Еще один день

Станислав Вторушин, 2019

«Еще один день» – это роман о советских геологах, открывавших месторождения нефти и газа в Западной Сибири, о людях, искренне и честно послуживших своей Отчизне. Главный герой романа, начальник таежной экспедиции Роман Остудин, не страшится трудностей, не пасует перед партийными функционерами и «держит удар» как подобает настоящему мужчине. Во многом благодаря таким, как он, страна сумела пережить непростые времена лихолетья.

Таня

История эта произошла три года назад. Таня лежала на своей общежитской койке, подперев голову ладонями, и читала книгу. Книга была неинтересная, она взяла ее у подруги, чтобы убить время. Верки не было, она ушла за покупками. Завтра они должны были ехать на преддипломную практику. Верка в Курган, Таня в Среднесибирск. Обеим предстояло практиковаться в областных газетах. Путь в Курган лежал через родное Веркино село Киприно. В нем она хотела на денек задержаться и поэтому вчера долго обсуждала с Татьяной, какой подарок купить матери. Татьяна посоветовала шерстяной плед. Уж слишком красиво он смотрелся, и цена была вполне терпимая. Верка засомневалась: все-таки дороговато.

— Чего там, — возразила Татьяна, показывая на плед. — Ты только потрогай его. Он же мягкий, как котенок. — Татьяна погладила плед ладонью и подняла глаза на подругу. — Твоей командировочной сотни на практику все равно не хватит. В редакции наберешь побольше заданий. Проси в основном очерки, за них хорошо платят. Вывернешься.

Верка, не отрывая взгляда от пледа, нерешительно сказала:

— Ты думаешь, там нет очеркистов?

— Ну и что? Они сами по себе, ты — сама по себе.

Татьяна была искренне уверена, что если ехать на практику, то сразу надо выдать такой материал, чтобы о тебе все заговорили. Лучшим жанром в этом случае, конечно, является очерк. Хотя и статья, и фельетон тоже будет неплохо. К тому же эти жанры оплачиваются приличными гонорарами. Верка, подумав, согласилась. Сегодня пошла в универмаг. Как всегда, там было не пробиться, к каждой кассе стояла большая очередь. Кошелек Верка положила в левый карман жакета. Когда подошла к кассе, сунула руку в карман, но вместо кошелька нащупала лишь носовой платок. У нее екнуло сердце, и она со страхом начала шарить руками по карманам. Но кошелька не было ни в одном из них. Еще не веря в худшее, Верка прошла вдоль очереди, внимательно глядя на пол. Повторно прошла туда-обратно. Кошелька не было. Она отошла в сторонку и снова ощупала карманы. Вконец растерявшись, спросила у нескольких человек, не поднимали ли они небольшой коричневый кошелек: «Потертый такой, на молнии. У молнии вместо ушка канцелярская скрепка». Никто, конечно, кошелька не то что не поднимал, но и не видел.

Поняв, что случилось, Верка в ужасе кинулась в общежитие. Толкнув плечом дверь, она как слепая прошла через комнату, и рухнула на кровать. Ее разрывали рыдания. Плечи ее тряслись, она размазывала слезы ладонью и, захлебываясь ими, не могла вымолвить ни слова. Таня бросилась к ней, пытаясь узнать, что случилось, но та только отмахивалась. Наконец, шмыгнув носом и в очередной раз утерев слезы, произнесла:

— Все. Теперь надо уходить из университета. Где взять деньги? У матери пенсия сорок рублей…

Таня поняла, что она потеряла командировочные. И тут же стала лихорадочно соображать, как выручить подругу.

Татьянин отец был полковником, мать — учительницей. Получали они прилично, и деньги для нее особой проблемы не представляли. Поэтому она обозвала Верку дурочкой (так и сказала: не будь психованной дурочкой) и предложила:

— Возьмешь мои командировочные. Я смогу обойтись без них.

Верка перестала плакать, села на кровати и, не мигая, долго смотрела на Таню. Потом обняла ее за шею, поцеловала мокрыми губами в щеку и снова заголосила с такой силой, словно это был последний день ее жизни. Таня отдала ей деньги, а самой пришлось заезжать к родителям. Крюк был немалый — четыреста километров. И поэтому на свою практику она опоздала на два дня. Она была уверена, что просто так ей этого в «Приобской правде» не оставят. Но пугало не это. Больше всего не хотелось с первого шага зарекомендовать себя человеком необязательным.

Весь путь от вокзала до редакции Татьяна думала, какую причину привести в свое оправдание. И ни одна не казалась ей правдоподобной. Причем самой нелепой выглядела та, что была правдой. Поразмышляв об этом, она все же решила не врать. А там будь что будет. Правду надо выдержать, за нее не может быть стыдно.

И уж никак она не ожидала, что на ее опоздание никто не обратит внимания. Словно она была не из университета и ее вообще никто не посылал на практику.

По крайней мере, такое впечатление у нее осталось от встречи с секретаршей редактора. Когда она назвала свою фамилию и попросила сказать редактору, что она, Ростовцева, приехала, секретарша, даже не удостоив ее взглядом, равнодушно спросила:

— А вы по какому вопросу?

Татьяна повторила:

— Я — Ростовцева.

Секретарша пожала плечами, и по недоумевающему взгляду Татьяна поняла, что ее фамилия этой «фифочке» ничего не говорит. Тогда она назвала себя полностью:

— Ростовцева Татьяна, из Уральского государственного университета (на слове «университет» она сделала особое ударение), приехала в «Приобскую правду» на практику. С Александром Николаевичем я говорила по телефону еще перед выездом из Свердловска.

Неизвестно, то ли секретарша на самом деле что-то вспомнила, то ли сделала вид, что в курсе дела, но уже по-другому посмотрела на Таню и сказала:

— Да, да, я вас соединяла.

Таня смутилась и хотела объяснить причину задержки, но секретарша торопливо нырнула за дверь, обитую черным дерматином, и через несколько мгновений показалась обратно:

— Александр Николаевич вас ждет.

Она переступила порог, оставив дверь открытой. Татьяна вошла. Не очень просторный кабинет выглядел уютно и как-то очень обжито. На улице стоял яркий ноябрьский день. Солнце заливало комнату светом через широкие, хорошо промытые стекла. За столом, обложенным папками, отдельными бумагами и бумажками сидел крупный мужчина лет пятидесяти с немного продолговатым лицом и гладко зачесанными назад волосами. Увидев Таню, он улыбнулся такой широкой улыбкой, словно давно и с нетерпением ждал ее. Таня шагнула к его столу, но в это время задребезжал телефонный аппарат. Александр Николаевич взял правой рукой трубку, а левой указал на одно из двух кресел, стоявших перед столом, приглашая Татьяну садиться.

Татьяна, мучившаяся опозданием, думала, что как только закончится телефонный разговор, Александр Николаевич сразу же спросит ее, почему задержалась. Но вместо этого он, все так же улыбаясь, добродушно продекламировал:

— Итак, она звалась Татьяной… — И, положив на стол длинные руки, сказал: — Ну что, с приездом. Как добралась, где устроилась?

Татьяна, считавшая себя уже сложившимся журналистом, посмотрела на редактора, не зная, как себя вести с ним. Его обращение к ней как к девочке-школьнице не понравилось ей. Тем не менее она тоже улыбнулась и ответила:

— Добралась нормально. А об устройстве еще не думала. С вокзала прямо к вам. — Она задвинула ногой под стол сумку, с которой вошла в кабинет редактора. Теперь поняла, что ее надо было оставить в приемной у секретарши.

— Как тебе Среднесибирск? — спросил редактор.

— Я его не рассмотрела, — откровенно призналась Таня. — Я ведь ехала не в город, а в газету на практику.

Снова зазвонил телефон. Александр Николаевич минуту-другую слушал, потом сказал раздраженно:

— А это позвольте решать нам. — И решительным тоном добавил: — Да, да, печатать материал или не печатать, мы решим самостоятельно. — Положил трубку и, видимо, не в силах сдержать раздражение, сказал не Татьяне, а себе под нос: — Дожили, еще начальник облторга не указывал газете, что ей печатать, а что нет. — И тут же обратился к Татьяне, но уже почему-то на «вы»: — Вы уже думали над тем, как бы вам хотелось построить свою практику?

Татьяна, конечно, думала об этом. Для нее было все равно, в каком отделе практиковаться, главное, чтобы удалось написать несколько значительных материалов. Поэтому ответила, помедлив:

— Я бы хотела поработать в отделе культуры. Хочется познакомиться со здешней театральной жизнью. В прошлом году на практике в Оренбурге я написала несколько рецензий. На летучках говорили, что получилось неплохо.

Сказав это, Татьяна посмотрела на редактора. Его лицо не выразило никаких эмоций, но в глазах, как ей показалось, мелькнули хитрые огоньки.

— Рецензии — это хорошо. — Он с опаской посмотрел на телефон, явно не желая, чтобы тот зазвонил снова. — Но если сказать честно, мне не хочется, чтобы вы начинали с нашего театра. В этом году у нас новый режиссер. Первый спектакль его оказался просто провальным. Боюсь, что и второй будет таким же. Думаю, не следует разбивать кулаки о лежачего, у него ведь впереди целая жизнь. — Он вдруг резко оживился и спросил: — А не хотели бы вы слетать на Север? Посмотреть на геологов, на то, как живут там люди?

Татьяна, не ожидавшая такого предложения, растерялась и медленно произнесла:

— Вообще-то о производственной теме я не думала.

— А зачем вам производство? Для газетчика главное — люди. Вы о них пишите. Через них читатель увидит и производство.

Татьяна растерялась совсем. Лететь к геологам, да еще на Север у нее не было и в мыслях. Она и не думала, что геологи живут на Севере. Там сейчас, наверное, уже морозы, а у нее даже теплых колготок нет. С другой стороны, кто из ее сокурсников может привезти с практики материал о геологах Севера? Да никто! Они же умрут от зависти, когда Татьяна покажет им полноценный северный очерк.

— Ну так что? — Редактор изучающе смотрел на нее.

