Глава 2
Утром сначала Нина Тимофеевна опоздала почти на полчаса, потом долго не было автобуса. В итоге Андрей так и не попал на утреннюю планёрку. А это залёт, особенно учитывая, что вчера, оставшись дома с детьми, он пропустил и вечернюю.
Едва зашёл в отделение, как дежурный сообщил, что в кабинете его поджидает посетитель.
— Я говорил, что у вас неприёмный сегодня, товарищ майор, — вскочил он со стула у себя за зарешёченным стеклом дежурки, — и я бы и не пустил, но Харламов сказал…
— Ладно, Саш, расслабься. Разберёмся. Главный на месте?
— Какой-там! Сразу после планёрки рванул куда-то.
Едва Андрей открыл дверь кабинета, как сразу, одним взглядом, оценил обстановку: Генка с Мишкой, наперебой травящие бородатые байки, Харламов, вдохновенно колдующий над банкой с кипятильником… И гражданка Краснова, сидящая у его, Ивано́ва, стола. Перед ней — лист бумаги с наваленной на него горой галетного печенья и кускового сахара, и его же, Иванова, стакан в наградном юбилейном подстаканнике, парящий свежезаваренным чаем. Сама Краснова смеётся взахлёб над шуточками оперов, аж щёки порозовели.
Ещё бы не смеяться… над таким-то цирком!
И вот что интересно: всего час назад, злясь на опоздание Нины Тимофеевны, Андрей даже подумывал, а не плюнуть ли, не взять ли эту молодую? Понятно, что долго не протянет, хорошо, если хотя бы до конца месяца, но, может, за это время удастся подыскать ещё кого-то?
А теперь вдруг чётко понял, что нет. Не вариант. Вся эта свистоплясия — стрельба глазами, молодые гормоны и романтический флёр, который такие вот юные особы приписывают ментам — этого он уже нажрался в своей жизни, аж до сих пор тошнит.
Строго оправив китель и подтянув галстук, прошёл к своему столу. Не глядя по сторонам, выдернул из-под горы печенья лист, глянул на оборот: ну так и есть — его вчерашний, так и недописанный рапорт. Не выдержал, послал Харламову предельно понятный взгляд…
В кабинете теперь висела тишина. Но если опера́ просто затаились, с интересом наблюдая, что дальше, то Краснова, кажется, уже теряла сознание от страха. Вот и хорошо.
Снял и отложил на край стола фуражку. Нарочито медленно достал из ящика чистый лист, положил перед собой. Выровнял. Сложил руки на столе и наконец, поднял взгляд.
— Слушаю вас, гражданка Краснова.
Хмурился изо всех сил, напуская на себя того самого знаменитого «Ивано́вского строгача», который сломал сопротивуху такого количества подозреваемых, что, кроме своего портрета на доске почёта ещё и внеочередного майора1 в своё время получил.
Но сейчас что-то явно шло не так. И хотя побледневшая Краснова, замерев, как кролик перед удавом, только и делала, что беспомощно хлопала ресницами — сам Андрей тоже чувствовал себя… странно.
Чертовски хотелось отвести взгляд, но было нельзя. Давить, так давить! Вот только и дальше смотреть становилось всё труднее — брови, будто в самоволку, неудержимо ползли из строгой кучи куда-то наверх, в умильный домик, а под ногами вместо твёрдой земли опять колыхалось чёртово облако. И ком в горле, который хочется сглотнуть, но тоже нельзя.
Положение спас помощник Петров. Ворвался в кабинет, потрясая кипой бумаг:
— Андрей Иванович, завал на сегодня! Два мордобоя, три жалобы, очередной УДОшник2 и ориентировки на…
И замолчал, уловив, наконец, атмосферу. Но лёд тронулся. Андрей с облегчением протянул руку:
— Давай! — Забрал бумаги. — Далеко не убегай, сейчас рапорт подобью и на участок рванём. Оксана Васильевна, если у вас по существу ничего нет, то не смею задерживать. И обратите внимание, там, на двери снаружи, указаны мои приёмные дни и часы. — И, давая понять, что разговор окончен, демонстративно раскрыл папку с обращениями. — До свидания.
И она вдруг очнулась:
— Нет, подождите! Я… — суетливо зарылась в лежащий на коленях пакет, — я принесла вам… — достала вчерашние рекомендации и ещё какие-то новые бумаги. — Вот, я принесла дополнительную характеристику из института и отзыв с прежнего места работы. Он, правда, в свободной форме, но это только потому, что времени было мало, и я…
Она ещё что-то лепетала, раскладывая на столе бумаги и неловко пытаясь отодвинуть лежащее перед ней печенье, а Андрей смотрел на неё… и уже почти ненавидел. За голос её мягкий, за вновь вспыхнувший взволнованный румянец и порхающую на скуле тень от длинных ресниц. За то, что ресницы эти сегодня были подкрашены ярче вчерашнего и вдобавок подведены стрелками. И помада на губах, которой вчера не было.
