Непримиримые 3

София Устинова, 2018

Она – тихая умница, дочь профессора, потерявшая мать и переехавшая к своим родным! Он – звезда школы, отличник и заводила… и тот, кто счёл её непримиримым конкурентом. Она – просто хочет дружить и жить нормальной жизнью. Он – задира, старающийся её принизить. Избежав однажды бури чувств, они встречаются опять… Ненависть, балансирующая на грани… Любовь, нещадно разрушающая привычный мир и толкающая на безумные поступки. ОНИ не представляют, как переплетутся их судьбы, и будут с завидным упорством отыгрывать роль непримиримых врагов и соперников… Вот только у судьбы другие планы на их будущее. Внимание!!! Много букв! Очень! 4 части! Содержит нецензурную брань.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА 1

(Ночь первая)

Игнат

Время тянется, словно резина, пожарных до сих пор нет.

Как только мы с Иркой транспорт отгоняем за пределы территории, без раздумий бегу обратно к дому, но уже у ступеней останавливает окрик:

— Игнат, ты что задумал? — волнуется Сергей Николаевич. Сосед, как понимаю, мать оставил на попечении Юлии Степановны.

— Деньги, документы, ценности! Всё, что у нас есть тут… — не успеваю договорить, сосед понятливо кивает и ступает на веранду. Быстро ныряю в дом, следом Сергей Николаевич.

На своё плевать! Конспекты, комп, шмотки — всё будет, а вот у мамы в кабинете самое важное. Прикрывая рот и нос рукавом, бегу через зал к двери кабинета.

Перед тем как открыть, осторожно касаюсь ручки — холодная, значит, нормально. Распахиваю дверь и врываюсь в кабинет. В помещении уже начинают клубиться серые удушливые облака.

Спешу к сейфу. Он за картиной, прямо за маминым офисным креслом. Пока вожусь с кодом, сосед сдирает занавеску, раскладывает на полу и начинает сбор ценных вещей. Причём первым кладёт на пол комп мамы. Я даже на миг перестаю цифры выставлять. Он, бля, шутит, что ли?! Но потом осознаю, что для матери нет ничего ценней «писулек». А они, мать их, как раз в этой грёбаной жестянке!

Опустошаю ячейки, сгребая драгоценности, деньги, документы в общую свалку. Пробегаюсь взглядом по кабинету. Всё остальное — ерунда. Быстро сворачиваю узел, перекидываю через плечо.

— Точно всё? — уточняет Сергей Николаевич через надсадный кашель.

— Мгм, — кивок.

Бежим прочь, и очень вовремя: кабинет начинает всё сильнее заволакивать таким едким дымом, что глаза слезятся.

Уже на выходе слышится вой сирен пожарных машин и скорой. Дом потрескивает, словно огромный костёр. Везде клубятся коптильные облака…

Далее следуют муторные часы волнения и сражения людей со стихией огня. По итогам даже нельзя точно сказать, кто победил. Остановили — да, но обугленные стены большей части дома и отсутствие второго этажа — однозначно не победа!

Мамка к моменту прибытия доблестных врачей приходит в себя, но толком ничего сказать не может — сама упала или ударили. Сотрясение, плюс надышаться успевает. Её увозят на скорой.

Я хотел с ней, но Сергей Николаевич вцепился и такими глазами на меня посмотрел, что пришлось отступиться.

Сижу на земле и стискиваю голову руками. Мысли, словно дятел долбят мозг. Что случилось? Откуда пожар? Голем?.. Шумахер? Босс? Проводка?.. Тогда откуда у матери кровь на волосах?

Твари!

Но я узнаю…

Лишь ближе к утру все расходятся и разъезжаются, оставляя меня на пепелище жизни. Поднимаюсь с земли. Бл***, нужно где-то перекантоваться. Варианты вроде найти можно, но что делать с домом… и мамой?

Пожарники напоследок сказали, что приедет эксперт, оценит случившееся, вручит заключение. Если что, подадим на возмещение ущерба по страховке. Хотя сомневаюсь. Вряд ли за поджог нам что-то перепадёт.

Где жить и на что?

Пинаю воздух и вскидываю глаза к небесам — вот же грёбаная полоса!

— Игнат, — раздаётся голос Юлии Степановны. Устало оборачиваюсь. Бабушка Ирки мнётся на своей территории: — Ступай к нам, — кивает на дом.

— Да я в город, — неуверенно бормочу, но ещё плана точного по дальнейшим действиям нет.

— Не глупи, — в разговор вклинивается Григорий Михайлович. Дед стоит на ступенях веранды, позади него замирает недовольная Ирка. Нахохлена, словно воробей. Глядит с мрачным подозрением. — Куда собрался? — по-отцовски строго и в то же время рассудительно продолжает сосед. — К нам давай. Мать поправится, вот тогда и решите, что да как. А пока у нас побудешь. Дом небольшой, но мы разместимся… как-нибудь.

— Спасибо, — уже было собираюсь отказаться, но вдруг, словно обухом по голове — Ирка же будет рядом! — Это так… мило с вашей стороны, — стараюсь не переигрывать, выражая алчную признательность. Нахожу глазами Королька, она краской заливается и затравленно отступает, а мне это сил придаёт. Криво улыбаюсь. — Вот что значит настоящая семья… Большая, дружная…

Девчонка театрально закатывает глаза. Тряхнув головой, порывисто скрывается в доме.

— Пойдём, — машет Юлия Степановна, — покушаешь, спать ляжешь…

***

— Спасибо, — улыбаюсь благодарно, когда передо мной на столе оказывается тарелка с бутербродами и чашка чая. Вот кого-кого, а бабулю и деда Ирки всегда очень уважал. Проскурины мне казались нереально красивой и правильной парой. Как в сказках. «И жили они долго и счастливо». Никогда не слышал ругани, брани. Милые, очаровательные, готовые помочь всем и каждому. А ещё они мне нравились тем, что в отличие от других соседей не держали живности. Не уверен, но вроде аллергия у кого-то из них.

Жаль, что их дочь умерла…

— У нас три комнаты и зал, — начинает рассуждать бабушка, пока жую, что дали. Трапезничаю неторопливо, поглядывая по сторонам и слушая монотонную речь соседки. Королька не видно. Полагаю, у себя в комнате. — Наша с Григорием комната, Сергея, Ирины, ну и зал… Можно на диванчике… — прорезается сквозь мысли голос Проскуриной. Даже смешно становится. Я и на стандартном диванчике-книжке? Если только сложиться в три погибели… Да и… на кой хер мне диван, когда выше этажом постель… тёплая, уютная, большая… с девушкой в придачу.

— Юлия Степановна, — хмыкаю, дожёвывая последний кусок бутера. — Мы с Иркой ребята взрослые…

Проскурина затаивается, в глазах непонимание.

— Если вы не в курсе, мы с ней встречаемся, — на этой фразе делаю паузу с актерским ожиданием. — Она не говорила? — хмурюсь. — Вот же зараза. Я думал, вы ей самый близкий человек, уж вам-то она признáется…

— Н-нет, — качает головой бабушка. — Но, — запинается, бросает взгляд на деда, Григорий Михайлович вообще мрачнее тучи. Губы поджаты, но, как человек воспитанный, не позволит себе грубости или скандала. — Это, конечно, ваше дело, молодое… Просто, — опять заминка, — как-то внезапно вот так…

— Простите, — натягиваю скромную улыбку. Отодвигаю тарелку, чашку. — Устал. Спасибо за кров, еду… Пойду помоюсь, если, конечно, вы не против… Если правда не стесню…

— Нет-нет, — потерянно мотает головой Юлия Степановна.

Встаю, плетусь к лестнице.

— Только Ириша не говорила, что… — летит вслед.

— Скажет, — киваю уверенно и поднимаюсь на второй этаж.

В комнате Королька глубоко втягиваю воздух. Приятный аромат. Женский, мягкий, нежный, с нотками цветочного парфюма.

Не знаю, что в этой козе такого, но один её запах доводит до точки кипения. Я устал, как чёрт, но против воли улыбаюсь. По телу волнами бежит приятное тепло. На задний план отступает жуткий пожар… Я в вожделенной комнате, рядом с постелью!!!

Уже предвкушаю секс. Давненько не был на такой долгой охоте!

Я — хищник.

Так было всегда, вот только настолько желанной жертвы не припомню.

Несколько секунд прислушиваюсь. В душевой перестаёт литься вода.

Хм, свежая, мокрая… желанная до трясучки Ирка.

Бл***, сейчас бы завыть победно, да своей дикостью народ испугаю. И так шокировал признанием. Как бы теперь Королька подбить на игру, а там всё сложится, как нельзя удобнее для меня. Ну, и дéла в целом!

Вот удивления будет, когда Сергей Николаевич приедет домой.

Удовлетворенно улыбаюсь — знатно отравил жизнь соседям. Теперь у них будут распри. Даже если смогут перебороть тот яд, что я запустил, всё равно семя недоверия уже зарождено.

Отец будет ругаться с дочерью, Ирка — тщетно оправдываться, только стариков жалко. Они — невинные жертвы нашей войны.

Аха-ха, я Зло!

Коварен, опасен, беспринципен!

Но моя цель — рассорить мать и отца Королька, а этого вряд ли быстрым планом добиться!

Мамка… нужно завтра обязательно к ней. Как проснусь, позвоню. Что подкупить, что привезти. Да и вообще, что дальше делать!

— Ты?! — из мыслей вырывает испуганный шик Ирки, застывшей у комода. — Ты… — натягивает сильнее полотенце на голое, чуть влажное тело. В глазах бешенство вкупе с недоумением.

— Я! — киваю самодовольно, начиная раздеваться и подступать к ванной комнате.

Если Королёк вначале двигается синхронно мне, но от меня, то быстро смекнув, что вскоре окажется наедине со мной в узком пространстве, а там маневрировать сложнее, юркнула к шкафу, а потом к входной двери:

— Какого… ты у меня в комнате? — зло шипит, не скрывая негодования.

Неторопливо скидываю толстовку, футболку:

— Жить с тобой буду, — поясняю ровно, для идиотов. — Полотенце свежее принеси, — перед тем как скрыться в душе, подмигиваю впавшей в ступор Ирке: — Ну и от тебя не откажусь. Я хоть и устал, но на тебя силы найду!

— Дурак! — рявкает шепотом Королёк.

На сердце цветёт терновник — так хорошо, что прям давно не было настолько прекрасно. Скрываюсь в ванной, на миг оценив обстановку — смежная уборная, но приятного размера. Угловая ванная, мойка со столешницей и толчок, а ещё приятно радует стиральная машинка. Во как! Здесь ни разу не бывал и даже не представлял, как выглядит столь интимная комната у соседки, но уже внутри скриплю зубами, до одури отравившись ароматом Ирки.

Бл***. Хочу! Хочу её!

Переживаю очередной жуткий прилив возбуждения до тугой боли в паху. Пульсирующей, томящей. Забираюсь в широкую ванную, в очередной раз отметив, что габариты мне очень подходят, шаркаю шторкой. Врубаю вместо тёплой воды ледяную и, упершись руками в кафель, тяну сквозь зубы:

— М-м-м…

Когда коченею настолько, что начинаю клацать зубами, выхожу.

Королёк, как и предполагал, полотенца не приносит, поэтому в комнате оказываюсь в чём мать родила. Мне стесняться нечего, а так, может, произведу впечатление, Ирка растает и сразу отдастся!

Хрен… там… Нет Королька в комнате! Суч*** смоталась! Небось побежала жаловаться. Ах-ах, ну, меня теперь из комнаты так просто не выставить. Сами предложили кров, а выгонять — нет, не будут. Им воспитание не позволит! А Ирку… сломаю. Она, конечно, ещё тот камень, но его, как говорится, вода точит.

Я — вода! Самая текучая из существующих! Самая точащая из текучих…

Почему бы и нет. Ради секса с Иркой стану, кем придётся!

И мне моё воспитание позволит использовать момент по полной.

Вот теперь с более трезвой головой осматриваюсь. Простенькая комнатка, и что приятно, не выглядит кукольно-бабской. Нейтральный общий кофейно-молочный цвет. Компьютерный стол с выдвижными ящиками и ноутом на столешнице. Пара стопок книг, тетрадей, набор канцелярский с принадлежностями. Рядом — маркерная доска, часть которой усеивают записки под магнитиками.

У выхода широкий и довольно габаритный шкаф-купе, комод на пять секций с телевизором наверху, а достоянием всего этого милого уюта является постель. Огромная, широкая, но прагматичная — с деревянными спинками. Для секса с прибаутками не очень, но что есть.

С одной стороны — тумбочка, с другой — стул.

Единственный намёк на девичность — игрушки, что набросаны в изголовье постели, на подушках. Пара медведей, заяц, песик и… даже подступаю ближе, пытаясь разобраться, что за хрень ещё завалилась к спинке.

Выуживаю… Морковка?! Бл***, чё за извращённая бредня? Как можно хранить Морковку-игрушку? Зачем она? Страшно представить…

Ну, малыш, такие морковки тебе больше не понадобятся!

Откидываю шокирующий предмет подальше в тёмный угол за компьютерный стол, демонстративно ложусь посреди постели, закидываю руки за голову, правда, чуток увязнув в мягких игрушках, и уставляюсь в потолок. Люблю так валяться. Иногда очень умные мысли приходят. Но сейчас ничего. Я так вымотан, что в голове пусто!

А ещё я зол!

Хватаю подушку и швыряю… Она угождает точно в доску, что рядом с компьютерным столом. Панель качается и переворачивается другой стороной, где вижу формулу. Присматриваюсь. Хорошо понятная вязь, множество рядов. Уже видел её, знакомясь с концепцией работы команды Корольковой. Даже опять задумываюсь над тем, как дополнить полученную, но от вибрации стола, где стоит ноутбук, комп начинает гудеть. На экране мелькает загрузка, и через несколько секунд застывает картинка.

Не имею привычки лазать по чужой технике, компам, телефонам, но шибко довольная узкоглазая морда, собственнически обнимающая Ирку, меня до трясучки раздражает. Остро ощущаю приступ необузданной ревности, словно лезвием по жилам.

Вскакиваю с постели и приседаю на стул за столом. Несколько мгновений смотрю под разными углами, а потом, плюнув на мораль, нажимаю «плей», ведь как понимаю, это фрагмент остановленного видео.

Ирка ошарашенно хлопает ресницами. Бледная, напуганная, но в глазах такое безбрежное счастье, что невольно любуюсь.

Момент портит узкоглазый… Невысокий, поджарый. Шепчет проникновенно на английском:

— Согласна?

Королёк всё ещё вне себя. Нервно кивает. Робко улыбается. А этот муд*** её подхватывает и начинает крутить, хотя за Иркой стропы тянутся, и раскрытый, запутанный… парашют?

Охр***! Она прыгала с парашютом?! Мысль обрывается — парочка, точно идиоты, путается в верёвки, да так, что падает на землю.

Муд*** своим поганым ртом припечатывает…

Твою ж!

Вырубаю видос. Не хочу видеть, что дальше. Мне это не нравится. Однозначно. Категорически. Переполняет буря эмоций, а ярость превалирует над остальными, да так, что по столу кулаком ударяю.

На что Ирка согласилась?

По телу прогуливается колючий морозец.

Несколько секунд медлю, но от компа не ухожу.

Ролик с сайта. Страничка в соцсетях.

Хм, почему никогда не пытался отыскать Королька?

Потому что это было странным… и совершенно неуместным! Недопустимым!

