Охота на Смерть. Кризис веры

Станислав Тукаев, 2021

Система Небесного судопроизводства столкнулась с невиданным ранее кризисом: распределение человеческих душ между Раем и Адом нарушено, а Чистилище оказалось переполненным. Смерть – будучи Верховным судьей – не видит иной возможности разобраться в случившемся, кроме как самому возродиться в человеческом ребенке. Сможет ли он предотвратить назревающую войну между ангелами и демонами, или этот план обречен на провал? Комментарий Редакции: Нетипичный взгляд на такой привычный дуализм мира – доброе и злое, хорошее и плохое, ангелы и демоны. А посреди этой черно-белой амбивалентности – Смерть, которая (или, все же, лучше сказать – «который») предстает не обезличенным явлением, а вполне отчетливым персонажем. Очень нестандартный подход к воплощению архаичных образов: он непременно привлечет даже самых искушенных читателей легкостью языка, живым слогом и обескураживающим финалом.

Глава 1. Реформа Небесного судопроизводства

1

Получив назначение, Смерть прошел в кабинет, где ранее размещалась коллегия из трех судей высшей категории, и неторопливо осмотрелся. Просторно. Статусно. Все ровно так, как он того не хотел, если бы кто-то поинтересовался его мнением на этот счет. Но его согласия на вступление в новую должность никто не спрашивал. Вместо этого его поставили перед фактом, что отныне он не мрачный жнец, а судья Небесного или как его еще называют Страшного Суда. Более того Судья Верховный и Единоличный, в чьи исключительные обязанности входит определение: праведная перед ним стоит душа или грешная, в Ад она отправится или в Рай.

Из обычного проводника — в вершители человеческих судеб. Менее чем за сутки. Ровно столько затратилось времени на то, чтобы вручить ему новые регалии взамен старых, выдать список нормативно-правового базиса обязательного к изучению, провести обзорную экскурсию и представить коллективу. Ему даже толком не разъяснили, почему бывший судебный состав в одночасье сложил с себя полномочия, а главное, почему единогласно проголосовал именно на его кандидатуру. Лишь пожелали удачи на трудовом поприще и настоятельно порекомендовали не затягивать со вступлением в новую должность. Не дожидаться приемника, ибо грядет реорганизация и расширение функционала, а начинать вникать в текущие дела, все «старые» сдавая параллельно.

Но и без настоятельных рекомендаций Смерть не стал бы с чем-либо затягивать. Это было в его, даже не в правилах, в венах: задача поставлена — контроль исполнения излишен. Тот, кто дал ему эти рекомендации, о данной черте его характера был прекрасно осведомлен. Тем не менее не просто их ему дал, а скрупулезно разъяснил каждый пункт.

Дверь за собой Смерть захлопнул.

Не с целью дать всем понять, что больше не потерпит к себе такого отношения, сколько выпустить пар. Не стоило начинать новую трудовую деятельность с тяжелым сердцем.

Именно поэтому дальше этих нескольких секунд проявления слабости дело не пошло. Смерть отдавал себе отчет в том, какая на него теперь возлагается ответственность. По той же причине он не воспринимал на свой счет — кем она возлагается и как. Он давно привык к тому, что чем меньше сошка, тем больше она кичится той властью, которой наделена.

Он же, наоборот, во власть никогда не рвался. Но и обделен ею никогда не был. В его жизни ее всегда было больше, чем требовалось. Несоизмеримо больше. В свете последних событий, так и вовсе перенасыщение для его скромных амбиций.

Однако для кого-то его слишком стремительный взлет по карьерной лестнице, очевидно, таковым не являлся. Будь ноша непосильной, на него бы ее не взвалили. Значит, этот кто-то или эти кто-то знают о нем что-то такое, что Смерть не знает о себе сам. Не исключено. К тому же сверху виднее. Эталонная работоспособность, высокая стрессоустойчивость, должное смирение — эти качества вполне могли найти должный отклик в умах тех, кто сделал на него ставку в этой непростой миссии. По-другому свое назначение Смерть не воспринимал: на него возлагалась Миссия, ни что иное.

Голова шла кругом только от одной мысли о том, сколько всего предстоит сделать. При этом Смерть понятия не имел с чего ему лучше начать. С того что требовалось сделать «еще вчера»? Или с того, что «позавчера»? Тогда «еще вчера» перенесется на завтра и добавиться к тому, что запланировано на сегодня, что снова чисто физически за один день не сделать. И все придет к тому, что «снежным комом» его размажет по брусчатке поверивших в него сограждан.

В одном из книжных шкафов Смерть заметил встроенный мини-бар. А в нем все то, чем можно было быстро и со вкусом понизить внутричерепное давление. И пусть самое ценное, судя по полупустому состоянию полок и бутылок, бывшие владельцы если не выпили, то забрали с собой, всяко разного там оставалось еще немало. На его непривередливый вкус, даже много. Хотя, с учетом того, сколько ему всего предстояло сделать, в самый раз. За встроенный ледогенератор отдельное спасибо.

На этом благодарственная часть к предшественникам заканчивалась, начиналась критика. Прежде чем что-то сделать, Смерть всегда все тщательно продумывал, планировал, искал подводные камни. Для этого ему требовалось сосредоточиться, откинув все лишнее: второстепенные мысли, пустые обиды и прочее мирское. В частности, он особо не переносил на дух неоправданное проявление роскоши. Именно посреди таковой он в настоящий момент оказался, настолько излишней, что неприятен ему был даже ее запах.

Распахнув настежь окна и соорудив нехитрый коктейль из двух кусочков льда и несоразмерно большой порции виски, Смерть подошел к столу и нажал кнопку вызова секретаря.

— Да, Ваша Честь? — тут же отозвались в коммутаторе.

Смерть сделал глоток и отставил стакан.

— Дорогуша, вызови ко мне кого-нибудь из Эксплуатационной службы.

— Хорошо, Ваша Честь. Если спросят зачем, что им ответить?

— Хочу провести здесь перепланировку…

2

В то время как Смерть обустраивался на новом месте, на его старом приютились 5000 новоиспеченных мрачных жнецов. И за тот объем работы, за который он испокон веков отвечал единолично, теперь стала отвечать целая Служба. Когда Смерть об этом узнал, то чуть не рухнул со стула. Хорошо, что он в этот момент стоял.

Однако стул все-таки пострадал. Вернувшись после непростого рабочего дня домой, Смерть швырнул именно этот предмет мебели об стену. Доламывал он его уже об пол со словами:

— Почему… мне… не пришло… в голову… уточнить… подробнее… о каких… именно… надежных… руках… идет… речь?!

Чем до смерти перепугал слугу:

— У вас все нормально, Ваша честь? — ворвался он в его покои, вооруженный шваброй.

— Все нормально! — рыкнул на него Смерть. Увидев швабру, он указал на обломки: «Прибери здесь». — Сам же вышел подышать свежим воздухом.

Довольно скоро Смерть пришел к выводу, что никому на его месте такое не пришло бы в голову. Не в смысле разнести вдребезги стул, а уточнить на счет приемников. Вернее, их количественного состава.

«Я думал, их будет двое-трое, максимум пятеро. Но не столько же! — размышлял он уже про себя, дабы не привлекать внимание окружающих. — Зачем?! Каждой человеческой душе по персональному жнецу? В этом их расширенный функционал?! Это же безумство какое-то!»

Усугубилось все тем, что по прошествии самого незначительного периода времени, неоправданное количество жнецов отошло на второй план, на первый вышло, что у них всех не из того места растут руки. Практически с первых дней функционирования новой Службы доставка душ почивших на Небеса начала происходить с задержками, отчетность сдаваться с ошибками, а по мелочам так и вовсе набегал целый список нарушений, дочитав который до конца, забываешь, что было в начале и приходится перечитывать заново. Притом что в голове, если вникать в суть прочитанного, оно укладываться всячески отказывалось. Получалось, Смерть веками выстраивал имидж профессии мрачного жнеца, а наспех собранные сотрудники в одночасье обдискредитировались.

Естественно, он не мог оставаться в стороне. Однако все его рационализаторские предложения как будто никто не слышал. А если слышал, то не понимал. Либо понимал, но как-то неправильно. Словно бьешься-бьешься, наконец-то, пробиваешься сквозь стену безразличия, а за ней изможденную голову ждет новая стена — стена умственной ограниченности. Еще более крепкая и на ней табличка: «Долбить можно круглосуточно: хоть в тихий час, хоть в выходные, хоть ночью». Все без толку! А самое неприятное — ему намекнули, что волнует его вовсе не то, что должно волновать: теперь он — Судья, все остальное — дела давно минувших дней, как бы сильно к чему-либо он бы там не прикипел. Система! Либо ты в ней, либо она в тебе.

Окончательно тучи сгустились, когда Смерть получил известие о назначении Главой Службы мрачных жнецов Сира Орхуса. Он знал его еще со времен их совместного обучения в Небесной Академии, но лучше бы не знал вообще. Более наинедостойнейшего кандидата не сыскать. Холодный, расчетливый, скользкий и изворотливый, одним словом, ползучий гад; с характерным раздвоенным языком, символизирующим раздвоение его мыслей.

Однако на личности Смерть переходить не стал, у него и без того хватало причин бойкотировать такое назначение. К примеру из-за того, что данный персонаж, пусть и являлся самым толковым среди жнецов, чего он, кстати, и не отрицал, но иными необходимыми для успешного руководства качествами не обладал, даже в зачатках. Да и в остальном от своих подчиненных, чьи индивидуальные и, что еще хуже, коллективные несогласованные действия, уже стали наглядным образцом вопиющего непрофессионализма, отличался не сильно, а стало быть, достаточных оснований для его назначения на такой ответственный пост не было.

Тем не менее, вопреки всем справедливостям этого мира, такое назначение состоялось. И на бумаге реформа Небесного судопроизводства считалась завершенной. Смерть же, получив на свои прямые вопросы не менее прямые советы их не задавать, вынужденно свернул «антисироорхусовскую» пропаганду и с головой погрузился работу.

На самом деле он терпеливо дожидался, когда жнецы облажаются настолько сильно, что ему, как Судье, будет предложено это оценить. Чтобы оставшиеся — Смерть понимал, что раз Служба мрачных жнецов вплетена в нить Мироздания, то всем воздать по заслугам ему не дадут — пережившие реорганизацию, реконструкцию или еще какой соус для массовых казней, сделали правильные выводы и прочувствовали хоть какую-то ответственность за свои ошибки.

И этот замысел имел бы хорошие шансы на успех, если бы ошибки жнецов не начали негативно сказываться на выполнении его собственных служебных обязанностей.

3

По статистике за то время, что Смерть стоял во главе Страшного Суда, души почивших чаще направлялись в Рай, нежели в Ад. Но случались и реинкарнации, когда «чашу весов» не удавалось склонить в какую-либо сторону. Тогда человеческая душа получала второй шанс на еще одну земную жизнь, прожив которую, должна была «определиться», какое поведение ей все-таки ближе: праведное или грешное.

Отправлять души на реинкарнацию Смерть не любил. По причинам того, что, во-первых, такие судебные процессы отнимали наибольшее количество времени и сил; во-вторых, не приводили к логическому, в его представлении, завершению; и, в-третьих, всегда сулили дополнительную бумажную волокиту с рассылкой копий судебного решения всем заинтересованным сторонам. Причем обязательно с сопроводительными комментариями, что считалось самым унизительным, поскольку одним ему приходилось доходчиво объяснять, почему душа не попала в Рай, вторым — почему избежала Ада, а третьим…

В принципе, третьим Смерть ничего объяснять не должен был: Службе мрачных жнецов вполне хватало обычной копии судебного решения о том, что душа направляется на реинкарнацию. Но это его больше всего и выбешивало, поскольку их Глава, научившись перевирать практическую пользу от подобных документов, стал лично отслеживать их поступление и хранить как зеницу ока. Не столько, чтобы предъявлять оные в качестве редких свидетельств профпригодности подчиненных, сколько лишний раз подчеркнуть в этом личные заслуги, а то и вовсе прикрыть ими пятую точку.

Хотя нельзя сказать, что Сиру Орхусу, как руководителю, было совсем наплевать на тех, кто был ниже его по рангу, лишь бы самому выслужиться. Непутевых сотрудников он защищал не хуже чем себя: с завидным постоянством находя в их действиях то благие намерения, то отсутствие злого умысла, то рациональное зерно, по максимуму сводя допущенные ими ошибки к их относительной неопытности. Но такой — что это дело поправимое, и все предпосылки для скорейшей нормализации работы Службы имеются. Что довольно долго позволяло ему выпрашивать для подчиненных вторые, третьи и последующие шансы на реабилитацию. А вместе с тем и для себя, поскольку он плыл с ними в одной лодке.

Однако иногда, для того чтобы оставаться на плаву, от Сира Орхуса требовалось чуть больше, нежели умение красиво опорожнять мочевой пузырь в доверчивые уши собеседника. К примеру, дать клятвенное обещание, что такое больше не повторится… а оно все повторялось и повторялось; или самолично для этого во всем разобраться и по совести наказать особо виновных… а оно все повторялось и повторялось; или провести массовую аттестацию, переаттестацию, любое иное мыслимое или немыслимое мероприятие, нацеленное на избежание повторения ошибок в действиях мрачных жнецов при исполнении ими служебных обязанностей… а оно все повторялось и повторялось. Естественно, вечно так продолжаться не могло. И когда Глава мрачных жнецов крайне остро почувствовал, что лимит доверия к нему у членов Ежегодного Собрания Высших Сил вот-вот пробьет напольное покрытие и устремится в подвальные помещения, и вопрос встанет не только в сохранении им кресла, но и головы, он быстренько поменял механизм принятия управленческих решений.

Отныне делал (или не делал) он только то, что, в первую очередь, помогало подольше сохранить его собственную шкуру в целости и сохранности, остальное и остальные побоку. Для подчиненных он разжевал это в нормативно-правовой форме в виде указов и распоряжений. Суть которых сводилась к следующему: за малейший проступок отстранение от занимаемой должности. Что в переводе означало: больше не будет порицаний или выговоров — сразу Небытие.

Жнецы напряглись. Становиться частью безжизненной пустоты никто их них не хотел, к тому же при таком контексте, поди разберись, за что именно их могут так сурово наказать. Посовещавшись, они свели к нулю любые действия, которые так или иначе могли бросить на них посмертную тень. То есть абсолютно все. И выдохнули.

Чем поставили в еще больший тупик законных представителей Небес и Ада на Земле. Ангелы-хранители и демоны-искусители неоднократно указывали жнецам на некорректное ведение отчетности. И на свои замечания они ожидали явно иную реакцию, нежели полнейшее бездействие. Особенно по тем отчетам, которые содержали не просто незначительные неточности, помарки или упущения, а серьезнейшие ошибки, требующие незамедлительного исправления через внесение соответствующих изменений. Если этого не сделать, бесценная человеческая душа из-за неверной итоговой оценки жизнедеятельности рисковала оказаться не там, где нужно. Что в планетарных масштабах грозило привести к куда более плачевным последствиям, нежели уничтожение отдельно взятого жнеца за несоответствие занимаемой должности, все равно они бестолковые и их больше, чем требуется.

Однако жнецы не торопились признавать ошибки, равно как и их исправлять, затягивая с внесением изменений в отчеты. Даже после того, как ангелы-хранители и демоны-искусители, поняв, что словами делу не поможешь, перестали их визировать, ибо подобные документы несли угрозу справедливости отправления Небесного правосудия. Вместо этого они обратились к должностной инструкции.

Данный документ некогда содержал исчерпывающий список условий, при которых душа почившего подопечного сопровождается в Рай, при которых — в Ад, или — в Чистилище, равно как и содержала строго регламентированный порядок доставки души к месту ее дальнейшего пребывания и последующей передачи. Всего 800 страниц. Но со временем, в силу интеллектуальных возможностей исполнителей, должностная инструкция мрачного жнеца была максимально упрощена и заламинирована; и о порядке действий, в случае отказа уполномоченных представителей Рая и Ада визировать отчеты «О прожитых годах», в ней теперь ничего не говорилось. На оборотной стороне, кстати, тоже. Только о том, что ангелы и демоны обязаны это делать. В связи с чем в «упрощенном» сознании жнецов душеоборот должен был происходить следующим образом:

— рождается человек/зарождается душа;

— назначается ответственный жнец;

— заполняется отчет;

— человек умирает/душа высвобождается;

— отчет визируется представителями Рая и Ада;

— душа, согласно итоговой оценке жизнедеятельности, сопровождается к месту дальнейшего пребывания;

— на оборотной стороне отчета делается отметка о дате и времени передачи, поверх которой принимающей стороной ставится штамп «получено»;

— душа изымается, документ строгой отчетности передается в архив.

Дальнейший документо — и душеоборот их не касался. Да и не сказать, чтобы жнецы им особо интересовались. Любопытство не одобрялось руководством, тогда как четкое выполнение инструкций, наоборот, приветствовалось. Вот они и трудились как пчелки, не задавая лишних вопросов, стараясь занять в рейтинге продуктивности местечко повыше, на тот случай, если сокращение рано или поздно все-таки состоится. С отказом уполномоченных представителей Рая и Ада визировать, составленную ими отчетность, этим стараниям пришел конец. Сокращение в коллективном сознании жнецов из «если состоится» превратилось «в когда состоится», а про «поздно» никто из них уже даже не заикался. Хотя заикаться после этого стали многие. Особенно те, кто в рейтинге продуктивности плелись в самом хвосте.

Как стемнело, жнецы собрались на тайное совещание.

— Я предлагаю, братцы, сообщить об этом Сиру Орхусу, — открыл его один из них.

— Сдурел?! — вмиг прилетело ему. — Тебе сразу оформят расчет!

— Он все равно рано или поздно об этом узнает, не от нас так от других, — заметил третий.

На что четвертый ему возразил:

— Пусть лучше поздно и от других, нежели рано и от нас.

Слово за слово и жнецы постепенно разбились на два лагеря: тех, кто хотел сообщить о сложившейся ситуации начальству, и тех, кто надеялся по максимуму этот момент оттянуть. Спор продолжился:

— Вы не понимаете? Если он узнает это не от нас, нам от этого будет только хуже, — кинули довод в защиту своей позиции с одной стороны.

— Тебе-то что? Тебе в любом случае конец! — отозвались с другой.

— Пусть так, но я сейчас думаю не только о себе. Я беспокоюсь за всех. Так он нагнет только самых худших, в противном случае пострадают все. К тому же при явке с повинной всегда есть шанс на амнистию.

— Ты дурак?! Указы последние не читал?! Даже если ты чихнешь не в том месте или не в то время, тебя пустят в расход. Что уж говорить о том, что он с тобой сделает, если ты ему расскажешь о таком косяке! И нет никакой уверенности, что кара не коснется всех, если мы ему об этом расскажем. Это лишь наши домыслы. Так что вы как хотите, братцы, а я точно против того, чтобы ему об этом сообщать.

— Но и оставлять все как есть мы тоже не можем.

Вперед вышел жнец, находящийся на хорошем счету у руководства:

— Мы так до утра можем спорить, но ничего не решим.

— Что ты предлагаешь, Эстрагон? — спросили собратья.

— Я предлагаю договориться с ангелами-хранителями и демонами-искусителями, — ответил он.

— Как? Они нам жесткий ультиматум поставили. До тех пор пока мы не внесем в отчеты нужные исправления, они ничего не подпишут. И даже разговаривать с нами не станут!

— Станут. Рано или поздно их начальство с них спросит: где души? И тогда они сами к нам прибегут договариваться.

К Эстрагону подошел Кэрак, не менее авторитетный жнец:

— И сколько на это может потребоваться времени? Мы столько ждать не можем. — Он указал на томящиеся в сторонке души. — Их нам куда девать?

— Можно на время где-нибудь спрятать.

— Где спрятать? У тебя дома?

— У меня они все не поместятся.

— В том то и дело, что они ни у кого не поместятся. На Небесах нет такого места, где бы мы их могли незаметно спрятать.

— Значит, будем брать их с собой.

— Куда с собой? На работу? В Мир людей?

— Ну да.

— Ты как себе это представляешь? Пока мы наблюдаем за нашими живыми подопечными и фиксируем в отчетах результаты их жизнедеятельности, наши усопшие стоят рядом?

— Почему нет? Ты посмотри на них. — Первый жнец обратил внимание второго на не проявляющие никакого интереса к происходящему души. — Они тихие, никому не мешают. Возьмутся за руки, смирно постоят в сторонке.

— Допустим, — согласился Кэрак и следом задал резонный вопрос: «По окончании трудового дня, ты их куда денешь?»

Повисла пауза. Из толпы прилетела подсказка:

— Можно работать в две смены и передавать их друг другу, тогда души Мир людей никогда не покинут.

Жнецы расступились, пропуская автора идеи вперед. Но он не собирался никуда выходить, только предложил вариант. Тем не менее ему пришлось принять активное участие в обсуждении. Двое старших коллег сами сделали несколько шагов в его направлении. Эстрагон спросил:

— А ты представляешь, Тупус, сколько в таком случае тебе придется с собой таскать душ?

— Представляю, — кивнул жнец. — Ровно в два раза больше. В этом нет ничего критичного. Будет их не десять-двадцать, а тридцать-сорок. Просто будем использовать более сложные формы их построения, в зависимости от фактического наличия и геометрических предпочтений.

— И надолго ли тебя так хватит? — поинтересовался у него Кэрак.

— Я думаю, надолго. До тех пор, когда ангелы и демоны будут сговорчивее, точно.

Более авторитетные жнецы задумались.

— Даже не знаю, — шепнул один второму. — В целом, мысль дельная.

— Я думаю, стоит попробовать, — шепнул тот ему в ответ.

— Я тоже так считаю. И я. И мы. И мы! — подхватили близстоящие жнецы.

А за ними и все остальные:

— Мы тоже так считаем! Надо пробовать, дальше будет видно!

— Да мы поняли, поняли! — вскинули вверх руки Эстрагон и Кэрак, оказавшись в эпицентре гама. — Давайте пробовать!

Обсудив детали, жнецы разошлись.

Так появились неприкаянные души.

4

Решение брать с собой на работу души, по которым представители Рая и Ада отказывались подписывать отчеты, считалось у жнецов временной мерой. До тех пор пока в голову не придет более удачная идея, что с ними делать, или не удастся договориться с ангелами и демонами. И первые несколько месяцев эта задумка себя оправдывала. Жнецы делали свою работу, души тихо-смирно стояли в сторонке, и даже их непрерывный рост никого не смущал.

Проблемы начались, когда случилось непредвиденное: неприкаянные души начали между собой переговариваться.

До этого момента они всегда и везде следовали за жнецами молча, занимаясь сбором информации по интересующей их теме загробной жизни через созерцание происходящего вокруг. В основном для переосмысления прожитых лет и собственного успокоения. Однако далеко не каждая неприкаянная душа могла похвастаться кристально чистой репутацией в мирской жизни, отчего вера на благополучный итоговый исход имелась не у всех. И для тех душ, которые были лишены ее в большей степени, ожидание превращалось в томление, а благоговейная ностальгия по прожитым дням — в глубочайшую депрессию по прощелканной «прошлой жизни». Держать это в себе они не захотели. Но и открыто обсуждать свои страхи, касаемо дальнейшей судьбы, не зная, какая на это будет реакция жнецов, побаивались. Поэтому первое время разговоры на тему того, насколько у кого все плохо, и что их за это может ждать, неприкаянные души вели исключительно украдкой и шепотом. Довольно скоро к таким обсуждениям стали присоединяться души, у которых, по их мнению, в ближайших планах на жизнь будет «все хорошо». Им лишний раз хотелось удостовериться, что их догадки о теплом местечке в новой системе координат верны, а заодно самоутвердиться за счет неудачников. Когда мнения одних групп начали идти вразрез убеждениям других, сдерживаться в рамках шепота стало труднее.

Однако окончательно потерять страх и начать разговаривать в полный голос, не обращая внимания на жнецов, неприкаянных душ побудил не внутренний групповой опыт, а внешний. Так или иначе, жнецы между собой пересекались, а вместе с ними пересекались и сопровождающие их души. Порой такие пересечения происходили в рамках довольно замкнутого пространства, и тогда группы душ начинали делиться друг с другом накопившимся метафизическим опытом. И вот однажды подобная встреча ушла от принятого формата ведения диалога: сначала с шепота на повышенные тона, а затем и вовсе переросла в жаркий бесконтрольный спор на фоне религиозной нетерпимости. В результате которого не выяснилось, чей бог круче, но выяснилось, что перешептываться вовсе не обязательно, поскольку жнецы им ничего плохого не сделают. Более того, с ними тоже можно разговаривать, и за это они тоже ничего плохого не сделают. И, вообще, жнецы — довольно безобидные ребята.

Когда эти новости разлетелись во все концы, бедные жнецы просто не знали, куда им деваться: со всех сторон на них посыпалось: а что? а как? а почему? И это хорошо еще, что среди их «живых клиентов» периодически встречались юристы и политики, и было у кого позаимствовать такие понятия как «конфиденциальность» и «невладение данной информацией», а главное, практические навыки уклонения от прямых ответов на четко сформулированные вопросы, иначе еще неизвестно, чем бы все закончилось. А так непробиваемая несговорчивость жнецов довольно быстро нейтрализовала бум нездорового любопытства среди неприкаянных душ, и все вернулось на круги своя.

Минут на десять. Затем от одной из групп пришла радостная весть о том, что над жнецами можно издеваться.

Душа, не получив желаемых ответов на свои вопросы, не пожелала возвращаться к общему вялотекущему обсуждению наскучивших для себя тем. Вместо этого, чтобы хоть как-то себя развлечь, она начала вслух комментировать записи, подсмотренные в заполняемом жнецом отчете. К ней тут же присоединились другие души: сначала не согласные с ее мнением, потом согласные. Слово за слово и от повсеместной скуки не осталось и следа, только споры. Настолько жаркие, что, если бы после смерти было возможно рукоприкладство, то следующим развлечением неприкаянных душ стала бы «стенка на стенку». Но, увы, такие опции как «подкрепить свои слова чем-то более весомым, нежели простая угроза» или «ответить за свой базар» для бестелесных материй были недоступны. У них даже толком не получалось друг друга обматерить. Любое слово, нацеленное на общепонятную и исчерпывающую идентификацию личности, чья крепость зашкаливала за этические рамки загробного мира, на выходе из «диафрагмы» трансформировалось. В итоге каждая вторая душа слышала в свой адрес, что она: «тюлень», «олень», «долбоежик» или их дальний родственник «долбодятел». Со временем, чтобы не разводить сумятицу — кто кого кем считает — души разработали и успешно внедрили в обиход систему крайне обидных невербальных жестов. Но вернемся к издевательству над жнецами.