Машинально бросил взгляд на свой стакан — чистый. Не успела ещё.
А ещё, вчера не было духов. Ландыш, сирень? Да, что-то такое, весеннее. И лак на ногтях сегодня ярче. И бусики на шее появились…
Скользнул взглядом ниже, по фигуре. Спохватился, раздражённо прикрыл глаза.
Финтифлюшка бестолковая. Очередная.
— Что скажете? — наконец выдохнула она.
Андрей открыл глаза.
— Я вам ещё вчера всё сказал. Вы не подходите.
— Но…
— До свидания!
Прикрикнул так, что даже Генка Шевцов удивлённо поднял голову от изучения ориентировок. Краснова же обиженно поджала губы и сбежала, так и оставив все свои бумажки на столе.
— Лютуешь, товарищ участковый уполномоченный? — слегка осуждающе усмехнулся Харламов. — Думаешь, раз в галстуке, так всё можно?
Андрей не ответил. С трудом протиснулся между двумя заваленными бумагами столами к телефону, набрал внутренний.
— Вась, зайди!
Пока ждал, собрал бумаги Красновой, сунул их вошедшему Петрову:
— В дежурку отнеси, предупреди, что это Красновой. Пусть отдадут, если ещё придёт. Ко мне больше не пускать. И давай, через двадцать минут жди на улице.
Отпустив помощника, залпом выпил полстакана подстывшего уже чая и решительно принялся переписывать вчерашний рапорт.
Но то ли после нервотрёпки с этой Красновой, то ли ещё что, но сосредоточиться было трудно. К тому же, вокруг уже вторую неделю творилось чёрте что: из восьми кабинетов их Отделения три наконец-то попали под капитальный ремонт, и всех их обитателей временно расселили куда придётся.
Андрея, то ли по старой памяти, то ли из личной вредности Львовича, отправили к опера́м, чудом втиснув в их и без того тесную конуру дополнительный пятый стол. Пытались и помощника Петрова сюда впихнуть, но не поместился. Отселили по соседству, к другим участковым.
И вот теперь Андрей сидел здесь — свой среди чужих, чужой среди своих — и завидовал операм чёрной завистью, а они, гады, ласково подкалывали его, цепляясь то к хождению «по форме», то к его посетителям, процентов девяносто которых составляли бабки-кляузницы.
Андрей шуточки коллег пропускал мимо ушей — с этими парнями они в своё время не один пуд соли съели: и безнадёжных «глухарей» раскрывали, и в засадах сидели, и под пулями, бывало, бегали. Так что обижаться, он на них не обижался, но, наблюдая их урывистый, непредсказуемый распорядок, слушая обсуждения очередного дела и даже просто глядя на их неформальный видок «по гражданке3», тосковал гораздо сильнее, чем раньше, сидя в своём облезлом кабинетике участкового.
Наконец закончил с рапортом, глянул на часы.
— Олег, вчера как, всё нормально?
Харламов, не поднимая головы, пожал плечами:
— Угу. Только перед самой планёркой Маруно́вский ваш заходил, тебя искал. Я сказал, что ты отлучился ненадолго. Ну, по личному.
— Твою мать, Олеж, ну нахрена по личному-то?
— А как ещё? Ты ж собирался вернуться вообще-то. Маруновский, кстати, стуканул на тебя Львовичу, имей в виду. Тот сегодня с утра интересовался почему тебя снова нет на планёрке, ну Маруновский задницу свою и прикрыл. Сказал, что ты с вечера как по личному свалил, так тебя и нет до сих пор.
— А Львович?
Харламов снова пожал плечами:
— Кряхтел.
Андрей досадливо дёрнул щекой.
Начальник их отделения полковник милиции Ра́зумов Борис Львович был в своё время знатным опером. Но те времена давно прошли, и теперь, благополучно осев на руководящую кабинетную должность, он давно уже просто ждал выхода на пенсию, попутно пытаясь воскресить в своём отделении доблестную «милицию семидесятых», если не пятидесятых вообще. Воскресить, конечно, не удавалось — времена не те, не те нравы… И всё, что ему оставалось, это ностальгировать, а в моменты наивысшего гнева хмурить лохматые брови и долго, сердито кряхтеть.
И то, что он кряхтел из-за его, Иванова, отсутствия на планёрках — это хреново. Очень.
А вот Маруновский, метящий на должность начальника по организации работы участковых, но, по сути, такой же старший участковый, как и сам Иванов — просто ганд… Ну то есть, нехороший человек. А проще говоря — жополиз.
