Как я обстрелял Соединенные Штаты Америки

Станислав Аверков, 2015

В книге «Как я обстрелял Соединенные Штаты Америки» рассказано о особо секретных в советское время разработках удивительных видов советских ракетных вооружений. Материал представлен в авторской редакции!

Глава I. Как я обстрелял Соединенные Штаты Америки на ее Западном побережье

1. Как зарождался «частично орбитальный бомбардировщик»

В далеком 1966 году, мне довелось впервые осознать величие евроазиатского степного простора. Где еще можно найти на Земном шаре степь, раскинувшуюся на многие тысячи километров от устья Дуная с Карпатскими горами и почти до Великой Китайской стены?

Наш авиалайнер вылетел из Днепропетровска, чтобы «сразиться» с Великой Степью. Это просто сказать — вылетел! А что было перед этим?

Будни есть будни. У кого они цветные, у кого — серые. У меня тогда все переплелось.

Любая ракета — сложнейший проект. Но если наша ракета согласно нашим задумкам планировалась быть не только межконтинентальной, но еще и «супермежконтинентальной», то всем ее создателям пришлось «попотеть» в полную силу.

Американцы узнали о нашей суперракете через два года после начала ее испытаний и назвали ее FOBS, то есть «частично орбитальный бомбардировщик»!

«Что-то заумно переборщили американцы в названии FOBS?» — спросите вы.

Но такой уж была заумной наша ракета! И все потому, что она должна была превратить разрекламированную американцами их противоракетную оборону в груду металлолома.

В то время американцы предполагали, что наши межконтинентальные ракеты могут достигнуть США по кратчайшему расстоянию — через Северный полюс. Поэтому они выстроили свою противоракетную оборону на Аляске и в Канаде. Наши ученые мужи нашли выход из положения, чтобы перехитрить их.

Наша новая ракета была задумана с невиданным свойством — она должна была стать орбитальной!

Итак, по задумке наших проектантов, первые две ступени «нашего ракетного бомбардировщика» должны были вывести на околоземную орбиту третью часть ракеты, состоящую из «головы» с ядерным зарядом, приборным отсеком и тормозной двигательной установкой. Летя по орбите, третья часть ракеты, приближаясь к цели, должна была сойти с орбиты, затормозившись двигательной установкой и, спустившись с орбиты, поразить цель. Дальность нашей ракеты могла достигать почти сорок тысяч километров. Иными словами, она могла разгромить в США цель, зайдя на нее с Южного полюса. С южной стороны американцы были беззащитны. Вот из-за такого необычного свойства наша ракета смогла получить у американцев такое непривычное название — не просто «бомбардировщика, а «частично орбитального»! Ведь наша ракеты не должна была облететь Земной шар, совершив один полный оборот вокруг него, а только часть его, не нарушив при этом международный договор о не выведении в космос ядерного оружия. Вот такими были хитрыми советские ракетостроители!

Мои будни были загружены подготовкой технических заданий на разработку смежными конструкторскими организациями системы управления для «изделия 8К69» и ее отдельных элементов. В секретной документации наша орбитальная ракета именовалась, как «Р-36 — Орб», по заводской технической документации — «изделие 8К69».

Смежниками были харьковское Конструкторское Бюро Электроприборостроения (КБ ЭП или п/я А-7160). и московский Научно-Исследовательский Институт Командных Приборов (НИИ 944 или п/я А-3697, или НИИ КП — что только не придумывали у нас в стране, чтобы сбить с толку потенциального противника). Эти конструкторские организации были самыми главными в разработке системы управления. У них были десятки своих смежников.

Когда харьковчане прислали разработанный ими эскизный проект системы управления для 8К69, надо было его изучить, проанализировать: все ли наши требования учтены в нем…

Я не собираюсь выкладывать все подробности создания ракеты 8К69. Но как же умолчать о многочисленных технических совещаниях с представителями многочисленных организаций — разработчиков систем и узлов 8К69 по спорным вопросам, о дневных и ночных утрясаниях отклонений от документации при реализации нашего проекта в цехах нашего ракетного завода.

На Совете главных конструкторов всех принимавших участие в разработке 8К69 организаций решались наиболее острые вопросы создания 8К69. На эти Советы съезжались руководители всех КБ, НИИ, академий, заводов. Для Советов необходимо было готовить многочисленные проекты постановлений… И все это ложилось на плечи нас, инженеров, в том числе и молодых специалистов.

Но были такие вопросы, о которых стоит вспомнить. Например, один из изготовителей прислал на наш ракетный завод узел, позабыв дополнить его крепежными деталями. Вроде бы пустячок, но как без них установить его на ракете? Пришлось по секретной в-ч связи выругать растяп. Те срочно прислали своего представителя с извинениями.

Или электрические кабели из Харькова оказались не новой, а старой распайки.

Текучка переплеталась с глобальными огрехами.

Например, наши специалисты усомнились в возможности выполнения заданной в тактико-технических требованиях министерства обороны величине массы доставляемого к цели боевого заряда. Решили еще раз просчитать возможности «орбиталки».

Они оказались ниже оговоренных в ТТТ. Причина — превышение ракетой допустимого веса из-за ряда допущенных отклонений в процессе изготовления ракеты на заводе. Кто виноват? Конечно, конструкторы. Мы сами санкционировали отклонения в цехах!

Поэтому чтобы вывести третью ступень на расчетную орбиту с требуемым весом, надо было в срочном порядке придумывать способы снижения веса конструкции «орбитального бомбардировщика». Вначале над этим ломали головы теоретики. Потом они объединились с конструкторами. Вместе пришли к выводу, что выявленный недостаток в весе можно было бы ликвидировать за счет изменения технологии покраски корпусов ступеней ракеты. Слишком толстый слой краски наносится на ракетные баки. Он мог бы быть втрое тоньше. Выигрыш при этом — сотня килограммов. То есть в полете вместо этой сотни килограммов можно увеличить вес ядерного заряда. Был подготовлен приказ об изменении технологии покраски.