Татьяна, всегда любившая повторять, что риск — благородное дело, при этом старавшаяся никогда не рисковать без особых причин, махнула рукой и решительно произнесла:

— Где наша не пропадала! — и внимательно посмотрела на редактора.

Александр Николаевич понял, что с этого момента сам назначил себя ее опекуном. Татьяна была стройненькой девушкой с очень приятным личиком и выразительными серыми глазами. К тому же она была не чужда юмора, а это верный признак острого ума. Глядя на нее, редактор подумал, что из-за такого личика и длинных стройных ног многие могут сойти с ума. В том числе и редакционные ловеласы. Свеженькая всем бросается в глаза. Поэтому он решил непосредственное шефство над ней возложить на серьезного человека.

— Вы, поди, еще и не завтракали? — спросил редактор.

— Нет, — мотнула головой Татьяна.

Александр Николаевич нажал на кнопку селектора, негромко сказал:

— Люся, пригласите ко мне Семена Петровича. — И обратился к Тане: — Сейчас я познакомлю вас с нашим завхозом. Он покажет буфет, кстати, весьма приличный, и устроит в гостиницу. С гостиницами, говоря на бытовом жаргоне, у нас напряженка. Сегодня отдыхайте, а завтра к девяти утра будьте любезны ко мне. Будете жить в режиме штатного сотрудника. Ни дня без строчки.

Он подвинул к себе стопку машинописных страниц и потянулся за ручкой. Татьяна поняла, что аудиенция закончилась. В кабинет вошел пожилой, сухощавый мужчина, слегка припадающий на левую ногу. Редактор поднял на него глаза, сухо сказал:

— Семен Петрович, это наша практикантка Татьяна Ростовцева. Накормите ее и устройте с жильем. — И снова склонился к своим бумагам.

На следующий день в девять утра Татьяна была в кабинете редактора. Там уже сидел мужчина средних лет, одетый в серый костюм и модный, в узкую полоску, галстук. Он внимательно смотрел на нее, пока она шла от двери кабинета к столу. Александр Николаевич показал ей рукой на стул напротив мужчины. Татьяна села.

— Николай Макарович Гудзенко, заведующий промышленным отделом, — представил редактор незнакомого человека Тане. — Лучше его никто в нашей газете Север не знает. Во время практики он будет вашим наставником. Слово это мне не нравится, но опекун, по-моему, еще хуже. — Редактор посмотрел на Таню.

Ей было все равно — опекун или наставник. От перемены названий ничто в ее судьбе не менялось. Она уже настроила себя на поездку на Север. Завтракая в гостиничном буфете, Таня встретила двух летчиков. Она взяла себе бутерброд с сыром и стакан чаю, а они по мясному салату, бифштексу с гарниром, стакану сметаны, пирожному и чашке кофе. Таня с удивлением смотрела, как они молча уминали гору еды, и думала: неужели это оттого, что они летчики? И тут же согласилась с этим: для того, чтобы летать, нужно отменное здоровье. А выходя из гостиницы, снова столкнулась с ними. Они садились в машину, очевидно отправляясь на аэродром, потому что были уже в теплых меховых куртках и красивых то ли ондатровых, то ли норковых шапках. Таня подумала, что все летчики ходят в такой форме. И ей сразу захотелось на Север. Она даже удивилась, что еще вчера сомневалась: стоит ли лететь туда? Обязательно стоит.

Сейчас она смотрела на Гудзенко и думала, что вместе с редактором они предложат ей несколько маршрутов командировки. Обсудят, какой интереснее, и скажут: лети. Но редактор ошеломил ее неожиданной фразой.

— Вы никогда не работали в районной газете? — спросил он.

— В районке, что ли? — не поняла Таня.

— Ну да, в районке. — Он слегка улыбнулся, произнося это слово.

— А зачем? — искренне удивилась она. — У меня этого никогда в мыслях не было.

— Районная газета — замечательная школа. Почти все известные журналисты начинали с нее.

— Вы что, хотите послать меня в районку? — На лице Тани появилась неподдельная обида.

Александр Николаевич заметил это и сказал, чтобы успокоить практикантку:

— Вчера мне звонил редактор районной газеты «Северная звезда» Тутышкин, спрашивал нет ли у меня на примете безработного журналиста. Я сказал, что нет, но от нашей газеты к ним в командировку летит практикантка. Он Христом Богом стал просить, чтобы я уговорил вас поработать у него недельки две. Я думаю, вам бы это пошло на пользу. Крупные материалы будете посылать нам, а всю оперативку гнать в районную газету. Он, кстати, обещал взять вас на эти две недели на ставку и жилье бесплатное предоставить.

Таня сразу оценила выгоду ситуации. Чтобы написать хороший очерк, нужно подольше побыть с героями, вжиться в их образ. В «Северной звезде» материал можно собирать не торопясь, а тем временем работать и на нее. Тут ведь и деньги будут играть не последнюю роль. Родительских на всю практику не хватит, а гонорар выдают один раз в месяц. К тому же, чтобы получить его, надо успеть напечататься. А в областной газете журналистам всегда тесно. Она выпрямила спину, положила руки на стол и сказала:

— Я согласна.

Гудзенко откровенно улыбнулся, и это смутило Таню.

— Может, я все это не так поняла? — Она перевела растерянный взгляд с редактора на заведующего отделом.

— Все так, — сказал Гудзенко, не пряча улыбки. — Но сначала вам придется поработать у меня.

Он встал, Таня поняла, что надо подниматься и ей. На всякий случай она посмотрела на редактора. Тот уже уткнулся в свои бумаги. Александр Николаевич посчитал, что он сделал для практикантки даже больше, чем мог.

В отделе промышленности Тане пришлось задержаться на целую неделю. Всю неделю она читала материалы собкоров, которые они присылали в отдел, правила авторские заметки, знакомилась с людьми, однажды побывала на редакционной летучке. И когда Николай Макарович пригласил ее к себе, чтобы обсудить план будущей командировки, она поняла, что провела это время не зря.

— Ну что, подруга. — Николай Макарович ласково посмотрел на Татьяну, а при слове «подруга» у нее даже екнуло сердце. Если заведующий отделом обращается к ней так, значит, окончательно признает за своего сотрудника. — Пора тебе делать самостоятельную вылазку. В Андреевском районе, куда полетишь, всего два крупных предприятия — нефтеразведочная экспедиция и рыбозавод. Леспромхоз я не считаю, в нем пока нечего делать. Прилетишь в Андреевское, сразу иди к Тутышкину. Постарайся подружиться с местными газетчиками, полистай подшивку «Северной звезды». Может, зацепишься за что-то. Тебе ведь хочется написать очерк. Так?

Таня молча кивнула. Она только сейчас поняла, что пускается в далекое и непредсказуемое плавание. И никто не может сказать, удастся ли ей благополучно вернуться из него. Ведь одно дело иметь желание написать очерк и совсем другое — осуществить его. Хватит ли у нее способностей? Не переоценивает ли она себя? Все эти мысли шквалом пронеслись в ее голове, пока она слушала Гудзенко.

— За основу очерка бери какое-нибудь событие, — продолжил Николай Макарович, все так же ласково глядя на нее. — Не стесняйся подробнее расспрашивать об этом событии людей. Как они к нему шли, что думали? В общем, собирай факты, осмысливай, составляй их воедино, чтобы отразить в них человеческую судьбу. Вернешься, поговорим об этом конкретно, выстроим в одну линию. Ты девочка умная, у тебя все получится. С богом.

Прожив на свете почти двадцать один год, Татьяна ни разу не летала на самолетах. На ее родном Урале люди в основном передвигаются на поездах и автобусах. А в те места, куда «только самолетом можно долететь», пути у нее не было. И вдруг сразу отправиться за восемьсот километров, куда, как сказал Николай Макарович, самолет Ан-2 летит почти пять часов.

Татьяна видела много раз в кино и по телевидению, как проходит посадка в самолет. Сначала диктор объявляет об этом по радио, потом девушка в красивой темно-синей форме ведет пассажиров, вытянувшихся длинной цепочкой, по летному полю к самолету. И они по трапу поднимаются в салон. Она думала, что точно так же будет и на этот раз. Но все оказалось настолько будничным, что даже расстроило ее.

К сбившимся в кучку пассажирам подошел невесть откуда взявшийся высокий парень в летной форме, спросил, все ли они до Андреевского, и, указывая на каждого пальцем, пересчитал вслух. При этом задержался на Татьяне взглядом дольше других. Она давно привыкла, что мужчины обращают на нее внимание, и не придала этому значения. Пилот сказал, чтобы все шли за ним, и Таня направилась вслед за остальными.

Самолет, к которому они подошли, совсем не походил на красивый и могучий лайнер. Это был обычный кукурузник. Татьяна, съежившись, залезла в его железное брюхо и села на холодное металлическое сиденье, прижавшись спиной к такой же холодной стенке фюзеляжа. Пилот закрыл дверь и направился в кабину. И тут Таня заметила, что в левом кресле кабины уже сидит еще один пилот. Вскоре затарахтел мотор, и весь самолет затрясся мелкой дрожью. Подпрыгивая на кочках по неровному полю, он выкатился на бетонную полосу, разбежался по ней и легко оторвался от земли. Таня повернулась к иллюминатору, чтобы запечатлеть в сознании набор высоты. Но ни восторга, ни ощущения невесомости в душе не появилось.

В самолете Ан-2 лететь на большое расстояние можно только по самой острой нужде. Таня поняла это уже через час. Сначала она с любопытством смотрела вниз на проплывающий под крылом пейзаж, но вскоре начала ощущать внутренний дискомфорт. Иногда ей казалось, что машина не парит в воздухе, а катится по огромным волнам, проваливаясь между ними. И тогда у нее возникало чувство, что кто-то большой и сильный подбрасывает ее, как, играя, подбрасывал в детстве отец, но не ловит, не дав испугаться, а заставляет падать до тех пор, пока она не ухватится за что-нибудь сама. В эти мгновения Таня сжимала края сиденья с такой силой, что у нее белели косточки на пальцах.

