Удивительное свойство моряков жить под водой

Стас Колокольников, 2018

Отправляясь на уазике в горы Алтая, четверо друзей проходят испытания любви и дружбы. В поисках истины и самих себя они находят ровно столько, сколько искали.

…никто не возвращается с исчезнувшего корабля, чтобы поведать нам, какой была его гибель, сколь неожиданной стала предсмертная агония людей. Никто не расскажет, с какими думами, с какими сожалениями, с какими словами на устах они умирали…

Джозеф Конрад «Зеркала морей»

О море! Души моей строитель!

Борис Шергин

Часть первая. На суше

1

Жара стояла необыкновенная. Казалось, высокие каменные дома потихоньку плавятся и растекаются по городу мертвым морем. Так было с самого утра, свежесть почти не касалась города, а испарялась с первыми лучами солнца.

Никто не чувствовал опасности, все ждали воды как спасения.

− Если так дело пойдет дальше, я бросаю эту чертову работу и еду на море, − сказал бармен, подавая орешки.

Странно, что он жаловался, в баре было хотя и не прохладно, зато не душно. Работали кондиционеры.

Я кивнул и отсел в сторону, чесать языком не было сил.

− Послушай, − не отставал бармен, − ты не знаешь, кто ночью горел в соседнем квартале?

− Не знаю, − сказал я и отвернулся.

Через минуту ко мне подсел Игорёк. Парню стукнуло восемнадцать, он отучился в колледже и собирался учиться дальше — что-нибудь связанное с математикой. Почему он ошивался в этом баре, я не знал. Кажется, здесь работал кто-то из его близких.

− Послушай, Фома, какую смешную задачку я откопал, − радостно сообщил Игорёк и начал читать с книжки, − у двух джентльменов, А и Б, было шестнадцать унций портвейна и два стакана по восемь унций. Джентльмены наполнили стаканы, но, надо же такому случиться, их собачка, которая тоже обожала портвейн, вылакала из стакана, принадлежавшего Б, целых пять унций. Тем временем Б выпил по ошибке три унции из стакана, принадлежавшего А. Стоит заметить, что на стаканах были выгравированы деления и инициалы владельцев, каждый предпочитал пить из собственного стакана. Да и вообще эти джентльмены были довольно легкомысленные и чудаковатые. «Послушай, − сказал А, − несправедливо, чтобы ты один пострадал из-за собаки. Я отолью тебе из своего стакана, чтобы портвейна у нас было поровну». На что Б покачал головой: «Я согласен, мы должны распределить между собой потерянные пять унций, но не забудь, что я уже выпил три из твоего стакана. Вот видишь, я их тебе возвращаю». С этими словами Б вылил все, что у него оставалось, в стакан А, наполнив его до краев. «Теперь мы поделим то, что осталось», − сказал Б. И А вылили ему в стакан половину своего портвейна. «Вот видишь, − удовлетворенно заключил А, − мы пришли к тому же, что предлагал и я. У каждого из нас полстакана портвейна, и мы в расчете». В расчете ли джентльмены на самом деле? Если нет, то как восстановить справедливость? Попытайтесь ответить, не пользуясь карандашом и бумагой.

Игорёк многозначительно посмотрел и спросил:

− Что ты думаешь по этому поводу?

− Думаю, что у джентльменов был чертовски отличный пёс, − сказал я.

− Почему?

− Иногда не с кем даже поговорить, − объяснил я. − А с псом, который за раз хлебает по пять унций портвейна, можно неплохо проводить время.

− Да уж, − не понял Игорёк.

Он по молодости развлекался довольно однообразно − подсаживался ко всем и трепался о том, как хорошо учиться и много знать.

Восторженный вид Игорька надоел, и я вышел на улицу.

Нет, такой жары, я никак не мог припомнить. Только несколько лет назад в Астрахани, где мы с женой пытались достойно провести отпуск, было нечто похожее. Горячий воздух, точно дыхание дьявола, и безысходность.

Я закрыл глаза, город показался полным призраков.

2

В бар я вернулся с мыслью, что одиночество и выпивка не выигрышная тема для начинающего писателя. Хотя я бы взялся, но не в такое пекло и в другой компании.

Игорёк терпеливо ждал. Он сидел уже с другой книгой.

− Послушай, что я вычитал, − проговорил он, увидев меня, − морское дно теплее любого города. Ха-ха! Особенно при такой погодке! А?

− Что ты читаешь?

− Мураками.

− И как у тебя мозг не выпаривается? Как можно читать в такую жару?

− Мозг должен всегда трудиться, − стал всерьез объяснять Игорёк, − мы и так используем его всего на пять процентов.

− Представляю, что за ад начнется, если мы будем использовать его хотя бы на десять процентов, − пробубнил я.

− Что ты говоришь? — не расслышал Игорёк

− Я говорю, для того, чтобы спокойно посидеть в баре, хватит и пяти, а большего мне пока не надо.

Я подошел к стойке.

− Что достал он тебя, − кивнул в сторону Игорька бармен.

− Нет, кажется, это я сам себя достал.

− Еще пива?

− Ага.

− Не знаешь, кто горел сегодня ночью в соседнем квартале?

− Ты уже спрашивал. Не знаю.

− Извини. С этой жарой вообще мозгов не осталось.

− Только у Игорька всегда есть в запасе процентов пять-десять. Думаю, он нам одолжит, если мы совсем отупеем, − сказал я.

Бармен даже не улыбнулся, лишь кивнул.

Я посидел с полчаса у стойки, наблюдая, как качается маятник часов, сделанных под старину. Они были довольно оригинальные. Маятник в виде якоря, а на концах стрелок парусные корабли.

Потом я пересел за крайний столик и задремал.

В шесть вечера пришел Рыжий, прежний мой сосед по подъезду, и мы сели играть в нарды.

− Как дела на работе? — спросил я, пытаясь отвлечь Рыжего, начавшего уходить вперёд.

− Все приходят посидеть под кондиционерами и попить холодной минералки. Еще пару дней такой жары и мы поймем, что такое конец света.

Он выкинул шестой куш.

− Как жена? Как дети?

− Отправил их к родителям на дачу.

Рыжий выиграл три длинных партии подряд, в последней я еле ушел от домашнего марса. Расстроившись, я предложил Рыжему выпить, он отказался, и мы снова расставили фишки. Две партии я все-таки отыграл.

Ближе к ночи я пошел домой. После того, как расстался с женой, спокойно я мог находиться только в баре. Оставаясь дома один, по всем углам я видел свое безрадостное будущее.

3

Нужно было пройти несколько кварталов, чтобы оказаться дома. Но туда я не спешил и выбирал дорогу как можно длиннее. Ночь была жаркой, и я еле тащился.

Запах горелого ударил в нос, стало не по себе, словно мир вспыхнул от нескончаемой духоты, и я остановился. Под ногами валялись непонятные лохмотья и обломки, в стороне в большой куче кто-то рылся.

Я пнул какую-то дрянь.

− Чего ты здесь шаришься? — недовольно прикрикнул копошившийся тип.

Судя по голосу, спившийся старик.

− Ищу чем поживиться, − ответил я, − не отказался бы от столового серебра.

Тип заковылял ко мне. Остановился шагах в пяти и прохрипел:

− Шел бы ты от греха подальше, парень.

− А что на всех не хватит?

Тип приблизился. Если сравнить наши рожи, я, действительно, еще мог сойти за парня. Старик был дряхлее любой рухляди, какую приходилось видеть.

− Какого черта тебя сюда занесло, парень?

− Я шел домой, старик. Я хочу спать.

− Куда домой? Ты здесь жил? Когда? До меня? Я тебя не помню.

− Жил я здесь или не жил, какая тебе разница, − я любил разговаривать, не зная о чём. − Я шел домой, ни больше, ни меньше.

− Он тоже ставил на тебе опыты? — прохрипел мерзкий старикан.

− Почему я должен тебе всё рассказывать? А, старик? Твой голос на мамин совсем не похож.

Жара вскипятила мой мозг, и я мог нести что угодно, даже не задумываясь.

− Можешь доверять мне, сынок. В меня он тоже вливал свой чертов эликсир молодости.

− Вижу, это помогло. Тебя что перед тем выкопали из могилы?

− Не шути так, ублюдок! — старик зашелся кашлем. — За жилье и жратву я лишился десяти лет своей жизни! А чертов алхимик, кажется, сгорел вместе со своей тайной! Кто возместит мне ущерб?

− Ну хорошо, хорошо, − смягчился я, − в отличие от тебя я ни в чём не участвовал. Я просто иду домой мимо, поэтому…

Я не договорил и еле успел увернуться от старика, прыгнувшего как крыса. Было видно, что он не успокоится, пока не отгрызет мне что-нибудь со злости.

Недолго думая, я задал стрекоча. Я бежал до самой квартиры. Закрыв за собой дверь, я не стал включать свет и прямо в одежде лёг на постель. В душной темноте слышались отдаленные вопли и суета. Я закрыл глаза, осознавая, что устал.

− Закопай меня обратно, я чертовски пьян, сынок, − прохрипел я, передразнивая старика, − никто не может мне помочь.

И через минуту уснул.

4

Ровно месяц как от меня ушла жена, и чуть больше месяца как уволили с работы. Вернее сам созрел, чтобы уйти. Подошел на взводе к начальнику и выложил всё, что думаю о работе в офисе и о своих двух последних рекламных статьях. А думал я только то, что это занятие для тех, у кого вместо мозгов вата. Ну меня и выпнули без выходного пособия.

Проснувшись после полудня, я долго размышлял об этом недоразумении, повлекшем уход жены, и о том, есть ли смысл начинать по новой. Лежал и пялился в потолок несколько часов, потом вспомнил ночной разговор, старика и ощутил неприятную сухость во рту. Встал и пошел в бар. В другой. Хотя скорее это был клуб. Немного странный в плане обстановки и публики. Там я никого не знал, там собирались ребята помоложе, разодетые как цивильные хиппи на Лето Любви. По стенам подвала висели фото кубинских революционеров, героев Вудстока, медиа-гуру и рок-звезд шестидесятых-семидесятых годов.

Я ходил туда вторую неделю смотреть на флейтистку, звали ее Валя. Она казалась богиней. В том смысле, что обычным смертным к ней подходить не имело смысла, она глядела на всех, как ангел с неба, печально и отстраненно. Я приходил и просто глазел на Валю, мало слушая, как она обращается с флейтой, а сегодня решил заговорить и что-нибудь рассказать.

Я сидел как истукан, а Валя играла на флейте под «минус». Было чудесно. Над сценой порхали разноцветные бабочки от прожектора, мягко пульсировал downtempo. Молодые люди с затуманенным взором, лишенные всяческого напряжения, двигались плавно, как рыбки в аквариуме. Всё располагало к релаксации. Можно было целую вечность сидеть и ни о чем не думать.

Я дождался, когда Валя спустится со сцены, подошел к ней и сказал:

− Привет.

− Привет, — кивнула она.

− Я — Слава. Но все зовут меня Фома, у меня фамилия Фомин.

− Я — Валя.

− Я знаю. Посидишь со мной?

− Не хочется.

− Чем-то расстроена?

− Нет.

− Как тебе эта жара?

− Пройдет.

− Слышала про о пожар позапрошлой ночью?

− Ага.

− А знаешь кто горел?

− Нет.

− Представляешь, один чудак готовил эликсир вечной молодости, ну и погорел на своей алхимии.

− Откуда такие сведения?

− Точно знаю. Так скажем, от лица, участвовавшего в опытах.

Валя промолчала. Наверное, ей было не интересно.

− Я раз в неделю прихожу сюда, ты хорошо играешь на флейте.

− Спасибо, приходи чаще. По четвергам я здесь играю на саксофоне с группой, − улыбнулась Валя и пошла к махавшей ей из глубины зала пухлой девице в тельняшке, заправленной в просторный джинсовый сарафан.

− Да я уезжаю завтра…

Зачем я так сказал, не знаю, никуда я не собирался. Но, видимо, это был единственный способ задержать Валю хоть на мгновение. Глядя вполоборота, она спросила:

− Далеко?

− Далеко… Очень далеко. Можно я буду тебе писать?

− Что писать? — не поняла Валя.

− Письма.

− Зачем?

− Это будет длинное путешествие. Надо с кем-то делиться впечатлениями. У меня нет близких людей, я совсем один в этом мире.

Валя некоторое время смотрела, как будто чуть приблизившись из глубин своей вселенной, чтоб разглядеть, так ли уж я одинок.

− Тебе дать электронный адрес?

− Нет. Я буду писать на бумаге, присылать в конверте вместе с рисунками. Я еще и рисую. − Я протянул ей новенький икеевский карандаш, приготовленный заранее.

Она молча написала адрес на подставке для пивной кружки. Потом Валя опять увлеченно играла на флейте, а я рисовал ее профиль на обратной стороне картонной подставки и думал, как же меня угораздило сподобиться на ту чушь о поездке.

5

На следующее утро только я открыл глаза, как почувствовал жар, идущий от распахнутого окна, и сразу понял − в городе делать больше нечего. Если так дело пойдет дальше, раньше чем через месяц я все сбережения спущу в барах и выгорю изнутри.

Я осмотрел комнату, глянул на окно. Куда же податься? Раньше с женой весь год, дожидаясь отпуска, мы мечтали о том, как смотаемся на недельку к ее родителям на дачу, затерявшуюся в окрестностях тихого старорусского Боровска. Или соберем рюкзаки и отправимся в горы к друзьям на Алтай. Или двинем автостопом, хоть я и староват для этого, к родственникам жены на Волгу в Самару. Это всё были походы в ширину. Пришло время действовать иначе — в высоту, а лучше в глубину.