И тут же возник новый вопрос: что делать с уже изготовленными ракетами? Скоблить? Ну и ну! Скоблить никто не стал, но историю эту долго рассказывали, как анекдот…

Но все это уже осталось позади. Ракета была испытана на стенде в сборочном цехе. Тогда в сборочном цехе она казалась мне верхом совершенства. Даже великолепно красивой. Ее классические формы да плюс белая окраска напоминали мне что-то древнеримское или древнегреческое. Например, одну из колонн древнегреческого храма.

Но заводские испытания закончены! Пора было отправлять наше самое совершенное изделие в мире (как нам казалось) на полигон.

Однако неожиданно меня срочно вызвали в сборочный цех. Оказывается, во время последнего осмотра ракеты было обнаружено никем не предсказуемое, несуразное происшествие, которое не лезло ни в какие рамки!

Кто бы мог подумать, что виной тому могла оказаться обыкновенная кошка, жившая в сборочном цехе. Ее обязанностью было своим запахом предупреждать появление в цехе мелких существ. Они, то есть мыши или крысы, в принципе могли бы перегрызть в цехе электрические кабели. Несмотря на то, что на заводе были предусмотрены самые современные способы защиты кабелей от грызунов, но сборщики ракеты перестарались и завели в цехе кошку. А она не нашла лучшего места, чем один из отсеков ракеты, чтобы родить там котят. Работники цеха были в шоке: неужели их любимица привела в негодность «частично орбитальный бомбардировщик»?

Пришлось провести дополнительные испытания ракеты, чтобы убедиться, что ракета не повреждена. Заводские юмористы сразу же определили: не только человек, но четвероногие тоже горят желанием побывать в космосе и даже не только сами, но и со своим потомством!

Начальство же оценило случившееся, как не доброе предзнаменование!

Наконец-то, ракетные ступени — все в белом (белый цвет означал, что наше изделие не боевое, а предназначено для летно-конструкторских испытаний) было готово к дальнейшим «экзекуциям».

Весь коллектив КБ и завода вздохнул, когда ракетные ступени погрузили в железнодорожные вагоны и отправили на полигон в в/ч 11284. Ныне это Байконур.

В те дни в моей голове вертелись мысли: когда же командируют на полигон и меня? Работаю уже три года, освоил систему управления «машиной» (в разговорах мы не употребляли слова «ракета», только — «машина» или «изделие»)! А меня все еще считают молодым спецом! Пора уже и мне принять участие на полигоне в испытательских буднях!..

Наше КБ заплатило железнодорожникам изрядную сумму, чтобы ракетный состав не простаивал на станциях, а был доставлен на полигон экспрессом. Он прибыл на полигон в конце 1965 года. Там с 8К69 возились, как с новорожденным ребенком. Проверяли все конструкционные узлы и системы. Вдруг, во время транспортировки по железной дороге от удара при состыковке вагонов на ракете образовалась вмятина? Или в одном из электрических разъемов нарушилась пайка? Но могли быть и другие, более существенные причины для треволнений. Не исключено, что у «новорожденной машины» могли быть обнаружены на полигоне недоделки из-за неучтенностей каких либо моментов при проектировании «изделия». Не исключено — это не означает, что они произойдут. Но чем черт не шутит… Если они где-то и притаились, то их можно было бы обнаружить на полигоне при совместном функционировании всех систем ракеты в монтажно-испытательном корпусе (МИКе). Последнее место выявления недоделок — это стартовая позиция.

В середине декабря 1965 года «частично орбитальный бомбардировщик» был установлен на стартовой позиции в вертикальном положении. Снова были проведены проверки. Затем началась заправка ракетных баков ракетным топливом.

Как сообщили с полигона, без «неучтенности» в «частично орбитальном бомбардировщике» не обошлось. Она проявила свое коварство при заправке «машины». По технологии заправки горючее должно было поступать в бак, заполненный азотом. Но в магистрали поступления в бак азота обнаружилась его утечка. При ликвидация азотной утечки произошло срабатывание клапана магистрали горючего. Он открылся — и через него горючее пролилось на стартовый бетон. Начался пожар.

Ракетная техника — опасная штука. Особенно при испытаниях ракет, превращенных из задумок в металл. На то они и испытания, чтобы выявить все собственные «грехи» — проектировочные, конструкторские, заводские. Хорошо, что обошлось в декабре 1965 года без жертв. Да и при всех последующих испытаниях 8К69 человеческих жертв не было!

После доработки системы заправки «изделия» азотом продолжились испытания последующей ракеты в феврале 1966 года. Но они закончились на полигоне опять же с «вывихом». Был доработан и этот «вывих». В середине марта привезли на полигон очередную «машину». Ее готовили к пуску особенно тщательно. Но завершить ее подготовку к пуску до майских праздников не удалось. Работу прервали, испытатели вернулись в родные края. Прилетел и представитель нашего отдела Сережа Ясенев. Я стал расспрашивать его о полигоне, о МИКе и о многом другом.

Перед майскими праздниками начальник моего отдела Иосиф Менделевич Игдалов заявил на совещании в своем кабинете: «Ты, Станислав, горячий молодой специалист. Рвешься в бой! Ну что ж, твоя мечта может воплотиться в жизнь! После майских праздников на полигоне должен состояться пуск нашего «изделия». В нем будешь участвовать ты! Заменишь там Сергея Ясенева. Сережа провел там четыре первых месяца этого года. На своей шкуре ощутил все «прелести» полигонной жизни. В апреле подготовил «машину» к пуску. За что и получил добавочный коэффициент к зарплате. (за вредные условия работы на полигоне наша зарплата увеличивалась в соответствии с размерами вредности). Теперь просится дать возможность ему порадовать семью самим собой. А ты уже созрел для полигонный будней».

Праздничные дни пролетели удивительно быстро: первомайская демонстрация, чествование героев Великой отечественной войны, туристский поход за город…

10 мая 1966 года я собрал сумку, проверил паспорт, командировочное удостоверение, справку о допуске к секретным работам. Вечером побежал через Комсомольскую балку к Центральной проходной нашего ракетного завода, который в народе именовали автомобильным. Там уже собралась толпа. Удивился, неужели все уважающие себя специалисты КБ и завода собрались на полигон? Подошли автобусы. Но почему их так мало? Как же все собравшиеся смогут поместиться в них? Толпа начала штурмовать их. Я, опередив кое кого, протиснулся в автобус. Наши сотрудники стояли даже в проходе, тесно прижавшись друг к другу. Увидев, как я работаю локтями, закричали:

— Ты что, спешишь поперек батьки в казахстанское пекло? Ты, Стас, что, в первый раз летишь? Так тебе надо улепетывать домой, чаек попивать! Всех самолет не заберет. Улетят самые — самые нужные!

