Новолуние

Стефани Майер, 2006

Любовь Беллы Свон к Эдварду Каллену больше жизни… Но она и может стоить девушке жизни. Белле постоянно грозит опасность. Даже некоторые представители клана Каллен могут напасть на нее – что уж говорить о вампирах из других семей? И о грозных правителях «ночных охотников» – безжалостном древнем клане Вольтури, по закону которых любой смертный, узнавший о вампирах, должен быть убит или обращен… Чтобы спасти любимую, Эдвард принимает тяжелое решение – покинуть ее. Разлука наверняка убьет его – но будет жить Белла. Будет жить, даже если забудет его и достанется ненавистному сопернику – Джейкобу Блэку из племени оборотней…

Глава 2

Швы

Один только Карлайл сохранил спокойствие. В его тихом, но властном голосе отразился многовековой опыт работы в области экстренной медицины.

— Эмметт, Роуз, выведите Джаспера на улицу.

Эмметт кивнул, мгновенно стерев с лица улыбку.

— Пойдем, Джаспер.

Джаспер пытался вырваться из железных объятий Эмметта, щелкая на брата оскаленными зубами и сверкая по-прежнему безумными глазами. Эдвард с бледным как полотно лицом быстро подошел и склонился надо мной, заняв оборонительную позицию. Из-за его сжатых зубов послышалось тихое угрожающее рычание. Я заметила, что он не дышит.

Розали со странно окаменевшим ангельским личиком вышла вперед, держась подальше от зубов Джаспера, и помогла Эмметту вывести того через стеклянную дверь, которую открыла Эсми, прикрывавшая одной рукой рот и нос. Ее узкое лицо выражало стыд и отчаяние.

— Прости, Белла! — крикнула она, выходя вслед за ними во двор.

— Пропусти-ка меня, Эдвард, — пробормотал Карлайл.

Прошла секунда, после чего Эдвард медленно кивнул и чуть отодвинулся в сторону.

— Держи, Карлайл, — сказала Элис, протягивая ему полотенце.

— В ране слишком много осколков. — Он покачал головой, протянул руку и оторвал от края белой скатерти длинную тонкую полоску. Накинув ее мне на руку повыше локтя, сделал импровизированный жгут.

От запаха крови у меня кружилась голова. В ушах звенело.

— Белла, — тихо произнес Карлайл. — Мне отвезти тебя в больницу или ты хочешь, чтобы я обработал рану здесь?

— Лучше здесь, — прошептала я. Если он отвезет меня в больницу, то тогда скрыть это от Чарли никак не удастся.

— Я принесу твой чемоданчик, — вызвалась Элис.

— Давай посадим ее за стол на кухне, — сказал Карлайл Эдварду.

Эдвард легко подхватил меня, а Карлайл придерживал жгут у меня на руке.

— Как самочувствие, Белла? — спросил Карлайл.

— Нормально, — ответила я более-менее ровным тоном, отчего немного успокоилась.

Лицо Эдварда словно окаменело.

Элис была уже на кухне. На столе стоял черный чемоданчик Карлайла и горела изящная, но яркая настольная лампа, включенная в розетку. Эдвард осторожно усадил меня на стул, а Карлайл придвинул себе еще один и сразу же принялся за работу. Эдвард нависал надо мной, в любую секунду готовый защитить, все так же не дыша.

— Иди уже, Эдвард, — вздохнула я.

— Я выдержу, — упрямо ответил он. Однако челюсть у него напряглась, а глаза горели от лютой жажды, с которой он боролся, пытаясь подавить куда более сильное искушение, чем у остальных.

— Не надо геройствовать, — сказала я. — Карлайл справится без твоей помощи. Подыши свежим воздухом.

Карлайл чем-то уколол мне руку, и я слегка дернулась.

— Я останусь, — произнес Эдвард.

— Мазохист какой-то. Только зачем все это? — пробормотала я.

Карлайл решил вмешаться:

— Эдвард, разыщи-ка Джаспера, пока тот вконец не разошелся. Уверен, что он не в себе, и сильно сомневаюсь, что сейчас он послушается кого-нибудь, кроме тебя.

— Да, — с готовностью подхватила я, — разыщи Джаспера.

— Может, хоть что-то полезное сделаешь, — добавила Элис.

