Маленький горбун

София де Сегюр

Родители маленькой Христины ведут светский образ жизни и почти не обращают на дочь внимания. Девочка привязывается к соседскому мальчику Франсуа – сыну самого богатого человека в округе. Добрый и отзывчивый мальчик обладает единственным недостатком – он горбун. Но Христина не замечает физического увечья своего друга и ценит его за душевные качества. Автор повести – французская писательница XIX века Софья де Сегюр (урожденная Ростопчина), чьи книги для детей до сих пор очень популярны в Европе.

Глава II. Паоло

Дети доели землянику и уже собирались выйти из рощи, как вдруг к ним подошел молодой человек лет восемнадцати-двадцати, он держал шляпу в руке и на каждом шагу кланялся. Наконец он остановился перед детьми, ничего не говоря.

Дети смотрели на него и тоже молчали.

— Вот и я, синьора… синьор, — сказал он с новым поклоном.

Дети тоже поклонились, но им стало немножко страшно.

— Кто это? Ты знаешь? — шепотом спросил Франсуа у Габриели.

— Нет. И я его боюсь, — ответила она. — Не убежать ли нам?

— Синьорины, синьор… Вот и я! Я прийти, — продолжал незнакомый молодой человек, продолжая кланяться.

— Синьорины, синьор… Вот и я!

Вместо ответа, Габриель схватила Христину за руку и бросилась с нею бежать, громко крича:

— Мама, мамочка! Тут какой-то господин…

Вскоре двоюродные сестры встретили графиню де Семиан и де Нансе, которые услышали их крик и быстро направились к ним, боясь, что с детьми что-то случилось.

— Что с вами? Что стряслось? Где Франсуа? — тревожно спросил де Нансе.

— Там, там в лесу с каким-то сумасшедшим господином… И мы боимся, что он сделает ему что-нибудь дурное, — задыхаясь выговорила Христина.

Недолго думая, де Нансе побежал со всех ног и вскоре увидел своего Франсуа. Мальчик стоял и улыбался, глядя на незнакомого молодого человека, а тот, завидя де Нансе, стал отвешивать новые поклоны.

— Кто вы, милостивый государь? — спросил его де Нансе. — И что вам угодно?

— Я есть приглашенный к господин граф, синьор конте^[3], — сказал незнакомец продолжая кланяться. — Вы есть синьор Семиан?

— Нет, — ответил де Нансе, — но вот идет графиня.

Молодой человек подошел к ней, низко поклонился и повторил то, что он уже сказал де Нансе.

— Моего мужа нет дома, — ответила графиня, — впрочем, он скоро вернется, пожалуйста, скажите мне вашу фамилию, так как, мне кажется, я еще никогда не видела вас.

— Я Паоло Перонни, и я иметь письмо от синьора конте Семиана. Вот, — ответил он и протянул графине какое-то письмо.

Она с подавленной улыбкой быстро пробежала его.

— Да это писал не мой муж, это не его почерк, — заметила она.

— Не он писать? Что же делать? — расстроился Паоло. — Он меня приглашать обедать, и я, бедный Паоло, поверо^[4] Паоло, очень доволен… Я долго идти. Бояться опоздать… Что же мне делать?

— Остаться и пообедать с нами, — ответила графиня Семиан, — ваши друзья, вероятно, захотели подшутить над вами, а вы отлично подшутите над ними, если пообедаете здесь и заодно познакомитесь с нами.

— Как же вы добр, графиня! — с жаром воскликнул Паоло. — Спасибо, мадам, я недавно жить здесь и никого тут не знать.

И молодой человек рассказал, что он доктор, итальянец, что он жил в итальянской деревне Липпо, защищал ее вместе с другими молодыми миланцами от нападения австрийского маршала Радецкого (дело происходило в 1849 году во время борьбы Ломбардии^[5] с Австрией), что большинство его товарищей было убито и что он спасся только бегством.

— Они почти все быть убиты, разрублены в куски. Я броситься под убитых, потом ночь, и я ползти, ползти долго, потом вставать и бежать, днем спрятался в лес, ел плоды, птиц. Ночью опять бежать и так до Генуи. Потом я идти и говорить всем: «Итальяно». И друзья давать хлеба, мяса, уложили спать. И я приплыть в ваш Франция… Ваши добродушные франчезе^[6] привести меня сюда, но я тут не знать никого. Когда прийти письмо от синьора конте Семиано, я быть доволен, а товарищи смеяться. Один сказать: «Что ты! Это шутка». А я не слушать, я пройти два лье^[7] в один час. И вот Паоло прийти к вам… Вы смеяться, как мои товарищи? Это смешно, правда?

Графиня де Семиан смеялась от души, серьезный де Нансе улыбался, но вместе с тем с чувством глубокого сострадания поглядывал на бедного итальянца.

