Самозванец. Кровавая месть

Станислав Росовецкий, 2011

Начало XVII века. Смутные времена, невеселые. Кто с мечом, тот и прав. Войско Лжедмитрия идет на Москву, простой народ все больше по лесам прячется, а кто не спрятался… тот и виноват. Но есть в русских лесах и другая сила. Нечистая. И когда враги сожгли село колдуна Сопуна, помощники у мстителя нашлись быстро. Вместе с людьми в погоню за убийцами бросились ожившие мертвецы, прочая лесная нечисть, и страшной была их месть…

Глава 5

Пособит ли Лесной хозяин?

Сопун, повисший на Змее, и хмурый мертвец Серьга брели проселком довольно долго, как показалось Змею, к пешим переходам непривычному. Наконец, Сопун прохрипел:

— Здесь. Налево, между кустами…

И в самом деле, когда старый Серьга раздвинул кусты можжевельника, обнаружилась еле заметная, вроде звериной, тропка, которая и привела к березовой рощице. Мертвец, не теряя времени, тут же принялся валить молодые березки кругом, верхушками в середину, а Сопун и Змей присели отдохнуть. Когда закончил мертвый батька работу, спросил Сопун почтительно:

— А кому из нас вызывать Лесного хозяина — мне или тебе, батя?

— Я думаю, что мне сподручнее. Лесной хозяин — мой давний знакомец, это раз. А если станет душу за свою услугу требовать, так тебе, сынок, свою лучше поберечь. Я ведь душу и без того давно загубил, а как принялся мертвецом по белому свету шататься — о чем разговор? Это два.

— Тебе виднее, батя.

Тогда мертвец встал в середину круга на верхушки березок, гулко откашлялся и завопил утробно:

— Лесной хозяин! Пришел я, Серьга, к тебе с поклоном, вспомни, великан, со мною дружбу!

Недолго пришлось ждать из лесу ответа. До того день разгорался теплый, погожий, а тут сразу же пахнуло холодом. Вроде как вихрь промчался верхушками окрестных дубов и березок, а там и весь темный лес зашумел. Затем на севере раздался треск сучьев, глухие удары тяжелой поступи, и явились над верхами самых высоких дубов голова и плечи великана, неуклонно приближающегося к рощице.

Голова круглая, непокрытая, глаза голые, без бровей и ресниц, так и блестят, борода и волосы на голове зеленые. Когда остановился великан с дальней стороны святого круга из березок, увидели путники, что одет он будто обыкновенный крестьянин, вот только бараний полушубок на нем подпоясан широким красным кушаком и с левой полою, запахнутой на правую, а не наоборот, как у добрых людей.

Едва успели путники обсмотреть великана, как он гаркнул — и столь громко, что с дубов и с березок слетели еще не упавшие желтые листья, Сопун присел, а из Змея посыпались красные искры, оба оглохли на время, и только Серьга, неподвижный, как старинный каменный истукан, услышал и понял все, о чем оповестил своих гостей рассерженный леший. А Лесной хозяин рассердился, что потревожили его на пороге зимы, когда готовится он уйти на зимовку в теплые подземные палаты.

— Не вели казнить, вели миловать, Лесной хозяин, — загудел в ответ мертвец. — Не осмелились бы мы тебя потревожить, если бы не несчастье у нас. Сожгли злые вороги наш хутор, ограбили напрочь, а весь мой род замучили — вот только старший сын мой, Сопун, из колодца-могилы выбрался и со мною еле прибрел.

Тогда вдруг уменьшился Лесной хозяин до роста своего собеседника, и только для изумленных глаз зрителей, не успевший разглядеть это превращение, повис на какое-то мгновение в воздухе размытый и прозрачный силуэт великана. А Лесной хозяин закричал уже не столь оглушительно, однако же громко, потому что тихо говорить он просто не умел:

— Как же это я не узнал вас, мужики, и тебя, Огненный Змей? От гнева глаза мне слезами застило, вот почему… Да, большое, видать, несчастье случилось, если ты, старый мой знакомец Серьга, из могилы своей поднялся, а ты, Сопун, ни жив ни мертв и сам себя подлечить не можешь… А пива нет ли у вас с собою, мужики?