Сколько было таких провалов, она не помнит, но каждый следующий давался ей тяжелее предыдущего. Но еще больше ее донимал холод. Самолет был грузовым, и пассажирам, как десантникам, пришлось сидеть друг против друга вдоль фюзеляжа на откидных сиденьях. Холод шел от металлической стенки, проникал в тело, и у Тани возникало ощущение, что спина, руки, ноги становятся деревянными и она теряет способность двигаться. Вскоре она замерзла настолько, что ей стало все равно. В голове промелькнула мысль: «Вот сейчас умру, и никому в самолете до этого не будет никакого дела».

Додумать эту мысль помешал испугавший ее толчок. Люди, только что сидевшие в сосредоточенном молчании, вдруг разом заговорили, а самолет уже, чувствовалось, не летел, а катился по снегу. Провалы кончились, наступило расслабляющее облегчение.

С момента вылета прошло меньше трех часов. А говорили, что до Андреевского лететь больше четырех. Значит, где-то сели, не долетев до пункта назначения. Но Таня уже не думала об Андреевском. Она была счастлива от одной мысли, что сейчас ступит на землю. Счастьем хотелось с кем-то поделиться. Не молча, а вслух, чтобы насладиться нормальным человеческим голосом, который слышится, а не угадывается в изнурительном гудении пропеллера. Но заговорить ей не пришлось, потому что из кабины вышел командир корабля, невысокого роста, кругленький, в непомерно широких унтах, и самым заурядным голосом сообщил:

— В Андреевском метель, поэтому приземлились в Никольском. Будем ждать погоды.

После этого он открыл дверку, и в самолет ворвался свежий воздух. Все пассажиры поднялись и начали с шумом, подталкивая в спину друг друга, выходить наружу. Таня последовала за ними.

В деревянном здании аэропорта, куда она прошла вместе с пилотами, было полно народу. Увидев, что здесь негде сесть, Таня вышла на улицу. Над аэродромом светило солнце, и ей показалось невероятным, что где-то может бушевать метель.

Недалеко от аэропорта виднелось небольшое деревянное здание, к которому вел тротуар из обветшалых, кое-где проломившихся досок. На стене здания она увидела надпись «Столовая». Поправив на плече сумку, в которой лежали чистые блокноты, зубная щетка и паста, да пара свежих трусиков — все, с чем она поехала в командировку, Таня направилась по деревянному тротуару к столовой. Есть не хотелось, но, чтобы подавить неприятное чувство в желудке, оставшееся от полета, она решила выпить стакан горячего чая. К ее удивлению, чай оказался хорошим. Из маленького фарфорового чайника ей налили свежую крепкую заварку. Отхлебнув несколько глотков, она решила, что на всякий случай надо бы немного поесть. Кто знает, когда откроется Андреевское и сколько еще придется сидеть в этом аэропорту. Есть особо не хотелось, поэтому она взяла лишь небольшую пачку вафель.

Когда Таня вышла из столовой на улицу, погода заметно изменилась. По небу поползли низкие серые тучи, из-за аэродрома, со стороны тайги потянуло пронизывающим холодом. В воздухе появились крупинки снега. Поправив беретик и подняв воротник своего тоненького демисезонного пальто, она повернулась спиной к ветру и чуть не налетела на второго пилота, шедшего из здания аэропорта.

— Поворачивайте назад, — сказал он, остановившись перед ней и тоже повернувшись спиной к ветру.

— А что такое? — с удивлением спросила Таня.

— Андреевское закрылось до завтрашнего утра.

— Как закрылось? — не поняла Таня.

— Погодные условия там такие, что самолет не сможет произвести посадку, — пояснил пилот.

— И что же нам теперь делать? — На лице Тани появилась искренняя растерянность.

— Устраиваться в гостиницу. — Пилот улыбнулся, его развеселил неподдельный испуг пассажирки.

— А как остальные? — произнесла Таня, представив себе битком набитое пассажирами здание аэропорта. Ведь закрылось не только Андреевское, но и все соседние с ним аэродромы. Поэтому большинство самолетов приземлились в Никольском. Значит, попасть в гостиницу будет невозможно. От одной мысли, что всю ночь придется простоять на ногах в аэропорту, Таня почувствовала, как по спине пробежал легкий холодок.

— Кто как сможет. — Пилот пожал плечами. — Мы отвечаем только за безопасную перевозку пассажиров.

— И вы, как и все остальные, проведете ночь на ногах? — спросила Таня, оглядывая пилота.

— Ну почему же? У нас для таких случаев всегда предусмотрена бронь. — Он посмотрел, как она ежится от холода, и добавил, улыбаясь: — Я могу помочь вам с гостиницей.

Таня впервые посмотрела ему в глаза. У пилота было открытое лицо, и смеялся он без ехидства, желания показать свое превосходство, а по-доброму, от избытка хорошего настроения. Ему было приятно стоять около этой красивой, не по сезону одетой девушки.

— Ну так что? — спросил пилот. — Будете стоять здесь, замерзнете.

— Пойдемте, все равно ничего лучшего не придумаешь, — ответила Таня, поднимая повыше воротник своего тоненького пальто.

Они вышли на чистую заснеженную улицу, по обе стороны которой стояли небольшие деревянные дома с высокими поленницами аккуратно сложенных у заборов дров. Укатанный снежок слегка скрипел под ногами, и Таня не могла понять, как всего за несколько часов из прекрасной поры последних дней бабьего лета она оказалась в настоящей зиме. Пилот все время поглядывал на нее, потом спросил:

— Как же вы решились в такой одежде лететь на Север? Замерзнете ведь.

— А мне не холодно, — сказала Таня, мотнув головой. — У меня под пальто теплая кофта. А потом, я сюда всего на неделю. Как-нибудь выдержу.

— В гости? — спросил он, снова оглядывая ее.

— Нет, в командировку. От газеты «Приобская правда». — Таня специально сделала ударение на последней фразе, чтобы дать понять, что он имеет дело с человеком, занимающим не меньшее положение, чем пилот северной авиации. — Между прочим, меня зовут Татьяна… А вас?

— Андрей.

Татьяне показалось, что Андрей даже посмотрел на нее иначе. То ли с удивлением, то ли с уважением, сказать она не могла. Но, во всяком случае, не с той легкостью, с какой смотрел раньше. И потому, придавая себе еще больший вес, небрежно сказала:

— Задание дали — написать очерк. Можно и фельетон. У вас там есть субъекты, достойные внимания? — Она улыбнулась, глядя на Андрея. Этот парень ей чем-то нравился. Она не могла сказать, чем именно, но ей доставляло удовольствие смотреть на него.

— Субъекты есть всюду, — ответил Андрей, замедлив шаг. — И тут же спросил: — Как ваша фамилия?

— Ростовцева.

Он помолчал несколько мгновений, потом сказал:

— По-моему, в «Приобской правде» я такой не встречал.

— А я там еще не печаталась. Я только неделю как из Свердловска, — сказала Таня. — Это моя первая командировка.

— Решили поменять Свердловск на Среднесибирск? — спросил Андрей, и Таня заметила, что его взгляд еще больше потеплел.

— Никогда не было такого желания, — ответила Таня. — Я сюда на преддипломную практику. Заканчиваю факультет журналистики Уральского университета.

— А почему вы выбрали такую профессию? Вам нравится работать в газете?

— А вы не любите газетчиков? — спросила Таня.

— Вранья в газетах много. — Андрей натянуто улыбнулся, чтобы не обидеть собеседницу. — Пишут об одном, а в жизни все другое.

— Я вранья не пишу, — решительно сказала Таня. — Вранье мне претит. Я пишу только правду.

— Так уж и правду? — засмеялся Андрей, и по его тону она поняла, что он неслучайно настроен против газет.

— А вы в это не верите? — Таня тоже улыбнулась.

— Вы действительно пишете только правду? — удивился он.

— Правду. Только правду, и ничего, кроме правды…

Оба рассмеялись, и после этой шутки Таня почувствовала, что контакт с Андреем налажен окончательно. Поэтому она спросила:

— Вы давно летаете?

— Четыре года. Но в Андреевское перебрался прошлой зимой.

— Это что? Повышение по службе или наказание? — В Тане говорил уже не столько профессиональный журналистский интерес, сколько женское любопытство.

— Сюда, скажу я вам, попасть не так-то просто, — с оттенком обиды сказал Андрей. — Сейчас на Север стремится каждый.

— Почему? — спросила Таня. Ей казалось, что жизнь на Севере нечто вроде ссылки.

— Во-первых, деньги неплохие, — ответил Андрей. — Пять лет прожил, и получаешь двойную зарплату. А во-вторых, здесь интересно. Природа красивая. Такой уже мало где осталось. Я охоту люблю. В Андреевском охота прекрасная.

— Ну, допустим, мужчины свободное время проводят на охоте, а женщины чем занимаются? — сделала невинные глазки Таня.

— Женщины? — Андрей на мгновение задумался, потом сказал, рассмеявшись: — А здесь женщин нет, здесь — специалисты. — Еще помолчал, скорее всего, перебирая в памяти знакомых, и сказал уже утвердительно: — Точно. Женщин нет. Бухгалтеры, экономисты, продавцы, учителя, все при деле. Так что на улице днем редко женщину встретишь. — Предупреждая Татьянин вопрос, который мог и не последовать, произнес с притворным вздохом: — Если придется жениться, не знаю, какую специалистку выбирать.

Таня поняла, что последнюю фразу он произнес специально для нее. Красавцу показалось, что он очаровал ее, и теперь закидывает крючок в надежде на то, что она клюнет. Клевать Таня не собиралась, поэтому, опустив голову, молча пошла дальше. Пилот, еще минуту назад казавшийся ей симпатичным, сразу стал неинтересным.

— Вы что-то замолчали? — спросил он, по всей вероятности, поняв причину перемены в настроении попутчицы.

— Вы когда-нибудь читали поэта Николая Рубцова? — спросила Таня.

— Нет, а что? — Андрей уставился на нее, ожидая услышать что-то необычное.

— У Рубцова есть такие строчки: «Филя, что молчаливый? А об чем говорить?»

— Ну, так уж и не о чем? — искренне обиделся Андрей. — Я же не имел в виду вас, когда говорил о специалистках.

— Я так и поняла, — ответила Таня.

