Волчина позорный

Станислав Борисович Малозёмов, 2023

Это рассказ об опасной и трудной работе советского милиционера в послевоенной провинции. Уголовный розыск не знал отдыха. Волна преступности, захлестнувшая страну, могла быть менее угрожающей, если на оперативной службе работали такие мужественные и умелые люди как майор Малович.

5. Глава пятая

Шел капитан Малович вдоль дворов по протоптанной в траве дорожке, останавливался, поправлял что-то на туфле. Шнурок, наверное. Сугробин и Штырь громко спорили по поводу «марафета». Штырь возмущался, что у Генки Лося «дурь, разбодяжена соломой, и покупать «план» лучше у Дикобраза. Гашиш у него чуток дороже, но чистый, без туфты. А Костя при нём закурил «косяк» и дал попробовать корешу. Тот затянулся и похвалил.

— Во, мля! Это марафет душевный. Дикобраз не баклан, не арапит людей, честный фраер. И тебе базарю, что у него «план» любому в мазу.

— Вот я тебя, Штырь и «зачалил». Это как раз Генки Лося гашиш. А ты «пыжик» со стажем. Лет десять уже шабишь, точняк, и колёса жрёшь, а прокололся. Не отличил. Так Лосю, гля, за косяк ты «овса» башляешь не как миллионер, а почти в два раза дешевле, чем Дикобразу.

— Мужики, — подошел к ним Александр Павлович. — А сорок второй дом где? Тут сороковой, потом сразу сорок четвёртый.

— А он между ними во дворе. Через забор видно. Тебе Людку, что ли? — Штырь показал пальцем. — Ты вон туда иди и крикни. Если дома, сама вывалит. А нету, так отец. Ну, кто-нибудь да выглянет.

Вот когда он пальцем показывал, то руку поднял и край курточки сдвинулся, и приподнялся. Малович быстро и свободно выдернул у него из-за пояса обрез и отошел на шаг. Урка даже пошевелиться не успел.

— Сейчас, ребята, тихо, неторопливо идём вон в тот «Запорожец». Но сначала надеваем браслетики. Сами. Слуг вам не прислали, потому как масть у вас — гопники обычные, а слуг мы берём только на «законников».

— Мусорок? — удивился Штырь. — А с виду приличный спортсмен-амбал.

Малович передал Косте пару наручников, тот их нацепил сначала Штырю, потом себе.

— А чё за движуха у вас? Шмон плановый? — спросил Штырь. — Мы с корешем Сугробом не жиганы. Так, урки, щипачи мелкие. Да на «бану», бывает, «савойки» тырим у тёток, да «сидоры» у мужиков. Не центровые, короче. Чего нас ломать? За «шмаль»? Так мы не продаём, сами курим. Чего надо-то, начальник?

— Паспорта есть? — капитан держал два дула обреза на уровне груди Штыря. — Крикните своим, чтобы притащили.

Костя позвал какого-то Боба. Вышел маленький толстый мужичок лет сорока.

— Там в схроне паспорта наши. Притарань мухой.

Малович через минуту изучил паспорта. Судимости были внесены.

— А чего тебя, Дима Устиненко, из Ужгорода сюда принесло? А тебя, Сугробин, аж из Вологды?

— Так сидели тут. В «четвёрке» вашей. Откинулись, да и остались. Здесь тоже лафа. — Улыбнулся Дима-Штырь.

— Щипачи, значит? — засмеялся Малович. — А обрез щипачу на какую надобность? Или ты, конечно, его час назад нашел на дороге и хотел нам отнести как честный гражданин?

— Вот! Так оно именно и есть! — подхватил мысль Дима.

— Ну, раз уж не успел сам принести, то я его изымаю, как твой собственный незарегистрированный. Ношение и хранение совершенно нелегального незарегистрированного огнестрельного оружия, — усмехнулся Малович. — Статья такая есть. Год мотать, и то если от стволов твоих экспертиза следов не найдёт нигде.

