Иду по тайге

Станислав Олефир, 1984

Мир, населённый росомахами, филинами и куликами, кажется таким же фантастическим, как и вымышленная вселенная. Редкий счастливчик-взрослый видел бурундука в лесу, слышал стук желтоголового дятла, вдыхал аромат можжевельника у неровной тропы. Что уж говорить о ребёнке – для него тайга всё равно что Нарния! Книга «Иду по тайге» – это краткие зарисовки, байки и советы; меткие наблюдения и остроумные шутки; а главное – это бесчисленные признания в любви к каждому живому существу, к природе в целом и к людям, её ценящим. Вместе с автором читатель изучает, как меняется тайга из месяца в месяц, читает следы на снегу, слушает птичьи песни и встречает «тысячу знакомых»: птиц, грызунов, рыб. Герои, о которых так здорово не писали со времён Виталия Бианки, оживают в замечательной графике художника-анималиста Натальи Габеевой, подготовившей иллюстрации для нового издания. Станислав Олефир (1938–2015) с детства зачитывался историями о приключениях и путешествиях и еще в юности проехал через всю страну, от Запорожья до Приморья, работал агрономом, занимался охотой, преподавал в школе, написал два десятка художественных и научно-популярных книг для детей и взрослых. Его сборник «Когда я был маленьким, у нас была война…», вышедший в издательстве «КомпасГид» в 2017 году, полюбили многие читатели – за лёгкий слог, живописные детали и на удивление светлое настроение.

© Олефир С. М., наследники, текст, 1984

© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2020

Введение

— Любишь ли ты природу?

— Странный вопрос. Конечно, люблю. Да и как её не любить? Выйдешь за посёлок — здесь тебе река, грибы, ягоды. А дальше уже самая настоящая тайга. В ней птицы, звери разные.

— А какое из обитающих в наших краях животных ты считаешь самым удивительным?

— Кто его знает. Соболь, наверное. Ну ещё медведь, росомаха.

— Не странно ли получается? Если я буду утверждать, что люблю стихи, но не смогу назвать ни любимого поэта, ни написанных им стихотворений, ты в эту любовь не поверишь: нельзя же по-настоящему любить то, чего не знаешь…

— Но удивительного у нас на Севере и вправду ничего нет. Вот в джунглях — другое дело. Недавно по телевизору показывали мультфильм о птичке, которая чистит зубы крокодилу. Этот крокодил пасть открыл, а она туда залетела, между зубами бегает и выбирает остатки пищи. И ничуть не боится! Или вот акула. Эта хищница раз в три-четыре дня подплывает к коралловому рифу и останавливается там с раскрытым ртом. Тотчас возле неё появляются маленькие рыбки и наперегонки бросаются прямо в пасть. Оказывается, на жабрах акулы живёт бесчисленное множество паразитов — рачков-бокоплавов и их личинок. Сколько мучений они причиняют акуле! А рыбки дружно вылавливают рачков. Вот это интересно!

— А розовые чайки?

— О них я ничего не знаю.

О розовых чайках впервые поведал миру возвратившийся из полярной экспедиции английский моряк и исследователь Росс. Было это в начале XIX века. К тому времени до последнего птенца были уже скормлены свиньям обитавшие на Маскаренских островах нелетающие птицы дронты, подходило к концу истребление бескрылой гагарки, а о розовых чайках ещё не знали ничего. Посмотреть на выставленные в Британском музее чучела розовых чаек приезжали люди из разных стран. Удивлялись, восхищались: казалось, оперение этих птиц залито лучами восходящего солнца — в такой нежно-розовый цвет окрашены грудь, брюшко и голова чаек. Многие стремились к встрече с этой таинственной птицей, чтобы узнать, где она гнездится, куда улетает на зимовку. И только годы и годы спустя на эти вопросы ответил советский зоолог Бутурлин. Стало известно, например, что зимовать она улетает с берегов Колымы и Яны не на юг, а ещё дальше на север. Там, в тёмных разводьях Ледовитого океана, вместе с моржами и тюленями проводят розовые чайки полярную ночь — зиму.

— Они держатся стаями или поодиночке?

— Тебе уже интересно. А если я скажу, что во время перелёта птиц ты можешь увидеть розовую чайку в наших краях, это интересно?

— Конечно.

— Теперь ответь мне: кто в тайге самый храбрый?

— Медведь. Этот зверь никого не боится.

— Неверно. Просто медведь большой и сильный. А трусишка он — другого такого поискать нужно.

Жила у нас на самом краю посёлка женщина. Были у неё в хозяйстве поросёнок и телёнок. Женщина держала их в сарае. У двери бочка с помоями стояла, вёдра, лопаты, а за перегородкой находились поросёнок с телёнком. И повадился в тот сарай медведь ходить. Откроет дверь, наестся из бочки и тихонько возвратится к себе в тайгу.

Как-то пришла женщина с работы и вдруг вспомнила, что поросёнок не кормлен. Подхватила она ведро — и в сарай. А там как раз мишка лакомится. Глядит хозяйка, дверь открыта и кто-то за ней возится. «Опять телёнок верёвку порвал и до бочки добрался», — подумала она.

— Вот я тебе! — и двинула изо всех сил медведя в косматый бок. Да ещё крикнула: — А ну марш отсюда! Кому говорят?