Завернув за угол, они оказались перед длинным деревянным, похожим на барак зданием с небольшим крылечком. Над крыльцом висела табличка с надписью «Гостиница». Едва войдя туда, Таня поняла, что гостиницей это заведение мог назвать лишь человек с очень большой фантазией. Прямо у дверей висел прибитый к стене умывальник. Под ним на табуретке стоял таз с грязной мыльной водой. В коридоре вдоль стен были расставлены раскладушки. Под каждой лежали какие-то вещи. «Значит, ночлежка забита до отказа», — подумала Таня. Название «ночлежка» родилось само собой, но ей показалось, что оно точно отражает характер заведения.

Заведующая гостиницей оказалась на месте. У нее был просторный кабинет с большим письменным столом посередине и высоким сейфом, стоящим у стены. Она сидела за столом под застекленным портретом Л. И. Брежнева и помешивала ложечкой чай в стакане.

— Здравствуйте, Надежда Семеновна, — произнес Андрей, остановившись у порога. Таня встала за его спиной и поглядывала на заведующую из-за плеча своего нового знакомого.

— И ты здесь, — не скрывая досады, произнесла заведующая.

— Почему — и я? — не понял Андрей.

— Да что-то больно много вас сегодня собралось.

— А что поделаешь — погода, — развел руками Андрей.

Она достала из стола небольшую тарелочку, на которой лежало печенье, с хрустом надкусила одну печенюшку и, чмокнув губами, отпила из стакана глоток чаю. Затем подняла глаза на пилота и спросила:

— Когда назад полетите?

— Пока не знаю. Дай бог добраться завтра до Андреевского. А что? — Он посмотрел на заведующую гостиницей, которая снова размешивала ложечкой чай в стакане.

— Мне кое-что из области привезти надо, — ответила она. — Как полетите, скажи. Я позвоню, вам принесут прямо в гостиницу. Вы ведь ночуете в городе?

— Да, в городе, — ответил Андрей.

— А это кто с тобой? Жена, что ли? — с ехидной ухмылкой кивнула в сторону Тани заведующая.

— Родственница, — не дав Тане раскрыть рот, ответил Андрей. — Ее тоже надо устроить.

— Да уж вижу. — Заведующая достала из стола два ключа. — Ей придется ночевать с двумя соседками, — она кивнула в сторону Тани, — а вас с Василием Ивановичем я устрою в отдельный номер.

Она протянула ключи и бланки, которые нужно было заполнить.

Когда Таня брала ключ, заведующая не смотрела, а ощупывала ее глазами. Таким взглядом оценивают вещи, и Таня поняла, что она не поверила Андрею. Ее глаза словно говорили: «Знаем мы, что делают с такими родственницами, как только закрывается дверь номера». Таня почувствовала, как от стыда начало пылать лицо.

— Какая я вам родственница? — гневно бросила она Андрею, когда они вышли в коридор. — Зачем вы солгали? Я бы устроилась и по своему командировочному удостоверению.

— А вот могу спорить, что нет, — спокойно ответил Андрей. — Заведующая сказала бы, что свободных мест нет, и никто бы ей ничего не сделал. Она очень не любит газетчиков.

— Да уж вижу, — сказала Таня. — Такая из своей должности выжимает все, что можно. А с газетчика что возьмешь?

— Вот именно, — согласился Андрей. — Сейчас все построено на принципе: ты — мне, я — тебе. Без этого шагу не ступишь. Чиновника кормит не зарплата, а должность. Слышала анекдот, как Брежнев приезжал в грузинский колхоз?

— Может, и слышала, — сказала Таня все еще сердитым тоном. — Напомни.

— Приехал Брежнев в грузинский колхоз. Там устроили застолье. Тамада произнес тост: «Давайте выпьем за нашего высокоуважаемого гостя. Но не как за генерального секретаря — за это он получает зарплату. Не как за председателя Президиума Верховного Совета СССР. За это он тоже получает зарплату. Не как за маршала Советского Союза и председателя Совета обороны. И за это он получает зарплату. А как за человека, который первым понял, что в наше время на одну зарплату не проживешь».

— Не смешно, — сказала Таня.

— На шутки не обижаются, — произнес Андрей. — Но в каждой шутке есть доля правды. Иногда горькой.

Татьяна посмотрела на своего спутника долгим внимательным взглядом. Взгляд этот, если его можно было бы расслоить, как радугу, означал многое. В нем были и догадки, и размышления, не было только ответа. Где-где, а именно здесь, в такой обстановке и при таких обстоятельствах, Татьяна не ожидала встретить человека с подкладкой. Разделение правды, это что: плод собственных наблюдений и раздумий, или Андрей повторил чьи-то слова, которые в свое время ему понравились, и он решил, что они интересны для всех без исключения? Татьяна была молода и красива, поэтому ей старался понравиться не один. В ранней юности она не могла отличать собственные рассуждения человека от заемных, потому что умозаключения черпала из книг и любое умное слово вызывало у нее восхищение. В студенческие годы, когда книжные впечатления стали заменяться житейскими, она постепенно постигла необходимую истину: о людях надо судить не с налету, а по проникновению.

Долгий взгляд, которым она одарила Андрея, озарения не принес, и она, пожалуй, обманывая саму себя, решила: «Чего это я стараюсь? Какое мне дело до того, что он за человек? Сегодня мы встретились, завтра расстанемся и больше не увидимся никогда».

Подведя Татьяну к четырнадцатому номеру, Андрей отомкнул замок, распахнул дверь. Внутрь заходить не стал, посторонившись, пропустил Татьяну. Подождал, пока она пройдет в комнату, и после некоторой заминки спросил:

— Может, поужинаем вместе? Есть все равно надо будет. Здешняя столовка с семи вечера работает, как ресторан…

Татьяна повернулась к нему. Ей хотелось понять, почему он решил пригласить ее на ужин. Скрасить вечерний холостяцкий досуг или завязать серьезные отношения? Но о каких отношениях могла быть речь, если он знал, что она летит в Андреевское всего лишь в командировку? Пробудет там неделю, ну две и навсегда исчезнет из его поля зрения. Поэтому сказала:

— Спасибо за приглашение, но мне сегодня не до ужина. Если сказать честно, я после полета чувствую себя так, словно меня только что вытащили из бетономешалки.

Татьяна говорила правду. Она действительно чувствовала себя неважно, и самым большим ее желанием было лечь в постель. Но Андрей понял это по-другому. Ему показалось, что Татьяна обиделась на него.

— Я ведь не ради себя солгал заведующей. Ради вас…

— Я вам благодарна за койку в гостинице, — не дала ему договорить Татьяна. — Честное слово… Но я правда устала. И потом, надо собраться с мыслями. Мы ведь еще не расстаемся. Завтра нам опять лететь вместе.

Она говорила так искренне, ее глаза смотрели на него с такой теплотой, что не поверить ей было невозможно.

— А в Андреевском вы со мной поужинать не откажетесь? — спросил он.

— В Андреевском нет. — Таня засмеялась. — Ну и настойчивый же вы…

— Может, это мой единственный шанс, — сказал Андрей и, опустив голову, закрыл дверь.

Татьяна осталась одна. Послушав, как в коридоре затихают шаги Андрея, она осмотрелась. Три покрытых серо-буро-малиновыми одеялами кровати — две вдоль стен, одна посередине, тусклое окно, под которым виднелся когда-то крашенный белой краской, а ныне грязно-серый радиатор центрального отопления. Обеденного стола не было, письменного тоже. Их заменяли приткнутые к изголовью кроватей тумбочки. Кровать у правой от входа стены и средняя были заняты — под ними лежали чемоданы.

Татьяну не смутил казенно-неприветливый вид ее временного жилья. Более того, от него повеяло родной общагой, и душа Татьяны, томившаяся с утра, неожиданно успокоилась.

В комнате было сумрачно. Татьяна сняла пальто, подошла к свободной кровати, положила на одеяло сумочку. Достала из нее зеркальце, посмотрелась, поправила волосы рукой. Затем села на кровать, сняла сапоги. И до того ей не захотелось вставать, что она даже не стала разбирать кровать. Она вытянулась на ней, накинула край одеяла на ноги и, закрывая глаза, почувствовала, что проваливается в глубокий сон.

Когда она вновь открыла глаза, сквозь окно едва пробивался мутный свет уходящего дня. Вставать не хотелось. Она лежала, глядя в сумеречное окно, и приходила в себя. В детстве она любила подолгу лежать в кровати и мечтать о чем-нибудь. Сейчас она думала о том, правильно ли поступила, отказавшись ужинать с Андреем. Но ни к какому выводу так и не пришла.

Полежав еще немного, Таня встала и решила пройтись по поселку. Надо было начинать хотя бы шапочное знакомство с Севером, ведь она попала сюда впервые. Она ногой нашарила под кроватью сапоги, натянула их, затем надела пальто.

На улице ее обдало холодом. По земле, закручиваясь в белые, шелестящие язычки, мела поземка, электрические лампочки, позванивая, раскачивались на столбах в порывах снежного ветра. Где-то вдалеке скрипела незапертая калитка. В некоторых местах снег перемел тротуары и дорогу. Татьяна удивилась, как быстро изменилась погода.

Она постояла немного на перекрестке, раздумывая, стоит ли идти дальше. По поселку надо гулять днем. Что можно увидеть сейчас, тем более в такой снег? Но, заметив невдалеке двухэтажное деревянное здание, над которым развевался красный флаг, двинулась дальше. Над крыльцом здания красовалась заметная издалека вывеска. Оказалось, что здесь размещались райком и райисполком. Ни в одном окне не было света, и здание походило на мертвый, застывший дом. Таня повернулась и быстро зашагала в противоположную сторону.

Вскоре она вышла на набережную Оби. Под крутым берегом, запорошенные снегом, мерзли два небольших катера. За ними, смутно белея, простиралась закованная в лед река, противоположный берег которой даже не проступал сквозь сумеречную пелену. У Тани возникло такое чувство, что она попала на край земли. Так далеко от нее были и «Приобская правда», и университет, и родительский дом. И ей вдруг нестерпимо захотелось назад, в большой город, к его огням, теплу и людскому гомону. Она решила, что смотреть в Никольском ей больше нечего, и повернула назад.