Что конкретно надо делать, я не мог понять и, закрыв глаза, представил, что вода накрыла город, и друзья, и знакомые превратились в экзотических рыбок из энциклопедии, лежавшей на столе: африканского обрубка, стеклянного ангела, целующегося гурами, тетрадона мируса, глазчатого макрогната, пигдия хилтона, вариативного ципринодона, ктенопома, щукоглава и бежевого хоплостернума.

Стало веселее, идея висела в воздухе. Глупо улыбаясь, я поднялся с постели и увидел фотографию жены. Она стояла в обнимку с подругой на перроне далекой неизвестной станции и смеялась. Сердце сжалось, я вышел на балкон и понял, что обжег ступни.

Внизу редкие зомби в человеческом обличье вползали в магазины, трамваи и маршрутки. Кто-то кричал через дорогу:

− Алексей! Только не забудь!

− Я не забуду! — кричал Алексей, огромный и взлохмаченный, как царь Максильян Белиндерский, идущий под водой и стреляющий из воняющей пушки. — Главное, чтобы она что-то решила!

− Позвони мне вечером в любом случае!

− Позвоню!

Мне тоже захотелось крикнуть:

«И мне позвоните, братцы! Дайте знать, чем у вас дело закончилось! Иначе я тут с ума сойду от однообразия!»

Чтобы не заработать тепловой удар, я оставил Алексея, трясущего власами у бочки с квасом, и пошел засунуть себя под душ.

Вода была теплая и попахивала тиной. Впрочем, удовольствия от этого не убавлялось. «Морское дно теплее любого города», − вспомнил я. Захотелось взять походную сумку, перебросить через плечо и пойти на вокзал, будто уже решено, куда ехать. Я выключил воду, подождал, пока капли впитаются в тело, и стал собираться.

6

До вокзала я не дошел. Остановившись выпить минералки в тенистой аллее, я увидел Игорька. Он катил на велосипеде прямо на меня. Когда Игорёк остановился, я разглядел у него под мышкой большой фотоальбом, на котором завораживающе красивым шрифтом было выведено «Thalassa».

− Это что у тебя? — спросил я.

− Альбом фотографий и репродукций. Из коллекции одного капитана, он…

− Что за слово на обложке? — перебил я. − Знакомое.

− Море по-гречески.

− Дай-ка глянуть.

Я открыл книгу. На меня, как на потерянного проселенида, брызнул свет из осчастливленной Аркадии. Как же я сразу не понял?

− Куда собрался? — поинтересовался Игорёк, оглядывая мой походно-спортивный наряд.

− Не знаю… Полагаю, что набирать команду, − не стал я скрывать родившуюся идею.

− Футбольную, что ли?

Я громко засмеялся.

− Совсем люди от жары с ума посходили, − бесцветно сказала пожилая женщина, проходившая мимо.

Я засмеялся еще громче. Женщина прибавила шагу.

− Ты чего? — удивился Игорёк.

− Просто удивительно, как я не понял сразу.

− Чего не понял?

− Море.

− Ну и что море?

− Осталось только море, больше у меня ничего нет.

− Поехал я, − сказал Игорёк, − от таких разговор я дурею больше, чем от жары. Если не можешь сказать ничего вразумительного, тогда до встречи.

− До встречи, юнга.

Игорек сунул под мышку thalassa и покатил дальше. Я смотрел вслед и ликовал. Мой мир точно поднялся из глубин и возвращал к себе.

7

Уже лет десять я шел по жизни как по палубе. Куда? Вперед, мимо могил, сказал бы Гёте. Да просто вперёд, скажу я. И это всегда было во мне: жизнь — море, города — гавани, балконы высоток — капитанские мостики, а дома − корабли, вросшие в землю до прилива. И никуда от этого не деться, если хочешь жить. Жить как океан, не зная, как поведешь себя.

Замерев с минералкой в руках, я чувствовал, что стоит сделать движение, и море примет меня, и я буду только с ним, пока мир по-настоящему не шевельнет своими плавниками.

− Ладно, − подмигнул я минералке, − деваться некуда. Поплыли.

И вода полилась. Не успел я этим как следует насладиться, слабо брякнул звонок и рядом, шурша шинами, остановился знакомый велосипедист.

− Слушай, − обратился Игорёк, как пить дать вернувшийся сообщить нечто интересное, − я утром читал статью о загадочных явлениях в мировом океане. О высших существах, которые живут по соседству с нами в морских глубинах. По гипотезе они дали жизнь человечеству и могут стать причиной гибели нашей цивилизации.

− А ты знаешь, что греческое слово «ихтюс», то есть рыба, состоит из начальных букв Иисус Христос Сын Божий? — спросил я.

− Знаю, − кивнул Игорёк.

− Думаешь, это как-то связано?

Игорёк странно посмотрел на меня и покатил дальше.

Через дорогу я увидел вывеску кафе «У боцмана» и решил там перекусить, последние два дня я питался только орешками.

За стойкой маячил крепкий малый, стилизованный под морячка, в тельняшке и бескозырке. Над стойкой висел телевизор, настроенный на европейский музыкальный канал. Видеоклипы сменялись без перерыва. Когда принесли заказ: омлет с сыром, теплую лепешку и салат «Сахалинский», на экране появились два усатых дядьки из группы «Yello» и предложили свое видение реальности. Композиция называлась «To the sea». Люди ныряли в город как в море. Под водой они как ни в чем не бывало ходили по улицам, ездили на машинах и сидели в кафе. Некоторые в купальных костюмах забирались по стенам небоскребов и прыгали вниз. Среди всего этого безобразия усатым мужикам подпевала девица, похожая на золотую рыбку, она плавала у витрин и окон, пуская пузыри, и звала за собой. Однако мало кто обращал на нее внимание.

Не успел я поковырять вилкой в морской капусте и огурцах, как в следующем видеоролике еще одна длинноволосая красотка, потерявшая что-то в глубинах океана, преспокойно занырнула в пасть белого кита и попала в иную реальность. Когда красотке повстречалась девочка-циклоп, левитирующая лежа на спине, я не выдержал зрелища и напрягся.

Вскоре на экране появился ви-джей и представил зрителям двух ребят: ди-джея Ме и ди-джея You. Они болтали о музыке, а я взялся за омлет.

− Кем бы вы хотели стать в следующей жизни? − спросил ведущий своих гостей.

− Дельфином. А еще, может, чьей-то губной помадой, − игриво ответил ди-джей Ме.

− Китом, потому что киты могут нырять очень глубоко в океан, − с серьезным видом сказал ди-джей You.

Чудес на утро было достаточно, я не стал ждать продолжения, расплатился и вышел.

8

Любителю греческой мудрости скифу Анахарсису как-то задали вопрос: кого на свете больше, живых или мертвых? Он переспросил: «А кем считать плывущих?»

Можно долго болтаться между жизнью и смертью. Хотим мы того или нет, но жизнь и смерть части одного целого, где последняя всего лишь помощница в переправе на ту сторону житейского моря. Однако истинное пребывание между ними в движении по воде. Тот, кто идет по воде, вне жизни и смерти. Можно это делать одному. Если же набирается команда, то нужен корабль.

У меня не было ни корабля, ни команды, ни умения ходить по воде. Это не смущало, я знал чего хотел. Хорошее судно, я был уверен, можно вызывать силой мысли, а команду нужно собрать из старых дружков, из тех, кому нечего терять в городе. Самым беспокойным слыл Беря, о его неприкаянности ходили легенды. Бродяжничество и безудержность сидели у Бери в крови: он жил где придется, принимая что дают. Работал Беря отделочником, делал всё быстро и качественно. За это ему прощали, что он жил на объектах и выпивал. Иногда ему везло, но он как будто не ценил удачу. Последнее, что я о нем слышал: он на несколько месяцев по большой любви сошелся с порядочной женщиной, но вскоре стал вести себя безобразно и поколачивать подругу, и она выставила его за порог. Беря вернулся к прежнему − бродяжничал по знакомым. Я знал последний адрес.

Дверь была не на замке. В доме мечтательно бормотал Игги Поп: «the fish doesn’t think, because the fish knows everything».

Хозяев не было. В одних трусах Беря стирал джинсы и варил чечевичную похлебку.

− Какими судьбами? — обрадовался Беря.

− Такими вот, − я пожал мокрую ладонь. — Искал тебя.

− Опять что-то задумал, − предположил Беря.

− Как думаешь, какие корабли безопаснее? — спросил я.

− Вытащенные на сушу, − сразу ответил Беря.

− Ха-ха, − удивился я. − Ну ты даёшь!

− Говори прямо, чего хочешь.

− Хочу набрать команду и отправиться в плавание.

− На чём?

− На корабле.

− Где ты его возьмёшь?

Беря осторожно отжимал джинсы.

− Корабль будет, я уверен. Сила мысли уже работает. Пока решил сколотить команду.

− Силой мысли, говоришь… Серьезно? — Беря убежал на кухню мешать похлебку и крикнул оттуда: − Я давно готов отправиться куда угодно! С тобой тем более!

− Вот и хорошо, − я сел за стол и налил воды из банки.

Беря с надеждой посмотрел на меня и сказал:

− Только, знаешь… Мне нужно немного поправиться.

Только после этих слов я заметил, что Берю потряхивает. И с зубами у него что-то было не в порядке.

− Пойдем, я тут видел одно демократичное местечко, − предложил я.

За столиком в летнем кафе Беря оживился.

− Я тебе верю, − говорил он, − отличная идея с кораблем, особенно для таких горемык. Иначе сгинем в этих трущобах. Я нашел тут у ребят книгу Пелевина, про вампиров. Просто про меня. Я столько баблоса всяким оборотням откачал, чуть не загнулся. Хватит. Пора сваливать на море, там не достанут. Я в команде. Закажи еще чего-нибудь выпить.

Я заказал.

− Слушай, Беря, − я был торжественно говорлив, − ну правда, сколько можно мытариться? Завтра же собирайся. Я уверен, день-два и что-то придумается.

Поднесли графин.

− Что у тебя с зубами?

− Цинга начиналась, − клацнул зубами Беря.

− Как?

− Шучу. Печень. — Беря деловито закурил и посмотрел на меня, как на огородное чучело. — В городе я только копчу небо.. гм. У меня такое ощущение, что это уже было.

− Де жа вю?

Беря выпил и не ответил. Его остекленевший, в меру безумный обреченный взгляд блуждал. Я смотрел на Берю. Худющий, похожий на цыгана он выглядел самым одиноким и неприкаянным среди посетителей. Захотелось одарить его конем и отпустить на все четыре стороны.

− Не спеши, − посоветовал я, когда он потянулся к графину.

− Не тормози, − нахмурился Беря.

− Ладно, делай, как знаешь. Только скажи честно, ты веришь, что мировой океан − это пространство нашей будущей жизни?

− Пространство будущей жизни находится у тебя за спиной, ик, — икнул Беря.

Я нервно обернулся.

Из кафе было хорошо видно, как черными грозовыми тучами быстро затягивало небо. Что имел в виду Беря, я не узнал. Пока я разглядывал тучи, похожие на пугающие густые клубы дыма с захваченного марсианами Мэйбэри-Хилл, Беря задремал на столе под шум начавшегося дождя. А когда он захрапел, вода лупцевала вовсю.

Для прохожих это был долгожданный дождь. Люди забегали под навесы радостные и мокрые, словно после купания. Они были счастливы, как будто им отпустили грехи. А мой первый рекрутированный матрос-скорбут, как и полагалось, спал пьяный в обнимку с кружкой.

9

Играть нужно по-крупному. Ставить всё, что есть, пусть даже не получая ничего, как герой Харви Кейтеля в «Плохом лейтенанте». А как же иначе? Зачем что-то ставить и получать еще? Только после того, как получишь НИЧЕГО взамен на своё ВСЁ, начнется настоящая игра. Даже не игра − а прыжок в запредельное.

С такими мыслями я шел к старому другу Веселому.

Посвежевший после короткого дождя город выглядел намного симпатичнее. Я прыгал через лужи и считал в них щепки похожие на корабли. Сдав тело первого матроса по месту его последней стоянки и пообещав скоро забрать, следующим я выбрал именно Веселого. Сколько его знал, тот всегда гонял из пустого в порожнее и получал несказанное удовольствие. Потому что так поступали многие. Да почти каждый ставил на кон имеющееся барахло и рано или поздно получал столько же, игнорируя отсутствие разницы.

С Веселым мы водили дружбу с юных лет. Он медленно, но верно шел к цели. Снял уютную квартирку в хорошем районе, надежно женился, прикинул, какая работа нужна, откуда ждать опасности, и крепко стоял на том, что жизнь надо раскручивать вокруг себя.

Из-за дверей доносились игривая музыка и запах молотого кофе. Слышно было, как Веселый настукивал по клавиатуре и что-то напевал. Он работал на дому. Для тех, кто пошустрее, интернет давно упростил отношения с работодателями.

− Привет, чувак, − подмигнул Веселый, открывая дверь.

− Занят? — спросил я.

− Считаю прибыль.

− Играешь на скачках? Сдаешь недвижимость? Продаешь интернет проекты?

− Всё просто, − щедро улыбнулся Веселый, − надо покупать акции из тех, которые растут постоянно. Покупать надо разные и как минимум тысяч на двадцать долларов. Чистая прибыль в месяц сначала составит около пятисот долларов, дальше больше. Я решил пока вкладывать по двести. Не хочешь попробовать? Или, может, боишься стать богатым? А, чувак? Ха-ха!

Надо полагать, Пифагор знал, о чем говорил, утверждая, что всё в мире создавалось из числа. К числу и возвращается, вот поэтому здесь и трудно быть просто веселым и голодным. Без единицы и нуля не то что мир даже пылинка не станет крутиться.

