Великий нефритовый путь

Станислав Гольдфарб (2023)

В мире много великих путей, которые связывали страны и народы: Великий Лазуритовый, Шёлковый, Меховой, Чайный, «из варяг в греки»… Но был ещё один, названный по имени камня, который, без всякого преувеличения, сыграл выдающуюся роль в истории человечества — так бесценны оказались его уникальные свойства. Камень обожествляли, наделяли волшебными чертами, считали, что он приносит удачу, счастье, любовь, здоровье, успокоение и многое-многое другое. Камень нефрит дал имя пути — Великий Нефритовый путь. Он объединил множество дорог, по которым зелёный, белый, серый, чёрный, красный, жёлтый и синий нефрит доставлялся жаждущим. Магистральная дорога притягивала к себе множество земель, в которых нефрит добывался, обрабатывался, превращался в произведения великого искусства. Археологические находки доказывали — нефритовые артефакты нередко изготавливались из местного сырья местными мастерами. В этой повести герои, знакомые по удивительным приключениям на Ольхоне («Котёл Чингисхана»), нашедшие сибирский булат и разгадывающие тайны загадочного племени курыкан («Волшебный меч курыкан»), отправляются в новое путешествие, окутанное нефритовыми историями.

Глава 6

Ночное происшествие

Получив приказ воеводы, решено было не ждать оказии, чтобы добраться до устья Верхней Ангары, а идти на небольшом коче вдоль берега Байкала, в устье Верхней Ангары стать лагерем. Там недалеко был поселение — становище промысловиков, добывающих рыбу. Если что — подмогут, а уж из лагеря совершать вылазки вглубь местности.

Подходящий транспорт нашли в Лиственничном, мало походившем на деревеньку. Хлебопашеством здесь и не пахло. Гористую местность опоясывала узкая лента, на которой ставили дома, склады, позднее трактиры и магазины. Лиственничное больше смахивало на припортовое местечко, бойкое, шумное, разноязыкое.

Небольшой коч только что прибыл из Кабанского острога, откуда в составе ещё нескольких судов доставил купеческий груз. На коче настоял Ефимий. Ему виднее — он из поморцев. И хотя байкальский коч отличался от знакомого ему поморского, главные судоходные качества были те же.

Этот кораблик также имел плоское дно, на котором были пришиты продольные брусья. Они были незаменимы на случай, если приходилось перетаскивать судёнышко по льду. На высокой мачте крепился большой четырёхугольный парус, которым управляли с помощью верёвок. В кормовой части располагалась «казёнка» — каюта для путешественников и команды.

Ефимий внимательно осмотрел коч, пристально взглянул на сшитые вицами — специально загнутыми длинными тонкими корнями — доски.

— Смотри-смотри, человече, коч что надо: быстрый, ходкий, прочный, — уговаривал владелец, которому не терпелось сбыть судно и отправиться в Иркутск, а оттуда в Тобольск. — Я те в прикуп парус кину, не новый, конечно, но дыры латать сгодится. Мало ли что — Байкал, всего не подгадаешь.

Ефимий согласно кивал, а про себя думал: «Про «всего»-то ты не ошибся. Как тут подгадать? Кто бы знал ещё пару дней назад, что предстоит новый поход в землю далёкую, неизученную, без лоции и без карты. Опять придётся идти на ощупь, на голос, на ветер, по звёздам…»

Михей тоже с видом знатока поглаживал борта коча, царапал ноготком весло, крутил влево-вправо руль и даже попробовал парус на зуб, чем вызвал смех Кирьяна и Хвата.

— Знатный, однако, мореход в нашей компании! Слышь, Михей, ты бы лучше поднырнул да донышко проверил, а ну-ка нема его!

— Пустобрёхи, — незло огрызнулся Михей. — П о Байкалу ходить будем. Не по ручью. Дело морское важное, не для таких говорунов, как некоторые.

— Слышь, Хватушка, у нас новый мореман объявился. Ну чисто шкипер!

…Ещё некоторое время ушло на сбор всего, что может потребоваться в походном хозяйстве. Наконец всё было готово к отплытию…

Последние несколько дней жили в Лиственничном, прямо на коче. Привыкали, осваивались на судне, которое теперь становилось их домом на долгое время путешествия. Тут же и ночевали, допоздна ведя разговоры про будущее плавание да про обычное своё житьё-бытьё.