Ночью гостиница походила на ночлежку еще больше, чем днем. В коридоре горела тусклая электрическая лампочка. На всех раскладушках у стен спали люди, укрытые серыми одеялами. Те, кому не повезло, ночевали в аэропорту, сидя на скамейках.

Не зажигая свет, Таня разделась и нырнула под холодное одеяло. Она долго не могла заснуть, пытаясь ответить, как ей казалось, на самый простой вопрос: почему мы так плохо заботимся о себе? Заставляем людей готовить лес в суровой северной тайге и не строим для них квартиры? Об этом очень резко говорил на редакционной летучке в «Приобской правде» Гудзенко. Строим такие занюханные ночлежки, как эта? Ведь мы же безумно богатая страна. Откуда эта убогость? И почему мы спокойно уживаемся с такими людьми, как здешняя заведующая гостиницей? Говорим одно, а в жизни все совершенно по-другому? Вопросы лезли в голову, но ни на один из них она не находила ответа.

Проснулась Таня от голосов в коридоре. В комнату пробивался тусклый голубоватый свет, окно затянуло толстым морозным узором. Обе ее соседки уже встали и молча укладывали свои вещи в сумки. Они летели в поселок нефтеразведчиков Таежный.

Татьяна вышла в коридор, где ей пришлось отстоять длинную очередь к умывальнику, наскоро ополоснула лицо обжигающей холодом водой и поспешила на аэродром. Оттуда уже доносился рев самолетных двигателей. Механики разогревали машины, готовя их к полету.

На улице было еще холоднее, чем вечером. Мороз щипал щеки и коленки, и Таня прибавила шагу. Только теперь она поняла, что одета совсем не по-северному. Впрочем, даже если бы она знала об этом раньше, изменить что-либо вряд ли удалось. У нее не было другой одежды. Поэтому, когда она вошла в здание аэропорта и увидела Андрея с полушубком в руках, ее захлестнуло чувство благодарности. Она поняла, что эта теплая вещь предназначается ей.

— Возьмите, иначе не долететь, — сказал он, протягивая ей полушубок. — Сейчас будут объявлять посадку.

Он накинул на нее полушубок и, словно подгоняя его по фигуре, слегка стиснул ее плечи ладонями. Этот жест означал более чем простое желание согреть незнакомого человека. Она посмотрела ему в глаза. Впервые в жизни ей захотелось раствориться во взгляде мужчины, и она испугалась этого.

Только в самолете Таня поняла, какую неоценимую услугу оказал ей Андрей. К замерзшим металлическим сиденьям нельзя было прикоснуться, от дыхания людей клубами валил пар. Таня удивилась этому потому, что вчера, перед вылетом из Среднесибирска, в самолете было относительно тепло. Она не знала, что там на стоянках самолетов имеются специальные калориферы, которые греют их перед полетом. В Никольске ничего этого не было. Она подстелила полушубок и села, укрывшись им. А чтобы не замерзли подошвы, стала пристукивать сапогами. Так и долетела до Андреевского.

Когда самолет подрулил к зданию аэропорта, из пилотской кабины первым вышел Андрей. Открыв дверь, он пригласил пассажиров к выходу. Таня встала вместе со всеми, но Андрей, поймав ее взгляд, сделал знак рукой, чтобы она не торопилась. Пассажиры вышли. Подняв полушубок с сиденья, Таня протянула его Андрею и произнесла:

— Спасибо. Он так меня выручил.

— Оставьте его здесь, — сказал Андрей и добавил: — Я провожу вас хотя бы до аэропорта.

Он первым спрыгнул на снег и протянул руку Тане, помогая ей выйти.

— Куда вы сейчас? — спросил он, когда они медленным шагом направились к зданию аэровокзала, но по его тону она поняла, что спросить ему хотелось совсем о другом. О том, когда они встретятся снова.

— В районную газету, — ответила Таня.

— Тогда подождите, я через пару минут освобожусь и провожу. Нашу редакцию так просто не найти.

И снова Таню захлестнуло чувство благодарности. Внимание Андрея было приятно ей. Они прошли по нескольким улицам деревянного одноэтажного поселка, поворачивая то направо, то налево, пока не уперлись в двухэтажное, тоже деревянное здание, сложенное из старых почерневших бревен, на стене которого была прикреплена застекленная вывеска: «Редакция газеты “Северная звезда”». Андрей вслух прочитал надпись, пожал плечами и сказал без всякого выражения:

— Никогда не думал, что подойду сюда ближе чем на километр.

— У вас это сезонная аллергия или что-то более серьезное?

Татьяна произнесла это откровенно насмешливо, потому что ей не нравился тон, который Андрей принял в отношении газет вообще. То есть в отношении того, что она считала для себя святым, и ко всему, что с ним связано, относилась ревниво. Андрей или не заметил насмешки, или сделал вид, что не заметил, но сказал с каким-то ожесточением:

— К вам это не относится. У меня с газетчиками совершенно другой опыт.

Какой именно, он не сказал, а расспрашивать Таня посчитала неуместным. Андрей не уходил, хотя они стояли у крыльца редакции, и Таня спросила:

— Вы хотите сказать что-то еще?

— Где я разыщу вас вечером?

Он сказал это таким тоном, словно о встрече они давно договорились. Татьяна вспомнила, что обещала поужинать с ним в Андреевском, ковырнула носком сапога снег и ответила с запинкой:

— Пока не знаю… Позвоните в редакцию ближе к вечеру. К тому времени буду знать наверняка.

Татьяна поднялась по очищенным от скользкого снега ступенькам, открыла дверь. И как только шагнула в длинный коридор с широкими, крашенными желтой охрой половицами, слегка заволновалась. Ее волнение было сродни тому, которое испытывает человек, приехавший к чужым людям и не знающий, как его встретят. Сдерживая трепет, она осторожно двинулась вдоль коридора, на ходу читая таблички на дверях. «Заведующий отделом писем», «Заведующий промышленным отделом»… А вот и нужная ей дверь: «Редактор Тутышкин Матвей Серафимович». Задержав на мгновение дыхание, чтобы успокоиться, постучала. И тут же услышала:

— Да, да, входите.

Татьяна отворила дверь и, перешагнув порог, остановилась. Из-за стола поднялся небольшой круглый человек в темно-сером костюме и голубой, не застегнутой на две верхние пуговицы рубашке. Он был близорук. Массивная, из темно-коричневой пластмассы оправа с позолоченной фасонной решеткой в основании дужек обрамляла тяжелые двояковыпуклые стекла. Казалось, что очки ведут свою собственную, независимую от хозяина строгую жизнь. Татьяна представилась.

— Звонили о вас… Николай Макарович Гудзенко звонил, — торопливо, минуя всякий протокол, сказал редактор и тут же услужливо добавил: — Вы раздевайтесь, давайте я вам помогу. Меня Матвеем Серафимовичем зовут… — Редактор помог Татьяне снять пальто, положил его на спинку стула и, оглядывая ее, с удивлением спросил: — Вы так и в самолете летели?

Татьяна пожала плечами.

— Там же собачий холод. Как вы не замерзли?

— Добрые люди помогли, — неопределенно ответила Татьяна.

— Неужели Гудзенко вас не предупредил? Ну, ничего, мы вас не заморозим. Так вы, значит, из УралГУ? Я тоже имел счастье… Кто там сейчас ректором? А деканом на журфаке?

Он усадил Татьяну на стул около своего стола, и со стороны могло показаться, что это разговаривают не редактор с практиканткой, а два бывших однокашника вспоминают самые приятные моменты из своего прошлого. Матвей Серафимович был человеком не только добрым, но и опытным. Произвести самое благоприятное впечатление на практикантку ему хотелось неспроста. Как и во всех районных газетах, штат «Северной звезды» был неполным, и к тому же многие находились там случайно.

Учитель истории, два несостоявшихся райкомовских работника, тоже, кстати сказать, бывшие педагоги, и недавняя редакционная корректорша. Единственным дипломированным журналистом был сам Матвей Серафимович Тутышкин. Нельзя сказать, что его подчиненные работали без усердия. Но ведь кроме усердия газетчику нужен еще и дар божий. Матвей Серафимович посильно приводил их материалы в порядок, но за всем усмотреть не мог. Из райкома ему частенько звонили по поводу технических ошибок и обещали «вызвать на ковер». Но не вызывали, потому что знали возможности редакционного коллектива. Сейчас, рисуя Татьяне открывшиеся перед ней в районной газете перспективы, редактор думал: «Вот если бы…»

Татьяна вела себя скользко. В нужных местах поддакивала, где следует, посмеивалась, а когда, по ее мнению, редактор с перспективами перебарщивал, отвечала односложно и пожимала плечами.

Работа районным газетчиком в Танины планы не входила. Она хотела сразу попасть в областную. Еще два года назад она напечатала свой первый репортаж в «Уральском рабочем». Заведующий отделом информации послал ее на выставку цветов. Она написала о ней сто пятьдесят строк, и ее материал поставили в номер. Верка Калюжная чуть не умерла от зависти. Развернув утром газету, она охнула и сказала:

— Талантливая ты, Танька. У меня сделают из репортажа пендюру на десять строк, я день хожу, только что за потолок не задеваю. А у тебя не вычеркнули ни одной строчки.

После этого Таня не раз печаталась в «Уральском рабочем» с небольшими материалами, а в прошлом году на практике в оренбургской газете напечатала в «Южном Урале» рецензию на спектакль областного драматического театра им. М. Горького. Рецензию оценили, звонили даже из театра. Но дело было не в отдельных успехах. Татьяна чувствовала, что работа в областной газете ей по силам. Поэтому слова Матвея Серафимовича она выслушивала по меньшей мере со снисходительностью.

Матвей Серафимович многое отдал бы за то, чтобы заполучить в свои сотрудники выпускницу факультета журналистики. Был у него и свой козырь. Андреевский район, как он считал, настоящий рай для газетчиков. Крупных журналистских тем, в которых корреспондент мог бы проявить себя, здесь более чем достаточно.

