Город мертвых талантов

Софья Крымская, 2021

Юная Саша Белоконь теряет мать при загадочных обстоятельствах. На следующий день в ее доме появляется незнакомая женщина. Она пытается убедить Сашу, что мама умерла много лет назад. Но Саша уверена – мама жива, а самозванка-мачеха знает много больше, чем может показаться. Проходит год, и Саша получает письмо, в котором говорится, что мама скрывается в небольшом городке, затерянном среди лесов и болот. Забыв обо всем на свете, Саша мчится в городок и там попадает в вереницу невероятных событий. Городок этот совсем не то, чем кажется, в нем живут создания, которых она привыкла считать плодом воображения. И это только начало ее приключений. Чтобы найти маму и вернуть себе нормальную жизнь, ей предстоит поверить в невероятное и совершить невозможное.

Глава 1

Мама ушла в школу и не вернулась.

Саша была в этом виновата. Она и ее бездарная писанина, чтоб ей сгореть! Знала бы, чем все закончится — проглотила бы обиду вместе с болтливым языком! Но откуда ей было знать, что урок литературы превратит ее жизнь в беспробудный кошмар.

…Она ввалилась домой, грохнула рюкзаком об пол и объявила маме, что с этого дня ноги её не будет в школе. И больше она не напишет ни строчки, потому что…

Конечно же, мама вытрясла из нее правду. Ей и стараться не пришлось — обида кипела, выплескивалась наружу. Саша начала рассказывать…

Все было как всегда. Тишина. Скука. У доски томилась очередная жертва Зои Всеволодовны. Саша, маскируясь за широкой спиной Ломакина, играла непослушными словами.

“…Ночь окутала город муз. Лунный свет пробивался сквозь изорванное ветром черное кружево облаков…”

Она перечитала фразу, нахмурилась:

“Плохо. Кружево это ни к селу, ни к городу…” — она перечеркнула написанное.

Надо проще.

“Ночь. Луна. Ветер…”

Ну да. Добавь еще “…фонарь, аптека!” — пробубнила она, зачеркивая ночь, ветер и луну.

“Город муз растворился во мраке. Луна и холодный ветер…”

“Да что ж такое! Никогда мне первая фраза не дается. На потом ее оставить… Что там происходит?”

Она высунулась из своего укрытия. Все та же картина. У доски корчился Данька Брюшко. Умный парень, но стеснительный страшно. А под Зоиным взглядом ему становится совсем худо — бедняга покрывается красными пятнами, потеет и мычит. Зоя таких не отпускает, пока до слез не доведет. А вмешаешься — только хуже будет. Проверено. Саша уткнулась в тетрадь. Надо двигаться дальше.

Сны — они такие. Пока не запишешь, не дадут жить спокойно, будут вертеться в голове. А этот снится ей уже которую ночь. Она пытается его записать, но пока подбираешь слова, картинки ускользают, как рыбки, выходит что-то бесцветное и скучное.

“Темная фигура неслышно поднялась по ступенькам старого дома и поставила на крыльцо большую корзину. В корзине сладко спал младенец. Муза беспокойно оглянулась, опустилась на ступеньки, обхватила руками корзину и приникла к ней головой.

Потом сняла с шеи кулон. Прозрачный камень цвета красного вина на черном шелковом шнурке тревожно сверкнул в ее руках. Она опустила его в корзину с младенцем.

— Прости, мое драгоценное дитя! — произнесла она сквозь слезы, и нежный голос ее прозвучал, как разбитая флейта.

Она поцеловала младенца, неслышно скользнула с крыльца и понеслась по темной улице назад, так стремительно, словно не холодные камни, а раскаленные угли лежали у нее под ногами…”

Саша прикусила кончик ручки, взглянула в окно.

Может не раскаленные угли, а осколки стекла?

“ Перед поворотом она остановилась, обернулась и прошептала…

— Белоконь, повтори мою последнюю фразу!

Саша вздрогнула, захлопнула тетрадь. Перед ней стояла Зоя Всеволодовна. У доски никого. Сколько времени прошло? О чем речь? Она метнула отчаянный взгляд на Юльку, соседку по парте, та что-то беззвучно ей шепнула. Разумеется, Саша ничего не поняла.

— Повторите пожалуйста. — попросила она.

— Чем вы заняты, Белоконь? — ласково поинтересовалась Зоя Всеволодовна.

— Я… конспектирую… — мямлила Саша.

Зоя протянула раскрытую ладонь. Саша подгребла тетрадь к себе поближе.

— Дай сюда. — произнесла учительница металлическим голосом.

Саша, как под гипнозом, повиновалась. Не сводя с нее глаз, Зоя Всеволодовна взяла тетрадь, — Посмотрим… что ты там… строчишь… — раскрыла и углубилась в чтение. Закончив, взглянула на Сашу поверх очков.

— Что это?

Саша краснела и молчала.

— Белоконь, я задала вопрос!

— Сон… — пробормотала Саша.

— Сон. — повторила Зоя и не спеша двинулась на свое инквизиторское место, унося в когтях тетрадь.

Саша затравленно смотрела в ее узкую спину.

Класс притих. Многие испытали на себе метод Зои Всеволодовны: зацепить жертву меткой фразой, взять за горло, высосать досуха и отшвырнуть бледную шкурку. Саша ухитрялась быть неуязвимой для ее шпилек и крючков. И вот, наконец, допустила промах. Теперь Зоя оторвется по полной. Что ж, настала очередь Белоконь встать к позорному столбу. Шоу обещало быть грандиозным.

— Хотите послушать? — обратилась Зоя к аудитории.

Никто не посмел отказаться.

— Ночь окутала город муз… — замогильным голосом начала Зоя.

Она сопровождала чтение драматическими интонациями, выразительной мимикой, ироничными комментариями. Старалась как могла. Сначала все ржали, потом затихли понемногу.

— Ваше впечатление? — обратилась Зоя Всеволодовна к классу.

Аудитория молчала.

— Смелее! У нас урок литературы. Перед нами художественное произведение. Давайте обсудим! Ломакин, что скажешь?

Ломакин, знаменитый на всю школу хулиган и шут гороховый, поднялся и хихикнул.

— Не знаю. Хрень какая-то!

— И все?

Ломакин пожал плечами и снова хрюкнул от смеха.

— А чего еще-то?

— Молодец! Краткость — сестра таланта. Учись, Белоконь! А то развезла тут… Кстати, почему ты сидишь? Педагог перед тобой стоит, а ты как королева английская…

Саша поднялась. Каждый удар сердца окатывал ее кипятком.

— Посмотри на меня.

“Не смотри в глаза! В переносицу!” — скомандовала себе Саша.

— Сашенька. — сказала Зоя нежно, — Не обижайся. Я желаю тебе добра. Жизнь коротка, а время драгоценно. Не стоит разбазаривать его на бессмысленную ерунду. Дорогая моя, литература — это нечто большее, чем твои словесные завитушки.

“Только не разревись…” — твердила себе Саша.

— А может хватит уже? — громко, с вызовом спросил Ломакин.

— Я сама решу, когда хватит, господин защитник! — прикрикнула на него Зоя, не сводя глаз с Саши.

— Правда, Зоя Всеволодовна! Может у нее талант! — подхватила Юлька.

— Талант? — прищурилась на нее Зоя, — И окинула класс победоносным взглядом. — Запомните, ребята, талант… его не спрячешь. Он всегда пробьет себе дорогу! Если он есть. А если нет… Если ты бездарность, — с наслаждением выговорила она, — то нечего время тратить. Свое и чужое. И уроки мне тут срывать. Забери свою писанину, Белоконь! Все.

Она захлопнула тетрадь.

— Продолжаем урок! Белоконь, к доске!

Саша раскрыла рюкзак, сгребла в него все, что лежало перед ней, выбралась из-за парты, опрокинув стул. И пошла к двери под перекрестным огнем насмешливых и сочувственных взглядов.

— Что за истерика, Белоконь? — прикрикнула Зоя, — Я тебя не отпускала! Вернись на место! Стул подними!

Саша вышла, хлопнув дверью.

Мама слушала ее, не прерывая. Закончив свой рассказ и не услышав в ответ ни слова, Саша отважилась приподнять мокрые ресницы и вздрогнула, увидев мамино лицо. Бледное, застывшее, чужое. А глаза такие… будто случилось то, чего она давно ждала и боялась. Саша вмиг забыла о своем позоре.

— Мама! Что с тобой?

— Как ее зовут? — спросила мама неестественно ровным голосом.

— Зоя. — прошептала Саша. — Всеволодовна…

Мама потянулась за пальто.

— Ты куда? — взволновалась Саша.

— Зоя. Всеволодовна. Если это то, о чем я думаю… Не может быть. Только не это… — бормотала мама, пытаясь поймать второй рукав.

У Саши вдруг заныло под ложечкой от предчувствия дурного, непоправимого. Она вцепилась в мамино пальто.

— Мам, пожалуйста, не ходи! Наплевать на эту дуру! Что она понимает? Я пойду завтра в школу!

Мама обернулась, и спокойно сказала:

— Ты очень талантливая. Никогда не сомневайся.

Поцеловала Сашу и ушла, волоча полунадетое пальто как подбитое крыло.

Прошел час. Два. Под ложечкой ныло все сильней. Мама не возвращалась. Три.

“О чем можно так долго разговаривать с этой грымзой? Позвоню”.

Абонент недоступен. “Что такое? Где она? Как-то все не так…” Саша, забыв о своих недавних клятвах, помчалась в школу.

Охранник припомнил, что да, приходила женщина, высокая, в черном пальто, вот расписалась. Выходила ли? Не видел. Зоя Всеволодовна? Не обратил внимания. В школе нет уже никого. Иди, девочка, домой. Мама тебя уже ждет, беспокоится.

Но никто не ждал ее дома.

Саша заметалась. Она выходила на улицу, бродила в надежде, что придет домой — а там мама. Но ее не было. И сил уже не было ждать. Позвонила папе, хоть и не полагалось его беспокоить во время работы. Папа сказал, что бежит домой. Просил не волноваться.

Стемнело. Саша в куртке и в ботинках ждала маму на полу в прихожей. Ключ в двери! Сердце взметнулось и обрушилось. Папа. Он тоже начал куда-то звонить, тихо разговаривать, перемещаясь из комнаты в комнату и плотно закрывая за собой двери. Мог бы и не закрывать. Саша не собиралась подслушивать. Она сидела на кухне за столом, уперев невидящий взгляд в клен за окном, и твердила про себя: “Мамапридимамаприди…” Она не задавала вопросов, не плакала. Папа говорил с ней, но она плохо его понимала и раздраженно морщилась — он прерывал ее заклинание, а делать это было нельзя.

Ветер бушевал за окном, рвал ветки клена. Саше казалось, она качается вместе с ними, прямо на них качается…вверх…вниз… «Проснусь, и мама будет дома» — проскользнула мысль, прежде чем усталая голова упала на руки.

Саша подняла голову. За окном было светло.

В кухню, зевая, вошел папа. Босиком, в пижаме и лохматый.

— Сашуля! Уже встала…

— Вернулась?

Папа оборвал зевок.

— Кто?

— Мама! Ты ее нашел?

Папа взглянул на нее так, будто впервые увидел.

— Саш… Тебе что-то страшное приснилось?

— Не пришла. — Саша заплакала, тихонько подвывая.

Папа растерянно обнял ее.

— Сашенька, послушай, посмотри на меня…

Саша рыдала.

— Как ты мог спать, если она… Ее же надо искать! Надо в полицию!

— Саша, посмотри на меня! — жестко сказал папа. — Мама умерла!

— Как? Ты что? Она вчера… — шептала Саша, постукивая зубами. — Что случилось?

— Сашенька. Деточка. Да что же с тобой такое! В день твоего рожденья. Пятнадцать лет назад.

— Вчера она пошла в школу. К Зое…Всеволод… К Зое, учительнице. Литера…

Никак не вдохнуть. Где воздух? Туман перед глазами. Сияющие точки плавают. “Сейчас я потеряю сознание.” — догадалась Саша.

Скрип двери. Шлепанье босых ног…

— Мамочка! — опрокидывая стулья, врубаясь в косяки, она бросилась навстречу и чуть не сбила с ног невысокую светловолосую женщину в зеленом халате.

— Вы откуда? То есть вы кто? Как вы сюда… — бормотала Саша, отступая по коридору. В полумраке лица женщины было не разглядеть.

— Гос-споди, Сашка, совсем заучилась. Чего вскочила в такую рань? Суббота… — сонно пропела женщина, обогнула Сашу и поплыла в сторону кухни. Саша за ней. Папа улыбнулся женщине, приобнял ее за плечи и чмокнул в щечку.

— Вы… кто? — Саша привалилась к стене, вцепилась в дверной косяк.

Женщина обернулась и внимательно посмотрела на нее водянистыми глазами.

— Опять твои выкрутасы?

— Светлан, подожди. С ней что-то не то. — тихо сказал папа.

— Что еще за Светлана? А мама? Что вы сделали с мамой? Где моя мама?

— Сашенька, твоя мама давно умерла, — ласково объяснила Светлана.

— Как же так? Вот ее чашка… — тупо бормотала Саша.

— Это моя чашка. Твой папа купил ее мне в Италии.

— Мы ездили в Италию с мамой… Да прекратите вы улыбаться!

Папа со Светланой переглянулись. Саша бросилась в комнату.

— Ну вот же, вот! Мама рисовала… Колизей… — Саша беспомощно показала на рисунок на стене.

— Мы купили его на блошином рынке. В Риме. — мягко возразила Светлана. — Забыла?

— Пап!

Папа молчал. Смотрел на Светлану.

Саша распахнула дверь своей комнаты.

— А птицы? Мы с мамой их рисовали! Ты еще ворчал, что бумаги нам мало! — прямо на стене они изобразили раскидистое дерево и птиц. Много птиц.

— Эта стена белая. — спокойно ответила Светлана.

Саша умоляюще смотрела на отца. А он взглядом подтвердил — белая. Саша сползла на пол, заплакала.

— Сашенька, — папа взял что-то со стола, сел рядом — что же с тобой творится… посмотри, вспомни. Вот мамина фотография…

Саша вытерла глаза и взглянула на старую фотографию в самодельной рамке.

— Это не мама. Это… Зоя Всеволодовна.

— Саша!

— Нет. Нет. Нет.

Что было дальше, Саша помнила плохо. Только отдельные фрагменты, как обрывки тяжелого сна.

…Она вышвыривает вещи из шкафов, ищет, пытается что-то объяснить папе.

…Светлана сует ей под нос стакан, она швыряет подушкой в Светлану.

…Папа хватает ее в охапку, прижимает к себе. Она вырывается, затихает. Плачет.

…Она сидит на диване, укутанная пледом так, что рукой не шевельнуть. Светлана подает папе стакан, папа подносит его Саше, она уворачивается, потом делает несколько глотков. И все исчезает, распадается на куски, валится в темную яму.

…Незнакомые люди. Аккуратный добрый старичок, женщина с неприятным голосом, одинаковые девушки.

Саша пытается им втолковать, что пропала мама, а папа сошел с ума, или они сговорились со Светланой и совершили нечто ужасное.

А потом она поняла, что ей никто не верит, устала и замолчала. Перестала отвечать на вопросы. И снова темный провал.

И вот она сидит на своей кровати, подтянув колени к подбородку. За окном темно, тускло светит лампа на столе. Светлана на полу возле кровати, говорит тихо и монотонно:

— Доктор сказал, это нервный срыв. В твоем возрасте такое бывает. Твоя мама давно умерла. Ты никогда ее не видела. Ты ее не помнишь. Ее нет.

И смотрит пристально. Какие холодные, равнодушные у нее глаза!

Саша прошептала:

— Я ее помню. Вы не можете сделать так, будто её не было.

Она отвернулась от Светланы, прижалась боком к нарисованному дереву. Погладила птицу Додо, нарисованную маминой рукой.

— Какие грязные стены в твоей комнате. — заметила Светлана. — Надо бы покрасить.

Саша крепче прижалась к дереву

— Не надо… пожалуйста.

— Смотри мне в глаза, девочка. — прошипела Светлана. Не смей плакать. Смотри в глаза. И слушай.

“Смотри в переносицу! — твердила себе Саша, — не в глаза…”

— Если ты будешь упрямиться, — заворковала Светлана, — то придется перейти к плану “Б”. Нам с папой очень бы этого не хотелось, но как еще мы сможем тебе помочь?

— Что еще за план “Б”? — Саша старалась, чтобы вышло презрительно, но вышло жалко.

— Ты побудешь некоторое время в специальном заведении.

— В дурдоме? — догадалась Саша.