Надо всё быстро делать, Дима. Нашел и бегом к нам. Даже в сортир не заходи. Торопись сдать опасную находку. Ладно, пошли в машину. Мы по другой теме. Поболтать надо. Вы должны эту тему знать по-моему. Если по теме говоришь дело, Дима, то я, считай, обреза твоего не видел. Сдам его на склад вещдоков, будто сам нашел в парке. Пойдет?

— Годится, — ответил Штырь.

Допрашивали их в разных комнатах. Тихонов доканывал Штыря. А Александр Павлович продолжал душевный разговор с Сугробиным.

— Век воли не видать, мы завалили только двоих, — Костя тёр ладонями красные щёки. Нервничал. — Четыре других «жмура» — это, клянусь, не наша работа. Можете зря время не тратить, чтобы нас на чужих «жмуриках» там отловить. Арапа не гоню. Честно базарю. А насчёт дядьки большого, нашего, так это очень серьёзный «мухомор». Не шнырь среди начальства. Бугор. Дядька наш, как вы, гражданин начальник, сказали, — ангелок. Я его тебе назову. Сдам. Но под прежний уговор. Обоим — признанка и явка с повинной, полное содействие и ксива следакам, чтоб статья была не дикая.

— Сто первая будет. Я же обещал, если всё сделаешь, что мне требуется. — Малович тихо шлёпнул ладонью по столу. — «Убийство, совершенное в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, аффекта, вызванного насилием, издевательством или тяжким оскорблением, либо иными противозаконными или аморальными действиями потерпевшего».

Они Вас оскорбляли, унижали, драку первыми начали. И заточки с ножами вы у них отобрали. Так было? Значит, бытовуха на почве обоюдной неприязни. Статья сто один.

— По-человечески спасибо, — ответил Костя с готовностью. — А дядя — волшебник, который нас всегда прикрывал, платил за «мокрое» и с кичи выдёргивал, и который этих пацанов зарезать приказал — это Камалов.

— Подожди. Хрень порешь! Это же не первое убийство ваше? «Всегда прикрывал и платил за «мокрое», — разозлился Александр. — Камалов — это третий секретарь горкома партии Кустанайского. Он что, тоже «теневой миллионер»?

— Да, он у них пахан, у подпольщиков. А убийства у нас были. В деле написано. Но мы за них отсидели. Они к цехам — никаким боком. Просто Камалов нас прикрывал. «Кум» просил. Мы ему по мелочёвке нужны всегда. Ну, нас раньше и выпускали. Камалов помогал. Кто ещё? Он тут почти бог. Он и за этих, из пластмассового цеха, заплатил нам через хозяина зоны. А прикрывал по пустякам всяким, — выдохнул Сугробин. — Вот это он всю кодлу, которая от швейной фабрики шустрит, содержит, и ей командует.

Он все семь цехов организовал. Под ним все ходят. Всем платит. Дирекция фабрики швейной у него вся в ширинке и на молнию застёгнута. Про остальные подземельные цеха не знаю ничего. Но от фабрики семь штук подпольных заводиков пашут на него. И в горкоме, зуб даю, никто про его «левые» дела не знает.

Половину прибыли берёт. Правда, не уверен, что и остальные убийства сотворить приказал лично Камалов. В случае с нашими жертвами сам вроде приказал потому, что КГБ готовилось вступить в расследование. На сырье ворованном каски лили. А где воруют, никто кроме тех экспедиторов не знал. Могло быть и так, что и на заводе искусственного волокна в Кустанае.

Камалов — туз козырный. Но у него в подмётках, в «сявках» ходят «короли» всех мастей. Русанов, зам главбуха фабрики. Тот ещё ублюдок. Хотя пятьдесят процентов левого бабла идут Камалову, эти хмыри тоже делят по ранжиру. Хватает всем. Второй Русанов у них. Потом Хабибуллин. Директор универмага. Там отделов для шитья навалом. Ещё есть Самойленко. Зам. директора Горпромторга. И один, извините, ваш. Из «мусарни». Из главного управления. Зам начальника городского ОБХСС — Варфаломеев. Ну, и последний — Зимин. Начальник железнодорожного узла «Кустанай — сортировочный».

— Вот кто тебе такую дурь пропорол? — Александр взял аккуратно Сугробина за грудки. — Может, сам Камалов чай с тобой хлебал и кололся по-братски? Или Русанов с Варфаломеевым в кафушке под водочку? Ну, ты, Костя, трепло, бляха!