Гляжу список друзей. Нет никого из знакомых кроме Ксении, Анюты и Антона со Спартаком. Далее идёт перечень совершенно непонятных личностей, некоторые, мягко говоря, своеобразные. Иностранцы, от обычных парней и девчат до откровенных фриков.

Сообщения…

Открывать и читать не буду — спалюсь, но из видимого текста «Ответь! Приеду!..» пишет тот самый узкоглазый.

Муд***, если девушка не желает, нехер лезть!

Понятно, так рассуждаю, потому что у меня виды на Королька, но не пристало заваливать девчонку сообщениями, если она не желает общаться!

На миг заминаюсь. А я чем лучше? Любыми способами готов к ней в постель забраться…

Но я — это я… Меня волнуют! Мои! Проблемы!

Следующим по списку изучаю фотки. Одной Ирки почти нигде нет. Только в компании. Знакомые — разношёрстные, причём в прямом значении — от цвета кожи, до манеры одеваться, но… всё однозначно нерусские. Не знаю почему, но они отличаются от российских ребят.

Потом открываю видосы. Много картинок с гонками: байки, скейт, велики — нажимаю первый попавшийся, где замечаю узкоглазого.

Он и Королёк дурачатся на площадке для скейтеров. Народу немного, но все смешливые, крикастые, эмоциональные. Катаются на досках, роликах.

Ирка разгоняется, идёт на турник лестницы, легко взмывает. Скользит доской по перекладине. Приземляется, но уже в следующий миг перед ней препятствие. Королёк проворно вскакивает на моноблок, оставляя доску одиноко катиться дальше, а сама делает по инерции пару шагов по препятствию и запрыгивает на спину своему муд***, поджидающему с другой стороны.

Обвивает ногами за торс, руками за плечи. Китаец кружит её… Они смеются… Несмотря на жилистость, парень ловок и проворен — умудряется Ирку перехватить, завалить на землю и… наброситься с щекоткой. Королёк заливается дурашливым смехом, катаясь по напольному покрытию и старательно отбиваясь от нападок узкоглазого.

Бля! Они выглядят точно пара.

Они! Грёбаная! Пара!

Останавливаю в тот момент, когда парень целует Королька.

Смотреть на влюблённую парочку совершенно нет желания. Да и вообще руки чешутся комп на хрен размозжить.

Зло хлопаю крышку ноута.

Гул крови в висках затмевает рассудок, сбивает с мысли. Несколько секунд прихожу в себя. Не понимаю, что со мной. Меня не волновало раньше такое поганое чувство… собственничества…

Раньше — до приезда Ирки. До её нового появления в моей жизни!

А сейчас аж разрывает на части, выворачивает наизнанку только от одной мысли, что кто-то касается! МОЕГО!

Что в этой девчонке такого, что делает меня зверем? Почему сердце грохочет набатом, да так яростно в груди колотится, что порой до печёнок пробирает? Какого хера в животе ком стягивается?

Бл***, я становлюсь неуправляемым из-за неё… с ней… как отец из-за матери. А я не хочу быть похожим на батю!

Не допущу его ошибок!

Я сильнее. Ведь так?

Не сорвусь на мелкое… на чувства, что больше скотского желания трахнуть.

Закрываю глаза и тотчас вижу картинку «китаец и Ирка».

Пусть в данный момент она в ссоре со своим узкоглазым, но девчонка не одна. Это моих планов не меняет, лишь немного усложняет. Влюблённая жертва — слегка проблематичная, но от того более сладкая!

Возвращаюсь к постели. Покрывало скидываю, а сам заваливаюсь поперёк ложа. Нужно спать, и пошло всё к едрене фене! Подгребаю ближайшего медведя и утыкаюсь в него носом.

М-м-м, даже он пахнет Иркой.

Суч***, отравляющей мой рассудок, да и вообще существование.

Меня накрывает волной тепла, глаза блаженно закрываются. Осталось пару часов… Завтра трудный день: к матери заскочить, с лекторами договориться… трахнуть Королька!

Ира

Какое-то время кручусь на диване в зале. Устаю, как собака, столько всего произошло: разговор с соседом, пожар… но больше всего убивает — приходится до хрипоты убеждать бабулю, что я с Игнатом не спала!

Глупо!

Мне столько лет, а я оправдываюсь…

Обидно до слёз!

Я их внучка, а они с дедом верят какому-то соседскому парню…

Игнат! Гад! Паршивец!

В моей комнате!

В моей постели!

Душ!.. Там всё моё…

Бушую от досады. От слепой ярости. Негодования…

До подбородка натягиваю одеяло, которое услужливо принесла ба. Поджимаю губы…

Блин! Завтра, то есть сегодня, несколько пар, лабораторная… Все тетради, книги, конспекты в комнате.

Не пойду!

Закрываю глаза и долго лежу без сна. Когда за окном солнышко начинает золотить небо, решительно откидываю одеяло. На цыпочках поднимаюсь наверх. Бесшумно открываю дверь… Торопею на пороге, а ведь хотела тенью забраться в комнату и по-быстрому вынести нужное. Да не тут-то было!

Гадский сосед оккупировал мою постель! Развалился звездой, обняв моего любимого медведя, и сверкает голым… слава богу, что только задом, а не причинным местом!

Делаю пару шагов к ванной комнате, но взгляд вновь возвращается к Игнату.

Красивый, гад! И лицо, и фигура. Вот только неряшливый: вещи грудой валяются возле шкафа — как вчера сбросил, так и оставил. Гарью пахнут, и как сегодня пойдёт в универ?!

Смущенно отвожу взгляд и спешу в ванну, по ходу выудив из «купешки» свежие джинсы, блузу, а из комода — нижнее бельё и носки.

Скрываюсь в уборной, защёлкиваю замок.

Быстро моюсь, но уже выключив воду и потянувшись за полотенцем, понимаю, что его нет…

— У-у-у, — чуть не топаю ногой от досады и сжимаю кулаки.

Ненавижу гада! Из-за него вчера я убежала в полотенце и не вернула его на место.

Выпускаю пар, бесшумно покричав. Вытираюсь старой футболкой. Быстро облачаюсь в свежее, выглядываю из уборной — Игнат ещё спит!

Так же тихо крадусь к столу, нет-нет, да и поглядывая на бессовестного соседа. Он уже успевает перевернуться на спину, но свои причиндалы благоразумно прикрывает смятым одеялом.

В рюкзак складываю конспекты, а когда медленно тяну молнию, взгляд касается компа. Закрыт. Не помню, чтобы его закрывала. У меня дурная привычка оставлять ноут открытым.

Взгляд перескакивает на доску, куда вынесла итоговую формулу своего проекта, время от времени размышляя, что дальше. Замечаю подушку на полу. В углу… мерзкую морковку, которую даже не помню, кто подарил. Спартак вроде…

Что здесь случилось?!

Кидаю подозрительный взгляд на Игната, сердце пропускает удар — сосед глядит на меня одним глазом. С ленцой… да насмешкой.

По мне тотчас прокатывается волна жара и жгучего стыда, словно подловили на запрещённом и очень интимном.

— Я тебя ждал чуть раньше, — голос сонный, чуть с хрипотцой.

— С чего бы это? — радуюсь, что мой звучит ровно и даже холодно.

— Ночь. Мы устали… Комнату делим.

— Мы её не делим! — отрезаю спокойно. — Ты её оккупировал.

— Хорошо, — соглашается буднично Игнат, подгребая медведя под голову.

На миг засматриваюсь: такой… милый, взлохмаченный, родной и уютный… прям тошно.

— Ночь. Мы устали… Твоя комната… Почему даже не попыталась её отвоевать? — очаровывает бархатным тоном.

— Спасибо, нет желания лишний раз пересекаться, — раздражённо фыркаю, — ты и без этого достаточно нагадил!

— Ир, — поднимается на локтях Игнат. Шумно зевает: — Принимай участие в фарсе, и быстрее избавишься от меня!

— Я и так избавлюсь, — демонстративно отворачиваюсь и выхожу из комнаты.

О том, что в стирку грязные вещи не забросила, вспоминаю запоздало, уже спустившись в зал.

— Ой… — бегу по лестнице обратно. Распахиваю дверь в комнату. Игната нет… Дёргаю ручку в ванную — закрыто.

Ну вот, совсем стыдно становится. Бли-и-ин, ещё не хватает, чтобы Игнат потом видос по универу пустил, как у меня в уборной нижнее бельё валяется, пусть и в корзине, но ведь на виду.

— Игнат, — жалобно стучу в дверь, скребу когтями: — Игнат…

— Ирк, — звучит пугающе вкрадчиво голос соседа, — хочешь секса?

— Н… не-е-ет, — обрывается мой.

— Тогда считаю до трёх, и если ещё будешь в комнате, я тебя трахну. Раз! — Вздрагиваю, как от выстрела. — Два…

Запинаюсь о порог комнаты, выбегая так быстро, что даже не думаю её затворить. Сердце испуганной ланью мчится вперёд меня.

Игнат

— Три! — распахиваю дверь. Ох, как надеюсь, что чёртова падучая болезнь и на этот раз сыграет против Ирки. Но нет…

Нет Королька! Упорхнула птичка…

Сбежала, как от чёрта!

Вообще-то правильно. Меня надо бояться. Я ведь… плохо собой управляю последнее время. Вот и сейчас меня потряхивает от желания и притока неуправляемого адреналина. Словно извращенец-фетишист, что от вида женских трусиков впадает в неописуемый восторг и готов стонать от прилива жуткой похоти, а потом ещё мордой уткнуться в кружево и кончить, как заправский задрот…

Бл***.

Да! Я фрик, страдающий по бабскому белью.

Одна мысль, что этот кусок ткани был на Корольке, заводит не на шутку, а кровь в жилах разогревает до адского пекла. Дикая, безумная мысль не только коснуться, но ещё и ощутить запах, сводит с ума…

Я сексуально-озабоченный маньячелло.

Дыхание прерывается. Сердце грохочет, руки дрожат, тянутся к трусикам….

Я реальный маньячелло!

Хочу Ирку до скрипа зубов — пах давно сводит от боли, в глазах мутно.

Хочу!

Никого так не хотел! И даже больше — хочу её попробовать. Лизнуть… пригубить… словно она — терпкое вино, сладкий мёд… Наконец впиться, словно вампир, дорвавшийся до источника питания. Всадить язык так глубоко, чтобы Королёк орала от оргазма. Чтобы билась и металась подо мной…

Впервые за долгие годы приходится спускать пар по старинке, в одиночку. Но если бы не это — сорвался. Я, су***, школьник-рукоблуд!

Ненавижу Королька!

Ненавижу её влияние!

Ненавижу, потому что хочу!

Она станет моей.

Плевать на других!

Плевать на узкоглазого!

Плевать на спóр!

Плевать на СВМА и весь мир…

Я просто обязан обладать Иркой!

Всей, без остатка. Дорваться до её вожделенного тела, заполучить в свои жадные руки и сотворить такое, что ни одна живая душа с ней ещё не делала! И, бл***, если придётся её грохнуть, чтобы другим не досталась — я это сделаю!

Завтрак, если он есть в этом доме, пропускаю. Ни с кем не разговариваю. У меня дел — выше крыши. Злющий, как черт, покидаю дом соседей и еду в универ, договориться насчёт досрочных экзаменов. Мне нужен свободный график, ведь теперь много возни по дому. Ещё нужно купить вещей, а то мои все сгорели. Сегодня и то, будто бомж, заявлюсь на лекции в грязном, пропахшем гарью.

А потом к матери…

ГЛАВА 2

(День первый, ночь вторая)

Ира

— Ксю, у меня разговор! Важный, — звоню подруге, только выруливаю на трассу от посёлка. Отца так и не дождалась, хотя он обещал приехать до моего отъезда в универ.

— Что? — сонно мямлит Бравина. — Прям вот так, с утра? — через зевок.

— Вчера у Игната сгорел дом!

— Что? — охает Ксения уже без намёка на сонливость.

— Ага, — киваю, набирая скорость и поглядывая в зеркала, нет ли кого более быстрого и наглого на дороге. Не хочу наткнуться на неприятности или стать помехой. — И теперь он у нас живёт.

— Офигеть! — выдыхает Бравина.

— Самое ужасное не в этом, — перевожу дух и начинаю пересказывать случившееся вчера, упуская лишь свою реакцию на наглость Игната.

— Блин, да он вообще страх потерял?! — негодует Ксения. — И что дальше? — с нескрываемым интересом.

— Что-что? Он теперь спит в моей спальне!

— Охренеть! — брякает довольно.

— В моей постели! — продолжаю давить на жалость, но озадаченно прислушиваясь к реакции подруги.

— Наглый бобёр… — но в голосе прослеживаю насмешку.

— Вообще-то, я позвонила поплакаться и высказать своё фу, — настороженно признаюсь, надеясь услышать понимание и участие.

— Ага, конечно, — торопится заверить в солидарности Бравина.

На душе кошки скребут — Ксю чего-то не договаривает. Хотя, возможно, она просто настолько в своей любви увязла, что до меня дела нет, вот и кажется, что до конца не проникается моей бедой. Обижаться не стоит, чувства — они такие… Когда хорошо — счастливыми можно быть и парой, а вот когда плохо — хочется поделиться с другими, проорать о горе на весь мир.

— Ир, давай так: если вдруг чего надумаю, ну, как козлину проучить, — бормочет Ксения, — так тебя сразу и наберу. Ок?

— Ок, — заключаю мрачно. Но что-то подсказывает, что Ксю не позвонит.

— А если помощь нужна по дому, ты только скажи. Я время найду.

Вот в это верю.

— Спасибо, но дом-то не мой сгорел. Пусть сами и разгребают. Я, конечно, если надо, помогу, но тебя дёргать не стану.

— Хорошо, — до неприличия легко соглашается Ксю.

Из-за случившегося домой не тороплюсь, но совесть давит, так нельзя. Соседям нужна помощь. Убраться, хлам выкинуть, и т.д.

Тем более Амалия пострадала. Отец звонил, сообщил — ничего страшного, но несколько дней ей придётся провести в больнице. Ещё заявил, что когда появится дома, у нас состоится важный разговор. Меня немного напрягло услышанное — мне тоже есть, что сказать, на что пожаловаться, но оставляю все вопросы на подходящее время.

Игнат

В универе долго не засиживаюсь. Пишу заявление на индивидуальный график сдачи сессии по причине пожара, забегаю в лабораторию, оставляю ребятам на доске сообщение и еду по магазинам. Нужно бы к маме, но в грязном являться в больницу не айс.

Особо не разгуливаю по бутикам. В первом попавшемся ТЦ нахожу отдел с мужской одеждой и почти без разбора хватаю пару джинсов своего размера, джемперов, спортивные брюки, несколько футболок, толстовку, кроссы, куртку.

Присматриваюсь к ноуту, но разумно решаю отложить покупку на более подходящее время. В моём бедственном положении это пока непростительная роскошь. К тому же, — криво улыбаюсь до тягучей истомы приятной мысли, — у Королька есть техника. Нам хватит.

Интуитивно прикупаю маме несколько вещиц. Халат, пару футболок, тапочки. Что ещё нужно в больнице? Вроде это… Пасту зубную, щётку, полотенце, гель, шампунь…

Остальное довезу, когда потребуется.

В больнице некоторое время улаживаю вопросы с документами мамы, которые привёз по просьбе Сергея Николаевича.

Платную палату мы себе позволить можем, если ужаться со средствами, но это лишние траты, так убеждает мать. К тому же ей одной будет скучно, да и не те травмы, чтобы долго под присмотром специалистов находиться. Царапина на голове маленькая, как полагают, об угол стола ударилась при падении. Шов крошечный, сотрясение поставили лёгкой степени тяжести. Так что пару дней продержат, убедятся, что всё нормально, а потом отправят на домашнее долёживание. Под наш неусыпный контроль.