Глаза у Эдварда сузились, когда мы хором насели на него, но в конце концов он коротко кивнул и быстро вышел через заднюю кухонную дверь. Я была уверена, что он ни разу не вдохнул с той секунды, как я порезала палец.

Я почувствовала, как рука начала неметь. Хотя боль и отступала, онемение напомнило мне о ране, и я внимательно разглядывала лицо Карлайла, чтобы отвлечься от того, чем занимались его руки. Его волосы сверкнули золотом в ярком свете, когда он склонился над моей рукой. Я почувствовала, как в животе у меня что-то неприятно шевельнулось, но твердо решила не поддаваться то и дело накатывавшей тошноте. Боль уже исчезла, осталось лишь какое-то легкое потягивание, на которое я старалась не обращать внимания. Не было никаких причин, чтобы меня стошнило, как ребенка.

Не маячь до этого она у меня перед глазами, я бы и не заметила, как Элис, не выдержав, тихонько вышла из кухни. С легкой виноватой улыбкой на губах она скрылась за порогом.

— Ну вот, все ушли, — вздохнула я. — Хоть комнату смогла очистить.

— Это не твоя вина, — успокоил меня Карлайл с легким смешком. — Со всяким может случиться.

— Может? — повторила я. — Но всегда почему-то случается со мной.

Он снова рассмеялся. Его непринужденность и спокойствие были еще более удивительными в сравнении с реакцией остальных. Я не обнаружила на его лице ни малейших признаков тревоги. Он работал быстро и уверенно. Единственными звуками, кроме нашего тихого дыхания, было позвякивание кусочков стекла, один за другим падавших на стол.

— Как вам это удается? — поинтересовалась я. — Даже Элис и Эсми… — Я умолкла, изумленно покачивая головой.

Хотя все остальные так же безоговорочно отказались от традиционной пищи вампиров, как и Карлайл, он единственный мог выносить запах моей крови, не страдая от сильного искушения. Наверняка это было куда труднее, чем можно было судить по его виду.

— Многие и многие годы практики, — ответил он. — Я уже почти не замечаю запаха.

— Думаете, вам станет тяжелее, если вы на долгое время оставите медицину? Когда вокруг не будет крови?

— Возможно. — Он пожал плечами, но руки его остались на прежнем уровне. — Я никогда не чувствовал необходимости в длительном отпуске. — Он лучезарно улыбнулся мне. — Я слишком люблю свою работу.

Дзинь, дзинь, дзинь. Я удивилась тому, как много стекла оказалось у меня в ране. Меня так и подмывало посмотреть на растущую кучку, просто определить ее размер, но я знала, что это не поможет справиться с тошнотой.

— И что же вам в ней нравится? — поинтересовалась я. Для меня это не имело особого смысла: ведь он, наверное, долгие годы боролся с собой, прежде чем научился все это легко переносить. К тому же мне хотелось, чтобы он продолжал говорить: разговор отвлекал меня от неприятных ощущений в животе.

Карлайл ответил, глядя на меня спокойно и задумчиво:

— Хм-м. Больше всего мне нравится, когда мои развитые больше, чем у других, способности помогают спасать тех, кого иначе сочли бы безнадежными. Приятно осознавать, что благодаря мне, тому, что я существую, жизнь некоторых людей становится лучше. Иногда даже обоняние становится полезным диагностическим инструментом. — Он улыбнулся уголком рта.

Я размышляла над его словами, пока он прошелся по краям раны, убеждаясь в том, что удалил все осколки стекла. Потом он снова полез в чемоданчик за инструментами, а я попыталась отогнать от себя мысли об игле и нити.

— Наверное, приходится очень стараться, исправляя то, в чем не виноват, — предположила я, ощутив по краям раны потягивание. — В том смысле, что ты этого не просил. Ты не выбирал эту жизнь, и все-таки приходится изо всех сил стараться, чтобы прожить ее хорошо.

— Не думаю, что я что-то исправляю, — вежливо возразил он. — Мне просто пришлось решать, что делать с тем, что мне дано.

— Как у вас все просто получается.

Карлайл еще раз осмотрел мою руку.

— Вот, — произнес он, обрезая нить. — Готово. — Он аккуратно провел по обработанной ране большой ватной палочкой, смоченной в какой-то светло-коричневой жидкости.

Пахла она странно, и у меня закружилась голова. Жидкость оставила на коже темные пятна.