Когда души начали комментировать их записи, один из них не сдержался и накричал на них. Как он потом оправдывался перед коллегами за то, что замечания в его адрес были настолько несправедливыми, что задели его до глубины души. Однако это было уже не важно. Новость о том, что над жнецами можно и нужно издеваться молниеносно облетела группы неприкаянных душ и затмила собой все иные занятия. Повсюду начались массовые и обязательно крайне необъективные комментарии их записей. Цель: вывести жнецов из себя и заставить потерять присущий им самоконтроль. Как оказалось, это несравнимо лучше, чем собачиться между собой. Вскоре доведение жнецов до истерики приняло спортивный интерес: стало важно не просто вывести их из себя, а сделать это максимально быстро и эффективно, причем эффективность измерялась громкостью и продолжительностью истерики. И чем сильнее они кричали, тем сильнее их изводили…

Это привело к тому, что жнецы стали не только постоянно отвлекаться и психовать, но и ошибаться, количество неприкаянных душ резко подскочило и скрывать это стало уже невозможно.

5

Когда Сир Орхус узнал о неприкаянных душах, он рвал и метал. Первых трехсот жнецов, из принесших ему недобрую весть, он отстранил от занимаемой должности, даже не выслушав их объяснений. Вторые две сотни, прежде чем отправиться в Небытие, успели сообщить, что это не их вина, а… «ангелов и демонов», но это сообщила уже третья группа «приговоренных». Четвертая — успела поведать о том, что неприкаянные души научились контактировать между собой, тогда как пятая — каким образом это доводит жнецов до истерики и почему это стало причиной всех нынешних бед. К тому моменту, когда Глава Службы мрачных жнецов полностью осознал всю тяжесть ситуации, численность ее отделов уменьшилась на треть. Сокращение, как таковое, все же состоялось.

Однако проблему неприкаянных душ это не решило. Сир Орхус понятия не имел, что ему в сложившейся ситуации делать. Инструкция на этот счет молчала, хоть он и проштудировал ее несколько раз вдоль и поперек; от подчиненных вразумительных ответов, почему души себя так ведут, а главное, откуда они узнали язык мертвых и свободно на нем разговаривают и читают, он не получил. Капнуть глубже, только по известным ему соображениям, Глава Службы мрачных жнецов не решился. Вместо этого после очередной бессонной ночи он придумал себе служебную командировку в максимально отдаленной точке Вселенной, так чтобы по ее окончании, сразу отправиться на Ежегодное Собрание Высших Сил.

Перед отбытием он издал указ, из которого следовало, что до его возвращения вводится полнейший запрет на какие-либо контакты с неприкаянными душами, а также им запрещается читать отчеты жнецов. И пояснение: «Мрачный жнец, чей отчет станет достоянием общественности, отстраняется от занимаемой должности». В назначенное время секретарь вывесила документ на доске объявлений.

Жнецы внимательно его изучили и сошлись во мнении: насколько внимательно указ не перечитывай, понятнее от этого не становится. Однако уточняющие вопросы им задать было не кому, их Глава укатил по делам далеко и надолго.

— Ну, кто из вас, что как понял? — спросил один из них, обращаясь, скорее, к конкретным коллегам, нежели вынося на всеобщее обсуждение.

— А чего ты на нас так смотришь? — удивились Эстрагон и Кэрак. — Мы сами видим это в первый раз. Очевидно, что нам нужно сделать так, чтобы души потеряли к нам всякий интерес и при этом не совали нос в наши отчеты.

— Очевидно. Есть предложения как это сделать?

— А у тебя?

— У меня нет.

— И у нас нет. Но надо, чтобы были, если мы не хотим, чтобы нас тоже не стало.

— Полный игнор? — поступило предложение.

— Тупус, опять ты?! — раздраженно воскликнул Эстрагон, оборачиваясь на голос.

— Я, — кивнул жнец. — И, я думаю, что если мы дружно перестанем обращать на них внимание, перестанем с ними разговаривать, реагировать на их шуточки, даже смотреть в их сторону не будем, рано или поздно неприкаянным душам это надоест, и они от нас отстанут.

Старший коллега подошел к нему вплотную и хлопнул по плечу:

— Красавец! Вы посмотрите на него: просто красавец! Как же мы-то до такой гениальной идеи не додумались?! — Он повернулся к собратьям. — Может, потому что сложно не обращать внимания на души, будучи ими с ног до головы облепленными! Вот лично ты, Тупус, как собираешься заполнять отчет, когда куда бы ты ни пошел, они там, куда бы ни отвернулся, они там? Будь добр, проясни для нас бестолковых!

Жнеца не смутили ни повышенное внимание, ни контекст:

— Конечно. Для этого можно заполнять отчеты по очереди: один заполняет, второй приглядывает за его душами. Я заполняю, ты приглядываешь за моими, ты заполняешь, я приглядываю за твоими. Обычная взаимовыручка.

— Обычная взаимовыручка?! — всплеснул руками Эстрагон. — У кого-нибудь есть возражения?

— Нет, — растерянно покрутили головами жнецы.

— Более дельные предложения?

— Нет.

— Ну и отлично! Значит, на том и порешили, всем разойтись!

Жнецы потянулись на выход. Кэрак подловил Эстрагона и отвел в сторонку:

— Ты чего такой нервный?

— Ничего! — огрызнулся тот. — Мы в прошлый раз поступили, как предложил Тупус, и к чему это привело?! Каждого третьего пустили в расход!

— Скажем так, каждого третьего пустили в расход вовсе не из-за него.

— А из-за кого?

— К примеру, из-за того кто был уверен, что ангелы и демоны рано или поздно чухнутся, а они не чухнулись. Или из-за того кто оказался слишком ранимым и, души, когда это поняли, начали жестко издеваться над всеми жнецами.

— Ты на меня намекаешь?! — взъерепенился Эстрагон.

— Я никому ни на что не намекаю, я лишь хочу…

— Да пошел ты на хрен, Кэрак, понял!

— Я-то понял, — спокойно отреагировал жнец. — Но, главное, чтобы и ты кое-что понял.

— Что именно? — обиженно кинул Эстрагон.

— Что в эти неспокойные времена особенно важно держаться всем вместе, а не срываться друг на друге, как ты сейчас, сначала на Тупусе, а потом на мне, — пояснил Кэрак. — На взаимных упреках мы далеко не уедем. Каждый из нас ошибается, ошибается много, но только помогая друг другу мы сможем своевременно обратить на эти ошибки внимание и их исправить. Тем самым выправим ситуацию.

— Все слышали? Взаимовыручка! Передайте остальным. — Раскрасневшийся, Эстрагон чуть ли не выбежал из здания Службы мрачных жнецов.

Кэрак подошел к Тупусу и похлопал по плечу:

— Не переживай, он не держит зла конкретно на тебя, просто ему нужен кто-то на ком его можно выместить.

— А я и не переживаю, — ответил жнец. — Просто хочу помочь, чем могу.

— Это похвально, — одобрительно произнес старший коллега. — Кстати, я обратил внимание на твои показатели. Конечно, не доска почета, но уже очень к этому близкие. Так что если есть желание помочь не только словом, но и делом, я готов взять тебя в свою команду.

— Сочту за честь, — обрадовался Тупус.

Кэрак улыбнулся:

— Хорошо. Тогда я поставлю тебя в смену с совсем зелеными юнцами, так чтобы когда вы передавали друг другу души, ты мог бегло проверять их отчеты и давать пару-тройку дельных советов по оптимизации трудовой деятельности. Согласен?

— Согласен, без проблем.

— Ну и отлично.

На том жнецы разошлись.

Уже через неделю модель поведения, предложенная Тупусом на мозговом штурме, дала первые положительные результаты. Как только жнецы начали коллективно избегать любых визуально-вербальных контактов с душами, издевательства прекратились. А довольно скоро и в целом интерес к их персонам со стороны неприкаянных душ угас. Потеряв доступ к отчетам, они даже между собой практически перестали разговаривать, видимо, обсудив к тому моменту все, что только возможно. Лишь изредка, при смене обстановки, души перекидывались друг с другом короткими фразами, после чего погружались обратно в скуку смертную.

Довольные собой, мрачные жнецы выдохнули. И с нетерпением стали дожидаться возвращения Сира Орхуса с Ежегодного Собрания Высших Сил. В кои-то веке они намеревались сообщить ему радостные новости.

Однако так и не дождались. Неугомонные души снова нашли, чем все испоганить: от одной из них поступило предложение попробовать повторить все то же самое, но только не со жнецами, а с живыми.

6

С Ежегодного Собрания Высших Сил Глава Службы мрачных жнецов вернулся в отличном расположении духа. Это стало заметно по несвойственной для него беззаботной легкости, с которой им преодолевался длинный коридор в направлении рабочего кабинета. При этом он насвистывал себе под нос непритязательные мотивы, чем окончательно вызывал смятение среди встречающихся ему подчиненных.

Конечно, Сир Орхус отдавал себе отчет в том, что сегодняшнее его появление станет предметом не однодневных пересудов, но ему было все равно. Он по-прежнему возглавлял Службу и, что еще важнее, по-прежнему оставался жив и здоров, тогда как буквально несколько дней назад, с радостью, согласился бы и на меньшее…

Если отмотать чуть назад, то ЕСВС, как всегда, началось с обсуждения текущих дел. Дел из года в год довольно идентичных и порядком всем поднадоевших, отчего Сир Орхус даже не заметил, как потерял нить повествования очередного докладчика и погрузиться в собственные мысли. А уже из них в полудрему, прислушиваясь, когда Председатель Собрания объявит, что настала его очередь выступать.

Но так случилось, что его очередь не объявили… иначе он бы услышал… или регламент Собрания по какой-то причине претерпел изменения, причем в самый последний момент… иначе он бы услышал… хотя, никаких предпосылок к этому не было… иначе он бы… услышал… что, учитывая его высокую административную важность… то есть занятость… вполне простительно… даже если что-то могло проскользнуть мимо его… у-ш-е-е-е-й…

Включился Сир Орхус, когда Председатель перешел к обсуждению главного вопроса на повестке дня: отказу представителей Рая и Ада визировать отчеты мрачных жнецов. Что для Главы этих самых жнецов стало полной неожиданностью, поскольку он понятия не имел, что все в курсе. Он планировал сообщить об этом членам ЕСВС лично, когда ему дадут слово. Теперь получалось, что он все знал и молчал, а о таком молчать ни к коем случае нельзя, и без этого у него имелось за что получать сапогом в сфинктер. На металлический наконечник он не рассчитывал. Не удивительно, что бедняга, аж подпрыгнул, когда понял, что на ровном месте оказался крайним. И от острого дефицита, имеющегося при себе вазелина, у него защемило сердце.

И не только.

Однако исправлять что-то было уже поздно.

Тем не менее Сир Орхус попытался. Правда для этих целей уже не годилась, поскольку прозвучала бы крайне неправдоподобно, поэтому он прибегнул к тому, что у него получалось лучше всего: сложное многоступенчатое оправдание «со стрельбой», «погонями» и «невероятными акробатическими трюками». Перемешав ложь с полуправдой, Сир Орхус надеялся всех убедить, что про отказ представителей Рая и Ада визировать отчеты мрачных жнецов он, конечно же, знал, в связи с чем подготовил на эту животрепещущую тему доклад, с которым собирался всех ознакомить в порядке своей очереди, а о том, что это является главным вопросом на повестке дня, естественно, нет… поскольку… поскольку… неважно, уважительную причину на этот счет можно придумать, когда спросят… естественно нет, иначе, без всякого сомнения, подал бы всю имеющуюся у него на этот счет информацию заблаговременно, в надлежащей форме, как того требует регламент Собрания.

И все бы у него получилось, если бы в повестке к Собранию главный вопрос не был указан крупными золотыми буквами на первой странице. В связи с чем Председатель, все внимательно выслушав, попросил Главу Службу мрачных жнецов объяснить, почему он не читает то, что по долгу службы читать обязан в первую очередь. Положение Сира Орхуса усугубилось, и к возникшим незадолго до этого смешанным чувствам страха и обиды у него добавился стыд. Окончательно веру его пятой точки на более-менее положительный исход подкосили последовавшие за этим регламентированные выступления представителей Рая и Ада.

Первым масло в огонь подлил архангел Варахиил, сухо и деловито озвучивший, почему ангелы-хранители отказываются подписывать отчеты мрачных жнецов. Вторым — Владыка Тьмы и Демонов Вельзевул, также как и первый докладчик, уйдя от помпезной и растянутой не на один час речи, по делу аргументировавший, что не устраивает демонов-искусителей. И та идиллия, с которой ангелы и демоны его топили, окончательно вжала Сира Орхуса в кресло, ибо, на его памяти, эти две противоборствующие стороны раньше вот так вот сходились во мнении аж целых ноль-запятая-ноль-ноль-ноль-ноль-ноль-в-бесконечной-степени раз.

После чего Председатель остановил Собрание, поскольку проведение дальнейших слушаний было нецелесообразным. Имелся куда более серьезный вопрос, требующий принятия безотлагательных действий. Когда он объявил получасовой перерыв и удалился в комнату для совещаний, Сиру Орхусу совсем поплохело. Его во второй раз лишили слова, на этот раз защитного, то есть его мольбы и унижения о пощаде останутся не услышанными и на справедливое решение ему рассчитывать не приходилось. Потребовался нашатырь.

Смерть также присутствовал на Собрании. И происходящее его более чем устраивало. Он даже о своем праве голоса решил не напоминать Председателю, дабы его суровый взгляд не расфокусировался с абсолютно потерянного взгляда Главы Службы мрачных жнецов. Вместо этого он сделал триумфальный марш у себя в голове погромче и продолжил наслаждаться моментом.

Его ухмылку Сир Орхус запомнил. Он давным-давно возненавидел Смерть, как за предвзятое отношение к нему лично, так и к его подчиненным. И за то, что тот считал своим долгом каждый раз окунать его и его жнецов головой в дерьмо да поглубже даже за самые незначительные ошибки. Так что при случае обязательно вознамерился вернуть ему должок. Единственное, чего Сир Орхус не понимал, почему Смерть вместо того, чтобы раз и навсегда с ним разделаться, в итоге промолчал, тем самым упустил прекрасную возможность, которую, несомненно, очень долго ждал и что есть сил приближал.

Даже теперь, когда, отделавшись нелегким испугом, Глава Службы мрачных жнецов сидел в любимом кожаном кресле в любимом рабочем кабинете и с закинутыми на стол ногами потягивал любимый молочный коктейль, эта загадка не покидала его мысли. И вместо того, чтобы проанализировать, каким-таким чудесным образом стала возможна полная амнистия для его шкуры, а главное, сделать из этого правильные выводы, в его голове крепко-накрепко засели ухмылка Смерти и абсолютно противоречащее ей бездействие.

Наконец, после длительных раздумий, все еще пялясь в потолок, Сир Орхус усмехнулся:

— Наверное, ты решил, что мне и без того конец?! И, показывая свою беспристрастность, ты явно рассчитывал возглавить надо мной судебный процесс?! Накося выкуси! — После чего он начал заходится злорадным смехом: «Второго такого шанса тебе теперь долго не представиться! Более того, тебе теперь еще и косяки наши разгребать, идиота кусок! Ха-ха-ха!»

— Мне?! — раздался растерянный голос.

Глава Службы мрачных жнецов вздрогнул от неожиданности, а его ноги с грохотом упали на пол: в дверях стоял один из подчиненных и удивленно на него таращился.

— Что, тебе?! — рыкнул он на него.

— Не знаю, Сир. Вы сказали, что теперь мне разгребать все наши косяки, — промямлил жнец. — Поэтому… я даже… и не…

— Это я не тебе.

— Не мне?

— Не беси меня, Тупус! — возмущенно воскликнул Сир Орхус. — Говори, зачем пришел?

— Ну, я даже не знаю с чего начать…

— С главного начни… Или выйди за дверь, подумай, потом возвращайся!

Жнец скривился в нервной улыбке:

— Сир, кажется, у нас проблемы.

7

Смерть ворвался в личные покои обозленный донельзя. Произошедшее на Ежегодном Собрании Высших Сил у него в голове не укладывалось — такое разочарование! Он был уверен, что на этот раз Сиру Орхусу не отвертеться, однако каким-то непостижимым образом упырю и его своре вновь удалось выйти сухими из воды. И не просто выйти, еще и…! Смерть был в ярости:

— С какого… я должен разгребать их косяки?!

Входная дверь захлопнулась с такой силой, что с потолка ему на голову посыпалась штукатурка. Не обращая на это никакого внимания, Смерть, злобно сопя себе под нос, весь в побелке, зашагал по коридору.

— Что случилось, Ваша Честь? — выбежал на шум слуга. Оглядев хозяина, он оторопел.

— Ты чего делал в моей комнате, Бравус? — раздраженно спросил Смерть, удостоив его пристальным взглядом.

— Прибраться вот решил, — нервно улыбнулся тот.

— День уборки, если мне не изменяет память, а она мне не изменяет, был вчера, — напомнил Смерть.

— Все верно, Ваша Честь, просто вчера я так вымотался, что думаю: дай завтра все доделаю, хозяин-то все равно еще пару дней в отъезде, — извиняющимся тоном пояснил слуга.

— А хозяин-то не в отъезде, — передразнил его Смерть, — хозяин-то вот он и устал с дороги и хочет отдохнуть, а тут ты со своей уборкой!

— Я уже все закончил, — заметил в свое оправдание Бравус.

— Ну и проваливай тогда! — рявкнул на него Смерть, проходя в комнату и направляясь прямиком к кровати.

Убрав тележку для уборки у него с пути, слуга торопливо покидал в нее тряпки и чистящие средства. Затем направился к выходу, стараясь не встречаться с хозяином взглядом. А в том, что тот недобро смотрит, сомневаться не приходилось.

— Бравус! — окликнул его Смерть у самого выхода.

— Да, Ваша Честь? — оглянулся слуга.

— Раз ты здесь, принеси мне чего-нибудь выпить.

Это прозвучало, скорее, как просьба, нежели приказ.

— Чего желаете? — удивленно поинтересовался Бравус.

— Не знаю, чтоб отпустило, — устало ответил Смерть и прилег.

Слуга, понимая, что дальнейшие расспросы чреваты гораздо большими неприятностями, нежели ошибка в выборе напитка, удалился, тихонько прикрыв за собой дверь. Таким расстроенным хозяина он видел лишь однажды. И те ужасные времена даже вспоминать не хотелось, а потому он поспешил незамедлительно исполнить «скорее, просьбу, нежели приказ».

По пути на кухню Бравус закинул тележку для уборки в кладовку. С грохотом. Он ненавидел уборку и при возможности мстил всему, что ему о ней напоминало.

Выбор напитков в мини-баре как всегда оказался более чем внушительным, отчего приставка «мини» здесь была явно лишней. В некоторой степени слуга корил хозяина за привязанность к алкоголю, но не так чтобы сильно, поскольку считал, что все безгрешные давным-давно в Раю, а пьянство — не самый худший из пороков.

Взяв с полки несколько разноцветных бутылочек, Бравус влил их содержимое в шейкер. После некоторых раздумий отправил в него еще несколько бутылочек и сок лайма. Тщательно все взболтав, он достал высокий бокал и наполовину заполнил льдом. Также для последующего украшения получившегося коктейля подготовил свежую мяту и вишенку.

Однако вместо того, чтобы закончить начатое, слуга подумал-подумал и залпом осушил содержимое шейкера.

— Хорошо! — взбодрился он. Отставил в мойку бокал, закинул в рот вишенку, схватил с нижней полки самую большую бутылку и поспешил в покои Смерти. Стакан с собой захватил один, понимая, что возьми он два, посиделки затянутся до утра.

Веточка мяты осталась один на один с безысходностью.

Заходя, Бравус искренне надеялся, что Смерть уже спит: ему не очень хотелось выслушивать пьяное нытье о несправедливости мироздания и все такое. Нет, так-то его хозяин — «мужик» суровый и справедливый, но, если выпьет, особенно после Ежегодного Собрания, держись жилетка.

Смерть не спал. И второй стакан у него был. И как не пытался Бравус придумать себе срочное занятие, через несколько дней ему пришлось смириться и выслушать обо всех несправедливостях этого мира. В мельчайших подробностях.

Вычеркнув из жизни неделю, на второй слуга стал замечать, что свежие подробности разнятся от изложенных в первоначальной версии. Но акцентировать на этом внимание он не решился, к тому же, с какого бока не глянь, их суть оставалась прежней: хозяина поимели!

— Представляешь, Бравус, эта скотина Недоорхус, — возобновились жалобы по новому кругу, — набрался наглости наклониться ко мне и шепнуть, что теперь я буду разгребать его косяки.

— Сволочь! — в двухтысячный раз согласился слуга.

— А я о чем! — стукнул кулаком по прикроватному столику Смерть.

— Бог ему судья!

Хозяин убрал руку с плеча слуги и внимательно на него посмотрел.

— Еще вина? — улыбнулся Бравус, понимая, что сморозил глупость.

— Хватит… — поморщился Смерть. — И, вообще, мне на работу пора — дел невпроворот.

Он попытался встать с кресла, но получилось не очень.

— Да как вы, Ваша Честь, в таком виде на работу-то пойдете? — заботливо поинтересовался Бравус, одновременно с этим сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

— Цыц! — рявкнул Смерть и предпринял новую попытку принять вертикальное положение. Но потерял равновесие и смог принять только горизонтальное.

— Ваша Честь! — спохватился слуга.

— Я сам! — рыкнул Смерть, после чего начал наглядно изображать, как нелегко приходится завалившимся на спину черепахам. Безрезультатно подергавшись на полу, он выругался и захрапел.

Бравус подоткнул ему под голову подушку, накрыл пледом и прошептал:

— Оно и к лучшему.

8

Масштаб бедствия, озвученный жнецами, оказался для их Главы не особенно серьезным. Конечно, узнай Сир Орхус до Ежегодного Собрания Высших Сил, что неприкаянные души нашли способ «контактировать» с живыми, это было бы настоящей катастрофой, но не теперь. Теперь — это головная боль Смерти. А мысль о том, что ему удалось не просто сохранить свой статус, но еще и подложить этому недоумку добротную свинью, согревала его душу вдвойне. Даже втройне, если учесть, какого, помимо всего прочего, удалось избежать головняка.

Восхваляя себя, Глава Службы мрачных жнецов занял излюбленное полурабочее положение: кресло откинуто до предела, ноги на столе, мечтательный взгляд в потолке.

— Хм-хм, — раздался недовольный женский голос, — не хочу вас отвлекать, Сир, но зачем вы меня вызвали?

— Ах да, Стервелла, совсем забыл, что вы здесь, — попытался отшутиться Сир Орхус, убирая ноги со стола, а вместе с ними остатки всего неофициального.

— Я вижу. — Окинув начальника укоризненным взглядом, секретарь одернула жакет.

— Позвал я вас за следующим… — Сир Орхус запнулся, понимая, что не до конца собрался с мыслями.

Однако Стервелле его проблемы были побоку. Ее недовольный взгляд недвузначно давал понять, что пауза и без того затянулась.

Злить секретаря Сиру Орхусу не хотелось, ни сейчас, ни когда-либо еще. При желании эта особа и без повода всю плешь проест, а если ей такой повод дать! Точно не для этого он ее вызывал. Кого надо он уже позлил, теперь срочно требовалось подчистить хвосты, ибо тайна загробной жизни должна оставаться тайной.

Глава Службы мрачных жнецов натяжно улыбнулся:

— Пишите указ, уважаемая Стервелла, будем творить историю.

9

Смерть проснулся с ужасной головной болью. Откинув плед и привалившись спиной к кровати, он вытер рукавом мантии слюну с уголка рта и попытался вспомнить, как оказался на полу. Однако тут же отказался от этой идеи. У него настолько резко помутнело в глазах, что более прозрачного намека о том, что с активной мозговой деятельностью в его же интересах повременить, ему не требовалось.

Намереваясь пройти в ванную комнату, Смерть похлопал себя по щекам:

— Т-а-а-а-к, нужно взбодриться. — Даже немного привстал, когда барабанная дробь в висках оповестила о преждевременности любых физических нагрузок. Вдобавок он не узнал собственный голос.

«Да чтоб вас всех!»

Мысленно выругавшись, Смерть вернулся к исходной точке. Его не сильно парил охрипший голос, он давно привык, что с похмелья тот звучит, как будто у него рак гортани на последней стадии. А вот то, что ему дискомфортно двигаться и думать, немного выбешивало. Навивало мысли о старости и немощности.

Смерть предпринял очередную попытку подняться с пола. И снова внутричерепное давление его в него вжало. Он тяжело вздохнул:

— Да вашу ж мать! Кислородного баллона только не хватает! — В силу специфики предыдущей профессии он неоднократно встречался с подобными субъектами — отвратительное зрелище.

Понимая, что самому ему не подняться, Смерть разнервничался. Меньше всего ему хотелось предстать в таком виде перед слугой. Но иных вариантов, кроме как обратиться за посторонней помощью, ему в настоящий момент не виделось. Справившись с панической атакой по этому поводу, он позвал:

— Бравус! Бравус!

Однако прозвучало это не громче, чем, если бы пукнул еж. Кстати, во рту у Смерти были схожие ощущения. Он снова мысленно выругался.

Внезапно его взгляд застыл на прикроватном столике. Вернее, на возвышающемся на нем графине, до краев наполненным водой. Отчего жажда стала невыносимой.

Сглотнув «комок наждачной бумаги», Смерть потянулся к графину. Намертво вцепился в него трясущимися руками. И очень жадно начал его… не пить, глотать!

Емкость с живительной влагой оказалась рассчитана ровно на три таких глотка. Маловато, но достаточно для того, чтобы жизненные силы, начали к нему возвращаться, тогда как головная боль, наоборот, ослаблять хватку. Теперь общее состояние Смерть мог охарактеризовать как «устойчиво удовлетворительное». Слуга получил «галочку» за учтивость.