− Хотел предложить тебе плавание на корабле, − выложил я.

− Э, чувак, ты с женой поругался, — понимающе улыбнулся Веселый.

− Расстались, − нахмурился я.

− Ну а я со своей расставаться не собираюсь. Мне богатеть надо, старина, семью тащить. А ты, вообще, о чем? Что за корабль?

− Корабль будет. Мне был знак.

− А, знак, − разочаровался Веселый. — Будешь кофе?

− Нет, спасибо.

− А эвкалипт?

− Зачем?

−По-моему, он торкает, сейчас заварю, попробуешь.

− Не понял…

− Да я тоже тебя не понимаю, − подмигнул Веселый. − Как только у тебя появляются проблемы, ты сразу впадаешь в депрессию и ведешь себя как псих. Извини, конечно, дружище. Но мы знакомы с тобой давно, я знаю, сколько тебе лет, и потому нести молодецкий бред о кораблях и знаках, это уже не твое. Полгода назад у тебя было всё в порядке с женой и работой, и ты даже не заикался о путешествиях, лежал на диване и чесал пузо. Сейчас ты не знаешь, куда приткнуться, вот и мечешься. Держи при себе эту идею о плавании, если она тебе так дорога. Воплоти ее во что-нибудь реальное, а не обивай пороги в поисках психоаналитика.

− Причем здесь психоаналитики?

− Потому что я не верю, что ты реально ищешь команду. Ты просто ищешь тех, кто погрузится вместе с тобой в твои проблемы и, нахлебавшись каши в твоей голове, даст дельный совет, как жить дальше. Ну разве не так?

− Заваривай эвкалипт, чувак.

Когда я уходил, Веселый похлопал меня по плечу и сказал:

− Ты это, всё равно… Как будешь грузиться на борт, дай знать. Мало ли что.

− А что?

− Да ничего, − засмеялся Веселый, − я пока еще вменяем, помню про праздник, который не всегда со мной.

− Ты о чем? Какой праздник?

− Жизнь, чувак! Не та, что нарисована тенью на асфальте, а настоящая, там, где ветер и море. Помнишь, как мы ездили в Гданьск, когда там было наводнение?

− Помню.

Еще я вспомнил, что жизнь, как вода, течет и должна течь, ибо она привыкла течь. Но промолчал по этому поводу и вошел в лифт с таким видом, будто отвар эвкалипта отшиб мозги.

10

Обращаться к жизни с вопросами — ничуть не наивно, ведь она с нами в непрерывном диалоге. На каждый вопрос у нее готов ответ, у нее есть даже ответы на еще не поставленные вопросы. И это не пустой трёп. Засните с самым мучительным вопросом, с ним проснитесь, сорвите его, как удавку, и один из грядущих дней принесет решение. Только сильно не обольщайтесь, не надо забывать о том, кто и как обустроил нашу нынешнюю жизнь.

Лифт тащился вниз безобразно медленно и нудно, как будто искал переправу через Стикс. Тросы наверху издавали звуки, казалось, кто-то тяжело вздыхал. Неужели Веселый прав, думал я, ковыряя ногтем ламинированную стенку, и я всего лишь цепляюсь за свои мечты, чтобы не опуститься на дно, где уже не хочется ни жить, ни мечтать, ни задавать вопросы.

Почему одни так легко пристраиваются к жизни и мучаются лишь от изжоги и несварения желудка? А другие стонут от божественного огня, сжигающего их слабые сердца, и уходят на дно, умирая от жажды?

Вот я любил жену и не переставал любить, но свалял дурака, ушел с работы, оттолкнул привычную жизнь, и мы расстались. До этого никому нет дела. И что, это испугало меня? Неужели я всего лишь схожу с ума от мысли, что остался совсем один? И только поэтому ищу море жизни среди людей или человека на дне житейского моря?

Всё так, да не так. И хотя я еще не до конца уверовал в то, что стою на берегу моря новой жизни и жду попутного ветра, страха уже не было, я только хотел знать, стоит ли хоть на время возвращаться к прошлой жизни. Стоит ли искать решения, похожие на прежние решения? Лифт тревожно затрещал в ответ, продолжая тащиться вниз. Я ощутил слабость в животе, вроде бы, у меня были ответы на эти вопросы, но на самом деле они больше напоминали треск, в котором пока только движение к ответу.

Лифт остановился, мигнул светом. Под потолком на стене я заметил затертую наклейку от жевательной резинки «Star Trek» №33, с нее мило улыбался похожий на Игорька космический парень, только его надбровные дуги сильно выдавались вперед и переходили в большие, как локаторы, уши.

Створки лифта раздвинулись, и я перешагнул через щель, в которой маячила бездна. Створки хлопнули за спиной, лифт затрещал и пополз обратно. И тут я вспомнил старую моряцкую гному: кто у моря был да за море не заглянул, век тому шилом воду хлебать. Так вот.

11

Вряд ли люди ищут большие города и огромное скопление себе подобных, люди в поисках пересечения путей, где можно найти ответы на свои вопросы, где можно просто что-нибудь найти. Жить в стороне от всех дорог может только тот, кто всегда видит в мире, как в воде, отражение Бога.

Поздним вечером уставший я зашел в знакомый бар, где был завсегдатаем. В баре царило оживление, словно накануне освеживший город дождь, и правда, выдал всем пропуска в рай.

− Вот и кончились наши мучения, − обрадовался мне, как родному сыну, бармен. — Теперь есть чем дышать!

Он поставил передо мной холодную кружку и насыпал орешков за счет заведения. За одним из столиков Игорёк во что-то резался на планшете.

− Ты оставил свой телефон? — спросил он.

Признаться, я не оставлял телефон, а швырнул в стену, когда выяснилось, что жена не собирается отвечать на звонки и сообщать, где она и что с ней происходит.

Телефон уцелел, пришло несколько сообщений. Я стал торопливо читать, надеясь, что какое-то из них от жены. Одно пришло с работы, мне еще причитался небольшой гонорар за статьи, другое от сервисной службы, сообщавшей, что появился новый роуминговый тарифный план «Дальнее плавание», и еще было длинное сообщение от старого друга.

Лёнька Голодный писал, что обосновался в «лучшем месте горного Алтая, в ущелье до сих пор видны остатки Шелкового пути». На том месте, где жил сам Лёнька, раньше находился караван-сарай. Археологи копались прямо у него за забором. Голодный настойчиво звал в гости.

Я посмотрел на увлеченного игрой Игорька.

− Во что режешься?

− Пинбол «Звездный юнга».

− Пинбол, — удивился я, но вспомнил литературные увлечения Игорька. − Мураками?

− Ага.

− А почему звездный юнга?

− Такую скачал.

− И как тебе?

− Да так, любопытство удовлетворил, азарт на исходе, еще немного и конец.

«Азарт на исходе, еще немного и конец», − мысленно повторил я.

− А как твои успехи с командой? — спросил Игорёк, не отрываясь от экрана. — Что-то вид у тебя удрученный.

− Не, всё нормально.

− Уау! — воскликнул Игорёк.

− Чего там?

− Выбил максимальное количество очков! Финиш.

− Повезло.

− Дело не только в везении. Я почувствовал, что это сейчас произойдет. И всё для этого сделал.

Мы встретились с Игорьком глазами, точно сошлись перископами.

− Любая, даже самая пустяковая затея стоит самых больших усилий, если чувствуешь, что остался один на один с этим миром, − сказал Игорёк.

− Твоя мысль или вычитал где?

− Неважно. Главное, что я с ней согласен.

Выходило так, что мы оба знали, чего ждать в мире, где лучше быть капитаном маленькой лодки, чем матросом на большом корабле.

На телефоне был еще один пропущенный вызов от неизвестного абонента. Городской номер не отвечал, и я решил связаться с ним утром.

12

Дотошные ученые сделали интересный расчет. Они прикинули, что мореходством люди занимаются уже более двух тысяч лет, и что ежегодная средняя потеря судов всех стран составляла пятьсот единиц. Так они получили цифру с шестью нолями, обозначившую количество всех погибших кораблей. Выходило, что примерно на каждые сорок квадратных километров дна Мирового океана приходится в среднем одно затонувшее судно.

Плотность моряков, оказавшихся под водой, понятное дело, была в несколько раз выше. Это я узнал от Игорька по дороге к Рыжему. Парень пошел меня проводить.

О морских катастрофах мы болтали так увлеченно, что замедлили шаг и на полпути остановились у большого фонтана, в центре которого бронзовые фигуры космонавтов тянулись к звездам. Игорёк рассказывал о гибели «Ройял Джорджа» в Портсмуте, когда за несколько минут под воду ушли около тысячи человек.

Я смотрел на бьющие струи фонтана и слушал, как Игорёк рассуждал о значении остойчивости корабля. Парень знал столько, что я подумал: «Ему прямая дорога, не в институт, а сразу за стол с крутящимся барабаном передачи «Что? Где? Когда?».

− Слушай, Игорёк, а тебе не кажется, что твоя умная голов не принесет много пользы в окрестностях нашего бара?

− Моя голова центр ближайшей к тебе сейчас вселенной. И если тебе лично от этого будет какая-то польза, я буду только рад. А в вашем баре я ненадолго и по делу.

− Извини.

− Ничего, я не обиделся.

− Кто у тебя работает в этом баре? Двоюродный брат? Ты за него иногда разносчиком работаешь?

− Да. Когда у него сессия.

− Сам тоже будешь поступать?

− Да, в следующем году.

Рыжий не удивился нашему приходу, его жена и дети до сих пор были на даче. В молодости Рыжий всерьез увлекался наркотиками, он жил с дружками по чердакам и кололся, пока одному из них не ампутировали руку. Только после этого Рыжий взялся за ум, сделал карьеру риэлтора и женился. Он отрастил брюшко, чуть расслоил подбородок, но на удивление остался внимательным к людям.

− Я не смог пойти домой, − начал я объяснять Рыжему, − там…

− Ладно, Фома, не оправдывайся. Проходите, мои приедут только послезавтра.

Игорёк еще немного посидел с нами на кухне, рассказал, как в бухте Сан-Мишель вода устраивает грандиозно шоу «Прилив века». Выпил банку клубничного морса и ушел.

− Ну что? − спросил меня Рыжий. − Страдаешь?

− Места себе не нахожу.

− Потерпи, пройдет.

− Скорее бы.

− Время работает на тебя.

− Да уж.

− Ночуешь у меня?

− Ага.

− По пиву?

− Давай.

− Дашка так и не заходила?

− Пока не съеду, сказала, не появится.

− Ищешь, куда съехать?

− Неа, надеюсь на лучшее.

− А, вообще, как дальше думаешь быть?

− Пока никак.

− Понятно.

− А может, в горы уеду. Друг зовет.

Правильно. Поезжай куда-нибудь.

До глубокой ночи мы болтали и смотрели футбол. Рыжий был фанат, он любил командные игры.

Укладываясь спать, я вспомнил морские истории Игорька и многозначительные клипы из бара «У боцмана». Наверное, они и навеяли сон. Жил я в уютном домике-раковине с мансардой на краю одноэтажного городка под водой среди коралловых рифов. Неторопливо гуляя по улицам, вымощенным разноцветными камнями и ракушками, я приветствовал старых друзей: крабов отшельников, морских коньков и больших улиток. Я был счастлив, потому что знал всё, что надо знать.

13

Утро выдалось душным. Вчерашняя свежесть исчезла как сон, словно была насмешкой над нашими надеждами. От больших луж лишь кое-где остались темные пятна.

На кухонном столе лежали ключи и записка от Рыжего: «Будешь уходить, занеси ключи в бар». Дом Рыжего дышал уютом семейной жизни, в зале валялись детские игрушки: разноцветные кубики, куклы, машины и кораблик. В спальне вперемешку лежали вещи Рыжего и его жены. Сердце сжалось от воспоминания, как это было у меня.

Я долго сидел на кухне, смотрел в окно и старался ни о чем не думать. В завораживающей тишине чужой квартиры мне было одиноко и в то же время легко, будто я присел перед дальней дорогой, и скоро навсегда покину свои прежние печали, как ставший нежилым дом.

Перед уходом я набрал номер не определившегося абонента.

− Океанфлот, — услышал я в трубке бодрый голос. — Слушаю вас.

− Извините, но вчера вечером мне звонили с этого номера.

− Здесь очень много телефонов с этим номером. Кто вам нужен?

− А вы кто?

− Охрана.

Я положил трубку и понял, что никогда не узнаю, кто и зачем звонил из Океанфлота. Просто у жизни отличное чувство юмора. Она шутит над нами до последнего. И если однажды среди ночи кто-то побеспокоит звонком и спросит: чья это квартира или который час, я засмеюсь и скажу, что правильного ответа нет.

14

В баре смотрели новости, после них должны были передавать прогноз погоды. Когда я увидел на экране телевизора Дашу, то чуть не захлебнулся зеленым чаем. Она вела репортаж об обманутых бездомных пайщиках, которые собрались у Дома правительства. Бедные пайщики, готовые поселиться в принесенных палатках, чтобы таким образом выразить свой протест, выглядели как сироты. Даша была на их стороне и бросала строгие взгляды в сторону Дома правительства.

− Репортаж подготовила Даша Заболонь, до новых встреч, − напоследок сообщила она и исчезла с экрана.

С меня сходил третий пот, я дрожал.

− Ты ее знаешь? — спросил бармен. — Хорошенькая.

− Это моя жена, мы недавно расстались.

− Извини, старик.