— Мы привезли бы тебе, ведомо ведь нам, как пиво любишь, — да вороги все выпили, а хутор на пепел обратили.

— И что же — все твои бабы погибли, Сопун, — и женка твоя, и дочка-красавица на выданье, и любимица твоя — вострушка-подросток Ксанька?

— В другое время едва ли бы мне понравилось, Лесной хозяин, что ты бабу мою и всех девок помнишь: знать, задумывал ты против них свои бесстыжие каверзы. Да только теперь не о чем нам ссориться, потому что умерли они все злой смертью, — подумав, с расстановкой ответил колдун. — Но почему ты не спросил, помиловали ли злодеи сына твоего, которым ты подменил десять лет тому назад нашего с покойницей Марфой младенца?

Как это ни удивительно, но леший смутился. Присел он на сломанную березку, спиной упершись в ствол живой, покряхтел-покряхтел, в землю взгляд свой потупив. Потом прокричал, глаз по-прежнему не поднимая:

— Так, выходит, догадались вы с хозяйкой, что мой был подкидыш?

— А как было не догадаться, Лесной хозяин, если лицом младенец был твое точное подобие, волосы имел торчком, что и не причешешь никак, а прожорлив был, ты уж меня прости, втрое против человеческого дитяти? Да еще сказал нам, что зовут его Вершком, в том возрасте сказал, когда людские младенцы только укают да гукают.

— Тогда почему же вы с Марфой не выкинули моего сынка в лесную чащу?

— Да потому что нашего младенца ты к себе забрал, а мы надеялись обменяться в конце концов. Знаю я, что такие подкидыши в лес убегают, когда одиннадцать лет им стукнет, а твоему Вершку уже десять этой зимой исполнилось, и подметил я, что он начал в сторону леса посматривать.

— Ну что ж ты?.. Почему не говоришь? — прокричал леший. — Считай, что я уже спросил тебя, Сопун.

— А… Нет, не могу я тебя порадовать, Лесной хозяин. Все убиты, всех порешили иноземцы, всех наших в колодец бросили. И твой сынок не сумел им глаза отвести — или уж не знаю, как там у него вышло…

Леший зарыдал в голос, поднялся на ноги, подошел к колдуну и, продолжая рыдать, обнял его. Глядя на них, Огненный Змей крепился-крепился, да и сам заплакал. А мертвец потоптался возле безутешных отцов, а потом не выдержал, подошел и обхватил их длинными своими руками.

Потом Лесной хозяин осторожно похлопал Сопуна по здоровому плечу и все еще плачущим голосом прокричал:

— Сейчас мои слезы тебе на рану попали, затянется вскоре твоя рана. А чтобы силы к тебе вернулись, дам я тебе своего снадобья.

И леший принялся срывать с можжевельника синие ягоды, а когда набрал их в левой горсти довольно, раздавил между ладонями, растер, поплевывая в мякоть зеленой своей слюной, затем скатал сине-зеленую лепешку. Помял-помял ее и протянул колдуну на явно посветлевшей мохнатой ладони:

— Съешь ее, всю сразу. А пива у вас нет ли с собою?

Сопун, и мгновения не поколебавшись, принялся разжевывать кислую лепешку. Украдкой отогнул он ворот рубахи, чтобы поглядеть под левую ключицу: там рассосалась уже тупая боль. О ране напоминал только рубец, зато седая поросль на груди колдуна окрасилась в буро-зеленый цвет. Вздохнул Сопун: дареному коню в зубы не смотрят. Тем временем и сил в руках-ногах у него прибавилось.

А леший вернулся на прежнее свое место и рукой гостям показал, чтобы тоже сели. Потом вытер правым рукавом глаза и, не оборачиваясь, гаркнул:

— Эй, Михайло свет мой Придыбайло! Кончай втихаря подслушивать. Не стесняйся, выходи к людям. Свои они. Друзья.