— Но это было в начале, — продолжила я, пока он приклеивал пластырем еще одну длинную полоску марли. — А почему вы вообще решили попытаться пойти иным путем, а не самым очевидным?

Его губы расплылись в загадочной улыбке.

— Разве Эдвард не рассказывал тебе эту историю?

— Рассказывал. Но я пытаюсь понять, о чем вы думали…

Его лицо вдруг снова оказалось серьезным, и мне стало интересно, пришел ли он к тому же выводу, что и я. Интересно, что бы я подумала, если бы… — я отказывалась себе это представить — …если бы речь шла обо мне.

— Тебе известно, что мой отец был священником, — задумчиво начал он, наводя порядок на столе и протирая его влажной марлей, отчего в нос мне ударил жгучий запах спирта. — Его взгляды на жизнь были довольно суровыми, и я усомнился в них еще до того, как переменился. — Карлайл сложил грязную марлю и обломки стекла в пустую хрустальную вазочку.

Я не понимала, что он делает, даже когда он зажег спичку. Затем он бросил ее на пропитанную спиртом ткань, и от внезапной вспышки я подпрыгнула на месте.

— Прости, — извинился он. — Вот теперь все… Так вот, я не соглашался с особой разновидностью веры своего отца. Однако почти за четыреста лет со своего рождения я не увидел ничего, что заставило бы меня усомниться в том, что Бог существует в той или иной форме. Даже отражение в зеркале.

Я сделала вид, что рассматриваю повязку, чтобы скрыть свое удивление тем, какой оборот принял наш разговор. Уж упоминания религии я никак не ожидала. Моя жизнь почти никак не соотносилась с верой. Чарли считал себя лютеранином, потому что этой веры придерживались его родители, однако по воскресеньям он молился у реки с удочкой в руке. Рене время от времени принималась ходить в церковь, однако, как и в случае с ее недолгими увлечениями теннисом, гончарным делом, йогой и французским, бросала это дело к тому времени, когда я узнавала о ее очередной прихоти.

— Уверен, это звучит диковато, особенно из уст вампира. — Он широко улыбнулся, зная, что вольное обращение с этим словом неизменно повергает меня в шок. — Однако я надеюсь, что в этой жизни все же есть цель даже для нас. Хотя, признаться, она весьма далека, — продолжил он непринужденным тоном. — По общему мнению, мы все-таки прокляты, несмотря ни на что. Но я надеюсь, пусть это и глупо, что нам все-таки воздастся за наши старания.

— Я вовсе не думаю, что это глупо, — пробормотала я. Я не могла себе представить никого, включая божество, на кого бы Карлайл не произвел впечатления. К тому же единственный рай, который пришелся бы мне по душе, должен включать в себя Эдварда. — И другие, по-моему, тоже так не подумают.

— На самом деле ты первая, кто со мной соглашается.

— А остальные не разделяют ваших взглядов? — изумленно спросила я, думая лишь об одном из них.

Карлайл снова угадал ход моих мыслей.

— Эдвард согласен со мной, но не во всем. Бог и рай существуют… и ад тоже. Но он не верит в то, что нам суждена жизнь после смерти, — очень тихо произнес Карлайл. Он посмотрел в темноту, открывавшуюся в большом окне над раковиной. — Понимаешь, он считает, что мы утратили свои души.

Я тут же вспомнила слова Эдварда, сказанные днем: если только не хочешь умереть — или как там у нас это бывает. В голове у меня словно вспыхнула лампочка.

— Так вот в чем проблема, да? — предположила я. — Поэтому он так ведет себя со мной?

Карлайл медленно произнес:

— Я смотрю на своего… сына. Вижу его силу, благородство, исходящий от него свет — и все это лишь подпитывает мою надежду и веру. Как может быть не дано большего такому, как Эдвард?

Я горячо закивала в знак согласия.

— Но если бы я верил так же, как он… — Он посмотрел на меня бездонными глазами. — Если бы ты верила, как верит он. Смогла бы ты забрать его душу?

То, как он поставил вопрос, сбивало меня с толку: я не знала, что ответить. Спроси он меня, рискнула бы я своей душой ради Эдварда, ответ лежал бы на поверхности. Но рискнула бы я душой Эдварда? Я с несчастным видом поморщилась. Это неравноценный обмен.

— Ты видишь проблему.