Выслушав доводы родительницы, соглашаюсь. Ей ведь на койке бока мять.

Сижу на стуле возле мамы.

— Ты хоть помнишь, что случилось? — вопрос даётся с трудом, вину ощущаю каждой клеточкой тела. И жуть как боюсь услышать нечто, что подтвердит мои догадки.

— Не помню, — качает перебинтованной головой родительница и уставляется на свои руки, теребя край одеяла. — Уже и следователи приходили, допрос учиняли, а мне и сказать-то нечего. Была в кабинете, услышала в зале шорох. Думала, ты пришёл, вышла… Последнее, что видела — сизая дымка… очнулась уже в доме Проскуриных, — воздевает печальные глаза с затаённой болью.

— Понятно, — выдыхаю с кивком. Бл***, значит, напали. На мать! Твари! — Прости… — знаю, нет прощения, но это банальное слово обязано было слететь. Оно не изменит случившегося. Не сможет искупить вину. Оно — лишь звук… пустой, но такой спасительный в данный момент, когда в бессилии мечешься, не понимая, что делать дальше.

— Игнат, — касается руки мама, на лице тревога, — ты… главное дел не натвори больше, прошу, — во взгляде столько мольбы, что невольно киваю.

Кивок лживый, выдавленный, короткий, но я обязан заверить мать. Обнадёжить.

— Я не сказала следователям, — тихо продолжает матушка, косо посмотрев на соседку, сосредоточенно читающую книжонку в мягком переплёте, — что у тебя неприятности, — вообще шепотом, — ведь, по сути, ты мне о них так и не рассказал, — с укором.

— Лучше тебе не знать.

Сердце ударной дробью грохочет в груди. Мне так погано, что удавиться впору.

Поддавшись трепетному порыву, которого не испытывал хрен знает сколько времени, склоняюсь, бережно сжав ладонь матери, и касаюсь губами. Вкладываю в поцелуй все чувства, что сейчас бурлят в моей подлой и такой израненной душе. Закрыв глаза, лащусь щекой, как когда-то в детстве, ощущая дикую потребность в понимании и прощении.

Мамуля прощает… Всегда прощала, и теперь… Зарывается пальцами свободной руки в мои волосы и треплет с такой щемящей любовью, что хочется признаться во всех грехах и заверить: «Больше не буду делать глупости!» Теплая, нежная… самая нежная ладонь из всех, что когда-либо меня касалась. Мамина…

Раньше не придавал значения, но сейчас остро осознал, как стало недоставать… именно материнского прикосновения. Искреннего, чистого, бескорыстного, тёплого, бережного, любящего.

Только мамуля так гладила, что даже самая адская боль отступала. Только мама целовала так, что самая опасная рана переставала кровоточить и заживала. Только матушка улыбалась так, что мир расцветал на глазах, а в груди расползалась радость. Грозовые тучи казались интригующим природным явлением, палящее солнце — ласковым и игривым, снег — манной небесной, а дождь — не пробирал до костей, а был чёртовски весёлым и отрезвляющим событием.

Только мамуля ругала так, что и похвалы было не надо. Только она гордилась настолько, что даже самое незначительное свершение было под стать мировому открытию. Только её голос успокаивал. Только матери под силу возвести в ранг небожителя, даже если последний муд***.

Только она позволяла верить в исключительность, упорно не замечая посредственности. Только мама прощала то, что никогда не смогли бы простить другие. Только она — невидимая стена, что укрывала от непогод и невзгод, тыл, который скорее умрёт, чем позволит причинить вред. Только мать выдерживала то, что неподъёмно остальным. Только у неё такая душа, что принимала без остатка, прощала без сожаления, любила вопреки, любила просто так.

Любит несмотря ни на что! Любит!.. И всё чётче понимаю, что быть матерью — нечто неоценимо сложное и невероятно неблагодарное.

Слава богу, мне не быть матерью — не осилю!

— Прости, я так виноват… Влез по самое… Ничего не вернуть, но я всё исправлю. Прошу, — сглатываю пересохшим горлом, — только не разочаровывайся… — бормочу, оторвавшись от матери, но так и не глядя ей в глаза. — Никогда не разочаровывайся, даже если категорически не согласна с моими решениями и действиями. Не пытайся встать на пути… Переубедить…

— Ты меня пугаешь, — нервничает мать.

— Мам, — решительно смотрю на родительницу, — всё хорошо будет. Ладно, — качаю головой, и так слишком углубляюсь в самокопание, пора вспомнить, что я мужик, а не сопливая барышня, — давай о делах. Сегодня должен приехать эксперт. Оценку сделать и дать заключение.

— Да-да, — соглашается родительница, но видно, что до сих пор мыслями в моих словах. — Сильно дом пострадал?

— Не до основания, но всё равно придётся начинать с нуля, — морщусь. Тру переносицу: — Только заключение получим и можно приступать.

— На что? — тяжело вздыхает мама. — На счету почти ничего нет, а всё что было… дома осталось…

— Обижаешь, — натягиваю улыбку, — мы с… — запинаюсь. Твою мать! Надо как-то себя заставить ровнее думать о соседе. — С Сергеем Николаевичем опустошили сейф и твой письменный стол. Ноут в сохранности, флешки и память тоже, — поясняю с гордостью.

— Игнат, — впервые за время посещения мать светится от счастья, — это же замечательно!

— Мгм, — киваю, — так что что-то у нас есть. Этого катастрофически мало, но… что есть… Мне бы разгрести свои проблемы, и я подниму денег, мам. Не сомневайся…

— Пожалуйста, — распахивает испуганно глаза мама, — только не…

— Мам, — отрезаю сухо, предостерегая взглядом, — разберёмся. Ты у меня лучшая… — самому тошно: эту фразу всегда батя говорил после очередного заскока.

— Я тебя тоже люблю, — смягчается родительница, но на лице смятение и грусть. Она тоже проводит прямую. Бл***, так мерзко, аж зудит в пятой точке вскочить и уйти. Нетерпеливо ёрзаю на стуле.

— А где ты сейчас обитаешь? — применяет умный ход мама и меняет тему разговора. Вопрос своевременный, но на то мама и мама, чтобы волноваться, куда подался её сын.

— Рядом, — невнятно отзываюсь. — Теперь придётся дом восстанавливать, возиться с мусором, контролировать строителей. Если в город переберусь, туда-сюда много кататься… накладно, да по времени никак.

— Это да, — кивает матушка с рассеянным взглядом. — У Смоляковых?

— Нет, — чуть погодя, — у Проскуриных.

— Игнат! — настораживается мать.

— Мам, — опять одёргиваю, — лучше не начинай.

— Ты же не посмеешь… — продолжает родительница.

— А если у меня чувства? — кривлю губы — самому смешно. Абсурд, но почему бы не огорошить?! Испуг и сомнение в глазах матери читаются так ясно, что не выдерживаю. — Ты же своего чмошника любишь?

— Это другое, — жалкое оправдание, — и он… не такой…

— Кто сказал, что моё чувство другое? — зло сощуриваюсь.

— Ты… — запинается мама, прикусывает губу. — Она хорошая девочка.

— А я плохой мальчик. Мы друг другу подходим. Это судьба!

— Ты не плохой, — зажмуривается родительница. Сокрушённо качает головой.

— Такой, просто ты меня идеализируешь. Не стоит. И впредь, если не хочешь ссоры, не начинай то, что обсуждать бессмысленно. Давай лучше обсудим наши планы на будущее.

— А если я… расстанусь с Сергеем Николаевичем?

— Это значительно охладит мои чувства и, возможно, заставит поменять кое-какие планы. Заметно усложнит жизнь, но я готов рассмотреть такой вариант, — обдумываю каждое слово.

— Неужели твой эгоизм настолько обострён, что не желаешь мне счастья? — мама умолкает, взгляд потухает.

Совсем не хочу портить настроение родительнице, ухудшать и без того хреновое самочувствие, но не стоит заводить щекотливый разговор, боясь услышать неприятное. Тем более, врать не люблю, а правда не всем нравится.

— Желаю, но не с этим… — тоже затыкаюсь, чтобы не выразиться грубее.

— Он обычный, Игнат, — тяжело вздыхает матушка. — Не хуже, не лучше других, но ты в своём упрямстве не хочешь выслушать…

— Ма, — вкладываю в слог всё чувство, что сейчас переполняет. Получается грозно и проникновенно, самому жутко. Опять повисает тишина. Мать понятливо кивает.

Терпеливо жду, когда она хоть немного оттает, после чего обсуждаем наши финансовые возможности. Взвешиваем все за и против. Обсчитываем, что сможем выручить, если продать все драгоценности, которые мать успела приобрести за время, пока была замужем за отцом… Смехотворные сбережения и мои заначки, которые годны лишь на экстренное, необходимое. Реальных, существенных сумм нет, да и самому нужны деньги, чтобы со своим долгом рассчитаться. Точнее, не моим, а уже нашим. Общим! С друзьями!

Мамины доходы от продажи рукописей тоже учитываем, хотя их по сути хватит лишь на покупку питания и оплату основных счетов.

Обговариваем вариант продажи участка и переезда в область. Причём начинаю осознавать, что родительница говорит только о нас, ни разу не упомянув своего любовника.

Сердце окутывает паутина желчной надежды, что ситуация налаживается, и вот-вот мой план по разрушению комичных отношений матери и соседа воплотится в жизнь, но тут в разговор вмешивается Сергей Николаевич. Входит в палату и цепляется за мои слова:

— Из Выборга ближе до универа, а тебе до издательства. Где-нибудь на окраине… Тишина, покой…

— Всем здравствуйте, и… прости, Игнат, — видимая учтивость, — но вам не нужно тратить деньги на квартиру. Это затратно, да и матери до посёлка придётся ездить, чтобы контролировать ремонт.

— Мы собираемся продать участок, — цежу сквозь зубы. Ненавижу, когда лезут не в свои дела. Сосед, будто не замечая сгустившегося напряжения, приближается к койке. Не обращая внимания на хмурое лицо мамы, целует, хотя вижу, что она смущённо уворачивается, подставляя щёку.

— Зачем? — сосед устремляет сначала на меня, а потом на мать недоумённый взгляд.

Бл***, если я морду ему набью, близость с больничной койкой станет смягчающим обстоятельством? Мысль приятная, греет душу, руки чешутся. Даже растираю кулаки, поёрзав на стуле.

— Чтобы вас не стеснять, — горжусь выдержкой и ровностью голоса. «Хотя вернее, вас реже будем видеть!» — про себя, выплёвывая злость.

— Вы нас не стесните, — медлит с ответом мужчина, опять косится на мать. — Есть моменты, которые мне не нравятся, — переводит дыхание, — но… мы взрослые люди, и если жизнь ставит нас в такую ситуацию, значит, будем приспосабливаться.

Озадаченно щурюсь. С подозрением рассматриваю отца Ирки и пытаюсь понять, реально так думает, или это показное смирение.

— Сергей, мы с Игнатом тут переиграли…

— Но мы ведь с тобой с утра всё обговорили, — перебивает с укором сосед. — Что-то случилось, пока я отсутствовал?

— Немного, — мнётся родительница, чем неимоверно раздражает. Кидает на меня затравленный взгляд, — сомнение, размышление, — извиняющийся. Почему она пасует в разговоре с мужчинами? Довольно сильная по духу, но рядом с особью противоположного пола словно размазня.

— Мы с мамой прикинули, — вставляю значимо, — что вырученных денег едва ли хватит на восстановление дома. Максимум — скромный ремонт, и даже без мебели, а на покупку квартиры или даже съём… параллельно с ремонтом дома — категорически «нет».

— Я о том же, — кивает Сергей Николаевич, подперев задом тумбочку возле койки матери, куда я поставил букет и немного продуктов: сок, яблоки, печенье. — Глупые затраты, на которые нет ни времени, ни средств. Так зачем лишние телодвижения?

Бл***, он прав. И это бесит! Откровенно!

— На самом деле, — заминается сосед и бросает на маму мягкий взгляд, берёт её за руку, оглаживая пальчиком. Вроде безобидно, но меня перекашивает от этой нежности. — Я уже предложил выход. Мы обговорили и пришли к выводу…

— А почему мне об этом говорите вы, а не она? — перебиваю мужика, ясно осознавая, что на грани устроить погром в больничной палате. Останавливает то, что память у меня хорошая — не забыл, что сосед помогал вчера на пожаре. Самоотверженно бросился в дом, спасая ценности. Искренне переживал, и всю ночь не я, а он просидел в приёмной больницы, ожидая, когда матушка проспится. Домой не уехал… и даже уговорил врача пустить к ней в палату, хотя он ей по документам никто.

— Мали? — мягко протягивает сосед, а меня потряхивает от этой сопливой «Мали».

— Я отказывалась, Игнат, — нарушает молчание мама, — в общем, Сергей убеждает, что дом необходимо отремонтировать в ближайшее время. Нам с тобой кредита не получить, а Сергею…

— Никаких кредитов! — отрезаю без вариантов. Ещё и эту кабалу вешать? — Точно не вытянем!

— Сергей тоже так сказал, у него и без этого… проекты много средств тянут.

В который раз чётко отмечаю, что мать называет любовника по имени… без отчества!

— А причём тут финансы соседа? — я не тупой, уже смекнул, к чему ведёт. Просто не люблю околицу, мне лучше в лоб говори, так сказанное быстрее цели достигнет.

— Он взялся оплатить наши… — мама сглатывает, бросает на меня настороженный взгляд, потом утыкается в пол и добавляет: — Он собирается заказать новый проект дома…

— Что? — даже встаю. — Тогда какого хе*** ты мне тут лапшу вешала?

— Я не вешала — мы перебирали варианты, которые устроят всех нас. Покупка квартиры — хороший ход, но и от дома я бы не хотела отказываться, — тотчас добавляет тихо.

Матерюсь в сердцах, на чём свет стоит. Клоунада. Не решится мать порвать с соседом. Зря я понадеялся!

— Мы что, ему теперь ещё должны будем?

— Нет, — торопливо заверяет Сергей Николаевич, — это небольшая лепта, которую я вношу в возведение дома, где мы будем жить с твоей мамой.

— Мгм, — опустошённо киваю, потому что не знаю, что сказать. Шок? Онемение? Мда, как-то так…

Больше ни слова не говоря, покидаю палату.

Что ж… будем играть по-взрослому!

***

Перед возвращением в посёлок заезжаю к Зуру. Обсудить важные дела, новости рассказать, ну и попросить гаджет свободный. У другана всегда есть какой-нибудь работающий хлам. Ну как хлам — крутая техника, просто устаревшая по понятиям продвинутого в этой теме человека.

Приглашает к себе, но только на кухню. Догадываюсь, что не один, и не обижаюсь, но, блин, любопытство никто не отменяет. Попытку выяснить Артём грозно пресекает:

— Давай о деле!

Умываю руки, но с кривой улыбкой, и промеж разговора о пожаре и ни о чём личном, нет-нет, да и уточняю, не пора ли сессию начинать? Зур нервничает, пилит меня недовольным взглядом, но не прогоняет.

Угощает чаем, даёт в пользование планшет, рад и этому гаджету, всё равно лучшего варианта нет.. А к технике привык, да и к оставшимся экзаменам готовиться как-то нужно. Мои конспекты сгорели, а так хоть в инете инфу черпать можно будет.