— Да век воли не видать! Зуб даю! Точняк говорю.

— Толку нам с них? — пожал плечами Малович. — У нас нет ни права, ни повода их допрашивать. Пошлют они нас и правильно сделают. Мы не экономисты. «Управление по расследования убийств и особо тяжких преступлений против личности». Они ж не расскажут нам со слезами на глазах или в рыданиях, что платили вашим бандюганам именно за убийства. И убийц не назовут. Зачем им ещё одна петля на шее? Первую они уже повесили себе когда замутили государству в карман нырнуть. Она, петелька, затянется рано или поздно.

А так, не наше ведь это дело — подпольные цеха арестовывать. Мы — «угро». А подпольные цеха — это работа для ОБХСС, КГБ, Народного контроля. Вот пусть работают. Нам от твоих знаний — кто там у них главный на «левом» производстве и кто «пахан» — ноль пользы. Кто на убийц наведёт? Вы сможете? Побоитесь своих же сдавать? Конечно, будем сами искать. Но вот ты откуда всё знаешь про цеха и «королей» с тузами»? — спросил Александр Павлович, глядя Сугробину в глаза, в которых было видно, что он не врёт и не выдумывает на ходу.

— Да мне бы их всех откуда знать? Про Камалова блатной один, бывший зек сказал. «Тесак» погоняло. От «кума» узнал. «Тесак» с главным вертухаем водку хлещут и девок в баню возят в Затоболовку. Проболтался, видно, «кум» под градусами… — Сугробин сорвался на крик. — Я ж сам не в горкоме работаю. Вот Камалов нас со Штырём выбрал лично. Тот же блатной «Тесак» нам и говорил. Бухали мы у «Тесака» дома. Он рядом с «малиной» живёт. Работает электриком на базаре.

Через «кума» зоны он узнал. Зачем ему нам фуфло кидать? Вроде как «кум» лично нас хозяину рекомендовал. Вот. Так он вызвал нас, «кум», и сказал, что завтра в парке в десять утра возле тира встретитесь, мол, с человеком. Он всё скажет, что надо делать. Ну, а мы, мол, надёжно исполним. И пригрозил, чтобы мы не обломились. А то накажет.

Причём Камалов вроде не сам «кума» просил, а через кого-то из тех, кого я называл. А других «мокрушников» тоже его «шестёрки» находили. Через «кума» или блатных «паханов». Точняк. Ну, мы встретились. А Камалов это приходил или человек его — откуда нам знать? Мы его сроду не видели. Как и все почти, кто в городе живёт. Секретарь же. Шишка. Не хрен собачий. Закрытая от народа фигура, блин.

Но остальные «мокрушники» тоже все наши пацаны. Точняк. Все отсидели в «четвёрке» и хозяин колонии самых дерзких и жадных запомнил. Знает, где живут. Чуть что — переодевает солдатика в гражданское и посылает его к кому-то, к себе его приглашает.

У него они всё решают и сумму за работу назначают. Мы свою тысячу на двоих тоже у него получали. « Кум» мог бы убийц всех сдать. Но тогда и ему не жить. Грохнут камаловские «сявки». Хотя подкатиться к нему можно. Он выпить любит и баб. Подумайте, как и чего…А мы тоже не можем прийти в шалман, где все кентуются и опрос устроить, кто остальных грохнул. Засмеют и всё…

— Подумаем сами, а как же! Другого пока нет варианта. На. Пиши, — Александр подвинул Косте бумагу и ручку подкатил к пальцам. — Эту бумагу кроме меня, капитана Тихонова, он сейчас Штыря допрашивает, и начальника управления уголовки полковника Лысенко, никто не увидит. Слово офицера. А вас судить будут по явке с повинной. Свидетелей не привлекаем. Прокурор срок даст маленький, судья в приговор внесёт. Расследования ведь не было. Вы сами пришли и раскаялись. Так?