Огонь внутри разгорался. Когда в бар за ключами пришел Рыжий, я уже изрядно захмелел и, страдальчески подперев голову, икал. Грусть моя мешалась с возвышенным осознанием своей непричастности к обыденной жизни. Я чувствовал себя кораблем, идущим на столкновение с сушей.

− И что у нас произошло? — поинтересовался Рыжий.

− Эээх, − вздохнул я.

− Он увидел свою жену по телевизору, она вела какой-то репортаж, − услышал я, как бармен нашептал Рыжему. — А жара будет стоять еще как минимум неделю.

− Налей мне чего-нибудь похолоднее, − попросил Рыжий.

Чуть позже появился Игорёк. Он радостно улыбался и положил перед нами лист бумаги. Вот что там было:

Реально зарегистрированный разговор между испанцами и американцами на частоте «Экстремальные ситуации в море» навигационного канала 106 в проливе Финистерра (Галиция), 16 октября 1997 года:

испанцы: (помехи на заднем фоне)…говорит А-853, пожалуйста, поверните на 15 градусов на юг, во избежание столкновения с нами. Вы двигаетесь прямо на нас на расстоянии 25 морских миль.

американцы: (помехи на заднем фоне)…советуем повернуть на 15 градусов на север, чтобы избежать столкновения с нами.

испанцы: Ответ отрицательный. Повторяем, поверните на 15 градусов на юг во избежание столкновения.

американцы: (другой голос): С вами говорит капитан корабля США. Поверните на 15 градусов на север во избежание столкновения.

испанцы: Мы не считаем ваше предложение ни возможным, ни адекватным, советуем вам повернуть на 15 градусов на юг, чтобы не врезаться в нас.

американцы: (на повышенных тонах): С вами говорит капитан Ричард Джеймс Ховард, командующий авианосца USS LINCOLN, Военно-морского флота США, второго по величине военного корабля американского флота. Нас сопровождают 2 крейсера, 6 истребителей, 4 подводных лодки и многочисленные корабли поддержки. Я не «советую», я «приказываю» изменить ваш курс на 15 градусов на север. В противном случае мы будем вынуждены принять необходимые меры для обеспечения безопасности нашего корабля. Пожалуйста, немедленно уберитесь с нашего курса!!!

испанцы: С вами говорит Хуан Мануэль Салас Алкантара. Нас 2 человека. Нас сопровождает наш пёс, ужин, 2 бутылки пива и канарейка, которая сейчас спит. Нас поддерживают радиостанция «Cadena Dial de La Coruna» и канал 106 «Экстремальные ситуации в море». Мы не собираемся никуда сворачивать, учитывая, что мы находимся на суше и являемся маяком А-853 пролива Финистерра Галицийского побережья Испании. Мы не имеем ни малейшего понятия, какое место по величине мы занимаем среди испанских маяков. Можете принять все меры, какие вы считаете необходимыми, и сделать всё, что угодно для обеспечения безопасности вашего корабля, который разобьется вдребезги о скалы. Поэтому еще раз настоятельно рекомендуем вам сделать наиболее осмысленную вещь: изменить ваш курс на 15 градусов на юг во избежание столкновения.

американцы: Ок. Принято. Спасибо.

Не смеялся только я.

15

Это было ужасное утро. Я бы дорого дал, чтобы оказаться под водой, под землей или на небе. Где угодно, только не в нашей с Дашей квартире. Я лежал поперек кровати и постанывал.

Смутные воспоминания о том, как Игорёк вволок меня в дом, как я плакался о разбитой жизни, как он по моей просьбе позвонил со своего мобильного Даше, как она отправила нас обоих подальше, сказав, что я уже история, как я орал с балкона, что уезжаю в горы, выбрасывая книги и вещи, делали мое состояние хуже и хуже.

В комнате было жарко и пыльно. Я закрыл глаза и увидел двух жутких демонов, терзавших меня изнутри. Они отплясывали канкан и старались выскочить наружу. Через полчаса терпения меня вытошнило.

− Чертова гармонбозия, − прошептал я, утираясь.

Выход открывался один − доползти до ближайших мощей и помолиться. К старому храму Успения Пресвятой Богородицы в нескольких кварталах от дома на Преображенском кладбище я добирался как тяжелый водолаз в трёхболтовке по дну моря. Ноги с трудом поднимались, словно увязая в песке, негнущееся тело пыталось загребать руками.

Когда впереди замаячили купола с крестами, навстречу прошел мальчик лет пяти. Он прижимал к себе стеклянную банку, внутри плескалась одинокая золотая рыбка. Она вильнула хвостом, и двигаться стало легче.

Пусть я по слабости не соблюдал некоторых заповедей, но верил в Христа как Спасителя. Чисто интуитивно я всегда был на его стороне. Я знал, он не откажет в любви и прощении. Он сам был рыбой, и я любил его за это.

− Подайте мальчику на лечение, − попросила у ворот храма потрепанная тетка с подростком в инвалидной коляске.

Вид у мальчика был не больной, а уставший. Глаза его косили по сторонам. Я подал, помолившись, чтобы парня избавили от косоглазой усталости. В храме мысли и переживания, притащенные с улицы, покинули меня и святые лики вокруг обернулись золотыми рыбками. Я бережно понес их в ладонях к Спасителю, встречавшему с белым голубем на плече.

Я попил святой водички и окончательно вернулся к жизни. Даже солнце стало не таким жарким. А мяукавшей за оградой храма серой кошке я весело сообщил, что получил от алкоголя больше, чем он от меня.

16

Бездна бездну призывает голосом водопадов твоих, все воды твои и волны твои надо мной прошли. Так слышалось откуда-то сверху. Недалеко от кладбищенской ограды в тени тополей я сидел на лавочке и дышал, словно нырял и выныривал. Вчерашние переживания отступили, но маячили на горизонте.

Рядом остановился автомобиль УАЗ, в простонародье названный «буханкой». Из кабины вылез парень в тельняшке и вразвалочку направился на рынок, галдевший за вековым кирпичным забором. Глядя на пыльные исцарапанные борта старенькой машины, я пережил озарение. Вот же он, корабль! Самый настоящий. Наземный. Сейчас единственно возможный.

Я даже встал и ощупал его.

− Тебе чего, земляк? — услышал я за спиной.

Парень в тельняшке насмешливо меня изучал. В руках он держал пакеты с овощами и зеленью.

− Да вот хочу купить такой же, − признался я. − Сколько он сейчас стоит?

− Такой тысяч шестьдесят. Можно купить совсем убитый за двадцать. Если мотор у него живой, вложишь еще тридцатку, и будет как этот. Хэ! Есть возможность − покупай с инжекторным движком, он бензина меньше жрёт. Ты в деревне живешь? На таком ездить только там, где вместо дорог один фарватер.

− Как раз то, что мне нужно. Я собираюсь с друзьями в сухопутное плавание.

Парень недоуменно повел бровями.

− А ты свою не продаешь?

− Это не моя, я механик в автопарке.

− А зовут тебя как?

− Макс.

− Фома.

Выцветшая тельняшка и татуировка на запястье дополняли и без того разбойничий вид Макса. Он был похож на корабельного плотника или мастера парусов из энциклопедии по пиратству.

− Слушай, Макс, а может, к нам боцманом?

− Не понял.

− В смысле будешь отвечать за состояние судна, то есть машины.

− Сколько?

− Чего сколько?

− Платить будете.

− Полторы доли, как и владельцу корабля. Капитан и квартирмейстер получают двойную долю.

− Долю чего?

− От добычи.

− Какой еще добычи? — лицо Макса вытянулось.

− Любой.

− Слушай, ты кто, вообще, такой? — Макс освободил правую руку и взял меня за грудки. — Ты чего тут предлагаешь?

Прохожие, замедляя шаг, с любопытством посматривали на нас.

− Бог с тобой, Макс, ты не то подумал, − успокаивал я боцмана, − ничего противозаконного. Туризм и частные перевозки вот наше направление. Ну, может, немножко контрабанды, орех и шкуры из Горного Алтая. Да и то в пределах разумного. Проблем не будет.

Подумав, Макс отпустил меня и достал сигарету.

− Так кто ты?

− Будущий владелец сухопутного корабля, в прошлом журналист, в настоящем брошенный муж. Еще, говорят, рисую неплохо.

− Во как, значит, художник. Хочешь сказать, тебе терять нечего?

− Абсолютно.

− А почему в прошлом журналист?

− Исписался. Стал, как Бюнуэль, вставлять в текст свои сны. Но статьи это тебе не кино. А потом меня, вообще, на рекламу перебросили.

− А с женой когда расстался?

− Уже месяц как.

Закурив еще сигарету, Макс с чувством рассказал, как за минувший год ушел от пяти женщин, презрев их желание склонить его к женитьбе. Поплевал под колеса и залез в кабину.

− В общем, как соберешься покупать, звони. Вот телефон нашей конторы, я там целыми днями торчу. Помогу выбрать машину без дефектов, − подмигнул боцман.

Через минуту корабль-УАЗ исчез в облаке пыли. А я воодушевленный, как Калгак перед битвой с римлянами, ринулся навстречу освобождению.

17

Когда за спиной вырастают крылья, я впадаю в детство. Из взрослого человека, некогда женатого и положившего немало здоровья на стойки баров, я становлюсь мальчишкой, который сломя голову мчится к радуге. И совершенно забываю о том, что в этом мире никому нет дела до таких мальчишек, в лучшем случае они умирают с чистой совестью, седой бородой и истерзанной печенью.

Я восторженно кричал в телефонную трубку:

− Весёлый, к черту растущие акции! Давай купим уазик! Самое лучшее вложение капитала!

− А, может, лучше автобус, как у Весёлых Проказников. Ты будешь Кеном Кизи, а я Нилом Кесседи! Ха! Ха! — потешался Весёлый.

− Кроме шуток, Весёлый. Мы покрасим его в желтый цвет, это будет корабль друзей. We all live in a yellow submarine! — не унимался я. − На этом уазике мы докатимся до истины. И поедем дальше!

− Ну-ну, полегче, дружище, меня таким раскладом не купишь.

− Весёлый, ты не представляешь, это не просто шанс. Это единственный путь, другого в этой жизни нет.

− Ха-ха! Есть, чувак! Не поверишь, но после твоего ухода я наткнулся в сети на распродажу подержанных автомобилей. В кредит можно было взять «Опель» восьмого года. Я вчера оплатил первый взнос. Сегодня машина уже стоит под окном. Ха-ха!

− Не может быть, Весёлый! Ты поспешил! Нам нужен уазик, а не «Опель».

− УАЗ машина хорошая, но сука ненадежная. К тому же я не собираюсь в кругосветное путешествие, я просто хочу выезжать с женой за город по выходным.

− Весёлый, ты убил меня!

− Ты сам убиваешь себя своими мечтами. Держись покрепче за реальность, если не хочешь выпасть за борт. Вся эта планета и так огромный корабль со своим уставом, против которого переть равносильно самоубийству.

− Это всё, что ты можешь мне сказать?

− Это всё, что ты сам можешь сделать ради своего спасения.

Я положил трубку и понял, что Весёлый опять по-своему прав. Ведь с точки зрения тех, кто ежедневно кормит свои холодильники и гипнотизирует экраны телефонов и компьютеров, всё самое ненадежное и опасное берет начало в стремлении вырваться из этого чертова круга обыденности.

18

Хорошая большая мечта — двигатель жизни. Однако, если для ее воплощения нужно затратить немало средств и энергии, мечта может остаться мечтой. По этой и по ряду других причин в отношениях человека с мечтой всё довольно неровно. То она его оседлает, то он ее.

Я тоже большой мечтатель, и в этом смысле мир проел во мне огромную дыру. Туда и вылетела моя Даша. Она просто перестала меня понимать.

Многие мечтали о новой жизни, где свободные люди обитают точно в раю. Я тоже пристроился в очередь. У меня имелась своя идея, как помочь человечеству избавиться от страданий.

− Ну и дурак ты! — как-то сообщила мне Даша. — Мечтаешь о всеобщем счастье, а не можешь сделать счастливой хотя бы меня. Ты отказываешься от нормальной жизни, не понимая, что отказываешься от меня.

− Дашка, ты не умничай, − грозил я пальцем, − я старше тебя на восемь лет. Что ты можешь понимать в жизни? Лучше слушайся меня, и будешь счастлива.

− Если тебя слушаться, то очень скоро придется навестить наркологический диспансер, забыть о домашнем уюте и остаток жизни провести в непонятных исканиях.

− Дашка, думай, что говоришь! По-твоему выходит, что я пьянь и бродяга, ничего не делаю для дома и занят только своими мечтами.

− Если это не так, то зачем ты всё время оправдываешься и лжешь? Я устала от твоих фантазий.

Вскоре она ушла. Сначала я не воспринял это всерьез, но когда понял, что к чему, то взвыл от боли. Несколько недель я буквально бредил самоубийством. Выходил на улицу с одной надеждой, что меня там пристрелят или зашибет кирпичом. Я шел мимо книжного магазина, а из витрины на меня пялилась новинка − «Сто великих самоубийц». Я сворачивал за угол облегчиться, а с облупленной стены с грустью смотрел нарисованный повешенный человечек. В гостях я открывал музыкальный журнал и сразу читал о том, что Элиот Смит воткнул себе нож в сердце, перелистывал пару страниц и попадал на заметку про молодого музыканта начинающей английской группы, который повесился прямо в студии во время записи дебютного альбома.

По нескольку раз в день я отправлял Даше сообщения, что вот-вот добровольно уберусь из жизни. Я никак не мог свыкнуться с мыслью, что до меня никому нет дела.

Как-то позвонил Рыжий.

− Как дела, Фома?

− Отлично. Был бы пистолет, застрелился.

− Шутишь?

− Нет.

− Могу я тебе чем-нибудь помочь.

