Он не просил меня ждать. Рассказы

Софья Лебедева

Я люблю эту войну, как процесс, как путь, я люблю любовь, я люблю любить, потому что нет ничего важнее, потому что одно слово, если спросить меня, будет «любовь», потому что последнее моё слово, сколько хватит дыхания, будет – «люблю», потому что я всегда говорю «да».

Сияние

Видеть сияние бабка учила меня лет с пяти. Она совала мне под нос руку и твердила снова и снова:

— Смотри внимательно. Видишь? Как будто лучики по скатерти, небольшие такие?

Я смотрела, но видела только морщинистую кожу и косой шрам чуть выше запястья. Но бабка не сдавалась. И однажды я увидела его — тоненькие иголочки, желтые, как сама бабка Светлана.

Строго говоря, Светлана приходилась мне прабабушкой. Её дочь, моя бабушка, умерла лет 20 назад. Но тогда я об этом не знала.

Светлане было уже лет 80. Она сохранила не только рассудок, но и здоровье. Поэтому мать, занятая моими младшими братьями, доверила моё воспитание ей. До 10 лет именно баба Света заплетала мне жидкие косички, варила кашу на завтрак и водила в школу. А по вечерам учила другому:

— Самое опасное — грязно-синее. Если увидишь такое, лучше с этим человеком и не говори даже. Так или иначе, он постарается сломать твою жизнь… Да и вообще лучше не связывайся с «синими». Мужа и друзей выбирай из тех, у кого увидишь зеленое. Сиреневые, фиолетовые, — они не от мира сего. Их очень мало, и зло они, как правило, причинить неспособны.

— Оранжевые и красные — сильные. С такими будь осторожна. Согнут, растопчут и не заметят. Им только друг с другом хорошо, а другие им не указ. Других они ломают…

— У большинства людей сияние блеклое, почти бесцветное, серое. Эти обыкновенные, не жди от них ничего — ни большого добра, ни особой печали.

— Самое хорошее — тепло-желтое, абрикосовое, розовое. Особенно розовое — ты таких людей не обижай никогда… Беззащитные они.

— Сияние меняется. Вот ты еще маленькая, у тебя сияние розовое. И у друзей твоих всех розовое. А какое оно будет, когда вы вырастете — никто пока не скажет.

— А к старости сияние у всех почти одинаковое. Вот как у меня. Это значит — всё. Скоро уже туда, к нему…

— Ба, а черное сияние бывает?

— Может, и бывает. Только я не видела. Да и тебе не приведи господь. Страх небось…

— А кто тебя научил сияние видеть?

— Меня — моя прабабка. Семейное это у нас…

Потом бабка умерла. Я так и не успела спросить у неё, кто это «он», к которому она все собиралась. Да и вообще на много лет забыла про какое-то там сияние. Тем более что мой дар видеть оказался слабеньким.

И всё-таки иногда я замечала лучики. У моей начальницы они были оранжевыми. У подруги Ланы зелеными. И я почти не удивилась, увидев однажды мерзкий голубоватый отсвет на коже своего мужа, когда он в очередной раз пришел домой в три часа ночи. Вскоре он бросил нас, меня и нашу семимесячную дочку Аньку.

Бабкины слова оправдывались на все сто процентов — «синие» и «голубые» всегда делали мне, да и не только мне, гадости, дружить я старалась с «зелеными», а у начальства обычно замечала легкую «багровость». Цвет, который моя бабка называла «абрикосовым», я заметила только раз — у безногого парня, который просил милостыню возле почты. Я всегда ему подавала, даже если в кошельке оставалась только мелочь на хлеб.

После родов я сильно располнела, да так и не смогла сбросить лишние 10 килограмм. А неудачный брак надолго подорвал веру в собственную привлекательность. Когда Анька пошла ножками, я отдала её в детсад и вернулась на свою прежнюю работу — в библиотеку. Вообще-то я окончила училище культуры, но культура была в глубоком застое, и делать там было нечего. В библиотеке хоть как-то платили. Плюс я подрабатывала тамадой — вела свадьбы и вечеринки. Одна свадьба — половина моей зарплаты библиотекаря. Помогали родители и младшие братья, которые без памяти любили племянницу.

Потом я встретила Димку и снова вышла замуж. Памятуя первый брак, долго присматривалась к будущему спутнику жизни в прямом и переносном смысле. Димка был «зеленым». Когда он наконец-то предложил пожить вместе, для проверки чувств, я с радостью согласилась. При этом искренне недоумевала — что он-то во мне нашел? Высокий, красивый, и зарабатывает хорошо — программист сразу на нескольких предприятиях, в том числе и в библиотеке, по договору.

Мы безоблачно жили втроём, я уже подумывала о том, чтобы завести второго ребенка, а потом…

Потом появилась Ангелина.

Сначала она мне даже понравилась — тихая, вежливая и такая красивая! Я до боли в скулах завидовала её худобе. Сквозь прозрачную кожу можно было увидеть голубые вены, а царственная осанка как будто намекала, что в предках у Гели были как минимум короли. Особенно хороши были печальные серые глаза. На классически прекрасном лице выделялись пятна какого-то чахоточного румянца. Темные волосы Гелька закалывала в простой пучок. И одевалась она просто — джинсы, свитера, мешковатый пуховик…

А спустя пару месяцев Ангелину невзлюбили все бабы в библиотеке. Увидев её хоть раз, мужики как с цепи срывались. Скоро я сама стала свидетельницей неприятной сцены, когда Ванька, муж нашей методистки Наташки буквально молил Гельку, чтобы она позволила ему отвезти её домой. Она молчала, отворачивалась и только вздрогнула нервно, когда он схватил её тонкие пальцы. Я не выдержала — вышла.

Прошло еще две недели. Я уже собиралась домой и вдруг услышала тоненькие воющие звуки. Это Наташка плакала в своём кабинете, уронив голову в колени, руки сцеплены на затылке…

— Что случилось, Наташ?

Спустя полчаса, с помощью пачки бумажных носовых платков и стакана валерьянки, я выяснила, что Ванька подал на развод, потому что:

— Лю-у-убит он Гельку нашу, представляешь? Вот сука! А детей наших он не любит! Меня не любит! Её любит! Так самое главное, знаешь что? Она ведь ему отказала! А он все равно со мной разводится — «не могу, говорит, я с тобой жить больше»… Ну что мне делать дальше? Ведь 15 лет мы прожили вместе, 15 лет! Двоих детей нажили…

Конец ознакомительного фрагмента.