Но передний зуб ему, получив дисциплинарное с занесением в Личное дело, Андрей в своё время даже не за это выбил. А так… по личному делу.
Выйдя на улицу, первым делом обратил внимание на клубящуюся вдали тучу. Видно, прогноз не соврал, и гроза всё-таки будет. Да и душно так, что хоть ложись и помирай. Одуряюще пахло цветущей над крыльцом Отделения акацией. В замершем воздухе лениво кружили первые хлопья тополиного пуха. Началось. Теперь чисть не чисть, а следующие минимум три недели китель с фуражкой будут словно вынутые из заснеженной задницы.
Машинально смахнул с погона невидимую соринку, глянул на часы. Итак, сначала на опорный пункт, брать объяснения с ночного дебошира, а потом…
— Андрей Иванович!
Андрей чуть не выругался — от скамейки к нему решительным шагом неслась Краснова. В глаза тут же бросился и словно магнит потянул на себя внимание струящийся подол её зелёного, игриво приоткрывающего колени платья.
— Вы извините, но я всё-таки не понимаю, причину отказа! — ещё издали начала она. — В диспансере мне сказали, что у вас острая необходимость как минимум в запасной няне! Нина Тимофеевна не справляется, она…
— Она прекрасно справляется — это раз, — очнувшись от плена точёных, перехваченных тонкими ремешками босоножек щиколоток, перебил её Андрей. — И вас это в любом случае не касается — это два. А в-третьих…
— А в-третьих, — вскинув подбородок, неожиданно дерзко прервала Краснова, — Нина Тимофеевна хотя и с большим опытом, но, по сути, обычная медсестра. Да, она профессионально ставит капельницы и меняет судна, вот только вам-то вовсе не сиделка нужна! А я, позвольте напомнить, квалифицированный педагог-дефектолог! И если вы хоть что-нибудь увидели в моих рекомендациях, то там сказано, что в институте я даже защитила программу по ранней адаптации…
— А в-третьих, — в свою очередь прервал её Андрей, — если бы мне пришлось давать вам характеристику, то первой строкой я записал бы неадекватную настойчивость. И именно это, помимо вашего возраста, меня и не устраивает. Потому что я знаю совершенно точно, что уже через неделю, максимум через две, вы начнёте устанавливать в моём доме свои правила, согласно вашей очень учёной степени, или что там у вас. Но это моя семья, Оксана Васильевна, и мои правила! А поэтому вы мне не подходите!
— Ну да! И вы ставите свои правила выше интересов ваших детей!
С трудом сдержался, чтобы не рявкнуть. Это же надо! Какая-то пигалица… Перехватил удобнее папку подмышкой и шагнул с крыльца.
— Мои дети — мои проблемы. Вас это не касается!
Проходя мимо, бросил контрольный строгий взгляд, но тут же отвёл: Краснова стояла в контражуре солнечных бликов, похожая на сказочную деву-Весну, окутанную дымкой молодой нежной зелени. Подбородок всё ещё упрямо вздёрнут, вокруг головы, словно нимб, плавают сияющие тополиные пушинки… А в глазах слёзы.
Раздражённо нахмурился. Как предсказуемо! К назойливости добавляется истерия. Прям шаблон.
Краем глаза заметил свернувшую в проезд служебную «Волгу» Львовича. Не желая сталкиваться ещё и с начальством, ускорил шаг.
— Нет, это вы проблема ваших детей, а не наоборот! — вонзилось вдруг в спину, и Андрей оглушённо замер. — Как можно быть таким эгоистом? Мне раньше казалось, вы другой, а вы, оказывается, просто диктатор и деспот!
— А, Иванов! — заметил его вылезший из машины Львович. — Сюда иди!
Не удостоив Краснову взглядом, Андрей вернулся к крыльцу, и с непонятным облегчением услышал, как зацокали, убегая прочь, каблучки за спиной.
— Это что ещё за недовольная общественность? — кивнул ей вслед Львович. — Позоришь органы, майор?
Андрей вздохнул.
— Никак нет, товарищ полковник. Это… Это по личному делу.
И Львович закряхтел.
— Ты, Иванов, у меня вот уже где со своими личными делами! — резанул ладонью по горлу. — Ты дождёшься, что каждое такое личное дело я буду вносить дисциплинарным в другое Личное дело, сам знаешь, какое! Ты у меня раньше срока с понижением в отставку пойдёшь! Устроил тут! — гневно потряс кулаком. — Устав не для тебя писан? Планёрки не для тебя? Отчётность не для тебя? А что тогда для тебя, Иванов? Деви́цы вот эти нарядные в рабочее время — это для тебя?! — Одёрнул китель. — Ус-с-строили тут балаган! Объяснительную по поводу отсутствия на планёрках мне на стол! И не дай бог там не будет уважительной причины…
— Тёмка захворал, Борис Львович, — по-простому виновато опустив голову, соврал Андрей.