— Ну, да, — замялся Сугробин. — Я напишу про всех кроме секретаря горкома. Если его назову, то нам хоть по признанке, хоть по явке с повинной на зоне — вилы. Может, задушат. Или со шконки уронят. А то и сердечный приступ сделают. Ну, как Камалов «куму» скажет. Есть там и отрава, яд какой-то. Через сутки ласты склеиваешь. А «кум», сам понимаешь, поставщик «мокрушников», значит в доле тоже. И секретарь ему приказать может всё, кроме как самому застрелиться. Другие когда надо сделают.

— У, как серьёзно всё поставлено, — Малович стал ходить по камере. — Так ты мне все точки назвал, где «цеховики» дела делают. Но без адресов. А что они изготавливают?

— Спецодежду, — засмеялся Костя Сугробин. — Самое ходовое. Стройки забирают, больницы, формы таксистам шьют, автобусникам, железнодорожникам, даже в армию, в наши Кустанайские части форму клепают и бушлаты тёплые на зиму. Шинели точняк не делают. Но и этого ассортимента хватает. Ворованное всё сырьё. Всё потому влёт и уходит по дешевке. Официально покупать — вдвое дороже. Спецодежда изнашивается быстро. А клеймо пришивают — «Изготовлено на фабрике «Большевичка» г. Кустанай». Короче, не подкопаешься. Всё сперва и в конце через склад фабрики официально пропускают. Адреса по номерам домов я точняк не знаю, но как найти, могу нарисовать.

— Так рисуй. Вот ещё тебе лист, — Александр Павлович дал листок и закрыл глаза. Задумался. Молчал. — Во всю эту яму вдвоём с Володей прыгать нельзя. И могилки от нас не останется. Производство будем валить с Комитетом. А вот по убийствам знаем мало. Только тех, кто приказать в принципе мог. А в том же принципе это мог быть не Самойленко, а Хабибуллин. А, может, Русанов. Нет. Нам надо самих исполнителей искать. А это, бляха, проблема. С Сугробиным и Штырём просто повезло. А насчёт остальных… Сколько их? Может, каждый по одному грохнул. А, может, один — всех по очереди. Да…

— Ладно, Костя. Всё на сегодня. Иди в камеру, — он крикнул конвой и Сугробина увели.

С Вовой Тихоновым Малович встретился в кабинете. Информация у обоих была одинаковая. Тихонов меру наказания Штырю пересказал так же, как Александр попросил. Урке как и Косте этот вариант понравился и он тоже сдал всех, кроме Камалова и конкретных убийц. Не написал. Сказал, что их не знает. Да и пожить ещё не хило. Рано ещё на два метра под грунт.

— Но этого быть не может, — горячился Тихонов. — Блатные со своими всегда делятся. Кого, когда и как. Для форса бандитского. Это мы с тобой не можем их раскатать. А блатные сами себе сроков не дают и под «вышку» не подводят.

— Давай по домам. Думать будем по отдельности. А завтра вместе. Может, и полковника подключим. Но следакам пацанов не отдадим, пока хоть пару убийц не назовут. А они всех их точно знают. Будем колоть до седьмого пота, — вздохнул Малович.

Был конец дня двенадцатого апреля. В городе не слышно стало гармоней и баянов, как десять лет назад, но пьяных по главной улице и в парке гуляло много. Проспект Ленина, гордо переименованный два года назад из узкой улицы, утыканной сверху города вниз, от вокзала до Тобола, ясенями, тополями, берёзами, соснами и елями да разными видами акации, был с обеих сторон дороги украшен плакатами, фанерной серебристой ракетой, направленной носом в космос. На плакатах написали лозунги, прославляющие страну, завоевавшую космос, и поместили большие фотографии всех космонавтов, летавших до семидесятого года.

— Слышь, Шура, а ты кого кроме Гагарина, Титова, Николаева, Терешковой, Поповича и Быковского помнишь? — удивлёно спросил Тихонов. — Я, блин, никого больше. Охренеть! Космонавтов, героев не помню всех! Позорник!

— Двадцать два человека уже, Вова, летало. Последнего помню. В прошлом году, в июне, Севастьянов летал. Виталий. А в шестьдесят пятом Леонов Алексей. Запомнил как-то. Остальных знаю, как и ты. Столько же. В обычное дело превращаются подвиги. В работу. Вот то, что мы делаем, не подвиги же? Нет. Работа. А когда уголовный сыск только придумали, первые оперативники подвиги совершали. Никто до них так не умел.