Бравус мог получить и вторую «галочку», если бы догадался про «Антипохмелин», или не поленился бы за ним сбегать, но, увы, желание услужить и учтивость его сильными качествами никогда не являлись. Лишь базовыми.

Смерть вернул графин на место. И увидел таблетки. Ровно там, где они должны были лежать, если бы кто-то решил о нем позаботиться, и положил бы их рядом с водой. В данном случае этот кто-то оказался его слугой, а он считал, что знает его как облупленного. Это заставило его раздосадовано фыркнуть:

— Да как так-то?! — Радость от того, что ему удалось избежать неловкой встречи, оказалась преждевременной. Если бы этих двух таблеток «Антипохмелина» не было, он бы по-тихому свалил на службу, к вечеру все неловкости, как обычно, сами собой сгладились бы, а здоровье нормализовалось… Но они были. И целый день добровольно мучиться головной болью, зная об их практически моментальном спасительном эффекте, глупо. Равно как и вдвойне глупо быть теперь застуканным крадущимся на кухню, поскольку неважно с графином в руках или без, объяснить слуге, что действительно шел за водой, чтобы запить таблетки, которые изначально не заметил, не получится. Они с Бравусом слишком хорошо знали друг друга: его поход на кухню будет воспринят не иначе, как за пивом или еще чем покрепче — опохмелиться, а таблетки — чтобы было чем объясниться, если запалят.

Конечно, можно проглотить их целиком, не запивая, и тогда одной головной болью и в прямом, и в переносном смыслах стало бы меньше. Однако Смерть, к своему большому сожалению, не мог этого сделать чисто физически. А разгрызать, будучи прекрасно осведомленным об их отвратительно-горчющем привкусе, он не за что бы не стал. Потом сплевывай не сплевывай, запивай водой не запивай, от этого мерзкого привкуса не избавиться; и не пять-шесть часов, как написано в инструкции по применению, а минимум целые сутки. Так что для Смерти куда лучше было выглядеть законченным алкашом в глазах слуги, нежели снова пережить такое веселье.

Тем не менее выход нашелся.

Смерть немного отпустило, и он решил, что сможет дотерпеть до здания Небесного Суда и выпьет таблетки уже на службе. Даже несмотря на то, что взвешивая все «за» и «против» — «дойду»/«не дойду», — он терял несколько раз сознание от накатывающей головной боли, а височные «японские барабанщики» прилагали максимум усилий, чтобы свести его с ума. Все же пик его мучений остался позади, и, если не искушать по дороге судьбу, он ощущал в себе силы справиться с поставленной задачей.

Освежившись в ванной комнате и переодев мантию, Смерть покинул покои. Максимально бесшумно, дабы не напороться на слугу. Другая причина, по которой он хотел избежать этой встречи — совместная попойка, которая могла оказаться чрезмерно откровенной с его стороны. Совсем не обязательно, что Бравус тоже ничего не помнил. Более того момент восстановления слугой каких-либо событий в его памяти мог вызвать крайне неловкую ситуацию для них обоих. И продолжать вызывать ее в дальнейшем. В таком случае слугу придется уволить, а Смерть этого делать не хотел, за многие годы проведенные вместе, он к нему привык. Хотя, кажется, толком и не понимал, что на самом деле за персонаж этот Бравус.

На выходе взгляд Смерти зацепился за журнальный столик и количество рассортированных на нем, под ним и рядом с ним посылок и почты. Ответ на его немой вопрос лежал сверху.

Увидев дату на свежем выпуске «Хейвен ньюз», он в ужасе воскликнул:

— Какой сегодня день?!

Но тут же зажал себе рот руками. И выбежал на улицу.

Бравус тем временем отсыпался у себя. Не то, чтобы ему было нехорошо или рабочий день еще не начался, просто он знал, что сегодня ему дозволено делать все, что захочется, а точнее, вообще ничего не делать. Хозяин предъявит ему за это только в том случае, если встретит его лицом к лицу. Такую оплошность он допускать не собирался. Поэтому, лежа на диване, совмещал приятное с приятным. Хотя периодически краем уха и прислушивался к тому, что происходит снаружи.

Так он услышал сколько раз и обо что именно споткнулся Смерть, пока, стараясь не шуметь, крался по коридору. И что все обошлось, раз скрипнули входные ворота. Единственное, его смутил возглас, который издал хозяин, но Бравус это расценил, как большое облегчение от того, что ему удалось проскользнуть незамеченным. Или от того, что таблетки наконец-то подействовали. А может, Смерть просто соскучился по солнышку, кто их запойных разберет?

10

Возле здания Небесного Суда было оживленнее, чем обычно. Хотя «оживленнее» это еще мягко сказано: жнецы, души, ангелы, демоны — все перемешались в одной огромной бурлящей толпе. Завидев сие действо, Смерть даже немного растерялся. Представители трех Миров, в принципе, не должны собираться вместе в любом количестве, тем более бессчетном. И почему именно здесь?!

Понимая, что всех ему не перекричать, Смерть обратился к ближайшим к себе существам, настолько громко, насколько в его состоянии это было возможно:

— Доброго времени суток, дамы и господа. Может, кто-нибудь из вас просветит меня, что здесь происходит?

На «источник шума» должным образом никто из них не отреагировал. Если кто и обратил внимание на Судью, то совсем мимолетно: окинув его безразличным взглядом, они тут же отворачивались, видимо, возвращаясь к куда более важным обсуждениям.

— Не понял! — возмутился Смерть и издал громкий пронзительный свист.

На этот раз он добился желаемого результата: толпа постепенно стихла, а все ее внимание переключилось на него.

— Я спрашиваю, что здесь происходит? — громко и на удивление сдержанно повторил свой вопрос Смерть.

— Вас ждем, Ваша Честь, — наконец ответил один из жнецов.

— Зачем вы меня ждете?

Жнец с удивлением посмотрел по сторонам; толпа зашушукалась.

— Я задал вопрос… — раздражаясь и теряя терпение, произнес Смерть.

— Ждем, Ваша Честь, когда вы возобновите судебные процессы.

— Зачем?

— Если вы не забыли, то теперь в ваши обязанности входит суд над неприкаянными душами.

— Я без тебя знаю, что входит в мои обязанности! — прорычал сквозь зубы Смерть. — Я не понимаю, зачем вы здесь все третесь?! Вам нечем больше заняться?! Оставили души и валите отсюда!

Вздрогнув от неожиданности, жнец сделал несколько шагов назад:

— Мы бы с радостью, Ваша Честь, но в этом-то и вся проблема. — Нервно сглотнув, он добавил: «Вернее, две».

Ища в себе смирение, в связи с тупостью собеседника и вообще, Смерть глубоко вдохнул. И через паузу уточнил:

— Рассказывай, что за проблема?

— Две, Ваша Честь, — поправил его жнец.

Смерть не верил своим ушам, но сдержался.

— Хорошо, какие две проблемы мешают вам оставить души в Чистилище и вернуться к выполнению ВАШИХ непосредственных обязанностей? — перефразировал он вопрос.

— Во-первых, Ваша Честь, Чистилище переполнено, — отрапортовал жнец, — а во-вторых…

— ЧТО?! — взревел Смерть. — Как это Чистилище переполнено?! Это невозможно!

«Японские барабанщики» в его голове разом оживились.

— Не знаю, Ваша Честь! — снова попятился назад жнец. — Но если оно переполнено, значит, такое возможно…

Понимая, что сейчас ни в коем случае нельзя давать крайней степени раздражения перерасти во что-то большее, Смерть закрыл глаза, сделал глубокий вдох и нащупал в глубине левого кармана мантии две таблетки «Антипохмелина». Головная боль на фоне стресса вернулась с такой силой, что настало время определиться: пора устраивать а-ля «кошачий лоток» у себя во рту на ближайшие сутки или риск публичной потери сознания еще не достиг критической точки?

Что ж, бывало и хуже. (Самообман, конечно, но хочется верить, что все обойдется).

— Допустим такое возможно, — предположил Смерть, зажав таблетки в кулаке, — и со жнецами понятно. Остальные здесь чего забыли?

Вперед протиснулся один из ангелов:

— Давайте я поясню, Ваша Честь. Дело в том, что за время вашего отсутствия вышел указ № 574 393, обязывающий ангелов-хранителей и демонов-искусителей участвовать во всех судебных разбирательствах, касающихся неприкаянных душ, в качестве свидетелей. Мрачные жнецы также могут привлекаться в качестве свидетелей по запросу одной из сторон.

— Ч-Т-О?! — негодующе посмотрел на него Смерть.

В ответ ангел лишь ехидно улыбнулся и пожал плечами.

— Кто издал такой указ?

— Боюсь, Вам не понравится… — Улыбка на лице ангела стала шире.

— Ну!

Ангел продолжал выдерживать паузу, причем делал это с нескрываемым удовольствием.

Смерть сделал шаг вперед:

— Я те, пернатый, ща всеку!

— О-о-у! Вы мне что угрожаете, Ваша Честь? — не воспринял эти слова всерьез ангел.

— Хочешь проверить?! — Смерть закинул в рот одну из таблеток и начал ее демонстративно разжевывать.

— Антипохмелин? — поморщился ангел.

— Ага! — подтвердил Смерть.

— Без воды? — Лицо ангела перекосила настоящая гримаса боли, а по толпе прокатилось солидарное с этим выражением лица раскатистое «у-у-у!».

— Указ кто издал?! — чуть ли не до крика повысил голос Смерть и закинул в рот вторую таблетку.

Голос ангела поник:

— Глава Службы мрачных жнецов Сир… — Но он не договорил, поскольку всецело переключился на выполнение первого антигравитационного полета на территории Небес.

Из-за его непродолжительности и недостаточной амплитуды не все из присутствующих смогли запечатлеть этот полет, то те, кто успел, вскрикнули и еще долго стояли с открытыми ртами. Ибо причиной этого полета послужил довольно смачный удар наотмашь.

С приземлением ангела наступила гробовая тишина.

— Расступились! — гаркнул после этого Смерть и, потирая тыльную сторону ладони, направился к входу в здание Небесного Суда.

Толпа повиновалась.

— Приложишь лед, — с явно улучшимся настроением посоветовал Смерть, проходя мимо очумевшего ангела. — И не сиди долго на ступеньках — холодные, детей не будет.

Два жнеца помогли ангелу подняться. Тот был вне себя от ярости:

— Ваша Честь!

— Да! Пойдешь жаловаться Папе, передавай ему от меня пламенный привет, — не оборачиваясь и не сбавляя шага, выкрикнул Смерть.

Слова предательски скомкались у ангела в горле, и единственное, что он смог противопоставить обидчику — обжечь ему затылок своим яростным всеиспепеляющим взглядом.

Смерти же было все равно. И на то, что о нем подумают окружающие, и какие могут быть последствия у этой минутной слабости. Он поскорее хотел добраться до кулера.

Завидев Судью, судебный пристав тут же отсалютовал по стойке смирно:

— Доброе утро, Ваша Честь!

— Уже день! — кинул тот, быстрым шагом проходя мимо. — Пригласи ко мне секретаря.

— Так точно, Ваша Честь. А что там снаружи происходит? — поинтересовался пристав. — Ваша Честь…

Проводив Судью взглядом, так и не дождавшись ответа, переполненный любопытством пристав отправился выполнять приказ.

Оказавшись в Зале судебных заседаний, Смерть почувствовал себя заметно лучше. Во-первых, полностью свое волшебное действие возымели таблетки «Антипохмелина», во-вторых, вода из-под кулера помогла избавиться от излишков горечи во рту, сократив количество «котов» с десяти до двух, пусть и самых здоровых; к тому же здесь он чувствовал себя как дома, несмотря на то, что на остальных это место наводило ужас. Общий благоприятный эффект усилился, когда он занял излюбленное место Судьи.

Но хорошего понемножку: в Зал судебных заседаний вошла секретарь.

— Вызывали, Ваша Честь? — уточнила она.

— Да, Кларисса, проходи, — показал жестом Смерть.

— Чем могу служить, Ваша Честь? — поинтересовалась довольно юная для занимаемой должности особа.

— Во-первых, мне нужна копия этого указа № 5… как его там? — торопливо зажестикулировал руками Смерть. Не потому, что не мог вспомнить номер документа, тем самым он показывал свое пренебрежительное отношение к его автору.

— Пожалуйста, Ваша Честь. — Секретарь протянула ему тот единственный лист бумаги, который держала в руках.

Смерть его выхватил и улыбнулся:

— Вот за что я тебя люблю, дорогуша, так это за твой профессионализм. — После чего он начал жадно читать.

— Спасибо, — промурлыкала Кларисса. — Всегда рада помочь.

Однако начальник пропустил ее слова мимо ушей. Его внимание полностью поглотило содержание указа: глаза вгрызались в бумагу, и чем дальше, тем выражение его лица становилось суровее. Дочитав до конца, он со злостью скомкал лист бумаги и отшвырнул в мусорную корзину. После чего сквозь стиснутые зубы прорычал:

— Значит, война!

— Простите, Ваша Честь? — вытаращилась на него секретарь.

Но Смерть смотрел куда-то в сторону. Затем, словно возвращаясь к действительности, он резко перевел на нее взгляд и спросил:

— Скажи-ка, дорогуша, как так получилось, что в Чистилище нет мест?

— Я не знаю, Ваша Честь, — растерялась она. — Чистилище рассчитано на 100 000 душ, но сейчас там яблоку негде упасть.

— 100 000 душ, — задумчиво повторил Смерть. — И нет мест. Да как такое возможно?!

Кларисса непроизвольно пожала плечами, хотя и понимала, что вопрос адресован не ей.

— На моей памяти больше 200–300 душ там Страшного Суда не дожидались, — тяжело вздохнул Смерть. — Никогда! А тут сразу 100 000. Откуда они взялись в таком количестве?

Девушка снова пожала плечами, понимая, что теперь вопрос обращен к ней, но добавила:

— И это не считая тех, которые ждут своей очереди снаружи.

— И это не считая тех, которые ждут своей очереди снаружи, — безрадостно повторил Смерть, пытаясь осознать масштабы бедствия. — Кстати, сколько их?

— Не знаю, Ваша Честь, никто не считал, — честно призналась секретарь. — Много. И их количество постоянно растет.

— Значит, рассиживаться некогда! — словно по щелчку взбодрился Смерть. — Действовать будем быстро. Для начала пригласи ко мне Главу Службы эксплуатации. Нет! Лучше сама отправь туда заявку в необходимой форме от моего имени на расширение Чистилища.

— Расширение Чистилища? — переспросила Кларисса, хотя все прекрасно расслышала.

Начальник утвердительно кивнул.

— Разве это возможно? — засомневалась она.

— Не знаю, — пожал плечами Смерть, — но даже думать на эту тему не хочу. Отправляй! — отмахнулся он. — Пусть у них голова болит, как это реализовать. Главное, обязательно укажи, что сделать все нужно в максимально короткие сроки, а расширить — на максимально возможное количество душ. Это понятно?

— Да, Ваша Честь.

— Тогда все, можешь идти. И скажи приставу, пусть заводит ко мне первые десять душ.

Секретарь застыла вполоборота:

— Десять?!

— Десять-десять, — подтвердил Смерть. — Судить по одной теперь — непозволительная роскошь. Кстати, Кларисса! — поднял он руку в акцентирующем жесте.

— Да, Ваша Честь?

— Пока разбираешься с Эксплуатационной службой, на заседаниях можешь не присутствовать, я сам буду вести протокол.

Секретарь оценивающе посмотрела на начальника:

— С вами все в порядке, Ваша Честь?

— Все в порядке, а почему ты спрашиваешь?

— Столько всего навалилось.

— Это да, — невесело протянул Смерть. — И раз уж об этом зашел разговор, надеюсь, ты понимаешь, что какое-то время придется поработать без выходных?

— Понимаю, — кивнула она.

— Что ж, тогда не смею тебя больше задерживать.

Проследив за взглядом начальника, Кларисса тут же внутренне покорила себя за недостаточную учтивость. После чего поспешила на выход. Она очень надеялась, что неверно истолковала ход его мыслей, но, если верно, для нее было важно покинуть Зал судебных заседаний до того, как высокопоставленный и глубоко уважаемый лично ей чин, начнет копаться в мусорной корзине, чтобы заново перечитать указ.

11

«Какое-то время», как показало время, растянулось на несколько десятилетий. И работать сотрудникам Небесного Суда пришлось не только без выходных, но и без праздников. Тогда как их долгожданные ежегодные отпуска сначала планомерно сократились до пяти, максимум семи дней, а потом и вовсе стали приходиться исключительно на тот период, когда начальник отсутствовал на Ежегодном Собрании Высших Сил, и Небесный Суд, соответственно, приостанавливал свое функционирование. Но Кларисса, в отличие от остальных, не жаловалась. Она понимала, что настали трудные времена, и Смерти без нее не обойтись, хотя он и старался не подавать виду.

К сожалению, предпринятые меры по оптимизации работы Небесного Суда оказались малоэффективными. Увеличение размеров Чистилища, казавшееся на тот момент панацеей, тоже не помогло, хотя Служба эксплуатации ценой титанических усилий совершила невозможное и менее чем за два года увеличила его вместительность втрое. Это лишь отсрочило неминуемый кризис Небесного судопроизводства. Как Смерть не старался, поток неприкаянных душ меньше не становился, более того, из года в год только увеличивался. Да и с чего ему становиться меньше, если жнецы по-прежнему продолжали ошибаться, а спрос к содержанию их отчетов принципиально изменился. Теперь практически каждое судебное заседание не обходилось без участия ангелов-хранителей и демонов-искусителей, которые, как выяснилось, очень любят тратить впустую не только свое время, но и чужое, зачастую превращая все в фарс. Что отнимало у Смерти не столько физические силы, сколько высасывало душу. Со временем осознав это и приняв, он начал лихорадочные поиски решения данной проблемы, но было уже поздно. Решение нашло его само.

* * *

Еще не зная об этом, Смерть задолго после окончания очередного непростого рабочего дня ввалился в свои покои в доску пьяный.

— Бравус! — выкрикнул он и тут же оперся о стену. — Б-р-а-в-у-с!

— Да, Ваша Честь? — раздался заспанный голос слуги где-то в конце коридора.

— Тащи еще выпить! — приказал Смерть, пробираясь вдоль стены, не поднимая головы и пошатываясь.

Не исключено, что хозяин увидел что-то интересное на полу и теперь в полумраке пытался сфокусировать на этом взгляд, постоянно меняя для этого угол обзора, но слугой это было расценено, как тщетная попытка добраться до своей комнаты.

— По-моему, на сегодня с вас хватит, — ответил он.

— Ваша Честь! — рявкнул Смерть, продолжая смотреть куда-то вниз.

— Что «Ваша Честь»? — переспросил Бравус.

— Ты забыл добавить «Ваша Честь», — топнул ногой по полу Смерть.

Получилось довольно неуклюже и, если бы он в этот момент не держался за стену, падения было бы не избежать.

— Простите, Ваша Честь, — сдерживая смех, произнес слуга, — но, по-моему, Ваша Честь, на сегодня с вас хватит, Ваша Честь.

— Скажи мне, Бравус, — резко перевел на него пристальный взгляд хозяин, — какая часть фразы «тащи еще выпить» сформировала в твоей тупой башке мысль, что мне интересно твое мнение? А? Холоп!

— Никакая, Ваша Честь, — замялся слуга. — Простите, Ваша Честь. Просто я подумал…

— Что ты подумал? — нетерпеливо переспросил Смерть.

— Ничего, Ваша Честь, еще раз извините, — кланяясь, попятился назад Бравус. — Сейчас все принесу.

— Пулей! — выкрикнул ему вдогонку Смерть, а сам направился в покои.

Ну как направился? Предпринял для этого все усилия.

Слуга понимал, что хозяин переживает сейчас не самый лучший период, поэтому зла на него не держал. Наоборот, беспокоился. Последние несколько месяцев Смерть возвращался домой глубоко за полночь и всегда вусмерть пьяный, обязательно находил повод наорать на него, видимо, вместо пожеланий спокойной ночи, после чего заваливался спать. Как правило, до обеда. А проснувшись, закидывался контрабандным «Антипохмелином», и, не всегда взглянув на себя в зеркало, снова убегал на службу. Так что тот факт, что сегодня он, пусть и в режиме «хамлобыдла», потребовал от него продолжения банкета, Бравуса ничуть не расстроил, поскольку лично с ним Смерть бухал в последний раз очень давно, а по-другому свое любопытство о творящемся на Небесах ему было никак не удовлетворить.

Заходя в комнату с подносом, на котором стояли самый большой из имеющихся бутылей с вином и два стакана, он тем не менее негромко поинтересовался:

— Не спите, Ваша Честь?

— Что так долго?! — раздался раздраженный возглас.

— Извините, Ваша Честь, — внутренне обрадовался Бравус, — торопился как мог.

— Не достаточно торопился.

— Да, Ваша Честь. — Даже не думая принимать эти слова близко к сердцу, слуга поставил поднос на небольшой столик возле кресла, где в полумраке восседал Смерть. — Вот, Ваша Честь.

Конечно, «восседал» это было громко сказано, но он знал, как хозяин «возлежит», поэтому это он еще восседал.

— Забавно, — усмехнулся Смерть, увидев второй стакан.

— Что именно, Ваша Честь? — изобразил недопонимание Бравус.

— Ничего. Бери пуфик, садись.

Смерть не принимал гостей, поэтому в его комнате все было в единственном экземпляре: одноместная кровать, один шкаф, одно кресло и один пуфик для ног, на котором и приходилось ютиться слуге, когда обстоятельства складывались так, что от него требовалось составить компанию хозяину. Исключение составляли только стаканы. С недавнего времени их общее количество подросло до пятидесяти, и пусть пили из них также двое, большая часть расходовалась на игру в «дартс». В связи с чем, уборки заметно поприбавилось. Но было весело. К тому же его голова в качестве доски, незаменимого аксессуара данной игры, никогда не выступала, так что Бравус не жаловался.

Разлив содержимое бутылки по стаканам, он вежливо поинтересовался:

— Тяжелый день?

— Не тяжелей вчерашнего, — фыркнул Смерть. — Будем! — Он схватил стакан и, не чокаясь, залпом его осушил.

— Будем! — присоединился Бравус. Однако вино он пригубил лишь слегка.

— Чего сидишь? Еще наливай!

Слуга послушно выполнил приказание.

Когда нужно, Бравус мог быть очень услужливым. Сегодня было нужно. И, надо сказать, свое любопытство он удовлетворил сполна. Смерть рассказал ему все, что его интересовало, если не больше: кто, что, почему, как и зачем — в самых ярких красках за последние десять лет. Порой от переизбытка цвета в этих самых красках у него сворачивались в тугую трубочку уши, но здесь уж, как говориться, не до жиру.

С первыми лучами солнца, а они опять не заметили, как просидели всю ночь, обычное любопытство слуги начало перерастать в нечто большее. В повествовании хозяина его из раза в раз смущали некоторые моменты, на которые тот то ли не обращал никакого внимания, то ли не предавал этому должного значения. Учитывая тот факт, что Смерть всегда замечает куда менее очевидные вещи, — второе, однако на фоне тотальной усталости нюх мог притупиться и у него. Как бы там ни было, Бравус посчитал уместным прояснить ситуацию, а для этого задать наводящий вопрос:

— Ваша Честь, вам не кажется, что судебные слушания затягиваются преднамеренно?

— Затягиваются? Преднамеренно? — удивился Смерть. — Кем?

— Не знаю, предположите.

— Конечно, ангелы периодически устраивают тягомотину размусоливаниями, — начал размышлять вслух Смерть, — да и демоны в этом отношении не подарок. А если к слушаниям привлекаются жнецы, все окончательно превращается в балаган. Но это вовсе не значит, что в их действиях обязательно должен быть злой умысел. — Он вопросительно развел руками. — Да и есть ли он в чьих-либо действиях вообще?

— Но если допустить, что есть.

— Ну и зачем им это нужно?

Хозяин так посмотрел на слугу, что тот чуть не поперхнулся вином:

— Вы меня об этом спрашиваете?!

— А кого я должен об этом спрашивать?! — возмутился Смерть. — Если ты мне заморочил этим голову, значит, у тебя на этот счет есть какие-то дельные соображения, так?

— Конкретных нет, — замялся Бравус. — Но есть ощущение…

— Ощущение? Какое?!

— Ощущение, что кому-то есть реальный прок от того, что вы круглыми сутками безвылазно сидите на работе, — озвучил свои догадки слуга, не желая больше испытывать терпение хозяина.

Тот с его гипотезой согласился:

— Без сомнения, утырок во главе стада оленей, безмерно этому счастлив.

— Я не совсем то имею в виду, — уточнил Бравус.

— А что ты имеешь в виду? — разозлился Смерть.

— Если очевидное отодвинуть на второй план и копнуть поглубже?

— Поглубже?

— Рассмотреть сложившуюся ситуацию более масштабно. Всесторонне. Копнуть поглубже. Ну я не знаю, как еще вам это объяснить… — Бравус запнулся. Ему явно не хватало ни исходных данных, чтобы более конструктивно вычленить суть из предположений, догадок и опасений, навеянных собственной интуицией, ни авторитета, чтобы заставить более ответственно прислушиваться к своим словам.

Тем не менее Смерть призадумался. Более того, буквально через минуту он вскочил с кресла с воскликом: «А ведь ты прав!»

Но не успел слуга выяснить, в чем именно, как чрезмерно стройные ноги хозяина начали отмерять комнату широкими шагами, а его длинные костлявые пальцы преступили к довольно нервному массажу висков. И все это сопровождалось нецензурной бранью, сутью которой сводилась к тому, что все нехорошие существа, которые это удумали, в самом скором времени очень сильно об этом пожалеют. В частности, против собственной воли им придется включить в рацион сырую кладбищенскую землю.

Наблюдая за тем, как хозяин мечется из угла в угол, словно раненый зверь, хаотично матерится и выкрикивает обещания всем им устроить, слуга грешным делом задумался: ту ли мысль он до него донес?

— Бравус! — внезапно переключился на него Смерть.

— Да, Ваша Честь? — вздрогнул он от неожиданности.

— Мне нужно срочно во всем разобраться.