Погода стояла уже летняя, ветер с гор всё ещё холодил, но, если накинуть зипуны, терпимо, а небо, словно оберегая путешественников, оставалось чистым, без единого намёка на грозовые или дождевые тучи. По темноте же купол покрывался яркими звёздами, которые вместе со светом луны отражались в воде — и тогда она вовсе не пугала своей обычной чернотой.

Коч покачивался на прибойной волне, так что, если не смотреть на берег, где полыхало несколько костров да в прибрежных трактирах уже распалили свечи и лучины, вполне могло показаться, что отошли они от берега и идут, подгоняемые волной и течением.

Этой ночью Михей несколько раз просыпался, вылезал из «казёнки». Во сне чудилось, что оторвало швартовочный линь и их унесло в открытый Байкал. Но нет, коч был крепко причален.

При ярком свете луны были видны очертания береговых строений, на взгорках по распадкам маячили крыши. Побрёхивали собаки. Лунная дорожка терялась где-то далеко-далеко в водной глади.

В темноте мелькнуло несколько огоньков — это чьи-то суда двигались по морю. Михей подумал, что люди на них куда-то очень торопятся, раз вышли в море в ночное время.

Михей громко зевнул, потянулся и решил вернуться досыпать. В этот момент он услышал за бортом всплески и какие-то подозрительные шорохи. Замер, прислушался — тихо. «Померещилось, однако», — решил парень.

Но что-то вновь заплескалось за бортом коча. Эти всплески отличались от обычного прибоя.

Михей огляделся. На суше никого, на воде тоже. Перекрестился. Ещё раз осмотрелся по сторонам. «Точно померещилось. Батюшка Байкал играет, не иначе».

В то же мгновение за борт уцепилась рука, потом вторая.

С испугу Михей упал на лавку для гребцов и больно стукнулся ногой, но даже не вскрикнул, а замер, словно кто-то сковал его и обездвижил.

Вслед за руками показалась голова, лохмотья одежды.

«Водяной, — пронеслось в голове у Михея. — А по виду так человек…» От страха и неожиданности он растерялся, сразу и не сообразил, что предпринять, глядя на того, кто силился забраться в коч. «Помочь? Навернуть веслом? Позвать на помощь? — мелькнуло у Михея. — А ну как это беглый варнак? За укрытие можно и башки лишиться».

Неизвестный тщетно пытался подтянуться и выбраться из воды. Видимо, силы были на исходе.

— Помоги, человече, — простонал незнакомец. — Помоги, прошу.

Михей кинулся в «казёнку» и растолкал Ефимия:

— Старшой, утопленник там у нас, в коч лезет!

Спросонья Ефимий ничего не понял:

— Ты чего, Михей, спать не даёшь, что опять удумал?

— Да сам погляди.

…Незнакомец всё так же держался руками за край борта, не в силах забраться в коч. Взглянув на «утопленника», Ефимий быстро подскочил к человеку и крикнул Михею:

— Помогай!

Вдвоем они втащили его и уложили на палубу.

Ефимий огляделся. На берегу всё было тихо, никаких признаков, что незнакомца кто-то ищет.

— Михей, тащи одеяло, он закоченел весь!

— Старшой, он беглый, поди. Может, насильник какой или убивец.

— В себя придёт, спросим. Что ж его, на дно морское отпускать без сознания? Не по-людски.

Отогревшись под одеялом, незнакомец застонал, зашевелился, открыл глаза.

— Где я?

— Гиде-гиде, в коче уже, — о грызнулся Михей. — С таршому спасибо скажи, он тебя миловал, а иначе на дне бы отлёживался.

— Спасибо, человече.

— Слышь, Михей, поднеси ему крепенького, — распорядился Ефимий. — Эвон трясется, как в лихоманке. До костей продрог. Звать-то как? — повернулся он к «утопленнику».

— Андрей.

— Ишь ты, Андрей. Ты чего, Андрейка, в море делал? — Михей навис над незнакомцем.

— Сбежал я, человече. Годик по Верхней Ангаре, Кичере да Витиму промышлял с ватагой. Зазвали меня в зверовщики, а получилось рудознатцем. Камешки искали, золото, серебро. Да только я в этом деле ничего не смыслил, я больше по белке да собольку. Но зверья в тот год совсем мало оказалось — схоронилась вся живность пушная. Прикащик с атаманом ватаги уговорились по весне землю лопатить. Дескать, не мех, так золотишко с камешками поискать. А ну как свезёт.