− Подсыпь мне яду.

− Чем ты сейчас занят, старик?

− Читаю книгу «Сто великих самоубийц».

Через час Рыжий зашел с бутылкой мадеры.

− Что случилось? — спросил он.

− От меня ушла Даша.

− Она вернется.

− Не думаю. Она сказала, что устала жить моей жизнью. Она действительно выглядела смертельно усталой.

− От меня три раз уходила жена.

− У вас двое детей, и ты делаешь всё, чтобы сохранить семью. Мы детьми не обзавелись, к тому же я не уверен, что понял, в чем смысл семейной жизни.

− Для каждого в своем, для меня в том, чтобы не быть одиноким.

Я чуть не заплакал. Как сказал один мой друг: жизнь мстит, и мстит жестоко, тем, кто поднимает тяжкий полог ее покоев. Чтобы разделить эту жизнь со всеми, надо стать слепым и глухим. Не смог я разделит жизнь со всеми, и она жестоко отомстила, отняв Дашу. Не просто отняла, а вырвала с кровью, с частью души.

19

Я стоял на краю тротуара и считал проезжавшие мимо «уазики», желая увидеть желтый. Через дорогу отблескивал магазин женского платья. В полстены, радуя воображение, сиял рекламный щит с великолепной похожей на саламандру молодой женщиной в шотландской юбке и саксофоном в руках. Задержав на ней взгляд, я вспомнил о Вале и о том, что сегодня четверг. Увидеть Валю захотелось так, точно она стала единственным человеком, который мог понять и поверить в меня.

Идти в бар, где Валя сейчас выступала, было как-то неловко. В ближайшем кафе я взялся сочинять письмо, но только выходила ерунда, типа: «всё у меня в порядке» и «как ты сама поживаешь». Тогда я решил присочинить и нарисовать, чтобы стало понятнее, что со мной происходит.

«Здравствуй, Валя! Ты не представляешь, насколько мне сейчас помогает то, что есть, кому написать. И не просто кому-то… Когда я первый раз увидел тебя, то почему-то сразу подумал, ты поймешь, о чем я толкую… Не волнуйся, у меня всё хорошо. Как у тебя дела? Хочу поделиться одной историей, и ты поймешь, о каком путешествии я говорил.

Капитан Умберто

О своем существовании на земле капитан Умберто позабыл давно. С того дня, как у Багамских островов его пиратский люгер увидел левый борт «Якова и Марии». На том злополучном корабле капитан Уильям Фипс пересчитывал сокровища, поднятые с затонувшего галеона «Нуэстра сеньора де ла Каньсепсьон».

Радость Умберто и его дружков, скитавшихся без провизии уже несколько дней, длилась недолго. Не пожелав делиться отнятым у моря добром, капитан Фипс был не гостеприимен. Под тяжестью чугунных ядер «Якова и Марии» пираты отправились прямиком в сундук Дэвиса.

Ухватившись за ногу одного из товарищей, Умберто опускался на дно моря. Он не замечал отсутствия кислорода и более расстраивался из-за потери корабля, доставшегося в уплату за услуги от отчаянного капитана Пикара. Пуская последние пузыри и продолжая представлять другой исход неудавшейся встречи, Умберто пытался говорить вслух, пока окончательно не понял, что не в силах что-либо изменить.

Жизненные обстоятельства и любовь к странствиям когда-то склонили капитана Умберто к столь опасному занятию, как морской разбой. Но как человек образованный, изучивший немало трудов по навигации, географии и истории, капитан всегда был склонен к философии, нежели к грабежам. И то, что жизнь есть и на дне, Умберто воспринял спокойно. К тому же и океан встретил его по-свойски. И хотя смысл новой подводной жизни загадочно терялся среди бесконечных отмелей и впадин, было ясно, что она еще более загадочна и многомерна чем на суше.

Диковинных проявлений жизни, ходов в соседние миры и сокровищ, так радовавших товарищей, было предостаточно, да только Умберто вскоре заскучал, томясь туманной перспективой. Хандру нагоняли и худосочные русалки такие же пучеглазые, как и акулы, нападавшие иногда даже на утопленников. Однако в отличие от товарищей, мечтавших о роме и дородных женщинах, Умберто по-настоящему тосковал об одном — о корабле. Он часто поднимался на поверхность и наблюдал за проходившими судами.

Однажды в шторм Умберто увидел отличный корабль, непохожий на те, что видел раньше. Корабль размером с арабский дау шел без парусов, его вихляло из стороны в сторону. Погода была скверная, волны поднимались выше и выше. Любая могла увлечь корабль на дно. И вот тогда Умберто поднялся на борт, чего раньше никак не решался сделать.

На судне, вроде, было пусто. Лишь на носу у руля Умберто увидел болезненного вида человека, которого мутило. Сознание то покидало его, то возвращалось.

— У тебя тропическая лихорадка, — сообщил Умберто корчившемуся человеку, — и не надо было за ужином смешивать сыр со сливами.

Человек вздрогнул. Он увидел перед собой призрака — моряка в старинном кафтане.

— Кто ты? — испуганно прошептал человек.

Умберто не придумал ничего лучше, как хрипло пропеть:

— Аваст снастям! Эхей вперед! Выходим на разбой! Пусть нас убьют, но хоть на дне мы встретимся с тобой!

Человек со стоном откинулся на пол, видимо, окончательно потеряв сознание.

Корабль несло в сторону отмели. Куда подевалась команда, и почему человек находился на борту один, понять было трудно да и некогда. Чтобы спасти корабль, Умберто взялся за руль. Несмотря на сильный ветер и большие волны, судно слушалось Умберто на удивление легко, словно было с ним одним целым.

Когда рассвело, и опасность миновала, Умберто понял, что не хочет покидать корабль, и не покинет никогда. Океан исполнил его мечту.

Человек приходил в себя. Запутавшийся в снастях он начал шевелиться.

— Где я? — наконец еле слышно проговорил он. — Я жив?

Умберто не отвечал.

Человек с трудом поднялся на ноги. Было видно, как он цепляется за сознание, пытаясь понять, что происходит. Но тут корабль накренило волной, и человек выпал за борт, широко раскинув руки, точно сделал это сам. Умберто даже не пошевельнулся, потому что верил, что хуже человеку уже не будет.

Глядя на океан, Умберто с трепетом думал о том, что именно в океане кроется самая мощная сила на этой планете. Отсюда всё пришло, сюда всё и уйдет. У океана есть разум, и он не сравним с человеческим. Тот, кто хоть немного возьмет от него, познает иную жизнь.

Вот так вот, Валя».

Я перечитал письмо, думая пририсовать выглядывающему из моря Умберто усы и бороду или нет. Запечатал письмо в конверт. Было непривычно легко и весело, словно я надышался азота. Лицо чуть горело, словно умытое в горном ледяном ручье. Я глупо улыбался, жизнь казалась понятной и простой.

20

Всю нелепость своего письма я осознал только у почтового ящика Центрального телеграфа. Да, фантазии иногда отпускали, и я начинал рассуждать трезво. Легкость и веселье сменились уверенностью, что автора такой депеши должны отлавливать врачи по психическим заболеваниям, чтобы изучать редкий случай проявления шизофазии.

Сначала я поморщился от мыслей, а потом от боли. В бок словно врезалось пушечное ядро. Как выяснилось, я встретил знакомого бродягу. Вернее, Барни сам меня приметил, подошел со спины и тычком кулака выразил приветствие и радость.

По комплекции Барни можно было сравнить со знаменитым, похожим на бочку голландским пиратом Рока Бразильцем. А по уму разве что с волнистым попугаем. Он ошивался в нашем дворе по вечерам у гаражей с мужиками, но кто он на самом деле — я не знал.

− Что это у тебя? — дыхнул перегаром Барни, потянувшись к письму.

Он был в том настроении, когда перечить ему не стоило.

− Письмо, − я старался не выпускать конверт из рук.

— Отправляй скорее и пойдем, − приказал Барни и сам сбросил конверт в почтовый ящик.

Барни потащил меня вниз по улице. Отнекиваться на счет выпить было бесполезно и опасно. В этом смысле Барни еще больше походил на Рока Бразильца, когда тот во время стоянок в порту бродил по улицам с бочонком вина и отрубал руки тем, кто отказывался с ним выпить.

− Чем озабочен? — спросил Барни Бразилец.

− Счастье проплывало так близко, − неопределенно проговорил я.

Счастье, и правда, всегда на расстоянии вытянутой руки. Нарисованное улыбками на наших лицах оно не терпит гримас обид и раздражения.

− Что будем пить? — прорычал Барни.

− Тыквенный сок или облепиховый, − фальшиво улыбался я.

Барни по-своему истолковал ответ и потащил меня во дворы. В старом доме, похожем на уходивший в песок галеон, в захудалом магазине, похожем на трюм, Барни купили «бормотухи», которой я не видел в продаже с прошлого века. Я лишь округлил глаза и шел, как на поводке. Сбегать было бессмысленно, проще со связанными руками прыгнуть за борт в открытое море.

− Вот! На! Твой ход, — вручил Барни Бразилец мутный сосуд, предварительно отхлебнув половину.

Мы стояли на задворках парка аттракционов. За деревьями мелькали люди и раздавались веселые крики детей. Глупо и жалостливо улыбаясь, я ждал спасения. Пить не хотелось, я боялся последствий — слёз и страданий по поводу расставания с женой.

− Ну же! — подбодрил Барни Бразилец.

− Боже, − пробормотал я.

− Чего?

− Подташнивает что-то, отравился чем-то, чувствую себя неважно, с каждой минутой мне хуже, − пожаловался я.

− Сам просил что-нибудь ягодное, − рыкнул Барни Бразилец. − Пей давай, хмырь.

Помощь так и не подоспела. Только маленький мопс забежал откуда-то из-за кустов, испуганно тявкнул, понюхав огромный тяжеленный бот Барни, и убежал.

− Да и ладно, зато руки останутся целы, − подмигнул я Бразильцу и сделал большой глоток.

Отравленный мир обжег изнутри и закружил всё вокруг в диком танце. Смеялся Барни, за кустами тявкал мопс, а я, беззащитный, со слезившимися глазами стоял, опустив голову и раздвинув ноги, и ожидал от жизни любых сюрпризов.

21

Настроение было никудышное, люди явно не собирались назад в океан. Они полагала, что в оставшееся время еще можно погреть бока по своим берлогам и ни о чем другом как о себе не думать.

От ополаскивания в мутной воде меня оторвал звонок с неизвестного номера, я вытер футболкой лицо, руки и, чуть посомневавшись, решил ответить.

− Привет, Фома. Как дела? — серьезным тоном, словно собираясь заключить сделку на два-три миллиона крепкой валюты, поинтересовался Беря.

− Никак.

− Ты где?

− На набережной, наблюдаю за прогулочными катерами.

− Хм, я как раз по этому поводу. Может, нам захватить какое-нибудь судно.

− А ты сам где?

− Так, у одной подружки. Смотрю по телику документальный фильм о колониях Нового Света. Только что рассказывали о Портобелло. Мне бы прямо по курсу такой гигантский склад сокровищ, свезенных со всех испанских колоний. Надо действовать, как Френсис Дрейк и Генри Морган. Захватывать то, что тебе надо, а не ждать. Понял?

− Ага, понял.

− Ты что делать собираешься?

− Когда?

− Сегодня.

− Не знаю… Только что чудом сбежал от Барни. Он появился, как только я усомнился в себе, и попытался отравить. Представляешь?

− Представляю, − сказал Беря. − Я не пью

− Я тоже.

− Значит, уходим в море?

− Ничего другого не остается.

− Короче, старик, не кисни. Я уже начал мозговать, что делать.

− Я и не кисну. Только чего тут мозговать, нам нужны либо деньги, либо человек, готовый потратиться на нашу безумную идею с кораблем. Хотел занять у Веселого, но он купил себе «Опель».

− Есть у меня такой человек.

− Кто?

− О, всё, реклама кончилась. Сейчас расскажут о землетрясении в Порт-Рояле. Перезвоню! Есть человек! Не знает, куда деньги девать!

С реки задувал чуть прохладный ветер, кричали чайки. Люди ходили толпой по набережной, многие купались. Жара пригнала их к воде, и они были вынуждены думать только о ней.

22

Специально было выбрано кафе или нет, я так и не понял. Но называлось оно тематически − «Три капитана». И мы сидели там втроем: я, Беря и Юра, который с бериных слов обладал сказочным богатством и мог помочь деньгами. В том, что они у него есть, я не сомневался. Судя по тому, как вёл себя Юра, можно было даже предположить, что он не прочь и поделиться. Однако что он потребует взамен? Тут я терялся в догадках.

Смотрелись мы довольно странно. Беря перед встречей что-то употребил и озабоченно глотал пепси. Юра курил одну за одной Danhill из портсигара и цедил дорогой бренди, от него нещадно несло парфюмерией. Я пил зеленый чай и уворачивался от табачного дыма.

Встреча мне казалась бредовой.

− Парни, давайте сразу решим, будем заниматься этим или нет, − чтобы не прервался контакт, взялся за дело Беря.

− Чем? — сразу спросил Юра.

Игра началась, слово было за мной.

− Уазик, − проговорил я и замолчал, поняв, что ухватился не за тот край.