— Может-таки выпьем за подвиги космонавтов по соточке? — предложил не назойливо Тихонов.

Они зашли в кафе «Колос», самое уютное в центре города, и просидели там до десяти вечера. Чокались с незнакомыми, которые тоже праздновали день космонавтики. Людей набралось много. Пели песни « Я верю, друзья, караваны ракет помчат нас…» и « Знаете, каким он парнем был!» Орали все на пределе голосовых связок, громко били стаканами об стаканы, кричали — «Космонавтам — ура!» и так много курили, что в десять часов, задолго до закрытия кафе некурящий Шура обалдел и вытащил друга на улицу. Они купили возле парка двенадцать гвоздик в киоске «цветы» и с любовью разложили их перед плакатом с фотографией Гагарина.

— Честь имею! — сказали оба и разошлись по домам.

— Саша! — попросила Зина после ужина. — Ты мне утюг сделай. Завтра у Виталика общегородской слёт юных техников. Я всё ему постирала, а утюг не нагревается. Витальке боюсь давать, хоть он и техник. Ещё шарахнет током.

— Виталя, утюг тащи, — крикнул Александр Павлович. — И рядом садись. Смотри внимательно.

Он разобрал прибор и сразу увидел, что спираль, которая от минуса идет, сгорела. Пошел во двор с фонариком и в сарае нашел проволоку такого же сечения. Принёс в дом и на целой спирали посчитал витки.

— Одиннадцать витков Виталик. Нужно накрутить столько же и такого же диаметра. Тогда сопротивление будет одинаковое и всё заработает. Дошло?

-Угу, — кивнул немногословный сын.

Малович притащил из своей комнаты пять карандашей разной толщины и три авторучки. Каждый сунул в целую спираль.

— Вот на этот карандаш будем накручивать.

— Дай я сам попробую, — попросил сын так жалобно, что Шура подумал чуток и отдал ему проволоку с карандашом.

— Туго наматывай и расстояние между витками пусть будет половина сантиметра. На целую спираль гляди.

Виталик пыхтел. Подносил карандаш с витками к несгоревшей спирали, даже на свет глядел и в конце принёс линейку, замерил расстояние между кольцами. Получилось правильно.

— Ну, теперь по длине сделай спирали одинаковыми, — Малович улыбался. — Обычными ножницами отрежь и под болты вставляй. Вот отвёртка. Прикручивай, когда отрежешь.

Ещё минут через двадцать Виталик затянул последний винт на корпусе и воткнул вилку в розетку. Утюг быстро нагрелся.

— Зин! — крикнул Малович. — Сын отремонтировал. Я только проволоку нашел. Так что, если меня шлёпнут на задании, мастер у тебя дома есть. Он и остальное научится ремонтировать. Да, сын?

— Ну, — кивнул Виталик. — Нас же в кружке техническом тоже учат. Правда, ты лучше объясняешь.

Позвонил Тихонов.

— Я придумал! — закричал он нервно. — Мы про Иванова забыли. Надо не допрашивать его, а по-хорошему за рюмочкой потолковать. Он почти всех знает. Может и тех, кто остальных убил. Или кто приказал. А будем знать его, то и где искать убийцу из него выбьем. А?

— А он где, Иванов? — насторожился Александр Павлович.

— Так я его два дня назад домой отпустил. Следствию он не нужен. Справку судмедэкспертизы с его паранойей я следаку передал. Он дело закрыл.

— Адрес Иванова знаешь? — закричал Малович. — Быстро на мотоцикл и к нему. И я выезжаю.

— Ты хоть ночевать приедешь? — Зина села на стул перед дверью. — Вот дал бог работёнку тебе. Вот почему милиционеры часто с женами разводятся.

— Что, тоже хочешь? — серьёзно спросил муж.