В глубине души Матвей Серафимович понимал, что все его слова пролетают мимо ее ушей. Но уж очень у него наболело. Он на самом деле урабатывался так, что в дни выхода газеты, придя домой, валился на диван замертво. Почему был уверен, что говорит с Татьяной о ее работе в «Северной звезде» впустую? За примерами и ходить не надо: он сам. Предложи ему кто во время его преддипломной практики начать газетную жизнь в той же самой «Северной звезде», как бы он к этому предложению отнесся? Когда учился на последнем курсе, в послужном его списке числились не только выступления в партийной и комсомольской областных газетах, а два рассказа в журнале «Уральский следопыт». И хотя шапочное, но все равно личное знакомство с редактором журнала «Урал» Вадимом Очеретиным.

Если он правильно понял, его собеседница рассчитывает на областную газету. Как правило, журналисты, оканчивающие университет, свою работу начинают в областных партийных и комсомольских газетах. Так и он начинал в свое время. Несколько лет проработал в «Красноярском рабочем», потом в томском «Красном знамени». Везде литсотрудником. Его хватило бы и на заведующего отделом, но он к руководящей должности не стремился. Матвея Серафимовича влекло только литературное будущее. Он написал две, на его взгляд, хорошие повести, ткнулся с ними и в Красноярское издательство, и в Западно-Сибирское. Предложил нескольким журналам, прежде всего, конечно, «Уральскому следопыту» и «Уралу». Везде ответили рецензиями и вежливым отказом. Причина — умозрительство. Ему писали, что он недостаточно хорошо знает жизнь, ни с рабочей средой не знаком, ни с крестьянской. Советовали определяться. И тогда он плюнул на все областные блага и поехал на литературную целину — нефтяной Север. По его наблюдению, ни один писатель своего участка здесь еще не застолбил.

Он уже приступил к новой повести, написал несколько глав. Было это еще в прошлом году. С тех пор на него навалились и приземлили газетные дела. Но тем не менее в душе он все равно считал себя писателем. И в качестве самого веского аргумента раскрыл перед Татьяной ее шансы:

— Вы спросили, что меня привело в Андреевское? Для писателей здесь — край неразведанных тем. Не думаю, что вы решили остановиться на газете.

Он внимательно посмотрел на Татьяну, ожидая, что она поддержит его догадку. Но Татьяна с писательством себя не связывала и свое собственное будущее рисовала реально. Она не хотела плавать в облаках. Об этом и сказала Матвею Серафимовичу. Выслушав ее, редактор стал заметно суше.

— Вообще-то, конечно, своей стремительностью я вас, скорее всего, испугал.

— Почему же? — Татьяна пожала плечами и удобнее устроилась на стуле. В кабинете было тепло, она только сейчас начала по-настоящему отогреваться. — По-моему, я все поняла правильно. Но вы предлагаете мне то, к чему я не готова. Над этим надо думать и думать…

— Совершенно верно, — тут же согласился редактор. — Но вы ведь знаете пословицу: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Больших целей может достичь только тот, кто к этому стремится.

Татьяну это немного обидело, и она ответила с некоторым вызовом:

— Генералом легче стать офицеру. Рядовому дай бог дослужиться до сержанта. — Но тут она ни с того ни с сего вспомнила предстоящую встречу с Андреем и сказала совсем неожиданное: — Знаете что? Давайте мы об этом поговорим попозже?

Матвей Серафимович с готовностью согласился и перешел к делу:

— С чего вы хотите начать у нас практику?

— С нефтеразведочной экспедиции, — не задумываясь, ответила Татьяна.

— С места в карьер? — удивился Матвей Серафимович. — Вам надо познакомиться с нашими условиями, непременно заглянуть в райком партии.

— А что они могут мне сказать? — спросила Татьяна. — Там что, работают геологи?

— Заведующий отделом промышленности еще недавно работал в нефтеразведочной экспедиции начальником цеха. Впрочем, и у нас есть люди, знающие геологов. — Матвей Серафимович приподнялся на стуле и несколько раз бухнул кулаком в стену. Через несколько секунд в кабинет вошла девушка, высокорослая, немного крупноватая, с тяжелыми черными волосами, рассыпавшимися по плечам. Не сказать, чтобы очень привлекательная и запоминающаяся. Если такую девушку увидишь на улице, вряд ли задержишь на ней внимание. А при новой встрече не вспомнишь, сразу отметила про себя Татьяна.

— Знакомьтесь, — сказал редактор. — Светлана Ткаченко. Наша заведующая отделом писем. — Татьяна представилась сама. Редактор ее дополнил: — Практикантка из Уральского университета, приехала в командировку от областной газеты… Ты собиралась по письму к геологам. Когда туда вертолет?

— Где-то через час. Мне должны позвонить.

— Что же ты мне раньше не сказала?

— Мне самой только что позвонили, я уж к вам шла.

— Значит, такие дела… Возьмешь ее с собой. — Редактор кивнул на Татьяну. — Только она в своей экипировке может там околеть. Ты уж найди ей что-нибудь одеться по-нашему… Не в этом же костюме ей лететь в Таежный.

Светлана, обутая в подшитые валенки, остановила взгляд на Таниных сапожках, кивнула на лежащее на стуле подбитое ватином пальто: «Твое?»

— Мое, — сказала Татьяна.

— Бери и пойдем, — решительно сказала Светлана. — Вертолет ждать не будет.

Дальнейшее развертывалось прямо-таки в детективном плане. Когда вышли из редакторского кабинета, Светлана провела Татьяну в свою комнату, ту самую, на двери которой висела табличка «Заведующий отделом писем». Усадила на стул, сказала: «Я сейчас». Вернулась через считанные секунды вместе с худенькой девушкой, с виду совсем подростком. Остановилась с ней посреди комнаты и, кивнув на Таню, сказала:

— Надо человека выручить. Приехала к нам из Уральского университета на практику. Посмотри, как одета. Мы с ней сейчас летим в Таежное. Отдай ей свои валенки, а ее сапоги надень. Размеры у вас, по-моему, одинаковые.

Такая бесцеремонность немного смутила Таню.

— Что же это мы человека раздеваем? — сказала она. — Ей ведь тоже холодно будет.

— Ничего с ней не случится. У тебя сапоги на меху, а ей до дому два шага. Пока будем в командировке, походит в сапогах. Ты как, Натали, не возражаешь?

Наталья, редакционная машинистка, вчерашняя школьница, мечтавшая именно об Уральском университете, даже просияла от радости. Одна мысль о том, что она может услужить студентке университета, делала ее счастливой.

— У меня дома другие валенки есть, — торопливо сказала она Татьяне. — Вы и носки мои наденьте.

— Вот это молодец, — одобрительно кивнула Светлана. — Носки мы захватим с собой, у меня окончательно переоденешься. Пошли за шубой, надо торопиться. Сейчас я уточню.

Светлана набрала один номер, другой, ей не ответили.

— Я диспетчеру позвоню, пусть передаст Михаилу, что пассажир прибавляется. — Позвонила, сказала насчет пассажира. Диспетчер, видимо, что-то возразил, потому что Светлана, прикрыв трубку ладошкой, усмехнулась: — Возьмут, куда они денутся. — И в трубку: — Специальный корреспондент областной газеты. Областной, да… Вот и хорошо. Когда вылетаем? Ага. — Положила трубку.

Точного времени вылета диспетчер не назвал. Сказал, что вертолет должен быть примерно минут через сорок, может, чуть меньше, может, чуть больше.

Пока Светлана говорила по телефону, Таня переобулась. Надев валенки, встала, сделала несколько шагов по комнате. Новая обувь оказалась ей впору. Светлана накинула на себя шубу, достала из шкафа шапку из серебрящихся соболей, бережно погладила ее ладонью и надела на голову. Потом повернулась к Татьяне, словно показывая, как должен одеваться живущий на Севере человек. Они вышли.

Светлана жила в коммунальной квартире на втором этаже старого деревянного дома. Квартира была неприбранной. На кровати, в головах которой висела гитара, лежали брюки, пышная ушанка из какого-то незнакомого Татьяне меха, толстый свитер. На спинке стула висела юбка. Светлана достала из шифоньера белый полушубок, сунула Татьяне в руки:

— Померяй.

Она надела полушубок, повернулась на каблуке перед Светланой, как перед зеркалом. Та даже прищелкнула языком, сказала с завистью:

— А ты, мать, и в нем выглядишь прекрасно. — И подала ей шапку.

Татьяна от ушанки отказалась, посчитав, что, если ей будет холодно, согреет воротник полушубка.

— Ты что? Бери, это же полярный песец. — Светлана втиснула ей в руку шапку и направилась к двери.

В аэропорту она не стала заходить ни в кассу, ни в диспетчерскую, а пошла прямо к вертолету, находившемуся на заправочной стоянке. Вертолет походил на громадную серую, нахохлившуюся от мороза и опустившую крылья птицу. Концы его лопастей тоскливо свесились вниз и, казалось, вот-вот коснутся снега. Около машины прохаживался парень в зимней летной одежде.

— Бортмеханик, — сказала Светлана спутнице. А когда подошли, по-свойски бросила: — Привет, Володя.

— Привет, привет! Ты тоже в экспедицию?

— Куда же еще, — ответила Светлана. — Да не одна. Вам разве диспетчер ничего не говорил?

— Говорил. Сейчас придет командир, полетим… Да вон он уже идет.

От аэропорта к вертолету шагал мужчина в унтах и синей меховой куртке.

Приблизившись к девушкам, поздоровался, улыбаясь, посмотрел на Татьяну. И совершенно неожиданно сказал:

— И чего это вас всех тянет в корреспонденты? Не женское это дело.

— А какое по-твоему женское? — спросила Светлана.

— Детей рожать. Быть хорошей женой и матерью, а не мотаться зимой по всему Северу.

— Это ваши жены детей рожают. А нас кормить некому. Мы должны сами себе на жизнь зарабатывать.

— А язык у тебя не хуже бритвы, — сказал командир и начал подниматься в кабину.