Я подумал: «Ох эта табель о рангах — кто нужен, кто нет! Авось прорвусь. Улечу даже в самолетном туалете!».

Была полночь, но в днепропетровском аэропорту чувствовалась нервозная обстановка. Оказалось, что в АН-24 может разместиться не более сорока человек, а желающих более сотни. Каждый пытался доказать другим, что без него испытания сорвутся, что без него «машина» не взлетит! Наш стюард — бортпроводник Михаил Чекодаев пытался образумить толпу! Но она ни в какую! Прибыл технический руководитель испытаний Михаил Иванович Галась, стал зачитывать список вылетающих. Произнес мою фамилию и спросил:

— Это тот, кто вместо Ясенева? Ты у него узнал все особенности вашей совместной работы на полигоне?

— Он мне все рассказал.

— Проходи на посадку в самолет!

Я с гордым видом отошел к группе избранных.

Не включенные в список стали громко протестовать — если они улетят не сейчас, а следующим рейсом через пару дней, то испытания провалятся в тартарары!

Я стоял с видом отмеченного всевышним и наблюдал, как специалисты нашего ракетостроительного КБ рвутся на работу! Где это видно в капиталистических странах, там работники — это рабочее быдло, а у нас, в СССР, труд — это почетная обязанность!

Спецы метали громы и молнии, но меня это уже не касалось, ведь я ныне был привилегированной персоной!

Прорвавшиеся на летное поле пытались пробраться в АН-24 через грузовой люк. Они надеялись, что в полете, когда их обнаружат, не выбросят же за борт! Трое «заказчиков» (представители военного ведомства — военпреды) в офицерской форме (у нас в КБ они носили цивильную одежду и тем самым не отличались от сотрудников КБ), размахивая бутылкой вина, попытались договориться с бортпроводником-стюардом Чекодаевым, чтобы спрятал их в туалете, но он был неумолим. Тогда они решились на отчаянный шаг. Подбежали к авиамотору АН-24 и стали удерживать его за лопасть. Кто-то из этой троицы закричал:

— Недоумки, без нас не улетите! Думаете без нас, военпредов, легко скроете свои огрехи? Все равно найдем!

И навалились на лопасть винта, чтобы с похмелья не свалиться на бетон. Галась появился на самолетном трапе:

— Если не дадите взлететь, пошлю с борта самолета радиограмму главкому ракетных войск стратегического назначения, чтобы уволил вас за безобразие! Немедленно отпустите лопасть винта!

В ответ закричали:

— Вы что, нам угрожать! Вчера праздник Победы был или не был?

— Вы записаны на второй рейс! Протрезвейте дома рассольчиком!

Двое отпустили лопасть. А третий, самый молодой с лейтенантскими погонами лег на шасси:

— Вы разрушаете семью! Я с молодой женой простился еще позавчера! Если к утру вернусь хмельной к жене, она меня выгонит и подаст на развод! Вы не имеете права разрушать семейный очаг!

Галась рассмеялся и рассмеялись все, кто был на летном поле:

— Михаил Иванович, заберите этого, непутевого ловеласа!

Любителя амурных похождений втащили в «Аннушку». Она вырулила на взлетную полосу.

Вот таким был мой первый вылет на Байконур. В салоне «Аннушки» избранные раскрепостились. Кто достал из сумки сало, кто горилку. Позвали «зайцев» из хвостового отсека. Чекодаев заглянул в туалет. Там сном праведника спал лейтенант, скорее всего, впервые изменивший после свадьбы жене.

Еще раз поздравили мы — коллеги друг друга с прошедшим праздниками. В праздничное настроение вмешался Чекодаев:

— Не расслабляться! Кругом гроза! Циклон накрыл почти всю европейскую часть СССР! Будем прорываться в Азию по окраине циклона! По моей команде всем пристегивать ремни!

Я заглянул в иллюминатор. Над тучами висела Луна. Под нами тучи вспыхивали грозовыми разрядами. Самолет трясло, как будто мы ехали по булыжной мостовой. Чтобы успокоится, я вытащил из сумки книгу Льва Гумилева «Древняя Русь и Великая Степь». Первая же страница захватила меня: «Еще на первом курсе истфака автору пришла в голову мысль заполнить лакуну во Всемирной истории, написав историю народов, живших между культурными регионами: Западной Европой, Ближним Востоком и Китаем (Дальнем Востоком), то есть в Великой Степи». От чтива оторвал энергичный голос Чекодаева:

— Пролетели Донецк, под нами Ростов, посадка в Минеральных Водах.

Над Минводами ветер с кавказских вершин разогнал облака. В лужах на асфальте отражались аэропортовские огни. Чекодаев заявил: «Экипаж далее не готов продолжать наш спецрейс пока над Каспием окончательно не прояснится. Всем покинуть салон».

Я вышел из здания аэропорта. В руках том Гумилева. На востоке заалела узкая полоска над горизонтом. В ту минуту мне показалось, что Великая Степь от устья Дуная и Карпат до Великой Китайской стены заключила меня в свои объятия. Свежий горный ветер с окраины Степи ворвался в мое тело. И мне представилось, как наши предки из Великой Степи проходят мимо меня чередой. Но фантазию прервал Чекодаев:

— Вот ты где спрятался! Ловишь рассветные мгновения! Я сам, будто древний язычник, готов возносить хвалу рассвету и богу Солнца Яриле. Но возможность такая выпадает редко. Не была бы гроза, не залетели бы мы на Кавказ, не появилась бы возможность любоваться рождением нашего светилы!

А далее был полет через Каспийское море. Вслед за ним под крылом «Аннушки» распростерлось безлюдное пространство. В иллюминатор можно было разглядеть, как под нами в важном спокойствии появлялись и исчезали белые пятна солончаков, их сменяли гряды желтых бугров. И вдруг в степи возникли скопления сайгаков. Кто-то из наших воскликнул:

— Эх, пальнуть бы из ружьишка?