Что здесь стряслось! Медведь испугался так, словно по нему сто охотников из ружей выпалили. Рявкнул, свалил на пол бочку да в окошко. Стекло разбил, голову просунул, а дальше пролезть не может. Тогда он поднатужился, раму вырвал и так с рамой на шее убежал в тайгу.

Разве можно после этого медведя храбрецом называть?

А вот летом где-нибудь у глухого ручья можно встретить голенастых птенцов кулика-черныша. Они меньше теннисного шарика, и не то что медведь — бурундук или белка могут запросто их съесть, но именно этих малышей я считаю самыми большими храбрецами в нашей тайге.

Обычно их родители облюбовывают себе под «дом» старое гнездо дрозда или кедровки. Чуть поправят подстилку, отложат четыре крупных яйца и принимаются их высиживать. Вскоре появляются маленькие куличата. Теперь их нужно опустить на землю, а до земли метра три. Прыгать — любой побоится, а лазить по деревьям, как дятлы или поползни, кулики не умеют. Но куличата сразу же, чуть только обсохнут, подходят к краю гнезда и смело бросаются вниз. Летят медленно. Пух им вместо парашюта служит. Приземлятся на длинные ножки — и в путь.

До озера далеко. Километр, а может, и больше. Но куличатам ничего не страшно. Случится канава — переберутся через канаву, встретится ручей — переплывут ручей, увидят лису — за камушки, кусочки коры, сухие веточки спрячутся. Ни за что лисе их не найти.

К концу дня куличата у озера. Немного отдохнули и давай мошек гонять.

А знаешь ли ты, где зимой снегири, кедровки, птички синички ночуют?

— Почему не знаю? В дуплах. Куропатки, рябчики, глухари — эти под снегом, а остальные в дуплах.

— Но ведь удобных дупел не так и много. Птички же по тайге стаями летают.

Я как-то этим вопросом заинтересовался и вдоль речки проверил все дупла. В двух белки-летяги живут, в трёх дятлы обосновались, да ещё в одном поползень квартирует. И всё. Остальные дупла пустые. Стал я посреди тайги и думаю: «Куда же это все птицы подевались? Весь день над головой мельтешили, а сейчас словно в воду канули».

А рядом на болоте — дерево не дерево, куст не куст, урод лиственничный какой-то. На нём веток! Может, тысяча. И каждая чуть толще соломинки. Обычно лесники такие кусты-деревья ведьмиными мётлами называют. И из этой «метлы» на меня глаз смотрит. Чёрный такой, внимательный. Я сучок поднял и в него запустил. А из куста-дерева кедровка выпорхнула. На соседнюю лиственницу села и давай ругаться. Что, мол, такой-сякой, сучками бросаешься, спать не даёшь?

Чуть в стороне стоит дерево, похожее на трезубец Нептуна. И оттуда я кедровку выгнал. Получается, что такие вот некрасивые с виду деревья кедровкам спальнями служат? Интересно, проверю.

Вот два небольших деревца. Ствол как ствол, ветки как ветки. Здесь никого нет. А у той лиственницы, что на самом берегу выросла, ствол нормальный, но крона плоская, как шляпа-канотье. Да ещё и набекрень сдвинута. Стукнул я по этой лиственнице лыжной палкой — ничего не вылетело. Только труха на голову посыпалась. Почему в «шляпе» никого не оказалось — непонятно. Может, из-за того, что на самом ветру стоит? Или река шумит?

Ага, вот лиственница, тоже от остальных отличается. Низкая, толстая, как бочка. И в этой «бочке» при моём приближении завозился кто-то. Снегири! Так, значит, и вы в лиственничных кронах на ночь прячетесь? А снегири чуть повозились и стали вылетать. Да интересно так. Зимой ведь у них никаких пар нет, а тут по двое вылетают. Важный красногрудый снегирь и более скромно наряжённая самочка. Секунд пять никого, и снова пара снегирей появляется.

Я же не столько на снегирей смотрю, сколько гостеприимной лиственничке дивлюсь. На всякой другой, красивой для нас, людей, лиственнице этих пичуг любая сова или соболь запросто схватят. А здесь попробуй через ветки продраться. Вот тебе и некрасивое дерево!

Видишь, как получается? Гулял ты в тайге, ловил в ручьях хариусов, искал грибы на моховых полянах, собирал бруснику на боку крутой сопки, а тайги не знаешь. И как будто внимательно смотрел, а не всё увидел. Как будто хорошо слушал, а не всё услышал. Такая уж она, наша северная природа. Как будто и вся на виду, а не сразу да и не всякому откроется.

Если ты и в самом деле любишь природу, дай мне руку. День за днём, месяц за месяцем мы будем бродить по широким долинам и тесным распадкам, отыщем самую светлую реку и самое глубокое озеро, заглянем в медвежью берлогу и угостим орешками полосатого бурундука. Мы побываем на озере Танцующих Хариусов и, если повезёт, тёплым летним вечером, когда мириады комаров кружат над сверкающим плёсом, увидим редкое в природе явление — стремительную пляску взлетающих над водой оранжевопёрых рыб.

И ещё ближе и роднее станет для тебя край, в котором ты живёшь.