Я покачала головой, чувствуя, что мой подбородок упрямо вздернулся вверх.

— Это мой выбор, — с нажимом произнесла я.

— И его тоже. — Он поднял руку, заметив, что я собираюсь возразить. — Если он решится сделать это с тобой.

— Не он один может это сделать. — Я с любопытством посмотрела на Карлайла.

Он рассмеялся, внезапно разрядив обстановку.

— О нет! Об этом тебе с ним придется договариваться. — Но он тут же вздохнул. — Это единственное, в чем я никогда не буду уверен. Мне кажется, что в большинстве ситуаций, с которыми мне приходилось сталкиваться, я поступал наилучшим образом. Но было ли правильным обречь на эту жизнь других? На этот вопрос у меня нет ответа.

Я ничего не сказала. Лишь представила себе, как сложилась бы моя жизнь, если бы Карлайл подавил искушение скрасить свое одинокое существование… и содрогнулась.

— Это мать Эдварда заставила меня решиться, — почти прошептал Карлайл, невидящим взором глядя в темные окна.

— Его мать?

Всякий раз, когда я спрашивала Эдварда о его родителях, он лишь отвечал, что они давно умерли и он плохо их помнит. Я поняла, что воспоминания Карлайла, несмотря на недолгий контакт с ними, куда ярче.

— Да. Ее звали Элизабет, Элизабет Мейсен. Его отец, Эдвард-старший, так и не пришел в сознание в больнице. Он умер во время первой волны эпидемии гриппа. Но Элизабет оставалась в сознании почти до самого конца. Эдвард очень на нее похож: волосы у нее были того же бронзового оттенка, и глаза такие же зеленые.

— У него были зеленые глаза? — пробормотала я, пытаясь их себе представить.

— Да… — Взгляд коричневато-желтых глаз Карлайла блуждал где-то далеко. — Элизабет с фанатичным упорством боролась за сына. Она лишила себя возможности выжить, пытаясь выходить его. Я ожидал, что он умрет первым, его состояние было куда тяжелее. Когда пришел ее черед, все случилось очень быстро. Это произошло сразу после заката, я приехал, чтобы сменить врачей, работавших весь день. Притворяться тогда стало трудно — навалилось столько работы, а отдых мне не требовался. Как же мне не хотелось возвращаться домой и прятаться в темноте, делая вид, что я сплю, когда вокруг умирало так много людей!

Сначала я отправился взглянуть на Элизабет и ее сына. Я привязался к ним, что всегда опасно, учитывая хрупкую человеческую природу. Я сразу заметил, что ей стало хуже. Температура у нее резко подскочила, и она слишком ослабла, чтобы бороться с болезнью. Однако она не выглядела слабой, когда пронзительно взглянула на меня, лежа на койке.

— «Спасите его!» — приказала она мне хриплым шепотом, который только и смогла из себя выдавить. «Я сделаю все, что в моих силах», — пообещал я ей, взяв ее за руку. Температура у нее так поднялась, что она, наверное, и не почувствовала, как неестественно холодна моя рука. Теперь ей все казалось холодным. «Вы должны это сделать, — не унималась она, сжав мою руку с такой силой, что я подумал: возможно, она и выкарабкается. Взгляд у нее был тяжелый, как камень, и холодный, как изумруд. — Вы должны сделать все, что в ваших силах. То, в чем бессильны другие, вы должны сделать для моего Эдварда». Эти слова напугали меня. Она так пронзительно смотрела на меня, что я на секунду поверил в то, что ей известна моя тайна. Потом у нее началась лихорадка, и она так и не пришла в сознание. Она умерла через час после своей последней просьбы.

Я многие десятки лет раздумывал, не обзавестись ли мне спутником. Просто созданием, которое знало бы, кто я на самом деле, а не кем притворяюсь. Но я никогда не смог бы оправдать себя, сделав с другим то, что сотворили со мной.

Эдвард угасал. Стало ясно, что ему осталось всего несколько часов. Рядом с ним лежала его мать с лицом, беспокойным даже в смерти.

Карлайл словно вновь увидел все это незамутненным даже спустя столетие внутренним взором. Я тоже ясно себе это представила: безысходность больницы, охвативший всех смертельный ужас, Эдварда, сгоравшего в лихорадке, жизнь, утекавшую из него с каждой секундой… Я снова содрогнулась и с трудом выбросила страшную картину из головы.