2. Байконур встретил новичка космическим запуском

Минут через двадцать промелькнула, ослепляя солнечными брызгами, лента Сыр-Дарьи. «Аннушка» приземлилась в аэропорту Крайнем. Солдатики ворвались в салон вместе с потоком солнечного света. Быстрая проверка паспортов и командировочных удостоверений. И вот я ступил на ступеньку трапа.

— Так это и есть сердце Великой Степи? — успел вымолвить я, как меня обожгло ее дыхание. Как будто сорок доменных печей накинулись на меня и принялись выплавлять из моего организма все соки. Кто-то из встречавших нас военных, почувствовав мое состояние, поддержал меня:

— Прибывшие впервые в сердце Степи в середине мая, не редко теряют сознание. Но сегодня только тридцать восемь градусов по Цельсию. Совсем недавно отцвели тюльпаны. Будьте мужественным, настоящая жара еще впереди!

«Ну что ж, сам напросился в печь, надо привыкать к ее жару», — подумал я и поблагодарил поддержавшего меня лейтенанта.

— Юрий Балакин, — представился он и протянул мне флягу с мутной жидкостью, — у нас везде такая вода. У нас все ее кипятят. В моей фляге она тоже кипяченая. Так что пейте, не бойтесь. Бациллы уничтожены. До сорок третьей площадки доберетесь в автобусе с помощью моей фляги, а там акклиматизируетесь.

— А как же вы?

— Я поеду вместе с вами, днепропетровцами. Буду вместе с вами готовить к старту вашу ракету как представитель одного из отделов управления штаба нашего полигона.

За окном автобуса мелькали удручающие километры за километрами. Картина не менялась — одна и та же желто-серая равнина. Полупустынная. Изредка появлялись безлистные кустики, за ними ровные, как столы, участки красной глины и снова серые былинки, опаленные солнцем.

Вдруг автобус остановился. Возле него появился военный патруль. Из автобуса выскочили наши сотрудники, стали возмущаться:

— Зачем остановили? Неужели на тридцать первой площадке работа? Так мы поворачиваем направо, на сорок третью. До нее километров пять. Успеем доехать до гостиницы.

— У нас приказ никого не пропускать и на тридцать первую, и на сорок третью. Все население этих площадок уже эвакуировано. Оставайтесь здесь до особого указания.

— А когда поступит это особое указание? — спросили мои коллеги — «промышленники» офицера с красной повязкой.

— Нам не докладывают. Когда улетит, тогда и поедете.

— О чем не докладывают? — спросил я одного из наших сотрудников Эдуарда Компанийца. — Что улетит?

— Стас, да ты первый раз на полигоне? Смотри вперед и примечай. Видишь на возвышении желто-красные строения? Это площадка 32 — монтажно-испытательная, чуть левее площадка 31 — стартовая. К ним уходит шоссе. На нашу 43-я от шоссе ответвление вправо. Туда мы и направляемся. Но ты нацель свой взор на 31-ую. Увидишь что-то необыкновенное.

Прошли минут двадцать ожидания. С непривычки в горле пересохло, мучила жажда. Но я не отводил глаз и от 31-ой, и от 32-й площадок, расположившихся километрах в двух на пригорке. Что за диковинка покажется оттуда?

И вдруг из-за 31-ой неожиданно вынырнула звездочка и понеслась в знойном белесом небе в сторону 43-ей площадки. И сразу же грохот сотряс и степь, и автобус, и мои барабанные перепонки.

— Что это? — спросил я Эдика.

Тот улыбнулся:

— Полигон приветствует тебя ракетным запуском! Это же королевская «семерка». Может быть, мы присутствуем при выведении на орбиту космонавта! Потерпи до гостиницы. Там все узнаем…

43-я площадка оказалась небольшим поселком — несколько гостиниц, общежития для офицеров и работников столовых, столовые, солдатские казармы, котельная, железнодорожная станция, которой заканчивался более чем шестидесятикилометровый железнодорожный путь от штабного городка и ответвления от станции Тюра-Там, находившейся на железнодорожной магистрали Москва — Ташкент и Алма-Ата.

Как только были распределены номера в гостинице под громким названием «Люкс», прилетевшие были вызваны на совещание на площадку 42. Небольшое двухэтажное здание, где размещался штаб нашей воинской части 14333, было более чем скромным. Удивляли лишь несколько молодых тополей по его периметру. На втором этаже был кабинет с табличкой на двери «Главный конструктор М.К. Янгель». Кабинет тоже не отличался помпезностью — сугубо рабочая комната. В ней собрались наши кабэвцы, заводчане, представители смежных организаций, прилетевшие из разных городов СССР. Совещание открыл технический руководитель испытаний 8К69 Михаил Иванович Галась:

— Прежде всего давайте поздравим королевцев с успешным выведением на околоземную орбиту нового космического аппарата. Свидетелями этого очередного космического успеха страны были все мы, здесь собравшиеся. Среди нас находится тот, кто впервые прилетел на полигон, — Михаил Иванович указал на меня, — новичок на полигоне да еще и с успешным космическим запуском — это хороший признак для всех нас. Будем надеяться, что и наша ракета будет успешно отработана и займет достойное место в деле защиты отечества. Пожелаем дальнейших успехов королевцам. А теперь за работу. У кого есть вопросы?

Поднялся заместитель Галася по испытаниям 8К69 Михальцов:

— График продолжения работ после праздников был согласован еще в конце апреля. Есть ли у наших смежников дополнения к графику?

— Вроде бы мы отработали на полигоне почти все еще до майских торжеств. Не только отработали, но и каждый прибор и узел прощупали. Непременно мы должны на этом пуске доказать, что наше «изделие» работоспособно, — эти слова представителя харьковского КБ Электроприборостроения Леонтия Михайловича Бондаренко вызвали одобрение у всех.

3. Каким прекрасным был старт и полет моей первой ракеты!

