Шкура неубитого

Стасс Бабицкий, 2020

Сентябрь 1877 года. В самый разгар русско-турецкой войны Мармеладова призывают послужить Отечеству. Необходимо в короткий срок изловить Белого медведя – генерала, который продает военные секреты Османской империи. Но сыщика совершенно не интересует охота на предателя. Его увлекает загадка иного рода: молодой офицер подарил певице из кафе-шантана пять тысяч рублей, а спустя сутки исчез при таинственных обстоятельствах. Нет ли и здесь происков вражеских лазутчиков? Кроме того, главному герою придется с головой окунуться в дела семейные и навсегда рассеять тени прошлого, которые преследуют его по пятам.

IV

Толстяк подкатился к ним на пару секунд раньше долговязого.

— Какая радость! Счастье и ликование! — причитал он, хлопая себя ладонями по широченным ляжкам. — Г-н Кузьмин, собственной, так сказать, персоной. Давно, давно мечтал познакомиться. Пожать вашу руку!

Он потряс ладонь сыщика своими пухлыми пальцами и попытался обнять Полину, но та отшвырнула его возмущенным воплем. Ничуть не смутившись, Холодзяжко продолжал рассыпаться в любезностях:

— Ох, батенька, что же вы устроили в Париже. Варьете а-ля рюс. Грандиозно! Божественно! Самому посетить не довелось, но наслышан, наслышан.

Недовольный Пьетро перебил его дребезжащим баритоном.

— Это как же понимать, Иван Яковлевич? Вы отправили телеграмму мне, а потом позвали конкурента?

— Ха! Конкурент? Будто бы нам есть, что делить, — тоненько завизжал толстяк. — Петербург — город большой, певичек на всех хватит. А мне вы написали, что ищете деву особенную. Или, может статься, уже отыскали?

Он покосился на Полину и панибратски подтолкнул Мармеладова локтем.

— Нет, сударь, это mademoiselle^[9] Авелин, — сочинил на ходу сыщик. — Она почти не понимает по-русски, но весьма расторопно управляет труппой в моем варьете.

— Понимаю, пони-и-има-а-аю, — Холодзяжко облизнулся. — Я тоже люблю таких… Молоденьких, так сказать, и расторопных. Чую, мы с вами найдем общий язык.

Пьетро нахмурился еще сильнее.

— Я требую объяснений, г-н Кузьмин! Вы присылаете телеграмму, обещаете мне щедрый гонорар за то, что помогу отыскать певицу для осеннего сезона во Франции. Просите встретить вас на вокзале, и я бегу сюда, бросив все дела, из уважения к вашей…

— Щедрости, — толстяк захохотал, отчего его щеки задрожали, словно холодец на блюде. — Сто рублей-то на дороге не валяются.

— К вашей репутации, — сурово продолжил импресарио. — Но вижу, что вы затеяли какую-то сомнительную игру, допустив в наш тесный круг этого шарлатана.

— Шарлатана? Смеете меня оскорблять? Немедленно извинитесь или я вам губы откушу!

Мармеладов примирительно вскинул руки.

— Господа! Гос-по-да! Зачем же ссориться? Я призвал вас обоих потому, что крайне ограничен во времени. Завтра вечером я уезжаю, и, стало быть, завтра утром мне нужно послушать, как поют ваши пташечки.

— Завтра послушать? Но почему не сегодня? — все еще сомневался Пьетро.

— Сегодня я обещал mademoiselle Авелин ужин в лучшем ресторане Петербурга и балет в Мариинском театре. Она обожает балет, а я не могу ей ни в чем отказать. Но давайте же обсудим все детали нашего соглашения за обедом.

— Куда поедем? — оживился “итальянец”. — В «Лейнер»^[10] или к братьям Пивато^[11]?

— Видали идиота! — цыкнул Холодзяжко. — Сказано же: в лучший ресторан г-н Кузьмин собирается вечером. А пока и кухмистерская^[12] сгодится. Я знаю пристойную, на Двенадцатой линии.