— Бедный молодой человек, — сказал он с глубоким вздохом. — А где же ваши родители?

— Мои родители? — лицо молодого итальянца приняло жесткое выражение. — Мои родители есть умерли, всех моих убить жестокие австрийцы. Они расстрелять моих стариков вместе с братьями, сестрами, с их друзьями в их домах. Они все сжечь — белье, платья… Они бить их за то, что я, итальянец, с друзьями убивать австрийцев. Вот каков маршал Радецкий!

— Бедный молодой человек! — воскликнула графиня. — Все это ужасно.

— Несчастный, — произнес де Нансе. — Остаться одиноким, без родителей, без родины, без средств. Но не следует терять мужества, синьор Паоло. Все устроится с Божьей помощью, будем надеяться на Всевышнего. Мужайтесь. Видите? Сами не зная как, вы попали в дом графини Семиан. Это начало. Все будет хорошо, не тревожьтесь…

Бедный Паоло посмотрел на де Нансе мрачным взглядом и ничего не ответил, до возвращения в замок он не выговорил ни слова.

Дети немного отстали, им не хотелось подходить слишком близко к Паоло, так как Христина и Габриель немного боялись его.

— Что это он говорил об австрийцах? — спросила Христина. — Он, кажется, очень сердился.

— Он рассказывал, что итальянцы жгли австрийцев, что его сестры колотили… их платье, кажется, что так. А потом, что они убивали всех, даже родителей и домики, — проговорила Габриель.

— Кто убивал? — удивилась Христина.

— Да все они.

— Как все? — снова спросила Христина. — Кого они убивали и почему сестры колотили платье? Я не понимаю…

— Нет, Христина, ты никогда ничего не понимаешь, — заметила Габриель. — Вот Франсуа, наверное, понял.

— Да, я понял, — кивнул мальчик — только совсем не то, что ты говоришь. Австрийцы убивали бедных итальянцев и все жгли, это они убили родителей и сестер Паоло и сожгли его дом. Ты понимаешь, Христина?

— Отлично понимаю, — сказала она. — Видишь ли, ты рассказал очень хорошо. Когда же говорила Габриель, я ничего не могла разобрать.

— Я не виновата, что ты такая глупая и не понимаешь, когда рассказывают, — недовольным голосом заметила Габриель. — Вот и твоя мама всегда говорит, что ты глупа, как гусенок!

Христина грустно опустила головку и замолчала. Франсуа подошел к ней и, обнимая ее, сказал:

— Нет, ты не глупая, моя Христиночка. Не верь Габриели. Она говорит это в шутку.

— Все говорят, что я безобразна и глупа, — проговорила Христина, — и мне кажется, что это правда.

И по ее щеке скатилась слезка.

— Прости меня, моя бедная Христина, — сказала Габриель, целуя ее, — я не хотела обидеть тебя. Мне очень, очень жаль. Нет, ты не глупа, прости меня, пожалуйста.

Христина улыбнулась и в свою очередь поцеловала Габриель. В эту минуту позвонил обеденный колокол, и дети бегом пустились домой, чтобы умыться и причесаться.

Обед прошел весело, благодаря рассказам о путевых приключениях итальянца, которого графиня представила своему мужу. Смешил также всех громадный аппетит Паоло, не позволявшего позабыть о себе. Когда подали жаркое, он еще не окончил огромной порции фрикасе^[8] из цыпленка, наполнявшего до краев его тарелку. Лакей уже подал всем сочный и, по-видимому, вкусный бараний окорок, а Паоло еще доедал последний кусочек цыпленка. Несмотря на это, он с тревогой посматривал на баранину, пожирал ее глазами, все еще надеясь, что ему поднесут блюдо. Но, видя, что лакей собирается подать шпинат, он собрал все свое мужество и, обращаясь к графу де Семиан, сказал взволнованным голосом:

— Синьор конте, не предложить ли вы мне баранины? Пожалуйста!

— О, конечно, с большим удовольствием, — с улыбкой ответил хозяин дома.

Графиня громко рассмеялась, и это вызвало всеобщий веселый хохот. Паоло оглядывался с недоумением, тоже улыбался, сам не зная чему, и, смеясь, продолжал есть. Всеобщая веселость, звонкие детские голоса заставили его наконец так расхохотаться, что он подавился, слишком большой кусок баранины застрял у него в горле. Лицо итальянца покраснело, потом полиловело, жилы надулись, глаза страшно раскрылись.

Франсуа, сидевший слева от Паоло, увидел, какая беда случилась с ним, бросился к нему и, запустив пальчики в открытый рот итальянца, вытащил оттуда громадный кусок баранины. После этого все пришло в порядок: глаза Паоло, жилы, цвет лица мало-помалу приняли свой обычный вид, и он нисколько не потерял аппетита.