— Хорошо, Ваша Честь, — на автомате согласился Бравус.

Ночка выдалась насыщенной, и ему уже не особо хотелось выяснять, кто что планирует делать. Его единственным желанием в настоящий момент было — выспаться, а благодарности — за бдительность, проницательность и за что там ему еще причитается — он с радостью выслушает позже. К тому же к вечеру, а еще лучше к утру следующего дня, они станут только конкретнее.

— И мне нужна твоя помощь…

— Что?! — растерянно воскликнул Бравус, явно обескураженный таким развитием событий. — Моя помощь?! Да чем я могу помочь-то?!

— По дороге объясню, одевайся. — Смерть стянул мантию и протянул слуге.

Увидев хозяина нагим, Бравус замер. Ячейка памяти со словарным запасом для него вдруг стала недоступной, тогда как эмоции, наоборот, предательски высыпали на лице как веснушки, к тому же он мгновенно протрезвел.

Тогда как Смерть потеря дара речи слугой, удивление, растерянность и страх в его глазах повеселили. Усмехнувшись, он накинул ему на плечи свою мантию:

— Я так понимаю, в бане с мужиками ты никогда не мылся?

В ответ услышал невнятное блеяние, подкрепленное неочевидной жестикуляцией:

— Я…, ну…, я…, а…

Смерть посерьезнел:

— Ладно, сиськи нам мять некогда, давай сразу к делу. На время моего отсутствия будешь Судьей вместо меня.

Слуга рухнул в обморок.

— Нда-а-а, — склонился над ним хозяин, — это будет сложнее, чем я думал.

Находясь в бессознательном состоянии, Бравус тем не менее видит сон. Как будучи юношей, он бежит по берегу моря. Волны, накатывая одна за другой, обдают его голени прохладной пеной, вызывая радостный смех. Его руки раскинуты в стороны, глаза закрыты, сознание освобождено — он бежит навстречу закату, чувствуя порами легкий морской бриз. Все, чего ему хочется в этот момент, — бежать еще быстрее! Все, что его сдерживает, — ничего! Он бежит так быстро, насколько это возможно — настолько, что ничего на свете не может его остановить.

Внезапно откуда-то сверху доносится:

— Очнись, Бравус! Бравус, очнись!

И хотя никакого Бравуса он не знает, сам голос кажется ему до боли знакомым, и одновременно с этим незнакомым, как если бы он его где-то совсем недавно слышал, но не слушал.

Поддавшись любопытству, он сбавляет скорость и открывает глаза: никого. Ни на море, ни на суше. Однако неведомо откуда доносящийся голос никуда не пропадает и продолжает настойчиво звать какого-то «Бравуса».

Он останавливается и начинает пристально вглядываться в горизонт. Ясности происходящего у него от этого не прибавляется.

— Бравус, да что с тобой? Очнись же!

Он оглядывается по сторонам и выкрикивает в ответ:

— Эй, вы где? Вы кто?

— Давай, давай, не заставляй меня прибегать к крайним мерам.

Эти слова заставляют его насторожиться:

— Вы это мне?

В этот самый миг мир содрогается. Еле-еле устояв на ногах, он, всполошившись, выкрикивает:

— Эй! Что здесь происходит?!

— Да очнись же ты! Бравус!

«Глобальный толчок» повторяется и на этот раз валит его на колени. До смерти перепуганный, он вскидывает руки к небу:

— Да я не знаю кто это!

В эту самую секунду из облаков на него вылетает бетонная плита…

— А-А-А-А!!! А-А-А-А!!!

Смерть подскочил к слуге и схватил за плечи:

— Тише-тише!

— А-А-А-А!!! — не переставая орать, попытался вырваться Бравус.

Смерть прижал его к себе крепче. И, обездвижив, продолжил успокаивать:

— Успокойся! Ты дома! Все хорошо!

Это возымело должный эффект. Однако, придя в себя, слуга тут же в ужасе вскрикнул:

— Ух епт! — Все так, ему не привиделось, хозяин действительно видоизменился.

— Живой? — улыбнулась ему душа.

— Ну… — Бравус выглядел потерянным: если бы не голос, он никогда бы не узнал хозяина без одежды. И баня здесь совсем не причем.

Смерть посчитал уместным объясниться:

— Просто рука у меня тяжелая, кирпичную стену можно проломить, а ты после нескольких моих ударов не очнулся, вот я грешным делом и подумал…

Бравус резко схватился за голову:

— Ай! Ай-я-я-й! — Головная боль не только вышла на первый план, но и усилилась. — Ваша Честь, кажется, теперь я понимаю, о чем это вы… — В ушах зазвенело. — А-а-а-ай! Ваша Честь, у вас есть что-нибудь от головы? Скорее! — взмолился он в полуистерике, явственно ощущая, как вызванная болевым синдромом «трещина» уже начала раскалывать его голову надвое.

— Есть гильотина, есть обычный топор, что нести? — хотел было перевести все в шутку Смерть, но при виде выступившей на лице слуги агонии, планы поменял. — Извини, бородатая шутка. Просто ты слишком долго не приходил в себя, вот мне и пришлось ускорить процесс пробуждения. Видимо, переускорил.

— Таблетки! — простонал Бравус, обхватив голову руками.

— Ах да! — спохватился Смерть и побежал в комнату слуги. Там он начал хаотично открывать все, что имело дверцы, и выдвигать все, что имело ящики. Последним из них, не найдя искомого, он хлопнул так, что у комода вылетела задняя стенка.

С кухней ситуация повторилась. Он побежал обратно к себе. Слугу застал в позе эмбриона.

— Бравус, где аптечка?

— Умм…

— Где?

— Умм…

Смерть побледнел. Понимая, что понятия не имеет, где лежит аптечка, и есть ли она вообще. Бежать до ближайшей аптеки тоже не имело смысла. Во-первых, ее как таковой не было — все «лекарства» отпускались местным целителем, во-вторых, он принимал строго по предварительной записи, в-третьих, тщательно обследовал каждого пациента и, прежде чем выписать рецепт, придерживался следующего принципа: «сорок семь раз отмерь, один раз надрежь, перепроверь и только после дорежь». Слуга к этому времени уже загнется.

«Зачем тебе аптечка или аптекарь, если у тебя есть контрабанда?!» — промелькнула в голове дельная мысль.

Смерть тут же вспомнил про «Антипохмелин»:

— Точно как же я мог про него забыть? — радостно воскликнул он.

«Самому тоже курс витаминок не помешает пропить»

— Держись, дружище, я сейчас!

Воодушевившись, Смерть выбежал из комнаты. В коридоре поймал себя на мысли, что понятия не имеет, где Бравус хранит «Антипохмелин». И если ему не удалось найти легальные лекарства, то контрабандные подавно не отыскать. Развернувшись, он побежал в обратную сторону, к выходу. В здании Суда у него была припрятана заначка. В дверях его тормознуло подсознание:

«Ты совсем что ли дурной?!»

«Что опять не так?»

«Ну, во-первых, он к этому времени реально загнется»

«А во-вторых?!»

«А во-вторых, завязывал бы ты с алкоголем и переходил на сельдерей»

«В смысле?»

«В смысле, во внутреннем кармане мантии посмотри, склеротик»

— А-а-а!

«Б! Давай шустрее!»

Смерть метнулся к слуге. Как можно аккуратнее он запустил руку ему под спину, чтобы извлечь мантию, при этом продолжая внутренний диалог с подсознанием:

«Между прочим, если бы я завязал с алкоголем, как ты мне советуешь, то таблеток „Антипохмелина“ сейчас бы здесь не было».

«Между прочим, они тогда и не понадобились бы!»

«В смысле?» — задумался Смерть, нащупав таблетку. — «В смысле, они не понадобились?!» — повторил он вопрос.

Так и не получив ответа, Смерть перевернул слугу на спину, приподнял ему голову, раскрыл рот и фактически всыпал туда таблетку, раскрошив ее пальцами. И только потом вспомнил про воду. Точнее, когда Бравус закашлялся, резко пришел в себя, и с вытаращенными глазами начал отплевываться, что-то мычать и обтирать язык рукавом, навеянные воспоминания свелись к воде. Которой в комнате не наблюдалось. Зато было вино.

Вином Смерть «Антипохмелин» никогда не запивал, поскольку здравый смысл настоятельно рекомендовал ему этого не делать, для наглядности приводя пример с таблеткой шипучего аспирина и водкой, гарантируя, что данный эксперимент будет еще хуже. Но это было тогда. Сейчас обстоятельства совершенно иные: шанс проверить предположение насчет «Антипохмелина» и вина на ком-то другом может никогда больше не представиться. К тому же Бравус сам виноват, незачем было притворяться настолько больным.

— Скорее! Запей вином — полегчает! — указала душа на прикроватный столик.

Не раздумывая, Бравус метнулся к бутылю с вином, полному на треть, и в два приема практически полностью его допил.

Судя по его умиротворенной улыбке, Смерть предположил, что опасения оказались напрасными. Ровно на пять секунд. Как ошпаренный, слуга выбежал из комнаты.

Проследовать за ним в данной ситуации Смерти не полагалось по статусу. Но не сказать, что ему этого особо хотелось. В целом он свое любопытство удовлетворил, с деталями можно было и повременить.

Высвободившееся время Смерть решил потратить с пользой: одевшись, он лег на кровать и закрыл глаза. Не для того, чтобы поспать, помедитировать. Он уже и забыл, когда в последний раз ему предоставлялась возможность, отогнав суету, переосмыслить все сущее на свежую голову. В связи с чем у его возобновленного внутреннего тандема из интуиции и здравого смысла наладить сотрудничество довольно долго не получалось. Однако это как езда на велосипеде, однажды научившись, уже не разучишься. Поэтому до возвращения слуги ему удалось вознестись над внутренними и внешними неурядицами и получить более осмысленную оценку текущего положения дел. Вероятность того, что Бравус прав и умышленное затягивание судебных заседаний действительно имеет место быть, сохранялась довольно высокая. Притом что не до конца было ясно кому и зачем это нужно, однако это нисколько не умоляло уместность контрмер. Наоборот, в данных обстоятельствах то, как вознамеривался поступить Смерть, виделось ему единственно верным решением.

Для начала требовалось сделать две первоочередные вещи.

В коридоре послышались приближающиеся шаги…

Одну.

Раз Бравус не двинул кони, второе дело отпадало само собой, и теперь оставалось просто убедить слугу занять его должность на время его отсутствия. По факту, добровольно погрузится на неопределенный период в настоящее рабство. И как-то свыкнутся с той мыслью, что единственной благодарностью за проделанный титанический труд будет отсрочка встречи с Небытием. Или не будет. Никто не знает, что будет, если мыльный пузырь под названием «Страшный Суд» лопнет.

Но как раз именно этого Смерть допустить не хотел, а потому и вошедшего в его покои слугу истинным положением дел запугивать не собирался, только морально подготовить к некоторым сложностям… характерным при любой смене вида деятельности.

— Бравус, ну ты как? — прежде решил он справиться о его здоровье.

Слуга в ответ недовольно фыркнул:

— Прикалываетесь, Ваша Честь?

Смерть нахмурился:

— Почему прикалываюсь? Не прикалываюсь. Мне действительно интересно, как ты себя чувствуешь.

— Вы прекрасно знаете, как я себя чувствую.

— Нет.

— Да.

— Да нет же! — удивленно воскликнул Смерть.

— Да, конечно же, да! — не поверил ему Бравус.

— Бравус! — помрачнел хозяин.

— Да, Ваша Честь? — скривился в улыбке слуга.

На секунду Смерть впал в растерянность, не зная, как на все это реагировать. Вернее, как нужно реагировать на неподобающее поведение слуги он знал, но любое телесное наказание в нынешних обстоятельствах могло навредить конечной цели. Рисковать он не мог. Как и не мог дать смирению наступить себе на горло. Благо, внутренний компромисс им был найден. Как можно участливее он повторил:

— Я серьезно не знаю, как ты, Бравус, и искренне за тебя волнуюсь. Но если ты не хочешь об этом говорить, давай сменим тему.

При этом Смерть твердо решил, что если еще раз услышит в свой адрес дерзость, наказание последует незамедлительно. Причем минимум с коэффициентом «2», по совокупности, ибо справедливость — гарантия крепкого сна!

— То есть вы хотите сказать, Ваша Честь, что не специально предложили мне запить «Антипохмелин» вином вместо воды?

Тон слуги прозвучал мягче. По крайней мере, точно исключались многочисленные переломы, хотя до сотряса не хватило буквально каких-то пару тысячных децибел.

— Естественно, — заверил Смерть. — Просто воды под рукой не оказалось, а таблетку нужно было срочно чем-то запить.

— В чем срочность, не уточните?

— Уточню. Если «Антипохмелин» вовремя не запить, целые сутки во рту будет ощущение, что туда опорожняется целая стая котов.

Слуга с укоризной посмотрел на хозяина:

— И все?!

— В смысле, и все? — развел руками Смерть.

— В смысле, что это я как-нибудь пережил бы! — огрызнулся Бравус.

— Пережил бы? То есть ты хочешь сказать…?

— Ничего я не хочу сказать! — с нескрываемой обидой в голосе кинул слуга и отвел взгляд.

— Не, не, не, подожди, Бравус, — заинтересованно и в то же время сдерживая улыбку, произнес Смерть, — а что тогда сейчас с тобой было?

— Я не хочу об этом говорить.

— Но я должен знать, какой эффект вызывает «Антипохмелин» при взаимодействии с вином. На будущее. И можешь не волноваться, все останется между нами.

Слуга молчал.

— Хорошо. Тогда я не прошу тебя рассказать мне об этом, а приказываю.

— Нет.

— Что значит, нет? — нервно усмехнулся Смерть, услышав категорический отказ.

— А то и значит, — твердо стоял на своем Бравус. — Знания о том, что так лучше не делать, вам будет вполне достаточно, Ваша Честь. Если же хотите подробностей, вино есть, за «Антипохмелином» могу сходить.

Смерть закрыл глаза, глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Не помогло. Он ударил его наотмашь:

— Извини, Бравус, по-другому я не могу.

— За что?! — заунывно простонал слуга, сложившись в три погибели в нескольких метрах от того места, где первоначально стоял.

— А ты не понял? Могу добавить!

— Не надо! Вы мне и так, кажется, челюсть сломали.

— Когда кажется, креститься надо, — недовольным голосом произнес Смерть. — Если бы я хотел сломать тебе челюсть, то сломал бы. — После чего добавил: «А теперь хватит ныть и вставай, у нас еще дел невпроворот».

Слуга неторопливо поднялся на ноги:

— У нас?

— Да, у нас. Ты уже не помнишь?

— Нет.

— Видимо, удар был действительно сильным, — заметил Смерть.

— Очень, — демонстративно потер припухшую щеку Бравус.

— Да не этот удар!

— А какой?

Поскольку удивление слуги выглядело довольно искренним, Смерть решил обыграть ситуацию в свою пользу:

— Тот, которым я привел тебя в чувства, после того как ты, согласившись мне помочь, рухнул в обморок.

— И на что же я такое подписался, Ваша Честь, что даже в обморок упал? — с опаской уточнил Бравус.

— Уверен, это два не взаимосвязанных события.

— Да? И все же?

— Ты согласился стать Судьей Страшного Суда вместо меня, — сухо объявил Смерть, хотя внутри у него все ликовало: кто бы мог подумать, что «Антипохмелин» и вино могут вызвать амнезию — временную ли, частичную ли, но такую своевременную! — Заметив, что слуге снова плохеет, он тут же добавил: «Естественно, временно».

— Я согласился стать Судьей Страшного Суда? — переспросил Бравус, ища взглядом, куда бы присесть, поскольку ноги почему-то отказывались его слушаться.

Смерть подтолкнул ему ногой пуфик:

— Не просто согласился, ты так обрадовался, что чуть ли не самолично сорвал с меня мантию. — Он указал на пол, где та по-прежнему валялась скомканной. — Правда, не успел толком накинуть ее себе на плечи, как рухнул в обморок. Возможно, из-за чрезмерного перевозбуждения… я слышал, такое возможно.

Взглянув на мантию, Бравус кое-что начал припоминать: душа, потеря сознания. Он посмотрел на хозяина и только сейчас подметил, что тот одет.

— А эта…? — показал он.

— Запасная.

«Запасная? Не знал, что у тебя их несколько».

Слуга присел. Определенный отрезок времени напрочь выпал из его памяти, и, хотя все то, чем только что ошарашил его хозяин, прозвучало вполне правдоподобно, мозг отказывался принимать это как должное. Тогда как интуиция и вовсе «кричала», что не мог он так просто на такое пойти. Однако каких-либо иных вариантов дальнейших действий ни голова, ни сердце ему не предложили, а потому Бравус вынужденно со всем согласился:

— Раз так, Ваша Честь, я готов.

— Больше никаких «Ваша Честь», — жестом остановил его Смерть, поднимая с пола и возвращая ему на плечи мантию. — Теперь «Ваша Честь» это ты, точнее, вы. Привыкай…те.

— А вы…?

— У меня теперь другие задачи и цели, — ответил Смерть, поправляя свою теперь уже бывшую мантию на новом владельце то так, то эдак, в поисках лучшего положения. — Но об этом позже. Сначала давай с тобой разберемся.

Закончив с мантией, Смерть предложил Бравусу сесть в кресло, сам плюхнулся на кровать и довольно подробно начал рассказывать, что он конкретно от него хочет, и в меньшей степени — почему.

12

Внимательно выслушав хозяина, слуга подтвердил свое согласие помочь. Когда выяснилось, что именно Смерть ставит на карту, Бравус понял, что уже не имеет морального права все переигрывать и отказываться, пусть внутренне и чувствовал, что изначально соглашался, не столько добровольно, сколько поддавшись на грамотно завуалированную манипуляцию. Все-таки осознание того, кто его на такую манипуляцию вынудил, давало о себе знать. Не в плане вины, виноватым себя Бравус ни коим образом не чувствовал, а по принятии того факта, что инициатива как всегда оказалась безжалостна к инициатору.

К тому же Смерти без его помощи было не обойтись. Ну никак. Что, с одной стороны, Бравусу, конечно же, льстило: высшая степень доверия и все такое, но с другой — навивало грусть: за такую долгую жизнь можно было обзавестись парой-тройкой верных друзей, тогда бы не пришлось тратить столько времени на обычного слугу, в надежде на его адекватность и способность выполнить то, чего от него хотят.

Но, как говориться, чужая душа — потемки. Идти в чулан за фонарем Бравусу не особо хотелось, он вполне понимал, что от него требуется и почему, остальное — лирика. И пусть меры, к которым собирался прибегнуть Смерть, виделись экстраординарными, лишенными смысла они не были, а потому исхитряться с самоотводом, к примеру, «включать дурачка», он не стал. Наоборот, старался как можно более полно проникнуться теми опасениями и страхами, которыми руководствовался хозяин, выстраивая у него голове теорию заговора. Порой из абсолютно бредовых элементов. Однако Бравус понимал, что в данном случае, лучше перебдеть, чем недобдеть, а посему смиренно принял судьбу, уготованную ему Смертью. Плюс все то, что к ней прилагалось… например, одежду.

Любуясь новым отражением в зеркале, Бравус не верил своим глазам:

— Как такое возможно?! Один в один, не отличить.

— Помни, мантия делает тебя «Судьей» только внешне, и тот, кто знает меня получше, в миг раскусит, что ты не я, — предостерег его Смерть. — Однако вот это, — он протянул «близнецу» компактный дугообразный предмет, переливающийся холодным лунным светом, — при необходимости, поможет снять большую часть подозрений.

— Это то, о чем я думаю? — уточнил слуга с волнением в голосе.

— Оно самое, — кивнул хозяин. — Смотри не потеряй.

Бравус охотно схватил артефакт. И тут же вскинул вверх руки. Внутренняя энергия предмета, взяв свое начало в кончиках его пальцев, вмиг распространилась по всему телу и вызвала непроизвольное сокращение мышц. Дугообразная вещица взмыла в воздух.

— Ого! — вскрикнул он от полной неожиданности.

Смерть среагировал молниеносно. Словно хоккейный вратарь, зафиксировавший в ловушке неберущуюся шайбу во время буллита. В его случае, в костлявой руке самую ценную для себя материальную вещь, исключая для нее любые негативные последствия от действия естественных физических законов. Однако напрашивающихся аплодисментов не последовало. Слуга был настолько поражен случившимся, что не обратил внимания ни на чудесное спасение предмета, за который хозяин, не раздумывая, вырвет ему руки и ноги и забьет ими его до смерти, ни на его «кричащее» об этом выражение лица. Лишь по голосу, с которым ему возвращали артефакт, он понял, что повторно ему такое не простится:

— И НЕ СЛОМАЙ!

Госпитализация в планы Бравуса на вечер не входила, а потому он не торопился принимать повторно протянутое на нее «направление». Вместо этого он возбужденно воскликнул:

— Это что сейчас было?!

— Вот и мне интересно узнать, что за мошки совокупляются у тебя в руках?! — укоризненно рыкнул Смерть.

— В смысле, мошки? — обиженно буркнул Бравус. — Меня, вообще-то, только что током шандарахнуло!

— Током? — усомнился Смерть.

— Током! — подтвердил Бравус.

— Странно, — задумчиво протянул Смерть, — должно было быть по-другому. — После чего он призывно вытянул перед собой артефакт: «Давай-ка попробуем еще раз».

Слуга с опаской уставился на источник крайне неприятных и непонятных ощущений:

— Может, позже? Меня что-то подташнивает.

— Меня тоже! Бери, я тебе сказал!

— Ну хорошо-хорошо! — Вздрогнув, Бравус неохотно потянулся к артефакту. Застыл на финальной четверти пути и попросил: «Может, сначала из ваших рук?»

— Как скажешь. — Хозяин схватил его за руку и насильно притянул к себе.

— Ваша Ч-е-е-е-ееееееесть…

— Ничего не понимаю. — Глядя на то, как «колбасит» слугу, словно он действительно схватился за оголенный высоковольтный провод, Смерть дивился тому, что с ним самим при этом ничего подобного не происходит.

— П-о-м-о-г-и-иииииииите… П-о-ж-аааааааааааааалуйста…

Через минуту Смерть ослабил хватку, но не из жалости, а потому что в помещении начал улавливаться запах жареного бекона. Убрав артефакт обратно, во внутренний карман запасной мантии, он невесело констатировал:

— Нда, видимо, придется вернуться к плану «А».

— Какому еще плану «А»? — прохрипел измученный слуга.

— Ты меня все это время не слушал что ли? — возмущенно кинул Смерть, раздеваясь.

Бравус промолчал. Но, когда раздевать стали его, засопротивлялся:

— Ваша Честь, что вы делаете?!

— Мантию тебе свою отдаю.

— Зачем?

— Твоя пришла в негодность, ты разве не видишь?

— Вижу, но раздевать меня для этого зачем?

— А как по-другому?

— Так, что я и сам могу раздеться! — Бравусу наконец-то удалось вырваться из цепких объятий Смерти.

— Действительно, чего это я? — Дополнительно сделав шаг назад, он кинул ему свою мантию. — Извини.

Слуга ее без труда поймал, но переодеваться не спешил. «Голый» вид хозяина вновь вогнал его в ступор. И пусть в первозданном виде он его уже видел, ни тогда, ни сейчас, понимания, почему так происходит, у него не прибавилось. Он догадывался, почему мантия «превращает» их обоих в «Судью», но вот почему «без мантии» Смерть выглядит как обычная душа, которых в последнее время на Небесах развелось как собак нерезаных, вообще не догонял. Ни он сам, ни те, кого он здесь хорошо знал, при расставании с одеждой свой истинный облик не теряли. И это, сцуко, было абсолютно ненормальным!

Пока Бравус размышлял, как бы поделикатнее удовлетворить свое любопытство, Смерть подошел к нему и сам накинул ему на плечи мантию. Момент для расспросов был упущен. Еще и потому, что ему сразу обозначили, что торопятся:

— Пожалуйста, Бравус, хорош тормозить, у меня не так много времени!

— Что?

— Ничего. Во внутренний карман, говорю, не залезай, если не хочешь, чтобы тебя снова шандарахнуло, и начинай уже внимательно меня слушать. Мне нужно рассказать тебе с кем и как себя правильно вести.

— Ой, да это не то чтобы сложно, — усмехнулся слуга.

Хозяин неодобрительно на него посмотрел. Однако для Бравуса это теперь выглядело не так устрашающе. Совсем не устрашающе — безобидная, полупрозрачная субстанция, к тому же ниже его ростом.

— Я давным-давно выучил все ваши повадки, Ваша Честь, — невозмутимо похвалился он. — И уж что-что, а как следует нахамить, я смогу.

— Я смотрю, ты уже начал, да?

— Только если в качестве наглядного примера.

После незначительной паузы Смерть направился к выходу:

— Раз с этим ты справишься, остальное и что передать Клариссе, объясню тебе по дороге.

Бравус устремился за ним.

— Кому? — переспросил он.

— Секретарю Небесного Суда. Уж кто-кто, а она точно по манере поведения раскусит тебя в два счета, так что ей лучше сразу сказать всю правду. К тому же, она всегда поможет.

— Уверены?

— Уверен. Она единственная кому я, помимо тебя, полностью доверяю, так что и ты ей можешь полностью доверять. Понял?

— Понял.

— Тогда в чем сомнения?

— Никаких сомнений, просто решил уточнить. Кстати, почему вы решили, что она меня вот так вот легко раскусит?

Смерть остановился.

— Потому что с ней… с ней… — Он замялся. — В общем, с ней я вел себя чуть иначе, нежели с остальными.

— Ай-я-яй, Ваша Честь, — расплылся в улыбке слуга.

— Ой, Бравус, завали! — фыркнул Смерть, недовольный еще и тем, как нелепо смотрится на нем улыбка, и возобновил шаг. — И веди меня уже в Службу Реинкарнации.

Слуга поспешил за хозяином, по-прежнему широко улыбаясь. Он однозначно дал ему понять, что не намерен развивать эту тему, но почему бы молча не посмущать его своей довольной физиономией.

— И, к твоему сведению, я так глупо никогда не улыбаюсь!

— Как скажите, Ваша Честь, — отозвался Бравус, продолжая радоваться своей проницательности.

За что душа тут же ткнула его в бок:

— Ты чего такой довольный?! Совсем страх потерял?