Ракету вывезли из монтажно-испытательного корпуса на наземный старт, установили в вертикальное положение. Она прекрасно просматривалась даже с расстояния в десяток километров — белая «стрела» вонзились в небо! Проверки нашего «изделия» в вертикальном положении подтвердили его готовность к запуску. Он должен был состояться после полуночи.

— Почему выбрано именно это время? — спросил я у Компанийца. И получил исчерпывающий профессиональный ответ:

— В этом пуске мы должны подтвердить работоспособность всех систем нашего «изделия». Для этого вовсе не обязательно, чтобы оно обогнуло нашу планету и попало в свой собственный старт. По составленной нашим баллистическим отделом программе наш космический аппарат должен выйти на орбиту и тут же затормозиться, чтобы попасть в цель на Камчатском полигоне.

— Чтобы не поднимать лишнего шума за рубежом? — попытался я понять намерения наших баллистиков.

— Конечно, американцы поднимут шум, если засекут своими локаторами нашу головную часть на орбите. Но этого не произойдет, так как мы решили, чтобы при этом запуске наша ракета находилась на орбите только над Советским Союзом. То есть укоротили орбиту и стреляем всего лишь на Камчатку, — Эдик посмотрел на часы, — уже полночь, пора выходить из гостиницы на степной простор.

Белая «стрела», освещенная прожекторами, великолепно смотрелась на фоне звезд. Мы сверили часы. Эдик воскликнул:

— Пуск!

И через мгновение «стрела» исчезла в клубах дыма. Я успел лишь произнести:

Неужели снова авария! — как из черных клубов дыма вынырнула белая стрела с огненным факелом, прочертила ночное небо и превратилась в звезду. Мы помчались на рядом находившийся ИП. У меня колотилось сердце, а в голове было одно родившееся в этот миг заклинание:

— Лети, лети родимая без сучка и задоринки!

На Измерительном Пункте (ИПе) из динамика звучало: «Полет первой ступени — нормальный, двигатели работают устойчиво, программа тангажа отработана нормально, есть разделение ступеней, двигатели второй ступени работают нормально, норма, норма, норма…». Как это было приятно слышать! Осталось дождаться сообщения с Камчатки, подтверждающее, что там зарегистрировали попадание нашей боевой головной части в цель.

На ИПе заседала Государственная Комиссия. В том же помещении находились почти все испытатели. Все замерли в ожидании сообщения с Камчатского полигона «Кура». Но сведений с Камчатки не поступало! Прошел час, другой. Председатель Государственной Комиссии заместитель начальника Военной Академии имени Ф.Э. Дзержинского генерал-лейтенант Ф.П. Тонких заявил:

— На этот раз все сложилось, как будто, удачно. Ступени отработали успешно. Плохо, что нет сообщений с «Куры». Но там на границе с Чукоткой свои трудности: погода неустойчивая и многое другое. Объявляю перерыв. Следующее заседание госкомиссии состоится на «десятке» в 11 часов утра. За остаток ночи и утром отдел анализа штаба уточнит по в-ч связи все, что наблюдалось на «Куре» и, конечно, доложит отклонения головной части от цели. До 11 часов все свободны.

На ИПе я разыскал лейтенанта Балакина, пригласил его в гостиницу «Люкс» отметить успех. Он отказался:

— Мне надо работать с Камчаткой! Странно, что они не прислали сообщения…

Его словам я не придал значения и побежал в «Люкс». Он «гудел», как радостный улей. Пили за удачу, за то, чтобы и последующие пуски были такими же успешными, за здоровье всех окружающих, за тех, кто не с нами.

Меня поздравляли: ты новичок на полигоне, ты принес нам удачу! Праздничное настроение требовало еще чего-то особенного.

Наша молодежная компания из разных организаций — Днепропетровска, Харькова, Москвы, Ленинграда решила встретить рассвет в Великой Степи. Солнце нового дня выползало из-за дальних лысых бугров. Его появление приветствовали радостным свистом многочисленные суслик, выбежавшие из своих многочисленных нор… Нам было радостно, весело, непринужденно…

В восемь утра автобусы, «газики» и «Волги» увезли создателей «частично орбитального бомбардировщика» за шестьдесят километров в город, где разместился штаб полигона, его многочисленные подразделения, жилые кварталы, школы, филиал Московского авиационного института, гостиницы, ресторан, столовые, универмаг, магазины… И все это называлось «десятой площадкой».

При въезде в город над контрольно-пропускным пунктом высилась гордая надпись — «Звездоград»! Миновали ее как-то обыденно, без торжественных восклицаний. Но сердце мое трепетало от гордости за причастность к великим космическим свершениям.

В штабе полигона наше праздничное настроение отступило на второй план. Вызвала удивление задержка открытия заседания Государственной Комиссии. Ее председатель генерал — лейтенант Ф.П. Тонких не выходил из отведенной для него комнаты. Вызывал к себе по очереди руководителей бригад испытателей из организаций, создавших 8К69. Долго беседовал в тайне от остальных с Галасем и его заместителем Михальцовым, а потом с харьковчаниным Бондаренко. Был уже час дня, а заседание еще не начиналось. Наконец-то в зал вышли насупившийся Федор Петрович и такой же непроницаемый начальник штабного отдела анализа испытаний ракет. Федор Петрович обвел взглядом притихших участников заседания, произнес:

— Испытания «машины» 8К69 далеки от завершения. Они сталкиваются с некоторыми особенностями, которые предстоит нам понять. И все же хочу отметить, что рассвет в конце туннеля замаячил.

Далее он предоставил слово с докладом о результатах последнего запуска начальнику отдела анализа полковнику Кауфману. Из его доклада можно было понять, что задачи, поставленные перед последним запуском, в общем выполнены, доказано, что принципиальные решения, положенные в основу разработки «машины», верны — двигатели первой и второй ступни показали свою работоспособность, система управление первой и второй ступени функционировала без перебоев, рулевые двигатели обеспечили разворот ракеты по тангажу, разделение первой и второй ступеней и отделение третьей ступени прошли во время и т. д. и т. д.

Зал возликовал! Пожатия рук, улыбки. Я увидел Юрия Балакина? Подошел к нему:

— Юра, все ликуют, а почему и ты, и генерал очень даже озабоченные. Генерал как-то загадочно, неоднозначно оценил наш запуск. Почему он не поздравил всех нас — испытателей с успехом?