Понятно, пока несчастный делал усилия, чтобы проглотить кусок, которым он подавился, никто и не думал смеяться. Но за столом снова раздался веселый смех, когда Паоло с полным ртом повернулся к Франсуа, схватил его за руку и несколько раз поцеловал пальцы мальчика.

— Добрый синьорино, добрый! Бедный мальчик. Ты… ты меня… мне спасать жизнь, и я сделать так, что ты быть такой же большой, как твой отец. Это что такое? — прибавил он проводя рукой по его горбику. — Это нехорошо, некрасиво. Я доктор, хороший доктор. И я все исправить. Ты быть пряменький, как твой папа.

И Паоло принялся есть, не говоря больше ни слова, а уж смеяться он и не думал до конца обеда.

За столом Бернар познакомился с Франсуа.

— Мне очень жаль, что я не мог вернуться раньше, — сказал он. — Я был у кюре, я каждый день бываю в доме священника и беру там урок.

— Я тоже должен идти к нему, — кивнул Франсуа, — он согласился учить меня латинскому языку. Я очень рад, что ты тоже учишься у кюре. Мы будем видеться каждый день.

— И я очень рад этому. Вероятно, нам будут задавать одни и те же уроки.

— Не думаю, — сказал Франсуа. — Сколько тебе лет?

— Мне восемь.

— А мне десять.

— Десять лет! А между тем ты такой маленький, — заметил Бернар.

Франсуа опустил голову покраснел и замолчал.

Вскоре после обеда Христине объявили, что за ней пришла ее бонна^[9]. Девочке очень хотелось, чтобы Минну попросили позволить ей остаться еще на четверть часа у Габриели. Она мечтала одеть свою куколку в платье, которое для нее шила ее двоюродная сестра. Однако она привыкла к строгости Минны, а потому собралась уйти.

— Погоди же немного, Христина, — сказала ей Габриель, — через десять минут я закончу платьице.

— Не могу, — ответила Христина, — меня ждет моя бонна.

— Что же за беда? Она может и подождать немного, — заметила маленькая Семиан.

— Но мама рассердится, будет бранить меня и не позволит мне больше приходить к вам.

— Да твоя мама не узнает, — сказала Габриель.

— Непременно узнает. Минна говорит ей все.

В эту минуту голова бонны просунулась в двери:

— Что же, Христина, торопитесь!

— Иду, Минна, иду, — ответила девочка.

Она побежала к тетке, чтобы прощаться, Франсуа и Бернар хотели поцеловать девочку, но не успели. В гостиную вошла бонна:

— Значит, вы не хотите идти, Христина? Ведь уже поздно, и ваша мама, конечно, будет очень недовольна.

— Иду, Минна, иду.

— А твоя кукла? — спросила Габриель. — Ты ее оставляешь здесь?

— У меня нет времени, — шепотом ответила испуганная Христина. — Пожалуйста, дошей платье, ты мне отдашь его, когда я приду к вам.

Бонна взяла Христину за руку и, не дав ей времени поцеловать Габриель, вытащила из гостиной. Бедная Христина дрожала — Минна была несправедлива и зла.

Бонна толкнула девочку в тележку, которая приехала за нею, сама села рядом, и экипаж покатился.

Христина тихонько плакала, бонна бранила и грозила ей по-немецки (она была немка).

— Я скажу вашей маме, что вы не слушались, — выговаривала бонна, — вот увидите, она будет вас бранить.

— Уверяю вас, я пошла тотчас же, — оправдывалась Христина. — Пожалуйста, не говорите маме, что я дурно себя вела, я не хотела не слушаться, уверяю вас!

— Нет, я скажу, что вы вели себя очень дурно, — продолжала бонна, — да еще прибавлю, что вы говорите неправду и спорите, когда вам делают замечания.

— Простите меня, — со слезами взмолилась Христина, — пожалуйста, не говорите этого мамочке, ведь это же неправда!

— Перестаньте хныкать! Чем хуже вы будете вести себя, тем хуже будет для вас.

Христина отерла глаза, постаралась сдержать слезы, подавить вздохи. Проехав около получаса, они вернулись в замок Орм, где жили родители Христины. Бонна привела ее в гостиную, где сидели отец и мать девочки. Минна насильно втащила малышку в эту комнату.

Христина остановилась подле дверей, не смея заговорить. Ее мать подняла голову.

— Подойди, Христина, — сказала она. — Зачем ты стоишь у двери, точно виноватая? Минна, разве она плохо вела себя?

— По обыкновению, — ответила немка. — Ведь вам известно, что Христина никогда меня не слушается.

— Уверяю вас, Минна… — заливаясь слезами, начала было девочка.