Тотчас из-за могучего дуба появился огромный медведь, присел, как человек, на корточки по правую руку от Лесного хозяина. Приложив лапу к мохнатой груди, наклонил он голову и прикрыл маленькие умные глазки. Потом принял первоначальное положение и принялся рассматривать гостей.

— Видали? — хвастливо спросил Лесной хозяин. — Мой Мишка и не такое умеет. Он сбежал из ватаги скоморохов, когда через лес проходили, вот я его и прозвал Придыбайлой. Клыки у бедняги были выбиты, так я ему новые приспособил, кабаньи. Михайло Придыбайло, покажи!

Медведь послушно разинул пасть, со стороны поглядеть, так поистине смертоносную. Колдун нарочито отшатнулся и притворно охнул.

— Ладно, я же понимаю, что вы мне не только злую весть принесли, — прогремел Лесной хозяин. — Мстить, что ли, надумали, мужики?

— Зубами грызть супостатов, — загудел мертвец.

— И то, — быстро произнес колдун. — Мы тебя просить хотели, чтобы ты обидчиков наших задержал в Черном лесу, покуда мы соберемся да их догоним. Поводи их кругами, ты ж это любишь, а еще лучше заведи их в болото, чтобы застряли у них телеги и кони! А мы пока поспешим в мою лесную избушку: мазь там у меня волшебная… О, прости! Спасибо тебе, вылечил ты меня, а вот должны мы там еще разжиться оружием и одежкой какой-никакой…

— Я уж и призабыл, как любишь ты поболтать, Сопун, — ухмыльнулся Лесной хозяин, показав кривые желто-зеленые зубы. — О чем речь? Ваши враги — мои враги. Из Черного леса им двое суток не выйти теперь, а застрянут они в Жилинском болоте… А ты, Михайло Придыбайло, даром времени не теряй! Будь другом, смастери волокушу из этих березок, чтобы напрасно тут не гнили. Чтобы на ней можно было вот его, богатыря Серьгу, потащить и чтобы лошадь можно было запрячь, а пока, не обессудь, сам потащишь.

Медведь тут же поднялся на задние лапы, присмотрелся к лежащим березкам и, порыкивая от усердия, принялся стаскивать их в одно место и прикидывать, как устроить волокушу.

— Напрасно ты это, Лесной хозяин, — прогудел мертвец.

— И вовсе не напрасно, ты сам сейчас поймешь. Сколько их там было, супостатов?

Мертвец развел руками. Сопун закатил глаза, на пальцах подсчитывая. Пояснил неохотно:

— Не до того мне было — ворогов считать, когда головнями в меня, связанного и оглушенного, тыкали… От десятка до дюжины разве… Латинский монашек там бегал, однако он без оружия… Два немца в шляпах и с длинными пищалями, один гусар в полном железном доспехе… Остальные все вооружены до зубов, это точно помню. Вот еще: были и чубатые казаки…

— Если запорожцы, то каждый гусара в доспехе стоит… А вас двое всего. Тебя, девичий угодник, я не считаю — ты не боец!

— Это мы еще посмотрим, лесной ты урод, — вскочил и подбоченился Змей. — А насчет девичьего угодника — от кого я такое слышу, спрашивается? Кто из нас девок ворует, когда они в лес по грибы забредут? И дома у себя разве не ты вокруг уворованной девки крутишься, потчуя ее своей кашей? Чтобы поела твоей еды и тогда у тебя навсегда осталась, а не вернулась к людям с ребеночком! Ты, леший, девичий угодник и есть!