Тёмыч перед выдворением меня из квартиры попрекает:

— Заканчивай борзеть, видос присылай! Народ уже срывает подписки, а ты телишься, хотя был заранее предупреждён.

— Кадры с авто виснут. Не на чем, — винюсь без вины.

— Да хоть на инвалидке, — бурчит Зур. — Бл***, сделай уже! А там разберёмся…

— Мгм, — уже на выходе упираюсь в дверной косяк рукой, кошусь через плечо: — Дом нужно будет разгрести от мусора. Руки кровь из носа нужны.

— Только звонок, и я у тебя!

За что всегда уважал Артёма — чем бы ни был занят, что бы у самого ни случилось — плечо всегда подставит. Поможет, выручит…

По возвращению в посёлок распихиваю свои вещи, где и как придётся, в шкафу и ящике комода, запоздало вспомнив, что носки и трусы не купил… Мда, мужчине чего не хватает, так ещё и такие мелочи помнить! Значит, завтра продолжение похода по магазинам. Нужно будет список сделать, чтобы больше впустую время не тратить.

Некоторое время, лёжа на постели нога на ногу, копошусь в планшете. Скачиваю нужные книги, сохраняюсь на страницах соцсетей, пока в дверь не раздаётся робкий стук:

— Игнат! — голос Юлии Степановны.

Чуть напрягаюсь:

— Да, — подрываться не спешу, мне стесняться нечего. В спортивных брюках, хоть и с обнажённым торсом.

Дверь смущённо скрипит, приоткрывается:

— Там пришли мужчины, говорят, по поводу пожара. Служба какая-то… — заглядывает бабуля. Любопытная; пока передаёт информацию, успевает всю комнату глазами изучить, изменилось ли что. Смешная, будто я приехал перестановку и ремонт делать? Или думает, я её внучку тут на куски расчленил и кровью всё забрызгал?

Умора! Да мне хоть голые стены… лишь бы Ирка мелькала рядом, а там… ей далеко не уйти. Я умею быть обаятельным гадом. Девчата быстро тают. Из трусиков выпадают… и она выпадет, а нет… вытряхну.

— Эксперты? — уточняю, откладывая планшет и поднимаясь с постели.

— Вроде, — кивает Юлия Степановна.

Несколько часов трачу на работников госслужбы. Изучают пепелище, делают снимки, зарисовку, протоколируют. Оставшиеся документы на дом фотографируют, и просят сделать копии и завести.

Заключение обещают немногим позже, когда всё на месте в отделе оформят. Но с беглого взгляда профессионала — поджог. Даже очаг возгорания указали. На пальцах объяснили, как и что произошло.

Теперь сомнения не остаётся — нас подпалили!

Су***!

Вечером за ужином, на котором не особо хочется сидеть, но я в гостях, ковыряю вилкой рис, котлеты и салат. Ничего, вкусно, даже очень. С несколькими проглоченными кусочками аппетит просыпается, начинаю поглощать с удовольствием. Юлия Степановна шикарно готовит. Даже начинаю смаковать своё присутствие в соседском доме. Откормят меня, того и глядишь, доска не выдержит и велик. А мне ну никак нельзя сплоховать. Придётся кормёжку чередовать… бурным сексом.

Тотчас ловлю на прицел Ирку. Королёк вяло жует, но только натыкается на мой взгляд, давится кусочком, а потом кашляет, краснеет.

Мне ржачно…

— Игнат, я хотел уточнить, — нарушает молчание Сергей Николаевич, когда ужин подходит к завершению. Мы чай допиваем. — Ты с Ириной в комнате расположился? — в голосе нескрываемое раздражение и возмущение.

— Мгм, — делаю глоток обжигающего напитка, смотрю на Ирку, в её глазах мелькают победные огоньки. Лицо надменное. Ага, щас! Жди, так просто позицию не сдам… — Там места достаточно, есть ванная, туалет, стол… постель, — на последнем делаю акцент, с удовольствием отметив, как надувается от злости сосед, а Ирка опять заливается краской. — Огромная, удобная… — продолжаю рассуждать нарочито спокойно. — Рост у меня ого-го, поэтому самая подходящая. Ирка худенькая, нам вполне хватает места, — заключаю, делая ещё глоток чая.

— Это не совсем правильно, — отодвигает свою чашку сосед, принимая строгий вид, — вы с Ириной не в том возрасте, когда прилично парню и девушке…

— Шутите? — хмыкаю, откидываясь на спинку и нагло подмигивая Ирке; она начинает пыхтеть и обречённо закатывает глаза. Потешная, сейчас ржать в голос буду. — Самый нормальный возраст… Или нам потянуть до вашего? — колю уже со злым сарказмом. — Маму мою тоже в зале разместите?

— Нет. — Заминка. Сергей Николаевич с подозрением смотрит на меня. Недовольно жует губы в задумчивости, а потом тяжко выдыхает: — Она будет жить со мной.

— Спать, — киваю в тон. — То есть для вас это прилично, а для нас с Ирой нет?

Королёк нахохливается, точно боевой воробей, но пока молчит.

— Ты забываешься! — в голосе соседа прорезывается металл. Ого, да у мужика характер есть?! Приятная неожиданность. — Она моя дочь, а ты…

— Сын женщины, с которой вы спите, — чётко и без соплей.

— Ты всё сводишь к низменному… — морщится Сергей Николаевич.

— Ах, простите, у вас же высокое… — неприкрыто насмехаюсь, — просто померещилось, что заставал вас с мамкой за обычным и плотским, животно-человеческим, оказывается, неправильно оценивал обстановку. Вы библию читали и к богу обращались!

— Прекрати паясничать! — рявкает сосед. Даже брови вскидываю:

— О, на святое покушаюсь? — вхожу в кураж. Это моя любимая стезя. Тут меня сложно переиграть.

— Может, тебе рассмотреть вариант переезда к кому-то из друзей?

У него всё же получается меня огорошить. Отличная идея, сам подумывал об этом, но наткнулся на удивительную и совершенно очевидную загвоздку — меня совсем не радует такой выход из положения. От слова «категорически».

Ну уж нет, я так просто не сдамся!

— Выгоняете? — не без желчи.

— Нет, — робкий голос Юлии Степановны.

— Что ты, — удивлённый Григория Михайловича.

Дед и бабушка умолкают под недовольным взглядом Сергея Николаевича.

— Ага, — хмыкаю зло, — сошлите на кудыкину гору, чтобы я вам тут не мешал.

Проскурины виновато опускают головы и тенью покидают зал. Сосед чертовски недоволен, сидит мрачнее тучи. Ирка глаза от стола не отрывает.

— Это неправда! — подбирает слова мужик. Ему неудобно. Думаю, мать не в курсе, что меня собираются «попросить»…

— Ирк, а Ирк, — кошусь на Королька; она вздрагивает. Ошарашенно хлопает ресницами. — Ты не знала, как признаться. Думала, папа орать будет… Бабушка и дедушка не поймут. Я сделал первый шаг, — наигранно ровно продолжаю монолог, стараясь не выдать, как трудно даётся такое спокойствие и враньё. — Не собираешься мне помочь?

Если вначале щёки девчонки пунцовые, то теперь она вся до корней волос покрывается красно-белыми пятнами. Ну, хоть что-то её не украшает. Корольку откровенно не идут такие цвета и в таком сочетании. Даже радуюсь произведённому эффекту.

— Помочь?.. — пауза. — Собраться? — выдавливает Ирка настороженно.

Сощуриваюсь. Вот же су***!

— Малыш, — пилю грозным взглядом, обещая скорую расправу, если не начнёт подыгрывать. — Я давно предлагал жить вместе, так в чём дело?

— Что? — Сергея Николаевича тонет в «Что?» Иркином. Она шокированно таращится, бросает затравленный взгляд на отца, на меня, опять на папу. Мужик сереет. Не знал, что бывает такая реакция, но цвет его кожи приобретает пасмурный оттенок.

— Ты что, ему веришь? — возмущается Королёк, когда повисает щекотливое молчание.

Сергей Николаевич пышет гневом, но пока ждёт… видимо, ждёт реакции дочери. Более бурной, ответной. Но лично я не представляю соседку в бешенстве. Буря чувств… Скандал и Ирка — разные оперы.

— Совсем мозги пропил? — шикает мне Королёк.

— Нет! — отрезаю хмуро и устало. — Тебе меня не жаль? Мне на улице спать?

— Да хоть где, только не у меня!

— Но с тобой? — это уточняю с хитрой ухмылкой. Ну, как пропустить подобную каверзу?

— Иди ты! — с горечью бросает Ирка. Она красива… когда злится, негодует, и даже до этого момента не украшающие девушку цвета мне начинают нравиться всё больше. Грудь вздымается, губы подрагивают… Хочу… Боже! Как же я хочу оттрахать её рот, чтобы не шипела, а стонала. А потом облизала губы. Языком прогулялась…

— Ирина! — громоподобный рык Королькова заставляет вынырнуть из бурных грёз и оторваться от изучения девчонки. Поздно осознаю, что меня клинит на ней. — Вы… правда?..

Не знаю, что повлияло на гнев соседа, — наша с Иркой зрительная дуэль или то, как я это делал и что у меня на лице в этот момент было написано, но от реакции Сергея Николаевича меня распирает глумливой радостью.

— Нет, па, — стенает оправдывающееся Ирка. — Ты же ему не веришь? — взывает к разуму родителя. Но я-то знаю, как вывести ревнивого мужика на эмоции. Упорно играю в свою игру:

— Ир, сейчас ты меня обижаешь, — делаю страдальческий вид, но так, чтобы не переигрывать. — Прям нож в спину, — вот не кривлю душой, уже на «Оскар» тяну.

— Па, — протягивает Королёк. Отец разъярённо сопит, и на лице написано, что ещё как сомневается… Мне это на руку.

— Зачем ты всё усложняешь? — добавляю рассудительно: — Я устал, спать хочу… и без тебя никак…

— Идиот! Ты вообще на какой дури сидишь?

— То есть? — деланно озадачиваюсь. — Максимум, что принял, и то вчера — пива банку, да выкурил сигарету… заметь, с тобой! — Знаю, ублюдок, поступаю подло, но на войне все средства хороши, а я обязан выиграть этот бой!

Ирка меняется в лице. Испуганный взгляд на отца…

— О, да брось, ты до сих пор его боишься? — вскидываю руки расстроенным жестом. — Мы встречаемся! А я не против — пей, кури… и в сексе себе не отказывай…

— Селивёрстов, это… так… низко… — от негодования запинается на словах Королёк.

— Низко? — наигранно выпучиваю глаза. — Малыш, низко было не отвечать бате, когда он тебя, прохаживаясь под балконом, звал. Я же тебя тогда не упрекал — молчал… Хотя, — актёрски задумываюсь, нос морщу, — я просто не мог говорить. Ты же на мне лежала, да рот руками затыкала…

Вот теперь Ирка красная, точно варёный рак. Еле сдерживаюсь, чтобы не заржать. Но это же некрасиво, невоспитанно… Меня вроде приютили, я же должен вести себя порядочно!

— Ирина, пошла в свою комнату! — чеканит Сергей Николаевич.

— Папа, чёрт возьми, ты меня выслушаешь?

— В комнату!

Королёк, точно побитая собака, встаёт из-за стола, ступает к лестнице.

В душе неприятно скребётся доселе неизвестное чувство. Мне категорически не нравится видеть, как МОЮ девочку принижают! Хмурюсь.

— А что это вы моей девушкой распоряжаетесь? — тоже поднимаюсь. Что не люблю, так это тотального деспотизма. И плевать, что Сергей Николаевич — Иркин отец. Выслушать оправдание дочери мог бы.

— А ты, щенок, замолкни!

Сжимаю кулаки, но перед нами вклинивается соседка, испепеляя меня злобой:

— Ты уже порядком сегодня натворил, прошу… — недоговаривает, да и не надо. Я понимаю, о чём просит.

Кошусь на Сергея Николаевича:

— Вот и отлично, значит, пойдём в нашу комнату, — специально выделяю последние слова.

— Ты в зале будешь спать! — продолжает гнуть свою линию сосед.

— А я был бы не против уюта и тепла, — поясняю упрямо. — Надоело с вашей дочкой по углам обжиматься и скрываться. Привыкайте. Мы спим вместе. А вам хватит делать вид, что мы несовершеннолетние и неразумные. Не те обстоятельства…

— Он лжёт, — упирается Ирка, но фразу чуть ли не скулит, беспомощно взмахнув руками. — Я с ним не сплю…

— Ир, заканчивай невинную девочку разыгрывать! Я ведь обижусь, а потом тебя за это накажу, — грожу с интимным подтекстом и не удерживаюсь от подмигивания.

В глазах Королька испуганно мелькает лихорадочный блеск. Злой, решительный.

— Хорошо, я сама себя наказываю — буду продолжать спать в зале! — разворачивается, собираясь вернуться на первый этаж.

Сергей Николаевич удовлетворённо кивает, а меня убивает такая реакция. Что это за мужик? Его дочь выселяют из комнаты. Нет, чтобы меня вытряхнуть из дома! Так нет же, радуется, что дочка будет спать в зале, в то время как её комнату занимает наглый приживалка! Охренеть!

Воистину, мы делаем с людьми то, что они нам позволяют с собой делать! А так как порог моей низости ещё не найден, буду упорно его искать! Особенно, когда есть к чему стремиться и чего добиваться.

— Малыш, я не понимаю, что за блажь? — Сто пудов «Оскар» за лучшую мужскую драматическую роль мой.

Ирка зло сощуривается:

— Ты невыносим…

Пару ступеней вверх, медленно оборачиваюсь и добавляю с изрядной порцией яда:

— Жаль, мне будет плохо без твоих птичек. Уже привык, знаешь ли, пальцами пробежаться… губами приласкать…

Если вначале Королёк выглядит озадаченно, то уже в следующий миг в очередной раз начинает покрываться краской едкого стыда, причём так быстро, что вызывает у меня неописуемый смех. А потом вообще лицом в руки утыкается.

— О чём речь? — недоумевает папа.

Я как бы невзначай кидаю:

— Если мы с вашей дочерью не близки, то откуда я знаю, что у неё на спине, в районе лопатки, тату в виде горящего сердца и колёс, а… на лобке птички крылышками машут. Что легко проверить… Она не любит курчавость, там голо…

— М-м-м, — горько стенает Ирка, торопливо скрываясь в дальнем углу зала.

Сергей Николаевич багровеет:

— Лобок — это же… — неопределённо водит рукой у своего паха. — Игнат, — чеканит, — ты — исчадие ада!

— Не понимаю вашей озабоченности, — этот спектакль надоедает до чёртиков. Мужик из девчонки лабораторную старую деву собирается сделать? Нет, понятно, что она дочь, и он обязан её защищать, но вроде возраст уже позволяет соседке жить нормальной… взрослой жизнью, включая половую. — Ирка — видная девчонка! Я не смог пройти мимо. Любовь — она такая…

— Не опошляй любовь своими признаниями и аморальными замашками! — грозит Сергей Николаевич.

— Это сейчас вы мне будете говорить про мораль и аморальность? — торопею от наглости мужика.

— Да! Тебе! — спокоен сосед. — Нам с тобой ещё предстоит разговор тет-а-тет, на тему отношений и некоторых недопониманий… А сейчас я, — переводит дух, — не хочу больше ничего слышать. Сегодняшний день был жутко затянутым и богатым на новости и приключения, — Корольков делает жест «ничего не хочу слышать, всем до свидания» и молча покидает зал, скрываясь в одной из комнат первого этажа.