— Вы такой забавный, когда злитесь, — не придавая этому значения, отозвался Бравус.

— Забавный? — последовал новый тычок.

— Ну да, — с прежней невозмутимостью ответил Бравус и немного ускорился.

— Когда злюсь? — нагнал его очередной тычок.

— Ну да, — перешел на совсем быстрый шаг Бравус.

— Я тебе сейчас покажу забавный!

— Не надо, Ваша Честь, я пошутил! — задорно воскликнул Бравус и, подобрав полы судейской мантии, пустился наутек.

Но не пробежав и десяти метров остановился. Шаги за спиной прекратились, поэтому он обернулся и позвал резко помрачневшего хозяина:

— Ваша Честь…?

— Не называй меня больше так, — отрезал Смерть, не отрывая взгляда от одного из немногочисленных зеркал, висевших в коридоре. — Теперь Ваша Честь это ты, то есть вы. Привыкай…те.

— Ваша Честь… — сделал шаг в его направлении Бравус.

— Ты слышал, что я тебе сказал! — повысил голос Смерть.

— Да, Ваша… Простите… А как мне теперь вас называть?

— Как хочешь.

— Простите?

— Что простите?

— Я вас не понимаю.

— Не понимаешь, как меня называть?

— Да.

— Ну хочешь, можешь называть меня смешным, а хочешь, никчемным.

Сократив разделяющее их расстояние, Бравус по-отечески (в силу того, что в новых реалиях он был на две головы выше) приобнял Смерть в облике души за плечи:

— Зачем вы так, Ваша Честь?

— Не знаю, — словно извиняясь, ответил тот. — Наверное, стресс.

— Если вам станет легче, мне, как и вам, также некомфортно в своем новом образе.

— Да, чтобы свыкнуться с этой мыслью требуется время, — тяжело вздохнул Смерть.

— Которого у нас нет, — напомнил Бравус.

— Которого у нас нет, — задумчиво покачал головой Смерть, после чего в его настроении произошла очередная резкая смена. — Ну что, идем? — довольно весело воскликнул он и устремился на выход. — Хуже-то все равно уже не будет!

Слуга проследовал за ним, очень сильно в этом сомневаясь. Тем не менее личное мнение на этот счет он решил оставить при себе. Ему не хотелось лишний раз ненароком расстроить хозяина, учитывая его эмоциональный дисбаланс. При этом он поймал себя на мысли, что если сейчас на выходе с крыши на них что-нибудь будет падать, например, сейф или рояль, то черта с два он сдвинется с места. Поскольку это будет прекрасным, а главное, быстрым окончанием самого тяжелого и самого нескончаемо длинного дня в его жизни, несмотря на то, что солнце еще даже не достигло зенита. В общем, ему тоже требовалась эмоциональная перезагрузка.

В связи с чем всю дорогу по пути к Службе Реинкарнации Бравус шел молча, слушал все, что до него пытались донести, и кивал.

Смерть же, наоборот, взбодрился. То ли потому, что, оказавшись на улице, подвергся благоприятному воздействию свежего воздуха и первых дружелюбных лучей утреннего солнышка, то ли потому, что взял себя в руки перед последними наставлениями приемнику. Понимая их важность и чувствуя свою ответственность в правильной, не столько передаче, сколько подаче этой информации: и о правилах ведения судопроизводства, и о Ежегодных Собраниях Высших Сил, и о статусе Судьи, а также с кем и в каких он отношениях, как служебных, так и личных. И главное, какая роль во всем этом отводится Клариссе. Каждый блок информации имел свои определенные нюансы, которые порой проще было донести правильной интонацией. Что Смерть и делал — в полголоса, несмотря на то, что улицы в столь ранний час были пустынными. Самые последние инструкции он посвятил совсем уж малозначительным, по мнению слуги, но никак не его самого, деталям, ибо никто не знает, какая информация в какой момент пригодится.

Все так, но Бравус переживал, хватит ли у него свободного места в мозгу. И терпения. Раз не перечить, то хотя бы разложить все услышанное по полочкам. Поскольку до спасительного аншлага из душ, дожидающихся своей очереди на попадание в Чистилище, а также группы сопровождения в виде ангелов, демонов и мрачных жнецов возле здания Небесного Суда, где любые разговоры теряют конфиденциальность, им предстояло еще топать и топать. Благо, фонтан информационного изобилия заткнулся значительно раньше.

Откуда ни возьмись, перед ними вырос судебный пристав. Тот самый, о котором буквально несколько минут назад зашла речь. Косвенно, в контексте того, что нет ничего страшного в том, что их увидят вместе, поскольку в последнее время Судье частенько приходится самостоятельно сопровождать некоторые души на реинкарнацию, не столько в силу загруженности пристава, в чьи обязанности это входит, сколько для того, чтобы проветрить мозги перед очередным заседанием. И в целом Бравус уловил, что бояться этого товарища не стоит. Но его внезапное появление заставило его вздрогнуть.

— Доброе утро, Ваша Честь, — поздоровался пристав. — Что-то вы рановато.

Смерть, в отличие от Бравуса, со своей новой ролью справился мгновенно, и умиротворенно парящая душа никакого интереса у пристава не вызвала. Тогда как реакция Судьи его удивила.

— Ваша Честь, с вами все в порядке? — улыбнулся он.

Смерть, понимая, что пауза затягивается, тихонько пнул растерявшегося Бравуса ногой, очень надеясь, что данное действие останется незамеченным.

Судья перевел взгляд на душу.

Та сделала легкий кивок в сторону пристава с мысленным посылом: «Да твою ж родительницу, Бравус, ты чего творишь?!»

Но Бравус и без того понимал, чего от него хотят, просто никак не мог вспомнить имя пристава. Пытаясь безуспешно извлечь его из забитой под завязку памяти:

«…Сириус… Сифилис… Синтаксис» — Наконец, ему это удалось: «А! Синеус!»

Судья с невозмутимым видом ответил:

— Все в порядке, Синеус. А что?

— Да ничего, — пожал плечами пристав.

Смерть выдохнул.

— А что за душа рядом с вами?

Выдохнул рано. Поскольку этот вопрос прозвучал для него словно гром среди ясного неба. О том, что нет ничего страшного, если их увидят вместе, он Бравусу сказал, а о том, что это касается всех кроме пристава — забыл. Стало быть, о том, что вести себя в таком случае нужно совершенно иначе, тот не в курсе.

Смерти поплохело.

— Эта? — Судья подхватил душу за шиворот и приподнял, как нашкодившего котенка.

Пристав вздрогнул от такого бесцеремонного отношения к бесценной крупице мироздания, равно как и пожалел, что вообще об этом спросил, но кивнул.

— Да шальная какая-то! В парке встретил по дороге сюда. Главное, иду себе никого не трогаю, смотрю — между деревьев что-то скитается, присмотрелся — а там вот — она. Ну, думаю, может, потерял кто. Я по сторонам-то огляделся — никого…

Почувствовав тычок в колено, Бравус интерпретировал это как хороший знак: Смерть просит его закругляться, но главное, что он вышел из полуобморочного состояния.

— Вот я ее и подобрал, — закончил Судья, поставил душу на землю и улыбнулся.

— Понятно, — растерянно произнес пристав, пытаясь решить, как вести себя дальше. С одной стороны, он получил довольно развернутый и доброжелательный ответ, вместо обычного — сухого, в приказном тоне и зачастую в не самой вежливой форме, но с другой — он никогда ранее и не встречал Судью спозаранок. А что, если с утра пораньше, пока его не успели вывести из себя, он сама любезность? И тогда это прекрасная возможностью наладить более тесный контакт. — Ваша Честь, давайте дальше я сам сопровожу эту душу куда следует, а у вас тем временем высвободится немного времени, чтобы, например, выпить чашечку свежемолотого ароматного кофе.

— Я не люблю кофе, — ответил не за себя Бравус.

— Тогда, может быть, чаю.

— И чай тоже не особо.

«Да знаю я! Но не виски же мне предлагать вам накидаться с утра пораньше?»

— Молочный коктейль?

— Нет.

— Смузи?

— Какое к чертям кошачьим смузи, Синеус? — возмутился Судья. — Тебе что заняться больше нечем? Иди работай, я сам сопровожу эту душу куда следует!

— Вообще-то, Ваша Честь, это и есть моя работа, — расстроенно буркнул пристав.

— Что именно?

— Сопроводить эту душу куда следует.

— Тогда зачем…? — Судья запнулся, понимая, что уже не в силах выразить словами все то, что накопилось у него на душе за какие-то несколько минут общения с этим застарелым индюком, а вот свернуть ему шею очень даже в силах. Он не удержался и повысил голос: «Так, все, Синеус, иди уже отсюда, пожалуйста!»

Тяжело вздохнув, пристав повернулся и поплелся вперед.

— Я уж грешным делом подумал, что он только меня так выбешивает… — усмехнувшись, шепнул Бравусу Смерть, обратив внимание на то, с какой злобой тот в какой-то момент начал «душить» воздух.

— Блин, я думал, прямо здесь его придушу, а тело где-нибудь подальше в парке закопаем.

— Нельзя…

— Согласен, начнет вонять, рано или поздно его найдут, вопросы лишние начнутся…

— Нет, нельзя его вот так отпускать! — толкнул в локоть Бравуса Смерть.

— В смысле? — удивленно воззрился на него тот сверху вниз.

— В смысле, что действительно будет лучше, если пристав сопроводит меня до здания Небесного Суда. Так и у него самого вопросов будет меньше и у всех остальных, кого мы встретим по пути. А встретим, поверь мне, мы совсем скоро очень многих.

До Бравуса начало доходить, какую идею хочет донести до него Смерть, но не до конца, поэтому он уточнил:

— А что потом?

— Потом пошлешь его на хрен! — торопливо пробурчал Смерть. — Это вообще нормальная практика.

— Хорошо, как скажешь. — И Судья окликнул пристава: «Синеус, постой!»

Тот остановился, повернулся и с удивлением на него посмотрел.

— Ты куда втопил-то? — улыбнулся ему Судья.

— В смысле? — растерялся пристав. — Вы же сами сказали…

— Сказал. Но нам же в любом случае по пути. Можем вместе дойти, поболтать.

«Поболтать?! — пронеслось „бегущей красной строкой“ в голове у Смерти. — Ты ж его только что был готов придушить!»

«Поболтать?! — мысленно переспросил у себя пристав, не послышалось ли. — О чем? Ты ж меня только что был готов придушить!»

Тем временем Судья с душой его нагнали.

— Например, о погоде. Классная же сегодня погодка, не правда ли?

— Она всегда классная, — согласился пристав.

И все трое начали движение в унисон. Судья посередине, душа справа, пристав слева.

— Вот видишь, все настолько привыкли, что она классная, что даже не обращают уже на это внимание, а представляешь, если бы сейчас поднялся шквалистый ветер, начался ливень, с неба посыпался град с куриное яйцо?

— Нет, не представляю.

— А ты представь. Вот чтобы бы ты в таком случае делал?

— Даже не знаю, надо подумать.

— Вот, слишком долго думаешь! За это время тебя давно бы уже зашибло вырванным с корнем деревом, либо раскроило бы черепушку градиной, после чего твое бездыханное тело потоком воды смыло бы в сточную канаву, а там его до костей обглодали бы крысы.

«Что за неуемное желание его убить?! — недоумевал Смерть. — Он только-только с ним познакомился!»

«Что за неуемное желание меня убить?! — недоумевал Синеус. — Мы столько лет уже вместе!»

А Бравус тем временем подытожил свою мысль:

— Так что, Синеус, нужно всегда быть готовым к самому неожиданному повороту судьбы.

— Вообще-то мне совсем скоро на почетную пенсию, — испуганно возразил пристав.

— До которой нужно еще дожить, — без злого умысла улыбнулся ему Судья.

— До которой нужно еще дожить? — Пристав замер на месте как вкопанный.

— Да расслабься, Синеус, я пошутил, — хлопнул его по плечу Судья. — Кстати, насчет нее тоже. — Он передал ему душу. — На — веди!

Слегка потрясывающейся рукой пристав принял душу и потянул за собой. Стараясь не отставать от Судьи, он тем не менее держался чуть позади. От шуточек Смерти у него кровь стыла в жилах.

Так, молча, они до здания Небесного Суда и дошли, продираясь через великое множество особо любопытных глаз, не вызывая подозрений. После чего Судья сказал:

— Ну все, Синиус, спасибо, дальше я сам ее сопровожу. А тебе пора на службу.

Пристав хотел было возразить, что сопровождение душ за пределы Суда это тоже часть его работы, а заодно, выяснить, куда собирается сопроводить ее Судья, если не в Чистилище, которое они также благополучно миновали, но решил, что раз ему предлагают распрощаться, не стоит щекотать судьбу за яйца. Поклонившись, он быстренько ретировался с глаз долой.

Убедившись, что они с Бравусом остались в относительном одиночестве, Смерть восторженно воскликнул (не громко, естественно):

— Красавчик!

И еще раз оглядевшись по сторонам, добавил: «Единственное, потом объяснишь приставу, что поскольку тех, кто меня потерял, дабы их наказать, найти не удалось, равно как и никакой сопроводительной документации при мне, дабы провести судебный процесс, не оказалось, то ты отвел меня на реинкарнацию».

— А если не спросит? — уточнил Бравус.

— Все равно объяснишь.

— Зачем?

— За хреном! — раздраженно прошипел на него Смерть. — Ты булки-то раньше времени не расслабляй, для тебя все только начинается!

— Да понял я все, понял! — фыркнул в ответ Бравус. — Просто хотел на всякий случай уточнить.

Данную реплику Смерть решил оставить без ответа.

— Раз понял, пошли дальше.

— Пошли.

В меру ускорившись, Судья и сопровождаемая им душа обогнули здание Небесного Суда и направились к куда менее помпезному, но не выбивающемся из общей архитектурной концепции строению, в котором базировалась Служба реинкарнации.

Перед входом они остановились.

— Когда зайдем, — решил еще раз проговорить этот момент Смерть, — скажешь, что эта душа приговорена к реинкарнации и передаешь меня приставу. Скорее всего, он ничего не спросит, но если спросит, скажешь, что документы на нее, как всегда в общей куче, будут позже. Он сделает соответствующую отметку у себя в журнале, поверх которой ты поставишь печать. Она, кстати, у тебя в правом кармане.

— Да помню я, помню, — торопливо проговорил Бравус.

— Очень хорошо, что ты помнишь. Главное, не забудь потом на самом деле подсунуть все документы на меня в общую кучу.

— Не забуду.

— Заполнишь, как я тебя учил, а лучше попросишь помочь тебе Клариссу.

— Хорошо-хорошо, все сделаю.

— После того, как поставишь печать, что делаешь?

— Разворачиваюсь и иду заниматься своими, то есть вашими… ну вы поняли…делами.

— До какого момента?

— До того момента, пока вы не подадите условный знак.

— Все верно, — удовлетворенно кивнул Смерть. — Кстати, ты его не забыл?

— Не забыл.

— Отлично. Тогда на этом все. Целую крепко ваша репка. Двинули!

— Стойте! Последний вопрос, — спохватился Бравус.

Смерть насторожился:

— Ну давай.

— Если кто спросит, где я, то есть где Бравус, или что-то Бравуса давно не видно, что говорить?

— Ты это к чему?

— К тому, что все это, — раскинул он руки в стороны и покрутился, — может затянуться на неопределенный срок и, естественно, моя пропажа в какой-то момент станет очевидной.

— Какая пропажа?! — не удержался от усмешки Смерть. — Ты слуга — кому ты нужен?

Бравус насупился.

Смерть подметил, что, когда обижается, он довольно мил.

— Да понял, я понял, — произнес он извиняющимся тоном. — Для начала узнай, с какой целью интересуются, а если не отвяжутся, придумай что-нибудь поправдоподобней.

— Например? — поинтересовался Бравус.

— Например, уехал по срочным долгосрочным делам, — с ходу ответил Смерть.

— Каким? — усомнился Бравус в приемлемости такого варианта. — Все срочные долгосрочные дела у меня здесь. Я же слуга.

Смерть задумался.

— Хорошо, тогда в отпуске, — тут же предложил он другой вариант.

— В отпуске? Я? Вы забыли, кто мой хозяин?!

— Ну не знаю… — нетерпеливо кинул Смерть. — Хорьки покусали — отлеживается у себя с лихорадкой.

— Здесь нет хорьков, — вздохнул Бравус.

— Впал в кому от укуса пчел.

— Вы серьезно? Вы хоть раз слышали, чтобы наши пчелы кого-нибудь покусали?

— Значит, для тебя сделали исключение! — отрезал Смерть. — Все, не беси меня, Бравус! У тебя есть своя голова на плечах и уйма времени, чтобы правильно ее использовать, а я тороплюсь. Так что пошли уже!

— Хорошо, пошли, — неудовлетворенно фыркнул Бравус.

Как и говорил Смерть, при входе их встречал пристав. Не такой старый как Синеус, а главное, совсем не любопытный. Оформление необходимых документов заняло не более минуты, после чего состоялась официальная передача души на реинкарнацию, которую пристав сопроводил в комнату для ожидания дальнейших процессуальных действий.

Проводив их взглядом, Бравус покинул здание Службы реинкарнации. И хотя двигался он по той же самой дороге, что и пришел, направление его движения было совершенно иным обратному. Ибо теперь его ждала абсолютно новая жизнь, а вместе с ней и новые горизонты, размышления о которых уже плотно засели у него голове.

Правда, засели у него в голове и размышления о повышенной ответственности, без которой теперь никуда; и еще неизвестно каких размышлений в ней было больше.

13

Комната, в которой оказался Смерть, в его представлении должна была быть иной. Более радужной что ли, все-таки перерождение, новая жизнь. Эта же была сопоставима, скорее, с комнатой для допросов: небольшое невзрачное помещение, тусклое освещение, стол, два стула, зеркальное окно на стене. Разве что наручниками не пристегивали, но обстановка и без того угнетала.

И хотя Смерть не знал, что конкретно ждет его дальше, поскольку работой Службы реинкарнации сверх служебной необходимости никогда особо не интересовался, переобустройство данного подразделения уже вошло в его планы на будущее. В части интерьера уж точно. И пристава он поменял бы на более сговорчивого, а то ни здрасьте тебе, ни добро пожаловать, ни рады вас видеть, ни чашку кофе не предложил, ни свежий выпуск «Хейвен ньюз», ни на один вопрос не ответил, молча затолкал его в комнату и захлопнул дверь. Понятно, что такое отношение, скорее всего, регламентируется должностной инструкцией, но здесь, в отличие от Чистилища, не такой большой «душепоток», чтобы настолько сильно устать отвечать на одни и те же вопросы и начать неукоснительно следовать уставу. Наверняка, основополагающим здесь является фактор личности, поэтому по возвращении Смерть твердо решил взять этого «товарища» на перевоспитание, а на его место посадить, например, Синеуса. Тем более, что тот давно просил найти ему работенку поспокойнее. Не открыто, конечно, но всем своим поведением.

Ожидание затягивалось.

Может, и не затягивалось, может, здесь это было в порядке вещей, но, в понимании Смерти, затягивалось, поскольку он привык к более интенсивному режиму работы. В глубине души он понимал, что повода для беспокойства нет, и вся эта ситуация для него просто в новинку. Более того, теперь все ситуации будут для него в новинку и реагировать на всё нужно спокойнее и вести себя сдержаннее… но ожидание затягивалось.

Вдобавок замкнутое пространство делало свое дело. Медленно, но верно. В какой-то момент Смерти даже показалось, что время не просто остановилось, а пошло в другую сторону: тик-так-тик-так… тик-так…тик…так…кат…кит… и он психанул.

— Да вы издеваетесь?! Сколько можно ждать?!

Озираясь по сторонам в поисках ответа, душа вскочила с места. Однако ответа не последовало. Что, к слову, было в порядке вещей, но откуда ей было об этом знать, поэтому она подошла к двери и настойчиво подергала ручку. Дверь оказалась запертой снаружи, что также было неудивительно. Душа постучала. Затем постучала сильнее. И еще сильнее. И еще, и еще — до тех пор, пока просто не начала тарабанить руками и ногами в дверь, после чего с яростным выкриком ударила по ней со всей силы кулаком. От отчаяния, нежели просто выпустить пар, но от этого резкая боль, прострелившая руку, снисходительней не стала.

Душу это не остановило.

— Значит, немой, тупой, еще и глухой? — сквозь зубы процедила она, потирая ушибленную руку. — Ну ничего, ты у меня еще и на зрение жаловаться начнешь!

Подойдя к зеркальному окну на стене, она помахала туда «здоровой» рукой:

— Эй, есть там кто-нибудь? Сколько можно ждать? Целая вечность уже прошла!

А налюбовавшись своим отражением, постучала:

— Вы, вообще, понимаете, что вы творите?! Здесь с ума можно сойти! Эй! Я жаловаться буду!

Тут Смерть поймал себя на неутешительной мысли, что на этот счет ему некому жаловаться. И на еще более неутешительной, что, судя по всему, «кукушечка» у него сдает. И что, если ему здесь так тошно, то каково приходится тем, кто еще только дожидается своей участи в Чистилище, где ожидание куда более продолжительное…

«Не зарекайся, еще не понятно, сколько тебя тут продержат. К тому же им там хотя бы поговорить есть с кем. Хотя, кого я обманываю, конечно же, им там фигово! И где уверенность, что после Чистилища души попадают на Суд уже не шизанутые!»

«Значит, по возвращении с этим тоже нужно будет разобраться».

«Каком возвращении?! Еще неизвестно, сколько ты тут проторчишь, реформатор!»

Закончив внутренний диалог, душа снова постучала в окошко:

— Эй! Есть там кто-нибудь?

В ответ тишина.

— Ладно, — с презрением произнесла она. После чего отошла на некоторое расстояние назад, схватила предмет скудного интерьера и метнула в окно.

Отпружинив, стул с металлическим лязгом упал на пол в полутора метрах от стены. Однако на зеркальной поверхности не осталось даже царапины.

С минуту душа простояла посреди комнаты неподвижно, затем в сердцах пнула ногой второй стул. Тот с грохотом составил компанию первому.

— Ну и черт с вами!

Опечаленный собственным бессилием, Смерть сел на стол, поджал колени к животу и, обхватив их руками, уткнулся головой вниз.

В оконном проеме за его спиной зажегся свет.

14

С того момента, как Бравус видел хозяина в последний раз, прошло почти десять лет. Не то чтобы он сильно скучал, но беспокоился: реинкарнация все-таки. Не каждый способен вот так все бросить и начать новую жизнь, даже вынужденно. Правда, он и сам начал новую жизнь, но это другое. Быть судьей Страшного Суда Бравусу нравилось. Он в одночасье получил практически безграничную власть, полную свободу действий, а главное, уважение. Теперь он мог делать, что хотел и когда хотел, не боясь быть осужденным, а тем более наказанным.

Конечно, статус Судьи был обременен целым рядом обязанностей, но они ни в какое сравнение не шли с теми обязанностями, которые угнетали его в бытность слуги. К тому же у него была Кларисса: умная, ответственная, она без лишних слов ввела его в курс дела, как только он передал ей записку от Смерти, а в дальнейшем не раз выручала советами.

Что и говорить, без нее песенка Бравуса была бы спета уже на первом судебном заседании, когда он то ли от волнения, то ли от переоценки собственных сил и возможностей, а может, и от чрезмерного рвения кому-то что-то доказать, решил пригласить сразу пятьдесят душ и устроить им перекрестный допрос. Уже на втором десятке Судья поплыл, напрочь все перепутав: свидетельские показания, показания самих душ и что как соотносится со сведениями, содержащимися в отчетах жнецов; и только оперативные действия секретаря предотвратили отправку тех душ, для которых предназначался Ад, в Рай и наоборот. И, надо заметить, это чуть не стоило Клариссе карьеры, поскольку она не только приостановила судебное заседание, сославшись на техническую невозможность дальнейшего ведения протокола, но и на время устранения этих причин выгнала всех из Зала заседаний, что на данной стадии судопроизводства было недопустимо, немыслимо и строго наказуемо. Оставшись с Бравусом наедине, она вправила ему мозги и на конкретных примерах объяснила, что и почему он делает неправильно, а также какие действия стоит предпринять для того, чтобы ситуация нормализовалась, и справедливость судебных решений не вызвала нареканий. Однако лично для нее это обернулось строгим выговором с занесением в личное дело, что не только мгновенно отразилось на ее профессиональной репутации, но и в дальнейшем, в случае повторения, грозило отстранением от занимаемой должности.

Кстати, именно тогда Бравус понял, что ради своего начальника, истинного начальника, эта особа пойдет на многое. И еще он понял, что хочет стать этим самым истинным начальником. Чтобы ради него эта крайне соблазнительная особа была готова на многое. Настолько соблазнительная, что при ее виде меркли все данные им Смерти обещания на ее счет, а лазейки и возможные пути отступления в них наоборот становились все очевиднее и очевиднее.

С каждым днем Кларисса нравилась Бравусу все больше и больше, и он ничего не мог с этим поделать.

15

— Вы почему безобразничаете? — раздался недовольный голос в комнате ожидания.

От неожиданности душа аж подпрыгнула и взволнованно осмотрелась по сторонам. В комнате кроме нее по-прежнему никого не было, а входная дверь оставалась закрытой.

Наконец, Смерть увидел — холодный свет в глубине оконного проема, а главное, силуэт того, кто с ним разговаривал. И выдохнул. В первую очередь, из-за того, что столь долгожданный контакт не являлся слуховой галлюцинацией.

— Кто? Я? — удивленно тыкнула себя пальцем в грудь душа, стараясь тем временем получше разглядеть незнакомца. Однако в силу недостаточного освещения с той стороны и избыточного с этой дальше темного силуэта дело не пошло.

— Да вы, конечно, — послышался ответ, видимо, из где-то встроенных динамиков.

— Вообще-то, если что я и делаю, то выражаю свое крайнее несогласие с творящимся здесь произволом, — огрызнулась душа, — а безобразничают в детском саду.

— Произволом? Каким произволом? Никакого произвола здесь нет! — заявил голос.

Но для Смерти эти слова прозвучали недостаточно твердо, чувствовались в них и сомнение, и неуверенность, а стало быть, фальшь.