Все дни напролёт по ручьям да речкам ходили, искали богатства. Ничего не нашли. А на Витимских протоках попались нам окатыши белёсые. С виду камешек никакой. Захотели сердцевину глянуть. Били-били, а он не колется. А по шершавому камню потёрли — поддаётся! Шлифанули, полирнули, и он засиял. На солнце поднимешь — играет, лучится. В руках подержишь — тепло хранит. В ручье подержишь — холод держит.

Однажды атаман вернулся от прикащика бледный как снег. Никогда я его таким не видал. Собрал ватагу прямо у ручья и сказал, что отныне за такой камень будем получать награду от прикащика. Дескать, понравился камешек.

Ну мы-то не дети малые, сразу смекнули: что-то тут не так. За простую гальку никто платить не станет. А тут как раз тунгусы кочевали. Глянули они на нашу находку и тут же бросились к ручью, где мы промышляли. Как же! «Зеленушки», как мы тот камешек прозвали, так просто не выловишь. Иной раз вёрсты накручиваешь, прежде чем увидишь.

Рассказали тунгусы, что это царь-камень — нефрит. Силой он обладает большой, от болезней лечит, гнев усмиряет, бережёт от напастей…

Слыхать-то про нефрит мы слыхали, только в руках не держали. Теперь вот поняли, отчего прикащик подобрел вмиг. Ну да ладно. Нам-то что, главное, чтоб деньгу платили. Считай, всю зиму да весну по витимским протокам шныряли, кажется, каждую корягу проверили. Не закатилась ли туда наша «зеленушка». И добыли мы камня много: большие и малые окатыши, булыжники поболее и даже несколько валунчиков, мы их звали «волнушками», и большие валуны, которые еле вырвали из дна. Их пришлось на плоту спускать к лагерю, уж больно тяжелы.

Андрей вздохнул:

— А как дело до расчётов дошло, прикащика след простыл. Большие камни он, видать, схоронил, а с россыпной добычей сбежал. Атаман человек бывалый, здешнюю тайгу знал хорошо. Быстро снарядили погоню. Прикащику-то с мешком тяжёлым уходить трудно, след под тяжестью глубокий оставлял. Да и разница велика — мужики в гневе, а он в страхе.

В общем, нагнали того обманщика. Он сам себя догнал — в болотине увяз. Горячие ключи подтопили снег, он по незнанию и провалился. Стоит в жиже выше пояса, мешок с камнями в руках. Бросил бы, глядишь, и выкарабкался бы, а с камнями-то ни в жисть. Мужики соорудили гать из осинок. Добрались до воришки, мешок отняли, перекрестились и ушли восвояси. А этому даже на прощание ничего не сказали. Мол, сам залез, сам и вылазь. Так что, может, сгинул прикащик… А может, и нет.

Камешки мужики по справедливости поделили да и разбежались кто куда.

Думал я на эти «зеленушки» что-то выручить, но подходящего купца не нашёл. Добрался до Кабанска, нанялся на карбас, который шёл в Иркутск с грузом. Уж в городе надеялся обменять или продать свои «зеленушки». Камешки я в поясок зашил, все при мне. Но, видать, как-то приметили на карбасе работники и ночью, когда шли мимо Лиственничного, напали. Хотели заначку мою отнять. Да с пояском-то вошкались, а тут башлык^[17] показался. Спугнул, получается. Я понял, что живым от тех работничков мне с корабля не уйти. Да и сиганул в воду. До берега навроде недалеко, поди, выплыву. А поясок каменный-то тянет. Еле-еле добрался, думал, утопну.

— История, — протянул Михей. — Старшой, что делать-то будем?

— Думать будем, — буркнул Ефимий.

— Может, воеводе его сдать, пущай он и думает.

— Нельзя меня к воеводе. Дознание учинят, про прикащика выпытывать станут. А я ведь среди тех был, кто оставил его в тине болотной. «Зеленушками» и меня наделили. Вроде как всё по справедливости, сообча сделали, а как повернётся?

— Нельзя, — согласился Михей. — С лышь, Андрюха, а место, где эти твои «зеленушки»-каменюшки находили, упомнил?

— А то как же. Не первый раз в тайге. Память хоть и отсырела, но не отшибло, — попытался отшутиться Андрей.