По новой было сложнее. Подняв руку, я погрозил пальцем воздуху и произнес небольшую тираду:

− Что такое море в собственном смысле этого слова? Платон говорил, это Атлантический океан. Я говорю − это жизнь. Чтобы покорить море, нужен корабль. Если ты один, парус можно поднять и внутри себя. Если набирается целая команда, такой вариант отпадает. Сложность в том, что мало кто может позволить себе покорять море. Скорее происходит наоборот, многие покоряются действительности, не зная, как с ней совладать. Надежда появляется, когда жизнь, то есть море, выбирает тебя. Поэтому вернемся к Сократу, а именно к его рассказу о прекрасной земле, которая относится к нашей земной обители, как берег моря к подводным глубинам. Он говорил, что мы живем на дне глубокой впадины, заполненной воздухом, а там, за краями воздушного бассейна, располагается истинная Земля. Чтобы попасть туда, нужно очиститься от лишнего и сделать верный шаг.

Беря кивал, а Юра потряхивал головой и шевелил конечностями, словно был в наушниках и слушал запись The Who «I can’t explain». Я видел, что он плохо понимает, о чем ему толкуют. Он хотел чувствовать превосходство, но не знал в чем.

Закончил я так:

− Был такой полководец Нитта Ёсисада. Будучи в окружении неприятеля он отсёк собственную голову и похоронил ее, прежде чем умереть. Можно сказать, что у нас тоже есть такая возможность.

Юра был потрясен, от его игривости ничего не осталось. Он хлебнул своего душистого пойла и нервно проговорил:

− Я не буду.

− Это в переносном смысле, − объяснил Беря.

Юра не поверил и с ужасом посмотрел на меня. Беседа зашла в тупик.

− Давайте смотреть на вещи реально, − попробовал спасти ситуацию Беря. — Мы тут все бредим морем, и поэтому нужно действовать сообща.

− Не, ну если хотите, можем открыть передвижной ресторанчик «Убрать якоря», − предложил я. — Будем зарабатывать на морепродуктах и коктейлях, а летом ездить с подружками в Крым.

Как будто услышав меня, из стареньких музыкальных колонок на стойке бара энергично запел женский голос в сопровождении эстрадного оркестра:

− Не виновата я, что море синее! Не виновата я, что волны сильные! Не виновата я, что ты обиделся! Что мы с тобой сто лет не виделись!

Лично для меня это был удар ниже пояса. Я тотчас вспомнил Дашу, зачесались глаза, засвербело в носу и горле.

− Наливай, Кирос, − шепнул я Юре. — Мирное время и.. стекло. Досуг превыше обладания девушкой..

Юра посмотрел с еще большим ужасом.

Вскоре я пил из мороженицы, называя ее чашей с цикутой, и говорил, что истинная любовь — желание справедливого блага.

− Какого еще, млять, справедливого блага? — хватался за меня Юра и жутковато вращал зрачками. − Ты чё мелешь?

− Ты еще молод, Алкивиад, тебе не понять, − отпихивался я. — Повзрослеешь, когда поймешь, что пьянство не рождает пороки, оно их обнаруживает.

Кончилось тем, что Юра швырялся деньгами и кричал, что купит нас с потрохами. Подошедшей охране, я объяснил, что шумный мужик посторонний и подбивает на должностное преступление. Юру уже невменяемого потащили к выходу.

− Мы должны Асклепию петуха! Так отдай же, не забудь! — прокричал я вслед, чувствуя, что мои мозги снова встали набекрень.

Нас тоже попросили убираться.

− Ты себя странно ведешь, что-то случилось? — спросил Беря, выводя меня из зала.

Я собрался громко ответить словами Сократа: «В каждом человеке есть солнце, только дайте ему светить!», как из оживших динамиков доверительно запел наиприятнейший лирический баритон:

− Когда уходит женщина, бессмысленны слова. Когда уходит женщина, она всегда права.

Соленый океан хлынул из глаз и потащил сердце под киль − кромсать на лоскуты. Рыдания мои долго не знали предела, так я и почил в них в бесславном забытье.

23

Один мой друг философ как-то заметил, что деньги должны выглядеть иначе, в виде жидкости или лучше смазки, чтобы повозка жизни была менее скрипучей. Можно поспорить, но ведь не с чем.

− Хоть бы пару сотен, − простонал Беря.

Мы лежали на полу в квартире, где Берю на пару дней приютила случайная подружка. Пустые карманы и никаких воспоминаний о том, где, что и как было ночью. Судя по нашему виду и состоянию, мы прошли путь из глубокой сократовской впадины наверх и обратно.

Я спасался тем, что лежал молчком и сочинял письмо, рисуя к нему картинки на клочке бумаги, подложив латинский словарь.

Здравствуй, Валя! Не подумай, будто путешествие не заладилось, раз пишу тебе так часто. Хотя для продвижения нашего мероприятия и не хватает немного средств, уверен, они скоро появятся. А еще если добавить чуть безумия, или нет, лучше храбрости. В общем, расскажу одну историю, уверен, ты всё поймешь. Потому что ты — умница!

Удача Пьера Леграна

Отвратительное настроение мучило Пьера Леграна уже неделю. С той поры как он покинул Дьепп, это был самый жестокий приступ меланхолии. Сколько прошло лет среди островов Карибского моря, а вот такой гадости от судьбы получать не приходилось. На судне ни капли воды, из продуктов только несколько кусков гнилого мяса, но главное — команда, которая разуверилась в везении своего капитана.

Долгие годы Пьер угробил на то, чтобы, как говорится, обнять судьбу за плечи и разбогатеть. Он был уже не молод, а всё еще гонялся за удачей на четырехпушечном люггере вокруг Эспаньолы в надежде выпотрошить солидный куш.

И почему так не везет, сокрушался Пьер Легран. Один из коллег по цеху уже получил титул баронета, другой стал кавалером ордена Подвязки в награду за разбойничьи подвиги. А он всё еще тощий и вечно голодный морской волк, рыщет и рыщет, кажется, навсегда позабыв, что такое спокойная жизнь.

— Где же везение, черт его раздери! — громко выругался Пьер.

— Чего? — спросил корабельный хирург Томас Торн.

Томас был еще более потерянный, чем капитан, на корабль он попал по чистой случайности. Скрываясь от карточных долгов, он столкнулся с Леграном в порту Санта Доминго, и тот спрятал его в трюме до выхода в море.

— Ничего, — сказал Легран, — еще пара дней и нам крышка. Разорви меня гром!

Хирург был единственный человек на корабле, кому Пьер доверял полностью.

Судно, на котором вместе с капитаном Леграном плыли двадцать восемь вооруженных до зубов и обученных всем тонкостям морского грабежа компаньонов, сейчас походило на драный кафтан. Истертое и потрепанное до неузнаваемости оно само проклинало упрямого капитана, не позволявшего пристать к берегу.

Во что так упорно верил Пьер Легран, не знали даже корабельные крысы, прятавшиеся от голодных моряков. С каждым днем капитан урезал паек, выдавая по куску буканьерского мяса и глотку воды. То ли он сошел с ума и ждал смерти, то ли действительно верил в себя.

День, когда кончилась вода в последней бочке, выдался жаркий, без жалости палило солнце. А кругом соленое море и ни единого паруса.

В полдень, когда от жары казалось, что до захода солнца никто не доживет, Пьер Легран тупо смотрел на карты, намечая завтрашний маршрут. Еще от силы день-два и команда поднимет бунт, прирежет его и сбросит в море. В этом капитан не сомневался и спокойно ждал.

— Вижу! Вижу! — вдруг заорал впередсмотрящий. — Корабль!

Сердце у Леграна ёкнуло, как в первый раз, когда он понял, что быть свободным моряком ему по вкусу.

Пьер Легран не спеша вышел на палубу. Целых три испанских галеона гордо двигались своим курсом от Кубы. Чтобы напасть на них, нужно было еще чуть-чуть безумия. Если бы команда еще несколько часов побыла на пекле, то к вечеру точно решилась бы на такое отважное самоубийство.

С голодной тоской в глазах матросы провожали богатую добычу. Она оказалась им не по зубам. Закурив трубку, Пьер Легран спокойно подумал, что сегодня ночью матросы, как пить дать, его прирежут. После такого потрясения им нужно будет пустить пар.

— Должен быть последний шанс, — неуверенно сказал корабельный хирург, стоявший рядом.

И тут на горизонте появились еще паруса. Тем же курсом следом за тремя галеонами шел флагманский корабль. Почему он отстал, было не понятно. Скорее всего потому, что на борту его было не меньше сотни орудий, и он не боялся никого. Так или иначе, но он шел один.

Пьер сразу понял, что нужно делать. Он приказал нагонять корабль.

Расчет был правильный. На борту огромного галеона вряд ли могли даже предположить, что такое корыто их атакует. На этой щепке могли только нуждаться в помощи.

Когда офицерам и капитану, игравшим в просторной каюте галеона в преферанс, доложили о том, что приближается судёнышко похожее на пиратское, они как раз выложили на стол по хорошей ставке.

— Может, зарядить пару орудий, — предложил кто-то из офицеров.

— Сколько орудий у них? — спросил капитан у матроса.

— Не больше четырех. Да и вид у корабля такой, словно он уже побывал в хорошей переделке.

— Тогда втащите его на борт, как куль. Ха! Ха! — засмеялся боцман, глядя в свои карты.

— Узнайте, что им надо, — сказал капитан. — Если это англичане, можете пустить их на дно без доклада.

Пьер даже не подбадривал своих матросов, он только объяснил, что нужно делать:

— Пока будем подплывать к ним, они будут гадать кто мы и что с нами делать. Без оружия в руках мы быстро забираемся на борт. Оружие брать только то, которое можно спрятать и легко достать. Если все офицеры в такую жару сидят на задней палубе в каюте и играют в карты, матросы первые минуты будут в замешательстве. Я с половиной команды захватываю офицеров, боцман с остальными пороховой погреб. На всё про всё у нас столько время, сколько уходит на кружку рома после долгого плавания.

Люггер Пьера Леграна был уже у самого борта.

— Эй, вы! — крикнул часовой оборванным безоружным людям похожим на стаю голодных собак. — Кто вы? Чего вам нужно?

В ответ бродяги полезли на борт да так ловко, что часовые лишь успели открыть рты от удивления. А закрывали их уже под дулами пистолетов.

Последним из трюма вылез корабельный хирург. Вообще-то, врачам и так запрещалось участвовать в абордаже, но в этот раз Томас избежал драки, исполняя особое поручение Леграна. Капитан приказал сделать в судне пробоины, чтобы не было возможности отступать.

Когда Пьер во главе своих людей ворвался в каюту, где играли в преферанс, там уже было неспокойно. Боцман отхватил всю ставку и огрызался на первого помощника капитана. По пуле от пиратов получили оба — один в руку, другой в бок.

— Дьявол на мою душу! Что здесь происходит? — выругался капитан, прежде чем на его голову обрушился сильный удар рукоятью пистолета.

Остальным объяснили, что происходит, когда их связали и спустили в трюм. Не прошло и получаса, а судно уже было в полной власти пиратов.

Выяснив, что галеон ни больше, ни меньше, а флагман «серебряного флота», пираты чуть не сошли с ума от радости. Сокровищ было столько, что на них можно было купить половину испанской флотилии. Не говоря уже об огромном количестве запасов воды, продовольствия и оружия.

Это была не просто удача, это был джек-пот, который выпадает пирату один раз за жизнь. Пьер сразу нашел, что сказать своим людям:

— Свободные моряки, вы получили, что хотели! Теперь нет никаких препятствий к той жизни, о которой вы мечтали. Мы можем захватить любой корабль, набрать сколько угодно солдат и захватить какой нам приглянется богатый портовый город. Но можем также купить себе и спокойную размерную жизнь, не зная нужды и забот. В Европе, в Южной Америке, в Индии, где угодно. Что бы мы ни выбрали, мы заслужили это. Только отчаянным поступком можно заслужить милость судьбы и уважение товарищей. Ведь было безумием нападать на этот корабль, и если бы мы его не захватили, то так бы и остались храбрыми безумцами. А так мы счастливчики!

И тут Легран стал палить из пистолетов в воздух. В эйфории никто не обратил внимания на Томаса Торна, который, выслушав капитана, взял немного золота, оружие и провизию, скинул всё это в шлюп, спустил его на воду и, перекрестившись, отчалил.

Вот так вот, Валя, как только мы решим, что нам важнее — результат или само движение к цели — то и дело будет на мази. Cetra amittimus dum incerta petimus.

Досочинив письмо, я поглядел на Берю. Тот смотрел сквозь меня, в его зрачках читалась трудная судьба бродяги. Он вряд ли понимал, что, гоняясь за сомнительным, упускаешь верное.

24

Вечером я сидел в знакомом баре, где ошивался последние два года. Бармен наливал из бочки в долг. Я радовался за себя и за Берю, которого забрала соскучившаяся по неутомимому мужику подружка. Мучимый легким чувством стыда в целом я был доволен жизнью.

− Послезавтра уезжаю на море, − сказал бармен, − в гробу я видел эту жару. Буду купаться, пить вино, есть шашлык и наплевать на всё.

− И правильно. Если сам не решишься свалить отсюда, то тебя унесут на руках прямиком в могилу, − поддакивал я.

Приходу Игорька я обрадовался, как появлению лучшего кормчего, позвал за свой столик и стал рассказывать, как продвигается идея с кораблем.

− Наверное, я заигрался? Просто несет куда-то, а остановиться не могу. Что? Я большой мечтатель? Ну.. Дело ведь не в этом.

− Знаешь, Хаксли говорил, каждый должен найти способ жить в этом мире, чтобы не быть его пленником. Жить во времени, и не дать ему захватить себя целиком, − сказал Игорёк. — Может быть, ты нашел именно свой способ, и тебе нечего бояться. Просто будь внимателен к мелочам и осторожен.

− Слушай, дружище, у меня уже развивается комплекс неполноценности, когда ты начинаешь говорить, − признался я. − В твои годы я все-таки больше думал о вечеринках и хорошеньких девочках. А Хаксли вроде спасался кислотой?