— Зачем так грубо? Есть частные стационары, там работают первоклассные специалисты. Они приведут в порядок твою психику. — нежно улыбнулась Светлана. — Ты понимаешь меня?

Саша понимает. Ей почти пятнадцать, она большая девочка и догадывается, что значит “приведут в порядок психику”. А еще она понимает, что осталась одна на свете. Даже папа ей не поможет. Он будет заодно с этой ласковой женщиной. Её невозможно ослушаться.

— Понимаю. — заморожено отвечает она.

— Вот и хорошо, вот и умница. — воркует Светлана.

Все вокруг плывет, погружается в темноту, только Светланины глаза сияют как два маяка в тумане.

Боже, её глаза… Они светлеют, становятся прозрачными, как куски льда, светятся все ярче. “Это кошмар! Сейчас я проснусь!” Саша набрала воздуха, чтобы закричать, но Светлана крепко схватила ее за руку.

–Тихо! Ты видишь то, что не должна видеть. Странно… Но так даже проще. Слушай. Ты — обычный подросток. Бедная сиротка. Я — твоя добрая мачеха. У тебя был нервный срыв. Ты это понимаешь. Ты больше так не будешь. Ты пьешь валерьянку и выздоравливаешь. Ты не заикаешься про эту историю в школе. Ты прекращаешь изводить бумагу на свои глупые выдумки. Иначе… — ее глаза вспыхнули. Саша зажмурилась, отшатнулась, стукнувшись головой об стену с птицами.

— Иначе твоим домом станет психиатрическая лечебница. Хочешь туда? — Саша из всех сил замотала головой.

— Будешь пай-девочкой? — Саша энергично закивала.

Глаза погасли. Комната вынырнула из темноты.

— Сейчас ты ляжешь в кроватку, — ласково запела Светлана, — и спокойно уснешь. А завтра все будет хорошо….

Но завтра все было плохо. И послезавтра. Каждый новый день теперь начинался так:

“Я бедная сиротка, я обычный подросток, я хорошая девочка… Что еще? У меня был нервный срыв, я больше так не буду. Я не вспоминаю о маме, не пытаюсь ее искать. Не плачу. Я справлюсь. Только бы она не догадалась. Мне никто не поверит. Она на любого наведет морок. Я не хочу в психушку! Я хорошая девочка. Я все равно найду маму!”

Саша затаилась. Она старалась меньше разговаривать и больше улыбаться. Стала вежливой, послушной и удобной.

Светлана оказалась заботливой мачехой. По утрам кормила сырниками, щедро поливала их вареньем, следила, чтобы Саша все съела.

— Кушай, Сашенька, смотри, какая ты худенькая. Как швабра! Кормишь тебя, кормишь, куда только все девается? — мурлыкала Светлана, поглаживая Сашину руку широкой теплой лапой с длинными ногтями. И Саше казалось, что Светланина рука — сытая кошка, а ее собственная костлявая кисть — обреченный птенец.

Она упихивала в себя сырники и, обмирая от страха, гадала — может Светлана чего-нибудь в них подсыпала? Или варенье сварила с колдовской травой?

Криво улыбалась, благодарила Светлану. Та отвечала:

— На здоровье, деточка.

Все было спокойно и мило. И очень страшно.

Она перестала писать. Она возненавидела себя за то, что когда-то переселяла на бумагу свои фантазии. Из-за них мамы больше нет. Если в ее голову забредал новый герой, она гнала его. Она хотела уничтожить свои черновики, утопить их, сжечь, закопать. Но коробки, набитые исписанными тетрадками и блокнотами, оказались пустыми.

Загадочное исчезновение черновиков не расстроило Сашу. Ей было стыдно о них вспоминать. Как ей вообще пришло в голову начать писать? Теперь даже школьные сочинения даются ей с трудом — она с трудом вымучивает из себя корявые, безжизненные фразы.

Историю с Зоей она помнила смутно. Она что-то написала. Зоя прочла. Назвала ее бездарностью. Она ушла, дверью хлопнула.

Папа стал похож на фотографию, которую научили ходить и разговаривать. Если Саша обращалась к нему, отвечал. Сам он задавал только один вопрос:

— Как дела в школе?

Вежливая улыбка не сходила с его лица. И как ни старалась Саша смахнуть эту невыносимую улыбку, ей не удавалось. Да и возможности такой Светлана не оставляла, всегда маячила неподалеку.

Однажды Саша все же улучила момент — мадам отправилась в ванную, а папа сидел на диване в гостиной и смотрел в точку. Он теперь часто так сидел. Саша примостилась у папиных ног, заглянула в пустые глаза.

— Сашенька! — очнулся папа, — как дела в школе?

— Знаешь, пап, что сегодня было? Сидим мы на уроке химии, решаем уравнения. Вдруг с улицы — тук! тук! тук! Смотрим, а за окном наша директриса верхом на метле!

Папа улыбался.

— Снимает туфлю, — не сдавалась Саша, — и как швырнет ее в окно! И вдребезги!

Папа внимательно слушал.

— Директриса влетела в класс. — продолжала она упавшим голосом. Подлетела к портрету Менделеева и как плюнет в него!

— Очень хорошо.

— Ничего хорошего. Теперь на портрете зеленое пятно. Химик так и не смог его вывести. — прошептала Саша сквозь слезы.

— Что ж, я рад, что у тебя все в порядке.

— Пап… Ты где?

Папа встал с дивана и побрел куда-то. Саша за ним. Он постоял немножко в холле и двинулся в Сашину комнату. Она кралась следом, стараясь случайным звуком не спугнуть слабую надежду.

Папа вошел в ее берложку, опустился на пол. Она тихонько присела рядом.

— Сашка… знаешь, мне иногда кажется, что я — это не я. — признался папа. — Будто настоящий я живет… живу… далеко. А здесь — кто-то другой. — он посмотрел на Сашу почти прежними глазами. Обернулся к белой стене, где еще недавно зеленело дерево с птицами.

Саша едва дышала. “Сейчас он вспомнит!”

— А еще, — продолжал папа, наморщив лоб, — я постоянно хочу вспомнить что-то важное и не могу. Тот, другой не дает. Каждый раз, когда я пытаюсь сосредоточиться, он включает музыку в моей голове. На полную громкость. Вот как сейчас.

— Пап… вспомни, пожалуйста, — прошептала Саша.

— Может ты поможешь?

— Я не могу. Ты должен сам. Мне нельзя.

— Помоги мне. — тихо попросил папа.

Опасные слова теснились в горле, она почти решилась…

Щелкнул выключатель и комнату залил яркий свет.

Светлана! Как она тихо подкрадывается… Саша терпеть не может верхний свет, Светлана это знает. Она ничего не делает просто так.

— Секретничаете? — бледные глаза просканировали их по очереди.

— Если вам так хочется сидеть в темноте, предлагаю вместе посмотреть кино.

— О! — вежливо обрадовался папа, — я как раз хотел посмотреть кино. Ты угадываешь мои желания, дорогая. — он поцеловал руку Светлане.

— И мысли, дорогой, и даже мысли. — ответила Светлана, глядя на Сашу.

— Пойдем, Сашуль! — обернулся папа.

— Пойдем, папуль! — в тон ему откликнулась Саша и побрела следом.

День проходил за днем, она все крепче сжимала зубы, все глубже уходила в себя и тащила дальше свою жизнь, как усталый ослик неподъемную поклажу. Прямиком к обрыву.

Глава 2

Прошел год. Субботним утром Саша брела по солнечному, веселому Арбату, не видя света, не слыша звуков.

Она жила теперь, как ей казалось, под стеклянным колпаком. Это был хороший колпак — прочный, надежный. Но, укрывая Сашу от страха и тоски, колпак не давал просочиться ничему другому. Цвета, запахи, музыка, друзья, смешные истории, милые котики — все это оставалось снаружи, не доходило, не трогало.

Сегодня ей удалось улизнуть из дома до завтрака, специально встала пораньше. Светланина еда — ее вечный страх и ужас. В рюкзаке у нее два яблока и бутылка воды. Когда голод совсем одолеет, она перекусит. Выиграет еще пару часов покоя.

Можно, конечно, купить что-нибудь. У нее с собой сто рублей с мелочью, а в переулке неподалеку — ее любимая пекарня. Там приветливые черноглазые девушки продают ореховые трубочки… Стоп! Если она поддастся соблазну, то не сможет прибавить очередную крохотную сумму к своим сбережениям. Когда есть цель, надо быть твердой.

Саша все рассчитала. Через два года с небольшим ей исполнится восемнадцать. Она станет взрослой. Никто не посмеет угрожать ей психушкой. И тогда она попробует разыскать маму. Будет искать, пока не найдет.

Но для этого нужны деньги, хотя бы на первое время. Так что надо копить. И не разбазаривать деньги на удовольствия, а силы — на принятие пустяковых решений. Их и так нет. Светлана забирает все без остатка. Только выйдя из дома и нахлобучив глубокий капюшон, она может перевести дух и начать собирать силы, как раскатившиеся бусины.

Она вздохнула, миновала опасный поворот и поплелась дальше. Ей нравится здесь бродить. Каждый встречный выглядит странновато — место такое. И никто не обращает внимания на долговязую девочку в капюшоне. Здесь легко быть невидимкой.

Но сегодня случилось необычайное. Может солнце светило слишком ярко, может колпак дал трещину, только Саша почувствовала, как кто-то цапнул ее за рукав. Она вздрогнула, вырвала руку, обернулась.

Перед ней стоял человечек крошечного роста в потертом камзоле и коротких красных шароварах. На голове драная бандана с черепами, в ухе здоровенная серьга. Левый глаз прячется под черной повязкой, правый смотрит пристально и хитро. Карлик-пират. Ряженый. Здесь таких полно.

— Здрасьте! — невольно вырвалось у Саши.

— О, прекрасное сумрачное дитя! — завел пират заискивающим голоском.

“Сейчас начнет нудеть, чтобы сфотографироваться.” — с досадой подумала Саша. — “Нашел к кому прицепиться!”

— Нет у меня денег. — оборвала она человечка.

Тот вздернул мохнатую бровь.

— Я просил у вас денег?

— Не просили, так попросите. — отрезала Саша и пошла дальше, чуть быстрее, чем обычно.

Пират семенил рядом, стараясь попадать с ней в ногу. Получалось у него плохо, хоть он и старался изо всех сил.

— Зачем я буду просить у вас то, что вам нужнее, чем мне?

Саша прибавила шагу, надеясь, что надоедливый спутник сам оторвется. Но тот, пыхтя и потея, шел с ней ноздря в ноздрю. Пойти еще быстрее означало побежать, а это было бы уж совсем несуразно — удирать среди бела дня от ряженого карлика! Она остановилась.

— Тогда чего вам надо?

— Мне-то ничего. А вам письмецо просили передать.

Пират вытащил из-за грязного обшлага бумажку, сунул Саше в руку.

— Долго не раздумывай — опоздаешь.

Отвесил шутовской поклон и пошел себе вразвалочку дальше.

Саша, посмотрела ему вслед. Псих — решила она и развернула бумажку.

“ Твоя мать жива. В Самородье знают, что с ней случилось. Торопись.”

— Что?!

Саша кинулась за пиратом, но того и след простыл. Она заметалась, как потерявшийся щенок. Приставала к ряженым — не видел ли кто пирата, метр с кепкой, черный камзол, штаны красные? Вопрос жизни и смерти!

Ей сочувствовали, но помочь не могли. Крошку-пирата здесь не встречали. Винни-пух — пожалуйста, вон он гуляет. Есть арап Петра Великого — студент университета дружбы народов, стройный красавчик цвета чернослива. Он в камзоле, да.

Барышни в растрепанных париках и пышных юбках с грязными подолами припомнили одного пирата. Под два метра ростом. Еще попугай у него на плече сидел. Так они оба уже с месяц как не показываются.

И Саша поняла — удрал. Скинул камзол, смешался с толпой и нырнул в метро “Смоленская”. А красными штанами здесь никого не удивишь.

Она рухнула на ближайшую скамейку и снова развернула драгоценную записку.

“ Твоя мать жива.” Она знала, всегда знала! “ Самородье…” Никогда не слышала. Город? Деревня? “ Торопись.”

Дрожащими пальцами, промахиваясь мимо букв и чертыхаясь, Саша терзала поисковик. Самородье… Звучит жутковато. “Уникальное место… художники… фестивали…” Двести километров! Автобус от метро до конечной. И на пароме через реку.

“Поеду прямо сейчас!” — Саша вскочила со скамейки и радостная мешанина красок, звуков и запахов вдруг обрушилась на нее. Исчез колпак, а она и не заметила. Пират утащил, или потеряла, пока носилась по Арбату.

Она с изумлением обнаружила, что серая муть вокруг нее — настоящие люди, живые, разноцветные! А сколько звуков! Она давно привыкла к невнятному “бу-бу-бу”, а сейчас различает даже цоканье коготков крошечной собачки! Потянула носом, вдохнула ароматы нагретой солнцем брусчатки, деревянной скамейки, умирающих листьев, пыли, духов… Ей стало жарко. Она расстегнула куртку, смахнула капюшон, растрепала волосы. Ощущение праздника поднималось в ней, она и забыла, как это бывает. Но что-то упорно мутило радость. Ну конечно, Светлана! А вдруг это она подослала пирата?

“Чего же она ждет?” — мучительно размышляла Саша — “Что я прибегу домой размахивая запиской? Вот вам и пожалуйста, рецидив! “Дорогой, случилось то, чего мы так боялись!”

Тайком показать записку папе? Не выйдет. Светлана как Цербер сторожит его сон наяву.

Поехать в Самородье? А вдруг в этом и заключается коварный план?

“Я помчусь, как дура, а она — в полицию: “Девочка не в себе, сбежала, помогите!” Намекнет, где меня искать. Приеду, а меня там уже ждут. Как бы я не поступила, эта ведьма окажется на шаг впереди.”

Так что же — домой? Туда, где пахнет Светланиным кремом для рук и психбольницей? Саша обежала глазами пестрый Арбат, вдохнула чудесный, свободный воздух — немыслимо потерять все это снова! Ей так хотелось верить записке, она так тосковала по маме! “Поеду! Даже если это ловушка. Это мой единственный шанс!”

Так. Яблоко, телефон, зарядка, бутылка воды, паспорт и сто рублей с мелочью. Поголодать немножко — ерунда, дело привычное. А вот на сто рублей далеко не уедешь. Придется вернуться и забрать из тайника деньги, отчаянно рискуя столкнуться со Светланой.

На чердаке их старинного дома, в углу, под грудой пыльного хлама спрятана железная коробка из-под печенья. В ней скопленные деньги, и маленький альбом. В нем она рисует маму.

Маскируясь за пышными кустами, молясь, чтобы Светлане не взбрело в голову именно сейчас куда-нибудь отправиться, Саша прокралась в подъезд. Пригибаясь и не дыша, она миновала свою лестничную клетку, взлетела на шестой этаж, открыла решетчатую дверку. Еще семь ступенек, железная дверь и ключ на притолоке. Она вдохнула неподвижный чердачный дух.

Вот он, ее тайничок. Целый год она откладывала все, что выдавалось ей на мелкие расходы и не зря старалась. На дорогу хватит. А дальше она не загадывала. Альбом тоже надо прихватить, у нее ведь нет ни одной маминой фотографии. Рисунки, конечно, не бог весть что, но лучше, чем ничего. Альбом в рюкзак, деньги в карман. Все! Теперь бы выбраться.

“ Никого на лестнице, никого.” — приговаривала про себя Саша, преодолевая опасный отрезок пути. Черт, шнурок развязался, хлопает по ступенькам. Некогда, потом.

“ Фухх! Свобода!” — теперь за угол, за куст, перевязать шнурки покрепче, но только быстро, быстро!

— Сваливаешь? — раздалось за спиной. Саша подскочила как кот, застигнутый за кражей сосисок.

Перед ней стоял ее сосед Петька, противный мальчишка лет двенадцати. Вечно он болтался под ногами, размахивая своим дурацким самокатом и валяя дурака изо всех сил. Сашу он подбешивал.

— С чего ты взял? — злобно огрызнулась она.

— С рюкзаком. Лохматая. Бегом.

— Не дурак. Не говори никому, что меня видел. — и она занялась вторым ботинком.

— Пятьсот рублей.

— Что?

— Давай пятьсот рублей, и я тебя не видел.

— Я сейчас пинка тебе дам, а не пятьсот рублей! — пообещала Саша.

— А я Светке твоей скажу.

— Знаешь, что бывает с шантажистами?

— Что?

— Погугли. Или в книжке прочитай. Лучше в книжке.