Юра тактично ответил:

— Вопрос задан не по адресу. Я всего лишь лейтенант, и даже не старший лейтенант, не говоря к тому же о генеральском звании.

— Юра, но ты же верный помощник генерала, ты же из отдела анализа, приложил руку к написанию доклада своего начальника. Не может быть, чтобы у Федора Петровича не возникло что-то, что нас, «промышленников», заставляет насторожиться.

— Есть небольшая проблемка…

— Которая может вырасти в гигантскую?

— Еще раз предупреждаю — я всего лишь лейтенант.

— Не скромничай, Юра. Здесь, на полигоне у тебя великое будущее (как ни выглядели мои слова подхалимажем, но я не ошибся, через тридцать лет он стал генералом).

4. Как гром среди ясного неба

Наш разговор прервал Михальцов:

— Прошу прощения. Стас, выйдем в коридор.

Там он огорошил меня:

— Необходимо съездить на старт. Надо кое в чем разобраться!

— В чем, Алексей Андреевич? Что стряслось? Вроде бы из доклада можно понять, что для волнений нет причин? Или враги постарались влить ложку дегтя в наш успех?

— Рано еще бежать в ресторан, обмывать удачу! До праздника еще далеко. Поехали. «Волга» уже подана!

Шестьдесят километров пронеслись, как одно мгновение. Всю дорогу Михальцов молчал. Я же решил не торопить события расспросами, ведь была же какая-то веская причина, заставившая Алексея Андреевича покинуть штаб полигона и мчатся вместе со мной на отработанный прошедшей ночью старт.

На стартовой площадке было пустынно. Ничего не говорило о ночной феерии. Солдатик-контролер проверил наши пропуска, открыл стальную дверь бункера. Мы прошли по коридору, остановились перед дверью комнаты, где размещалась аппаратура для набора полетного задания и ввода его в ракету. Дверь была опечатана. Я сразу же обратил внимание на дату опечатывания — свежая. Михальцов произнес:

— Печать моя. Опечатал сразу же после старта «машины», чтобы никто не смог изменить что либо в аппаратуре после старта.

— В чем проблема, Алексей Андреевич? Неужели есть сомнения в нашем запуске? Все же была ложка дегтя?

— Стас, возможно и была! Ее надо найти, понять и ликвидировать. Поэтому мы с тобой и стоим перед этой дверью.

Михальцов открыл дверь. Подошли к стойке с аппаратурой. Она тоже была опечатана. Но дата на этой печати была иная — «26 апреля 1966 года». Михальцов задумался:

— Судя по дате опечатывания после 26 апреля к аппаратуре с введенным полетным заданием никто не прикасался и его не корректировал. Так почему же мы не попала на Камчатку? Все системы сработали безукоризненно! Но куда же мы попали? Ведь на Камчатке воронки от нашей боевой части нет!

— Как это? — меня начал бить озноб, затем бросило в жар. — А где она оказалась?

— По данным камчатского ИПа и предположениям нашего баллистика Компанийца мы перелетели Камчатку и даже Тихий океан.

— За Тихим океаном — Америка! Так мы, значит, могли обстрелять Соединенные Штаты Америки? Алексей Андреевич, что же теперь делать? Нас арестует КГБ, как врагов Родины, и расстреляет?

Я схватился за голову!

— Стас! Еще хуже! Мы вляпались в международный скандал! Нашего расстрела потребуют США!

— А если по требованию американцев нас не расстреляют, то начнется третья мировая война? — мои поджилки затряслись, выступил пот, ноги набухли и превратились в неподвижные слоновьи тумбы. Мне стало так жалко себя — такой молодой, еще не видел жизни, а меня или отправят по этапу, или пуля в лоб, а еще хуже в затылок! Конечно, «замочат» не только меня, но и всех причастных к пуску «частично орбитального бомбардировщика». Язык не поворачивался, но я все же вымолвил:

— Что делать, Алексей Андреевич? Расстрел то обеспечен?

— Зачем же паниковать. Надо разобраться, как это мог произойти несанкционированный перелет третьей ступени через Тихий океан? И куда она попала — в океан или в острова? Хотя если и в океан, все равно греха не оберешься.

После этих слов у меня отвисла челюсть. За ними последовало еще более умопомрачительное:

— Есть предположение, что наша «головка» подняла фонтан брызг на одном из пляжей Гавайских островов!

— Но ведь Гавайи — пятидесятый штат Америки! Гавайские острова — вулканические. Если наша головная часть попала в один из вулканов, то он начал извергаться? Выходит из-за меня погибли люди? Из-за меня!

— Не паникуй! Отправиться на виселицу всегда успеем!!! Давай без паники разберемся, по какой причине мы оказались преступниками? Я предполагаю, что на старте в ракету ввели одно полетное задание, а ее бортовые приборы были рассчитаны на другие.

Для читателей эта версия — заумная, она требует пояснения. Сегодня она секретности не представляет. Однако пояснение произойдет позже. А сейчас продолжим повествование.

5. Когда же меня расстреляют?

Вы когда либо находились в той ситуации, что случилась со мной? Не желаю вам подобного! Но ведь в этой ситуации оказался не я один! Мои коллеги, все наше КБ, все наши смежники, военные представители, министерство обороны и даже… Одним словом, вся страна! Все из-за одного разгильдяя! Но она об этом еще не знала! Пусть об этом она узнает сегодня, то есть полвека спустя!

— Алексей Андреевич, родненький, но ведь формирование полетного задания и его ввод в ракету происходили еще до майских праздников! Им занималось много специалистов! В то время я еще упрашивал руководство выпустить меня на полигон.

— Все это я знаю, поэтому и говорю с тобой здесь, в бункере, без свидетелей. Учу, чтобы вышел из тебя настоящий испытатель ракет. В нашем деле нет мелочей. Каждый недосмотр может обернуться трагедией! После майских праздников комиссия по вводу полетного задания должна была вторично проверить не только то, что было введено ранее, но и соответствие полетного задания серии приборов. Проверкой ввода полетного задания в ракету должны были заниматься семеро: ты, как представитель кураторского отдела по системе управления, я, как заместитель технического руководителя испытаниями, создатели системы управления из Харькова, разработчики командных приборов из Москвы, представители заказчика, то есть министерства обороны, ведущий НИИ-4 министерства обороны, отдел анализа штаба полигона. Они, конечно, упустили из виду, что у нашей ракеты есть очень маленькая особенность…. Ты еще цыпленок в среде испытателей. Но надеюсь, что после всего случившегося из тебя вырастит настоящий боевой петух!

