что, разрешите спросить вас, вы считаете самым существенным в этом деле?

— С точки зрения глупого любителя, я бы считал наличие парика вашего дорогого Олвина, — ответил Вэнс. — Довольно подозрительная вещь, знаете ли.

— Во всяком случае, Бенсон носил эту штуку, насколько я понимаю… А что еще?

— А еще воротничок и галстук на постели.

— И искусственные зубы в стакане, — шутливо добавил Маркхэм.

— Вы удивительно догадливы! — воскликнул Вэнс. — Да, это тоже очень существенная деталь ситуации. И меня удивляет, что несравненный сержант Хэс не обратил внимания на эти вещи. Впрочем, некоторые Аристотели часто небрежны в своих наблюдениях.

— Вы не особенно интересовались вчерашним расследованием, — сказал Маркхэм.

— Наоборот, — уверил его Вэнс, — я оцепенел от изумления. Вся ваша процедура была пределом абсурдности. Все относящееся к делу начисто игнорировалось. Там была по меньшей мере дюжина points de depart^[14], и все они вели в одном направлении, тем не менее ваши официальные pourparleurs их даже не заметили. Каждый занимался дурацким делом — вроде разглядывания концов сигарет и решеток на окнах. Кстати, эти решетки интересны сами по себе — флорентийская работа.

Маркхэм был изумлен и раздражен.

— Для полиции это имеет большое значение, Вэнс, — сказал он. — В конце концов своего они добиваются.

— Я просто обожаю вашу доверчивую натуру, — промямлил Вэнс. — Но признайтесь мне, Маркхэм, что вам известно об убийстве Бенсона?

Маркхэм колебался.

— Это, конечно, совпадение, — наконец заговорил он, — но утром после вашего ухода один из моих людей, которого я послал проверить любовную жизнь Бенсона, доложил, что он нашел женщину, которой принадлежат сумочка и перчатки. В поисках ему помогли инициалы на платке. Он узнал о ней интересные факты. Как я и подозревал, она обедала с Бенсоном. Она актриса музыкальной комедии, и ее зовут Мюриэл Сент-Клер.

— Какое несчастье! — вздохнул Вэнс. — Я, знаете ли, надеялся, что сыщики не найдут эту леди. Я не имею удовольствия быть знакомым с нею, иначе я послал бы ей соболезнование… Я полагаю, теперь вы будете играть роль судебного следователя и подвергнете ее разным ужасам, не так ли?

— Я обязательно допрошу ее, если вы это имеете в виду.

Маркхэм был рассеян, и остальное время мы в основном молчали.

Когда после ланча мы курили в комнате отдыха, майор Бенсон, который с удрученным видом стоял у окна, заметил Маркхэма и подошел к нам. Это был плотный, коренастый мужчина лет пятидесяти с круглым серьезным лицом.

Он поклонился Вэнсу и мне и обратился к окружному прокурору:

— Маркхэм, я со вчерашнего дня постоянно думаю об этом, и мне кажется, что можно сделать другие предположения. Есть один человек, Линдер Пфайф, который был очень близок с Олвином. Может быть, он сумеет дать вам некоторую полезную информацию. Вчера я совсем выпустил его из виду. Он живет не в городе, а на Лонг-Айленде. Кажется, Порт-Вашингтон. Это только идея. Правда, я не очень уверен, что он сумеет что-нибудь прояснить в этом ужасном деле.

Он как-то быстро и украдкой вздохнул, как будто хотел скрыть свои эмоции. Было очевидно, что он очень подвижный человек, хотя скрывал это за внешней пассивностью.

— Это хорошее предположение, майор, — сказал Маркхэм, делая пометку на обороте какого-то письма. — Я немедленно свяжусь с ним.

Вэнс, который все это время безучастно смотрел в окно, неожиданно обратился к майору:

— А как насчет полковника Острандера, майор? Я несколько раз видел его в компании вашего брата.

Майор Бенсон сделал слабый неодобрительный жест:

— Простое знакомство. Он не представляет интереса. — Он повернулся к Маркхэму: — Я и не надеялся, что вы так быстро продвинетесь вперед.

Маркхэм вынул изо рта сигарету и задумчиво покрутил ее в пальцах.

— Я бы этого не сказал, — заметил он. — Я близок к тому, чтобы найти человека, с которым ваш брат обедал в четверг. И мне известно, что этот человек вернулся с ним домой около полуночи. — Он помолчал, как бы раздумывая, стоит ли говорить дальше, и добавил: — Фактически мне больше не нужны доказательства. Тех, что у меня есть, хватит, чтобы предстать перед Большим жюри и требовать обвинительного заключения.

На мрачном лице майора мелькнуло выражение удивленного восхищения.

— Спасибо Богу за это, Маркхэм! — воскликнул он. Потом он потер свою массивную челюсть и положил руку на плечо окружного прокурора. — Действуйте, Маркхэм! Если я вам понадоблюсь, я буду в клубе допоздна.

Он повернулся и вышел из комнаты.

— Майор слишком хладнокровен для человека, совсем недавно лишившегося брата, — заметил Маркхэм. — Впрочем, мир продолжает существовать.

Вэнс зевнул.

— Почему? — пробормотал он равнодушно.

Примечания

11

Глупое предсказание (лат).

12

Даже известное дело Элуэлла, которое слушалось несколько лет назад, не вызвало такой сенсации, хотя Элуэлл был более известен, чем Бенсон, а замешанными в деле оказались люди, занимавшие очень высокие посты.

13

Я человек, ничто человеческое мне не чуждо (лат.).

14

Точка отправления (фр.).