Саша отряхнула коленки, подтянула лямки рюкзака и перепрыгнула оградку палисадника. Шантажист за ней.

— В какой книжке? У меня таких книжек нету! — крикнул он ей вслед. Саше вдруг стало жаль мальчишку.

— В библиотеку сходи, — бросила на ходу. — Вон в том доме, за угол завернешь. — и прибавила шагу.

— Эй! Ты насовсем что ли?

Саша, не оборачиваясь, показала кулак.

— Возвращайся, без тебя тухло будет!

Она обернулась на ходу, хотела ответить, но только махнула рукой и помчалась к метро, подгоняемая страхом, надеждой и попутным ветром.

С незапамятных времен стоит на краю Самородья высоченная чугунная ограда. За ней корявые деревья и чертополох выше головы. На ограде табличка: “Осторожно! Проход запрещен! Пропадают люди!” Местные жители называли это место Ведьмин карман. Обходили стороной.

Экскурсоводы рассказывали туристам такую историю…

…В стародавние времена жил в Самородье парень. Раз приходит к матери — жениться, говорит, хочу. Что ж, дело хорошее. Кого брать хочешь? Мялся, парень, мялся — признался. За оградой красавицу видел. Жизни, говорит, нет без нее.

Мать поперек порога легла. Переступишь, говорит, сынок, через мать ради чертовой куклы? Переступил. Только его и видели.

А через три года вышел из лесу, с другого краю города. Худой, оборваный и седой весь. Бормочет дикое, непонятное. То плакать примется, то хохочет до икоты. Так и доживал дураком бедолага.

Так что, господа туристы, не лезьте за ограду. Да и что там делать-то? Лес глухой да болота. И все равно лезут!

Лет тридцать назад пропал один полусумасшедший механик — все носился с какими-то паровыми двигателями. Смеялись над ним. А он взял и пропал. Местные в один голос сказали — за оградой.

И еще один был, совсем молодой парень, художник, на этюды приехал. И ведь предупреждали дурака! Нет, полез… И вот уж двадцать лет как бегает по Самородью, в волосах перо воронье. Стены пачкает, плачет и чушь городит.

Светловолосая женщина приблизилась к высокой чугунной ограде, оглядела пустынный проулок. Никого.

Она проскользнула сквозь ограду и шмыгнула в колючие дебри. Быстро и уверенно пробиралась она между корявыми стволами старых яблонь, сквозь душные заросли жасмина и одичавших роз.

— Куда лезешь? — послышался насмешливый голос позади нее.

Светловолосая замерла, обернулась.

Из-за кустов жасмина бесшумно выступила высокая женщина, одетая в бесформенный черный балахон, широкие штаны и резиновые сапоги. Лицо и волосы прятались в глубоком капюшоне.

Светловолосая склонила голову.

— Хозяйка… Я шла к вам.

— Идиотка! Не хватало, чтобы тебя кто-нибудь заметил. Любой дурак распознает твою гнусную природу даже в этих желтых перьях.

— Меня никто не видел. Я бы не посмела…

— Говори.

— Я сделала как вы велели. На этот раз все получилось!

Хозяйка угрожающе молчала.

— Могу я рассчитывать на ваше снисхождение? — прошептала Светловолосая.

— Бессмысленное существо. — донеслось из-под капюшона. — От тебя всего-то требовалось — стереть ей память и сделать безвольной. Паршивый хухлик — и тот бы справился! Ты бесполезная. Катись к людям!

— Умоляю… Я старалась! Но моя сила не беспредельна… — шептала в ответ Светловолосая, ломая пальцы.

— Сила? Не смеши! С ребенком справиться не сумела!

— На нее не действует морок! Проклятое Агафьино отродье! Но скоро она будет здесь, и мой помощник встретит ее.

— Твой помощник… Такой же клоун, как и ты. Только и умеете, что менять личины, как дурная девка тряпки перед зеркалом.

— Он справится, клянусь Великой Прорвой!

— Ну-ну, посмотрим… Сиди здесь. Позову.

Глава 3

Угнездившись в кресле у окна загородного автобуса, свернувшись в своей любимой позе — колени к подбородку, Саша блаженствовала. Слабела хватка ее прошлой жизни, в голове появлялись мысли, не исковерканные Светланой.

“Вот приеду, сяду на паром, — размышляла Саша, — переправлюсь через реку, войду в город и…”

Тут только до нее по-настоящему дошло, что она едет в полную неизвестность. Ни она сама, ни один человек на свете не знает, где она окажется через пару часов и что ее там ждет. Впрочем, кое-кто знает. И, возможно, даже поможет ей, раз прислал записку. А что если он сейчас здесь, в этом автобусе?

Саша рассеянно, как бы невзначай, обвела глазами немногочисленных попутчиков. Никого подозрительного. Бабули в пестрых кофтах крепко сжимают ручки сумок-тележек. Молодая женщина с усталым лицом держит на ручках мальчишку лет четырех, а он равнодушно уничтожает плитку шоколада. Дама со сложной прической сверкает Саше в глаз старомодной сережкой с красным камнем. Пожалуй, автора записки здесь нет. Остается надеяться, что он сам найдет ее в городе.

Что ж, остается всюду ходить, внимательно смотреть и слушать. Саша вздохнула, привалилась растрепанной головой к окну и уснула.

— Просыпайся, дочка! Приехали! — загудел ей в ухо хриплый бас.

Саша открыла глаза — перед ней маячила веселая бородатая физиономия. А в автобусе никого.

–Уже? А сколько времени?

— Тринадцать пятнадцать, точно по расписанию. Паром тебя ждет.

— Откуда вы знаете?

— А тут больше некуда, только в реку! — бородач захохотал своей шутке. Отсмеявшись, серьезно добавил — Или в лес.

“ Вот глухомань!” — расстроилась Саша, выбравшись из автобуса и осмотревшись. Проселочная дорога оканчивалась небольшим пятачком, только-только развернуться автобусу. Справа, слева и позади темнел лес. Впереди река. Возле хлипкой пристани покачивается покачивается подозрительного вида сооружение. Широкая дощатая платформа. По бокам здоровенные колеса, а в центре небольшой домик с трубой.

— Эй, на суше! — Бородатый шофер, хохоча, махал ей из окошка.

— Вы? — округлила глаза Саша.

— Так точно! Прыгай на борт!

Недоверчиво примерившись, Саша скакнула на платформу, от чего вся конструкция сильно заколыхалась.

— Что это за хаусбот? — поинтересовалась Саша на всякий случай.

— Сама ты бот! А это пироскаф! — гордо произнес бородач, — Не слыхала про такое? На паровой тяге. Видишь трубу? Это печка.

— И оно… не утонет?

— Не боись! Сколько лет на нем хожу — ни разу не подвел. Знай уголь в печку подбрасывай. Не слыхала про пироскаф?

— Нет. — честно призналась Саша.

— Его двести лет назад один француз придумал. Только у него он и часа не проработал, а у Леонардыча нашего до сих пор бегает. — Бородач вдруг погрустнел. — Да… Лет уж тридцать, как сгинул человек, а творение его служит людям…

Он печально вздохнул, но тут же снова просиял.

— Харитоныч. — объявил он и протянул Саше здоровенную ручищу.

— Очень приятно. А я — Евгеньевна. — хихикнула Саша.

— Красиво! — оценил Харитоныч. — Ладно, Евгеньевна, пошел я к штурвалу. Отваливать пора.

Он зашел в домик. Через минуту внутри что-то запыхтело, засвистело, пироскаф дрогнул и отчалил от пристани. Забурлила вода, закачались берега, лес поплыл назад. Пироскаф двинулся вверх по реке.

— Тебя звать-то как, Евгеньевна? — Харитоныч возник в окошке прямо у Саши за спиной, как Петрушка в уличном балаганчике.

— Александра. — вздрогнув, ответила Саша.

— А я — Ксенофонт.

— Как, как? — чуть не рассмеялась она и поспешно добавила: — Красивое имя. Странное немножко.

— Странное? — удивился Ксенофонт. — Ты странных имен не слыхала! Ничего, в Самородье и не такие услышишь.

— А какие?

— Всякие. Обычные тоже встречаются. Но необычных больше. Традиция потому что. Куда едешь-то знаешь?

— А… что именно я должна знать? — осторожно спросила Саша.

— Ну ты, мать, даешь! Как тебя вообще сюда занесло?

Пока Саша искала подходящий ответ, разговорчивый паромщик сам пришел ей на помощь.

— Место здесь особенное. Если человек не хочет, чтоб его нашли — это сюда. Это к нам.

У Саши екнуло сердце.

— Колдуны сюда сбегались. Со всего света. — продолжал Ксенофонт, понизив голос. — И все со своими именами. Так и повелось.

— А как они узнавали, куда бежать?

— Кто как. Кому птичка чирикнет, кому рыбка шепнет. Были счастливчики — добирались. А здесь хороших людей принимали, не гнали.

— Всех или только колдунов?

— Кто теперь разберет. Народ-то жгли почем зря. — Ты про Агафью слыхала?

Саша созналась, что не слыхала.

— Ну что ж ты, мать? Главного не знаешь. — пожурил Ксенофонт. — Ладно, время есть, расскажу. А то будешь там ушами хлопать.

Саша никак не могла взять в толк, зачем ей знать историю какого-то странного городка. Чем это поможет в ее поисках? С другой стороны, если мама спряталась в Самородье, то наверняка не случайно выбрала именно его.

— Дело это давнишнее. — неторопливо начал Ксенофонт, — Лет пятьсот, как стоит Самородье. Так Бруныч говорит, по крайней мере. Библиотекарь здешний. Не всякому удавалось сюда добраться. Но кто добирался — тот жил спокойно. Здесь уж он под защитой был. Если сам не начинал безобразничать…

— Это как?

— Пакостить. Скотину портить, бородавки вешать. Таких на болота выгоняли, к Черной горе. И говорят, — понизил голос Ксенофонт, — что на болотах еще одно селение появилось. Из тех пакостников. Правда это или нет — неизвестно, По болотам бродить нет охотников. Место гнилое, гиблое. Одно слово — поганая яма. Слушай дальше.

Явились раз в Самородье путники — старик и девочка маленькая. Старика звали Ефимом Безобразовым, а девочку — Агафьей. Ефим ее внучкой называл. Но не внучка она ему была. Горели они в одном срубе. Колдунов тогда в срубах сжигали.

— И девочка? — ахнула Саша.

— Девочка мать искала. Не нашла. А Ефима спасла. Огонь заговорила. Ефим чудом жив остался, обгорел весь, щеку спалил, шрам остался страшный. А девочка ему и рассказала про Самородье. Мол, мать ей перед смертью велела найти это место и там скрыться. Вот и пришли они сюда. А когда подросла чуток Агафья, то приключилась в Самородье история.

Был один гнилой человек. И то ли напакостил кому, то ли с кем повздорил — прогнали его на болота. А он прямиком в Москву. И давай рассказывать — мол, живут в лесу язычники поганые, добрых людей с толку сбивают. А верховодит всем девчонка-подлеток, чары творит, гадюка. Доложили царю. Ну, царь солдат отправил, приказ им дал — деревню спалить, а Агафью в Москву пригнать пред его царевы очи. Пришли солдаты, приказ объявили и давай Самородье дровами обкладывать. А жители ребятишек в лес погнали, спасти чтоб. И Агафью с ними. А она как в лес вошла, так и пропала, никто не понял куда. Обложили солдаты деревню дровами и говорят — ну, язычники, пошли с нами, падите царю в ноги, молите, чтоб простил вам поганые дела, не то сгорите все к лешему. А Агафью, ведьменыша вашего, сюда подайте. Царь велит ее к нему доставить. Народ говорит — не пойдем, палите! Хрен вам, а не Агафья.

И тут чудо случилось. С самого неба спустился конь белый, крылатый, прямо перед солдатами. Глядь — а на нем Агафья сидит. Рубаха по ветру развевается, волосы рыжие столбом стоят. Уметайтесь, говорит, подобру-поздорову.

Струхнули солдаты, а виду не подают, смеются. А она рукой взмахнула, и столб пламенный поднялся из земли, огонь побежал, кольцом солдат окружил, не до смеху им стало. Повалились наземь. Не губи, говорят, нас, дева. Мы люди подневольные. Приказ у нас — к царю тебя привесть. А она им — царский приказ мне не указ. Царь ваш матушку мою в срубе сжег. И я б его, нелюдя, спалила, да матушка перед смертью слово с меня взяла — живое не губить, дар мой не поганить. И вас потому не трону. Отправляйтесь обратно в Москву, да скажите, нет здесь никакой деревни. И все, что видели — забудьте. А ослушаетесь — прилечу, всю Москву спалю вместе с вами и царем вашим. С тем и побрели домой солдаты, и сделали, как было велено.

А на том месте, где Агафья огненный столб сотворила, по сей день черная дыра осталась. Приедешь — увидишь.

— С ума сойти! — выдохнула Саша, — Но это же сказка?

— Может и сказка, да только вот какое дело — город-то наш береженый.

— Это как?

— А так: никакие напасти его не тревожили. Ни революции, ни коллективизации… На последнюю войну полгорода ушло — ни один не погиб, все живые вернулись.

— Да уж, прямо чудеса! — согласилась Саша, — А что дальше было с Агафьей?

— Что было? — задумчиво переспросил Ксенофонт, — Кто ж ее знает? Жила себе и жила, пока не померла.

— И все?

— Подходим! — крикнул Ксенофонт и дернул за обтрепанную веревку колокола. Пироскаф стукнулся о высоченный берег. Прямо от воды карабкалась наверх деревянная лестничка.

— Спасибо за рассказ, Ксенофонт Харитонович! — Саша поднялась, пожала Ксенофонту руку на прощанье.

— Обратно-то поедешь?

— А когда последний паром?

— В двадцать один ноль-ноль. А в двадцать один сорок пять последний автобус. — строго напутствовал паромщик, — Потом только в среду поеду. Праздник будет. Агафьин день. Так что не опаздывай.

— Постараюсь! — Саша перелезла с зыбучей платформы на твердую землю.

— Погодь! — окликнул ее Ксенофонт. — Главного не сказал. Заборов чугунных, старых берегись. Не подходи. — серьезно сказал Ксенофонт.

— А что там? — опешила Саша.

— Люди пропадают.

Саша заверила Ксенофонта, что через заборы не полезет.

— До свиданья, Александра Евгеньевна. Ищи, зачем приехала.

— Найду, не сомневайтесь. — бормотала Саша, карабкаясь по шатким ступенькам, убегавшим, казалось, прямо в небо.

— Осторожней! — прокричал ей вслед Ксенофонт, и Саша не поняла, имеет он в виду хлипкую лестницу или что-то другое.

Глава 4

Саша одолела последнюю ступеньку и остановилась на краю небольшой площади, мощеной истоптанным до блеска булыжником. Посередине, как и обещал Ксенофонт, огромный провал, по краям окаменевшая черная пена по пояс высотой. Напоминает кратер уснувшего вулкана. Саша подошла ближе, заглянула в дыру — темно, дна не видно.

Двухэтажных домики, выкрашенные в разные цвета окружают площадь. В промытых окошках толстые коты нехотя гоняют сонных мух. На бирюзовом доме с бордовой дверью Саша прочла “ Площадь Безобразова, д.1”

Площадь пуста. Ветер постукивает плохо закрытой дверь какой-то лавочки, лязгают вывески, качаясь на темных от времени цепях. Безлюдье. Сонное царство. Поколебавшись, Саша двинулась влево, решила пройтись по Самородью, осмотреться.

На первый взгляд — городок как городок. В нижних этажах магазинчики. У дверей в живописном беспорядке теснятся вазоны с цветами. В одном из магазинов дверь гостеприимно распахнута, а в проеме вместо занавески болтаются длинные связки копченых колбасок.

От площади вверх разбегаются улочки. Кривые, узкие, они прячутся за веревками с разноцветным бельем, протянутыми от дома к дому — не видно, что творится в пяти шагах от тебя.

Девичий виноград увивает балконы, мезонины, печные трубы… Стены домов, там, куда не успел добраться виноград, покрыты рисунками и исписаны странными стихами. Вот, нарисованная бабушка подставила нарисованное ведро под настоящую водосточную трубу. Рядом стихи:

“Источник хрустальный, живая струя!

О, как я мечтаю глотнуть из тебя! ”

Вот жуть! — пробормотала Саша, — Кто такое пишет?

В соседнем доме разбитое окно закрыто обломком фанеры, а на фанере — нарисованная женщина наблюдает за прохожими сквозь нарисованную же кисейную занавеску. И подпись:

“Я дома, вы в гостях, я знаю все о вас.