— Так что же теперь делать? Всех нас расстреляют?

— Да, ситуация непростая, есть над чем поразмыслить.

Со старта возвращались молча. Да и о чем говорить, если и так все ясно: я сотворил международный скандал. Неужели на носу третья мировая бойня? Перед гостиницей меня хватил озноб, стала бить дрожь.

— Алексей Андреевич, скажите, за мной скоро придут?

— Не буди лихо, пока оно тихо…

…Из Днепропетровска по вч-связи меня срочно вызвал Игдалов:

— Станислав! — далее последовали матюки, а после них обычная речь, — Крепись, Стас! В замазке оказались не только мы с тобой! А еще пол дюжины организаций. Михальцов оказался прав. Харьковчане сварганили такую систему управления, что нужна поллитра, чтобы усвоить все ее тонкости. Ты должен проникнуть в суть «поллитры»! Отследи все действия харьковчан! Чтобы они не свалили всю вину на нас.

— Иосиф Менделевич, госкомиссия пришла к выводу — испытания «машины» 8К69 далеки от завершения. Они сталкиваются с некоторыми особенностями, которые предстоит понять. Тонких заявил, что рассвет в конце туннеля все же замаячил.

— Рассвет рассветом, но ты, Стас, молись, чтобы мы с тобой не вляпались в международный скандал! Нынче это самое главное. Если США предъявят нам через МИД ноту о нарушении нами американской границы, то начнутся поиски виновных. Вот тогда…

— А если вляпаемся, то нас расстреляют?

— Мудак ты, Стас! У тебя уже поджилки затряслись! Возьми себя в руки и наматывай на ус. Безвыходных положений нет. Вернешься, я устрою для тебя ликбез.

…Полет с полигона домой был, мрачнее не придумаешь. В Днепропетровске Иосиф Менделевич Игдалов вызвал в свой кабинет Сергея Ясенева и меня и заявил:

— Пуск породил проблему — столь же необычную, как и тривиальную. С одной стороны причина, ее породившая, понятна безо всяких сверх научных изысканий. Ликвидация ее — это строжайший контроль за соответствием серии приборов и полетного задания на всех этапах: в сборочном цехе, в МИКе, на старте. Но мы оказались завязанными с США. Один из наших сотрудников и мы вместе с ним обстреляли Гавайские острова! То есть обстреляли нашего могучего соперника. Что будем делать? Пойдем сдаваться кагэбистам? Но они тоже в замазке! Также как и военные специалисты — ракетчики. В замазке все, причастные к формированию программы полета ракеты.

Обратился ко мне:

: — Стас, ты уяснил, почему обстрелял Соединенные Штаты Америки?

— Из-за серийности аналоговых автомата дальности и автомата кажущейся скорости (цифровых автоматов дальности и кажущейся скорости в то время еще не изобрели — С. А.). В приборах харьковчанам удалось прошить всего четыре программы полета ракеты. Они пронумерованы по порядку — 1, 2, 3, 4. Перед запуском ракеты для поражения ею конкретной цели в полетном задании выбирается из автомата дальности и автомата кажущейся скорости одна из четырех программ, соответствующая этой цели. Все было бы так просто, если бы были всего четыре цели. И надо было бы выбрать одну из четырех. Но… Ведь целей для разных стратегических потребностей можно было бы придумать в Генеральном штабе превеликое множество! Чтобы удовлетворить все стратегические потребности, пришлось их разделить на серии по четыре штуке в каждой. Поэтому и возникли автоматы дальности и кажущейся скорости одной конструкции, но разной серии.

— Верно мыслишь. Не простую схему заложили в систему управления наши друзья харьковчане. Если поставить на ракету автоматы дальности и кажущейся скорости одной серии, а ввести полетное задание из другой серии, то что получится?

— Ракета сработает по номеру программы, например, «3», заложенном в полетном задании ракеты. Но сама программа полета не будет соответствовать полетному заданию, потому что автоматы дальности и кажущейся скорости были установлены в ракете другой серии.

— И что произойдет?

— Ракета выполнит полетное задание, но по другой программе. То есть в нашем случае ошибочно были поставлены автоматы дальности и кажущейся скорости, настроенные на обстрел пятидесятого штата.

— Какие выводы?

— Проверять, на ракете установлен ли автомат дальности необходимой серии!

— Вот этим ты и будешь заниматься на всех этапах работы с ракетой! Конечно, кроме твоих основных обязанностей! Этим же будут заниматься наши заводчане, харьковчане, военпреды, отдел анализа полигона. Но уже случилось, что у семи нянек дитя оказалось без глазу! Но основная ответственность лежит на тебе! А сейчас марш в сборочный цех! Сверь документацию на ракету с документацией на устанавливаемый в приборный отсек автомат дальности. Зарубил на носу! По указанию Янгеля следующую ракету будет отрабатывать на полигоне та же команда. Она уже набралась необходимого опыта на Гавайских островах. А теперь позволь дать тебе напутствие. Если и в этот раз ты обстреляешь Соединенные Штаты Америки, то в моем кабинете меня расстреляют, как первого мудака в СССР. Но перед этим я все же тебе оторву твои яйца, то есть твою мужскую гордость!

Сережа Ясенев, вздохнув, спросил:

— А какова реакция Янгеля? Ведь он мог из-за произошедшего приказать нас уволить?

