Избыточность опыта

Стефано Микали, 2022

Данная книга посвящена современной радикальной феноменологии. Ведущимпринципом исследования Микали служит концепция эго. Автор подробно останавливается на проблеме граничных измерений Я. С целью подробного изучения понятия эго у Гуссерля, Микали обращается к многочисленным измерениям Я – пассивности, фактичности, интерсубъективности и времени. Микали системно рассматривает феноменологически ориентированных современных философов (таких, как Левинас, Деррида, Ришир и Вальденфельс) в самых разных контекстах. Цель такого подхода заключается скорее не в том, чтобы вновь исследовать тексты Гуссерля, a в том, чтобы отметить плодотворность гуссерлевского наследия для современной философии.Книга адресована всем, кто интересуется философскими идеями XX века.

Введение

Феноменология направлена на то, чтобы сделать правомочным своеобразие различных способов проявления являющегося. Поэтому феноменологический анализ означает радикальный возврат к самим вещам. Гуссерль заходит так далеко, что утверждает, будто даже Бог может воспринимать внешний предмет только через оттенения. Здесь речь идет не о том, чтобы ограничить «бесконечные» способности Бога, но о том, чтобы определить строгий смысл восприятия. Если Бог одновременно имеет доступ ко всем сторонам «объекта», он осуществляет акт, который никоим образом нельзя отождествлять с восприятием внешнего предмета.

Возврат к самим вещам позволяет открыть до сих пор неизвестные измерения смысла. Гетерогенные смыслы опыта нужно описывать так, как они являются, а именно, как они обрушиваются на нас и приходят на ум. Невозможно поместить различные феномены в предначертанный горизонт, для которого характерно доминирование определенных категорий, как то форма/материя, внутреннее/внешнее или также ноэзис/ноэма, притязание/ответ и т. д., поскольку эти категории претендуют на всеобщую значимость. Ни один радикальный опыт нельзя сводить к уже учрежденному порядку, но следует подтверждать его в уникальных способах явленности, в которых он себя демонстрирует. Поэтому каждый феномен требует своего языка.

Феноменологический анализ не ограничивается предъявлением своеобразия различных способов явленности, но направлен на то, чтобы показать границы феноменальности. Мерло-Понти четко сформулировал это направление феноменологии:

«Последняя задача феноменологии как философии сознания будет состоять в понимании собственного отношения к не-феноменологии. То, что в нас самих сопротивляется феноменологии — природное бытие, «изначальный», «варварский» принцип, о котором говорил Шеллинг, — не может быть вне феноменологии и должно занять в ней свое место. За философом следует его тень, и она отнюдь не является свидетельством того, что здесь никогда не возникнет света» (Merleau-Ponty, 1960, 225; рус. 165)^[2].

Напряжение между феноменальной сферой и тем, что принципиальным образом ускользает от феноменальности, сущностным образом характеризует современную герменевтико-феноменологически ориентированную философию: нечто показывает себя в явленном, выходящем за пределы явленного. Парадоксальность задачи для феноменологии состоит в том, чтобы выразить изначальный опыт и одновременно этот опыт сделать правомочным в его неотвратимой избыточности в отношении всякого рода непосредственных созерцаний и форм выражений. «Понятие» следа, равно как и богоявленность лика у Левинаса, «différance» у Дерриды, различение между смысло-учреждением (Sinnstiftung) и смыслообразованием (Sinnbildung) у Ришира, мысленная фигура первичного расхождения у Вальденфельса — это, в первую очередь, попытка рассмотрения, переосмысления границ между являющимся и тем, что по принципиальным основаниям не может быть приведено к данности в явлении.

В настоящей работе нужно выделить те моменты гуссерлевской феноменологии, в которых она взламывает свои собственные границы. Моменты, которые до сих пор не были рассмотрены должным образом, как мне кажется, могут внести важный вклад в дело удостоверения радикальных феноменов, принципиальным образом ускользающих от взгляда Я. В феноменологии Гуссерля обнаруживается скрытое, но все же устойчиво ощутимое напряжение между программными принципами его философии и его парадигматической верностью самим вещам, служащей руководством для анализа региональных феноменов. Напряжение достигает своего пика при изучении предельного измерения конституирования.

По мнению Гуссерля, феноменологии следует ориентироваться исключительно на то, что показывает себя в своей собственной очевидности. Представляя себя для словаря философии 1937 года, Гуссерль рассматривает первый том Идей к чистой феноменологии и феноменологической философии как «собственно основополагающий принцип конститутивной феноменологии». В этой работе новая наука подходит «к систематически обоснованному истолкованию ее своеобразного смысла и ее функции как первой философии, как “фундаментальной науки философии” вообще» (Hua XXVII, 251). Здесь речь идет о том, чтобы выявить своеобразный смысл феноменологического метода: феноменологический метод заключается в единстве трансцендентальной и эйдетической редукции^[3].