А вы не знаете, где бродите сейчас…”

Почерк такой аккуратный, что становится не по себе. Но рисунок классный, живой. Кажется, что занавеска колышется от ветра, а женщина вот-вот спросит — чего бродите, охламоны?

Под скатом крыши соседнего дома бьет крыльями нарисованный белый конь… На него смотрит задумчивая девушка. И надпись:

“ Зову тебя, зову, не дозовусь…

Сама, возможно, к небу поднимусь!”

В благополучное время Саша с удовольствием заблудилась бы в таком городке. Но сейчас ей становилось все тоскливее и беспокойнее. Она вздрагивала от пристальных взглядов нарисованных глаз, а приближаясь к очередному повороту затаивала дыхание — кто ее встретит?

Настенные люди выглядывали из окон, грозили пальцами прохожим… Вот живой рыжий кот, прижимая уши, шипит на нарисованного охрой на стене брата-близнеца. вот А. С. Пушкин в крылатке и цилиндре угощает бананом слона. А вот… нарисованный Карлик-пират! Показывает пальцем на дверь, над которой красуется ободранная вывеска “Всякая всячина”. Это знак! Саша вошла.

Ее поприветствовал хриплый колокольчик и крупная блондинка в голубом платье. Название магазина себя оправдывало. Все пространство занимали стеллажи, заваленные, заставленные и увешанные всякой всячиной. Здесь было все — от зубных щеток до садовых леек.

Соображая, как бы половчее приступить к делу, Саша с рассеянным видом пошла вдоль стеллажей. Хозяйка неотступно следовала за ней, не переставая улыбаться, и чем лучезарнее становилась улыбка, тем хуже Саша соображала.

Взгляд ее упал на интересную тетрадку в кожаном переплете. Толстая, теплая, увесистая, она будто сама прыгнула в руки. Мягкая обложка из грубой коричневой кожи, обрезана, кажется, вручную. Закладка из обрывка веревки с маленьким бубенчиком на конце. Плотные, желтоватые листы старательно прошиты красной ниткой. Саша не находила в себе сил положить тетрадь обратно на полку.

— Нравится? — спросила хозяйка.

— Очень!

— Дочка моя делала! — похвасталась хозяйка, — Я чердак разбирала, нашла сапог. Куда его один? Хотела выкинуть, а она говорит, оставь, у меня идея есть. Такая чудачка! Клумбы у входа видели? Ее работа.

Саша похвалила клумбы. Женщина расцвела.

— Доченька моя… Талантище, хоть и подкидыш.

— Подкидыш? — вырвалось у Саши.

— Ага, — спокойно кивнула женщина. — У нас бывает. Нормальное дело. Кому не надо — нам везут. А мы детишек любим, пропасть не даем. Вон они какие вырастают!

Саша положила тетрадь на место.

— Не хотите из старого сапога?

— Не в этом дело. — вздохнула Саша. — Она прекрасна. Просто… — она осеклась. Не станешь же объяснять незнакомой женщине, что ей запрещено иметь такие вещи. — Просто у меня денег нет.

— Возьмите так. В подарок. — раздался тоненький голосок. Из-за стеллажа тихонько вышла девочка лет десяти с рыжими косичками и в круглых очках.

— В подарок? — растерялась Саша.

— Она вам понадобится. — серьезно сказала девочка.

Саша не смогла отказаться.

— Спасибо. — она прижала тетрадь к груди. — Как тебя зовут?

— Алиса.

— Спасибо, Алиса! Мне так она нравится! Я бы тебе тоже что-нибудь подарила, но у меня нет ничего…

— Вы сказали, что она прекрасна. Это лучше подарка. Напишите в ней что-нибудь хорошее.

— Я не пишу! — смутилась Саша. — Я… рисую.

— Покажите. — попросила Алиса. — У художников всегда с собой блокнот с рисунками.

Саша, краснея, полезла в рюкзак. “Стыдно врать, Саша. Хорошо хоть альбом захватила!”

— Вот. Это моя мама. Вы ее случайно не видели? — спросила она.

Алиса перелистнула несколько страниц, подняла золотистые бровки.

— Видела.

— Что?! — задохнулась Саша. — Где?!

— В магазине художников. Да, мам?

Блондинка взглянула на рисунки.

— Не знаю… По-моему, не очень похожа.

— Это она.

— Пожалуйста, пожалуйста, где?!

Саша подпрыгивала на месте от волнения.

— Зайдите к Петру Васильичу. Выйдете — налево поверните и вверх по улице Болотной. Потом направо, в переулок Живого пламени. Там будет фиолетовый дом с желтой дверью.

— Номер какой?

— Номер не ищите, не найдете. Все плющом заросло. Мы номеров сами не знаем. Фиолетовый дом с желтой дверью. Товары для художников.

— Спасибо!

— Да погодите, там только…

Но Саша уже вылетела из магазина. Мать и дочь переглянулись.

— Странная девочка. Диковатая. — заметила блондинка.

— Нормальная. — задумчиво ответила Алиса. — Просто потерялась.

Глава 5

— Фиолетовый дом с желтой дверью, фиолетовый… — твердила Саша, мчась по Болотной улице. — Переулок Живого пламени… Вот он! “Товары для художников!”

Она остановилась, перевела дух. Решительно толкнула дверь. Так решительно, что, сама того не желая, с размаха ворвалась в магазин. Колокольчик над дверью забился в истерике, а сидящий за прилавком старичок от неожиданности подпрыгнул.

— Ой! Здравствуйте. Извините, что напугала.

— Не извиняйтесь, — заулыбался старичок. — Хотел бы я, чтобы все покупатели вбегали ко мне с таким энтузиазмом. Сразу видно — человек стремится к искусству! — он добродушно засмеялся.

Саша осмотрелась. Попадая в такие места, она жалеет, что живопись — не ее призвание. Сияющая сахарной белизной бумага, коробки с красками, карандаши — так хочется купить все сразу… ну хотя бы в руках подержать!

В уголке у окна выставка-продажа картин. Площадь Безобразова, разрисованные дома. Толстый белый кот. Букет пронзительно-синей гортензии. Темноволосая женщина вполоборота…

Сердце заколотилось, потащило вперед.

— Понравилось что-нибудь? — деликатно спросил старичок.

Саша резко обернулась.

— Вы знаете эту женщину? Кто ее рисовал?

— Портрет писал местный мастер. А эту женщину… хотел бы я ее знать. Увы! Ее не существует.

— То есть как?

— Фантазия художника. — виновато улыбнулся старичок.

Дрожащими руками Саша выдрала из рюкзака свой альбом.

— Увлекаетесь прерафаэлитами? Похвально. Недурные копии. — оценил старичок, пролистав альбом.

— Да не увлекаюсь я никем, это не копии! Это я рисовала маму. Чтобы не забыть. — еле выговорила Саша. Ком в горле мешал. — Понимаете, она пропала, и… Может быть вы ее… Вспомните, пожалуйста!

Старичок между тем внимательно изучал Сашино лицо и бросал цепкие взгляды то на рисунки, то на портрет в углу.

— Удивительно! Сходство между вами и ею очевидно. Этот ангельский овал, тяжелые брови… Нежность спорит с суровостью. Но она мечтательница, вы — жестче, хоть и юная совсем. И в то же время вы такая… уязвимая. Вы как будто пережили драму, а ее проза жизни так и не коснулась. Но если бы у нее — он кивнул на портрет, — была дочь… Поздравляю. Вырастете красавицей.

Саша поморщилась с досадой.

— Да не в этом дело! Что ж вы не поймете… У меня мама пропала. Я целый год ее рисовала. А сегодня получила записку, что она здесь, в вашем городе. Я помчалась сюда, захожу к вам и вот! — она взмахнула рукой в сторону портрета, обрушив на пол жестяную банку с кисточками, — Может быть этот художник писал с натуры? Мне бы с ним поговорить!

Старичок поднял с пола банку, вернул кисточки на место.

— Боюсь, ничего не получится. — вздохнул он.

— Почему?

Старичок будто ждал этого вопроса.

— Вы про наши заборы слышали уже? Так вот. Лет двадцать назад приехал к нам на этюды художник. Совсем молодой был парень, но очень талантливый. Разумеется, его предупредили насчет заборов. Хозяйка, у которой он снимал комнату, говорила, что он все ее выспрашивал про запретную зону. И вот недели не прошло, как он пропал. А месяца через три в лесу его нашли. Никто не знает, где он плутал, что видел… Может растения там ядовитые, или грибы… Объяснить он ничего не мог. Только что-то бормотал про чудесную девушку, будто бы встреченную им в каком-то сказочном городе. И рисовал вот это лицо. На стенах, на земле… Встретил он эту девушку, или нафантазировал ее себе — кто знает. В Самородье такую не видели. Очень грустно. Большой талант погиб. Рисунки на домах видели? Его работа. Уже после… Он так и не уехал.

— А его кто-нибудь искал? Родственники…

— Никто и никогда.

— Как же он живет?

— Мы о нем заботимся. Я даю ему краски, холст… Он пишет, я продаю. Этот портрет покупают охотно. Еще бы! Такая красавица…

Старичок вздохнул.

–Так вы говорите, ваша мама пропала?

— Да. Год назад. — прошептала Саша.

”Если он рисует ее уже двадцать лет, то это не может быть мама.” Свет, замаячивший в конце темного коридора, оказался лампочкой на глухой стене.

— Куда же мне теперь? — пробормотала она.

— А знаете что? А попробуйте-ка в библиотеку заглянуть! Дом с колоннами на площади. Спросите Филиппа… — старичок не успел закончить фразу.

Брякнул колокольчик и в магазин деловитой походкой вошел карлик-пират собственной персоной. Он, правда, успел переодеться в драные штаны из малинового вельвета и желтый свитер в пару раз шире, чем требовалось. Бандану, по всей видимости, унесло зюйд-вестом.

Старичок озарился лицом.

— Каспар, дружок! Рад тебя видеть!

— Да это же… — не найдя слов от изумления, Саша схватила пирата за плечо. Тот стряхнул ее руку и потопал прямо к прилавку.

Старичок вышел навстречу, достал из кармана маленького деревянного петрушку и вручил пирату, ласково потрепав его по косматой голове. Тот зашелся нездоровым, заливистым смехом. Саша не верила своим глазам. Это сегодняшний ряженый, никаких сомнений! Но почему он выглядит как деревенский дурачок? Сидит на полу, бормочет невнятное.

— Кто это? — прошептала она.

Старичок пожал плечами.

— Мы не знаем. Он иногда появляется здесь, голодный, оборванный. Мы его кое-как одеваем, если позволяет. Подкармливаем. Народ у нас добрый… Он покрутится здесь и опять пропадает.

Человечек самозабвенно играл. Дрыганье петрушки вызывало взрывы тихого восторга.

— Откуда он взялся?

— Ниоткуда. Просто появился однажды. Мы прозвали его Каспар Хаузер, — грустно улыбнулся старичок.

— Я видела его сегодня. — шепотом призналась Саша, — В Москве, на Арбате. Только он был одет в костюм пирата и разговаривал по-человечески.

— На Арбате? Разговаривал?

Старичок посмотрел на нее как на тронутую. Саша не стала спорить. Она присела на корточки рядом с Каспаром, изобразила сладкую улыбку и медленно извлекла из кармана записку.

— Привет, Каспар. — она старалась подражать интонации старичка, — узнаешь меня? Помнишь эту записку?

Каспар увлеченно играл и Сашу игнорировал.

— Ты сам ее написал? — продолжала она со всей мягкостью, на какую была способна. — Нет… ты не смог бы сам. Кто тебе ее дал?

Каспар замер, бросил на Сашу недобрый взгляд исподлобья и швырнул игрушку в дальний угол. И вдруг выхватил из ее рук записку, и на четвереньках, как жук, шустро пополз вон из магазина. Саша так растерялась, что не успела его остановить. А старичок горестно воскликнул:

— Вы расстроили его! Теперь он убежит совсем!

Саша сдернула с прилавка свой альбом и с грохотом и звоном выметнулась вслед за Каспаром.

Что случилось? Улица полна народа. Откуда они все взялись? Некогда разбираться! Главное — не потерять из виду малиновые штаны Каспара Хаузера, мелькнувшие у поворота на площадь Безобразова. Саша ринулась следом, не обращая внимания на гневные возгласы чуть не сбитых ею прохожих.

— Каспар, дрянь такая, стой! — вопила она. — Ты нормальный, я же знаю!

— А ты ненормальная! — крикнул кто-то ей вслед.

— Держите его! В малиновых штанах!

Только смех был ей ответом. А малиновые штаны тем временем пересекли площадь Безобразова, обогнули дом с колоннами, свернули вправо.

— Каспар, не бойся, я только хочу спросить! Я все равно тебя поймаю! Да дайте же пройти!

Наконец ей удалось продраться сквозь площадь. Малиново-желтое пятно сияет как георгин в конце улицы. Р-р-раз! И исчезло за углом.

Саше казалось, она попала в дурной сон. Она снова мечется по городу, дергает встречных граждан за рукава — не видели такого, в малиновых штанах, Каспара, блин, Хаузера?

В этот раз ей везло. Как же, видели, во-о-о-н туда побежал!

Не замечая названий улиц, не считая поворотов, вперед! В конце очередной улочки Каспар шмыгнул налево. Саша за ним.

Женщина с распущенными волосами, нарисованная на стене, указывает ей дорогу. Человек с пером в волосах, пронесся на велосипеде навстречу, что-то прокричал, тыча большим пальцем себе за спину. Саша видит Каспара каждый раз в конце очередной улицы, перед новым поворотом. Какой же ловкий этот коротышка! На открытом пространстве она догнала бы его в два прыжка. Но этот странный городок — сплошные закоулки. Низенький, устойчивый Каспар семенит легко и быстро, а длинноногую, нескладную Сашу заносит на гладком булыжнике. Она скользит, спотыкается, пару раз чуть не упала, зацепилось курткой за ручку распахнутой двери, шарахнулась от нарисованного на стене старичка с газетой. А еще рюкзак за спиной — подпрыгивает, мешает и бесит.

Кажется, они пробежали уже все Самородье, сейчас пойдут на второй круг. Из последних сил она прибавляет ходу, еще поворот и… чуть не врезалась с разбегу в высокую кованую ограду. Ухватилась обеими руками за толстые прутья, отдышалась, осмотрелась. Справа глухой забор. Слева каменная стена, густо увитая ярким осенним плющом. А за оградой — глухой, запущенный сад. Каспару некуда деться в этом тупичке, только протиснуться сквозь прутья чугунной ограды и юркнуть в сад. Или затаиться в зарослях плюща.

Саша резко дернула пурпурную лиану, вскрикнула и отскочила. Через секунду она сообразила, что глаза, так ее испугавшие, нарисованы на стене. Она подосадовала на свою глупость и раздвинула буйную листву, чтобы рассмотреть рисунок. Мамино лицо! Снова знак!

Пока все идет прекрасно. Каспара среди плюща не оказалось, значит он в саду. Саша метнулась взад-вперед вдоль ограды — ни намека на калитку.

— Ты пролез и я пролезу… — бормотала Саша, стягивая с плеч рюкзак.

Протиснулась между прутьев, поднырнула под ветками яблонь, и бросилась вглубь сада. Трава по колено, непролазная путаница сухих веток, одичавших роз, чертополоха.И никаких следов Каспара. Сбежал. А если и затаился где-то — в этих дебрях его не найти. Надо возвращаться. Старичок, кажется, говорил что-то о библиотеке. Дом с колоннами… Она вздохнула и поплелась назад.

Конца саду видно не было. Саша поняла, что сбилась с пути. Она не беспокоилась — это же не лес. И даже если она забредет в другую часть города, то площадь Безобразова от нее никуда не денется. Но ограда все не появлялась, и Саша встревожилась. Сменила направление. Потом еще раз. Потом вытащила телефон, посмотрела время, и оказалось, что она блуждает уже больше часа. Саша заволновалась всерьез и решила было начинать звать на помощь, но буквально через десяток шагов в просвете между кустами жасмина мелькнула серая каменная стена. Чей-то дом. Саша облегченно вздохнула, ускорила шаг. Теперь ей хотя бы подскажут дорогу.

Глава 6

Багряные кудри девичьего винограда увивали темно-серые стены. В пышных зарослях притаилась вывеска — ”Кассандра. Прошлое, настоящее, будущее.”

Ясновидящая? Может, это то самое место, на которое намекала записка?

Саша пересекла зеленую лужайку перед домом, поднялась по истертым каменным ступенькам на крыльцо, крутанула ржавую ручку старинного звонка. Не получив ответа, толкнула дверь и шагнула в полутемную прихожую.