Светлана усмехнулась. Как и в самолете, Татьяне пришлось лететь в вертолете впервые в жизни. Внутри вроде бы все походило на Ан-2. Разница единственная: пилоты находились не перед тобой, а где-то на втором этаже, сверху. Подняв голову, Татьяна увидела, как усаживается в свое кресло командир. Второй пилот, оказывается, давно был на месте. Бортмеханик закрыл дверь и сел рядом с девушками у иллюминатора. Надел наушники и подключил к ним провод бортовой связи.

Вертолет начал раскручивать лопасти. Корпус лихорадочно затрясся, потом, по мере ускорения оборотов ротора, утихомирился. Вокруг машины поднялась снежная метель, в которой Таня не увидела, а почувствовала, как вертолет оторвался от земли и понесся вперед, набирая высоту. Внизу промелькнуло здание аэропорта и несколько «аннушек». К одной из них шли трое. Только сейчас, увидев летчиков, Татьяна вспомнила о договоренности с Андреем. Как же все неловко получилось. Сказала, что в редакции сообщат ее адрес, а сама никого не предупредила. Однако, подумав, она успокоилась. Редактор знает, что Татьяна улетела, знает об этом и машинистка. В общем, ничего страшного. Командировка есть командировка.

Поселок Таежный, в котором находилась нефтеразведочная экспедиция, сверху выглядел крошечным островком, окруженным бесконечной тайгой. Два ряда одинаковых деревянных домов, начавшись у Оби, лишь немного отодвинули тайгу от берега. Они остановились у высокой древесной стены, словно осознав тщетность своих усилий.

Светлана, уткнувшись в иллюминатор, показывала Татьяне поселок.

— Вон видишь двухэтажный дом? — говорила она, тыкая в иллюминатор пальцем. — Как не видишь? Ты левей смотри, левей, он один во всем поселке. Это контора экспедиции. А правей, через три дома, столовая, между прочим, лучшая в районе. Я о ней очерк написала… Не о ней, конечно, о ее заведующей Марии Алексеевне Бестужевой.

Вертолет, миновав поселок, пошел на посадку, и Светлана замолчала. Сели. Девушки, поблагодарив пилотов, вышли из машины.

— Знакомство с Таежным предлагаю начать со столовой, — сказала Светлана, когда они оказались на главной улице поселка. — Ты как?

— С удовольствием, — обрадовалась Татьяна. — Есть хочу, как волк. Я по-настоящему за эти два дня только вчера утром и поела.

Столовая оказалась чистенькой и хорошо натопленной. Девушки разделись, взяли подносы и пошли к раздаточной. Выбор блюд оказался небольшим, но готовили здесь на самом деле отменно. Светлана молча ждала, пока Татьяна неторопливо допьет свой кисель, потом сказала:

— Начнем, наверно, с начальника экспедиции.

— Какой он из себя? — спросила Таня. — Я никак не могу его вообразить. Представляю редактора газеты, директора завода, профессора университета. А вот как выглядит начальник экспедиции, не знаю.

— А у него от всех понемногу, — ответила Светлана. — И от директора, и от профессора. Сама увидишь.

С начальником экспедиции Светлана переговорила еще перед отлетом из Андреевского, и он ждал девушек в своем кабинете. Он был чуть выше среднего роста, сухощав, в красивом дорогом костюме и галстуке. Его аккуратно уложенные на пробор волосы отливали серебром. Особенно сильно серебрились виски. Светлана отметила про себя, что сегодня Николай Александрович Барсов не летит на буровую. Когда ему предстояло лететь к своим буровикам или вышкомонтажникам, он одевался в толстый шерстяной свитер и куртку. И тогда походил на коренного таежника, правда, тоже интеллигентного.

Барсов поднялся из-за стола и вышел навстречу. Пожимая его мягкую ладонь, Татьяна почувствовала, что волнуется. Барсов походил на строгого университетского профессора, а не на измученного непосильными повседневными заботами производственника. Поздоровавшись с ней, он пожал руку Светлане и спросил:

— А что это Котляков про нас совсем забыл?

Леонид Владимирович Котляков заведовал в «Северной звезде» промышленным отделом. В экспедицию он наведывался редко, и Барсова это даже радовало. Когда Котляков появлялся в его кабинете, от него всегда разило таким сивушным перегаром, что Барсов, разговаривая с ним, отворачивался. Он не понимал, как можно опуститься до такого состояния. Николай Александрович не прощал пьянки на производстве своим трактористам. А ведь Котляков — заведующий отделом районной газеты. Вроде должен быть и образованным, и хотя бы чуточку интеллигентным. К тому же — бывший работник райкома партии. И если бы не последнее обстоятельство, Барсов никогда бы не пустил его на порог своего кабинета. Но у него и без того были натянутые отношения с райкомом. Поэтому Котлякова он принимал, но только после того, как его просил об этом Тутышкин.

— Леонид Владимирович в области, на курсах повышения квалификации, — ответила Светлана. — Вот уже скоро месяц.

— Стало быть, повышает квалификацию… — Барсов провел девушек к столу, предложил сесть на стулья. — Очень рад за него. — И тут же обратился к Татьяне: — А вы, говорят, из Свердловска? Приехали на журналистскую практику? В Уральском университете ведь и геологический факультет хороший. Очень сильный факультет. Только он специалистов по нефти и газу не готовит. Но стране ведь нужна не только нефть, но и железо, и золото, и многое другое.

Барсов обошел стол, сел на свое место. Татьяна смотрела на него, и по мере того, как проходила робость, он нравился ей все больше и больше. В нем была природная интеллигентность, которую не выставляют напоказ, она живет внутри человека. Именно поэтому Татьяна ответила откровенно, не сомневаясь, что Барсов ее не осудит:

— Неизвестно, куда меня распределят. Есть места, которые я более-менее знаю, а с Севером совсем незнакома.

— Значит, вам здесь должно быть все интересно, — сказал Барсов.

— Вы даже не представляете, как интересно, — искренне призналась Таня.

Светлану этот разговор не интересовал, ей надо было разбираться со своим письмом. Воспользовавшись паузой, она торопливо сказала:

— Пока вы разговариваете, я сбегаю по письму. Николай Александрович, вы не знаете, Соломончик у себя?

— Разумеется. Он у нас прессу уважает, как мать родную. — Таня заметила на лице Барсова ироничную улыбку. — Я ему сказал, что вы горите нетерпением встретиться с ним.

Когда за Светланой закрылась дверь, Барсов заметил:

— Ну и энергии же у нее. Вселенную перевернет…

— Николай Александрович, скажу вам откровенно, я о нефти не знаю ну вот ни столечко. — Татьяна показала Барсову самый кончик своего пальца. — И поэтому хочу написать не о вашей экспедиции, а о своих впечатлениях от нее. Расскажите мне все, что вы можете рассказать такому дилетанту, как я, о сибирской нефти.

— Вы когда-нибудь видели нефть? — спросил Барсов и повернулся к стоящему у стены книжному шкафу.

Татьяна повернулась за ним. В шкафу на полочке виднелись небольшие колбы с темной жидкостью.

— Вот та самая нефть, которую нашла наша экспедиция, — кивнув на шкаф, сказал Барсов. — Хотите понюхать?

— Зачем? — удивилась Таня.

— Как — зачем? Чтобы иметь о ней лучшее представление.

Татьяна не знала, захотел ли Барсов ее разыграть или сказал серьезно, но она подошла к шкафу, вгляделась в колбочки. На боку каждой из них была наклейка с непонятной надписью. Барсов тоже встал, открыл шкаф, достал одну колбочку. Вытащил из нее пробку, протянул Тане. Она поднесла колбу к лицу.

Тане казалось, что у нефти должен быть такой же запах, как у бензина, но он был совсем другим. Нефть не пахла ни бензином, ни мазутом, ни битумом, она источала особый сладковатый аромат.

— Ну и что? — спросил Барсов.

— Ничего, — сказала Таня и поставила колбочку на место. — Я такого запаха еще не встречала. Он действительно особый.

— Теперь вы можете написать не только о том, какой цвет у нефти, но и как она пахнет, — сказал Барсов.

— А ведь это правда, — согласилась Таня. — С этого и можно начать очерк. — Она обвела взглядом кабинет. — С этого шкафа, с этих колб…

Она поняла, что Барсов не зря затеял сцену с колбами, и была искренне благодарна ему за это. Барсов вел ее, как поводырь слепого по одному ему известным тропкам. Но в Татьяне уже заговорил азарт охотника за новостями, и она, достав из сумочки блокнот и ручку, спросила:

— Николай Александрович, а откуда берется нефть? Почему вы ее ищете здесь, а не в другом месте?

Он наклонил голову, провел пальцами по лбу. Татьяна понимала, что говорить о прописных истинах ему не хотелось. Но они были прописными для него. Для Тани каждая его фраза звучала откровением. То, что Барсов рассказал о нефти начинающей журналистке Татьяне Ростовцевой, запомнилось ей на всю жизнь.

— Споры о происхождении нефти, — сказал Барсов, постукивая пальцами по столу, — то утихают, то разгораются вновь. Когда я учился в институте, наш факультет разделился на два «враждебных» лагеря — органиков и неоргаников. Одни считали, что нефть имеет органическое происхождение, другие утверждали, что она образовалась путем химических реакций.

— Сколько же животных надо собрать в одном месте, чтобы из них образовалось такое количество нефти, как в Западной Сибири или на Ближнем Востоке? — вставила свое соображение Таня.

— Вот видите, вы сразу встали на сторону неоргаников, — улыбнулся Барсов. — Между прочим, у вас и ваших единомышленников сильные позиции. В вулканических газах содержатся углеродистые соединения. На спутнике Сатурна Титане, где никогда не было и не могло быть органической жизни, обнаружены моря жидкого метана. Но не надо забывать, что и Западная Сибирь, и Ближний Восток в прошлом — дно океана. Он был мелководным, хорошо прогревался, в нем бурно развивалась жизнь. Вы сказали: «Сколько животных надо, чтобы из них образовались промышленные запасы нефти». В Мировом океане ежегодно умирали и оседали на дно многие миллионы тонн водорослей, простейших микроорганизмов и более сложных живых существ. За миллионы лет на океанском дне накопились мощные осадочные породы. В них под воздействием температуры и колоссальных давлений из органических остатков и образовалась нефть. Правда, на это потребовались целые геологические эпохи. Вы себе такой процесс представляете?