Феноменологии нужно поставить под вопрос «постоянно саморазумеющееся», «постоянно невысказанную предпосылку» любого научного исследования: существование мира (Hua XXVII, 169). Упразднение существования мира ведет к радикальному изменению, а именно к возможности осуществлять феноменологическую установку:

«Это изменение основано на постоянно удерживаемой процедуре “заключения в скобки” существования мира […]. То, что остается после этой процедуры заключения в скобки, является чистым сознанием со своим мирополаганием. […] Мир становится “феноменом мира”. Только в смысле соразмерного сознанию допущения (Vermeintheit) феномен есть универсальная тема “феноменологии”, которая является наукой о чистом и трансцендентальном сознании с его соразмерным переживанию и допускаемым составом […]» (Hua XXVII, 251).

Помимо феноменологической редукции существенным в исследовании является «основная форма всех трансцендентальных методов»: индивидуальный предмет — «это не просто вообще индивидуальный, не просто некое — «вот это!», не просто один-единственный в своем роде. […] Так, к примеру, каждый звук в себе и для себя обладает некой сущностью и — надо всем прочим — всеобщей сущностью звука вообще или, лучше сказать, акустического вообще» (Hua III/1, 12; рус. 32^[4]). Через усмотрение сущности, которое является созерцанием в точном смысле, фактическое индивидуальное восприятие переводится в сферу «как будто», в чистую возможность восприятия для получения общего типа «восприятие» (Hua I, 104; рус. 93^[5]). В вариациях фантазии демонстрируется нечто тождественное, инвариантное, рассматриваемое как сущность восприятия (Опыт и суждение, §§ 86–91): через сущностное усмотрение становится ясным то, что «относится к восприятию как таковому, в некотором роде к одному и тому же смыслу возможного восприятия вообще» (Hua V, 40).

В то же время необходимо отметить, что все априорные необходимости указывают на априори cogito-cogitatum:

«Специфически феноменологическое заключается в сущностном рассуждении, […] которое все, что дано эйдетическим рассмотрением, относит к эйдетической сущности сознания, где (как я предполагаю) “конституируется” все бытие» (Hua V, 135).

Феноменология прежде всего исследует конститутивные проблемы, исходя из статического способа рассмотрения. Первым [исследовательским] полем феноменологии является исследование корреляции, раскрывающее весьма сложные взаимосвязи между ноэзисом и ноэмой (Hua XXVII, 177).

Трансцендентальное эпохе́, эйдетическая редукция и исследование корреляции — основополагающие методические интуиции феноменологии Гуссерля, при помощи которых выступает самоданность феноменов.

Однако следует подчеркнуть, что в разных областях гуссерлевский анализ наталкивается на феномены, которые принципиальным образом не приходят к самоданности. Эти феномены парадоксальным образом доступны лишь в их своеобразной недоступности (Hua I, 144; рус. 148; XV, 609)^[6]. Эти пограничные феномены нужно описывать в их уникальных способах явленности, и они будут главной темой моей работы.

Путеводной нитью моего исследования служит понятие Я у Гуссерля, которое рассматривается в контексте с предельным измерением конституирования относительно различных полей феноменов (пассивности, фактичности, интерсубъективности, временности).

Что касается понятия Я, то нужно подробно остановиться на его многочисленных измерениях. На это есть следующие причины:

1. Содержательно-правильное понимание Я может быть получено только с учетом предпосылки анализа горизонтов, в которых оно движется. Всякая попытка проанализировать Я независимо от его cogitationes и его соответствующих смысловых горизонтов обречена на провал. Я не может рассматриваться само по себе: «Если отвлечься от его «способов сопряжения» или «способов отношения», то оно совершенно пусто — в нем нет никаких сущностных компонентов, нет никакого содержания, какое можно было бы эксплицировать, в себе и для себя оно не подлежит никакому описанию […]» (Hua III/1, 179; рус. 251).

2. Вышеупомянутые феномены (временность, пассивность, интерсубъективность, фактичность) тесно связаны между собой: к примеру, невозможно верно ухватить проблематику фактичности без рассмотрения интерсубъективных, временны́х и пассивных аспектов.

Работа поделена на пять глав. Кроме первой главы, которая выполняет функцию введения, каждая глава имеет сходную структуру: текстуальный анализ гуссерлевской мысли завершается предъявлением своеобразной избыточности, которая выходит за пределы всякой формы созерцания и смысла. Когда речь заходит о «выбросе за пределы» (Überschuss), то используются родственные термины, для которых нужно более точно определять следующее: Что выбрасывается за пределы и поверх чего выбрасывается или о чем идет речь? Соответственно, в каждой главе предпринимается попытка продемонстрировать многообразные аспекты различных полей опытных моментов (времени, фактичности, интерсубъективности, пассивности) и, как итог, подчеркнуть то, что прямо взрывает границы данного наличного порядка. Поскольку границы феноменологии становятся особенно ясными в анализе времени, то это измерение рассматривается более подробно. Нужно отметить, что исследование никоим образом не придерживается [строгой] программной линии феноменологии Гуссерля, но лишь следует за его конкретными анализами.