Он сноровисто подхватил саквояж сыщика и поволок к выходу, приговаривая:

— Вообразите, блюда высочайшего сорта по доступным ценам. Вообразили? Скоро сами убедитесь, что там именно такие и есть. Волшебство! Пир Валтасара! И не придется, так сказать, лишних денег тратить, — толстяк споткнулся о чей-то узелок, отшвырнул его ногой и обматерил незадачливого пассажира, кинувшегося за своими пожитками, после чего продолжил елейным тоном. — Если есть лишние деньги, лучше мне отдайте. Да вы все отдадите, батенька, когда певицу мою услышите. Соловей! Что там — райская птица и та не возьмет столь высоких нот…

Идущий позади всех Пьетро скрежетал зубами от злости.

Холодзяжко не умолкал всю дорогу, разглагольствуя о разных пустяках. Утомив всех собеседников, он перебрался на козлы извозчика и стал собачиться с ним.

— Здесь сверни! Ты что, дороги не знаешь? Через канаву-то быстрее.

Он выскочил из коляски, проявляя неожиданную прыть, и первым спустился по ступенькам в подвал.

— Извольте видеть, г-н Кузьмин, как и обещал вам — столовая фон Дервиза! За этой неказистой дверью ждет роскошный обед на любой вкус, лишь бы только этот вкус в организме присутствовал. А то ведь у некоторых, так сказать, нет ни вкуса, ни совести, — толстяк покосился на Пьетро.

— Мамма миа! Вы все не уйметесь? — взвился тот. — Я вам ребра пересчитаю! Если, конечно, доберусь до них через раздутый мамон.

Сыщик плавно вскинул руки, словно дирижер в опере.

— Господа, предлагаю перемирие. Давайте отложим острые стрелы на время обеда и делового разговора. Сегодня вы не конкуренты, а союзники. Ваши таланты будут прославлять Россию на парижской сцене. А чтобы никто не беспокоился по поводу вознаграждения, и того, кому именно оно достанется, — Мармеладов понизил голос до доверительного шепота, — я заплачу вам обоим.

— Великие слова! — восхитился Холодзяжко. — По таким словам постигаешь, что перед тобой поистине великий человек. Человечище!

— Но заплачу после прослушивания, — добавил сыщик.

— Само собой, — вздохнул Пьетро и шагнул вслед за ним в дверной проем, пригнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку.

Кухмистерская разделялась на большую комнату с общим столом, где как раз сейчас обедали студенты и писари из окрестных контор, и четыре отдельных кабинета. Холодзяжко повел всех в дальний уголок.

— Ближе к кухне, — пояснил он, — а значит, суп не остынет, пока будут нести, и остальное, так сказать, тоже.

Мармеладов любил подобные трактиры с простой кухней и шумной компанией, в другой день он сел бы за длинным столом — побеседовать с незнакомцами, послушать байки и сплетни. Но приходилось изображать владельца варьете, приехавшего из Парижа, поэтому он придирчиво изучил меню, отказался от обеда из общего котла и заказал цыпленка, запеченного целиком, а для Полины — фрикасе из кролика. Девушка играла роль безукоризненно и с большим воодушевлением, она игнорировала сальные остроты толстяка и пристальный взгляд Пьетро, изредка перебрасываясь короткими фразами на французском языке со своим спутником.

— Вот вы, Иван Яковлевич, говорите: заплачу обоим, — подхватил разговор с нужного места Холодзяжко, когда заказы были сделаны и половой убрался восвояси. — Но ведь певица-то вам требуется одна, так сказать, в единственном экземпляре. За что же тогда второму платить?

— Опять началось?! — взревел Пьетро.

— Успокойтесь, мой дражайший друг! Я же спрашиваю, держа в уме наш совместный интерес. Ведь если второму платить, по сути, не за что, зачем обещать деньги? Г-н Кузьмин не из тех, кто сорит ассигнациями попусту. Вот я и подумал, — щелочки глаз подозрительно сощурились, сомкнувшись в тончайшую линию, — а нет ли здесь какого обмана?

Импресарио задумчиво теребил булавку с фальшивым брильянтом.