— Ну полежи, поотдыхай, — распорядился Михей, — а мы со старшим покумекаем, как лучше поступить. А то кинуть тя за борт, и вся недолга…

Ефимий с первого взгляда на Михея понял: тот уже что-то надумал.

— Давай, хитрован, выкладывай. Вижу, глазки-то блестят.

— То звёздочки от воды отсвечивают. Не наговаривай, старшой. А вот что я думаю. Может, Андрюшку с собой взять, а? Поди, не объест, всё одно охотой да рыболовом промышлять придётся. А он дорогу знает, и «зеленушки» эти, то бишь нефриты, научился искать. Плутать не придётся, пряменько выведет к камешкам.

— Так-то оно так, не придётся.

— Ну я об том же. А если вернёмся с этим царь-камнем да других камешков насобираем, уж как-нибудь дело обставим, отговоримся, а?

— Ох, Михей, кручёный ты больно. Это ж сколько всего нарушим!

— А как быть? Если не сыщем тех мест, где «волнушки-зеленушки», не притащим пуд камешков важных? Что будет?

— Известно что — секир башка твоя, моя.

— И Хватушки с Кирькой. Молодые ещё, жалко их.

— Молодые, — согласился Ефимий. — Тьфу на тебя, Михей, чего зубы заговариваешь. А если мужик не захочет с нами опять в тайгу забираться?

— Тодыть в Байкал.

— В Байкал, ишь, скорый ты, ну, поди, попробуй скинь. Может, у тебя в роду кто палачом был?

— Так это я так, пошутил. Мы Андрюшку спросим, захочет он с нами или нет.

— Не было печали… Сдать беглеца — проводника потеряем.

— Потеряем, ох потеряем… — запричитал Михей.

— Ну айда, поспрашиваем, а то скоро светать начнёт. Надобно нам по-тихому выйти в море.

Незнакомец, отогревшись, дремал. Михей с сочувствием поглядел на него. Бедолага, забрался на край земли, искал чего лучшего, а оно вон как обернулось.

Михей задумался: и ведь не первый раз, когда хорошее оборачивается сикось-накось. В сердцах махнул рукой. Склонился над незнакомцем:

— Эй, паря, зенки открой. Пробудись, человече, а то за борт скину.

Тот открыл глаза.

— Слышь, мужик. Дело такое. Мы в поход отплываем к устью Верхней Ангары и дальше идём к Витиму. Ты как раз оттудова к нам приплыл. Велено нам камешков разных найти и в казну поставить. Поговорил я со старшим — получается, проводник нам не помешал бы. Что думаешь на этот расклад?

— А мне думать не надо. Схорониться бы до поры до времени…

— На мой ум, схорониться будет правильно. А там, глядишь, героем заделаешься. Простят, поди! В общем, старшой не против, ежели ты к нам прибьёшься. Коли помощником будешь хорошим, пособим чем сможем. Слышь, старшой, мы его за хорошую работу-то к Емельяну-кузнецу в далёкую деревеньку сбагрим легко. Там-то жисть — благодать!

— Это можно, — негромко ответил Ефимий. — Как-то про Емельяна я и не вспомнил. Ну пусть думает.

— Так удумал уже, за вами и пойду. Мне терять нечего — ни кола ни двора. А с вами, может, и сладится жизнь.

— Ну и славно. Сон ты нам всё одно перебил, теперь уж зорьку встречать будем…

Отходили от пристани ранним-ранним утром. Кирьян и Хват, слушая рассказ Михея о ночном происшествии, искоса поглядывали на «зеленушки», которые новый участник экспедиции выложил напоказ, осторожно брали их, наводили на солнце, поливали байкальской водой, царапали по веслу — проверяли, так ли уж прочен камень.

— Чего только не бывает, — сказал после рассудительный Хват. — Раз с нами — значит, товарищем будешь. Поможешь камешки найти. Всё по-честному — мешок воеводе в казну, может, горсточка и нам достанется.

Кирьян при этих словах Хвата вздохнул. Воевода Лаврентий не промах, может и всё забрать.

Поклонились берегу, перекрестились да и отчалили, подняли парус и пошли по спокойной воде…

Примечания

17

Башлык — бригадир артели, создаваемой для ловли рыбы на Байкале, самый опытный и признанный среди рыбаков человек (Прим. авт.).