— Слова Элизабет эхом отдавались у меня в голове. Как она догадалась, на что я был способен? Неужели кто-то мог желать такого своему сыну? Я посмотрел на Эдварда. Несмотря на тяжелую болезнь, он оставался прекрасным. В его лице было что-то чистое и одухотворенное. Я бы хотел, чтобы у моего сына было такое лицо.

После стольких лет нерешительности я последовал внезапному порыву. Сначала я отвез в морг его мать, а потом вернулся за ним. Никто не заметил, что он еще дышал. Не хватало рук, не хватало глаз, чтобы уследить и за половиной больных. В морге никого не было — по крайней мере, живых. Я вынес его через заднюю дверь, а потом по крышам вместе с ним пробрался к себе домой.

Я не знал точно, что надо делать. Я вспомнил о ранах, которые много веков назад сам получил в Лондоне. Потом я из-за этого мучился. Это оказалось больнее и мучительнее, чем требовалось. Однако я ни о чем не жалел. Я никогда не жалел о том, что спас Эдварда. — Он покачал головой, возвращаясь в сегодняшний день, и улыбнулся мне. — Полагаю, мне надо отвезти тебя домой.

— Я ее отвезу, — произнес Эдвард. Он шел через погруженную в полумрак гостиную, шагая медленнее обычного. Лицо у него было спокойное и непроницаемое, но в глазах угадывалось что-то такое, что он изо всех сил пытался скрыть. У меня тоскливо засосало под ложечкой.

— Карлайл отвезет меня, — настояла я и посмотрела на свою блузку: голубая хлопчатобумажная ткань намокла от крови и покрылась темными пятнами, на правом плече — плотная розовая корка от глазури с торта.

— Я тоже смогу, — сказал Эдвард бесстрастным тоном. — Тебе все равно нужно переодеться. От твоего вида Чарли инфаркт хватит. Пойду попрошу Элис что-нибудь тебе подыскать. — Он снова вышел через дверь кухни.

Я с тревогой посмотрела на Карлайла.

— Он очень нервничает.

— Да, — согласился Карлайл. — Сегодня вечером случилось то, чего он больше всего боялся. Ты оказалась в опасности из-за нас.

— Он в этом не виноват.

— И ты тоже.

Я отвела взгляд от его мудрых, прекрасных глаз. С этим я согласиться не могла.

Карлайл протянул мне руку и помог встать из-за стола. Я прошла за ним в большую гостиную. Эсми уже вернулась. Она мыла пол там, где я упала, — судя по запаху, используя отбеливатель.

— Эсми, давайте я помою. — Я почувствовала, как кровь снова бросилась мне в лицо.

— Я уже закончила, — улыбнулась она. — Как самочувствие?

— Нормально, — заверила я ее. — Карлайл накладывает швы быстрее всех других врачей.

Они хмыкнули.

Из задних дверей показались Элис и Эдвард. Элис бросилась ко мне, а Эдвард остановился, застыв с непроницаемым выражением на лице.

— Пошли, — сказала Элис. — Подберем тебе что-нибудь повеселее.

Она разыскала мне блузку Эсми почти такого же цвета, как и моя. Я была уверена, что Чарли ничего не заметит. Широкая белая повязка на руке не смотрелась так угрожающе, когда уже не была измазана запекшейся кровью. Чарли никогда не удивлялся, видя на мне бинты.

— Элис? — прошептала я, когда она направилась к двери.

— Что? — тихо отозвалась она, склонив голову набок и испытующе глядя на меня.

— Все очень плохо?

Я не была уверена, стоило ли говорить шепотом, но Эдвард все же мог меня услышать, хоть мы и были наверху за закрытыми дверями.

Лицо ее напряглось.

— Точно пока не скажу.

— Как там Джаспер?

Она вздохнула.

— Очень на себя злится. Для него это было настоящим испытанием, а он терпеть не может, когда выглядит слабаком.

— Он в этом не виноват. Скажи ему, что я на него не сержусь, ни капли, ладно?

— Конечно.

Эдвард ждал меня у входа в дом. Когда я спустилась с лестницы, он открыл мне дверь, не говоря ни слова.

— Подарки не забудь! — крикнула Элис, когда я осторожно приблизилась к Эдварду. Она схватила две коробки, достала из-под рояля мой фотоаппарат и сунула все это мне в здоровую руку. — Потом, когда откроешь, «спасибо» скажешь.