И Львович вдруг тоже перешёл на простой человеческий:
— Ну вот тебе ещё… Что случилось-то?
— Думали отравился, но оказалось, просто живот прихватило. Да ничего серьёзного, обошлось уже. Я в объяснительной, тогда, подробнее…
— Да ладно, — похлопал его по плечу Львович. — Давай, считай, устное тебе вынес и хватит. Но имей в виду, Андрей, так не может продолжаться до бесконечности! Ты же всё-таки милиционер, а не торгаш какой-то с рынка — захотел, пришёл, захотел, ушёл. А ещё обратно в оперативку клянчишь! А какая тебе, к чёрту, оперативка-то, с твоими вечными личными делами? — Глянул на стоящего чуть поодаль Петрова. — На участок собрались?
— Так точно.
— Вот. — Назидательно выставил палец начальник. — Вот это дело! Давай, Иванов, не подведи честь мундира! Я тебя, может, на очень ответственное задание скоро пошлю, как лучшего участкового нашего отделения. Так что давай, не это мне! Понял?
*** *** ***
— Сказал, что Нина Тимофеевна его полностью устраивает, и необходимости в новой или в дополнительной няне нет, — опустив голову, вздохнула Оксана.
— Так а кто про няню-то говорит? — всплеснула руками заведующая диспансером. — Про няню ещё вчера, когда он твои рекомендации отшил, всё понятно стало. Не разбирается он в этом, вот и всё. А вот сегодня… — Чуть привстала, через стол разглядывая Оксанин наряд: изумрудное шифоновое платье в мелкий цветочек и босоножки на практически плоском ходу. — Ну поня-я-ятно! Я тебе что сказала? Юбку покороче, каблуки повыше! Макияж поярче! А это что? — повела рукой. — Спортсменка-комсомолка, выпускница десятого класса. Ему почти сорок, и он прожжённый мент, Оксан! А ты как будто на школьный утренник его пригласить собралась.
— У меня нет такой одежды, как вы говорите, а макияж… Я, вроде, и так ярко?
— Да где ярко-то?! Как моль после зимовки! — И перешла вдруг на вкрадчивый шёпот: — Он ведь одинокий мужик, Оксан! Он при виде тебя должен был либо сразу рухнуть, либо начать поить чаем с печеньками и нести всякую кобелиную чушь, лишь бы ты смеялась как дурочка и давала повод думать, что между вами всё возможно, понимаешь? И тогда, вот помяни моё слово, ты уже сидела бы у него дома! А то и лежала, — подмигнула.
— Я не собираюсь с ним спать! — возмутилась Оксана.
— Ну, — пожала плечами заведующая, — это вообще твоё дело! Хочешь спи, не хочешь — не спи, мне-то без разницы. Мне главное, чтобы через две недели всё было готово. И мне казалось, что и тебе надо то же самое? — Помолчала, сверля её взглядом. — Не была бы Нинка такой тупой, так и вообще проблем бы не было. А так… Мне, честно сказать, и в голову не могло прийти, что он, в его-то положении, может отказаться от специалиста с такими рекомендациями, как у тебя. Я-то на них ставку делала! — Задумчиво покачала головой. — И чего надо мужику? Короче, ты, Краснова, если передумала или чуешь, что не потянешь, то так и скажи, буду дальше кумекать, как быть.
— Я не передумала, просто не знаю, что теперь делать. Я ведь… — Оксана вздохнула, — я ему там наговорила сегодня… Лишнего.
— О боже, Краснова, ну что ещё?
— Ну знаете, — рьяно возмутилась Оксана, — он ведь и в самом деле ведёт себя ненормально! Такое впечатление, что он о детях действительно и не думает! Только о себе и своих этих… правилах!
— Ну конечно не думает! — всплеснула руками заведующая. — Боже, Оксан, ну ты с луны что ли свалилась? Ну я же тебе всё уже объясняла! Ситуация критическая!
— Да, я помню. Просто… Просто не думала, что он действительно такой. Мне казалось он… — недоговорив, вздохнула.
— Короче, я так понимаю, вот это всё ты ему и высказала, так?
— Нет, всё не успела, нас прервали. Но и того, что успела… — Оксана виновато прикусила губу.
— Ну вот и отлично! А теперь сходишь и извинишься. Скажешь, бес попутал, похвалишь его методы воспитания, расскажешь, как восхищаешься нашей доблестной милицией в его лице. Ну и всякое такое. Самовлюблённые царьки вроде него всю дорогу на лесть падкие, точно тебе говорю! Только умоляю, на этот раз уж точно юбку короче, а каблуки выше, ладно? И макияж ярче!