Сквозь витражную фрамугу над дверью сочился слабый свет. Разноцветные ромбы лежали на серых плитах пола, как обрывок костюма Арлекина. Темная лестница уползала на второй этаж.

— Здравствуйте, есть кто-нибудь дома? — крикнула Саша.

— Поднимайся! — раздалось сверху.

Саша не без опаски ступила на лестницу, стараясь не сильно громыхать ботинками по гулким деревянным ступеням. Лестница привела ее в длинный коридор без окон, такой же мрачный, как прихожая.

Дверь в конце коридора чуть приоткрыта. Саша не без опаски вошла.

Белые стены. Три высоких окна, каждое шириной с утюг. Три полосы закатного света режут пространство, ярко освещают массивный стол, лампу под зеленым стеклянным абажуром и деревянное кресло с корявыми рогами. Второе кресло, старое и облезлое, обито свеженьким желтым бархатом. В углу справа громоздится потертый кожаный диван. У противоположной стены, возле двери — шкаф с пыльной резьбой и треснутыми вкривь и вкось стеклами.

За спиной послышался шорох. Саша вздрогнула, обернулась. В углу у окна стояла женщина в длинном сером платье.

“ Старуха” — машинально отметила Саша. Но в следующую секунду женщина показалась ей зловеще-молодой. А когда она, шелестя платьем, опустилась в рогатое кресло, и в упор взглянула на Сашу, та решила, что незнакомка, пожалуй, мамина ровесница. Вьющиеся золотистые волосы, прямая спина, плавные движения.

Откуда она взялась? Пряталась, должно быть, за солнечным лучом.

Саша раскрыла было рот, но женщина остановила ее, молча подняв ладонь. С минуту она рассматривала ее плывущим взглядом янтарных глаз. Саша растерянно ждала. Потом набралась наглости, уселась в канареечное кресло, рюкзак бросила рядом. Женщина тихо рассмеялась.

— Правильно. Никогда не надо смущаться. — произнесла она мягким, низким голосом.

— Вы — Кассандра? — спросила Саша.

— Так меня зовут. — ответила женщина, чуть помедлив.

— Я — Саша. Александра. Я…

— Ты пришла узнать свою судьбу, Александра?

— Да. То есть нет. Я… — Саша вдруг растерялась. — дорогу хотела узнать!

— Кто тебя так напугал? — спросила Кассандра.

— С чего вы взяли? — огрызнулась Саша.

— Это написано у тебя на лице.

— А что еще на нем написано? — насупилась Саша. Слишком уж ясно видит эта ясновидящая!

— Ты не ела с самого утра. — спокойно ответила Кассандра, — Устала, запуталась. Живешь в постоянном страхе. Бедная девочка, как же тебе досталось!

Точные попадания застали Сашу врасплох, особенно сильно царапнули последние слова. Встать бы сейчас и уйти! Но в голосе Кассандры прозвучало неподдельное сострадание, живое тепло. Никто не говорил с ней так целую вечность! Слезы подкатили к горлу. Одна на всем свете. Она отвернулась, прикусила губу, сердито уставилась в спинку дивана.

— Пожалуйста, угощайся. — мягко сказала Кассандра

Саша глянула искоса — перед ней на столе железная коробка с печеньем. Точная копия той, что спрятана у нее на чердаке. Она помотала головой.

–Твое любимое. Шоколадное.

Саша нерешительно потянулась к коробке. А Кассандра уже откручивает крышку термоса — и где она его взяла? — наливает что-то в большую белую чашку, не сводя глаз с Саши, тихо приговаривает:

— Сладкое полезно девушкам… А шоколад исцелит любую печаль…

Голос у нее как у Кота-Баюна, глаза — как темный, прозрачный мед. Саша взялась за чашку. Печенья в коробке все меньше и меньше… Хорошо здесь, спокойно, уютно, как под теплым пледом.

Солнце между тем ушло, окна погасли, сумерки залили комнату мягким розовым светом.

— Еще чаю?

— Нет. Спасибо. — Саша отряхнула пальцы от крошек.

Кассандра закрыла термос, чашка и остатки печенья исчезли в недрах стола.

— Дашь руку? — вкрадчиво спросила Кассандра и зажгла зеленую лампу.

— Гадать будете? — нахмурилась Саша.

— Гадать я не умею. — ответила Кассандра, — Бессмысленное занятие. Просто посмотрю. — она протянула руку ладонью вверх, — Боишься?

— Я? — Саша резким движением вытянула вперед обе руки.

— Ух! Какая смелая… — Кассандра накрыла ее руки своими. — Необычная рука. Сложная, странная судьба, — задумчиво говорила она, чуть касаясь Сашиных ладоней прохладными пальцами. А смотрела не на руки, а в глаза.

— Так можно сказать любому…

Взгляд Кассандры затуманился, поплыл, она заговорила монотонно:

— В твоей жизни произошла большая потеря, ты не смирилась, ищешь. Поиски безнадежны, но ты упрямая, не веришь. Выбрала трудный, опасный путь. А сил у тебя почти не осталось. Я вижу много боли, вины, страха. Да, страха… И тебе есть чего бояться. Над тобой нависла опасность! Кто-то ищет тебя. Прямо сейчас.

У Саши заныло под ложечкой — предвестие беды. Она вырвала руки, вскочила, грохнув креслом, подхватила рюкзак и бросилась к двери.

— Стой!

Саша замерла.

— Ты погибнешь, если сейчас уйдешь!

Рюкзак упал на пол. Повинуясь взгляду потемневших глаз Кассандры, она медленно вернулась к столу. Что происходит? Как она это делает? Кассандра молча указала на желтое кресло. Саша послушно села. Она вдруг почувствовала себя мелкой, как мышка, бессильной. А Кассандра стала огромной, казалось, она достает головой до потолка, плечами упирается в стены.

— Закрой глаза и ни о чем не думай!

Саша послушно опустила веки.

Несколько секунд стояла тишина. Потом послышалось тихое, монотонное бормотание.

— Я вижу женщину. Вы похожи. Твоя мать? Да, конечно. Она…

— Она жива? — прошептала Саша.

— Ее нет среди мертвых. Но и среди живых я ее не вижу. Она страдает из-за тебя…

Внутри стало горячо и пусто. Слезы покатились из-под закрытых век.

–Ты должна ей помочь. А времени почти не осталось. Смерть идет по пятам!

Саша вздрогнула, открыла глаза.

— Почему? Что я сделала?

— Ты прячешь… А он ищет… Он уже близко…

— Вы можете мне помочь? Пожалуйста. — тихо попросила Саша.

— Ты это слышала? — прошептала Кассандра, глядя на дверь.

— Что?

— Вот опять. — Кассандра поднялась, не сводя глаз с двери. — Я сейчас вернусь. Останься здесь.

Она вышла из комнаты. Шелест платья в коридоре, легкие шаги вниз по лестнице, тишина. Минута…. две. Саша прислушалась — внизу, в прихожей, что-то лязгнуло, заскрипело, хлопнула дверь. Приглушенное восклицание. Глухое бормотание. Потом шаги. Медленные, тяжелые. Это не Кассандра!

Саша на цыпочках прокралась к двери, бесшумно приоткрыла. В коридоре стояла удушливая вонь — пахло гнилой рыбой, плесенью и землей.

Сквозь разноцветные ромбы над входной дверью сочился слабый свет. Что-то темное, бесформенное движется вверх по лестнице. Саша обомлела. Кто это? Слишком большое для человека. Медведь? Бум… Бум… Идет и молчит. Только стонут ступени и усиливается вонь.

Оно взошло на последнюю ступеньку, остановилось, принюхалось. Повернулось к ней. Зловонная, безликая гора в красно-синих отсветах, Арлекин из кошмарного сна.

Страх отбросил Сашу назад. Она хлопнула дверью с такой силой, что на голову упал кусок штукатурки. Рванула тугой засов — ноготь содрала до крови. Ну, закрывайся! Навалилась с размаху на дверь, с остервенением стукнула по засову ребром ладони. Есть! Дикими глазами обежала комнату. Куда бежать? В окна не пролезть!

Она заметалась в поисках убежища. Под диван? Оно уже в коридоре! Под стол? Найдет, везде найдет! Кассандра! Оно ее убило? В отчаяньи Саша рванула дверцу шкафа. Хрустнула петля, со звоном посыпалось стекло.

Удар в дверь. С дикой силой. Сейчас вышибет! Еще удар. Некуда бежать. Вздрагивают толстенные доски, трещат петли, дребезжит засов. Еще немного — и рухнет дом.

Саша опустилась на пол среди белой пыли и битого стекла, закрыла голову руками, сжалась в комок.

“Так не должно быть. Только не со мной. Спасите, кто-нибудь!” Удар!

“Никто не поможет, никто не спасет.” — вдруг обожгла мысль. Саша вскочила. Сами собой стиснулись кулаки и зубы. Она схватила стул — пусть только сунется!

Еще удар!

— Пошел вон! — заорала она и швырнула стулом в дверь. На секунду все смолкло. Потом — хриплый рев. И вновь удар!

Дверь! Завалить ее! Выиграть время!

Саша бросилась к столу, пнула рогатое кресло, уперлась в стол руками, налегла всем телом. Тяжеленный стол со скрежетом подался вперед. Застрял. Желтое кресло мешает, черт его раздери! Переметнулась через стол, оттащила кресло в сторону, прыгнула назад, снова навалилась. Ну! Рывками, со скрипом, вперед… Еще разок… Стол грохнулся об дверь, в унисон с тяжким ударом с другой стороны.

— Пошел вон, гад!

Злость добавила ей сил. Она взгромоздила оба кресла поверх стола, навалилась сбоку на шкаф и опрокинула его поверх безобразной горы мебели. Из шкафа что-то сыпалось, билось, хрустело под ногами. Саша вся взмокла, почти оглохла, дышала с трудом.

Дверь трещит от страшных ударов. Еще немного — и не выдержат петли. Оно сметет баррикаду в два приема, и тогда… Новая волна ужаса захлестнула, Саша схватилась за голову.

“ Не смей бояться! Соображай, тупица! Кассандра! — вспыхнула догадка — не из стены же она пришла!”

Саша кинулась в угол, отшвырнула в сторону занавеску. Да! Глубокая ниша, в ней дверь. Открыта, ура! Она схватила со стола лампу, изо всех сил швырнула в дверь. Ищи меня в темноте! Она скользнула за занавеску в кромешный мрак, в неизвестность.

Вытянув перед собой трясущиеся руки, ощупью, как слепая, она пошла вперед. Справа стена и слева. Коридор. Куда он ведет?

Страшный грохот за спиной! Оно сломало дверь, ворвалось в комнату! Только не закричать, не завыть от страха.

— Жил на свете… человек… скрюченные ножки, — в ужасе зашептала Саша.

За спиной грохот и звон, оно все крушит и ломает, ищет ее. Еще шаг, еще один, только бы не тупик!

— И гулял он целый век… “Я, кажется, не задернула штору, дура!” — По скрюченной дорожке…” А оно знает про этот коридорчик?”

Страх присосался к животу огромной пиявкой, забирает остатки сил. Рука наткнулась на шершавый камень. Нет, пожалуйста, только не стена! О, провал какой-то. Лестница! Едва дыша, почти ползком она одолела несколько ступенек вверх.

Чердак. Воздух здесь горячий, густой, с привкусом сушеной травы. С улицы просачивается слабый, неровный свет. Маленькое окошко, наглухо заросло плющом, но пролезть можно!

Саша дернула шпингалет, распахнула узкие створки, разодрала плющ, высунулась наружу.

“ Как высоко! Сломаю ногу и мне конец… ”

Она вскарабкалась на подоконник, вцепилась в плющ — хоть немного смягчит падение. Зажмурилась, прикрыла голову руками и оторвала себя от окна. Все пропало на миг, только вспышки в темноте, шуршащий гул в ушах и шальная, нелепая мысль про скрюченные елки.

Удар! Коленка пришлась в подбородок, зубы клацнули, боль обожгла ее, ослепила белой вспышкой. Жива.

Руки. Ноги. Шея. Все цело. Саша приоткрыла глаза. Дом зловеще тих и темен. Она выпуталась из огромной кучи плюща и поползла в темноту.

— А за скрюченным мостом… скрюченная баба…

Она ползла, вдыхая терпкий запах подгнившей дубовой листвы. Ей это снилось. Она убегала от чудовища, и страх во сне сплетался со счастьем.

— По болоту босиком… — Она уперлась лбом в холодный металл. За толстыми прутья забора дремлет темная улочка. Саша обернулась напоследок — никого.

“…По болоту босиком… Давай! На три-пятнадцать!

…Прыгала как жаба!”

Она змеей скользнула сквозь забор, вскочила и понеслась прочь.

“ Рюкзак! Он там остался!” — догнала мысль. Догнала и сразу отстала. Саша мчалась быстрее.

Глава 7

В три прыжка она одолела тихую улочку, повернула, пронеслась наугад еще пару кварталов. Чуть не падая, еле дыша, перегнувшись пополам и держась за бок, остановилась. Почему так темно? Фонари не горят, не светятся и окна домов. Сколько времени? Она пробыла у Кассандры от силы часа два, и солнце еще светило, когда она входила в дом.

Но не это главное сейчас. Куда бежать? Делать-то что?

Стучаться в чужие темные дома? Сказать, что на нее напал… напало… да она его толком не видела, не поняла, человек это или зверюга. Бешеный медведь сбежал из цирка? Местный бомж объелся ядовитых грибов? Мутант из секретной лаборатории? Бред! Кто ей поверит? Хотя… постойте-ка! Она же сегодня познакомилась с очень милыми людьми — с маленькой Алисой и ее улыбчивой мамой, да и старичок тот был вполне симпатичный… Может обратиться к ним? Они наверняка помогут, старичок сказал, у них здесь добрый народ живет. Пожалуй, это единственное, на что можно сейчас надеяться.

Бегом, на площадь Безобразова! А Кассандра? Может ей помощь нужна… Нет! Ни за что не вернусь в этот дом! Сейчас найду кого-нибудь, все расскажу, пусть позовут полицию. Должна же здесь быть полиция.”

Эта мысль уже была похожа на план и немного приглушила чувство вины. Саша двинулась вперед.

“ Стучаться в первый попавшийся дом я, конечно, не буду, — размышляла она, — постучалась уже, хватит. Но иду я правильно, рекой запахло, значит, уже близко!”

Слева вырос глухой забор, впереди и узенький проулок, а улица пошире уходила вправо. В конце улицы маячил свет. Саша повернула направо. Сотня метров — и она растерянно остановилась перед кирпичной стеной. Одинокий фонарь освещает жутковатую картинку — девушка на эшафоте, охваченная пламенем. Под фонарем табличка.

─ Тупик Жанны Д”Арк… — прочла Саша вслух. — Тупик…

Она вернулась к забору. Здесь развилка! Она забрала чуть левее, пошла вперед. Что за ерунда? Сияет знакомый фонарь и Жанна Д Арк на эшафоте.

— Это невозможно! Белены я, что ли, объелась? Или сплю?

Она изо всех сил ущипнула себя за руку — ободранный о засов палец отозвался жгучей болью.

“Ну и глупо. Если я сплю, то и больно мне во сне.”

Саша побежала обратно. В этот раз по узенькому переулку. Темный переулок, неизвестный, опасный. Свет впереди, речной ветер… Фонарь. Стена. Тупик Жанны Д”Арк.

Разворот, вперед, вправо, влево, через штакет, между сараями… Люди, где вы, кто-нибудь! Еще поворот — и снова здравствуй, орлеанская дева!

Саша запаниковала. У нее осталось одно желание — перестать возвращаться к кирпичной стене с фонарем. Но любая улица, любая дорожка возвращала ее к нарисованному эшафоту. В отчаяньи она принялась колотить в калитки, швырять камешки, пытаясь угодить в окно, и кричать:

— Откройте, пожалуйста, помогите!

— Чего шумишь? — раздался за спиной спокойный голос.

Саша обернулась, не веря своему счастью и ушам. Перед ней стояла старушка очень маленького роста, с добрым, хитроватым лицом.

— Помогите, умоляю! — чуть не заплакала Саша, — как мне выйти отсюда?

— Куда выйти? — удивилась бабулечка.

— Куда-нибудь!

— А куда тебе надо-то?

— На площадь Безобразова, но…

— Да вот здесь и выйди. — сухая ладошка указала на Жанну Д Арк.

— Да где?

— Да вот.

Старушка шагнула, как показалось Саше, сквозь стену. Она кинулась следом и обомлела: в стене обнаружился проем, узкий, только-только человеку пройти. Тусклый фонарь освещал пустынную площадь Безобразова.