Эсми и Карлайл сдержанно пожелали мне спокойной ночи. Я заметила, что они украдкой, как и я, поглядывают на своего невозмутимого сына.

Я с облегчением вышла на улицу и быстро миновала фонарики и розы, неприятно напоминавшие о случившемся. Эдвард молча шагал рядом. Он открыл мне пассажирскую дверь, и я без пререканий села в машину.

На приборной панели красовалась большая красная лента, приклеенная к новой стереосистеме. Я оторвала ее и швырнула на пол, а когда Эдвард устроился на водительском месте, ногой задвинула под сиденье.

Он не взглянул ни на меня, ни на магнитолу. Мы не решились ее включить, и в гнетущей тишине рев мотора показался оглушительным. Эдвард нажал на педаль газа и помчался по темной извилистой дороге.

Молчание просто сводило меня с ума.

— Скажи что-нибудь, — наконец взмолилась я, когда он свернул на шоссе.

— Что ты хочешь от меня услышать? — спросил он холодно.

От его равнодушного голоса я съежилась.

— Скажи, что прощаешь меня.

От этих слов лицо его озарилось — гневом.

— Прощаю тебя? За что?

— Будь я чуточку осторожнее, ничего бы не случилось.

— Белла, ты порезалась о бумагу — за такое не наказывают.

— Нет, это я виновата.

От этих моих слов словно плотину прорвало.

— Ты виновата? Если бы ты порезалась дома у Майка Ньютона и вокруг стояли бы Джессика, Анджела и прочие друзья-люди, что могло бы произойти в худшем случае? Максимум — что тебе не смогли бы найти пластырь. Если бы ты поскользнулась и перевернула стопку тарелок, сама, без постороннего вмешательства, а не когда тебя на них толкают, — даже тогда ты бы лишь запачкала кровью сиденье, пока тебя везли бы в «неотложку». Майк Ньютон мог бы держать тебя за руку, пока тебе накладывали швы. И пока он находился рядом с тобой, ему бы не пришлось бороться с искушением тебя убить. Не пытайся взвалить всю вину на себя, Белла, иначе я стану презирать себя еще больше.

— А с какой это стати мы заговорили о Майке Ньютоне? — раздраженно спросила я.

— А с той, что для тебя было бы куда безопаснее находиться рядом с ним, — прорычал Эдвард.

— Я лучше умру, чем окажусь рядом с Майком Ньютоном, — возмутилась я. — Лучше умру, чем буду с кем-то, кроме тебя.

— Прошу тебя, не надо мелодрам.

— Ну хорошо, тогда перестань ломать комедию.

Он не ответил, свирепо глядя сквозь ветровое стекло. Я ломала голову, не зная, как спасти остатки вечера. Когда мы подъехали к моему дому, я так ничего и не придумала. Эдвард заглушил двигатель, но по-прежнему сжимал руль.

— Останешься сегодня? — спросила я.

— Мне надо домой.

Только не хватало, чтобы он продолжал мучиться раскаянием.

— Ну, ради моего дня рождения, — поднажала я.

— Нельзя быть такой непоследовательной — то тебе нужен праздник, то не нужен. Определись уже. — Его голос звучал твердо, но уже не так холодно, как раньше.

Я издала беззвучный вздох облегчения.

— Ладно. Я решила, что праздник мне нужен. Жду тебя наверху. — Я выпрыгнула из машины и потянулась за коробками.

Эдвард нахмурился.

— Не надо их брать.

— Нет, надо, — машинально ответила я и подумала, не пытается ли он меня поддразнить.

— Нет, не нужно. Карлайл и Эсми потратили на тебя деньги.

— Переживу. — Я неловко прижала к себе подарки здоровой рукой и захлопнула за собой дверь. Меньше чем за секунду Эдвард выбрался из машины и оказался рядом со мной.

— Давай хоть я их понесу, — сказал он, забирая у меня коробки. — Я буду в твоей комнате.

— Спасибо, — улыбнулась я.

— С днем рождения, — вздохнул он и наклонился, чтобы чмокнуть меня в губы.

Я приподнялась на носках, чтобы поцелуй продлился дольше, но он отстранился. Улыбнулся моей любимой кривой улыбкой и исчез в темноте.