Игорёк недовольно покачал головой.

− Однажды я подумал, так ли незыблемо стоит Олимп посвященных, − сказал он так, словно однажды подумал о том, что пришла пора пить кефир собственного приготовления. − И сделал вывод, что, если хочу попасть туда, начинать нужно прямо сейчас. Поэтому я не отступаю ни на шаг от своей цели приподняться над тяготами жизни через понимание сути простых вещей.

− Если будешь на том Олимпе, свистни, как добраться побыстрее, − засмеялся я, заметив, что на меня смотрит женщина.

Она сидела за последним столиком в глубине зала и ничуть не смущалась того, что проводит здесь время одна. Женщина была хороша и ухожена, на вид не из тех, кто ежедневно ходит на работу. Она могла быть актрисой или танцовщицей, но скорее просто жила за счет любовника.

− Мое сознание и тело чисты. А без этого тщетно сдвинуться вперед, только по кругу, − говорил Игорёк.

Но я его не слушал.

Внимание женщины было не случайным. На мне была безрукавка в синюю полоску, и глаза мои блестели, как две Собачьи звезды. Случайностей тут быть не могло.

25

Любовь − она бурная и грозная, как убийство, говорил один из героев Гамсуна. С ней трудно сторговаться и договориться об отсрочке, она делает свое дело уверенно.

Последнее время я жил одной надеждой, что Даша вернется, и никакая другая женщина не сможет ее заменить. В этом было столько боли и слабости, что выход казался близким.

− Что-то ты грустный какой-то, а? — спросила женщина.

Мы стояли возле ее загородного дома и целовались, как плюшевые мишутки в детской игре.

− Зайдешь? — спросила женщина.

Она была замужем, на безымянном пальце блестело обручальное кольцо.

− А супруг где? В командировке?

− На работе, − улыбнулась женщина. − Он подводник

− Чем же я лучше подводника? — решив, что она шутит, спросил я.

Женщина нежно провела ладонью по моей небритой щеке.

− Ты похож на Ивэна Макгрегора, − повторила женщина. Первый раз она так сказала, когда мы познакомились в баре. − Он мой любимый актер.

Женское внимание мне льстило, только если женщина хотела взять ровно столько, сколько я мог дать. Как Ивэн я не имел ничего, да и похожим на него мог показаться только после основательной порции абсента.

− Угостишь чем-нибудь? — спросил я, разглядывая массивную входную дверь.

− Муж пьет ром, − сказала женщина.

− Дубовая, − кивнул я на дверь.

− Ага.

− Открывай.

Судя по обстановке, муж и в самом деле служил во флоте. Дом в три уровня походил на полубак и квартердек с кают-компанией и нактоузом. Подводник был мужик хоть куда, помимо жены содержал еще двух любовниц. Хоть это и говорила его жена, можно было не сомневаться.

− Ты не представляешь, − старался я заболтать хозяйку, пока исчезали запасы ее мужа, − как здорово, что ты живешь с моряком. Настоящая жизнь в воде, там свободно и чисто, рыба всегда свежая есть. А земля только несет бремя разрозненных знаний, ушедших под воду. Если бы дельфины могли говорить, а этруски и баски помнили, кто их предки, мы бы не ковырялись здесь в завалах еды и техники, как бродяги на элитной помойке. Всем глубоко наплевать, что творится на земле, тем более, вряд ли, это надолго. Тонны воды давят нам на темя, наше прошлое и будущее сокрыто водой. Да, ты прекрасна, но не знаешь, кому обязана своей красотой. Твоему мужу моряку, это он делится с тобой энергией воды. Будьте красивы и здоровы, как вода, говорили древние греки! Хотя, если снится моряк, это не всегда хорошо. Сон о моряках обещает увлекательное путешествие, но если моряк приснился девушке, то ей грозит разрыв с возлюбленным из-за легкомысленного флирта. Ха-ха! Еще хуже, если девушка увидит себя во сне моряком, это предвещает, что скоро она не сможет отказать себе в удовольствии совершить что-то неприличное и рискует потерять друга. Ха-ха! Тебе не снилось накануне, что ты в кителе, в клешах или в темно-синем жакете с металлическими пуговицами? А, проказница?

Я долго бы не затыкался, если бы не заметил, что женщина уснула, уткнувшись носом в подушку. Она посапывала, как уставший наигравшийся ребенок.

Почему-то было грустно наблюдать чью-то безмятежность. Я дотянулся до радиоприемника и включил негромко. В темноте запел уставший голос раскусившего жизнь мужика:

− Ты спишь и не знаешь, что над нами километры воды, и что над нами бьют хвостами киты, и кислорода не хватит на двоих, я лежу в темноте…

Ничего удивительного, подумал я, ведь не один я такой догадливый.

26

Кто я такой? Почему моя мечта о море, как инстинкт самосохранения, и не надо выбирать судьбу, она меня уже выбрала? Как я попал в мир, с которым у меня так мало общего? Моя голова раскалывалась от этих вопросов. Я открыл глаза.

− Кто ты такой?! — кричала надо мной женщина.

− Хорошо же ты вчера набралась…

− Кто ты такой?! Как ты сюда попал?! — женщина стучала кулачками по моей голове.

Мне встречались такие заполошные, у которых после беспокойного вечера отшибало память по утру. Сказать было нечего. К тому же с опухшей рожей я совсем не походил на Ивэна Макгрегора.

− Осенью двухтысячного года мы ходили с твоим мужем на Аляску, − пытался я хоть как-то выкрутиться.

− Держись от меня подальше, прохвост! — хлестала меня женщина.

− Это недоразумение, я не…

Наверняка женщина на завтрак глотала какие-то таблетки, другого объяснения ее безумию не было. Я не сказал и десяти слов, как она вытолкала меня с черного хода.

На улице я долго не мог прийти в себя. Мутило, как будто внутри гнила рыбья требуха. Прикидывая, как выбраться в город, я дошел до перекрестка, где стояли мусорные баки. Дальше жилья не было. И тут меня вытошнило от вони. У бачка копошился старик, я сразу узнал того безумца, испившего эликсир молодости. Старик тоже признал меня, он так и сказал, отрываясь от находок:

− Я знаю, кто ты такой. Ты тот парень, которому эликсир молодости отшиб мозги.

− Точно, а ты тот самый старикан, которого эликсир чуть не вогнал в могилу. Ты единственный, кто помнит хозяина.

− Твоя половина у меня, − сказал старик.

− Это много? Хватит на поход к массажисту?

Старик сделал жест, показывающий, что он хочет обнять мир, а может — постучаться и войти в тысячу и одну дверь.

27

Много разных встреч, случайных и предполагаемых, происходит с человеком. Но в итоге оказывается, что их было всего две-три, после которых жизнь по-настоящему изменилась.

Старик подбрасывал в костер обломки мебели. Мы сидели под обрывом у реки и жарили на кленовых ветках дешевые сосиски, как заправские бродяги.

− Все кругом говорят, что человек теряет связь с природой. Он хочет жить долго, чуть ли не вечно, но делает всё наоборот. Что значит быть свободным? Это значит быть живым, радостным и голодным. А разве можно быть свободным за чужой счет? Вот и я не могу быть свободным за твой счет, и отдам тебе половину. Но я хочу увидеть, что будет с теми, кто продал душу за унитаз из слоновой кости. С теми, кто похоронил себя на диване перед телевизором. Когда-то я работал контролером на железной дороге, видел разных людей, многие из них умерли, не дожив до пятидесяти. Мертвыми они ездили на работу и сидели на своих местах с такими лицами, словно мир за окном полит нечистотами. По-настоящему живых людей я встретил мало…

Старика было смешно слушать, я ничего не понимал, и развлекался от мысли, что жизнь ведет себя так паскудно. Мне казалась, что это последняя вечеринка в моей жизни, ниже опускаться было некуда.

− О какой половине ты всё время твердишь? — вклинился я в паузу, вглядываясь в обезображенное морщинами и шрамами лицо старика.

− У меня не было детей, я прожил одинокую жизнь, − продолжал он, глядя на гаснущее пламя. − Сейчас я ни о чем не жалею, но было время, когда казалось, что жизнь несправедлива со мной. Теперь я знаю, каждый получает то, что способен вынести отсюда. Здесь не дается ничего лишнего. Сначала меня преследовал огонь. Бродягой я стал, потому что сгорел мой дом вместе с женой. Я потерял последнее, когда сгорел дом хозяина, где я находил приют эти два года. Теперь меня преследует вода, каждую ночь мне снится бушующий океан.

Сосиски были готовы. Жара стояла такая, что я разделся и осторожно окунулся у берега. Левее в метрах двадцати он был замусорен, как после глобальной катастрофы, из песка торчали ржавые обломки какой-то техники, колеса и гнутая металлическая дверь. Когда я вылез, у костра лежал старый прожженный кожаный чемодан, похожий на подстреленного сотню лет назад опоссума.

− Половина твоя, − сказал старик и открыл чемодан. — Я нашел это на пожарище.

Сначала я не поверил в то, что увидел. Пока не наклонился и не пощупал. Это были деньги. Разрази меня гром, это был «уазик».

28

В баре было душно как в гробу, кондиционеры не работали, вместо знакомого бармена посетителей обслуживала выпендрежная красотка предбальзаковского возраста.

− Уехал? — спросил я об ее предшественнике.

Она молча кивнула.

− На море?

Она кивнула точно так же, как в первый раз.

− А с кондиционерами чего?

Она лишь пожала плечами.

− Пиво-то хоть холодное?

− Холодное.

− Чего такая неразговорчивая, малышка?

Малышка посмотрела так, что я вспотел лишний раз и поскорее убрался в дальний угол. А как она еще могла посмотреть? Видела она меня в первый раз, а после завтрака с безумцем я был похож на человека, который поставил на себе жирный крест.

В бар я заявился прямо со стариковских владений под обрывом. Не терпелось увидеть Игорька и рассказать о кожаном чемодане. Сотовой связью парень пользовался принципиально редко, считая, что телефон ущемляет свободу. Дома он не засиживался, телевизор не смотрел, не пил, не курил и, вообще, его единственным грешком было засиживаться допоздна в баре со мной и Рыжим.

Я ждал. Пот стекал в штаны. Когда Игорёк постучал по плечу, у меня было готово с десяток шуточек по поводу моего мокрого наряда.

− Ты чего тут делаешь в костюме водолаза? − первым пошутил он.

− Тебя жду. Сейчас утоплю твою голову, про всю свою математику забудешь. Хотя она нам пригодиться, кое-что надо будет посчитать. Мы на пороге новой жизни, юнга!

Пока я рассказывал, как неожиданно и странно обзавелся деньжатами, Игорёк не произнес ни слова. Единственным признаком удивления была похожая на альбатроса складка над переносицей.

− Ты совсем мокрый, пойдем на улицу, − проговорил он, лишь я закончил.

Мы вышли на свежий воздух, хотя таковым его можно было назвать только относительно того, что творилось в баре.

− Знаешь, Игорёк, после того как я увидел эту кучу денег, а там точно было несколько сотен тысяч, меня озарило, − не мог заткнуться я, слова вырывались как пузырьки. — Ничего не надо бояться в жизни. Не сомневаться, будто оказался во власти ложной идеи фикс. Не верить тем, кто говорит, что твои мечты просто блеф, чтобы оправдаться за никчемную жизнь. Не боятся ни жизни, ни смерти, даже когда поймешь, что отсюда не отпустят, основательно не истрепав.

Игорёк стоял задумчивый. Из бара вышел кто-то из завсегдатаев и крикнул нам:

− Адьес, амигос!

Игорёк помахал ему рукой и спросил:

− Читал «Обитаемый остров»?

− Я? Стругацких? Давно…

− Фильм Бондарчук снял.

− Не в курсе, ну и что?

— Это про нас. Мы здесь тонем в океане лжи, живем наизнанку. Массаракш.

− Чего?

− Тамошнее ругательство, означает, мир наизнанку. Невозможно по-человечески жить в таком мире. И получается, по-настоящему живут только те, кого физически корежит от всеобщего надувательства. Можешь называть их свободные люди или моряками, тоже будет недалеко от истины.

− Наверно.

− Ты ведь поэтому горишь идеей уйти в плавание, я правильно понял?

− Ага, − кивнул я тяжелой головой.

− Кстати, в книге еще были мертвые моряки на белых субмаринах. Тебя бы это позабавило, ха-ха, в общем, перечитай.

− Обязательно, как будет время. Ты едешь с нами?

Игорёк выдержал паузу и проговорил так, словно слова должны лечь в основу удивительной легенды:

− А что мне остается, когда такой случай, массаракш.

Глаза Игорька блеснули разбойничьим огоньком. По проспекту с воем промчались пожарные машины. Город стягивал свою горячую удавку.

29

Сразу после завтрака я пошел навестить старика. Купил ему приличную вельветовую куртку, джинсы, крепкую обувь и темные очки. В таком прикиде он будет похож на рок-звезду на пенсии, на отошедшего от дел Кита Ричардса, представлял я, решив, что старик отправится в путешествие с нами.

Место, где мы проводили время за уничтожением сосисок, я узнал по большой техногенной мусорке, высмотрев ее с обрыва. Старик вырыл себе землянку в глиняной части склона, он замаскировал жилье так, что я с трудом нашел. Старика в норе не было. Интуиция подсказывала − он где-то рядом.

Я вышел к воде и крикнул:

− Эй! Ты где, старик?! Это я, твой компаньон!

Присев у воды на корточки, я закурил, пустил спичку по волне и вдруг услышал слабый стон. Приглядевшись, я понял, что лежавшая в стороне куча, которую принял за ворох водорослей, была стариком.