— Тогда, может, объясните, почему меня здесь так долго держат?! — возмущенно воскликнула душа. — И под «здесь», я подразумеваю это богом забытое место.

В принципе, Смерть понимал, что закипает, и как оно не кстати, но воспротивиться этому то ли не смог, то ли не захотел. Выплеск негативной энергии снова нашел свое отражение в предмете скудного интерьера. Только на этот раз под горячую руку попал не стул.

— Оооу! — вырвалось из динамиков, как только в воздух взмыл стол. И хотя сила, с которой он был опрокинут, была явно недостаточной, чтобы долететь до окошка, и уж тем более, чтобы его разбить, силуэт все равно резко отпрыгнул назад. — Не нервничайте, уважаемый! Разве вы не знаете, что нервные клетки не восстанавливаются?

— Не буду, если перейдем к делу.

— К какому делу? — подзвизгнул голос.

— Не знаю. — Душа демонстративно развела руки в стороны. — Вам виднее для чего мы здесь собрались.

— Ах, к этому. Хорошо. К делу так к делу. В ящике стола есть анкета, возьмите ее, пожалуйста, и заполните.

— В каком еще ящике? — фыркнула душа. — Нет там никакого ящика.

— Уверены?

— Уверены!

Смерть облазил эту комнату вдоль и поперек, и если грамотно встроенные динамики, он еще как-то мог пропустить, то «слона» — нет.

— А если глазки разуть?

— Что-о-о-о?! — возмущенно воскликнула душа и метнулась к столу.

Сказать, что Смерть негодовал в этот момент, ничего не сказать, он был в ярости. Первозданной, животной, неконтролируемой ярости. Ему хамили, откровенно над ним издевались, а он должен был спустить это с рук?! Нет!

— Уважаемый! Уважаемый! Остановитесь! Что вы делаете? — разнеслось по комнате в интонации «голоса разума». Удивленного, растерянного, в какой-то мере даже испуганного, но все же призывающего к благоразумию.

— Сейчас ты узнаешь, что я делаю! — сквозь зубы процедила душа, изо всех сил упираясь в стол ногами и руками, стараясь извлечь свой «эскалибур».

— Это цельнолитой стол! Ножку от него отломать невозможно. Да и что вы с ней планируете делать? Здесь все абсолютно ударопрочное, одним словом, вечное.

— А вот это мы сейчас и проверим! — ехидно улыбнулась душа, сантиметр за сантиметром раскачивая ножку стола в разные стороны. — И на ударопрочность… и на вечность… и стекло… и твою голову.

— Если вы сейчас же не прекратите хулиганить, я вызову охрану! — взвизгнул в ужасе голос. — Вас посадят под арест, а ваше дело будет передано на пересмотр!

Душа замерла.

— Какой пересмотр? Я ни разу… То есть разве такое возможно?

— Еще как!

— Что-то я ни о чем подобном никогда не слышал.

— А кто вы такой, чтобы об этом слышать?! — надменно повысил тон голос.

«Действительно!» — подумал Смерть.

— И, вообще, чего это я тут перед вами отчитываюсь! Охрана!

— Да хорош! — усмехнулась душа, разведя руками.

— Охрана! — настойчивее позвал голос. — Здесь дебошир! В карцер его!

— Подожди, давай поговорим! — резко посерьезнев, попросила душа.

— Поговорили уже. Хватит! — отрезал голос. — Охрана!

— Да постой! Я прошу тебя! — взмолилась душа.

— Что? — переспросил голос.

— Не надо охраны.

— Что-что? Я не расслышал.

— Ну извини, — кинула душа.

— А без ну.

— Извини.

— Это все? — поинтересовался голос.

— Извини, пожалуйста, — выдавила из себя душа. — Был не прав. Вспылил. Вел себя неблагоразумно.

— Уже лучше. Продолжай.

— У меня все, — растерянно произнесла душа.

— Как все? — искренне удивился голос.

— А что ты от меня еще хочешь? — в непонимании развела руками душа. — Чтобы я на колени перед тобой встал? — предположила она. — Не дождешься!

— На колени вставать, конечно, не надо, — уточнил голос, — но пояснить причину вашего поведения не мешало бы, иначе мы не сможем продолжить.

— Продолжить что? — переспросила душа, снова не понимая, о чем идет речь.

— Заполнять анкету, — пояснил голос.

— Какую анкету? — повысила голос душа.

— Которая лежит в ящике, — спокойно ответил голос.

— Да в каком еще ящике?! — вскрикнула душа. — Нет тут никакого… — Она запнулась. — Сссс-у-к-а!

— Что простите?

По самодовольному тону Смерть понял, что тип на той стороне — гребанный энергетический вампир, который не только в курсе причины, по которой он вспылил, но сам же это все и спровоцировал. Ему, видимо, доставляет удовольствие наблюдать за тем, как души цепляются за остатки рационального. Единственное, не понятно, как ему удалось провернуть этот трюк с ящиком, ведь его на самом деле раньше не было.

«Или был?»

«Н-е-е-е-ет! Не было! В дурку мне еще рано!»

— Да ящик у вас, скотина такой: не было, не было, раз — появился, — ответила душа. — Собственно, из-за него-то и весь сыр-бор.

— Как это не было, не было и раз — появился?! — усомнился голос. — Он там всегда был.

— А, может, и был, — улыбнувшись, пожала плечами душа. — Значит, я его просто не заметил. Тогда еще раз приношу свои глубочайшие извинения. — Она перевернула стол и поставила его на ножки. — Конечно, глупо все получилось. Но вы поймите, замкнутое пространство и все такое!

Чтобы закрыть тему, душа быстренько открыла ящик и выложила на стол содержимое. После чего замерла в нерешительности.

— Какие-то проблемы? — поинтересовался голос.

— Умм… я не совсем понимаю, что мне с этим делать…

— Заполнять.

— Это как?

Повисла пауза, но незначительная.

— Не могу понять, вы сейчас шутите или серьезно? — в явном недопонимании нарушил тишину голос.

— Нет, что вы, — без какого-либо намека на сарказм ответила душа. — Я действительно не понимаю, как это заполнять.

— Для начала возьмите стул и сядьте, стоя писать неудобно.

Душа беспрекословно выполнила требование.

— Что дальше?

— Теперь возьмите в руку ручку.

— Вот эту? — подняла душа у себя над головой продольный предмет.

— Да, эту. Только переверните ее другой стороной.

— Так? — уточнила душа, изменив положение малознакомого для себя продольного предмета, именуемого «ручка», на прямо противоположное.

— Так, — теряя сдержанность, подтвердил голос. — Теперь начинайте заполнять анкету, а я на минуточку отойду.

Душа пододвинула к себе лист бумаги, посмотрела на него, перевернула, снова посмотрела и снова перевернула. Затем, сильно надавив, провела по нему «ручкой». Остался «синий след» — фантастика!

— Так, а что вы делаете?! — тут же раздался раздраженный голос из динамиков.

Душа вздрогнула и перевела взгляд на окошко — темный силуэт был там.

— Думаю, как это использовать. А вы разве не ушли?

— Нет, не ушел! Уйдешь тут с вами! — фыркнул голос. — И, что значит, думаете, как это использовать? Вы что не умеете писать?

— Умею.

— Тогда в чем дело?

— Ни в чем. Я как раз только что разобрался с принципом действия «ручки».

— То есть вы хотите сказать, что прежде ей не пользовались?

— Нет. Но уже разобрался — ничего сложного.

— Разобрался, ничего сложного… — Послышался тяжелый вздох. — Тогда с анкетой вы что сейчас делали?

— А что я делал? — недопоняла душа.

— Крутили ее туда-сюда, — ответил голос.

— Ну да, — подтвердила душа.

— Зачем?

— Данная письменность мне не совсем знакома.

— Что значит, не совсем знакома? — напрягся голос.

— Ну я ее где-то раньше видел, но не могу вспомнить где. На другом языке, случайно, анкеты нет?

— На каком другом?! — возмутился голос. — Это Хинди!

— И что? — пожала плечами душа.

— Как что?! Здесь написано, что вы Рабиндранат Тагор, вы не можете не знать Хинди!

— Равин… Гранат… кто я? Топор? — усмехнулась душа.

— Какой топор?! — Темный силуэт за стеклом заметался из стороны в сторону. — Тагор! Рабиндранат Тагор!

«Ты чего взъерепенился-то?»

— Простите, я тогда не расслышал, — извинилась душа.

— А теперь расслышали?!

— Теперь расслышал.

— Повторите!

— Тагор.

— Полностью! — не унимался голос.

— Ра-бин-гра…дра… Рабин…

— Рабингранат Тагор! Тьфу ты! — По ту сторону стекла что-то громыхнуло. — Рабиндранат. Рабиндранат Тагор. Повторите!

— Ты бы пустырничку что ли попил, — обеспокоенно предложила душа.

— Какого еще пустырничка?! — еще больше разозлился голос.

Душа пошла на попятную:

— Никакого. Это я так предложил, разрядить ситуацию.

— Ч-Т-О?!

— Рабиндранат Тагор! Рабиндранат Тагор! Рабиндранат Тагор! Только успокойтесь, пожалуйста, а то вы меня пугаете.

— Я СПОКОЕН! — «брызнула слюна» из динамиков, а по ту сторону стекла что-то разнесли вдребезги. — НО БОЛЬШЕ ИЗДЕВАТЕЛЬСТВ НАД СОБОЙ НЕ ПОТЕРПЛЮ!

«Да что я такого сделал-то?»

Душа в недоумении развела руками:

— Хорошо, я молчу.

Голос тоже молчал.

— Извините, а можно еще один вопрос? — первым нарушил молчание Смерть.

В ответ тишина.

— Возможно, он вам покажется глупым, но для меня это действительно важно выяснить.

Молчание.

— И если я вас чем-то обидел, я приношу свои глубочайшие извинения.

–…

— Знайте, я это не со зла, просто иногда…

— Да задавай уже свой вопрос! — наконец, отреагировали с той стороны.

— Ааа, хорошо. Вы сказали, что здесь написано, что я Рабиндранат Тагор. Здесь — это где?

— Здесь!

Раздался глухой стук, и по ту сторону оконного проема Смерть сумел разглядеть лист бумаги, исписанный вдоль и поперек разноцветными чернилами, а также часть чьей-то руки.

Душа подошла вплотную и присмотрелась:

— Если честно, видно очень плохо. Что это?

— Ваше личное дело, — последовал ответ на удивление спокойным голосом. — Где написано, что вы Рабиндранат Тагор. Вы же, ведь, Рабиндранат Тагор, не так ли?

Вопрос в сознании Смерти прозвучал, как приговор. Получалось, что Бравус вписал совсем не те данные, которые они с ним оговаривали. Или конкретику они с ним не оговаривали? Оговаривали, как же иначе! Тогда как он мог такое вписать? А может…

— Вы мистер Рабиндранат Тагор? — повторили вопрос.

— Да-а-а, — неуверенно протянула душа.

— Тогда, скажите на милость, как вы, многоуважаемый мистер Рабиндранат Тагор, родившийся в Индии и удостоенный Нобелевской премии по ЛИТЕРАТУРЕ, не можете заполнить анкету, составленную на вашем родном языке, тем самым предметом, без которого и дня в прошлой жизни не могли обойтись?

«Действительно, как это я мог забыть родную речь и навыки письма! — мысленно передразнил его Смерть. — Ну, Бравус, чтоб тебя!.. Стоп! А почему нет?»

— Потому что я ничего не помню, — соврала душа.

— Что?! — усомнился голос. — Это невозможно!

— Тем не менее это так, — пожала плечами душа. — Видимо, меня тут так долго держали, что я все позабыл.

— Не так уж и долго, — парировал голос. — Всего лишь десять лет, три месяца, две недели и три часа. Зачастую ожидание гораздо более длительное. Некоторые души ждут своей очереди на реинкарнацию сотнями лет. Ваш срок один из самых наименьших на моей практике, поэтому это никоим образом не могло привести к полной амнезии, как вы мне тут утверждаете.

Смерть редко врал, не любил это дело, а потому был плохим лжецом, пожалуй, худшим среди всех членов своей семьи, но кое-чему жизнь его вынудила научиться.

— Почему полной амнезии? — изобразила удивление душа. — Не полной. Кое-что я все-таки помню.

— И что же вы помните, мистер Рабиндранат Тагор? — потребовал деталей голос.

— Нет, как раз об этом господине, как я уже говорил, я ничего не помню, — не повелась на такую постановку вопроса душа, — зато прекрасно помню о другом.

— И о ком же?

— О Тите Флавии, — ответила душа. (Смерть прекрасно знал латынь и наковырять ответы на восковой дощечке для него было раз плюнуть). — Вернее, пока вы не заговорили про Рабиндраната Тагора, я был в полной уверенности, что я Тит Флавий и есть, а теперь даже не знаю…

— Тит Флавий говорите? — задумчиво протянул голос. — Сейчас проверим.

Силуэт незнакомца удалился из поля видимости Смерти. Ему оставалось только догадываться, насколько это было плохо. Благо, долго себя этим накручивать не пришлось.

— Я думаю, вы не Тит Флавий, — донеслось из динамиков минут через десять, когда темный силуэт занял свое привычное местоположение за стеклом. — По крайней мере, в наших списках такового не числится.

«Конечно, не числится. Он в Аду!» — усмехнулся про себя Смерть.

— И что все это значит? — «включила дурачка» душа.

— Это значит, что я не знаю, что за игру вы тут затеяли, мистер, — более уверенно заявил голос, — но обязательно выясню.

В воздухе запахло жареным, однако Смерть верил, что ему все же удастся выйти сухим из воды.

— Да ничего я не затевал! — обиженно вскрикнула душа. — И, вообще… я могу доказать, что я Тит Флавий.

— Даже так! — явно заинтересовался голос. — Ну попробуйте.

Еле заметно улыбнувшись, душа выставила перед собой стул спинкой вперед, села, облокотившись на него локтями, глубоко вдохнула и начала давать развернутый ответ. Настолько развернутый, что даже если бы сейчас здесь сидел сам Тит Флавий, то, вряд ли бы, у него получилось рассказать о себе лучше.

Дело в том, что Тита Флавия Смерть судил еще в те времена, когда можно было никуда не торопиться, поэтому допросы тысячелетних давностей помнились им куда лучше, чем те, которые проводились «вчера». Особенно если личность подсудимого была любопытной. Личность Тита Флавия оказалась крайне любопытной, всю его подноготную Смерть вывернул дважды. Он без зазрения совести сделал бы это и в третий раз, но подсудимому не терпелось получить распределение в Ад. Настолько, что он ползал для этого перед Судьей на коленях и истерично его об этом умолял. Вернее, Тит Флавий молил поскорее закончить допрос и оставить уже его грешную душу в покое, а Смерть, будучи благородных кровей, не смог ему в этом отказать, но суть в другом. Смерть выполнил эту просьбу, невзирая на то, что в обозримом будущем собеседника интереснее, чем Тит Флавий, не предвиделось. Стало быть, он отдавал себе отчет в том, что ему заново придется искать не кем, а как коротать рабочее время в те темные и скучные времена; а все потому, что ни в его правилах отказывать слезно просящему, даже если это не женщина.

–… так я оказался в этой комнате, — подытожила душа. — Чем я тут занимался все это время, рассказывать?

— Не надо, — отрезал голос, после чего на продолжительный промежуток времени замолчал.

Смерть понимал, чем вызвана эта пауза, поэтому смиренно сидел на своем месте, давая возможность незнакомцу на той стороне, спокойно разобраться во всем этом парадоксе самому. Ведь, после такого подробнейшего автобиографичного рассказа никаких сомнений в том, что в комнате ожидания находится душа, у которой с памятью все в порядке, быть не может. Значит, если она утверждает, что не знает или не помнит кто такой Рабиндранат Тагор, вероятнее всего, так оно и есть. Получается, она действительно Тит Флавий. Логично? Логично, если бы не тот факт, что ошибки во внутренней документации Службы реинкарнации исключены. И вот здесь в голове у любого сотрудника этой службы должен возникнуть резонный вопрос: что в этой ситуации делать? Смерть знал ответ на этот вопрос, как и знал то, что незнакомца тоже скоро осенит ответ на этот вопрос. Единственное, оставалось набраться терпения, чтобы все не испортить. И даже не столько набраться терпения, после десяти лет ожидания какие-то пять-десять минут ничего не решат, сколько не подавать виду, что ему это все было заранее известно. Вот где каждая секунда была на вес золота, поскольку желание покичиться своей правотой подкатывало к горлу похлеще любой тошноты.

— А знаете, мистер Флавий… — наконец-то заговорил голос.

«ДАААААААААААААА! ДААААААААААААА!» — мысленно возликовал Смерть (и все это под внезапно ворвавшийся в его сознание Rock-n-roll).

–…на моей практике, а стало быть, на практике всей Службы реинкарнации, такое случается впервые…

Соло на бас-гитаре.

–… поэтому вопреки инструкции я должен передать ваше дело.

Огни погасли; занавес упал.

Душа всполошилась:

— Простите, что вы сказали?

Голос заговорил громче:

— Ваше дело. Я вынужден передать его…

— Нет, — перебила его душа. — До этого.

— Это случай на нашей практике первый, — немного растерянно повторил голос, — поэтому…

— Не на нашей, а на вашей…

— Что простите?

— Изначально вы сказали, что этот случай первый на вашей практике. То есть на практике всей Службы реинкарнации, так?

— Так, — подтвердил голос. Растерянности в нем поприбавилось.

— Получается, вы Глава Службы реинкарнации?

— Ну да. А что?

— Изя, ты?! — радостно воскликнула душа.

— Откуда вы… Вы кто вообще?

Широко улыбнувшись, душа начала призывно размахать руками, давая собеседнику понять, что он знает правильный ответ.

«Изей» кроме Смерти Главу Службы реинкарнации никто больше не называл. Также как и «плешивым Агасфером». Но это случалось довольно редко и то только потому, что тот дразнил его…

— Дистрофокл? — осторожно предположил голос.

Вот именно так он его и называл, но сегодня Смерть был совсем не в обиде.

— Ну а кто?! Я конечно! — широко развела руки в стороны душа, открывая объятия.

— Как? Почему? Кто? То есть… Что ты тут делаешь? — терялся в догадках голос.

— Нууу… — печально протянула душа. — Если в ваших краях так нынче встречают старых друзей, тогда, конечно, слушай. Значит, дело было так…

— Вот зачем ты опять начинаешь?! — более узнаваемо проворчал голос. — Сейчас я тебя выпущу, потерпи минутку и никуда не уходи.

Наблюдая за удаляющимся темным силуэтом, Смерть усмехнулся и не одобряюще покачал головой:

— Интересно, куда, по его мнению, я могу пойти?

Он надеялся, что все изменения в его старом товарище с момента их последней встречи коснулись только голоса, преимущественно из-за искажения динамиками, не головы. Ему очень хотелось ускорить то, ради чего он здесь оказался. Раз уж все так благополучно обернулось, грех этим не воспользоваться.

16

В последнее время Глава Службы мрачных жнецов взял за правило чаще бывать на свежем воздухе. Вот и сегодня Сир Орхус вальяжно прогуливался по парку, откуда открывался замечательный вид на здание Небесного суда. Под щебетание райских птичек он с величайшим удовольствием отметил, что количество неприкаянных душ на главной площади снова возросло, а значит, и очередь в Чистилище увеличилась. Сей факт означал лишь одно: его жнецы справляются с поставленной задачей, его злейший враг — нет. И данное обстоятельство согревало его лучше майского солнышка. Ведь, если тенденция сохранится, в его судьбе гарантированно наступят самые благоприятные перемены.

Мечтательно насвистывая, Глава Службы мрачных жнецов в наипрекраснейшем настроении продолжил свой путь.

17

Чтобы встрече старых друзей ничего не мешало, Иезекииль пригласил Смерть в свои личные покои. И под покровом ночи, поскольку лишние вопросы не нужны были ни одному, ни второму, они покинули Службу реинкарнации.

В вопросе выбора жилища Иезекииль излишней скромностью не отличался: дом у него был большой, внутреннее убранство богатое, даже слуга выглядел, как существо с тонкой душевной организацией, не то что Бравус. Что для Смерти не могло остаться незамеченным. Но оно таковым должно было оставаться, поэтому он, подавив в себе желание, пристыдить друга и открыть ему глаза на то, в какой неоправданной роскоши тот живет, закрыл на это свои. И чтобы подольше их не открывать, прямо с порога, не дожидаясь соответствующего предложения-дозволения, распорядился принести ему выпить, в своей излюбленной, не самой вежливой манере. После чего начал искать, куда поудобнее «кинуть кости».

Меркель, так звали слугу, от отсутствия манер у незваного гостя немного ошалел. А когда тот, бесцеремонно начал ему приказывать, окончательно выпал в осадок. Хозяин дома, естественно, обратил на это внимание, поэтому продублировал приказы в привычной для него уважительно-нетребовательной интонации. И отдельно — с личной просьбой о должном гостеприимстве. Слуга кивнул, но каждое свое телодвижение начал выполнять с максимально демонстративной неохотой.

Иезекииль понимал, что таким образом ему выказывается несогласие с происходящим, поскольку Меркель за долгие годы службы был избалован куда более обходительным отношением к своей персоне от куда более высокопоставленных гостей, нежели Смерть. Не говоря уже об облике обычной души, в котором он перед ним предстал. Но как объяснить другу, чтобы тот вел себя повежливее, хотя бы из соображений своего текущего внешнего вида, положения и статуса, пока не представлял. Иезекииль слишком хорошо знал Смерть и отдавал себе отчет в том, какая последует реакция, если он только заикнется о чем-то подобном. Нежелательная. Это если повезет. А скорее всего, крайне нежелательная. Или крайне-крайне нежелательная, все-таки они столько лет не виделись и, кто знает, насколько за это время характер его друга стал невыносимее. К тому же начни он объяснять Смерти, что не каждый слуга «приказали-выполняй», рано или поздно могло всплыть, что они с Меркелем в «особых» отношениях, а Иезекииль об этом вообще не хотел распространяться. Поэтому, выбирая из двух зол меньшее, он выбрал то, при котором слуге какое-то время придется побыть в услужении у строптиво-сварливого гостя. В надежде, что Меркель не сильно обидится.

Смерть же, не подозревая о кипящих у него за спиной страстях, распластался на диване из кожи потомков переродившихся единорогов и продолжил рассказ о перипетиях собственной жизни, который начал еще в Службе реинкарнации, сразу после того, как они с Иезекиилем решили, что будут дожидаться темноты. И надо заметить, что до того, как перед ними предстал бочонок божественного нектара, изъятый из «закромов родины» по наконец-то наступившему для этого поводу, этот рассказ был скорее повествовательным, тогда как сразу после — резко прибавил в животрепещущности и драматизме. При этом скептицизм Иезекииля по поводу реальности этих событий, наоборот, сначала еле сдерживался, а сразу после — резко пошел на убыль, пока и вовсе не утонул в слезах братского сочувствия.

В связи с чем скорость потребления божественного нектара существенно увеличилась.

Когда же его запасы иссякли, тонкая душевная организация Меркеля подверглась суровому испытанию во второй раз: ему было приказано метнуться в ближайшую лавку за новым бочонком. Причем, приказ поступил напрямую от Иезекииля и без каких-либо смягчающих интонаций. На слугу было печально смотреть. Но это в трезвом виде, а поскольку таковых рядом с ним не оказалось, ему не оставалось ничего иного, как беспрекословно подчиниться.

Забегая наперед, Меркель отсутствовал два дня. Не потому, что он так сильно обиделся, хотя это тоже, а потому, что чудотворный напиток на Небесах был не только в почете, но и в дефиците, и за ним пришлось сначала изрядно побегать, чтобы найти, а затем выстоять огроменную очередь, сравнимую разве что с очередью в Чистилище. Единственный плюс: эта очередь в отличие от той состояла исключительно из слуг знатных вельмож, отчего мало-помалу продвигалась.

Однако, что Смерть, что Иезекииль даже не заметили, как пролетело это время, настолько их поглотила ностальгия. И без божественного нектара они с превеликим удовольствием повспоминали интересные моменты из хронологии своей дружбы. Началось все, естественно, со знакомства.

Впервые Иезекииль встретил Смерть еще в свою бытность человека. В тот день, будучи жестоко избитым, он в предсмертной агонии просил Господа поскорее прекратить его мучения и забрать в Свое Царствие. Но вместо столь желанного, озаренного светом, посланца Небес, предвещающего окончание его мучений, к нему подошел какой-то оборванец в грязных серых лохмотьях. Тогда Иезекииль подумал, что это какой-то нищий или бродяга — доходяга, одним словом. Лицо его было скрыто капюшоном, но чрезмерно худощавые кисти рук, выглядывающие из-под того, что когда-то очень давно было одеждой, на иные мысли не наводили.

Как ни в чем не бывало, незнакомец подошел к Иезекиилю и сел на близлежащий камень. Это был совсем небольшой валун, но его это не смутило. Как не смутило и то, что практически у его ног истекал кровью мужчина, которого другие мужчины, в доспехах, привязывали веревками к лошадям.

При этом запомнился человек в сером не столько своей бесцеремонностью, сколько всемерной заботой о ближнем. Через совет. Солдатам он тут же начал подсказывать, как правильно завязывать узлы так, чтобы человеческая конечность не просто сломалась в суставе, а действительно полностью отделилась от тела, бедолаге — как морально подготовиться к боли, которая теперь его ожидала. Не к той, от избиения, что сравнима разве что с легкой внешней стимуляцией нервных окончаний, а к настоящей — от которой в считанные доли секунды можно сойти с ума, еще до полного отделения конечностей от тела. Причем это в лучшем случае, тогда как худшее настанет, если этого не произойдет.

Конечно, тогда Иезекиилю было совсем не до смеха, зато теперь он вспоминал те времена хохоча. Особенно, когда воспоминания дошли до того момента, как Смерть обматерил лошадей — за то, что они дернулись раньше времени, и в итоге его с ног до головы обдало кровью разорванного на куски арестанта.