— Я тоже спатки, — ухмыляюсь и шагаю наверх, но у последней ступени чуть приседаю, высматривая в зазор лестничного ограждения Ирку. Она буравит пустоту взглядом, а когда переводит глаза на меня, добавляю:

— Надоест дуться, приходи. На тебя силы найду!

Королёк порывисто отворачивается, а я ржу. Открыто, от чистого сердца. Давненько так хорошо не было! Вот что значит, сделай гадость — на сердце радость. Да, чёрт возьми. Я тварь! И такая опасная… Меня нельзя задевать.

Меня не стоит обижать. Меня не стоит недооценивать.

И уж тем более пытаться переиграть!

ГЛАВА 3

(День второй, ночь третья)

Игнат

В универе вроде успеваю договориться о досрочной сдаче последних зачётов и экзаменов в связи с личными проблемами, вот только один предмет зависает. Люговкин Аркадий Петрович, профессор по микробиологии, попал в больницу с сердечным приступом. В деканате меня неприятно «радуют», что вместо него взяли Королькова, и он будет принимать у нас экзамен, хотя должен был приступить к работе лишь с нового учебного года. Бл***, аж зубами скриплю.

Эта семейка явно существует, чтобы знатно попортить мою жизнь. Причём зная, что у нас с соседом отношения, мягко говоря, не айс, а в свете последних событий — у Сергея Николаевича на меня вообще зуб, то я даже не пытаюсь к нему подойти.

Обращаюсь сразу к Вирзину, но на кафедру не захожу — не хочу с Леркой встречаться, потому ловлю препода после пары:

— Здравствуйте, Андрей Юрьевич, — торопливо шагаю за зав. кафедрой, который всегда ходит с такой скоростью, будто вечно опаздывает.

— Здравствуй, Селивёрстов. Хочешь сообщить, что смог довести до ума свой проект?

— А то, — хмурюсь; профессор всегда колет моей затянувшейся работой. Вот только я вроде… Работаю! Проект не стоит на месте! К пятому курсу сто процентов завершим последние исследования. — Я по поводу микробиологии.

— А что с ней не так?

— С ней всё отлично, а вот с преподом…

— Игнат, ближе к телу…

— Ну, это, Аркадий Петрович в больницу загремел.

— Это я знаю.

— А я хотел досрочно сдать, у меня личные проблемы. Я уже заявление в деканат написал.

— А, да, — кивает Вирзин. — Пожар. Сожалею… Тебе нужна помощь?

— Мне нужно сдавать экзамен. Я хочу сдать вам!

— Это возможно, но у нас есть преподаватель. Корольков… Он уже согласился… Да и вы же соседи, или я не прав? — это уже добавляет с некоторым недоумением и непониманием.

— Соседи, — ворчу в свою очередь, спешно поднимаясь по лестнице, по которой проворно торопится Вирзин, даже не огибая студентов, потому что они удивительным образом сами расступаются. — Но у нас с ним… личная неприязнь.

— Ну, Игнат, даже не знаю, что на это ответить. Я могу принять экзамен, но только если Сергей Николаевич даст согласие.

— Это с какого перепугу? — фыркаю недовольно.

— Слова подбирай, не с приятелем говоришь, — одёргивает меня зав. кафедрой, уже вышагивая по коридору этажа, как и прежде будто не замечая толп студентов, ожидающих начала пар. — Поговори с преподавателем. Если он будет личное перемешивать с работой, мы этот вопрос уладим.

Хреново!

— Мгм, — киваю. — Спасибо, — отстаю, уже пытаясь обмозговать, как поступить дальше.

— Игнат, — окрик догоняет в спину. — Сергей Николаевич — умный человек и достаточно компетентный специалист, чтобы замешивать никому не нужную кашу. Просто поговори с ним, а нет… мы что-нибудь придумаем.

Опять киваю.

Вирзин, строго понукая студентов: «Что за стадо, а ну, расступитесь!», — над головой поднимает руки с увесистой тетрадью, по которой читает лекции и проталкивается в аудиторию. Галдящая орава спешит за ним.

***

День проходит в режиме нон-стоп: дом — универ — лаборатория — больница — дом, где я, точно заведённый, выгребаю всю гарь. Ничего не могу сказать, помощников достаточно: и друзья — Тёмыч, Ромка, Славка, и несколько соседей, в том числе и Иркин отец. Поэтому работа идёт споро.

— Вирзин мне сказал, что ты хочешь ему сдать предмет, — ненавязчиво и без укора озадачивает меня Сергей Николаевич, когда вытаскиваем на улицу диван. Он в принципе не пострадал внешне, точнее огонь его не зацепил, а вот спасатели-пожарные… знатно залили, да и запах гари впитался настолько, что мебели теперь не место в доме.

— Ага, — не пытаюсь улизнуть от разговора. — Наш препод в больнице, а ему бы я сдал автоматом. С вами у нас проблема… мы… — шагаю в такт мыслям, — в общем, не лучше ли мне Вирзину отчитаться?

— Дело твоё, — ведёт плечом Сергей Николаевич, — но я бы не стал тебя заваливать только потому, что у нас некоторые разногласия. Но и поблажек бы не дал, — добавляет строго. — Погонял бы по материалу, ведь понятия не имею, что ты знаешь и как учился весь год.

Молча тащу диван к пристройке, куда мы договорились сгружать мебель, которая вполне годная для жизни, но точно уже не останется в доме. Так или иначе, нам придётся многое переделывать и полностью обставлять жилище. Много… очень много денег потребуется на восстановление.

— Я знаю материал, и никогда не сдаю на халяву! — отпускаю свой край, как только убеждаюсь, что и сосед поставил свой на пол в хозпристройке.

— То есть материал курса не вызвал проблем? — уточняет ровно Сергей Николаевич.

— Нет, — самоуверенно. — Я дополнительно кое-что начал изучать. Для работы было нужно, а того, что дают — маловато.

— Знаю, что у тебя сильный проект, — кивает Корольков. — Жаль, что не я твой руководитель. Мы бы сработались.

Сосед уходит, а я так и остаюсь стоять столбом. Даже рот открыт, как у идиота. Что это сейчас за на хр*** было? Сергей Николаевич мне… он не намекнул — в лоб сказал, что знаком с моей работой. И…

Сердце грохочет. Удушливо дёргаю ворот футболки.

Может, я зря так рычу на мужика?

— Ты чего завис? — хлопает меня по спине Тёмыч. — Опять планы коварные строишь? — это добавляет с хитринкой в карих глазах.

— Нет, — отрезаю задумчиво, — кажется, сегодня мог экзамен сдать, да вот только не понимаю, почему не попробовал.

— То есть? — хмурится друг.

— Я бы на месте отца Ирки попытался меня завалить.

— А он что, у тебя что-то ведёт? — шокирован Зур.

— Принимает экзамен, — хмыкаю, тоже до сих пор до конца не придя в себя.

— О, так тебе повезло, — вклинивается в разговор Славка. Они с Ромычем шкаф в грузовую машину, куда сгружаем мусор, скинули.

— Ага, — коротко ржёт Штык, — не каждому так прёт. Сосед — препод. Он же тебе будет ТАК ставить…

— Мне ТАК не надо, — мрачнею. Потом медленно приходит осознание, что у нас с отцом Ирки конфликт не на почве учёбы и универа, а личные счёты. Усмиряю дыхание и вновь иду в полусгоревший дом, очищать последние помещения от грязи и мебели: — Меньше треплемся, быстрее работаем, — бурчу, оставляя друзей с открытыми ртами.

Краем глаза замечаю Славку, о чём-то болтающего с Иркой. Королёк скромно улыбается, кивает. Морж распинается, точно павлин, руками машет — поди чего привирает…

В душе неприятно зреет ненавистное чувство ревности. Смешно ли… к другу, но ревную… Почему Ирка со Славкой милая и улыбчивая, а со мной колючая и язвительная?

«Потому что я ничего хорошего ей не делал! — приходит ответ из ниоткуда. — И даже нейтрального… Вечно задираю, принижаю, уязвляю, заставляю смущаться и краснеть!»

Совсем хреново становится, когда Морж с Корольком в гараже скрываются. В ногах так и зудит испортить парочке очаровательный тет-а-тет своим наглым вторжением. Но сдерживаю жалкий порыв и упорно продолжаю разгребать завал в горелых развалинах своего дома.

— Прикинь, — захлёбывается эмоциями Славка, когда разминаю спину на минутном перерыве, — у соседки твоей такой автопарк, что у меня глаза на лоб полезли!

— Они до сих пор там, — сухо констатирую. Ловлю недовольный взгляд Тёмыча, заинтересованный Ромки.

— Ещё бы, — не замечает моего настроения и язвительности Морж, — я под капот «ашки» заглянул… Зверь, а не тачка! Она её прокачала, там движок…

— Знаю, слышал и видел, — обрываю друга, опять уставляясь на Зура. Братан уже в теме насчёт моих планов, другие нет.

— Вот бы ты у Королька тачку одолжил на СВМА? — в глазах друга столько надежды, что прям тошно.

— Мгм, — киваю рьяно, не скрывая сарказма, — как ты себе это представляешь? Ир, дай тачку погонять в гоночном турнире, где каждый второй будет рад твою ашку сделать хламом из категории «не подлежит восстановлению». Да, Игнат, на! Не жалко… — утрирую, нарочно коверкая голос.

Морж задумчиво чешет затылок:

— И то верно. Я бы дал, но она… Слушай, но тебе ведь нужна тачка, может, что-то попроще взять, я гляну… — это неуверенно и с лёгкой заминкой. — Правда, давненько руки не марал, — смущённо подмечает Морж, — а столько новых фишек появилось…

— Слав, — подаёт голос Штык, — мысль крутая. Ты же в школе неплохо с машинами управлялся… — взгляд на меня в поиске поддержки, опять на Славку.

— Ага, — грустнеет Морж, — с батей в гараже начинал, а потом, — совсем куксится, — все познания свёл к вскрытию и угону, — это уже оканчивает на траурной ноте.

На миг умолкаем.

А ведь и правда у Моржа были руки золотые. Он в своё время помогал копеечный хлам перебирать в достойный транспорт, пока совсем не сорвался на дурь.

— Хотел бы автомехаником быть? — уточняю на всякий.

— Да кто ж меня с моим послужным возьмёт? — ворчит Славка, досадливо пиная камушек.

— Это точно, — не буду обнадёживать, но как только выдаётся минутка, набираю Лешака. Геннадия Лешовского, хозяина автосервиса, где сам машину прокачиваю, да мелкий ремонт делаю.

— Здоров, Вёрст, — приветствует мужик. Мы с ним на «ты». Он мне должен — я ему раскрутиться помог, да и до сих пор в его сервис народ направляю.

— Здрасти, — учтиво, но без лести.

— Давненько не видно, не слышно…

— Не с чем, — улыбаюсь, хотя не до улыбки. Мою малышку удерживает Шум…хер.

— А сейчас чего? — хмыкает Лешак.

— Тебе толковый механик нужен? — в лоб.

— Толковый всем нужен, да где ж его взять? Молодёжь нынче такая, что за волосы хватаешься и седеешь. Борзые, тупые и совершенно без знаний.

— Есть у меня друг, но он с прошлым, и если бы ты его взял под мою ответственность… так сказать, на передержку…

— У меня автосервис, который себя уже зарекомендовал, а не центр реабилитации…

— Знаю, — перебиваю без заискивания, — но парень быстро схватывает, и чувствует транспорт, как знахарь недуг. Если дашь ему шанс, он удивит. Гарантию даю… Но ему нужно… нужен кислород. И работа в мастерской может стать тем спасительным глотком, что вытянет его на поверхность.

— Головой отвечаешь, — слышу недовольство, но мужик умный, понимает, что лучше не отказывать.

— Боюсь, она уже ничего не стоит, — с горечью. — Когда знахаря прислать?

— Сегодня! Гляну, но только потому, что тебе должен.

— Спасибо, век буду признателен!

— А то, — смешком обрывает разговор Лешак.

— Короче, — останавливаюсь возле своих. Друзья уже тусят около тачки Тёмыча, ожидая меня, — Зур, если не сложно, к Лешаку в мастерскую этого закинь, — киваю на Моржа.

— Боюсь представить, что ты ему сулил! — Глаза Зура чуть ли не из орбит лезут. Штык неверующе присвистывает, а Славка застывает с отвисшей челюстью.

— И не пытайся, — отрезаю хмуро. — Морж, если ты меня опять подведёшь, убью! У Геннадия крутая мастерская. У тебя есть шанс зацепиться, испортишь его… больше вариантов не будет.

— Да ты что? — заикается друг. — Я… да ни за что… — захлёбывается от переизбытка чувств. Я бы тоже кончал, не веря счастью, если бы мечта, о которой и мечтать страшно, неожиданно сбылась. — Никогда… — заверяет горячо, — зуб даю!

— Знаю, знаю, — морщусь, — проходили… Всё, давайте, — выверенными жестами прощаюсь с друзьями — жму руки, похлопываю по спинам, — спасибо за помощь. Если что — на трубе.

— Угу, ага, аха… — летит рваное.

Жду, когда ребята отчалят, и только после иду домой.

***

— Мне руководитель практики сказал, что у вас с нового года группа будет набираться, — нарушаю молчание, когда сидим за столом после работы. Медленно ковыряемся в тарелках, все устали неимоверно.

Ира, Юлия Степановна и ещё пара соседок остаются в погорелом доме, чтобы очистить помещения от мелкой грязи, да что-то уцелевшее собрать. Они рассудили, что сами это сделают, и когда приедут строители, им будет легче начать работу.

Друзья разъезжаются, клятвенно заверяя, что если надо, ещё помогут, поэтому я и Иркин отец остаёмся один на один, деда не считаю — он быстро перекусывает и уходит к себе в комнату. Он второй день меня избегает. Знаю причину, но у меня планы… и менять их не буду… даже из-за хорошего отношения к соседям.

— Да, но я очень привередлив и требователен, — дожёвывает последний кусок мяса Сергей Николаевич.

— Я этого не боюсь, — не кичусь, знаю свои возможности и упорность в работе. Я идейный генератор — вон у меня команда как слаженно трудится, в этом моя заслуга. Руководитель должен уметь организовать работу подчинённых…

Да и вообще, сосед что, думает, я напрашиваюсь? Вот ещё! Просто сидим, молчим. Раз появляется возможность обсудить что-то стороннее, говорю.

— Меня интересуют проекты по моей направленности, — продолжает сухо рассуждать Иркин отец, отставляя тарелку.

— Знаю, у меня есть пара идей…

— Даже пара? — усмехается Корольков и откидывается на спинку стула. Мне не нравится такая реакция, мужик будто сомневается в моих словах. Я не зазнайка, но попусту не болтаю. Если говорю, значит так и есть!

— Да, они побочкой появились из моего нынешнего проекта. Но кажутся очень рентабельными и достойными.

Отец Ирки молча сверлит меня въедливым взглядом:

— А как насчёт… — затягивает небольшой монолог о проекте Сашки Рябцева с пятого курса. У него улётная работа, он по ней диплом досрочно накатал. Единственный со всего курса, кому пророчат блестящее будущее. Себя в расчёт не беру, я на год младше. Он уже даже наброски диссертации успел наваять. Не хочу бахвалиться, но тоже немного принимал участие в работе.

Мы обсуждаем сначала эту тему, потом переключаемся на другие.

— Да и у Иришки моей очень занятная работа.

— Мгм, — соглашаюсь неохотно, — я… того, ну… — чуть мнусь, признаться в собственных низких поступках очень сложно, — через знакомых пробивал… В общем, нашёл лазейку и тоже полистал её материалы. Возиться долго, но мысль многомиллионная.