— Первый раз, что ли, у нас?

— Я идиотка! Спасибо вам!

— Иди, иди, Агафьино отродье!

Саша вздрогнула.

— Что вы сказали?

Бабушка поманила ее к себе рукой, иди, мол, что скажу на ушко.

Саша наклонилась.

— Слово кому скажешь — и матери не увидишь и сама пропадешь! — услышала она деловитый шепот. Вздрогнула, отшатнулась… И увидела, что нет никакой бабульки. Кошмар продолжается? Ее колотила дрожь.Чуть не ползком она выбралась из тупика Жанны Д Арк.

Ей вдруг стало нехорошо — заложило уши, голова закружилась, она схватилась за стену. Все нормально. Это нервы.

— Но это же… Это не площадь Безобразова… Или… Подождите.

Черный кратер на месте. Бирюзовый домик — вот он. Но теперь он серый какой-то… Все не так! Саша растерянно вертела головой.

Как за несколько часов могла облупиться штукатурка на домах? Куда подевались вывески? Где клумбы?

Нетвердыми ногами она пересекла площадь, подошла к краю, туда, где лестница, где река.

“Сейчас я увижу огоньки пироскафа!”, — строго пообещала она себе. Но река была темна. И это бы еще ничего. Лестницы на месте тоже не оказалось.

Обрыв, плеск воды, ветер.

Саша застыла на краю, бессмысленно вглядываясь в темноту. Порыв ветра вздыбил волосы столбом, бросил в лицо горсть песка. Она нахлобучила капюшон и медленно пошла от реки назад, на площадь.

В полицию бы, по-хорошему. Все рассказать как есть. Но где здесь полиция? Это опять в город нужно. Она представила себе тупик Жанны Д”Арк, темные силуэты домов, а где-то там, среди кривых улочек затаилось нечто, поджидает ее. Постучаться в знакомые домики? Но это уже какие-то другие домики. Кто знает, что там в них?

Саша взгромоздилась на высокий камень, торчащий зачем-то из земли. Больше сесть было некуда — скамейки, видимо, утащил тот, кто посдирал все вывески и оборвал цветы. Мрачно, исподлобья смотрела она на торчащий перед ней подслеповатый фонарь, словно он собирался схватить ее за шкирку и утащить в город. Нахохлилась как больная птица и замерла.

“Настанет утро и все прояснится. — уговаривала она себя — Всему на свете рано или поздно находится разумное объяснение.”

Она решила не терзать свою бедную голову, она и так едва соображает. Утром все будет по-другому. Не надо думать. Надо как-то отвлечься.

“ Город был погружен во тьму. Ни одно окошко не разбивало своим светом густого мрака…”

— Бредятина! Ты сама себя послушай:…окошко не разбивало светом мрака… — послышался вкрадчивый голос у нее за спиной.

Саша взвилась с камня, дернув головой так, что шея хрустнула. Никого.

— Кто это сказал!? Очередной карлик? Вылезай, я тебя придушу! — испуганно крикнула она.

Но никто не вылез. Только невесть откуда взявшийся белый кот неспешно продефилировал через площадь, шевеля меховыми штанами и подергивая задранным хвостом. Ушел во тьму. Саша проводила его растерянным взглядом, снова забралась на свой насест. Очень было холодно. С неба летела противная мелкая морось.

“Голос в голове — это плохо, очень плохо.” — расстроилась Саша. — “Думаю, я просто задремала и голос мне приснился. Надо успокоиться, надо дождаться утра… Только бы ливень не начался… Мама, ну где же ты?”

— Ты тоже голодная? — произнес нежный голос.

Саша подняла глаза. Перед ней стояла девушка. Высокая, худая. Одета в какие-то серые тряпки — не то платье, не то легкое пальто. Ноги босые. Длинные волосы висят как оборванные веревки. Впалые щеки, бледные губы. Лицо тонкое, красивое, но усталое и измученное. Впечатление такое, что красавица долго бродила где-то, не нашла того, что искала и ни на что больше не надеется.

— Я… — растерялась Саша, и честно призналась: — Голодная. Очень.

— Я просто с ума от голода схожу. — поделилась девушка, сверкая глазами. — Уже не помню как меня зовут.

“Т-а-ак. А я думала, это у меня с головой не в порядке.”

— Сейчас, подожди… — девушка наморщила лоб, — Такое короткое имя… Эола! Меня зовут Эола! А ты? Ты помнишь свое имя?

— Помню. — неуверенно ответила Саша. — Я Александра.

— Длинное имя… И ты его помнишь. Значит у тебя еще есть время.

— Время… на что?

Девушка не ответила. Она морщилась, хмурила брови, будто решала мучительно-сложную задачу.

— Мое время закончилось. Я исчезаю. И мне надо выбирать — или исчезнуть совсем, или…

— Или?..

— Прыгнуть в болото. — шепнула Эола. — Хочешь со мной?

Такого поворота Саша не ожидала.

— Нет, я не хочу! И ты не смей!

— Я больше не могу питаться некрой. — Эола передернулась от отвращения. — Инспирии мне уже не дождаться, а азумам она не нужна!

“ Все ясно. Ей нужна помощь, причем срочно. А что я могу? Надо как-то ее отвлечь…”

— Подожди… — начала Саша, лихорадочно соображая, как бы отвести девушку от опасных мыслей, — Зачем сразу в болото? Хочешь, я тебе яблоко дам? У меня где-то было… “Черт, яблоко-то в рюкзаке осталось…” Но может оно оказалось и к лучшему. Ее слова расстроили Эолу.

— Ты смеешься надо мной? Какие яблоки? — ее глаза наполнились слезами. — Я погибаю, а ты… О, я поняла. Ты драгоценная?

— Какая? Нет, я нормальная. — поспешно ответила Саша.

— Забудь, что я тебе сказала. — попросила девушка. — И не говори никому, что видела меня.

Она отступила в темноту и пропала из глаз.

— Подожди! — Саша спрыгнула с камня, кинулась следом, но девушки на площади уже не было.

— Куда она делась? — расстроилась Саша. — Неужели снова померещилось?

Она снова вскарабкалась на камень, подтянула колени к подбородку, обхватила себя за плечи. Дождь усилился. Она тихонько заплакала.

— Это ты меня звала?

Саша вытерла слезы, подняла голову.

На этот раз перед ней стоял парень, ее ровесник, может чуть постарше. Высокий, худой, темноволосый. На плече болтается футляр, кажется, скрипичный.

— Нет. — сухо ответила она.

— Я тебя раньше не видел.

Саша мрачно на него взглянула. Ей не было знакомо это бледное, неподвижное лицо и рассеянный взгляд темных глаз. Они не встречались, в этом Саша была уверена. Но странное чувство вдруг возникло — будто она ему что-то обещала. И забыла. Она отвернулась.

— Дождь начинается. — заметил парень.

— Вижу.

— Промокнешь.

— Пусть.

Дождь усиливался. Капюшон уже не спасал, тонкая куртка вымокла насквозь.

— Что случилось? — спросил он.

Саша смотрела себе в коленки, дрожала от холода, молчала.

— Может я помочь могу?

— Зонтик есть?

— Нет. Могу куртку дать.

— Не надо.

— Как хочешь. Но тебе нельзя здесь оставаться.

— Тебе-то что за дело?

Парень пожал плечами. Его как будто не смущали ее резкие ответы.

— Ты бы смогла бросить человека ночью под дождем?

— Не знаю… нет. — ответила Саша, чуть поразмыслив.

— Я живу здесь недалеко… — нерешительно начал он. — Ты можешь у меня хотя бы дождь переждать.

— Один живешь?

— Нет.

— С родителями?

— С отцом… Приемным

— А мама? — вырвалось у нее.

— Нет.

— Извини. — она мысленно выругала себя за бесцеремонность.

— Ничего, я привык.

Саше стало неловко. Могла бы догадаться. Значит, собрат по несчастью…

— Карл Иваныч… ну, мой отец… он музыкант, мой учитель. Не бойся, нас тут все знают.

— И что? Я тебя не знаю.

— Меня зовут Савва. — сказал он просто. — А тебя?

— Александра. — угрюмо представилась Саша.

— Пошли? Инструмент промокнет…

— Скрипка? — спросила она на всякий случай.

— Да. А ты что подумала? Пузырек с эфиром? Не веришь, могу показать. — Савва потянул с плеча футляр.

— Не надо. — остановила его Саша.

Футляр внушал ей доверие. Если человек отправляется на черное дело, едва ли он прихватит с собой скрипку.

— Ладно, — вздохнула она, — пойдем.

И спрыгнула с камня, неудачно подвернув ногу.

Глава 8

Пока она чуть не плача, пыталась наступить на ногу, послышался звук мотора и на площадь выкатился небольшой автобус, похожий на те допотопные агрегаты, что она видела на выставке ретромобилей.

Автобус остановился. Из водительского окошка высунулась длинноносая очкастая физиономия. Ярко-рыжие вихры вились вокруг бледной лысины, как медный лавровый венок у мраморной статуи Юлия Цезаря.

Пассажирская дверь открылась и из нее с громким хлопком выбросился зонт. Следом за зонтом показался невысокий человек с аккуратной бородкой и растрепанной шевелюрой.

— Савва! Ну разве так можно! — начал он еще на ступеньках, — Под дождем! С инструментом! Чудовищная безответственность!

Савву не смутила эта гневная тирада.

— Добрый вечер, Карл Иваныч! — спокойно ответил он.

Человек под зонтом тем временем заметил Сашу, посмотрел на нее пристально, изменился в лице.

— Это еще кто?

— Александра. — спокойно ответил Савва.

— Откуда она взялась? — понизил голос Карл Иваныч.

— Можно она у нас переночует?

— У нас? Исключено! — отрезал Карл Иваныч. — Я ее впервые вижу. Впрочем, давайте-ка сначала уйдем из-под дождя. Быстро в паробус!

— Не пойду я ни в какой паробус! — отрезала Саша и снова взгромоздилась на камень.

— Вот и хорошо! — обрадовался Карл Иваныч. — Сидите здесь. Я к вам альбинатов отправлю.

— Кого? — забеспокоилась Саша

— Не надо альбинатов! — сказал Савва, — С ней что-то случилось.

Карл Иваныч подозрительно смотрел на Сашу.

— Пойдем, не бойся. — Савва протянул ей руку. — Карл Иваныч сам тебя боится.

Дождь припустил со злобной силой. Сверкнула молния и почти одновременно с ней шарахнул гром. Саша спрыгнула с камня и в одну секунду влетела в автобус, который почему-то назвали паробусом. Карл Иваныч и Савва вскочили следом. Шофер, занятый изучением каких-то бумаг, и головы в их сторону не повернул, только привычным движением дернул рычаг возле руля. Двери-гармошки, захлопнулись, оставив непогоду бушевать за толстыми стеклами, барабаном грохотать по крыше.

Саша плюхнулась на кожаный диванчик, забилась в угол, отжала волосы как мокрую тряпку и несколько секунд просто наслаждалась теплом. Карл Иваныч и Савва сели напротив. В салоне уютно пахло кожей, резиной и как будто немножко печкой.

— Как вы здесь оказались? — строго спросил Карл Иваныч. — Одна. Так поздно.

Саша угрюмо молчала, смотрела исподлобья. Как ей быть? Довериться чужим людям, врать напропалую, или просто тянуть время? И, кстати, с чего это она должна отвечать на вопросы?

— Из Москвы приехала. По делу. — буркнула она.

— По какому такому делу?

— По личному. Еще вопросы будут?

Карл Иваныч строго глянул на нее поверх очков.

— Будут. Много. По-хорошему я вас должен отвезти в отдел защиты…

— Куда? — испугалась Саша.

— Карл Иваныч, вы же видите… — начал Савва.

— Я вижу невесть откуда взявшуюся девицу подозрительной наружности, — перебил его Карл Иваныч, — и девица эта не может внятно объяснить откуда она взялась.

— Она вам сказала.

— Чушь она нам сказала! Первое, что пришло на ум!

— Я правду говорю! — возмутилась Саша, — И знаете что? Я вам тоже не доверяю! Откройте дверь, мне в полицию надо.

— В полицию? — поднял брови Карл Иваныч, — Вы не понимаете, где находитесь?

— В Самородье нет полиции?

— Самородье? Карл Иваныч с Саввой переглянулись. — Это не Самородье. Это…

— Не Самородье?

Саша даже обрадовалась. Если она случайно забрела в городок по соседству, то это объясняет исчезновение лестницы и изменившуюся площадь.

— Знаю! — воскликнула она. — Я в саду заблудилась и вышла не туда. А что это за город?

— В каком саду? — подозрительно спросил Карл Иваныч.

— За оградой. Заброшенный сад. Бурелом, кусты и коряги. Что за город?

Карл Иванович приложил ладонь к губам. Юлий Цезарь оставил свои свитки, обернулся и сдвинул на макушку очки-крабы. Савва и бровью не повел.

— Как вы попали в этот сад? — сурово спросил Карл Иваныч.

— Я догоняла Каспара, он украл у меня кое-что. А уйти он мог только через ограду. Я полезла следом. — нехотя призналась она.

— Кого вы догоняли?

— Карлик здесь такой бегает, видели? Каспар Хаузер его зовут. Такой… — быстрой, выразительной пантомимой Саша изобразила Каспара, — странный, в общем. Он украл у меня важное письмо и убежал.

— Карлик… — повторил Карл Иваныч, — Это же кошмар!

— Почему кошмар? — искренне удивилась Саша, — Бывает.

— Карл Иваныч, она действительно ничего не знает. Она правду говорит. — сказал Савва.

Карл Иваныч бросил на него мрачный взгляд.

— Наверное, все это не важно, если я ошиблась городом! — наигранно рассмеялась Саша — Спасибо, что помогли мне во всем разобраться, а теперь подскажите, как вернуться в Самородье?

— Милая девушка! — сурово произнес Карл Иваныч, — Самородье вернуться вы не можете.

— Почему?

— Мы обязаны отвезти вас в отдел защиты, или нам грозят серьезные неприятности.

Саша переводила испуганный взгляд с Карла Иваныча на Савву. Она никак не могла понять, в чем виновата, и почему ей не говорят, что это за город.

— А давайте, как будто вы меня не видели? Я посижу здесь до утра, а потом доберусь до пироскафа и уеду.

— Пироскаф ушел без вас. — строго сказал Карл Иваныч. — Как хочешь, Савва, я не могу взять на себя такую ответственность! Куда еще она успела сунуть свой нос, пока болталась здесь? Надо везти ее в башню, пусть там разбираются.

— Не надо в башню! Может лучше к Кларе? — предложил Савва.

— Кларе только этого недоставало! Она и так измучилась, бедняжка!

— Давайте хотя бы спросим ее!

Саша тревожно переводила взгляд с одного на другого. Мокрая площадь, башня, темное чудовище, измученная Клара… Последняя казалась ей самой безопасной. И зачем она только села в этот автобус! — Савва сказал мне, что вы добрый. — произнесла она, укоризненно глядя на Карла Иваныча.

Тот наградил Савву гневным взглядом.

— Так и есть. — улыбнулся Савва.

Карл Иваныч тяжело вздохнул.

— Платон Леонардович, едемте к Кларе!

— Леонардович… — припомнила Саша, — Это вы пироскаф построили? — обратилась она к шоферу. Тот просиял, кивнул.

— А паромщик сказал, что вы пропали…

— Так и есть, — буркнул Платон Леонардович и завел мотор. Паробус объехал вокруг площади и двинулся в темноту.

Если тусклый свет фар и освещал дорогу, то видел ее только шофер — за окнами была чернота, потоки воды стекали по стеклам, и ветки хлестали. Саша догадалась — они едут через лес. Паробус мягко и плавно покачивало, хотелось спать… спать…

Резкий звук клаксона разорвал полудрему. В ответ послышался мелодичный перезвон.

— Повезло вам, — заметил Карл Иваныч. — Клара готова нас принять. Платон Леонардович, вы поезжайте, мы задержимся. Уставшая, полусонная, Саша, с трудом находя узкие ступеньки, почти выпала из автобуса.

Подошли к темным воротам. Тяжелые створки разъехались в стороны, недовольно кряхтя. Вспыхнул фонарь, осветил дорожку, мощеную крупными неровными плитами. Дорожка уползала в темный сад.

— Смелее, Александра, — усмехнулся Карл Иваныч и первым вошел в ворота. Саша обернулась — позади тьма, холод, мокрый лес. Она вдохнула поглубже, и, как в ледяную воду незнакомой реки, ступила на каменные плиты. Савва двинулся следом. Лязгнули за спиной ворота.