— Вы намекаете, что…

— Я не намекаю, а говорю прямо, никуда не сворачивая с пути истинного. Допустим, в парижском варьете появится певица, приехавшая из Петербурга. При хорошем репертуаре это может вызвать ажиотаж. Публика обожает все свежее и горячее, — толстяк прервался, чтобы попробовать грибной суп. — Да-с, горячее и свежее. Но подумайте, мой несчастный простачок Пьетро… Зачем для этого везти певицу из Петербурга? Ведь можно любую девку из кордебалета обрядить в сарафан, нахлобучить на темечко кокошник — вот вам и певица из Петербурга. Кто проверит? Публика — не жандарм, она документ спрашивать не станет. Верно я говорю, Иван Яковлевич?

Сыщик округлил глаза, изображая бескрайнее удивление.

Холодзяжко довольно хихикнул:

— Угадал, вижу, что угадал! Потому что все мы так делаем, и это вовсе не обман. В этом и заключается соль нашего искусства, так сказать, высочайшее мастерство перевоплощения. Заставить парижского буржуа поверить в сказку, которую ему показывают на сцене. Также и для нашей публики мы придумываем своим мармозеткам французские имена: очаровательная Козетта, проездом из Парижа в Берлин. Никто не задается вопросом, а за каким чертом эта краля делает крюк в две тысячи верст, чтобы спеть перед захмелевшими гусарами или матросами? На том и держатся все кафе-шантаны, что тамошняя публика пьет без удержу, что в Петербурге, что в Париже, да хоть бы и на острове Мадагаскар!

— Но если певица не нужна, — Пьетро заблудился в лабиринте рассуждений коллеги и никак не мог найти выход, — зачем же тогда г-н Кузьмин ехал в такую даль?

— Спросите меня «Ззачем?» и я отвечу! Мы соберем самых успешных певиц столицы, он послушает их лучшие песни и украдет весь репертуар наших кафе-шантанов.

Мармеладов шумно отодвинул тарелку с нетронутым цыпленком и потянулся к графину, чтобы налить воды. Толстяк истолковал этот жест по-своему, затараторил испуганно:

— Нет, нет, только не уходите! Вы уж простите меня, Иван Яковлевич, я не рискнул бы вас обидеть столь резким словом. Не смог подобрать ничего иного, по смыслу подходящего. Украдет — это я, так сказать, с глубочайшим почтением. Преклоняюсь перед вашим замыслом. Восхищен и раздавлен! Как же я сам ничего эдакого не придумал. Одним махом собрать все песни и уехать с ними в Париж. Гениально! Божественно!

Холодзяжко лил елей через край, умасливая парижского гостя. Сыщик притворно нахмурил брови, и поднес салфетку к губам, чтобы скрыть улыбку.

— Как же он запомнит столько всего? — изумился Пьетро. — Романсы, куплеты, водевильчики…

— Мой доверчивый недотепа! Скольких певиц вы хотели показать завтра нашему парижскому гостю? Дюжину?

— Вроде того. Всех, кто совпадает с приметами из телеграммы…

— Дюжину или вроде того. Поверьте, и я бы привел не меньше. Выходит, две дюжины, — толстяк умудрялся есть суп в перерывах между возгласами и стенаниями, тарелка его почти опустела. — Две дюжины, как вам это нравится?! Каждая споет по две песни, ведь любая из них мечтает уехать в Париж. А сколько он обещал заплатить?

— Сто рублей.

— Сто рублей вам, сто рублей мне. Выходит двести рублей. За эти крохотные деньги г-н Кузьмин услышит полсотни песен. Полсотни! Этот репертуар принесет ему многие тысячи! А запоминать уважаемому гостю не придется. Запоминать будет она, — пухлый палец устремился к лицу Полины, девушка брезгливо поморщилась и отвернулась. — Слыхал я, что есть такие уникумы. Память у них с секретом. Услышат раз песню — и могут повторить дословно. Причем на любом языке, даже когда языка этого совсем не знают.

— Возможно ли такое? — лицо Пьетро покрылось испариной.