Иосиф Менделевич, окинув нас своим могучим взором, произнес неожиданное:

— Его позиция такова. И я с ним согласен! Мы должны придерживаться позиции, занятой Государственной комиссией. Нельзя посыпать себя пеплом и рыдать. Мы должны на всех инстанциях показать, что этим пуском доказали работоспособность нашей ракеты. Ее перелет случайный! Госкомиссия дала поручение разработчику приборов разобраться в случайности перелета. Всем причастным к случившемуся организациям приказано ему помогать. То есть и нам. Для себя мы уже сделали выводы: тщательно контролировать все, связанное с обеспечением программы полета ракеты: составление программы, серийность приборов на борту ракеты, их соответствие полетному заданию. Контролировать наших коллег из смежных организаций. Отныне в этом твоя основная обязанность на полигоне, Станислав Иванович! Три шкуры буду с тебя драть, если упустишь что либо! Теперь ты наш главный представитель на полигоне по этой теме! Сергею Борисовичу поручается другая тема, такая же ответственная. И еще указание Янгеля: никому ни слова о случившемся! Это и распоряжение Госкомиссии! Дальнейший ход событий на международной арене будет зависеть от американцев. Как и все, завязанные в этой непреднамеренной «ядерной истории», мы должны отследить их поведение. Поднимут американцы международный скандал, вот тогда нашему министерству иностранных дел придется взять нас за грудки. Начнется расследование, поиск «стрелочника». Но пока будем придерживаться правил поведения, предложенных госкомиссией и Янгелем.

6. Вызов в Москву на расстрел?

Шли дни. Харьковские прибористы без лишнего шума составляли документ о перелете. Не горели желанием высветиться штабисты полигона, не паниковали в НИИ-4 министерства обороны, молчало министерство иностранных дел. Радиостанции «Голос Америка», «Би-Би-СИ», «Свобода» как будто набрали в рот воды.

В один из дней пришло секретное приказание из нашего министерства: срочно прибыть в Москву специалистам из нашего КБ, а особенно бригаде испытателей 8К69!

«Ну все! Закончилась моя земная жизнь!» — подумал я и стал собирать пожитки.

В Москве, в главном институте нашего ракетного министерства общего машиностроения ЦНИИМАШе на нашу группу глянули и улыбнулись:

— Коллеги, почему вы такие мрачные? Мы вас срочно вызвали не на расстрел! А для тщательного осмотра и анализа обломков американской стратегической ракеты. Она при запуске на мысе Канаверал потеряла управляемость и вместо Атлантического океана рухнула на Кубу. Фидель Кастро подарил американские ракетные обломки СССР.

Узнав об этом, мы, причастные к Гавайям, поняли: квиты! Мы — американцев, они — нас! В результате — паритет.

Тем временем очередная наша стратегическая орбитальная «машина» была подготовлена к отправке на полигон. Мне пришлось досконально изучить формуляры на приборы, установленные на ней, самому убедиться в приборном отсеке в соответствии приборов их формулярам. Обзвонил смежников — готовы к работе на полигоне? Из Москвы и Харькова ответили: выписываем командировки!

Перед вылетом меня вызвал Игдалов. Иосиф Менделевич удалил из кабинета присутствовавших. Мы остались вдвоем.

— Стас! На полигон полетишь ты! Таков приказ Янгеля: запустить и эту орбиталку должна команда, работавшая с майской «машиной», — начал он «тронную речь». Но после этих приятных реабилитационных слов посыпались матюки.

После грозного монолога послал меня в… цех!

— Еще раз пока еще не задраили люки залезь в приборный отсек, сверь номера приборов с формулярами и полетным заданием!

— Я это уже сделал, Иосиф Менделевич!

— Еще раз проверь, (далее следовали матюки). А если за ночь кто-то поменял приборы! Ночью шли испытания! На полигоне следи за приборами и днем, и ночью! «Машина» должна попасть в камчатский кол! (Следует пояснить — точка прицеливания на камчатском полигоне «Кура» была не символичной, а реальной. Например, одинокая на болоте чахлая лиственница, игравшая роль забитого в землю кола).

И эмоционально добавил:

— Если и на этот раз устроим метеорный праздник на Гавайских островах, то крутых мер не избежать, но прежде я тебе яйца все же оторву!

Далее были полет по Великой Степи на этот раз без грозового циклона, янтарная лента Сыр-Дарьи, аэропорт Крайний, уже знакомое шоссе к 43-ей площадке.

После обеда возобновила работу Государственная комиссия, на этот раз в монтажно-испытательном сооружении площадки 42. Генерал-лейтенант Ф.П. Тонких обвел прилетевших грозным взглядом:

— Предыдущий пуск был признан выполнившим намеченные задачи. Поздравляю Вас с такой оценкой нашей совместной работы. Но была «заковыка». Причины ее выясняли в организациях Харькова, Днепропетровска и в других. Кто доложит о проделанной работе? Представитель главного конструкторского бюро — разработчика ракетного комплекса или главный конструктор системы управления?

К столу Госкомиссии подошел только что прилетевший из Харькова главный конструктор системы управления В.Г. Сергеев:

— Аппаратура прошла дополнительные проверки на стенде в Харькове. Результаты положительные. Анализ документации показал, что необходимо строго придерживаться инструкций в работе с аппаратурой. Специалисты еще раз прошли инструктаж.

— Что скажет представитель КБ Янгеля?

Михаил Иванович Галась был также краток:

— Ракетный комплекс прошел на заводе все необходимые испытания с положительными результатами. На технической позиции введен дополнительный контроль за вводом полетного задания. При положительных проверках на технической позиции и на старте наше КБ рекомендует идти на пуск!

И снова наша бригада испытателей закрутилась в предстартовом вихре. Михальцов и я раз десять проверили соответствие приборов формулярам и полетному заданию. Комиссия по проверке ввода полетного задания на борт ракеты собралась в пристартовом сооружении. В нее вошли представители пяти организаций и плюс военные из штаба полигона. Два десятка пар глаз наблюдали, как лейтенант из стартового расчета вставлял серебряные протертые спиртом штырки в гнезда устройства для ввода полетного задания.

И снова ночь, огонь, расколовший ночную темень, баритон из динамика командной связи:

— Полет устойчивый, двигатели работают устойчиво. Есть отделение орбитальной ступени!

Через полтора часа было получено сообщение с камчатского полигона «Кура»:

— Головная часть пришла в заданный квадрат!

Наконец-то, мы победили! Еще раз надо подтвердить этот успех, а затем следующие стрельбы, но уже вокруг Земного шара!