Тут Сопун, невольной телесной радостью веселясь от того, что его члены снова двигаются легко и просто, поднялся с земли и силой усадил Змея. Сам снова сел. Тем временем рассердившийся не на шутку Лесной хозяин принялся раздуваться и снова ушел головой под небо. А путникам оставил для лицезрения свои огромные ноги в онучах и лаптях, уже растрескавшихся от носки, да и напяленных не по-человечески: лапоть, разношенный некогда на левую ногу, был теперь на правой ноге, а правый — на левой. Впрочем, леший, как всем известно, сердит, да отходчив…

— Скажи спасибо, Змей, что ты у меня в гостях, — прокричал сверху леший. — А у вас, как ни крути, всего пара бойцов, и пока я не вижу никакого оружия. И волокуша не роскошь, друг ты мой Серьга. Вот уж не знаю, ведомо ли сие тебе или нет, но недолго осталось тебе бродить по земле.

— Ох, ведомо, Хозяин, ведомо! — склонил голову мертвец. — Пиво меня давно не веселит, а о других бедах гниющей моей плоти и сказать стыдно.

— Поэтому и надо будет тебе силы до битвы сохранить. Поедешь в волокуше и не спорь. И еще я отправляю с вами своего Медведя.

Эти слова услышав, Михайло Придыбайло оставил уже почти сплетенный из березовых ветвей помост для волокуши, встал на задние лапы и, снова разинув пасть, передними принялся бить себя в грудь. Его хозяин, чтобы наблюдать удобнее любимца, вернулся к обыкновенному своему облику.

— Молодцом, Миша! А лучше всего я сам утоплю их всех по-тихому на Гнилище, в топи.

— Рвать на куски вот этими руками, — выставил вперед мертвец пудовые свои кулаки.

— Нет, спасибо, Лесной хозяин, — подхватил его сын. — Мы отомстим, как в священных книгах написано: око за око, боль за боль, позор за позор. И никакого человеческого погребения для этой мрази. Только так.

Медведь тем временем вернулся к своей работе, а его хозяин и приятель принялся размышлять вслух:

— Двое с Медведем — против дюжины вооруженных до зубов иноземцев? Ох, боюсь я, поляжете вы напрасно… Я выходил на большую дорогу, к Бакаеву шляху, когда главное войско иноземцев проходило, сидел в кустах. Сам невидимый, я присматривался и прислушивался. Чужие запахи, чужая речь… Много немцев и поляков. Ну, поляков мы видали, они в драке заядлые, однако и понять их можно, хоть и вера у них не такая, как у вас. А вот немцы меня просто испугали: пищали у них длиннющие, все на своем месте лежит. Нет, вы только представьте себе, мужики! Всякая мелочь в особой сумочке помещается, а для того те сумочки везде на одежде и на перевязи такой широкой пришиты — нет чтобы как у людей, к поясу прицепить! Видел — издалека, правда, — как стреляли они по русской пограничной страже, когда пытались наши стрельцы сжечь наплавной мост через Семь^[3]. Где нашим стрельцам до их стрельбы — нечеловеческая у немцев выучка!

— Пугай-пугай, Лесной хозяин! От мести все одно не отговоришь, — махнул на него громоздкой рукою мертвец.

— Кто же вас от мести отговаривает? Да и сам желаю им отомстить… Только по-умному надо, в открытый бой не вступая, а воруя их по одному. И еще меня этот их чернец смущает. Вы же, друзья, своих, православных, чернецов и попов сторонитесь — разве я не прав?

— Да, так оно для всех лучше, — кивнул колдун. — Впрочем, я бы и в ихнем пекле не пропал, вот только отогрелся бы за все здешние жестокие зимы. А если без шуток, так наши попы с чернецами вас, лесную и водяную нечистую силу, просто в упор не видят. В черте они хоть своего беса признают, а про вас говорят, как про вовсе не существующих, что вы суеверие одно.

— Ври, Сопун, ври — да не завирайся! — загремел Лесной хозяин. — Это я-то не существую? Надо же было такое придумать…

— Пожалей наши уши, не кричи на меня, потому как не моя выдумка, а поповская. А явись сюда попик, он бы пояснил, что вас с Огненным Змеем, равно как и бати моего покойного, вовсе и нету здесь. А привиделись вы мне потому, что ударил меня иноземец прикладом по затылку, и приключилась со мной головная лихорадка.