Глава 9

И вспыхнули точечки зеленого света, обвели дорожку, деревья, кусты, мостик над небольшим прудом. Крохотные огоньки тихо сияли вдоль дорожки, на кронах деревьев, на пышных клумбах и кустарниках.

— Какая красота… — ахнула Саша. — это светлячки?

— Жуки-фонарщики. Кларина работа. — со сдержанной гордостью ответил Карл Иваныч. И двинулся дальше уверенным шагом по извилистой дорожке меж сияющих кустов в глубь сада, где огромным фонарем светился дом.

Сад был огромен. Они все шли и шли, а дом все еще маячил где-то вдали.

— Сейчас будут ступеньки, не споткнись. — предупредил Савва.

А она как раз и споткнулась, но ступеньки были не при чем — кто-то цапнул ее за ногу. Она испуганно ойкнула.

— А ну, прекрати! — сердито прикрикнул Карл Иваныч. —

Это я не вам, проходите быстрее! Он любит безобразничать, особенно с гостями.

— Кто?

— Да куст прислали Кларе в подарок! — в голосе Карла Иваныча звучала ревнивая досада, — Из Ирландии… Сладу с ним нет, такой вредный оказался. У Бэллы уже руки опускаются. А поливать его нужно особым сортом эля, у нас такого нет, хоть из Ирландии вези.

— Бэлла пробует сварить что-то подходящее, — подал голос Савва, шедший следом — но он делает вид, что ему не нравится.

— Шутите? — Саша расстроенно терла ушибленную коленку.

— Не бойтесь, он не опасен. Просто хулиган.

— Ну да. Куст-хулиган. Спасибо, что предупредили, теперь совсем не страшно.

Наконец подошли к дому, поднялись на крыльцо и Карл Иваныч дернул веревку колокольчика. Послышались тяжелые, неровные шаги, лязгнул засов, запела массивная дверь.

Фонарь на длинной цепи заливал просторную прихожую мягким светом. На пороге стояла высокая женщина с суровым лицом.

Черные, как сахаром присыпанные кудрявые волосы торчат во все стороны, как растрепанные перья. Крючковатый нос довершает сходство со старой совой. Длинное темно-синее платье, льняной передник, состоящий, кажется сплошь из оттопыренных карманов. Босые ноги.

— Ну? Входите, раз пришли. — пробурчала женщина вместо приветствия, подозрительно глядя на Сашу черными, чуть навыкате глазами.

— Добрый вечер, Бэлла! — лучезарно улыбнулся Карл Иваныч, не смутившись нелюбезным приемом.

“ Бэлла… Хорошо, что не Клара”

Саше хотелось, чтобы Клара оказалась уютной старушкой, чтоб напоила чаем с вареньем, уложила спать…

— Может тебе еще и сказочку рассказать? — издевательски осведомился тот самый противный голос, что напугал ее сегодня на площади.

Саша обежала безумными глазами прихожую — кроме Бэллы и их троих в прихожей был только толстый белый кот.

“ С ума я, что ли схожу на самом деле? Не этот же белый мех заговорил…”

— А ты откуда взялась? — топнула Бэлла на кота, оказавшегося кошкой. — Брысь! Идемте.

Она привела их в большая круглую комнату. У окна в высоком кресле сидела женщина. Глаза ее сияли как жуки-фонарщики, волосы отливали перламутром, а нежное лицо и тонкие руки неуловимо напомнили Саше Эолу.

— Карл Иванович, что вам не спится? — голос у нее был такой же нежный, как она сама, — Савва, рада видеть тебя, мальчик.

Она пристально смотрела на Сашу, и та чувствовала, как мир вокруг становится уютным, добрым, безопасным. Необыкновенный покой распространяла вокруг себя эта удивительная женщина. Клара.

— Бэлла! Принеси гостям поесть, будь добра. И побольше какао — девочка едва на ногах стоит.

Бэлла кивнула и вышла.

Клара приглашающе повела рукой в сторону зеленого бархатного кресла и Саша погрузилась в него, как в мягкий мох. Карл Иваныч и Савва заняли диванчик рядом с Кларой..

Карл Иваныч открыл было рот, но Клара остановила его, чуть приподняв узкую ладонь.

— Вижу, вижу… — произнесла она, не сводя глаз с Саши. — Любой бы на вашем месте смутился.

— Я заблудилась. — пробормотала Саша. — Я ничего не сделала. Я просто ищу маму.

— Расскажи мне, что случилось.

Саша вздохнула. Как же она устала! От невозможность поделиться своей бедой. От того что в этой головоломке не хватает половины деталек. Как хочется сложить эту тяжесть с плеч!

— Мне можно сказать все. — улыбнулась Клара. — Я умею верить в невероятное.

И Саша начала рассказывать. Все, с того самого дня, как исчезла мама. Клара слушала ее, глядя пристально и рассеянно. Этот взгляд Саша подмечала и у Кассандры и у Саввы — он делал их немножко похожими.

–…и тогда я залезла в интернет и все узнала о вашем городе, и как до вас добраться…

— О нашем городе невозможно прочесть в интернете. — улыбнулась Клара.

— Я ехала в Самородье. — уточнила Саша. — И оказалась неизвестно где.

— Это-то меня и смутило! — встрепенулся Карл Иваныч, — Ни один человек не сможет сам, без посторонней помощи попасть в…

— Тс-с-с! — Клара прижала к губам длинный тонкий палец. — Позже.

— Вообще-то мне помогли. — осторожно продолжала Саша, — Все началось с этого карлика.

— С карлика? — Кларины глаза потемнели, их будто дымом заволокло. — Ты уверена, что это был карлик?

— Ну конечно! Вот такого роста… — она показала — какого.

— Плохо. — вздохнула Клара. — Раз уж мы прервали твой рассказ, можно я у тебя кое-что спрошу?

Саша кивнула.

— Как зовут твою маму?

— Ариадна.

Клара посмотрела на Карла Иваныча. Потом снова на Сашу.

— Вы с ней похожи?

Вот сейчас бы пригодились ее неумелые рисунки! Но альбом остался в рюкзаке, а рюкзак — в страшном доме…

— Говорят — похожи. Только она очень красивая.

Клара улыбнулась.

— А бабушка у тебя есть? — спросила она.

— Была. Папина. Она умерла. И у мамы никого. Она не помнит своих родителей.

— Карл Иваныч, что думаете?

— Думаю, Кассандра предупредила бы нас…

“Кассандра? При чем здесь Кассандра? “ — встревожилась Саша.

— Послушайте… — устало проговорила она, — еще утром я и знать не знала о Самородье. Я гуляла, никого не трогала, а тут этот ряженый карлик! Может я нарушила какой-нибудь закон, в сад этот влезла… Но я просто ищу маму. Больше мне ничего не нужно, честное слово! Наверное, в эту историю трудно поверить. — грустно закончила она.

— Я верю. — спокойно ответила Клара.

И Саша рассказала о портрете, о Каспаре, о том, как влезла в чужой сад. И замолчала. “…Матери не увидишь и сама пропадешь”. — вспомнилось ей.

— И я заблудилась. — она отвела глаза. — Еле выбралась на площадь Безобразова. А там все другое! Ни пристани, ни парома. А потом появилась…

Она снова запнулась. Та девушка, Эола, просила никому о ней не говорить.

–…то есть, Савва появился. А дальше вы знаете. — закончила Саша, стараясь не смотреть на Клару. Она была уверена — та ее мигом раскусит.

На ее счастье открылась дверь и Бэлла вкатила в комнату тележку, уставленную тарелками. В центре гордо торчал кофейник. Угощение на тележке показалось Саше довольно скромным — домашний хлеб, тарелка с сыром и фрукты. Но она и голода не чувствовала. Она помотала головой.

— Спасибо, я не голодна.

— Ну тогда шоколаду выпей, — не стала настаивать Клара.

Бэлла вручила Саше кружку. Она через силу сделала пару глотков, согрелась, повеселела и отважилась на корочку хлеба. Хлеб показался ей очень вкусным, как-то сам собой к нему присоединился кусочек сыра, потом еще один…

— Смотри только, не лопни!

Саша чуть не подавилась, закашлялась до слез.

Белая кошка лежала на полу в позе сфинкса, сверлила ее наглыми голубыми глазами и рта не раскрывала. А голос явно принадлежал ей. Это было уже слишком. Саша поставила чашку на тележку.

— Вы это слышали? — она указала пальцем на кошачью морду.

— О чем вы, деточка?

— О том, что вот это… животное постоянно лезет ко мне и хамит! А я уже решила, что у меня голоса в голове! — Саша остановилась, сообразив, что ее слова звучат как натуральный бред.

— Ты слышишь Молчун? — удивилась Клара.

— Так она еще и Молчун?

— Да. Она не умеет мяукать.

— Трепло — вот ей подходящее имя! Лучше бы мяукала.

Молчун обиженно отвернулась.

— Подумаешь, пошутила разок…

— Вот опять! Не слышите?

Клара обменялась взглядами с Карлом, Бэллой и Саввой.

— Вы думаете, я с ума сошла? — спросила у них Саша.

— Ни в коем случае. Ты просто слышишь анимузу. — спокойно ответила Клара.

— Кого? — не поняла Саша

Ей никто не ответил.

— Вы намекаете, что эта девица — подопечная Молчун? — удивился Карл Иваныч.

— Или посредник. — подала голос Бэлла.

— Или и то и другое, — протянула Молчун. — Тебе повезло, человек…

— Что еще за анимуза? Кто вы такие? Где я?

Бэлла повернулась к Кларе.

— Надо сказать.

Клара прикусила губы.

— Лев придет — труднее будет.

— Какой еще лев? Что такое анимуза? — занервничала Саша.

— Он не придет сегодня. — ответила Клара

— Ну хоть ты скажи, ты, вроде, нормальный! — Саша в отчаянии повернулась к Савве.

— Клара, скажите ей. — попросил Савва.

— Что происходит, объясните, умоляю! Карл Иваныч какое-то слово сказал странное… Му…

— Музеон. — произнесла Клара. — Город, где живут музы.

— Музы? — Саша обвела всех по очереди вопросительным взглядом. — Те самые?

Ответом было общее молчаливое согласие.

— Всякие. — сказала Молчун. — Я, например, муза в теле животного. Анимуза.

“Вот теперь все ясно. Светланины штучки!” — с ужасом догадалась Саша и поднялась с дивана. — Главное, виду не подавать и улыбаться.”

— Ну, спасибо вам большое за угощение. Мне, пожалуй, пора. Приятно было познакомиться…

Скаля зубы в улыбке, она попятилась к выходу.

— Саша, подожди. Послушай… — ласково сказала Клара.

— Да нет, я все поняла. — нервно посмеивалась Саша, отступая к двери, — музы, анимузы, львы… Мне просто пора.

“Только бы выбраться отсюда! Спрячусь в лесу до утра!”

— Да постой ты, дурында! — сказала Молчун, — Включи соображалку! Никакая Светлана не научит кошку телепатии! Ты моя подопечная. А я — твоя анимуза. Кстати, в лесу ты до утра не дотянешь.

Саша растерянно взглянула на Молчун, обвела глазами всю компанию.

— Детка, сядь. Послушай. — мягко сказала Клара.

Молчун подошла и молча потерлась щекой о Сашину ногу.

Саша вздохнула и села на прежнее место.

***

Дурное дыхание болот окутывало подножье Черной горы, ползло выше, по гладким бокам, и лишь у самой вершины чуть рассеивалось, неохотно уступая ветру и солнцу. А ближе к земле оно стояло неподвижно — кругом гнилая топь, а дальше непролазная чаща, заваленная мертвыми стволами. Густой мох покрывал все пышным ковром, расползаясь все дальше. Трясина поглощала лес. Мертвое место, гиблое, поганое. Жители Самородья называли его Поганой Ямой и носа туда не совали. Да и как сунешь-то? Со всех сторон лес. Единственная дорога кружит между Цветными холмами и теряется в болоте. А чтобы подойти к холмам нужно сделать многоверстный крюк и пройти краем дальнего леса. А короткая дорога, если и была когда-то, шла через запретную зону, ту, что за чугунной оградой.

Самородские бабушки слышали от своих бабушек, что что под самым брюхом Черной горы было когда-то селение. И жили в нем темные, недобрые люди, изгнанные из Самородья за пакости. А потом все селение вымерло за одну ночь от неизвестной болезни. Так говорили Самородские бабушки. Но и им, премудрым и многоопытным, правда открывается не всегда.

Селенье не вымерло. И тяжелый болотный дух был для его обитателей так же приятен, как, скажем, для Саши — аромат ореховых трубочек из Арбатской пекарни.

Женщина, что шла сейчас Мертвым лесом в сторону Черной горы, дышала глубоко и в болоте сгинуть не боялась. Она легко перепрыгивала замшелые стволы, смело ступала на чавкающие кочки, а на ее лице отражалось радостное спокойствие человека, вернувшегося домой после долгих скитаний. Она прошла сквозь лес и скрылась под склизким брюхом Черной горы.

Там душно, влажно, висит тяжелый запах тухлой рыбы, слышно, как где-то капает вода.

— Кто-о-о иде-е-ет!? — раздался глухой рев.

— Пошел вон, вонючее чудовище. — женщина оставалась спокойной, — Не узнал? Хочешь разозлить Прорву?

Грозный рык перешел в глухое ворчание и затих. Женщина двинулась дальше. В темноте замаячила красноватая точка, за ней еще одна. Жуки-фонарщики. Чем дальше — тем больше их становилось. Они ползали по стенам, потолку, шевелились под ногами. Наконец, их стало так много, что они осветили дорогу — узкий и тесный коридор. Он ширился, свод его поднимался, и он окончился просторным залом, освещенным все теми же жуками.

Посреди зала клокотало озеро, наполненное темной, зловонной жижей.

— Я здесь, Великая Прорва! — произнесла женщина.

— Я тоже, — раздался в ответ насмешливый голос. Казалось, горло, породившее его, сделано из желе.

Крупный камень в углу зала зашевелился, и оказалось, что это не камень, а живое существо. Руки и ноги терялись в складках полупрозрачного, желеобразного брюха. Вся эта груда бурого студня венчалась вполне человеческой головой с немыслимой путанницей волос, темным жабьим лицом и бессмысленным взглядом выпученных глаз.

Гостья чуть склонила голову, потом спокойно прошла вперед и села на широкий каменный выступ.

— Наконец-то. — прохлюпала Прорва. — Рассказывай!

— Мой план сработал. Единственный путь вел ее прямиком в мою ловушку.

— Где отродье? — бесцветные глаза полыхнули голодным блеском.

— В Музеоне.

— Как? Почему? — проревела Прорва

— Ты же требуешь, чтобы она пришла добровольно?

— Не я требую! — злобно прохрипела Прорва. — А договор с этой мерзкой клячей!

— Как бы то ни было. Это труднее, чем похитить или запугать. И потребует больше времени.

— А мне на минуточку показалось, что ты не справилась… — угрожающе прохрипела Прорва.

Гостья оставалась спокойной.

— Тебе показалось. У меня есть новый план.

— Что задумала? — Прорва разместила поудобнее дрожащие складки брюха.

— Не буду утомлять тебя подробностями. Скоро Агафьино отродье будет стоять на этом самом месте.

— Ну-ну… — безгубый рот растянулся в подобие улыбки. И снова сжался. — А если оба отродья встретятся?

— Исключено. Ариадны нет ни среди живых, ни среди мертвых.

Глава 10

— Белоконь… Где сочинение? — вкрадчиво интересуется Зоя Всеволодовна.

— Какое сочинение? — вздрагивает Саша.

Она сидит за партой в кабинете литературы, а Зоя стоит перед ней.

Из-за Зоиной спины высовывается Светлана.

— Говорила тебе, напиши… — шипит она, — а то худо будет!

— Хорошо, я напишу… Но скажите, на какую тему!

— Тема на доске. Пока не напишешь — из кабинета не выйдешь! — объявляет Зоя Всеволодовна и чеканным шагом покидает кабинет.

Светлана грозит Саше пальцем и выплывает следом. Щелкает ключ в замке.

“ Какая же тема? — размышляет Саша, — на доске ничего не написано, только петрушка деревянный прицеплен. Каспар в него сегодня играл. Знаю! Тема — Каспар Хаузер! Кто же это такой? Забыла… Это от голода. Надо яблоко съесть”

Она лезет в рюкзак, достает яблоко. Что за гадость? Оно измазано липкой черной грязью!

“Хорошо, что я ношу с собой бутылку с водой!”