Но самое смешное в этой истории другое: по большей части Иезекиилю удалось избежать тех невыносимых болевых ощущений, которыми застращал его Смерть. Вернее, как ему это удалось. Своим шестым чувством Иезекииль догадывался, что перед ним сидит не живой человек, да и не человек вовсе, но, когда тот излишне эмоционально начал выкрикивать ругательства, как обычный смертный, это на долю секунду отвлекло его мозг от происходящего и позволило не лишиться рассудка. А уже в следующее мгновение, по счастливой случайности, умереть от обычного сердечного приступа, не корчась от боли в луже собственной крови. Получалось, что Смерть сам лишил себя того зрелища, на которое специально пришел посмотреть, заполнив для этого неимоверное количество формуляров и испытав на себе все прелести бюрократического аппарата Небесной канцелярии.

— Если бы ты только видел свою недовольную этим фактом рожу! — весело воскликнул Иезекииль.

— Ты бы на свою посмотрел, когда понял, кто я такой, и для чего пришел к тебе на самом деле! — усмехнулся в ответ Смерть.

— Да я, между прочим, сразу и догадался, — похвастался Иезекииль.

— Да брешешь ты все! — возразил Смерть. — Я точно помню, что неприятный запах появился позже.

— Вообще-то…

Слово за слово, и диалог друзей перетек в плоскость выяснения отношений. Касаемо недовысказанного и уважения, в частности. Перетек ненадолго, до первых осколков дорогущей китайской вазы.

— Извини! — виновато произнес Смерть, понимая, что перегнул.

— И ты меня, — невесело вздохнул Иезекииль, разглядывая сотни поблескивающих на пробивающемся сквозь витражные окна дневном свете частей некогда единого целого, пытаясь принять невосполнимость потери.

Расставив иные неразбившиеся предметы интерьера по местам, и убрав в сторону осколки, они как ни в чем не бывало вернулись к воспоминаниям о своей следующей встрече. Сойдясь во мнении, что состоялась она при стечении довольно странных обстоятельств. Но при этом она стала для их дружбы судьбоносной.

Обстоятельства же были следующие:

Первое: Смерть ни с того ни с сего получает назначение на должность Единоличного Судьи Страшного Суда. К тому же он жнец, а такое ранее никогда не практиковалось.

Второе: своего приемника Смерти фактически приказывают (безапелляционно предлагают) выбрать из душ, томящихся в Чистилище. Что является даже еще большим новаторством, нежели назначение жнеца Судьей.

Третье: в числе таких душ оказывается Иезекииль. Вернее, необъяснимым образом остается. Поскольку, не будучи азартным ни при земной жизни, ни после и до сих пор, он накануне их встречи со Смертью как умалишенный начинает биться об заклад со всеми душами, находящимися на тот момент в Чистилище. Причем, по любому поводу, даже заведомо проигрышному. И неважно на что: интерес, желание или что-то еще. Что самое интересное, продолжается это ровно до того момента, как он проспоривает свою очередь на Страшном Суде. Затем все желание с кем-либо о чем-либо на что-либо спорить у него как будто отшибает, пелена перед глазами развеивается, а сознание проясняется. И пусть с душой, которой он проспоривает свое место на Страшном Суде, они попросту меняются местами, ибо ее очередь шла сразу же за Иезекиилем, именно это предопределяет его судьбоносную встречу со Смертью. То есть окажись он на Страшном Суде согласно своей изначальной очереди, они бы никогда не встретились, не подружились, и естественно, сейчас бы здесь не сидели и не разговаривали. А так Иезекииль по итогу конкурса получил должность мрачного жнеца и вместо Рая или Ада продолжил свою карьеру на Небесах.

При этом сам конкурс на замещение вакантной должности мрачного жнеца прошел без видимых отклонений, если не учитывать тот факт, что его временные рамки существенно сократили — с месяца до суток. Но с другой стороны, в нем участвовало всего десять душ и все кроме Иезекииля показали себя либо слишком порочными, либо до тошноты благочестивыми, так что мрачными жнецами им стать было не суждено ни при каких обстоятельствах.

Однако выбором лучшего из худших, как могло показаться на первый взгляд, это не являлось. И в компетентности своего приемника Смерть ни на секунду не усомнился, как и был уверен в том, что, если бы на тот момент в Чистилище было не десять душ, а сто или даже тысяча, его выбор все равно бы пал на Иезекииля: он идеально подходил для такой работы.

В чем Смерть еще раз сумел удостовериться в процессе передачи опыта. И хотя эти сроки также были ужаты донельзя, «учитель» с гордостью принимал присягу у «ученика», не сомневаясь, что за три дня, отведенные свыше, он передал ему больше навыков и знаний, чем кому-либо другому мог передать за полагающийся для этого год. До тонкостей, Смерть не сомневался, Иезекииль дойдет своим умом.

Не дошел.

Мрачным жнецом он пробыл всего час. Точнее, пятьдесят шесть минут и сорок с небольшим секунд. Ровно столько времени потребовалось Иезекиилю, чтобы сопроводить в Чистилище того, кого он сопровождать туда ни в коем случае не должен был. И хотя формально он был в этом не виноват, ибо действовал строго по должностной инструкции, а полученный им при обучении опыт объективно не позволял поступить иначе, данную ошибку признали непростительной, и его, как виновного, приговорили к немедленной отправке в Небытие. Лишь своевременное вмешательство Смерти спасло его от неминуемого распыления в Вечности…

— Ох, и перетрухнул же я тогда! — признался Иезекииль, по-прежнему с ужасом вспоминая события того дня.

— Я помню, — согласно покачал головой Смерть. — Получилось на тоненького.

— А ты, кстати, мог бы и пораньше явиться на помощь, не дожидаться, когда палач занесет надо мной меч, — с нескрываемой укоризной в голосе произнес его друг. — Получилось, конечно, эффектно, но меня до сих пор трясет только от одной мысли о том, что произошло бы, промедли ты еще хотя бы на секунду.

— Я же уже извинился за это. К тому же по-другому поступить было нельзя, ты же знаешь.

— Да знаю, я знаю, расслабься! — улыбнувшись, отмахнулся Иезекииль. — Главное, что все хорошо закончилось.

— Ну да.

— Единственное, ты мне так и не рассказал, откуда у тебя была уверенность, что твой план сработает?

— Я разве не говорил? — ухмыльнулся Смерть, как бы припоминая. — Не было никакой уверенности.

— В смысле?

— Сам подумай, как я тогда хоть в чем-то мог быть уверен?

Иезекииль побледнел. И встал.

— То есть на кону стояла моя жизнь, а ты положился на простой авось? — возмутился он.

Возникла пауза. Смерть понимал, что от него требуют немедленно объясниться, но он не то чтобы торопился. Неспешно собираясь с мыслями, подбирая нужные слова, по сути, издеваясь над своим другом, как он это умел и любил делать. Каждый раз, когда выдавался удобный для этого случай. Если не выдавался, Смерть искусственно и искусно его создавал. Как сейчас.

В итоге Иезекииль, будучи больше не в силах сдерживать подкатывающие к горлу негативные эмоции, первым нарушил молчание.

— То есть ты, не будучи полностью уверенным в том, что это сработает, все равно на это пошел?! — негодуя, воскликнул он.

Не зная, что ему на это ответить, Смерть пожал плечами.

— Да как так можно вообще?! — продолжал воспаляться Иезекииль. — А если бы тебя казнили вместо меня?! Или, что еще хуже, вместе со мной?! Ну чего ты молчишь?!

Проведя визуальную инспекцию интерьера на предмет того, что может прилететь ему в голову, Смерть ответил:

— Ну не казнили же. — И на всякий случай придвинул к себе ближайшую диванную подушку. Однако вместо того, чтобы добить в доме то, что еще недобито, его друг как-то резко погрустнел, обмяк и плюхнулся в таком виде обратно в кресло. Улыбнувшись, он пододвинулся к нему поближе: «Да не кисни, все же хорошо закончилось. Прежде чем взять всю вину на себя, я сперва-наперво крепко подумал. Получалось, что раз я нужен им, то меня бы они, скорее всего, не казнили, а раз ты нужен мне, то и тебя тоже».

— Ключевое словосочетание здесь: «скорее всего»! — недовольно фыркнул Иезекииль.

— Извини, брат, своей головой я здесь рисковал не меньше, чем твоей.

— Сволочь ты редкостная! И самомнение у тебя завышено!

— Что есть, то есть. — Смерть придвинулся к Иезекиилю еще ближе, с расстояния вытянутой ноги до вытянутой руки. — Мир?

— Мир, — хлопнул тот его по ладони. Затем спросил: «А на судебный процесс ты ко мне, почему не пришел?»

Смерть нахмурился: теперь не до шуток стало уже ему.

— Можно я не буду отвечать на этот вопрос? — попросил он.

— Да нет уж, выкладывай! — настаивал Иезекииль. — Ты прекрасно знал, что меня ожидает на том судебном процессе, как там сложно обходиться без чьей-либо моральной поддержки и что кроме тебя мне этой поддержки ждать было неоткуда. Тем не менее ты не пришел. Почему?

«Потому!» — хотелось ответить Смерти, но он понимал, что на этот раз ни отшутиться, ни соскочить не получится. Однако честно сказать, чем он на самом деле занимался, в то время как нутро его друга выворачивали наизнанку словно перчатку, ему виделось не лучшей идеей. Пусть даже вымаливанием прощения для этого самого друга он и занимался. Ему пришлось наступить на горло своим непоколебимым принципам, и он не хотел об этом рассказывать. Поскольку одно дело вымаливать прощение для непутевого мрачного жнеца, который не смог определить, что перед ним стоит не обычная человеческая душа, а тот чье имя ему вслух даже произносить запрещено, и совсем другое — для абсолютно в этом плане невиновного. Причем обвинители о невиновности Иезекииля были осведомлены, и, что самое противное, даже не скрывали этого. И все равно настояли на проведении судебного процесса и вынесении смертного приговора. Чем лишний раз всем дали понять, что именно они являются законом и справедливостью. При этом для всех несогласных с приговором их двери оставались открытыми. В любое время они с радостью готовы были выслушать любые пресмыкания на этот счет.

Но перед ними Смерть пресмыкаться не собирался, ибо считал бессмысленным тешить их самолюбие, раз на итоговый вердикт это никак не повлияет. Поэтому и пропустил назидательный судебный процесс, без вынесения высшей меры наказания по которому, нельзя было достигнуть достаточной степени назидательности.

Касаемо назидательности ему сообщил лично тот самый высокородный узник Чистилища, которого по незнанию сопроводил туда Иезекииль, и которого Смерть потом из него забирал и сопровождал вплоть до Отчего дома, в надежде вымолить прощение за оплошность, допущенную его непутевым учеником. И еще раз подтвердил Отец этого самого высокородного узника Чистилища, когда самолично вышел встречать обиженного Сына. Как бы Смерть перед ними обоими и по отдельности не распинался, не просил, не умолял и не взывал к всепрощению, к которому они, кстати, сами призывали остальных в качестве базиса мирного сосуществования, в своем решении Отец и Сын остались непреклонны.

И тогда Смерть психанул. Униженный и оскорбленный, не в силах больше мириться с несправедливостями этого мира, он выдвинул им ультиматум. ИМ! ВЕРШИТЕЛЯМ СУДЕБ! Неправильный взгляд в чью сторону наказывался немедленным вырыванием глаз, а малейшее неповиновение — распылением в Пустоте. А за ультиматум Смерть даже не знал, что с ним сделают. И, естественно, никакой натяжки не хватит, чтобы назвать его действия четко спланированной акцией, как он впоследствии обрисовал это Иезекиилю. Впоследствии — потому что на этот раз комариный писк был услышан. Более того, прощен.

Именно эту горькую правду жизни Смерть хотел сохранить в тайне, как из личных соображений, так и согласно подписке о неразглашении. А потому вопрос о том, как в данной ситуации сохранить дружбу с Иезекиилем, оставался открытым. Причем он понимал, что даже если сейчас опустить все «но» и рассказать, как все было на самом деле, это станет еще большим испытанием для их дружбы, нежели его поймают на лжи. Убежать, неожиданно вспомнив про не выключенный утюг, теперь тоже не получится. Оставалось только одно: частичная правда. Во всех отношениях она виделась предпочтительнее всей правды или вообще никакой. К тому же Смерть не лукавил, когда рассказывал Иезекиилю, каким образом ему для него удалось добиться не только отмены обвинительного приговора, но и выторговать сохранение карьеры. Не горе-жнеца, конечно, но в Службе реинкарнации, перебирать бумажки. Что, учитывая обстоятельства, являлось вполне пристойным.

И поскольку одно очень хорошо увязывалось с другим, именно в это русло Смерть решил перевести разговор:

— Конечно, знал. И о суде, и о том, что кроме меня тебе поддержки ждать неоткуда. Но я не мог прийти, пришлось много кого подмазывать, дабы освежить свою репутацию Незаменимого. К тому же я прощупывал почву по поводу твоего дальнейшего трудоустройства. Или ты хотел после освобождения шататься по Небесам без дела?

— Да нет, — смягчился его друг. — Спасибо тебе, конечно…

— Тогда в чем дело? — осторожно поинтересовался Смерть.

— Даже не знаю, как это объяснить, — замялся Иезекииль. — Какое-то странное чувство.

— Зато я знаю, что это за странное необъяснимое чувство, — подхватил Смерть. — Это похмелье.

— Похмелье?

— Конечно.

— Это не может быть похмелье, — возразил Иезекииль. — Я себя прекрасно чувствую: ни головной боли, ни тошноты, даже сушняка нет.

— От божественного нектара другое похмелье, дурень, — улыбнулся Смерть. — Вернее, это даже не похмелье вовсе, а побочный эффект от испарения его остатков из коры головного мозга.

— Что?! — ни капельки не поверил в это Иезекииль. — Какой еще побочный эффект?! Какие испарения?! Думаешь, я раньше никогда не пил божественный нектар?!

— В таких количествах даже я его никогда не пил, — продолжил гнуть свою линию Смерть. — Но о чем говорю, понимаю прекрасно, поэтому не грузись и просто поверь моему богатому жизненному опыту. А если тебе нужно научное обоснование данного феномена, сходи в Библиотеку. Но потом. Сейчас же сходи за нюхательным табаком.

— Это еще зачем? — удивился Иезекииль.

«Ну, во-первых, отвлечешься, а во-вторых, как следует прочихаешься».

— Снимает данный вид похмелья.

— Ты уверен?

«Еще бы! Стены от соплей неделю будешь оттирать. Это если твой недослуга согласиться тебе помочь, а так — все две».

— Сто процентов, иначе бы не предлагал. Проверено лично. Заодно и ты убедишься в моей правоте.

— Ладно, пойду в кладовой поищу, — согласился Иезекииль и удалился из комнаты. Тем более ему нужен был перерыв: осмыслить услышанное, а еще лучше — забыть все как страшный сон. А с другой стороны, чего он ожидал от этой встречи? Что его друг как по мановению волшебной палочки в одночасье измениться? Хотя, стоит признать, некоторые зачатки изменения к лучшему в нем все же начали прослеживаться. И это касается не только внешнего вида.

Минут через десять Иезекииль вернулся. В руках он держал бутылку пива, поскольку нюхательного табака у него отродясь не водилось, а возвращаться с пустыми руками было себе дороже.

— Извини, брат, табак, видимо, закончился. Зато я нашел вот что, — радостно продемонстрировал он пиво. — Настоящее! Последняя бутылка осталась.

Из принятого на время лежачего положения Смерть перешел обратно в сидячее:

— И зачем она нам? — без особого энтузиазма поинтересовался он. — Соревноваться у кого дальше струя?

— Так а… — Рот у Иезекииля открылся, но со словами возникли явные сложности.

В этот момент в помещение ворвался Меркель: запыхавшийся, но довольный, с бочонком божественного нектара в руках.

— Ты чего так долго? — рявкнул на него Иезекииль, хотя в глубине души был готов расцеловать. — Тебя только за смертью посылать!.. — Запнувшись, он перевел взгляд на своего друга: «Извини».

— Да дурдом какой-то! — начал оправдываться слуга. — Нектара нигде нет: я все лавки оббегал — все разобрали. — Он похлопал по бочонку рукой. — Кое-как удалось найти.

— И где же ты его нашел, герой ты наш? — не скрывая сарказма, поинтересовался Смерть.

— Места надо знать, — широко улыбнулся слуга, посчитав, что душа его действительно похвалила.

— Ну-ну, — усмехнулся Смерть. После чего указал на журнальный столик: «Ладно, бочонок оставь, а сам можешь иди, дальше справимся без тебя».

Слуга перевел взгляд на хозяина — тот кивнул. Повинуясь, Меркель поменял полный бочонок местами с пустым. После чего ему кинулось в глаза, какой гостиная пережила погром: журнальный столик покорежен, обивка на кресле и диване местами ободрана, сервант стоял, но явно падал, а возможно, и не единожды, поскольку его содержимое словно пропустили через мясорубку. И это если не пристально всматриваться. Если пристально, то невозможно не обратить внимания на то, что некоторые дорогостоящие предметы интерьера стоят не на своих привычных местах или полностью на них отсутствуют. Как например, китайская фарфоровая ваза — династии Бдзынь, судя по тому, что от нее осталось в дальнем углу. Но на нее слуге было наплевать, она ему никогда особо не нравилась, а вот то, что действительно было для него дорого, кажется, хрустело между складок шкуры белого медведя.

Затаив дыхание, Меркель поднял взгляд наверх. Ему не хотелось этого делать, но после увиденного не сделать этого было никак нельзя. Как он и боялся, под ногами хрустел хрусталь с пребывающей в плачевном состоянии люстры.

«Это же Богемский хрусталь XVIII века! Мой любимый. СССУКА!»

Со слезами на глазах слуга посмотрел на хозяина. И прочитал по его губам:

— Потом, все потом…

Меркеля аж затрясло. Ему хотелось разбить пустой бочонок об головы этих двоих, и насадить их на его обломки. Но вместо этого он в сердцах выпалил: «Да пошли вы все!» и выбежал из помещения.

Смерть, как только дверь на кухню захлопнулась, воспарил к новому бочонку, словно ничего не произошло, с легкостью его откупорил и разлил нектар по бокалам. После чего, не дожидаясь Иезекииля, осушил свой залпом, и, наливая себе еще, произнес:

— Извини, в горле что-то совсем пересохло.

— Да ничего, — пожал плечами его друг. — Можно подумать, до этого ты меня особо дожидался. — Он сделал глоток. И посмотрел в сторону кухни: вроде бы все тихо.

Смерть тем временем опустошил второй бокал и снова себе подлил. И уже с улыбкой на устах бросил вызов:

— Можно подумать, ты сможешь выпить столько же, сколько и я?

Естественно, Иезекииль не мог. В промышленных масштабах, в отличие от своего друга, он никогда не пил. Для сравнения, двумя днями ранее, к тому моменту, когда он осилил лишь первый бокал, Смерть уже изрядно накидался. По сути, выпив целый бочонок божественного нектара в одиночку, за исключением, трех-четырех бокалов. Поэтому спорить с данным умозаключением было бессмысленно. И вообще не хотелось, поскольку история явно повторялась. Только теперь на старые дрожжи из их жизни могли выпасть уже не несколько дней, а неделя. Так что лавочку требовалось срочно сворачивать, дабы избежать перерастания посиделок в очередную попойку. А для этого нужно было выяснить, что же именно задумал Смерть и как ему в этом может помочь Служба реинкарнации.

— Слушай, дружище, может, не будем прямо сейчас мериться печенями? Ты вроде начал что-то рассказывать про ту помощь, которую я могу тебе оказать?

— Согласен, нетактично с моей стороны предлагать тебе мериться тем, чем я заведомо могу тебя обидеть. Равно как и печенью. Поэтому давай вернемся к делам. Единственное, прежде я все-таки хочу узнать у тебя, как ты стал Главой Службы реинкарнации? Второй день пытаюсь это выяснить, но разговор каждый раз уходит не туда. Расскажешь, а то мне страсть как интересно? Тебя же перед тем как нам окончательно запретили общаться в такую глухопердь запихнули, что оттуда нужно было исхитриться до карьерной лестницы добраться, не то что вскарабкаться по ней на самый верх.

Иезекииль поменялся в лице. Не потому что обиделся на очередное хамство, а потому что разговор не просто так уходил от данной темы. Ему не хотелось это обсуждать.

— Давай в другой раз?

Смерть опустошил очередной бокал, снова наполнил и снова опустошил, после чего на явном веселе произнес:

— Нет уж, давай в этот! А то я еще, грешным делом, подумаю, что ты ради должности булки свои перед кем-нибудь раздвинул, и буду так до следующего раза думать.

Иезекииль кинул беглый взгляд на дверь, ведущую на кухню. Но на этот раз по другой причине. Смерть видел оба этих взгляда, и причины, и тогда и сейчас, с легкостью распознал, а потому брезгливо воскликнул:

— Фу, нет! Что и вправду раздвинул?!

— Да тьфу на тебя! Нет, конечно! — открестился Иезекииль. — Просто я работал как проклятый 24 часа в сутки практически без выходных, вот и дослужился. Но теперь, если честно, даже вспоминать этот ужас не хочется.

— Прям-таки ужас?!

— Прям-таки ужас!

Сделав вид, что поверил, Смерть решил немного разрядить обстановку:

— Зато теперь, когда дослужился до такой должности, небось, целыми днями бакланишь, да? — весело усмехнулся он.

Однако для Иезекииля это прозвучало так, как если бы он пытался принизить его успехи.

— Да конечно! — фыркнул он в ответ. — Работаю еще больше! Между прочим, благодаря тебе!

Суть претензии Смерти разъяснять не требовалось. Он потупил взгляд:

— Я этого не хотел, извини.

— Да чего уж теперь, — отмахнулся его друг. — Собственно, задержавшись в очередной раз на работе, я и услышал, как в одной из комнат для ожидания кто-то буянит.

— Да ладно, не так уж сильно я и шумел.

— Еще как сильно! У нас до тебя голоса никто не подавал. Все сидели как мышки: тихо-смирно ждали своей очереди. А тут ты со своим: «вы, вообще, понимаете, что вы творите?!».

Смерть улыбнулся.

— Понимаем, — продолжил Иезекииль. — Но поделать с этим ничего не можем. Я надеюсь, что пока не можем, — добавил он. — Кстати, совсем забыл спросить, если ты здесь, то кто тогда там, за тебя? Судопроизводство, насколько я знаю, не приостановлено.

— Бравус, — признался Смерть. — Он сейчас за меня ведет все судебные дела.

Его друг на него вытаращился:

— Да ладно?! Твой слуга? Он же тупой!

— Не скажи! — горячо возразил Смерть. — За последние пару сотен лет его IQ существенно вырос.

— Неужто читать начал?

— Скорее, бухать!

— Никогда не слышал, чтобы алкоголь делал человека умнее.

— Это, смотря с кем пить.

— Или смотря что! Иначе как бы он тебя надоумил передать ему власть, а самому рассекать в неглиже?

Смерть помрачнел:

— Вообще-то это мое решение.

На что Иезекииль заметил скорее, восхищенно, нежели с иронией:

— Тогда согласен, твой слуга действительно умен. Беру свои слова обратно.

Резко подорвавшись с дивана, Смерть направился к выходу:

— Дружище, а тебе не кажется, что мы засиделись?! Разве нам не пора вернуться в Службу реинкарнации?!

В полной растерянности Иезекииль попытался его остановить:

— Подожди, так ты же мне даже не рассказал, что задумал?

— По дороге, все по дороге! — безапелляционно заявил Смерть и упорхнул за дверь.

18

Глава Службы реинкарнации с невозмутимым видом провел сопровождаемую им душу через несколько коридоров, завел в одну из комнат для ожидания, зашел сам и захлопнул за собой дверь. На том конспиративная часть их передвижений была окончена.

Оказавшись в опостылевшем помещении, Смерть еще раз уточнил:

— Это точно обязательно?

И в очередной раз получил утвердительный ответ:

— Да, это точно обязательно.

Он до последнего надеялся, что данную процедуру по старой дружбе удастся как-то упростить. Однако когда Иезекииль лично отодвинул для него стул со словами: «садись, доставай анкету, ручку и приступай к заполнению», понял, что это максимум, на который он может сегодня рассчитывать в плане поблажек, остальное придется делать в соответствии с регламентом.

Раздосадованный, Смерть сел и открыл ящик стола: все было на месте. Его друг расположился напротив и жестами начал его поторапливать: мол, давай, не тормози, доставай и поехали, раньше сядем — раньше выйдем. Он извлек содержимое ящика и положил перед собой.

— Ну, в чем дело? — спросил Иезекииль, видя с каким полнейшим отсутствием энтузиазма это делается.

Тяжело вздохнув, Смерть взял ручку и покрутил в руках.

— Если хочешь, могу распорядиться принести перо и чернильницу.

Смерть отрицательно покачал головой. Затем отложил ручку, взял анкету, повертел ее. Снова тяжело вздохнул.

Потеряв терпение, Иезекииль перевалился через край стола и выхватил у него из рук анкету.

— В актеры не пробовал идти? — поинтересовался он.

Смерть неспешно пододвинул ручку на середину стола и слегка улыбнулся:

— Нет, а что?

— Ничего, — недовольно фыркнул Иезекииль и взял ручку. — Хрен с тобой, сам заполню, а то мы тут до ночи провозякаемся.

Смерть вмиг расслабился и повеселел:

— Спасибо, дружище, я знал, что на тебя можно положиться.

— Засунь свое спасибо, знаешь куда! — сухо кинул его друг и сразу же перешел к делу: «Итак, вопрос № 1…»

— Слушай, ну я же все равно в этом ничего не понимаю, — с легкими нотками извинения в голосе вставил Смерть.

— Ага…

— И, как ты точно подметил, так будет гораздо быстрее.

— Несомненно! — глядя в анкету, буркнул Иезекииль и зачитал первый вопрос: «Итак, вопрос № 1: Пол?»

— В смысле, пол? — тут же переспросил Смерть.

За что нарвался на неодобрительный взгляд:

— Мужской или женский. Или у тебя есть еще варианты?

— Вопрос, конечно, философский, — улыбнулся Смерть. — Но я, собственно, о другом: я подумал, что ты сам все заполнишь побыстренькому и вперед.

Его друг «тыкнул» в него пальцем, словно вынес ему первое предупреждение:

— Не наглей! Моя помощь распространяется исключительно на зачитывание вопросов и записывание ответов. Думать за тебя я не намерен.

— Жаль, было бы здорово.