— Да ещё чего?! — засмеялась Зина. — Побегаешь ещё пару лет, а там повесят тебе две больших звезды и сядешь в кресло Лысенко для начала. Будешь работать с восьми до пяти. А потом и повыше потянут. Ты ж уникум. А я подожду. У меня самой в больнице — не сахар. Кровь, гной, кишки, вывернутые наружу. Хирургам всяких привозят. Ладно, езжай.

Подлетели Шура с Володей к дому Иванова одновременно. Тишина вокруг застыла такая, будто на окраину города набросили сверху огромную пуховую подушку. Даже собаки лаяли так, будто во рту у каждой было по кляпу.

— Свет не горит, — прошептал Тихонов. — Побежали.

Крупный как слонёнок Иванов лежал на середине комнаты лицом вниз. Руки он вытянул вперед. В правой была зажата ножка от табуретки. Сама синяя табуретка, разбитая в щепки, заполнила частями всю комнату. Тело утонуло в луже крови, которая уже начала сворачиваться.

— Вот же, падла! — неизвестно о ком выразился Александр. — Эх ты ж, мля!

Нельзя, Вова, было его отпускать. Сидел бы ещё месяц-два у нас, мог пожить ещё. Та же картина серии убийств. Он ведь из команды ихней. Через него весь учёт всего шел. «Левого и правого». Где теперь искать «чёрную» бухгалтерию?

— Это его те же люди убили. — Шепотом сказал Тихонов. — И приговорили те же, кто и остальных приказал убрать. Надо на «малинах» шмон как бы плановый делать и высматривать раненых. Иванов об кого-то табуретку в клочья разнёс.

— Звони нашим. Пусть на труп выезжают. Адрес — Чкалова, тридцать шесть. А насчёт шмона — дельная мысль. В больницу раненый не пойдёт. Значит, может засветиться «на хазе».

Малович сел на порог. Обнял голову руками и стал раскачиваться вперёд-назад. Они дождались судмедэкспертов и труповозку. Потом поехали каждый к себе. С Тихоновым Александру Павловичу говорить не хотелось.

Он ехал медленно и думал. У него впервые за много лет мелькнула странная мысль, которая ещё ни разу не трогала его голову. Мысль была о том, что оставшиеся пять убийств он никогда не раскроет.

Тут всё смешалось в такую крутую кашу, что в горячем виде её не съешь, а когда она остынет — черт её знает. Не было ни единой нитки, за которую можно было потянуть, чтобы размотать весь клубок. Он остановил мотоцикл за квартал от дома. Уронил голову на руль и начал снова по зёрнышку выклёвывать из мозга все нюансы, детали, слова чужие, на которые сразу не обратил внимания. И через полчаса вспомнил. Иванов говорил, что знает, кто застрелил экспедитора «спецторга», который снабжал цеха современными зарубежными приборами, устройствами и оборудованием.

И что фамилию стрелка он записал на память и всякий случай как экспедитора, чтобы не было подозрений, в реестр по приёму насадок для швейных машин, которые делают вышивку по разложенному на ткань трафарету. В том же месте он хранил и «закрытые» данные о подлинных поступлениях сырья и передаче готовой продукции. Но где он их прятал? Надо думать.

Малович приехал домой, лёг одетым на диван, Зина укрыла его шерстяным пледом. Она ничего не спрашивала. Она всё считала с лица мужа.

— Да. Это единственный путь, по которому можно потом дальше двигать дело, — это была последняя мысль. Он уснул и сразу же увидел сон, в котором здоровенный преступник с ружьём прятался за деревом. Тихонов его отвлекал дурацкими командами типа «брось оружие», а сам Малович уже подбирался к стрелку сзади.

— Ты чего так кричишь? — разбудила его Зина. — Кошмар приснился? Дать валерьянки?

— Я их всё равно поймаю, — прошептал Александр Павлович. — Завтра я найду тайник Иванова и потом всех поймаю.

— Да, конечно, поймаешь, — жена подложила на валик дивана подушку. — Когда такое было, чтобы ты, да не поймал преступника?

Малович снова задремал, вспоминая попутно, что ведь и вправду никогда ещё такого не было, чтобы он бандита не «приземлил».

— Ну, так и начинать обломы не фиг! — сказал он вслух и утонул в мире снов. На этот раз добрых и светлых.