— Еще бы невозможно! — Холодзяжко откинулся на спинку стула и сделал знак половому принести котлеты. — Заметьте, что г-н Кузьмин не спорит и не пытается оппонировать мне. Сей факт доказывает, что я категорически прав. Не правда ли? Признайте, что моя проницательность, так сказать, впечатлила вас и заставила отказаться от вероломных намерений.

Мармеладов покаянно опустил голову:

— Вы раскусили мой замысел.

— Замысел? Да это мошенничество! — Пьетро вскочил, возмущенно потрясая кулаками.

— Ну-ну-ну, мой славный мальчик, не нам с вами размахивать лилейным знаменем добродетели! — увещевал толстяк, пожирая котлеты. — Сами не без греха, но ведь на раскаявшихся, так сказать, грешниках весь мир стоит, и стоять будет. Ныне, присно и во веки веков. А в том, что г-н Кузьмин раскаивается, я уверен, как в том, что эти котлеты нарубили из телятины. Не желаете попробовать и убедиться? — он наколол кусочек на вилку и помахал перед лицом импресарио. — Нет? И прекрасно, мне же больше достанется. Но они из телятины, уж поверьте на слово.

— Что вы привязались со своей телятиной! — продолжал яриться долговязый. — Жрите хоть жабу болотную. Нам-то что теперь делать?

Сыщик не успел ничего сказать, Холодзяжко накинулся на него, размахивая вилкой, будто шпагой:

— Мы будем делать ровно то, для чего нас наняли, а вот г-ну Кузьмину придется раскошелиться. Да, да, вытрясайте все из своих карманов! Знаменитый петербургский репертуар стоит гораздо дороже двухсот рублей, слышите? Придется вам заплатить по тысяче каждому! И не станем обижать друг друга презренными векселёчками или банковскими билетиками — сами знаете, их легко подделать. Охота вам получить расчет, так сказать, фантиками от конфет, мой алчущий соратник? Ни Боже мой! Вы желаете забрать свою тысячу полновесным золотом. И я тоже желаю этого, всем сердцем желаю. А сердце у меня, осмелюсь доложить вам, огромное и страстное.

— Погодите, Тарас! — зашикал Пьетро. — Меня совсем запутали ваши езуитские выкрутасы! Вы предлагаете привести певиц на завтрашнее прослушивание, как мы и собирались сделать это с самого начала, и отдать наши песни этому парижскому франту. Так?

— Так, именно так и только так!

— Но вы же сами возмущались и клеймили г-на Кузьмина…

— Клеймил? Я? — фыркнул Холодзяжко в стакан с клюквенным морсом. — Ну, пусть клеймил, если вы так это расценили. Надеюсь, наш достопочтенный гость имеет на сей счет отличное от вашего мнение. Ибо, поверьте, Иван Яковлевич, я никогда не осмелился бы клеймить столь благородного представителя нашего круга. Я лишь смиренно умолял прислушаться к голосу справедливости, и если справедливость избрала, так сказать, мой голос — пусть будет именно так. Главное, что ни вы, ни я, ни г-н Кузьмин, — никто не останется внакладе. Видите, как замечательно я все уладил?

— Мамма миа, что за балабол! Я ни хрена не понял.

— Да что же тут понимать? Ступайте, мой непонятливый строптивец, и готовьте вашу дюжину к выступлению. А уж я позабочусь, чтобы нам выплатили все до последнего грошика.

Долговязый Пьетро кивнул и поспешно вышел из кухмистерской. Ему настолько опротивело словоблудие толстяка, что к горлу подкатила тошнота. Но уже на улице предвкушение щедрого вознаграждения, которое нежданно-негаданно выросло в десять раз, вызвало у него ощущение полнейшего счастья, и к стрелке Васильевского острова импресарио подходил, уже беззаботно насвистывая.

Примечания

9

Мадемуазель (французск.)

10

Популярный в те годы ресторан на Невском проспекте.

11

Ресторан на Большой Морской улице.

12

Столовая для самой разношерстной публики, где подавали комплексные обеды, вроде современного бизнес-ланча.