— С трудом, — сказала Татьяна.

— Вот здесь я вас понимаю прекрасно. Помню, — Барсов засмеялся своим воспоминаниям, — о происхождении каменного угля я услышал в первом классе. Мне очень захотелось увидеть, как обыкновенный кусок дерева превращается в кусок угля. Я закопал около крыльца щепку и стал ждать чудесного превращения. Понимал, что это произойдет не сразу, поэтому выкапывал щепку через каждые два дня, потом мне это надоело. Щепка так и осталась щепкой. Эксперимент не удался — не было надлежащих условий и соответствующего терпения. Всем этим располагает только природа. После этого я был убежден, пожалуй, класса до четвертого, что каменный уголь происходит от слова «камень» и никакого отношения к живым деревьям не имеет. Уж так устроен нормальный человеческий разум, что воспринимает только близкие ему ощущения.

— А что такое экспедиция? Что, например, представляет собой Таежная нефтеразведочная экспедиция? — спросила Татьяна.

— Что такое нефтеразведочная экспедиция? — Барсов, словно раздумывая, потер двумя пальцами переносицу. — Это прежде всего — пятнадцать тысяч квадратных километров территории. Строго говоря, называть нас экспедицией неправильно. Правильно — нефтеразведочная экспедиция. Это достаточно солидное хозяйство. У нас два арендованных вертолета, Ан-2, три баржи, катера, вездеходы, трактора, болотоходы, три буровые бригады. Почти четыреста человек обслуги. Буровые бригады работают вахтами. В каждой — четыре вахты, три рабочие, одна — подменная. Район у нас, прямо скажу, интересный. Мы уже открыли несколько месторождений. Одно из них, Юбилейное, можно считать уникальным. Его запасы — более ста пятидесяти миллионов тонн нефти. Оно одно ежегодно может давать половину того, что добывают во всем Азербайджане. Полагаю, что скоро откроем еще одно месторождение — Чернореченское. Там заканчивает бурить скважину бригада Федякина.

— А нельзя туда попасть? — Татьяна аж подскочила на стуле. До того ей захотелось посмотреть, как геологи бурят скважины, по которым на поверхность поднимается нефть.

Барсов взглянул на стоявшие на столе часы, потом на Татьяну. Ее искреннее любопытство импонировало ему. В молодости и он был таким же. Он открывал мир и не переставал восхищаться этим. Но тогда Барсов открывал его для себя. С Татьяной совсем другое. Ее глазами будут открывать мир тысячи людей. Те, кто прочтет материалы журналистки Ростовцевой в газете. Он еще раз посмотрел на часы и сказал:

— Сегодня на буровую вы уже не попадете. Вертолет в Чернореченское летает раз в день.

— А завтра? — с надеждой спросила Таня.

— Завтра — пожалуйста. Светлана тоже полетит с вами?

— Она вроде бы мой шеф. Честно говоря, я здесь еще ничего не знаю. И с ней мне, конечно, легче…

— Завтра мы отправим вас в Чернореченское. Я предупрежу Федякина, чтобы встретил.

Барсов попросил секретаршу принести кофе себе и Тане и начал рассказывать о Федякине. В буровые мастера он выбился самоучкой, но не каждому это дано. Тут тоже нужен особый талант. За последние три года его бригада открыла уже два месторождения. А вообще на счету Федякина пять открытий. Жалко, что не все они имеют промышленные запасы.

Таня слушала Барсова, и ей казалось, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Она еще никогда не была в такой роли. Ее не угощали кофе, аромат от которого плыл по всему кабинету, она ни разу не беседовала на равных с человеком, для которого даже дать вертолет, чтобы слетать на буровую, не представляло никакого труда. Да и сам Барсов — изысканный, умный, великий охотник за сибирской нефтью, у которого на неделю вперед расписана каждая минута, говорил с ней уже полтора часа и, как ей казалось, готов был говорить еще столько же. Нет, Сибирь — это необыкновенная земля. Если бы об этом узнала Верка Калюжная, она бы умерла от зависти. О Верке Таня вспомнила мимоходом, уже прощаясь с Барсовым.

На улице, встретившись со Светланой, она обняла ее за плечи и сказала:

— Ты даже не можешь представить, как я тебе благодарна за эту поездку.

Татьяна была в восхищении от знакомства с Барсовым. И дорогой, и когда расположились в комнате для гостей (три кровати, три стула, стол, шифоньер), она только о нем и говорила.

— Знаешь, Света, — Татьяна восторженно придыхала, — он так увлеченно рассказывает о своей работе. Если бы я его встретила пять лет назад, совсем не исключено, что вместо журналистики выбрала бы геологию.

— Ты знаешь, что он кандидат наук? — вполголоса, будто открывая величайшую тайну, сказала Светлана. — А сейчас, говорят, готовиться защищать докторскую.

— Я так и подумала, что он больше ученый. И вид у него профессорский: пробор как по линеечке. И эта роскошная седина… Но геологи, наверно, и должны быть такими. Ведь, чтобы найти нефть, нужно столько знать…

— Жаль, что его не любят в райкоме, — огорченно сказала Светлана.

— Почему? — удивилась Таня. — Экспедиция открыла столько нефти…

— У нас боятся тех, кто самостоятельный. Разве ты этого не знаешь?

— Но ведь нефтеразведочная экспедиция не университет. Это студентов заставляют зубрить азбучные истины. А здесь без самостоятельного мышления не обойтись.

— Ты так думаешь? — Светлана посмотрела на Таню, словно увидела ее впервые.

— Конечно, — уверенно ответила Таня.

— Ты не знаешь нашего Казаркина. Если бы знала, так не говорила бы.

— Кто такой Казаркин? — спросила Таня.

— Первый секретарь райкома.

— Он по образованию тоже геолог?

— Да нет. Раньше был секретарем обкома комсомола, потом инструктором обкома партии.

— Что, и в геологии совсем не разбирается? — удивилась Таня.

— Райком во всем разбирается. И в лесе, и в рыбе, и в газете. А в геологии… В геологии они — лучшие знатоки. Ведь нефть у нас — главное богатство района.

Татьяна не знала, стоит ли всерьез воспринимать слова Светланы, или в ней заговорила какая-то обида, поэтому перевела разговор на другую тему:

— Слушай, может, я зря напросилась на буровую? Сама напросилась и тебя за собой потащила.

— Наоборот. Я с Чернореченской площади репортаж сделаю. Мы о федякинской бригаде не писали уже давно.

На вертолетную площадку девушки пришли задолго до девяти. Заглянули в диспетчерскую, небольшую избушку на бревенчатых полозьях. Диспетчер, средних лет женщина в черном полушубке и пуховой шали, из-под которой выбивались пряди рыжих волос, сидела за самодельным, грубо сколоченным столом. На нем был телефон, эмалированная кружка с чаем и толстая, похожая на амбарную книгу, тетрадь. В углу стояла железная печурка, в которой потрескивали дрова. В избушке было довольно сумрачно, и отсветы язычков пламени, пробиваясь сквозь щель в дверке, плясали на полу. Диспетчер была предупреждена, что на буровую полетят журналистки, поэтому встретила их приветливо.

— Посидите, девушки, погрейтесь, — сказала она. — Если ничего не помешает, вертолет скоро прилетит.

Татьяна уже понимала, что означают слова «если ничего не помешает». На Севере предвосхищать события не имеет смысла. Все зависит не только от человеческого желания. Погода, надежность техники, иные привходящие обстоятельства. В общем, «если ничего не помешает»… В диспетчерскую зашли трое рабочих в замасленных бушлатах.

— Что сегодня повезем? — спросил один.

— Буровой инструмент, трос, запчасти к дизелю. Еще вот этих пассажирок.

Мужчины внимательно посмотрели на девушек. Диспетчер пояснила:

— Из газеты. Будут писать о Федякине.

— Чего о нем писать-то? — сказал все тот же рабочий.

— Ну как же, он у нас передовик, — ответила диспетчерша, и Таня почувствовала в ее голосе не то зависть, не то обиду.

Говоря это, мужчина не спускал с девушек взгляд. Взгляд был нехорошим, он словно раздевал им донага. Татьяне стало неудобно, она хотела встать и выйти, но в это время донесся гул вертолета.

— Летит, — бесстрастно констатировала диспетчерша, даже не сделав попытки подняться с места.

Рабочие тоже не пошевелились. Здесь, по всей видимости, действовали свои, особые правила. Лишь после того, как вертолет сел и заглушил мотор, они вышли из диспетчерской. Девушки направились вслед за ними. Оказалось, что прилетел тот же экипаж, который вчера привез их в Таежное. Бортмеханик открыл задние дверки вертолета, и рабочие начали загружать машину.

— А вы что здесь делаете? — спросил командир у Светланы.

— Полетим с вами, — ответила та.

— Пора зачислять вас в экипаж, — сказал командир. — Надо поговорить об этом в эскадрилье.

— Женщины на корабле не служат, — тут же нашлась Светлана.

— Не говори, теперь они даже в космос летают.

Рабочие закончили погрузку. Механик закрыл дверки и, подойдя к девушкам, сказал:

— Прошу садиться, у нас все готово.

— Какие вы все галантные, — сказала Таня и вслед за Светланой поднялась в вертолет.

На полу лежали несколько крупных железяк и огромный моток толстого стального троса. Татьяна обвела салон взглядом. Вид у машины был как у изрядно поездившего грузовика. Она никогда не думала, что с воздушным судном можно обращаться так грубо. Но тут же сообразила: на Севере небо — единственная дорога, соединяющая людей друг с другом и с их производством. А самолеты и вертолеты — единственные в этих местах грузовики. У нее появилось ощущение, что ее занесло в совершенно иной мир. Ощущение окрепло, когда прилетели на место. Буровая и все, что ее окружало, казалось крошечным островком в угнетающем море безмолвия. Сразу же за вертолетной площадкой и балками, наполовину засыпанными снегом, плотной стеной стояла мрачная, молчаливая тайга. Казалось, шагни в нее — и обратной дороги не будет…