— Если не больше, — склоняет голову мужик, — вот только отвлекаться ей на стороннее нельзя, иначе завалит работу.

На миг умолкаем, а затем плавно подходим к моим проектам. Тут даже возбуждаюсь, ведь своё дитя всегда интереснее чужого, да и наводящие вопросы Сергея Николаевича начинают меня толкать на очень интересные следующие этапы.

Потом сосед переходит на вопросы по микробиологии, причём не только моего курса, но и дополнительный материал. По верхам скачем по профилирующим дисциплинам, которые отец Ирки будет преподавать на пятом курсе. Мужик в плане науки — зачётный. Круто рассуждает, знает очень много. Не перебивает, даёт договорить до конца, но как только заминаюсь, уточняет, дополняет…

Ровно кивает, тихо улыбается, в глазах живейший интерес, а когда я устало тру переносицу, подытоживает:

— Вот видишь, ничего нет сложного — сдать мне предмет. Если ты знаешь тему, заваливать не собираюсь. Завтра зачётку принесёшь на кафедру, я поставлю оценку.

— Что? — торопею от неожиданности.

— И если будешь продолжать в том же духе, я бы с удовольствием поработал с тобой над проектами.

— Я… — запинаюсь. — Я… — не нахожу слов.

— Душ и спать, — вновь становится холодным мужик. — Устал, пойду отдохнуть.

Провожаю его растерянным взглядом, и только он скрывается за дверями своей комнаты, беззвучно ору:

— Да! Да! Да!

Бл***, да я везунчик! Единственное омрачающее момент — радуюсь, что человек, которого ненавижу, признаётся в уважении и готовности сотрудничать!

Хрен с ним. Потом подумаю об этом. Главное, основную проблему на ближайшее время решил!

***

Принимаю душ, но спать не ложусь. Сижу в зале с конспектом по предпоследнему предмету из оставшихся, и читаю материал, чтобы завтра закрыть дисциплину. Тетрадь между прочим у сокурсника одолжил. Ему предмет сдавать через неделю, а мне уже завтра. Успею вернуть!

Не то чтобы не помнил, просто повторение — мать учения, да и время убить нужно. Жду женщин. Идея у меня появилась… Хочу попробовать воплотить её в жизнь.

Однажды вычитал интересную мысль, что завоёвывать женщину нужно с её матери. Если смогу найти подход к… мамы у Ирки нет, значит остаётся бабуля, — к Юлии Степановне, то… есть вероятность, что Королёк тоже поддастся моему очарованию.

Вот такой я мило продуманный, очаровательно неповторимый, подло неподражаемый гад!

Когда возвращаются охающие и скулящие «девчата», невольно кошусь на них. Никогда подобной картины не видел. Даже мелькает в голове глупая фраза «настоящая семья». У меня никогда не было такого. Бабушек и дедушек, братьев, сестёр… Только мать, да отец, и то, пока последний не умер…

Поглядываю на Ирку. Прикольно бы было, если б и моя девушка вот так… рядом с моей мамой… Плечом к плечу, без ссор, упрёков. Аха-ха, прикольно, даже улыбаться начинаю:

— Девчонки, да вы, как в поговорке, и коня на скаку, и в горящую избу…

— Очень смешно, — кривится Ирка. Смахивает прядь волос, выбившуюся из косы, но на лице оставляет грязный след от копоти, которой испачканы руки.

Ловлю себя на том, что не могу оторваться — опять залип. Так хочется подойти и коснуться. Щеки, чумазого пятна…

Бл***, совсем нежной натурой стал. Кто бы по башке долбанул?!

Чтобы глаза не мозолить, да не ловить себя на всё более сопливой теме, спешно ретируюсь на кухню. Беру чайник, заварку и возвращаюсь в зал. Сервирую стол под удивлёнными взглядами женщин. Кушать готовить — не моё, а вот напоить чаем — влёгкую. Ну и подогреть уже готовое несложно.

Я, конечно, не лучший помощник по кухне, но такую малость могу организовать.

Продолжаю читать, пока женщины ужинают, пьют чай.

— Спасибо, — выдавливает усталую улыбку Юлия Степановна, окончив трапезу.

— Шутите? — закрываю конспект. — Это вам спасибо. Что приютили, что кормите. Кстати, денег на питание завтра обязательно дам…

— Бог с тобой! Какие деньги?! — охает Юлия Степановна. — В тесноте, да не в обиде, да и выделить тарелку супа или второго не накладно.

— Ну уж нет, на шее вашей так просто висеть не буду. Так что, спасибо… за всё, и тем более, помощь дом разгрести.

— А как же не помогать?! Мы же… — бабушка бросает осторожный взгляд на Ирку, — соседи…

— А скоро ещё и породниться можем, — киваю многозначительно. Королёк аж чаем давится. Смешливо кошусь на неё. Дурочка, неужто подумала, что я намекаю на нас, я вообще-то про её папку и свою мамку. Ну да ладно, зачем в пустую разуверять?!

— Ладно, пойду, посуду помою.

— Ой, — вздыхает сокрушённо бабушка, — оставь, я сама…

— Да что вы! — Ага, сейчас. Сегодня я благородный рыцарь! Решил завоевать доверие Юлии Степановны, значит поменьше пошло-шокирующего и побольше вежливого, галантного и обходительного!.. — Вы устали, отдыхайте. Я сам, — патока так и льётся, как из рога изобилия.

Складываю удобней тарелки, чашки и скрываюсь на кухне. Не сломаюсь, могу и помыть.

Ира

Одолеваю пару ступеней в надежде принять душ спокойно, пока Игнат занят, но оборачиваюсь к бабуле. Как бы она сейчас с Селивёрстовым ни любезничала, со мной молчалива. Глядит букой, даже не волнуется, почему я не покушала. Поковырялась в тарелке, но мне кусок в горло не лезет!

Равнодушие аномально! Этого отродясь не было!!!

Бабушек! Всех! Без исключения! Волнует! Покушали ли их внуки!

Значит, бабушка тоже не на моей стороне, а это обидно вдвойне. Не выдерживаю:

— Ба, — останавливаю родственницу, собирающуюся покинуть зал в направлении своей комнаты. — Вот за что ты на меня дуешься?

— Я не дуюсь, — бормочет бабуля.

— Ещё как! Не спрашиваешь, как дела в университете! Не обращаешься за помощью по хозяйству, дом разгребали — и слова не сказала! Ты знаешь, — моему негодованию нет предела, — то, что во мне отец усомнился — ранит, а вот то, что ты — убивает! Это хуже выходки Игната, который развлекается на полную, да руки потирает, что теперь моя семья ходит и в молчанку играет. Я. Тебе. Никогда. Не врала. Я. Не. Спала. С Игнатом!

— Ир, — затравленно ойкает бабуля и косится на дверь комнаты отца, — не кричи…

— Почему? Мой шёпот никто не слышит, так хоть может крик до вас дойдёт!

— Милая моя, — трясёт головой бабушка и спешит ко мне, останавливается под лестницей аккурат напротив меня. Голову задирает. — Меня не это обидело, а то, что ты… ну, не поделилась, что ли… Я всегда тебе твердила, что могу всё выслушать, только я тебя и пойму. Как женщина, как мать, как бабушка… Игнат, когда не высокомерный и заносчивый, очень даже милый парень. Вон, как сегодня…

— Ой, ба, — всплеск рукой, — это игра! Он говнюк, его остерегаться нужно. Он тебе на глаза розовые очки надевает, а ты и радуешься…

Мои слова достигают цели. Бабуля хмурится. Губы жуёт.

— Блин, мне нечем делиться, — с горечью продолжаю настаивать. — Да я бы с удовольствием, но нечем… — Сомнение в глазах бабушки всё равно читается ясно и чётко. Досадливо качаю головой: — Не хочу больше об этом. Раз не верите, не верьте. Окей! Я сплю с Игнатом! — ору на весь дом и даже слышу, как на кухне под аккомпанемент льющейся воды с грохотом падает посуда. Круто! Я произвела впечатление на Селивёрстова. Он теперь вообще как сытый кот будет по дому ходить!

— Так лучше? Ба, он такой клёвый в постели, хочешь подробностей? — это уже добавляю с изрядной порцией яда. Бабуля краснеет. В глазах блестят слезинки, губы подрагивают. Она даже руки к щекам прикладывает. — Да, ба, — тоже запинаюсь, глаза неприятно жжёт. — Видимо, не надо было быть хорошей девочкой, — делаю несколько шагов по лестнице и опустошённо выдыхаю: — Игнат ещё со школы меня доставал. Мы ненавидим друг друга… И… он тот, из-за кого я отсюда бежала! — больше ничего не хочу говорить, быстро иду к себе в комнату. Мне нужно успеть кое-что забрать, переодеться, да компом воспользоваться, пока наглый тип снова не явится в мой мир!

Игнат

— Говорил же, что скажет! — тихо сам с собою, под нос, не скрывая улыбки, продолжаю намыливать посуду. Она сделала это! Не знаю, что произошло в зале, но крик «Я сплю с Игнатом!» теперь дятлом стучит в голове. Даже если это была шутка, нескрываемый сарказм — выжму из ситуации и фразы по-максимуму.

Игра… но она мне нравится всё больше… Как, впрочем, и сама Ирка!

Немного дав Корольку времени, — ясное дело, устала, помыться нужно, — иду в свою комнату… Да! Уже к себе в комнату!

Королёк за столом… спит, уткнувшись носом в тетрадь. Видимо, читала, и её срубило. Если сначала хочу дверью громко шибануть, чтобы девчонка подскочила, то вместо этого, протяжно выдохнув, плотно затворяю дверь и тихо прохожу в комнату.

Может, на ухо крикнуть?

Ах-ах, пусть заикой останется…

Или тряхануть как следует за плечи — испугается, вскочит… запнётся, упадёт…

Размышляя, какую пакость учудить, тихонько приближаюсь. Несколько секунд раздумываю, что б такого сделать, чтобы потешить себя, но в итоге касаюсь светлых волос. Едва ли…

Ирка коротко мычит, чуть головой ведёт, мол, отстань.

Забавно… Она даже сонная от меня уворачивается.

Заглядываю в тетрадь… Конспект.

Что же ты такая красивая… и такая умная.

Задумчиво смотрю на девушку и не могу понять, чем же она меня так цепляет, что из-за неё уже думать ни о чём не могу. Она, безусловно, хороша собой, но это природа постаралась, да и много девчат есть гораздо красивее, чего уж грешить?!

Хорошая фигурка, но и в этом нет её особой заслуги.

Она многогранная: настырная, умная, целеустремлённая, упрямая. Будоражит тем, что настоящая: возбуждает, совершенно не прилагая к этому никаких усилий. Она органична во всём, за что бы ни бралась. Не играет, не кокетничает… Живёт, и не пытается понравиться всем. Ей плевать на мнение других, она слишком самодостаточна…

Слишком! Самодостаточна!

Это открытие серпом по сердцу проходится. В душе поднимается буря неугасаемой злости и… растерянности. Не бывает таких эмоционально непрошибаемых девчонок и настолько самодостаточных! Мне жизненно необходимо знать, что ей недостаёт… меня! Что она нуждается! Во мне!

Бл***! Так вот в чём дело?!

Я с детства хотел для неё стать кем-то. Плевать, в каком амплуа: мучителя или соблазнителя. Уже тогда интуитивно жаждал стать тем, без кого она будет ощущать пустоту. Тем, кто станет частичкой, которой ей всё же… не хватает. И, чёрт возьми, совершенно не крошечной частичкой. Частью… её жизни!

Меня пугала её взрослость! То, как она стойко пережила смерть матери. С каким невероятным спокойствием приняла отъезд отца. С каким равнодушием шла по школе, когда вслед летели уничижительные реплики и откровенные шутки. Как принимала удары и молчала… Да, она сносила всё молча, с жутким по своей зрелости достоинством. Таким, от которого моя кровь кипела. Кипела настолько, что хотел сделать девчонке всё больнее и больнее.

Мне было жизненно необходимо вывести её на эмоции, которых во мне — океан и ещё бескрайние моря. Эмоции, которые в моей семье считались нормой…

Чтобы увидеть, что ей плохо или хорошо, больно или приятно… плевать как, главное… чтобы убедиться — она живая!

Только с хе*** ли? Она что-то со мной сделала? Околдовала?

Да! Скорее всего, приворожила. Специально, чтобы мои мозги плавились, и я был слабаком.

Наедине с собой, в тишине, пока никто не видит, я согласен на все её условия. Только бы знать, какие они… эти правила.

Бережно убираю растрёпанные волосы девчонки на одну сторону, захожу с другой. Аккуратно подхватываю Ирку на руки. Она сонно моргает, а я, словно папа, несу своё чадо и успокаиваю:

— Тшш, спии-и-и, — шепчу.

Соседка нежно обвивает меня за шею. Ластится головой к моей груди и шумно выдыхает. Меня пробирает аж до пальцев ног. Гормоны тотчас бурлят.

Бля***, моя незамедлительная и однобокая реакция на Ирку!

Делаю пару шагов к постели и кладу ношу с краю.

Я, конечно, благороден, но не настолько, чтобы позволить Корольку спать одной в её постели. Устаю, как чёрт, но глаза долго не могу сомкнуть, просто глядя на мирно спящую Ирку. Мне хорошо рядом, тепло…

Пока она не видит, не рычит, не сопротивляется, подгребаю ближе и утыкаюсь носом в её затылок.

Моя…

Наутро просыпаюсь один.

ГЛАВА 4

(День третий, ночь четвёртая)

Игнат

Уже принимая душ и прокручивая вчерашние события, меня осеняет, что не могу соваться на кафедру с зачёткой — там Лерка. Даже как следует не успеваю посмаковать свои воспоминания о Корольке в моих объятиях, бегу вниз. Очень надеюсь, что Сергея Николаевича увижу там.

Не везёт, отца Ирки нет. При моём появлении бабушка и дедушка заметно хмурятся и умолкают.

— Доброе утро, — бросаю спокойно, без льстивой уважительности, чтобы не дай бог не подумали, что заискиваю.

— Доброе.

— Доброе утро.

Отбрасываю рюкзак на диван, сажусь на стул.

— Завтракать будешь? — торопится вставать Юлия Степановна.

— Не, спасибо, — останавливаю. — Я в городе перехвачу. А Сергей Николаевич куда поехал?

— В университет, насколько мы поняли, — косится на деда бабушка, — а что? — внимательно на меня.

Шумно выдыхаю. Нужно срочно что-то придумать.

— У вас номер его телефона есть?

— Да, — растерянно кивает соседка.

— Можете дать или набрать?

— Конечно, — Юлия Степановна из кармана домашнего сарафана выуживает простенький мобильный. В меру своей торопливости клацает по клавишам, а после прикладывает аппарат к уху:

— Сергей, прости, что отвлекаю, — мнётся, кидая на меня затравленный взгляд. Я делаю жест рукой: «дайте телефон». — Игнат хочет с тобой поговорить. Ты можешь?.. Ага… — кивает и протягивает трубку мне.

— Здрасти, — брякаю вместо учтивого приветствия.

— Доброе, — осторожничает мужчина.

— Сергей Николаевич, я по поводу вчерашнего экзамена.

— Да, я тебя слушаю.

— Можно подъехать, но не на кафедру…

— Хм, я буду в университете до обеда. Большей степенью сегодня занимаюсь в лаборатории, если хочешь, можешь подняться туда.

— Да, это лучше, спасибо. А когда удобнее?

— До полудня, потом буду по административным кабинетам бюрократические вопросы улаживать.