В Главе I я представляю первое введение в понятие Я — понятие, которое существенно многозначно. В этом контексте прежде всего исследуется сложное соотношение между Я как центром исхождения актов и Я как тождеством, проявляющимся в реактуализующих актах. В описании реактуализующего субъекта проступает живая телесность фантазирующего коррелята Я — живая телесность, которая находится в тесной связи с методом двойной редукции.

Центральной темой Главы II становится трансформация понятия Я в генетической феноменологии, основной темой которой является история различных форм апперцепций, где конституируются соответствующие предметы (Hua XI, 345). Сначала я остановлюсь на проблемной взаимосвязи между статической и генетической феноменологией, а затем рассмотрю основные формы активного и пассивного синтеза. При помощи анализа пассивных синтезов (как формального, так и содержательного) можно нащупать анонимную сферу жизни, смысл которой формируется из самой себя. Что касается пассивного синтеза, я также покажу, что на элементарном уровне конституирования заметную роль играет смещенное во времени аффицирование, которое уклоняется от парадигмы ориентированной на синхронию интенциональности. Благодаря аффицированию предметом обсуждения становится особый вид чуждости, который ставит под вопрос процесс имманентизации, характерный для феноменологии Гуссерля. Важно подчеркнуть, что эта чуждость аффицирования никоим образом не относится к Другим в интерсубъективном смысле.

В Главе III я попытаюсь разграничить разные значения факта и более четко определить своеобразие прото-фактичности Я, которое уже в двадцатых годах постоянно заявляет о себе. По поводу прото-фактичного Я показано не только радикальное преобразование взаимосвязи факта и эйдоса, но и беспочвенное измерение Я (Hua XV, 386), которое выходит за рамки метафизических понятийных пар существование/сущность, действительность/возможность.

Глава IV поделена на две части. В первой части рассматривается гуссерлевская теория интерсубъективности, для которой характерно сущностное напряжение. С одной стороны, новая трансценденция Другого признается как таковая: для Другого характерна непреодолимая недоступность. С другой стороны, имеется асимметричное отношение между собственной сферой и сферой чужого: Я служит не только неизбежной точкой входа в отношения с Другим, но и фундаментом, оригиналом и предельной почвой значимости для восприятия чужого. В этой связи выделяется особый вид круговой замкнутости, который отчетливо проявляется в различных областях феноменов (как, например, аподиктичность или прото-Я). — Чтобы описать взаимоотношения между Я и Другим, во второй части [работы] я сопоставил теорию интерсубъективности Левинаса и Дерриды, которая окончательно отказывается от имманенции и тем самым делает правомочной радикальную чуждость Другого в его диахроническом предшествовании.

Темой Главы V является время, которое считается самым глубоким измерением Я. Проблематика времени в этой главе рассматривается как с хронологической точки зрения, так и с систематической. Для начала, со ссылкой на X том Гуссерлианы, проводится разграничение трех различных уровней времени: временно́го объекта, восприятия времени и сознания, конституирующего время. В свете концепции сознания, конституирующего время, прежде всего здесь рассматривается сложная взаимосвязь между прото-впечатлением и ретенциальным потоком. Затем я рассматриваю трансформации сознания, конституирующего время, в Бернаусских рукописях 1917–1918 годов и в Рукописях-С тридцатых годов, а также анализирую сущностно различные формы временений (как например: временность воспоминания о настоящем, временность неясной фантазии или временение пограничных феноменов смерти и сна). Как при описании сознания, конституирующего время, так и при анализе различных моментов опыта, присущих временениям, в центре исследования оказывается напряжение между синхронией и диахронией.

Примечания

2

См. Мерло-Понти М. В защиту философии / Пер. с фр. И.С. Вдовиной. — М.: Издательство гуманитарной литературы, 1996. (прим. перев.).

3

«2-ой раздел [Идей] посвящен методическому закреплению трансцендентально-феноменологического познания вообще, он [сам Гуссерль] разворачивает полную систематику феноменологического метода как единства трансцендентальной и эйдетической редукций, а именно как априорного сущностного познания абсолютной субъективности, оставшейся после того, как существование мира было заключено в скобки» (Hua XXVII, 252).

4

См. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга первая / Пер. с нем. А.В. Михайлова, М: Академический проект, 2009. (прим. перев. — далее: Hua III/1).

5

См. Гуссерль Э. Картезианские медитации / Пер. с нем. В.И. Молчанова, М: Академический проект, 2010. (прим. перев.).

6

Известно, что в отношении чуждости Гуссерль использовал выражение «доступность недоступного», но, на мой взгляд, это выражение подходит для характеристики своеобразия многообразных моментов опыта, которые выходят за рамки интерсубъективной проблематики.