Густая, как масло, зеленовата вода течет из бутылки. Яблоко выскальзывает из рук, катится, подпрыгивая, в угол кабинета. Саша идет за яблоком, но вместо него на полу лежит прозрачная красная бусина.

“ О! Важная вещь! Не помню, зачем она мне, но точно знаю — я должна забрать ее и спрятать…

Саша наклоняется за бусиной, а в углу — норка.

“ Как здорово! Я сейчас просто вылезу отсюда и убегу. Меня же мама ждет давно!”

Она протискивается в норку и ползет, крепко сжимая в кулаке бусину — ее ни в коем случае нельзя потерять! Стены норки сужаются, теснят ее со всех сторон, она уже не может двигаться вперед. И назад не получается! Стены сжимаются, давят. Как душно!

— Мама… — едва дыша шепчет Саша и просыпается в слезах. “Сон.. какое счастье!”

Утреннее солнце наполняло мягким светом комнату со скошенным потолком. Отойдя от кошмара, Саша еще пару секунд не могла сообразить, где она, и что с ней вчера произошло.

Город муз… Это правда, или она сошла с ума? Вторая версия никуда не годится, значит придется смириться с первой.

Она оглядела комнату. Давно не крашеные белые стены, дощатый пол, в углу старинный шкаф, под круглым окном небольшой письменный стол.

Она лежит на высокой, как слон, кровати, придавленная тяжелым лоскутным одеялом. А на одеяле Молчун — развалилась, негодяйка, поперек, прикинулась куском белого меха.

“Вот почему я не могла выбраться из норы.”

— А вот и не потому… — зевнула Молчун.

— Да? И почему же?

— Толстая потому что…

— Ха-ха! А вот и мимо! Я худая, как швабра. Брысь отсюда. Бесишь. Я вообще кошек не люблю.

— Да и на здоровье. Я не кошка.

— Ах, да, я помню. Все равно бесишь.

Саша спрыгнула с кровати. Обнаружила себя в белой рубашке до пят, а свою одежду — выстиранной, поглаженной и аккуратно развешенной на стуле.

Одевшись, она подошла к окну — не терпелось полюбоваться садом при свете дня. Но ее ждало разочарование. Сад выглядел запущенным и заброшенным. Там и сям высились обломки каменных стен, останки чугунных заборов. Посреди очаровательной зеленой полянки торчала старая калитка. Пока Саша гадала, зачем нужна калитка в никуда, на дорожке, ведущей к зарослям синей гортензии показалась Бэлла. Она торопливо шла, перегибаясь набок под тяжестью ведра с водой. “Зачем она несет воду в кусты? Что там поливать после вчерашнего потопа?”

— Что ты встала, как пень? — вернула ее в реальность Молчун.

— Да сон мне приснился… странный, — ответила Саша первое, что пришло в голову.

— Расскажи.

— Буду я кошке сон рассказывать! Покажешь, где кухня?

Молчун сделала вид, что не может оторвать восхищенных глаз от полусонной мухи на окне.

— Ну и ладно, сама найду.

Следуя за ароматом вишневого варенья, Саша спустилась в подвал, целиком отведенный под кухню. Посередине высилась белая печь, в которую при желании можно было бы запихнуть бревно. Стены от пола до потолка занимали шкафчики, полочки, ящички. По углам громоздились сундуки, короба, глиняные жбаны, корзины с овощами и фруктами. Бэлла, стоя возле маленькой печки, что-то помешивала в кастрюльке. Саша робко поздоровалась. Бэлла, не поворачивая головы, пробормотала что-то в ответ.

– — Спасибо, что постирали мои вещи… это ведь вы?

Молчание в ответ.

— Я, наверное, вам мешаю…

— Пока не мешаешь, а возьми вот ложку, да и мешай! Большая ложка, перемазанная вареньем, мигом оказалась в руке у Саши, а сама она заняла Бэллино место у плиты.

Бэлла, что-то бормоча себе под нос, захлопала дверцами шкафов.

На длинный сосновый стол грохнулась глиняная банка с мукой, миска с растопленным маслом, несколько яиц шлепнулись в каменную миску, и Бэлла в считанные секунды превратила их с помощью венчика в желтоватую, воздушную пену. Не прекращая колдовать над миской, одной рукой она выхватила кастрюльку с вареньем из-под неловких Сашиных рук и бухнула на край стола.

— Готово. Отойди-ка!

Саша, так и не выпустив из рук ложки, отступила назад, а Бэлла вместе с миской переместилась на ее место. Первая оладья зашкворчала на чугунной сковороде, которая все это время, оказывается, грелась у Саши под локтем.

— Не стой как столб, садись!

Бэлла водрузила на стол темно-красный чайник с обколотой эмалью и зеленое блюдо, на котором дымилась гора золотистых оладьев. А на столе уже стояли тарелки, чашки и наполненный сметаной фарфоровый сливочник в виде коровы.

— Извини уж, парадную посуду доставать не буду.

Саша опустилась на табуретку возле стола. На ногах у нее тут же устроилась Молчун, давая понять, что все забыла и простила. Саша неуверенно потянулась за сметаной.

— Не кормить со стола!

Саша отдернула руку, подмигнула Молчун, мол, погоди, попозже. Зацепила вилкой оладушек, потянула к себе на тарелку.

Неуверенно нацелилась чайной ложкой на кастрюлю с вареньем.

— Смелей, не отравишься! — подбодрила ее Бэлла.

И сама шлепнула три оладьи на Сашину тарелку. Двумя ложками зачерпнула сметаны и варенья и плюхнула сверху. Молчун гипнотизировала Бэллу преданными глазами.

— Ладно, и ты жри! — Бэлла швырнула ком сметаны в железную миску под столом и точным движением босой ноги отправила в угол, где стояла метла.

Молчун, не теряя достоинства, проследовала к миске и занялась сметаной.

Саше показалось, что и пяти минут не прошло с момента ее появления на кухне, и вот она, обжигаясь и пачкая вареньем нос, уплетает самый вкусный в своей жизни завтрак. Бэлла присела напротив. Она не ела, молча смотрела на Сашу. Молчун, расправившись со сметаной, вернулась к столу и снова уселась Саше на ногу.

— Покормили тебя уже. — нахмурилась Бэлла.

Молчун всем своим видом изобразила, что кормили, кто же спорит, неплохо бы еще покормить. Саша вопросительно взглянула на Бэллу.

— Ладно, раз уж такая добрая.

Саша обмакнула кусок оладьи в сметану и протянула Молчун. Та деликатно цапнула подношение и проследовала с ним под стол. Суровый взгляд Бэллы потеплел. Она пододвинула кастрюльку с вареньем поближе к Саше.

— Спасибо, но я больше не могу. Безумно вкусно! Правда, киса? — Саша заглянула под стол, — Извини, что нагрубила тебе.

— Забыли! И я не киса. — донеслось из-под стола.

— Слышишь ее? — спросила Бэлла.

— А вы разве нет?

Бэлла вздохнула, покачала косматой головой.

— Хотела бы. Да не могу.

— Зато готовите здорово. И угадываете любимое блюдо! Как вам это удается? — Саша думала, Бэлле будет приятно восхищение ее кулинарным ясновидением. Но Бэлла помрачнела сильнее.

— Как, как… — проворчала она. — Ты вот как узнаешь, кошка перед тобой или собака?

— Ну… — Саша растерялась, — ну видно же.

— Вот и мне видно. Только лучше б я всего этого не видела.

Взглянув в печальное лицо Бэллы, Саша удержалась от вопросов.

— Бери еще, наедайся как следует! — строго сказала Бэлла. — День-то незнамо как пойдет.

— А что будет?

— Сейчас драгоценные приедут.

— Какие?

— Приедут — узнаешь. Не бойся.

— А где Клара?

— На солнце сидит. Пусть, надо ей. Совсем уже ноги не таскает.

Сотни вопросов крутились у Саши на языке, но она боялась спугнуть Бэллу. Та, похоже, неплохо к ней относится, но очень уж сердитая. Саша решила зайти издалека.

— Бэлла, а что значит Агафьино отродье?

Бэлла вытаращила глаза.

— Кто сказал?

— Бабулька какая-то. Я вчера заблудилась, она мне дорогу показала. Назвала меня так…

— Что за бабулька?

— Не знаю. Маленькая, лохматая, глаза хитрые.

— Плохо… Что ж вчера-то не сказала?

— Не знаю… устала, забыла. Бэлла! Расскажите мне, что здесь происходит. Пожалуйста! А то я как муха в сметане…

— Некогда мне! Посуду надо мыть! — Бэлла рывком поднялась, сгребла со стола грязную посуду, поковыляла к раковине.

Молчун расправилась с оладьей, облизнулась и сказала:

— А ты понастойчивей. Бэлла добрая, жалеет тебя. Лучше бы тебе знать заранее. Ты же соображаешь туго…

Руки так и чесались хлопнуть Молчун по ушам, но по сути-то эта меховая негодяйка права!

— Я здесь совсем одна… ничего не понимаю… и помочь мне некому. — заныла Саша.

Бэлла устало оперлась на раковину.

— Спросила бы ты лучше Клару! А я сболтну чего ненароком…

Саша сложила ладошки под подбородком и сделала брови домиком. Бэлла не выдержала, махнула рукой. Вернулась к столу, села напротив Саши.

— Плохо у нас. Источник умер. Музы не рождаются, а те, что есть, от голода с ума сходят. В болото кидаются.

Превращаются в азум.

— Кто это?

— Муза-перевертыш. Убийца талантов.

“Девушка на площади вчера! — вспомнила Саша, — значит это была муза. И она собиралась броситься в болото. Теперь она убийца талантов… ”

— Тебе про источник мать-то не говорила? — спросила Бэлла как бы между прочим.

— Нет. Что за источник?

— У тебя какой талант? — спросила Бэлла вместо ответа.

— Никакого. — буркнула Саша.

— Не бывает так. — уверенно возразила Бэлла. — Мертвых талантов полно, а чтоб никакого — ни разу не слышала.

Саша опустила глаза.

— Нет у меня таланта. Не хотите — не верьте.

— Нет так нет. — не стала спорить Бэлла. — Тогда представь: сочиняет человек… ну… сказку, например.

Саша подозрительно покосилась на нее.

— Представила.

— Что он чувствует в этот момент?

Саша пожала плечами.

— А думаешь как? — не сдавалась Бэлла.

— Думаю… много чего… чувствует.

— Вот. А это “много чего” куда потом девается?

— Откуда мне знать?

Бэлла хитро посмотрела на нее.

— Небось, столько всего вспомнишь, и придумаешь и представишь, пока сочиняешь…ты ж не все это запишешь?

Саша припомнила, сколько всяких мыслей, образов рождалось в ее голове, сколько слов она отметала, подбирая единственно возможное, сколько вычеркивала всего…

Она кивнула, не глядя на Бэллу.

— Вот! А намучаешься как, пока что-то стоящее получится… Да? А сколько радости потом? Вот она, инспирия, из этого и получается. Из мыслей твоих, из мучений, из радости. Летает повсюду, и в небо поднимается, в облака… А потом вниз… с ветром, с дождиком. И в землю уходит.

— Как вода? — задумчиво спросила Саша.

— Вроде того. Только достать ее как воду из колодца не получится. А вот если Пегас копытом ударит, земля треснет, как скорлупа, а оттуда инспирия фонтаном брызнет!

— А музы откуда берутся?

— Чтобы муза родилась, надо, чтобы история твоя тронула кого-то до слез или до смеху. Чтобы дыханье перехватило. Знаешь, как оно бывает?

Саша упрямо помотала головой. А Бэлла, ничуть не смутившись, продолжала:

— Вот тогда-то и музы появляются из источника. Красивые — глазам больно. И радость от них неимоверная. Такая, что землю хочется перевернуть…

Ее глаза сияли, разгладилась морщинка между бровей. Она помолодела и похорошела при одной мысли о музах.

— Но это редко бывает. Заставить других чувствовать — каждый может, но не каждый справится.

— Это как? Не понимаю.

— Что непонятного? Пахать надо как лошадь.

— Как Пегас? — засмеялась Саша.

— Зря смеешься. Не все умеют. Не все хотят. А не будешь трудится — талант погибнет. Савву нашего знаешь?

— Виделись.

— Драгоценный. Муза в лоб поцеловала.Талантище — на десятерых хватит. Так он и пашет за десятерых. С утра до ночи. Из дому уходит, и то флейту с собой берет. Дорого талант обходится… Но когда он играет… Ни человек, ни муза, ни азума — никто ровно дышать не может. Услышишь его — поймешь.

– Тебе было бы полезно послушать… — заметила Молчун.

Саша кинула в нее вишневой косточкой, чтобы не вмешивалась.

— Так что же все-таки случилось с источником? — напомнила она Бэлле. Та нахмурилась.

— Лунную гору мхом затянуло. Источник и задохся. А музам без него смерть. Инспирия для них — еда, вода и воздух. Как затосковали они, как побежали на болота, так Магнус, главный наш, понял, чем дело пахнет. Пошел на Лунную гору посмотреть что творится, да и не вернулся. Пропал. Альбинаты пошли, говорят, ни Магнуса, ни источника. Только мох по пояс…

Она наклонилась ближе к Саше и добавила шепотом:

— Альбинаты — что они могут? Только муз ловить, да в Башню свою утаскивать. Гору оцепили, дороги перекрыли, да и успокоились. Клару вместо Магнуса пока назначили. А куда ей такой воз тащить? Тут и драгоценный не всякий справится, а она — муза. Она виду-то не подает, а я знаю, каково ей приходится. Одна я и знаю…

— И что же теперь делать?

Бэлла вдруг насторожилась, прислушалась.

— Клара возвращается. И не одна. Иди-ка, барышня в свою комнату, позовут тебя. А мне убрать тут надо. Молчун, отведи ее!

Молчун просеменила к двери, обернулась на Сашу.

— Пойдем, так и быть, покажу тебе кое-что.

Саша пожала плечами, пошла следом. Молчун привела ее в комнату с окном на лужайку, окруженную кустами синих гортензий и акаций. Посреди лужайки торчала калитка в никуда, та самая, что Саша видела из окна своей мансарды.

— И что дальше?

— Сейчас все драгоценные будут здесь.Смотри и слушай.

— Драгоценные — кто они такие?

— Хранители муз. Это если коротко.

— А если длинно?

— Длинно они тебе сами расскажут, если захотят.Уберись из окна!

Калитка неожиданно распахнулась, и из нее, шатаясь как стебелек под ветром и увязая шпильками в мягкой земле, ступила первая гостья — миниатюрная дама, облаченная в черный балахон, расшитый стеклярусом. Она сверкала на солнце как елочная игрушка. Золотистые локончики танцевали вокруг надменно-плаксивого лица при каждом ее шаге.

Саша оторопела.

— Как она это сделала? Это фокус какой-то?

— Калитка. Обычное дело. Привыкай.

— Ладно… А кто это такая?

— Декаденция, хранитель поэтических муз.

— Похожа на поэтессу! — признала Саша.

– Упаси тебя бессмертные хранители так ее назвать — будет истерика.

— Почему?

— Она утверждает, что она — поэт.

— Ладно, поэт так поэт. — хмыкнула Саша, — Как, ты сказала, ее зовут? Де…граденция?

— Де-ка-денция. — отчеканила Молчун. — Хотя… Деграденция — в этом что-то есть. Только смотри ей так не ляпни. Драгоценных нельзя обижать, даже если они со странностями.

— А это кто? — В калитку протиснулась крупная дама с копной черных кудрей.

— Это Амалия Пондерозова. Она заботится о театральных музах, да еще и устроила театр в Самородье. Будет время — сходи.

Амалия с размаху обняла Декаденцию, чмокнула в бледную щеку, оставив на ней ярко — красный след.

— Как-то ее многовато… — с опаской заметила Саша.

— Да, она дама энергичная. На репетициях орет так, что в Музеоне слышно. Но никто ее не боится, потому что она ужасно добрая. Всегда меня под столом кормит.

— По-твоему, кто тебя кормит, тот и добрый?

— Ну да. Мой личный тест. Я ведь анимуза. Это даже меньше, чем кошка.

— Значит меня ты тоже проверяла?

— А как же. Не по твоей же глупой болтовне тебя судить.

Пока Саша подыскивала колкость для ответа, на полянку, опираясь на палку, вышел очередной гость, высокий красивый старик.

— Мэтр Филибрум, — продолжала Молчун как ни в чем не бывало, — хранитель писательских муз.

— Что за странное имя?

— Филипп Брунович его зовут. Кто-то оговорился, назвал его Филибрум, так и пристало. Тебе надо побывать у него в библиотеке. Все, что когда-то было кем-либо написано ты там найдешь.

Конец ознакомительного фрагмента.