— Хорошо, спасибо! — возвращаю трубку Юлии Степановне: — Спасибо, — это уже бабушке. — Хорошего дня, — всем.

— И тебе, — улыбается натянуто соседка.

— Спасибо, тебе тоже, — бормочет дед удивлённо.

Уже шагая к двери в гараж, хлопаю себя по лбу, а возвращаясь к столу, из кармана джинсов выуживаю несколько купюр. Кладу перед пожилой четой.

Дружное: «Игнат», — тормозит, ещё не успеваю отвернуться.

— Игнат, — суетливо бормочет Юлия Степановна, — я же сказала…

— Я приживалка, но на кусок хлеба средства есть. Это не обсуждаемо!

Ира

Я проснулась в постели с Игнатом?!

Я проснулась в постели с Игнатом!

Я! Проснулась! В постели! С Игнатом!

Не хочу показаться истеричкой, но, блина, я безмолвным криком пытаюсь разорвать тишину, потому что проснулась в постели с парнем, которого ненавижу! От которого меня трясёт! Который вечно портит мне жизнь! И который… меня пугает до нервного срыва своим мужским обаянием и наглым напором.

Я собиралась держаться от него подальше, но проснулась в его объятиях! Реально! Он меня обнимал… Крепко и в то же время нежно, подгрёб к себе и уткнулся носом в мой затылок…

От воспоминая щёки начинают гореть, в животе растекается мерзкое тепло.

Что за фигня? Почему я так реагирую на соседа?

А-а-а! Не хочу!!!

Вот так и было, когда проснулась… Только сообразила, где я и кто рядом, чуть в голос не завопила от ужаса!

Не желаю лишний раз плакаться и надоедать своими проблемами, но мне нужен совет. Подруги! И к счастью она у меня есть. Ксения!

По соцсетям точно не буду вести переписку — а вдруг Игнат залезет? Не уверена, что он такой, но и в обратном тоже.

Поэтому нужно по телефону или встретиться лично.

Анютка — хорошая, но она не так сильна в жизненных ситуациях с мужчинами, как Ксю. Да к тому же последнее время Сежикова часто в задумчивости витает, затаённая улыбка, одухотворённость. Отвечает на загадочные звонки, личным не делится, а из лаборатории сбегает раньше остальных.

Влюбилась, как пить дать! И, как понимаю, роман у неё с Артёмом. Неожиданно и удивительно. Вот же судьбоносная вечеринка!

Кстати, Антон тоже нет-нет, да и спешит по делам. Ещё тот шпион. Ни разу не обмолвился, куда уходит, почему…

Я стараюсь не приставать с расспросами — если захотят, сами расскажут.

Не знаю, как они, а я созреваю! Мне необходимо выговориться!

Вот и сегодня Нютка с пунцовыми щеками и блеском в глазах виновато бормочет:

— Знаю, что нужно работать, но мне очень уйти нужно…

— Конечно, — веду плечом. — Только не забывай про конец учебного года. Нам предстоит многое доделать. Проект под ударом!

— Ага, понимаю, — неопределённо кивает девушка и прикусывает губу. — Сегодня лишь на часок раньше.

— Ясно, — бросаю сухо, — личная жизнь, куда без неё…

Домой меня, ясное дело, не тянет — там оккупант может быть. А я пока не знаю, как себя вести, чтобы спокойно сталкиваться с ним лицом к лицу. Особенно после того, как гад меня в постель уложил, да принагленько рядом уснул. Я с утра еле из его оков выбралась…

Поэтому сижу в лаборатории даже после ухода Тохи. Себя уговариваю, «ещё немного, для работы полезно», но на деле просто оттягиваю момент возвращения домой.

— Ксю, — тяну в трубку, когда решаю, что только она мне может помочь.

— Да? — голос подруги звучит странно приглушённо.

— Я помешала? — задумчиво умолкаю.

— Ну, скажем так, — хихикает Ксения, — я одновременно пытаюсь и с тобой говорить, и одеться для свиданки.

— У-у-у, — скулю разочарованно. — Ты сегодня занята?

— Планировала, — пыхтит Ксю, — но если у тебя горит, — добавляет уже более спокойно и рассудительно. — Что-то очень-очень важное…

— Ладно, не буду мешать, — отзываюсь с толикой обиды. Нет, не на подругу, скорее на ситуацию.

Уже почти пальчиком успеваю мазнуть по экрану, как слышу:

— Ир, — виновато зовёт Бравина, — очень надо?

— Да, хреново мне, — признаюсь, как на духу. — Очень выговориться нужно! А ты, так и…

— Чёрт, — брякает Ксения. — Час-два терпит? — уточняет заискивающе.

— Ага, — соглашаюсь спешно. — Я пока в лаборатории поработаю.

— Отлично! — радуется Ксю. — Давай в кафешке напротив, где мы и встретились.

— Спасибо, — выдыхаю благодарно.

Кладу трубку и погружаюсь в формулы, пробирки, склянки и записи.

***

— Уф, прости, — плюхается на мягкий диван в кафешке Ксения, — успела.

Мда, полчаса опозданием почти не считается…

— Ага, — гляжу на раскрасневшееся лицо подруги, светящиеся счастьем глаза, на улыбку, что не сходит с губ. — Ты с Антохой мутишь? — без предисловий и сюсюканья.

Ксения тотчас пасует, взгляд становится испуганным. На щеках бледные пятна выступают:

— Зачем так?.. — выдаёт обиженно и прикусывает губу.

— А как надо?

— Ну, — тянет Ксения. — Чёрт, — тихо шикает, — так заметно?

— Я могу быть глупой, слепой, но дважды два складывать умею, — отрезаю нарочито хмуро. — После той вечеринки Ярович сам не свой. То формулу не так перепишет, то пробирку уронит, то отзывается невпопад. Да и ты… — перевожу взгляд на чашку с чаем, что кручу в руках. — Мне на глаза вы ни разу не попадались вместе, но я догадалась.

— Прошу, — шепчет Бравина, косясь по сторонам, не слышит ли нас кто. — Никому не говори, я и сама толком ничего не могу понять. Не хочу… То есть хочу… — опять жует губу.

— Обижаешь, — теперь мрачнею не показнó. — Кому и что говорить? Я рада за вас…

— Не надо, — нервно дёргает плечом подруга. — Не хочу о себе. Мне нужно многое обдумать, принять, взвесить. Я пришла с тобой встретиться и выслушать тебя. Что случилось? — с непринуждённой бодростью водружает руки на стол.

Пока делаем заказ и ждём, вкратце рассказываю последние новости своей нелёгкой жизни. Про споры и ругань с родственниками, вольности Игната, про то, как проснулась с ним в постели…

— Офигеть, — выпучивает глаза Бравина. — Он что, так и остался у тебя в комнате?

— Ага! Я же тебе говорила, — хмурюсь.

— Ну, я была уверена, что он уже на следующее утро смотается и начнёт по постелям подружек скакать.

— Пока он скачет по моей, — перекашивает от мысли. — И я боюсь уже в собственную комнату войти, вдруг он голый…

— Ну, лишь бы другую деваху в твою постель не приволок. С него станется! — кивает значимо Ксю.

— Фу, — морщусь. — Это! Моя! Постель! — шиплю, расставляя акценты. Умолкаю на миг, осознав, что хоть и говорю шёпотом, но на нас всё равно косятся некоторые посетители. — Моя ванная! Моя комната! Там всё моё! — это добавляю тихо-тихо, но зло и решительно.

— И что думаешь делать?

— Не знаю, потому тебя и вызвала.. Может к Аньке напроситься?

— Как вариант, — задумывается Бравина. — Но это не выход из положения.

— Почему?

— Опять сбегаешь от проблемы, а её нужно решать — устранять!

— Думаешь, Селивёрстова стоит убить? — с нескрываемым серьёзом шучу, пока не догоняю, что конкретно подруга советует.

— Ботаничка-киллер! — пшикает смешком Ксю. — Теперь я тебя уже боюсь… Знаешь, что? — делает надменным лицо, — я бы на твоём месте ему войну объявила!

— Ну, я о ней думала… Только как? Из меня военный стратег, как из Спартака балерина, — обжигаюсь глотком горячего чая, как только официант приносит наш заказ.

— Не позволяй себя выжить из комнаты или задвинуть в угол. Не уступай даже в мелочах, — кивает в такт словам Ксю и тоже отпивает из чашки ароматный кофе.

— Да он!.. — задыхаюсь негодующе, меня переполняет буря чувств. — Да я…

— Вот-вот, — кисло заключает Ксения, — сбегаешь, пасуешь. Ты же крутая девчонка: умная, красивая, спортивная. Ты везде справляешься на «отлично», но почему-то теряешься рядом с Игнатом!

— Знаю, и меня это жутко бесит. Всегда бесило. Ещё со школы. Я не хочу быть размазнёй, да и, признаться, обычно неплохо даю отпор, но ему… С ним…

Бравина на меня странно смотрит, на губах змеится коварная ухмылка.

— Ты что? — насупливаюсь.

— Я бы сказала, что у тебя к нему чувства.

— Ну да, я его ненавижу…

— Неа, — разоблачительно мотает головой Ксю. — Если не любовь, то, как минимум, симпатия!

— Я тебя умоляю! — закатываю глаза. — Я! Его! Со школы! Ненавижу!

На нас уставляются если не все посетители кафешки, то большая часть точно. Даже стыдно становится, жар к лицу приливает. Ксения оглядывается и извиняюще отмахивается:

— Это она о затянутом переходном периоде и вечных ПМС! — для зевак, — Ага, — это уже с явной насмешкой кивает мне, — я так и поняла.

— Я не шучу, — настаиваю с жаром, но шёпотом.

— Отлично, — снисходительно. — Значит, помни: нельзя сдаваться и отступать! Клин клином вышибают!

— Мне что, его комнату занять? — предполагаю несмело. — Она же сгорела…

— Капец, Ир, — теперь Ксю глаза закатывает. — Ты в чём-то умна, не подкопаешься, а в чём-то дура-дурой…

— Знаю, — бурчу в чашку, которую подношу к губам. — Поэтому и позвонила тебе посоветоваться.

— Итак, — Бравина отодвигает остатки кофе, — свою комнату не отдавай. Он борзеет — и ты! Будет грубить — ты в ответ! Уборную подолгу занимай, ванны с пеной и т.д. Везде свои вещи раскладывай — трусики, лифчики, шортики, носки, — пусть бесится, что ты шмотки разбрасываешь. А его, наоборот, ближе к выходу складируй. Если нужно — парня игнорь и спихивай с постели… Игнат не из тех, кто на девушку руку поднимает, но он быстро оценивает свои возможности и находит слабости соперника. Только нащупает — не пощадит. Так что будь смелее, наглее и напористей. Он сдастся…

— Абзац, ты меня под поезд толкаешь… и говоришь: «Тарань, не ссы!»

— Почти! — соглашается подруга. — Но с Игнатом только так. Он умеет проигрывать и всегда уважает достойных противников. Так что докажи, что ты способна дать отпор, и он на тебя другими глазами будет смотреть.

— Да плевать, какими он на меня глазами смотрит! — возмущаюсь праведно. — Я только хочу, чтобы он убрался из моей жизни. Мне без него очень даже отлично жилось!

— Вот и вытряхни его из постели! Закрой доступ в ванную, а потом и из комнаты выставишь…

Рьяный кивок, подъём сил. Глоток воздуха.

Решительность смывается…

— А я смогу? — уточняю с жутким сомнением, сама не верю, что на такое способна.

— Придётся, Ир, если, конечно, хочешь его проучить.

— Да не проучить, — поправляю торопливо, — а выставить из своего дома!

— Звучит решительно, — соглашается загадочно Ксения, но в глазах лукавые огоньки блестят. — Из дома… из жизни!.. — поясняет ровно.

— Решительно, — задумываюсь. Причём больше всего озадачивает снисходительный тон Бравиной, словно она знает нечто, чего не знаю я, и по своей недалекости никак не могу разглядеть. Это царапает что-то внутри до неприятного зуда.

— Ага, набрось панцирь непрошибаемости, несгибаемости, — продолжает наставлять Ксю. — Игнату надоест с тобой воевать и скандалить, и он быстро сбежит.

— А мне кажется, он как раз обожает военные действия и прочую фигню: чем громче, тем ему веселее, — выдавливаю робкую мысль.

— Неа, — хмурится Ксения, — он потому и отношения не заводит — чтобы скандалов меньше было. Не знаю точной причины, но мы как-то философствовали на подобную тему со Спартаком… — на миг умолкает, а я её одариваю красноречивым взглядом. — Что? — морщится подруга, — ну, да… я иногда даю слабину. Могу из себя умную покорчить и даже потягаться со Спартаком в болтологии. В общем, он тогда что-то говорил о детской травме, которая скорее всего и послужила причиной такого поведения Игната. Ссоры родителей, возможно даже драки, постоянные измены отца, загулы, развод, смерть. Он пытается избежать подобного, хотя сам не представляет, как копирует не лучшую сторону отца.

— И обо мне говорили? — изумлённо.

— Конечно, но с тобой всё просто — ты как на ладони, — фыркает Ксения. — Золотая принцесса под гиперопекой папаши, без материнской любви, но с чуткими бабушкой и дедушкой, которые души в тебе не чают. Ты не испорчена, довольно замкнута, но так полна жизни, что рвёшься на свободу, и только рациональность и ум не позволяют тебе броситься в омут. Отсюда твои увлечения на грани экстрима, существующие наравне с научным проектом и любовью к учёбе.

— Ого, — скупо.

— Ага, — продолжает улыбаться подруга. — Так что да, я уверена, что Игнат быстро сбежит.

— Он так самонадеян… А шуточки его, — качаю головой, не зная, как ещё выразить весь спектр эмоций, что во мне бурлят, — пугают!

— Устрой пару истерик. Или подыграй, типа влюбилась по уши — он тогда так припустит, что ты и знать забудешь, как он выглядит.

— Это уже слишком, — отрезаю мрачно. — Да и скандалить не умею.

— Учись! Иначе скоро в твоей постели не только голый Игнат, но и его очередная красотка будут валяться.

Вот этого совсем не хочется. Прям, вообще-вообще.

Чёрт, я хочу свою жизнь обратно!

— Возможно, ты права, — киваю своим мыслям. — А что, если он не поведётся? — осторожно уточняю, и то не сразу, а после затяжной паузы. Ксения даже в телефон уставиться успевает.

— Ну, мать, это уже нужно смотреть по обстоятельствам. Мне кажется, тебе наглости нужно научиться. Решительно выкидывай соседа прочь. Пусть к своим девчатам или к Лерке катит.

— У него есть постоянная девушка? — брякаю тихо, но тотчас вспоминаю, что на вечеринке тематиков он говорил что-то про «свою».

— Шутишь? — изумляется подруга, оторвавшись от телефона. — Я же говорила, у него их много. На всякий случай… Но с Ионовой как-то задержался. Я даже думала, грешным делом, влюбился. Вдруг женится, но пока нет. Да и слышала, что они в ссоре, если не расстались. Но это… — чуть трясёт головой Ксения, — как-то недостоверно.

— Почему?

— С Игнатом расстаться? — кхекает, словно глупой девчонке Бравина. — Ох, Ир, отстала ты от жизни, и ведь даже не пытаешься узнать всё о своём враге. Он… такой очаровательный козлина, что девчата хоть и понимают, что не надо ему верить, а отказать не могут. Вот и получается, вроде как он уходит, девица горюет, а потом, бах, он опять улыбается, и она опять оживает. Напрочь забывает, что он уже топтал её честь, и вновь бросается на амбразуру.