И тут странная вещь случилась с красноречивым Сопуном. Притихли лесные звуки в его ушах, а перед глазами вверх-вниз дернулась березовая рощица — да и растаяла в воздухе. И представилось ему, что лежит он в собственном колодце, своими руками вырытом, над головой — синий квадрат полуденного неба, а на нем звезды, вокруг ледяная вода и трупы родных, и будто слаб он настолько, что не может снять с груди холодную руку мертвой жены своей Марфы.

Встряхнулся тут Сопун, словно мокрый пес, сбросил наваждение — и снова увидел ту же березовую рощицу, а за нею верхушки вековых дубов и услышал со всех сторон хохот. Хохотал Лесной хозяин — и так же громоподобно, как в гневе, кричал; хихикал, ладошкой в красивой, ладно на руке сидевшей перчатке рот прикрывая, Огненный Змей; смеялся богатырь-мертвец, будто в пустую бочку кулаком бухал; Медведь, ухмыляясь во весь свой страшный рот, хлопал лапой об лапу, будто в ладоши бил. И веселился, скромнее и тише иных, даже лес: тот, своему хозяину подхихикивая, эхом возвращал посланные в него звуки.

— Меня нет — и не было никогда! Надо же! — прорычал между приступами громового смеха Лесной хозяин. — А кто же тогда помнит времена, когда этой же большой дорогой скакали на запад косоглазые людишки в кожухах и с одними луками только, а возвращались из Польши с мешками правых ушей, для своего царя с мертвых ляхов срезанных? Когда проезжали тут на восток ватаги литовских и польских панов, усатых и в кунтушах? Дуб сей тысячелетний запомнил это — или все-таки я?

Тут Сопуна передернуло: его словно бы вдогонку достал ледяной рукой смертельный холод из только что почудившегося видения. Мертвец булькнул в последний раз, Змей хлопнул обеими руками по полам, а Лесной хозяин помолчал, остаток смеха в своей груди смиряя, и заявил:

— Эк нас от дела отнесло! Всего только хотел я предупредить: а вдруг латинский чернец знает особые молитвы — и против тебя, православный ведун, и против нашего брата, не-су-щест-ву-ю-щих лесных, водяных да воздушных? Изловить его первым — и на осину!

Тут Медведь, успевший, с людьми и духами повеселившись, и споро волокушу доделать, вдруг зарычал, лапой на восток показывая. Хозяин его принюхался, ухмыльнулся.

— Кстати, и волокушу испытаешь, Михайло Придыбайло. Там, совсем немного проселком пройти, любопытнейшие вещи происходят.

Лесной хозяин шагал столь широко, что спутники его, как ни спешили, отстали. Первым догнал его Медведь, остановил волокушу (мертвец с проклятиями скатился на землю), побежал на четырех лапах в ту сторону, куда ушли оставившие свой враждебный запах иноземцы, встал на задние лапы, прикрывая своего хозяина, и зарычал.

— Ничего не скажешь, Михайло свет Придыбайло, возчик с тебя хреновенький, не то что плотник, — громогласно балагурил Лесной хозяин, присевший на корточки возле скорченного трупа парня лет тридцати в мещанской одежде. — А ты, горожанин, весело помер, ничего не скажешь… Шапку, кунтуш и сапоги ты уже не пожалей, подари нашему Сопуну, замерзает мужик, а сорочку и портки загаженные можешь себе оставить… Эй, мужики, сюда! Укройтесь за моей спиной про всякий случай. А ты, Зелёнка, явись сейчас же пред мои очи!

— Очень мне надо, дяденька! И я, может быть, стыжусь как честная девица, — прозвенело по лесу, вроде как со всех сторон. — С тобою столько мужчин, глаза разбегаются… И такой пригоженький пришодши, что прямо бы съела, как пряничек.

— Ох, Зелёнка, не испытывай мое терпение, короткое оно! Не явишься сейчас, поймаю и так задницу надеру, что и на ветку присесть не сможешь!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Старинное русское название реки Сейм.