Матч все еще продолжался. Едва я вошла в дом, как услышала голос комментатора, что-то говорившего сквозь рев толпы болельщиков.

— Белл? — раздался голос Чарли.

— Привет, пап! — откликнулась я, заворачивая за угол. Руку я держала у самого бока. От малейшего давления ее жгло, и я сморщила нос. Действие анестетика явно заканчивалось.

— Как все прошло? — Чарли развалился на диване, закинув босые ноги на подлокотник. Остатки его курчавых каштановых волос были зачесаны на одну сторону.

— Элис превзошла себя. Цветы, торт, свечи, подарки — все дела.

— И что тебе подарили?

— Стереосистему для пикапа. — И еще много всего, чего я пока не видела.

— Ух ты!

— Да, — согласилась я. — Ну, похоже, пора закругляться.

— Тогда до утра.

— До утра. — Я махнула рукой.

— А что с рукой?

Я покраснела и мысленно выругалась.

— Да ничего, поскользнулась.

— Белла, — вздохнул он, качая головой.

Я быстро прошла в ванную, где для подобных случаев у меня лежала пижама, влезла в топ на бретельках и ситцевые штаны вместо дырявого тренировочного костюма, в котором обычно спала, и вздрогнула, когда слегка задела швы. Потом умылась одной рукой, почистила зубы и проскользнула к себе в комнату.

Эдвард сидел на моей кровати, лениво поигрывая серебристой коробочкой.

— Привет, — произнес он грустным тоном — все еще переживал.

Я подошла к кровати, забрала у него подарок и вскарабкалась к нему на колени.

— Привет. — Я прижалась к его каменной груди. — Можно уже открыть подарки?

— Откуда вдруг такое рвение? — удивился он.

— Это ты разжег во мне любопытство. — Я взяла длинный плоский прямоугольник — наверное, он было от Карлайла и Эсми.

— Позволь-ка, — опередил меня Эдвард. Он взял из моих рук подарок и одним плавным движением сорвал серебристую бумагу. Потом протянул мне прямоугольную белую коробочку.

— Уверен, что я смогу сама снять крышку? — пробормотала я, но он сделал вид, что не услышал.

Внутри оказался длинный лист плотной бумаги с текстом, набранным мелким шрифтом. Мне целую минуту пришлось вникать в суть написанного.

— Мы летим в Джексонвилл? — Я невольно обрадовалась. Это оказался оплаченный купон на авиабилеты для нас с Эдвардом.

— Именно.

— Поверить не могу. Вот Рене обрадуется! Но как же ты? Ведь там солнечно, и тебе целыми днями придется сидеть дома.

— Думаю, переживу, — произнес он и нахмурился. — Если бы я знал, что ты так адекватно отреагируешь на подарок, уговорил бы тебя открыть его в присутствии Карлайла и Эсми. Я-то думал, что ты возмутишься.

— Ну да, это слишком. Но ведь ты полетишь вместе со мной!

— Вот теперь я жалею, что не потратился на подарок, — хмыкнул он. — Не догадывался, что ты способна на рациональные поступки.

Я отложила купон в сторону и с любопытством потянулась за его подарком. Эдвард снова забрал его у меня, снял обертку и протянул мне прозрачную коробочку с чистым серебристым компакт-диском внутри.

— Что это? — устало спросила я.

Он ничего не ответил, взял диск и, потянувшись к стоящему на прикроватном столике проигрывателю, нажал кнопку. Мы замерли в тишине, затем раздалась музыка.

Я слушала, онемев и вытаращив глаза. Я знала, что он ждет моей реакции, но слова не шли. На глаза мне навернулись слезы, и я подняла руку, чтобы вытереть их, пока не разревелась.

— Рука болит? — тотчас спросил он.

— Да нет, не рука. Это просто чудо, Эдвард. Большего и ожидать было нельзя. Поверить не могу. — Я замолчала и стала слушать дальше.

Звучала его музыка, его композиции. Первым треком на диске была моя колыбельная.

— Я подумал, что ты вряд ли разрешишь мне привезти сюда рояль, чтобы сыграть здесь, — объяснил он.

— Это точно.

— Как рука?

— Да нормально. — На самом деле под повязкой начало жечь. Нужен был лед. Меня бы устроила его рука, но это бы меня выдало.

— Пойду принесу тебе тайленол.

— Ничего не надо, — запротестовала я, но он снял меня с колен и направился к двери.