Я подбежал к нему. Старик лежал у самой воды, как потерявший силы Посейдон, седые космы зловеще разметались в стороны.

− Что случилось, старик?

− Крысы, − прохрипел старик, − меня покусали крысы. Они напали ночью, когда я решил собрать вещи, я знал, что ты придешь и предложишь убраться отсюда. Они почувствовали, что я уйду навсегда, и посчитали меня предателем.

Я попытался его поднять, приговаривая:

− Ерунда, сейчас доберемся до больницы, там тебе сделают какой-нибудь укол, и всё будет в порядке. Мы еще сами покусаем этих крыс.

− Не надо, не трогай меня, я умираю… И должен умереть здесь у воды, а не по дороге к врачам.

Я не хотел слушать.

− Оставь меня, − потребовал старик.

Подул сильный ветер, и я послушался, лишь сказав:

− Но ведь я принес тебе одежду, я думал, что мы поплывем вместе.

Старик осторожно взял меня за руку, словно умирающим был я, и твердо проговорил:

− Я отправляюсь один и прямо сейчас. А тебе оставаться здесь, чтобы на своей шкуре познать человека, доползти последний его путь по этой земле. Помнишь, как говорил хозяин о том, что человек легким станет, своим легким зонтом в воздух себя подымет, говорить не будет и будет везде. Ты должен дожить до этого, помни. А сейчас дай мне чистой воды из канистры в землянке, внутри всё пересохло.

Легкий электрический разряд прошел через меня. Когда я принес старику воды, он был уже мертв. Его глаза смотрели в небо. Я поднял голову и увидел облако похожее на пузатый парусник. Оно продолжало добродушно раздуваться, пока не рассыпалось на белые лоскуты.

30

Выбирать УАЗ мы поехали втроем. Хотя Макс просил не мешать, Игорёк и я ходили за ним по пятам. В технике не смыслили ни я, ни юнга, поэтому со своими наивными комментариями лучше бы держались в стороне. Наш боцман-механик хорошо знал, что делал. В автосалоне среди новеньких машин он смотрелся, как Геркулес в вычищенной до блеска авгиевой конюшне.

Макс отвечал на вопросы менеджера, а мы с Игорьком с умным видом глазели по сторонам. Меня спросили только один раз: мол, какого цвета хотите транспорт.

− Не бывает ли желтого? − поинтересовался я.

Продавец с сожалеющим видом развел руками. В разговоре с Максом он несколько раз с чувством произнес «злокозненный му» и засмеялся.

Связи и умение Макса, наши деньги, которых после смерти старика стало в два раза больше, помогли за день оформить документы, и к пяти часам вечера мы стали обладателями отличной четырехколесной субмарины болотного цвета.

− А «злокозненный му» это кто? — спросил я, когда мы остались наедине с нашим новым железным другом.

− Некоторые водилы так называют УАЗ, потому что четыреста девятая резина на шоссе гудит характерное «м-у-у-у», − объяснил Макс, что-то прикручивая.

− Муу, − повторил я, стараясь изобразить гудение.

− Между прочим, некоторые исследователи считают, что прародительницей всех цивилизаций была страна Му, − встрял Игорёк. − Теперь она на дне Индийского океана, Му означало «родина».

Макс покачал головой.

− Не верите? Еще Шлиман прочитал на древнем тибетском свитке, что звезда Баль упала туда, где сейчас только небо и море, и семь городов страны Му с золотыми вратами и прозрачными храмами исчезли в потоках воды, огня и дыма. То же было написано в манускрипте майя, который нашел Кортес.

− Ты это о чем? — не понял Макс, удовлетворенно разглядывая свою работу.

− Игорёк, успокойся, − похлопал я юнгу по плечу, − ты еще группу «Звуки Му» вспомни. Звуки родины на твоем языке получается.

− Ладно. Тогда можно я спереди сяду? — подумав, спросил Игорёк.

− Садись, − согласился я, прикидывая где логика.

− Ну вот, теперь я настоящий моряк в седле, − только мы тронулись, радостно похлопал по кожаному сиденью Игорёк.

− Знакомый один рассказывал, − начал Макс, выруливая на оживленный проспект, − во времена СССР едет по Берлину наша «буханка», дребезжит и виляет, и вдруг заглохла прямо возле пивнушки ихней. А там жирные бюргеры пьют пиво и жрут колбаски, увидели они это, ну и давай потешаться над нашей «буханкой». Тут вылезает из кабины пьяный прапор, с матюгами открыл бензобак и обильно туда помочился. После этого кое-как вполз обратно и начал заводить. Немцы аж все повставали с открытыми ртами. Со второй попытки «буханка» завелась и уехала под охеревшими взглядами гансов.

− Это как? — удивился Игорёк. — Как он поехал?

− Да как-как, − усмехнулся Макс, выдерживая паузу, − бензобак переключил и поехал.

Игорёк смеялся так, что собаки, копошившиеся у мусорных баков, мимо которых проезжал наш УАЗ, долго лаяли вслед.

31

Многие великие и достойные дела были забыты по причине бега времени и гибели людей. Что уж говорить о нас, не свершивших ничего великого. Самое великое, на что я сподобился к тридцати трем годам — купить УАЗ и собрать команду. Впрочем для меня и того было немало.

Сначала мы хотели встретиться в знакомом баре, но кондиционеры там так и не починили, и мы сошлись на набережной речного вокзала. Игорёк и я пришли первыми, потом явился Беря. Макс подкатил на УАЗе последним.

− Мы теперь на колесах, − удивился Беря, впервые увидевший наше приобретение. − Чудо свершилось! У нас есть корабль! А это, я так понимаю, вся наша команда?

− В горах ждет Лёнька Голодный.

− Понятно. Значит, сначала курс на Алтай. А потом? Куда занесет?

− В планах потом на море. Давай пока прикинем, каково жить на колесах. А уж потом хоть в кругосветку.

− Это можно, не сломаемся, − хохотнул Беря.

− После того, как я по частям перебрал эту машину, она не сломается до самого Владивостока, − уверенно заявил Макс.

− Я имел в виду нас, мы не сломаемся.

− Про вас не знаю.

Игорёк поднял с земли щепку, повертел руках, переломил и бросил в воду. Глядя, как сломанную щепку закручивает волной, он задумчиво произнес:

− Помните, у Тарковского сталкер говорит, что слабость велика, а сила ничтожна. Гибкость и слабость, это свежесть бытия, а черствость и сила − спутники смерти. Отвердевшее никогда не победит. Я сейчас подумал, человек не может быть не гибким, пока живет дорогой, морем, своей мечтой. И море может быть во всем, и в музыке, и в словах, и в наших мечтах. Разве не так?

− Согласен, − Беря поглаживал теплые зеленые борта.

А я вспомнил о старике, как он неторопливо поплыл после того, как я закрыл ему веки и стащил в реку. Я попытался стряхнуть наваждение, но оно стояло перед глазами, пока на набережную не въехал повидавший жизнь «Опель».

Из окна выглядывал Весёлый. За рулем сидела его жена, а Весёлый, развалившись рядом с банкой пива, скалился, словно в кругосветное путешествие отправлялись они.

− Ну что, чуваки! − полез Весёлый обниматься, выбравшись из машины. — Вижу, вы время зря не теряли!

− Теперь время не властно над нам. Мы навечно моряки. Можешь прикоснуться к нам, и твое тело тоже не узнает тлена.

− Что ты несешь, чувак? Продолжаешь заваривать эвкалипт, ха-ха!

− Эвкалипт не нужен, хватает твоего веселья. А все-таки почему ты не с нами?

− Я с вами, капитан Фома, с вами. Но я женат, и этим всё сказано.

− Я не в претензии, у тебя прекрасная жена, она похожа на русалку, — приветствуя, обнял я жену Веселого. − Рано или поздно она утянет тебя на дно житейского моря.

Мы щурились от солнца, наблюдая за прогулочными катерами. Люди возвращались с дач, с прогулок, они не могли покинуть город надолго. Они вдохнули в него жизнь и оказались в его плену. Они были уверены, что в городе довольно сносно и спокойно, даже если всю жизнь искать питьевое золото и философский камень. А если смотреть на жизнь с цинизмом и снисходительностью, здесь всегда твое место и время.

Но город очень быстро лишает человека гибкости, и только тот, кто не несет на себе печать его твердых законов, может обрести спасительную слабость.

32

В движении зачастую столько превосходства над покоем, что хочется быть стрелой или парусом. Превосходство не в суете и не в бултыхании, а именно в движении, когда ты не часть броуновского безумия, а намагничен целью.

Наш УАЗ неспешно катил через город. Последние приготовления были приятны, и торопиться не имело смысла. Выезд назначили на следующее утро. Завершение экипировки было лучшим способом попрощаться с городом, не смотря на то, что вечера по-прежнему стояли жаркие, иссушающие до удушья.

УАЗ притормозил на светофоре. Наблюдая за людьми, идущими по привычным делам, я невольно ощущал преимущество. Когда благодушие достигло вершины, и я был готов запеть — я увидел жену.

− Даша, — воскликнул я.

Она стояла лицом к лицу с нарядным мужиком, похожим на жиголо. Улыбаясь, он что-то оживленно говорил. Потом нежно взял Дашу за руку и увлек в кофейню. Она покорно пошла, чуть склонив голову и улыбаясь, что означало − она счастлива. Петь мне расхотелось, чувство значимости сменилось растерянностью.

Мы проехали через большой мост. Сверху я видел, как два катера гонялись друг за другом. Вернее белый катер шел прямо, рассекая реку посередине, а второй, синий, кружил, заходя то слева, то справа. В воде отражалось заходящее солнце, делая реку немного кровавой.

− Остановимся здесь, − предложил Макс на набережной, − я в магазин автозапчастей, надо купить кое-что в дорогу.

Мы пришвартовались в квартале от клуба, где выступала Валя.

− Сегодня четверг?

− Четверг, − кивнул боцман.

Условившись встретиться через полчаса, я тоже покинул борт.

В темных очках и вельветовой куртке, купленной старику, я прошел к барной стойке и спросил коктейль.

− Какой вам? − без интереса проговорил бармен.

− Любой. Морской.

− «Черный шторм» или «Морской бриз»? − лениво предложил бармен.

− Наливай шторм.

На сцене завершала саунд-чек рок-группа. Валя стояла среди музыкантов, держа в руках вместо привычной флейты саксофон, потертый, видавший жизнь Weltclang перламутровой отделки и с золоченым раструбом. Обхватив инструмент, Валя смотрела вверх, словно вместо потолка перед ней распахнулись небеса. Вдруг она перевела взгляд на меня, я судорожно глотнул коктейль, расплескав на новый пиджак. Посмотрел на темные пятна и с деланным спокойствием под звуки саксофона двинулся обратно.

На выходе я споткнулся о порог, чуть не упав плашмя, успев упереться руками о тротуар. И вдруг понял, что прежним уже не войду сюда никогда.

33

Что из провианта брали с собой в плавание моряки? Перечень привычных продуктов, грузившихся в трюм, был нехитрый: бочки с пресной водой, мука, сухари, солонина, масло и уксус, хорошо если к этому добавляли фасоль, рис и сыр. Обязательно брали и пополняли запасы лимона и чеснока против цинги и рахита, по возможности яблок от анемии.

Да, насчет выпивки. Тоннами грузили вино и ром. Хотя моряки предпочитали пить ром в чистом виде, на корабле пьянство во время плавания каралось, и чаще ром служил обезболивающим и ободряющим средством. Судовой врач всегда держал его под рукой. А коктейль типа «Объятий дьявола»: ром с бренди, соком лимона и специями, − валивший с ног самых крепких парней, делали по особым случаям.

Из всего перечисленного мы сложили в трюм нашего сверкающего новыми бортами трекатра две канистры пресной воды, несколько головок сыра и чеснока, копченной колбасы, мешок сухарей, три кило зеленых яблок и десять литров вина.

В нескольких километрах от города УАЗ пристал к обочине, команда решила выпить из термоса по стаканчику пуэра за хороший ход. Утро выдалось на редкость погожее, завораживая небом цвета безмятежной морской волны. В такое утро веришь, что в жизни невозможно разочароваться.

Макс сидел за рулем, дымил сигаретой и чему-то улыбался. Игорёк раскрутил термос и подмигнул мне:

− Знаешь предсказание Нострадамуса на этот год?

− Смеешься? К чему оно мне? А что? Что-то интересное?

− Временны все, и следа не оставят, но знатный отступит, бродяге победа.

− И что это значит?

− Ничего особого. Просто пришло время сбываться чему-то менее важному, но необходимому.

− Ну раз так, вперед, навстречу приключениям.

− Даешь поворот винта!

− В смысле поворот винта?

− Тьфу, перепутал, даешь полный ход корабля!

− Ты так не путай. Я помню, ты же и рассказывал про «поворот вина», пытку времен инквизиции − на голову обруч и медленно затягивают винтом.

− Никаких обручей на голове, − засмеялся Игорёк. − Теперь надо думать только хорошее.

Беря помахал рукой проезжавшему огромному, как танкер, автобусу с молодыми спортсменками на борту:

− Девчонки! У нас одна дорога! Мы в одной лодке! Я люблю вас!

Спортсменки смеялись и махали в ответ. Я подлил в пуэр по немного вина.

− За удачное плавание!

− За семь футов под килем! — поддержал Игорёк.

Мы с чувством чокнулись.

− Ну что, по местам, − предложил я. — Или может есть вопросы?

− У матросов нет вопросов, − сообщил довольный Беря.

У матросов нет вопросов, каждый сам себе вопрос. Хотя один вопрос на всех найдется: где же завтра придется проснуться − на суше, на море или на его дне.