— Не перебивай бонну, — сказала Каролина Дезорм. — Ну, что же она сделала, Минна?

— Она не хотела ехать домой, долго заставила меня ждать, а потом вырывалась, чтобы остаться со своей двоюродной сестрой, — говорила Минна, — мне пришлось силой увезти ее.

Мать Христины поднялась с места, подошла к девочке и сказала:

— Ведь ты же обещала мне быть умницей, Христина…

— Уверяю тебя, мамочка, что я была умницей… — ответила бедная Христина, продолжая плакать.

— О, Христина, — продолжала бонна, сжимая руки. — Зачем вы лжете? Так нехорошо говорить неправду, Христиночка!

— Ах, ты опять, как всегда, говоришь неправду, — обратилась к дочери Каролина. — Ты, верно, хочешь, чтобы я тебя строго наказала?

Ее муж, до сих пор все время молчавший, подошел к ней.

— Дорогая моя, — сказал он, — прошу тебя простить Христину. Если она не слушалась, она, конечно, теперь исправится.

— Почему ты говоришь «если»? — спросила Каролина Дезорм. — Минна постоянно жалуется на нее и ничего не может сделать… по ее словам.

— Минна, Минна! — нетерпеливо заметил он. — При нас Христина всегда отлично ведет себя. Она слушается нас и делает все, что мы ей скажем.

— Потому что боится наказания, — сказала Христинина мать и прибавила, обращаясь к бонне: — Знаете, Минна, вы мне надоедаете постоянными жалобами на Христину, вы все вечно преувеличиваете!

Госпожа Дезорм стала расспрашивать дочь, несмотря на неудовольствие бонны; ее муж молча рассматривал недовольное и злое лицо немки.

Наконец мать Христины стала сомневаться в том, что ее дочка дурно вела себя, велела Минне отвести ее и уложить спать, запретив ей бранить девочку.

Когда муж и жена остались одни, Дезорм с волнением сказал жене:

— Ты очень строга с нашей девочкой, и ты слишком веришь тому, что говорит эта бонна, которая попусту жалуется на нее.

— Ты называешь непослушание пустяками?

— Надо еще узнать, действительно ли она не слушалась, — заметил Дезорм.

— Как «действительно ли»? — проговорил она. — Ведь Минна же сказала нам об этом.

— Я совершенно не доверяю этой бонне, — возразил Дезорм, — и уже несколько раз замечал, что она лжет. Мне кажется, она терпеть не может нашу малютку.

— И неудивительно, — ответила ему жена. — С ней Христина всегда капризничает и дурно ведет себя.

— Ну, значит, Минна не умеет обращаться с девочкой, и… Ты, право, слишком строга с Христиной, ты недостаточно наблюдаешь за тем, что происходит, веришь жалобам бонны. Знаешь ли, Христина ужасно боится этой Минны. Прошу тебя, заботься больше о нашей дочери и лучше смотри за нею.

— Будь так добр, — сказала Каролина Дезорм, — давай говорить о чем-нибудь другом. Этот предмет разговора ужасно надоел мне.

Отец Христины вздохнул. Он вышел из гостиной и, желая посмотреть, что делает Минна, пошел в детскую, ему также хотелось узнать, утешилась ли девочка. Христина сидела в своей постельке совсем одна и тихонько плакала. Дезорм подошел к ней, наклонился над кроваткой дочери и спросил:

— Где же твоя бонна, Христина?

— Она ушла, папочка.

— Как? Она оставляет тебя одну?

— Да, она всегда уходит, когда я лягу, — ответила девочка.

— Хочешь, я ее позову?

— О нет, нет, пожалуйста, папа, не нужно!

— Почему ты ее так боишься?

Христина не ответила. Отец несколько раз настойчиво повторил свой вопрос, и наконец девочка сказала почти шепотом:

— Не знаю.

Он не мог добиться от нее другого ответа и, печальный и озабоченный, вышел из детской. Совесть мучила его за то, что он мало думал о дочери. Ведь он отлично знал, что его жена совершенно не занималась девочкой. Придя в гостиную, он заметил, что госпожа Дезорм сильно раздражена, а потому не стал больше говорить с ней ни о Христине, ни о ее бонне, но в глубине души решил понаблюдать за Минной и, заметив ее недоброе обращение с ребенком, тотчас же отказать ей от места.

Примечания

3

Ко́нте — граф (итал.).

4

По́веро — бедный, несчастный (итал.).

5

Ломба́рдия — область на севере Италии.

6

Франче́зе — французы (искажен. итал.).

7

Лье — старинная французская мера длины, равная 4,4 км.

8

Фрикасе́ — рагу из белого мяса в соусе.

9

Бонна — няня, гувернантка.