— Чарли, — прошипела я ему вслед.

Чарли вроде бы не догадывался, что Эдвард частенько остается тут ночевать. На самом деле его бы удар хватил, если бы он об этом узнал. Но я не чувствовала себя виноватой оттого, что его обманывала. Мы не собирались делать ничего, чего Чарли от меня не ждал и чего бы он не хотел. Эдвард с его правилами…

— Он меня не заметит, — пообещал Эдвард и бесшумно скрылся за дверью… и тут же вернулся, еще до того, как та успела закрыться. В руке он нес стакан с водой из ванной и пузырек с таблетками.

Я покорно выпила протянутые мне таблетки, зная, что спорить бесполезно. А рука и вправду начинала болеть. Фоном по-прежнему звучала тихая колыбельная.

— Уже поздно, — заметил Эдвард. Одной рукой он приподнял меня с кровати, а другой сдернул с нее покрывало. Потом положил мою голову на подушку и укрыл меня одеялом. Сам он лег рядом — поверх одеяла, чтобы я не замерзла, — и обнял меня.

Я прижалась головой к его плечу и счастливо вздохнула.

— Еще раз спасибо, — прошептала я.

— Не за что.

Мы долго слушали молча, пока не закончилась колыбельная. Начался второй трек. Я узнала любимую композицию Эсми.

— О чем ты думаешь? — шепотом спросила я.

Он на секунду задумался, прежде чем ответить.

— Вообще-то о добре и зле.

Я ощутила, как по спине у меня поползли мурашки.

— Помнишь, я говорила тебе, что мне все-таки нужен праздник? — быстро спросила я, желая отвлечь его и надеясь, что он об этом не догадается.

— Да, — осторожно ответил Эдвард.

— Ну, я тут подумала, что раз уж у меня день рождения, то надо бы тебе поцеловать меня еще разок.

— Что-то ты сегодня жадная.

— Ну да, только прошу тебя, не делай того, чего не хочешь, — несколько уязвленно добавила я.

Он рассмеялся, а потом вздохнул.

— Не дай Бог, что мне придется делать то, чего я не хочу, — произнес он с каким-то отчаянием, взяв меня за подбородок и притянув мое лицо к своему.

Поцелуй начался почти как всегда — Эдвард был осторожен, а сердце у меня заколотилось. А потом, похоже, что-то изменилось. Губы его стали настойчивее, свободную руку он запустил в мои волосы и прижал меня к себе. И хотя я тоже гладила его волосы и явно начала переходить установленные им границы, он почему-то меня не останавливал. Его тело обдавало меня холодом сквозь тонкое одеяло, но я податливо прижималась к нему.

Остановился он внезапно, отстранив меня нежными, но твердыми руками. Я рухнула на подушку, тяжело дыша. Голова у меня кружилась. Просыпались какие-то смутные, неясные воспоминания.

— Извини, — произнес он, тоже ловя ртом воздух. — Мы перешли черту.

— А я вот не возражаю, — выдохнула я.

Он нахмурился.

— Постарайся заснуть, Белла.

— Нет, я хочу, чтобы ты меня еще поцеловал.

— Ты переоцениваешь мой самоконтроль.

— А что тебя больше влечет: моя кровь или мое тело? — поинтересовалась я.

— И то, и другое. — Он невольно улыбнулся, но тут же снова посерьезнел. — Ладно, перестань испытывать судьбу и лучше спи, хорошо?

— Ладно, — согласилась я, прижимаясь к нему. Я и вправду вымоталась. День во многих смыслах выдался долгим, но закончился как-то безрадостно. Завтра может случиться что-нибудь похуже. Но я отмела глупые страхи: что может быть хуже сегодняшнего? Явно шок на меня действует.

Стараясь проделать это незаметно, я прижала больную руку к его плечу, чтобы прохладная кожа уняла жжение. Мне сразу стало лучше. Я уже почти спала, когда поняла, что мне напомнил его поцелуй: прошлую весну, когда ему пришлось оставить меня, чтобы сбить Джеймса с моего следа. Эдвард тогда поцеловал меня на прощание, не зная, когда мы снова увидимся — если вообще увидимся. Сегодня поцелуй тоже был с каким-то обреченным надрывом, и я не понимала почему. Я вздрогнула и провалилась в забытье, словно мне уже снился кошмар.