— Было бы здорово, пока ты заполняешь анкету, дрябнуть кофейку и новости свежие почитать, но нет, я вынужден возиться здесь с тобой, рожа ты неблагодарная. А ведь мне по этому поводу еще объяснительную писать.

Смерть выпрямился на стуле:

— Объяснительную? Кому?

— Расслабься! Самому себе. Я же тут главный.

Смерть хотел было выдать несколько язвительных замечаний по этому поводу, но вместо этого решил дать себе шанс сделать все правильно:

— Тогда ладно, извини. И спасибо, что мне помогаешь.

— Пожалуйста, — улыбнулся Иезекииль, видимо, наконец-то, услышав те слова, которые давно хотел услышать от своего друга. После чего он вопросительно на него посмотрел.

Смерть вопросительно посмотрел в ответ. Не отводя взгляда, Иезекииль подпер подбородок рукой.

— А! Извини! Пол мужской.

Сделав соответствующую пометку в анкете, он продолжил:

— Вопрос № 2: Раса?

— Европеоидная, естественно, — усмехнулся Смерть.

— Почему естественно? — не поднимая глаз, уточнил Иезекииль, приготовившись записать ответ.

— Хм, ты серьезно? Хочешь, чтобы я пояснил свой ответ?

— Да.

— Я думал, мы не будем отвлекаться на формальности.

— Это не формальности.

— Хорошо, я понял, — почесал затылок Смерть. — Тогда как нужно отвечать, чтобы потом не давать по нему разъяснения?

— Неуместные комментарии типа «естественно», «по-любому» и «ежу понятно» оставить при себе, — с каменным лицом посоветовал Иезекииль. И вписал: «европеоидная».

— Оk, как скажешь. Давай следующий вопрос.

— Вопрос № 3: Национальность?

Смерть задумался и несколько раз подряд пожал он плечами:

— Даже не знаю. Вообще, не принципиально.

Его друг оценивающе на него посмотрел.

— Да я не прикалываюсь! Мне серьезно непринципиально, какая будет национальность, главное, чтобы раса была европеоидная, а пол мужской.

— Как скажешь, — не стал возражать Иезекииль. — Непринципиально, так непринципиально. Фиксируем: не прин-ци-пи-аль-но.

— Стой! — передумав, остановил его Смерть.

Иезекииль оторвался от записей:

— Что опять?!

— Ты что, прям, так и запишешь: не принципиально?

— Уже записал.

— А разве так можно? — усомнился Смерть.

— Почему нет? — с абсолютно невозмутимым видом ответил Иезекииль.

— Не знаю, думал, ты впишешь какую-нибудь национальность от себя.

— Не правильно думал. Вопрос № 4…

— Стой!

— Да?

— Я правильно понимаю, что национальность для меня теперь будет в некотором роде сюрпризом? — на всякий случай решил прояснить для себя этот момент Смерть.

— Правильно, — подтвердил Иезекииль. — Только я не пойму, с чего ты вдруг распереживался?

— Да ничего особенного. Слушай, дружище, а можешь в третьем вопросе пометку сделать, чтобы сюрприз не оказался неприятным?

— Почему, нет? Давай сделаю. Какую?

— Главное, чтобы не еврейская.

— Ха-ха, очень смешно, — хмыкнул Иезекииль.

— Да ты не понял, я серьезно, — без доли иронии произнес Смерть.

— Ты серьезно? — переспросил его друг. А когда понял, что это не шутка, рассердился: «И чем это, позволь узнать, тебе так не угодили евреи?!»

— Не все, только один.

Словно разъяренный бык, Иезекииль вскочил из-за стола и отбросил ручку в сторону:

— Знаешь, что! Мы сейчас вообще никакую анкету заполнять не будем! И ты отправишься обратно, откуда пришел, понял?!

Смерть, никак не ожидавший столь бурной реакции, вжался в стул:

— Стой-стой! Ты меня неправильно понял! Я имел в виду, что мне с лихвой хватает твоего общества, но в хорошем смысле этого слова. Я очень рад с тобой дружить, просто порой это не просто. В том плане, что целой еврейской общины мне точно не перенести. И если этого можно как-то избежать, то почему нет? Пожалуйста, Иезекииль, услышь меня: я ни в коем случае не хотел тебя так обидеть!

— Тем не менее, ты меня обидел!

— Извини! — искренне раскаивался в этом Смерть.

— И ты меня. — Иезекииль сел на место, достал ручку из внутреннего кармана своей мантии, уткнулся в анкету и молча, а главное, быстро-быстро начал что-то записывать.

Смерть довольно долго с опаской наблюдал за происходящим, но в какой-то момент любопытство в нем перебороло страх:

— Извини, Иезекииль, а что ты сейчас делаешь?

— Как ты и хотел, заполняю за тебя анкету, — спокойно, без какой-либо обиды в голосе, отозвался его друг.

— Да, хотел, но это тогда.

— Когда тогда? — уточнил Иезекииль, не поднимая глаз и не переставая писать. — А сейчас что, уже не хочешь?

— Сейчас уже не хочу.

— Да? И чего же ты тогда хочешь сейчас?

— Сейчас хочу принимать участие в заполнении анкеты.

— Ммм… Я думал, заполнить ее сам хочешь.

— Нет, ну не настолько.

Иезекииль оторвался от записей:

— Что ж, как скажешь. Хочешь принимать участие, давай принимай. Вопрос № 44: Болезни?

— Эй, подожди! — запротестовал Смерть. — Какой вопрос № 44? Какие болезни?

Его друг развел руками и улыбнулся:

— Извини, дружище, без болезней никак. Таков порядок.

— Я не о том!

— А о чем?

— Получается, что на вопросы с третьего по сорок четвертый ты за меня сам ответил?

— Получается так, да, — зевнул Иезекииль. — С логикой у тебя все в порядке, поздравляю.

— Спасибо. Только вот позволь узнать, что ты там в такой спешке понаотвечал?

— Рост, вес, цвет глаз, волос, сексуальная ориентация, знак зодиака…

— Да хорош издеваться! — возмущенно кинул Смерть. — Я серьезно!

— И я серьезно! Там на самом деле такие вопросы: про рост, вес, цвет глаз и так далее, — ответил Иезекииль. После чего он улыбнулся и пренебрежительно отмахнулся рукой. — Да ты не парься! Вопросы довольно элементарные, так что все будет в лучшем виде. А вот про болезни, действительно, будет лучше, если ты ответишь сам. Не хочу брать на себя такую ответственность.

— Какую такую?

— Все болезни с летальным исходом.

— С летальным? Почему с летальным? — еще больше напрягся Смерть.

— Потому, что на все предыдущие вопросы я отвечал довольно положительно: благополучная семья, великолепное образование, интересная, высокооплачиваемая работа, сам ты будешь весь такой лапочка, любимец женщин с большим…

— Подожди! — воскликнул Смерть. — Ты хочешь сказать, чем благополучнее жизнь, тем страшнее смерть?

— Вовсе не обязательно, — опроверг данное умозаключение Иезекииль, — но в твоем случае — да.

— Это как?

— Это не бери себе в голову, а просто поверь, что так для тебя будет лучше.

— Не сомневаюсь, — помрачнел Смерть. И, перевалившись через стол, потянулся к анкете: «Но все-таки позволь мне убедиться в этом самому!»

— Ты мне что, не доверяешь? — улыбнулся его, отодвигая анкету.

— Доверяю, конечно, — предпринял он новую попытку ее ухватить, — но может, корректировки какие внести захочу или дополнения.

Иезекииль убрал анкету на безопасное расстояние:

— Извини, брат, сделать этого уже никак не получится.

Разозленным, Смерть вернулся на место:

— И почему не получится, позволь полюбопытствовать?

— Во-первых, ты тут ничего не поймешь, сам же говорил, что не знаешь хинди…

— А во-вторых?

— Изменить ответ возможно только до того момента, пока не задан следующий вопрос.

Понимая, что все это означает, Смерть погрустнел. Тем не менее не мог не спросить:

— Раз так, зачем ты от меня ее прячешь?

— Потому что это бумага, мой друг. И при этом документ строгой отчетности. Заполнять его заново, знаешь ли, не особо хочется.

— Неужели ты думаешь, что я…

— Я ничего не думаю. Просто хочу побыстрее со всем этим закончить. Как и ты.

Пока Смерть анализировал услышанное, его друг продолжил:

— Итак, Вопрос № 44: Болезни? Кстати тебе повезло, у тебя будет всего три варианта: Рак, СПИД и Болезнь Кройтфельдта-Якоба.

— Рак, СПИД, — отстраненно начал перечислять предложенные ему на выбор варианты Смерть, — и Болезнь Какого-то-там-Крой-хрен-выговоришь-Якоба?!

— Да, Рак, СПИД и БОЛЕЗНЬ КРОЙТФЕЛЬДТА-ЯКОБА, — повторил Иезекииль, на последней болезни сделав акцент.

— ЧТО?! Рак, СПИД и Болезнь Кройтфельдта-Якоба?! — возмущенно воскликнул Смерть, словно выйдя из спячки.

— Все верно, дружище, все верно. Всего три болезни, поэтому тебе не придется выбирать из огромного множества. Знаешь, многие души, порой, по несколько лет не могут определиться с выбором.

— И это, по-твоему, мне повезло?!

— Конечно. Сейчас быстренько ответишь и все.

— Что все?

— Это последний вопрос: ответишь на него и можно приступать к реинкарнации. Нет, конечно, есть еще вопрос № 45: Причина смерти: естественная или неестественная — с вариантами, но поскольку болезнь у тебя смертельная, то он не задается.

— Слушай, все равно, мне кажется, что в списке даже летальных болезней, можно было подобрать болячки попроще. А то и вовсе заменить одну летальную, на три-четыре средней тяжести.

— Заменить ничего нельзя, — с ходу отрезал Иезекииль. Затем добавил: «В списке летальных, в принципе, можно было бы поковыряться, но тогда, как я уже говорил, это займет больше времени, что является непозволительной роскошью, ибо ты торопишься. Да и ни к чему это! Какой смысл ковыряться и терять время, если финал все равно будет одинаковым? Более того, умирать все равно не тебе. Так что быстренько смотаешься туда-сюда, все выяснишь, а на время своего пребывания в Мире людей будешь жить как в Раю».

— Так-то оно так, — по большей части согласился с ходом его мыслей Смерть, — но все равно жить с осознанием того, что кто-то по твоей вине рано или поздно умрет от рака или СПИДа, не очень-то приятно.

— Так выбери Болезнь Кройтфельдта-Якоба, — последовала тут же рекомендация.

— И что это? — полюбопытствовал Смерть.

— Вот именно, мой друг, вот именно! — улыбнулся Иезекииль. — Не зря же говорится, меньше знаешь, лучше спишь.

— Хорошо, давай ее, — смирился Смерть, понимая бессмысленность дальнейших прений.

— Ну вот и молодец. — Сделав финальную отметку в анкете, Иезекииль убрал ее вместе с ручкой во внутренний карман мантии, после чего встал и торжественно объявил: «Поздравляю, мистер Рабиндранат Тагор, опрос на этом для вас завершен, можем перемещаться в блок для реинкарнации».

Не чувствуя какой-то излишней радости по этому поводу, Смерть выдавил из себя улыбку и тоже встал. Но тут же замер:

— Только у меня вопрос.

— Слушаю.

— Это не больно?

— Что? Реинкарнация? — удивленно усмехнулся его друг. — Нет, конечно. Но, если честно, я рассчитывал на другой вопрос.

— Какой другой?

— Например, о том, как ты будешь уживаться в одном сосуде с человеческой душой? Или, что еще более важно, как тебе в Мире людей оставаться невидимым для ангелов, демонов и жнецов?

— Точно! — стукнул себя по лбу Смерть. — Я совсем забыл.

— Плохо, когда не знаешь, да еще и забыл, да? — подловил его Иезекииль.

— Все я знаю, просто этот момент совершенно вылетел у меня из головы. Можно подумать, ты никогда ничего не забываешь?

— Претензия вместо благодарности? Прискорбно!

— Да хорош стебаться! — Схватившись за голову, Смерть плюхнулся обратно на стул и начал себя корить: «Как я мог упустить из вида то, что для меня действительно архиважно?! Если я не смогу оставаться для всех невидимым в Мире людей, вся моя затея полностью теряет смысл!»

На что его друг хитро улыбнулся:

— Так, я не понял, мы идем или не идем?

— Куда идем? Что я там теперь буду делать?

— Выше нос, Дистрофокл! Есть у меня то, что тебе нужно.

Смерть недоверчиво на него посмотрел:

— Серьезно? И что это?

— Спокойствие, только спокойствие, скоро сам все увидишь. Пошли!

После услышанного, с одной стороны, Смерть почувствовал, как настроение заметно улучшается, но с другой — чувствовался подвох. Да что чувствовался, чересчур довольная физиономия его друга только об этом и кричала! Поэтому он решил прояснить все на берегу:

— Изя, а ты чего такой довольный? Еще чуть-чуть и улыбка разорвет тебе лицо.

— Так и есть, — засмеялся в голос Иезекииль, будучи не в силах больше сдерживаться.

— Что так и есть?

Вместо ответа Иезекииль стал заходиться еще большим хохотом. А когда схватился за живот, Смерть окончательно впал в ступор: ему на ум не приходило ни одного логического объяснения такого поведения, хотя в том, что смеются именно над ним, он не сомневался.

— Просто, заполняя анкету… — вдруг начал подавать признаки жизни его друг. — Я…я…я… — И снова возобновилось бесконтрольное смехобесчинство.

Круг догадок существенно сузился, отчего на душе у Смерти стало только тревожнее. Ему захотелось подойти к Иезекиилю и треснуть его посильнее, чтобы, отлетая подальше, у него было больше времени подумать над своим поведением. Однако каким бы сильным не был соблазн, он так поступать не стал. Вместо этого сам отошел к дальней стене, прислонился к ней спиной и стал дожидаться, пока его друг высмеется, и расскажет, какая муха его укусила.

Глубокий вдох… медленный выдох… вдох… выдох…

Волны смеха, некогда набравшие силу в данном помещении, начали стихать. И вскоре об их былом могуществе напоминали только доносившиеся до ушей Смерти всхлипы. Не переставая глубоко дышать, он открыл глаза. И тут же обхватил себя руками покрепче, поскольку желание втащить главному источнику своего раздражения никуда не делось.

— Собственно, что меня рассмешило… — продолжил рассказывать Иезекииль пусть и с набитым смешинками ртом.

«Т-а-а-а-к!»

— Ты же у нас весь такой прагматичный, так?

«Допустим».

— Поэтому я, шутки ради, указал в анкете национальность, отличительной особенностью которой является то, что они сначала делают, а потом думают.

«И?»

— Подумал, раз тебе так не мила еврейская община, поживи-ка ты среди людей, чье поведение по большей части, в принципе, не поддается твоей излюбленной логике.

«???»

— А поскольку, ты и сам в последнее время только и делал, что полагался на «авось», уверен, тебе там обязательно понравится.

По тому, как сильно его друг светился от самодовольства, (настолько сильно, что, вырубись прямо сейчас во всем здании Службы реинкарнации свет, они бы этого даже не заметили), Смерть окончательно понял, что над ним все это время попросту насмехались. И продолжают насмехаться. Однако бесило его, в первую очередь, все же другое. В полнейшем негодовании он воскликнул:

— Я все равно не понимаю, что здесь такого смешного?!

— А тебе и не надо! — хихикая, отмахнулся Иезекииль. — Скоро сам все увидишь. Но самое смешное, — он ударил себя ладонями по коленям, — что рулят у них там зачастую как раз-таки евреи. Так что не хотел быть с ними — будешь под ними! — После чего его накрыло очередной волной необузданного взрывного смеха.

Не в силах больше это терпеть, Смерть подскочил к нему и отвесил пощечину, не самую сильную, но достаточно крепкую. Отчего Иезекииль аж подпрыгнул:

— Ты чего?! — От его былой веселости не осталось и следа.

— Ничего.

— В смысле, ничего?! Ты меня только что ударил!

— Ах, это? Извини, по-другому было нельзя.

— Что — по-другому было нельзя?! Объясни, я не понимаю! — обиженно потребовал Иезекииль, потирая раскрасневшуюся щеку.

— Просто я не мог продолжать стоять и смотреть на то, как мой лучший друг выпадает в осадок, — довольно обыденно начал объясняться Смерть. — Твой смех стал настолько неадекватным, что я перепугался за твое здоровье. И пока не поздно решил действовать. К счастью, хватило обычной пощечины. Ты же сейчас нормально сейчас себя чувствуешь, не правда ли? Лекарь не нужен?

— Не нужен, — растерянно ответил Иезекииль. — Но я все равно не понимаю, что такого неадекватного было в моем поведении?

— Не в поведении, только смехе. Настолько длительном и сильном, что я начал за тебя волноваться. Еще и потому, что когда я тебя звал, ты ноль реакции. Что мне оставалось делать?

— Неправда, не звал ты меня!

— Звал. И не раз.

— Я не слышал.

— Так и я о чем! — с заботой в голосе подхватил Смерть. — Даже боюсь представить, что могло произойти, если бы я промедлил. — Кстати, ты всегда можешь посмотреть запись с камеры видеонаблюдения, чтобы в этом убедиться.

— Какой еще камеры видеонаблюдения? — удивился Иезекииль. — Нет здесь никаких камер!

«Я знаю» — мысленно возликовал Смерть. И указал на верхний дальний от себя угол комнаты:

— А вон там, разве не она?

— Это вентиляционная решетка! — даже не обернувшись, фыркнул его друг.

— Решетка. Но за ней-то камера!

— Нет, не камера.

— Не камера? Тогда, что за красная лампочка там мигает?

— Это датчик влажности.

«Серьезно?! Получается, в здании Суда такие повсеместно стоят, не для того, чтобы за нами следить?! А зачем я тогда домой себе таких несколько поставил?»

— Датчик влажности, да? — изобразил искреннее удивление Смерть. — Жаль, я думал, камера. Значит, придется поверить мне на слово. — Он пожал плечами и направился к выходу.

Иезекииль нахмурился. Естественно, он не верил, ни в то, что мог так рассмеяться, что не услышал, как его зовут, и уж тем более в то, что это могло причинить какой-либо вред его здоровью. Однако та уверенность — в словах, в жестах, с которой его друг объяснял свое рукоприкладство, тоже была вполне искренней, а стало быть, можно было расценить его действия, как из благих побуждений. Однако старые еврейские штучки нашли для него более приемлемое объяснение: «Да ну и хрен с тобой, золотая рыбка, будем считать, что ты мне врезал в зачет будущего! Зная, что мы квиты, буду спокойнее спать».

Поскольку внутренний конфликт был исчерпан, Глава Службы реинкарнации подошел к выходу, открыл входную дверь и жестом указал душе следовать за ним.

* * *

Их путь пролегал по слабо освещаемому коридору — в самое сердце здания, где, по словам его Главы, творилась настоящая магия. Магия перерождения и возрождения. Душа заворожено слушала рассказ о таинстве реинкарнации, осознавая, как мало она знает о жизни после смерти и еще меньше до смерти. Но верила, что совсем скоро все тайное для нее станет явным.

По мере приближения к пункту назначения, Смерть начал испытывать неведомое ранее возбуждение. И с каждым шагом это странное чувство только усиливалось. Сначала он немного испугался и решил спросить у Иезекииля, не испытывает ли он что-то подобное, или, может, знает, что это и почему происходит, но в последний момент передумал. Ощущения были настолько новыми и приятными, а главное, яркими, что Смерть, в предвкушении, поддался им. Просто не мог сопротивляться. Он позволил проникнуть им в каждую частичку своей материи, от чего ему захотелось петь, танцевать, веселиться, смеяться, любить. Смерть чувствовал, как его переполняют эмоции, о которых он знал лишь понаслышке, отрицал их, считал ненужными. Теперь же, ощутив их в себе, был несказанно от этого счастлив. Он не понимал, как раньше мог обходиться без всего этого, осознанно отрицать, избегать, искоренять это в себе, выкорчевывать, не давая ни малейшей возможности этому зернышку прорасти. Неужели боялся, что его сочтут недостаточно твердым? Или, что еще страшнее, сентиментальным? И почему страшнее? Что в этом вообще страшного? Ведь только теперь он в полной мере прочувствовал, каково это ощущать себя по-настоящему живым. Черт, это было приятно, поистине волшебно. Смерть мысленно благодарил ту силу, которая подарила ему возможность такое испытать.

— Хочу предупредить, что, возможно, вскоре ты почувствуешь себя необычно, — сказал Иезекииль. — Не уверен, что с тобой такое возможно, но, к примеру, человеческие души в предвкушении реинкарнации постоянно испытывают некую эйфорию. Я, как правило, чувствую себя бодрее, другие наши сотрудники становятся веселее, беззаботнее, смелее. У всех по-разному. Так что не пугайся, это нормально. Никто не знает, как это объяснить, но все сходятся на мысли, что наш трансмодулятор передает какие-то особые волны, благоприятно воздействующие на подсознание.

Не услышав ответа, Глава Службы реинкарнации обернулся. Сопровождаемая им душа парила чуть позади, ее глаза были закрыты, рот — полуоткрыт, периодически она улыбалась, явно не придавая абсолютно никакого значения его словам. Он потряс ее за плечо:

— Ты меня слушаешь? — Должной реакции не последовало. — А слышишь вообще?… Ладно, попробуем по-другому.

Раздался смачный шлепок.

— Эй, ты чего?! — схватился за «обожженную» щеку Смерть.

— Привожу тебя в чувства, — ответил Иезекииль.

— В какие чувства? Я в порядке.

— Теперь да. Но еще минуту назад был как будто в трансе.

— Не было такого.

— Поверь мне, было. Кстати, очень похоже на мое недавнее состояние, только вместо неконтролируемого смеха, ты странно улыбался с закрытыми глазами, но также ничего не слышал и ни на что не реагировал.

— Так я же тогда пошутил! — возмущенно воскликнул Смерть. — Ты что, правда, поверил?

Иезекииль хлопнул кулаком по ладони:

— Я так и знал, что ты меня разводишь, но ведь все равно поверил!

— Получается, по пощечинам мы теперь квиты, — усмехнувшись, подытожил Смерть. — Но если что на твою разводку я не повелся, так что здесь один ноль в мою пользу.

— Да не было никакой разводки, ты на самом деле был в трансе, — недовольно кинул его друг. — Но важно как раз-таки не это. На моей памяти трансмодулятор никогда ни на кого подобное воздействие не оказывал, даже на простые человеческие души, не то, что на нас.

— Какого такого? — посерьезнел Смерть.

— Чрезмерного. Наполняясь положительными эмоциями перед реинкарнацией, души впадают в некую эйфорию, но всегда находятся в сознании. На сотрудников Службы реинкарнации это действует в целом приободряюще, но не более того. Ты же впал в транс еще только на подступах к аппарату.

— И что все это значит?

— Без понятия, — пожал плечами Иезекииль.

Несколько минут они шли молча, каждый со своими мыслями, до тех пор, пока не уперлись в стену.

— Пришли, — объявил Иезекииль. Он приложил ладонь к единственной световой панели, излучавшей слабое красное свечение. Цвет сменился голубым, и стена исчезла, буквально растворившись в воздухе. — Круто, да?

Смерть сделал вид, что ему не интересно:

— Разве?

— Можно подумать, ты такое каждый день видишь? — фыркнул его друг и прошел внутрь первым.

— Не каждый, но вижу. И вот там действительно круто, действительно чудеса, а это так — баловство с оптическим обманом.

Дождавшись, когда скептически настроенная душа проследует за ним, Глава Службы реинкарнации обернулся:

— Смотри! К оптическому обману это не имеет никакого отношения.

Смерть посмотрел — стена заново материализовалась. Однако его это снова не впечатлило:

— Охотно верю, что к оптическому обману это не имеет никакого отношения, поскольку я это предположил просто так, для примера. Вероятнее всего, это дешевая манипуляция с подсознанием. — Чтобы доказать свою правоту, он подошел и постучал по «воздуху». К его удивлению, а еще больше — разочарованию, воздух «ответил». — Ну или что-то другое, с чем я еще не сталкивался. В любом случае, трюк с исчезающей стеной меня не особо впечатлил, даже если и не трюк вовсе. За свою жизнь я повидал такие поразительные вещи, что тебе и не снилось.

— Например? — полюбопытствовал Иезекииль, в его голосе прозвучал вызов.

— Извини, брат, служебная тайна.

— Угу, она самая. Так и скажи, что у тебя скучная работа и просто нечем похвастаться.

Смерть помрачнел:

— Знаю, я ваши еврейские штучки! — воскликнул он. — Так и скажи, признайся. Не надо! Работа у меня интересная, чудес хватает! Да, рассказать не могу, но это ничего не меняет. Свою исчезающую стену можешь оставить для туристов, меня этим развлекать не надо. И вообще, может, уже займемся тем, ради чего мы сюда пришли?!

— Конечно, займемся. Следуй за мной.

Интерес Иезекииля к поведению друга возрастал. Сначала — радость, возбуждение, благоговейный трепет, теперь — возмущение, нетерпение, злость. Вот с таким резким перепадом настроения он в своей практике точно раньше не встречался. К тому же не мог припомнить, а проявлялись ли негативные эмоции в принципе? Или в этом помещении они были в новинку? И если так, то что бы это все могло значить? Любопытно!

С тех пор, как его собственная душа попала на Небеса, и выдержала испытание извилистыми неисповедимыми «качелевидными» путями, интересные вещи ему стали встречаться все реже и реже. Работа, если честно, давно наскучила, а жизнь стала пресной. Встреча старого друга стала для Иезекииля настоящим глотком свежего воздуха. Он был благодарен судьбе и за задушевный разговор, и за возможность сделать для Смерти что-то полезное. За второе даже в большей степени, поскольку быть чьим-то должником он не любил, а так сполна возвращал ему все долги за некогда оказанные им любезности. А о том, что это, в свою очередь, откроет новые горизонты, как уже казалось, в изученной вдоль и поперек сфере деятельности, даже и мечтать не мог. Настоящий джек-пот! Теперь как Главу Службы реинкарнации его ожидало несколько десятилетий интереснейших исследований, а может быть, даже и больше. Только за это ему хотелось обнять и расцеловать парящую рядом с ним душу.

Конец ознакомительного фрагмента.