Брат-юннат

Станислав Востоков, 2016

Если тебе немногим больше 14 лет, и мама против твоей поездки в кенийский национальный парк Найроби или на Мадагаскар, остаётся только прийти в зоопарк своего города, остановиться у калитки с надписью «Посторонним вход строго воспрещён!» и, набравшись смелости, спросить: – Рабочие нужны? Жизнь зоопарка за калиткой с предостерегающей надписью полна происшествий и приключений, о которых вы никогда не догадаетесь, глядя на птиц и животных в клетке из праздной толпы. В этой юмористической повести Станислав Востоков рассказывает о том, как начиналась его карьера натуралиста в 90-е годы.

2 клетка

Да, именно так я и сказал:

— Рабочие нужны?

Этот вопрос в моих устах, видимо, звучал странно. Но пока женщина в военной форме соображала, что ответить, я придумал новый:

— Чего это у вас дверь такая кривая?

Дверь и рабочий, который, может быть, нужен, встретились в голове женщины и слились в нечто такое, что трудно охватить человеческим разумом. Она попыталась их разъединить, но дверь и рабочий превратились в единое целое. В рабочую дверь. А может, и в дверного рабочего.

Выхватив из ванны рыбу, женщина бросилась в дом, который неожиданно обнаружился в конце вольера. Серьги в её ушах сверкали, как аварийные огни машины.

Я подошёл к ванне, поглядеть, много ли там ещё рыбы. Рыбы было полно. Минтай, закованный в ледяные брикеты, плавал по воде словно живой. Только голов у рыб не было. Льдины крутило течение.

Я отошёл и встал у калитки. Всё-таки я пока посторонний.

Женщина вышла во дворик и, не глядя на меня, снова начала тыкать руками в льдины. Разламывать их и доставать минтая.

Меня из головы она выкинула. Но калитка там, видимо, засела крепко.

— А не твое дело, какая у нас дверь кривая! — сказала вдруг женщина. — Ты ваще — посторонний!

Я хотел повторить вопрос про рабочего. Но говорить вроде было уже нечего. Какой же я рабочий, если посторонний? Надо было двигаться к выходу.

Однако тут во дворике появилось ещё одно лицо. И, что меня удивило, лицо это было в шортах.

Оно медленно жевало огромный бутерброд, сделанный сразу из половины батона, и разглядывало меня. Голову, где помещалось лицо, можно было приделать какому-нибудь ковбою с Дикого Запада. Нос у него был крючком, усы — орлом, подбородок — утёсом. Однако длинные волосы этой головы могли подойти и индейцу. Крошки сыпались с бутерброда на синюю футболку с надписью «Техас» и рисунком вставшей на дыбы лошади. Они скатывались по шортам и падали на резиновые шлёпанцы, которые называют сланцами.

Я понял, что усатое лицо меня изучает. Видимо, оно разделило с женщиной её мысли: ей оставило соображение о двери, а на себя взяло размышления о рабочем.

Судя по всему, мысли в голове с крючковатым носом были крепко связаны с жеванием. Когда бутерброд жевался, оно размышляло, а когда он закончился, приняло решение.

— Рабочие нам не нужны! — отрезал крючконосый.

Затем он по-ковбойски цыкнул зубом и подмигнул.

— А вот юннаты требуются. М-м?

«Юннаты? — досадливо подумал я. — Это что же, кролики? Длинные уши?»

— Это что, кролики? — спросил я.

— Почему кролики? — развёл руками «ковбой». — Это пеликаны, лебеди, цапли… и вот этот, который слева.

Я посмотрел налево. Там, за сеткой, продолжался ряд клеток, куда вклинивался дворик перед домом. В первой из них сидела бурого окраса хищная птица. Становилось неприятно оттого, что она сидит не на скале или дереве, как полагается хищникам, а на земле. Нахохлившись, птица смотрела на тонкую водяную струю в канальце, проходящем через клетку.

Хоть я и считал себя человеком, поднаторевшим в определении птиц, видовую принадлежность бурого хищника мне установить не удалось. В конце концов он был отнесён мною к коршунам. Потому что к ним я относил всех неизвестных мне птиц-хищников.

— Коршун? — небрежно поинтересовался я.

— Канюк, — ответил крючконосый и зевнул. — Ну так, м-м?

Я удивился, какой широкий смысловой спектр можно охватить простым мычанием.

Позже я узнал, что в арсенале крючконосого имеются также звуки «М-м!» и «М-м-м…», которыми он мог заменить все слова русского языка.

— Только у нас это бесплатно, — как бы случайно произнёс рот под носом-крючком. — Энтузиазм. Понимаешь?

Я-то понимал. К тому моменту я научился разбираться не только в птицах. Я с ходу разобрался в этом человеке и ясно представлял, как в его воображении формируется мой облик, сгорбленный под тяжестью огромного мешка, например с отрубями. По лицу человека в шортах было видно, что такие мысли ему приятны. Он смотрел на меня глазами голубыми, как озеро Иссык-Куль, и ждал ответа. Он меня предупредил, и это снимало с него как с нанимателя какие-либо обязательства по отношению ко мне. В обмен на возможность входить в калитку я получал длительные часы уборки, перетаскивание тяжелых грузов и стояние в холодной воде бассейнов. То есть всё, что связано с понятием «юннат». Это был, как принято говорить, момент истины.

«Кто же он? — соображал крючконосый. — Рабочий или юннат? М-м?»

«Кто же я? — думал я. — Неужели юннат?»

В этот момент моя мечта могла повернуть изящную шею к невидимому горизонту, мигнуть чёрными глазами и унестись от меня на огромных рыжих ногах. Нужно было жертвовать самолюбием.

И Я КИВНУЛ.

Древние говорили, что лучшие дела творятся в бескорыстном устремлении.

Я желал, чтобы дела мои были хороши, и потому устремился бесплатно. Но тогда я ещё не знал, до каких высот и глубин дойдёт мой энтузиазм.

Лёгким движением головы я закабалил себя если не на всю жизнь, то на длительную её часть.

Теперь в звуках, которые издавала крючконосая голова, слышалось торжество.

— М-м!!!

Лицо в шортах упёрло руки в голубые бока, отчего лошадь на груди сморщилась, и явно стало прикидывать, сколько килограммов я смогу унести зараз. Видимо, решив, что зараз я справлюсь с большим их количеством, усач протянул в моём направлении руку и сказал:

— Сергей!

Несколько секунд он стоял на крыльце с протянутой рукой, как один из памятников Ленину. Наконец я сообразил, что нужно подойти. Преодолев разделявшее нас расстояние, я пожал руку.

— Станислав.

Мне очень хотелось добавить «Владимирович», но я сдержался.

Наступила пауза. Чтобы её заполнить, мы стали смотреть внутрь затянутого сеткой ящика, что стоял во дворе. Там суетливо прыгал и пытался разглядеть внешний мир облезлый бесхвостый грач. Из-под ящика торчали старые лопаты, грабли и кетмени.

— Ну, пойдем, — наконец сказал Сергей и добавил: — Будем делать кормление!