— И Лера такая?

— Что Лера? — пожимает плечами Ксю, — она с ним около года неспроста. Если и не нравится что-то, то молчит, по крайней мере истерик не закатывает на людях. Видимо, их обоих устраивают такие отношения. Да и в постели он ничего так, — играет бровями Ксю, чем меня смущает не на шутку. Щёки гореть начинают. — По слухам, — торопливо добавляет, вскинув палец.

— Не понимаю, — изучаю руки, ковыряя ногтем другой.

— Забей, — отмахивается Бравина, — просто не думай, что он бедный, несчастный и податься ему некуда. Постель он всегда найдёт!

Ещё немного поболтав, решительно еду домой. Правда, уже в зале запал во что бы то ни стало выгнать Игната из своей комнаты, или как минимум начать безжалостную кампанию, быстро утихает.

Вяло кушаю, стараясь настроиться на войну, ну или хотя бы мысленно просчитать некоторые варианты развития событий. Видимо, поэтому и не тороплюсь в свою комнату, ведь каждый раз сражение, даже воображаемое, оканчивается для меня полным фиаско.

Нет, правда, честно пытаюсь себя суперкрутой гёрл представить — вся такая неустрашимая, острая на язык, борзая, дерзкая и умеющая за себя постоять в плане силы… Но как вспоминаю наглые руки Игната, его губы, кривую усмешку, проказливый блеск в глазах — тотчас теряюсь.

Нарушитель моего спокойствия появляется чуть погодя. Выпивший, но устойчиво стоящий на ногах.

— Спасибо, не голоден, — как бы мимоходом бросает заплетающимся языком, но остро ощущаю, что парень просто не желает составить нам компанию.

— Отличная семейка, — хмыкаю тихо. Мы с родными сидим за общим столом и ужинаем.

— Мать — хорошая, а вот сын… избалован, — бурчит папа.

— Да? — нарочито удивлённо вскидываю брови: — Не заметила. По-моему, очаровательный представитель мужской брутальности!

Получаю от деда мрачный, от бабушки укоризненный, а от папы хлёсткий взгляд и умолкаю. Хотела уколоть, но так, чтобы вывести на разговор, а он не клеится — семья продолжает неспешно поглощать ужин по принципу «когда я ем, я глух и нем!».

Осознаю, что чем дольше тяну, тем меньше остаётся решительности воплотить в жизнь план Ксю. Устаю от напряжения и на ватных ногах иду наверх.

«Мне нужно готовиться к занятиям!» — убеждаю себя трусливо.

Уже почти толчком распахиваю дверь, но порыв усмиряю. Вдруг Игнат голый…

Вхожу без лишней экспрессивности, но как к себе. Даже дыхание перехватывает, ведь гад такой, и правда, голый!!! Разваливается по-хозяйски на моей постели, а она… большущая! Ну хоть, благоразумно лежит на животе, полубоком, лицом к выходу. Одеяло между ног, и частично скрывает заднюю часть. Зато голова… создаётся впечатление, что он зарывался в мои мягкие игрушки.

Извращуга чёртов… надеюсь, он их не осквернил?..

Краснею, делаю рваный глоток воздуха и тотчас морщусь — в комнате стойкий запах алкоголя.

Вот же гад! И почему не остался там, где бухал?

Блин! Только обговорила с Ксенией план военных действий, а для меня это отчаянный шаг — принять вызов соседа, — как Селивёрстов умудряется меня переиграть!

Зло соплю, шагая к балкону. Открываю дверь. Плевать на голого Игната, мне не хватает свежего воздуха!

Сажусь за стол, выуживаю конспекты и приступаю к чтению.

Некоторое время удаётся понимать смысл, но когда внимание полностью ускользает, а точнее переключается на бормотание соседа, откладываю тетрадь. Прислушиваюсь… Игнат чем-то недоволен, бурчит, ругается или спорит.

— Ир… — едва слышно протягивает с таким бархатом, интимностью, что меня жар прошибает с ног до головы. Неразумное сердце принимается трепыхаться с ускорением. Кошусь на соседа.

Спит, не шевелится. Вновь обращаюсь в слух, очень хочется понять, что парень бормочет, но Селивёрстов молчит.

Псих!

Строй мурашек несётся по позвоночнику, зябко веду плечами — нужно дверь балконную закрыть, да и спать ложиться. Перед сном юркаю в ванную.

Брезгливо отодвигаю вещи Игната, нагло бросившего свои грязные на стиральную машинку. Раздеваюсь, ступаю в ванную, включаю воду… Прохлада немного помогает расслабиться. Блаженство.

Выключаю воду, и только отодвинув шторку и протянув руку к крючку, где всегда висит моё полотенце, чертыхаюсь — я опять забыла о новом!

Блин, что делать? Кошусь на висящее на сушилке… махровое, которым явно пользовался Игнат. Неаккуратно накинуто, неравномерно…

Борюсь с собой, но всё же тяну на себя. Брезгливо подношу к носу…

У-у-у, ожидаю мерзкого запаха, потного амбре… но вместо этого отчётливо выделяю нотки парфюмированного аромата. Яркого, приятного.

В животе необъяснимая тягучая метаморфоза ощущений происходит, не сразу понимаю — нравятся изменения или нет, — кожа гусиной становится, а кровь непостижимо бурлить начинает.

Ну почему мне не противен запах Селивёрстова? Почему не раздражает? И что, чёрт возьми, с моим телом?!

Новое потрясение ожидание, только заканчиваю себя вытирать.

Одежда!

Блина!!! Я не взяла сменную!

Привыкла, что облачаюсь в комнате…

Несколько секунд смотрю на старые вещи.

Ксю сказала, что война!

Я должна быть как всегда и делать вид, что присутствие Селивёрстова если и замечаю, то мне на него с высокой башни плевать!

Обматываюсь полотенцем, ощущая, как от неуместного возбуждения наливается грудь, а соски болезненно напрягаются. Осторожно выглядываю. Игнат спит, но теперь уже светит голым задом, повернувшись к окну.

Стараясь не шуметь, — ещё не хватает разбудить гада, — открываю комод и выуживаю свежее бельё. А наткнувшись на стопку трусов и носков Селивёрстова, недолго думая, выуживаю и кладу сверху на комод.

Это мои полки! Война — значит, война! Чужие вещи — прочь!

То же самое проделываю со стопкой футболок и джинсов из шкафа.

Полотенце новое брать глупо, я уже и так обсыхаю, поэтому тихо начинаю облачаться, но перед этим убеждаюсь, что сосед крепко спит.

Ага, без задних ног…

Натягиваю трусики, по ходу позволив упасть махровой ткани, беру лифчик. Застёгиваю спереди, переворачиваю, поправляю грудь в чашечки и торопею, когда случайно веду глазами по зеркалу.

За спиной, ничуть не смущаясь, без зазрения совести меня рассматривает Игнат — вальяжно лежит на боку, подпирая голову рукой.

Краска приливает так быстро, что от гула крови в голове пульсирует.

Вероятно, краснею с ног до головы. Инстинктивно пытаюсь прикрыться, но этим ещё больше забавляю наглеца.

— Да ладно тебе, — криво усмехается, — я уже всё видел…

— Ты… ты… — не нахожу слов. — Это аморально… подсматривать…

— Королёк, это нормально, что парень подсматривает за девчонкой с острой формой эксгибиционизма.

— Я не страдаю…

— Я бы так не сказал, — хмыкает самодовольно Игнат, скользнув по моему телу многозначительным взглядом. — Как минимум лет с тринадцати. Всё время по комнате голая шастаешь…

— Что? — таращусь на парня, продолжая ощущать, как горит от стыда лицо. Потом медленно начинает работать мозг. Селивёрстов бы просто так не ляпнул подобное. Кошусь на окно балкона. Чёрт, даже отсюда видно сгоревшую комнату Игната. Неверующе перевожу взгляд на соседа.

— Ты… за мной…

— А можно подумать, ты нет? — пфыкает Селивёрстов.

— Ни разу! — вспыхиваю негодованием, хотя лгу. Несколько раз натыкалась, и не всегда отворачивалась, а обратной стороне медали не придавала значения.

— Жаль, многое пропустила… Я, конечно, не обладаю такими роскошными прелестями, но у меня тоже есть, на что посмотреть.

— Дурак! — возмущаюсь, не зная, что ещё сказать. — Так вот откуда ты… — озаряет догадка, — узнал про тату. Блин, Селивёрстов, ты что, уже после моего возвращения подсматривал? — упираю руки в боки.

Гад!

Я ему устрою нешуточный эксгибиционизм! Сам голый лежит, а меня упрекает! Клин клином!!! Пусть думает, что прав — мне нисколько не стыдно за наготу. Видимо, я ещё та испорченная девчонка. Да и что во мне такого? Ничем не отличаюсь от других. Скольких Игнат уже успел изучить? Я ни лучше, ни хуже…

— Ага, — ничуть не смущается Селивёрстов, — не смог отказать себе в таком удовольствии. Ты бы научилась хотя бы окна зашторивать, — добавляет со смешком.

— Теперь научусь! — киваю рьяно. Демонстративно подхожу к окну и дёргаю ткань. Поворачиваюсь к Селивёрстову, некоторое время молча пилю взглядом. Надоедает созерцать наглую рожу, тем более глаза, нет-нет, да и пытаются скользнуть ниже, на хоть и прикрытое смятой простынью, но так нагло выпирающее…

Не выдерживаю интимности и щекотливости момента, шагаю к постели. Свой край одеяла набрасываю на соседа:

— Накройся, не всем нравится видеть подобное.

— Правда? — криво улыбается Игнат, убивая самонадеянностью, — а мне кажется, тебе нравится на меня смотреть.

— Мне?.. — давлюсь негодованием. — На тебя?..

— Мгм, — самодовольно кивает парень. — Когда вошла — рассматривала, перед душем — рассматривала. Вышла — рассматривала, да и сейчас уже всего облизала глазами.

— У тебя извращённая фантазия, — оправдываюсь спешно. Ступаю к шкафу, распахиваю створку. — Да и ты… спал, — звучит жалко, но я действительно так думала. Правда, ведь была уверена!

— Мгм, — опять угукает едко.

Вот не нравится мне эта его мерзкая привычка угукать. Так снисходительно уличающе. Врезала бы… по моське наглой. Тяжелым и увесистым!

— Я даже окно специально открыла. От вони избавиться, ну и тебя подморозить — чтобы под одеяло залез, — добавляю колко, доставая футболку и шортики.

Буду вести себя, как обычно, а обычно я одеваюсь так… Да и торопиться не стану, чтобы не выдать стыд. А что… я на пляже частенько в плавках и лифчике. Пока училась в Канаде, меня приучили, что стыдиться нечего. Тренер по волейболу у нас был мужчина, и ничего зазорного не видели, когда он к нам заходил, пока переодеваемся.

На самом деле, ходил слух, что он гей, вот и не было стыда. Да и в общаге… парни гостили у соседок. Главное себя в обиду не давать, не позволять вольностей, а так… ну… тело, как тело. Ноги, зад, грудь, руки, голова — все мои друзья.

Себя убеждаю, но разница всё же есть. На меня настолько похотливым взглядом ещё никто не смотрел, даже Лианг… А взгляд Игната пробирает до костей… Аж пожар в животе разгорается.

С напускным равнодушием облачаюсь, но застываю, когда слышу скрип постели. Мягкие шаги, и по дуновению ветра понимаю, что мимо меня проходит Игнат.

Напрягаюсь так сильно, что даже дышать больно. Мой зад опаляет шлепок; негодующе поворачиваюсь высказать всё, что думаю, но наткнувшись на голого соседа, спешно отворачиваюсь:

— Блин, ты совсем охренел?! — хнычу растерянно, потирая горящую ягодицу.

Всё не так! Мой план — в нигде! Я проигрываю, даже не успев навязать какие-то свои правила. Это ненормально!

Парень! Голый! В моей. Комнате. Скрылся в моей. Ванной комнате.

Абзац, даже дверь не закрывает…

Слышу звук льющейся…

Струи?!

А-а-а!!! Он что, ссыт? Ссыт при мне?!

Я бы правда сбежала, да ноги прирастают к полу. Видать, от шока!

Звучит вода… в унитазе, потом из крана. Игнат руки моет? Ну, хоть так…

Ой, он же сейчас выйдет! Эта мысль уже срабатывает отрезвителем и выводит из ступора подобно увесистому пенделю. Ретируюсь, но уже в коридоре прихожу в себя.

Так. Я за водой. На кухню.

Проветриться, охладиться, дух перевести, мысли собрать… чувства…

Но ещё не успеваю шагнуть с последней ступени в зал, как догоняет голос Игната:

— Малыш, ты бы мне попить захватила и перекусить… А то вымотала, я еле руками-ногами двигаю!

Останавливаюсь, точно вкопанная. Зажмуриваюсь сильно-сильно. Блииин! Что дальше?

Из кухни раздаётся звук битой посуды и злое чертыханье отца! Он… мягко сказать, не ругается крепкими выражениями. Папа обычно и голоса старается не повышать. Может, конечно, рявкнуть, но крайне редко.

Значит, довели… Ужас!

Нервно сглатываю и заставляю себя двигаться.

Я сильная! Выдержу…

— Почему не спишь? — подозрительно кидает отец, только ступаю на кухню.

— Доброй ночи, — вежливо здороваюсь. — Учила, — распахиваю холодильник.

— Почему нет подушки и одеяла внизу? — не унимается папа.

— Потому что не буду больше спать в зале, — так же ровно отзываюсь, выуживая маленькую бутылку с минеральной водой. — Я вернулась в свою комнату! Буду спать с Игнатом! — захлопываю створку нарочито спокойно.

Папа заметно краснеет, но не от смущения, а от гнева. Он так и плещется в его светло-карих глазах.

— Что такое? — деланно удивляюсь. — Тебе можно спать с соседкой, а мне с её сыном нельзя?

— Ирина, ты забываешься! — рокочет отец.

— Ты тоже. Папа! — выделаю последнее слово и покидаю кухню: — Приятных снов… ну или горячей ночи… Мне…

Перед дверью опять тушуюсь, но, сглотнув нервоз, вхожу без стука.

Вот ещё! Моя комната!

— Я уж подумал, что опять спать внизу останешься, — бурчит Игнат, глядя с затаённой обидой.

С порога бросаю ему бутылочку с водой. Парень, несмотря на то, что лежит, реагирует быстро. Ловит. Открывает и с блаженным шумом пригубляет:

— Спасибо, малыш, — закрывает. Отставляет на тумбочку со своей стороны. — Спать собираешься? — недвусмысленно улыбается. — Рискнёшь? — хлопает по пустующей части постели.

— Прочь, — грожу пальцем, подступая к своему краю. — Руки при себе… и хозяйство от меня подальше.

— Мгм, — проказливо хмыкает сосед, опять шмякнув ладонью по одеялу.

Ну вот, снова этот звук!

Гад думает, что король положения! Ненавижу самонадеянных индюков!

Не покажу, что трясусь от страха.

Или… от возбуждения.

Мы ещё повоюем…

Ещё не успеваю лечь, как понимаю, что военный настрой капитально даёт сбой. Селивёрстов прав, я тоже живая. Слишком живая… Цунами, что сейчас стихией носится по телу, не контролирую, и как совладать с непогодой чувств — без понятия. Полный кавардак…

Я в диком, неописуемом смятении. Никогда подобной реакции на мужчину не испытывала…

Демонстративно разделяю постель пополам, а между частями делаю стенку из покрывала, которое поднимаю с пола, куда его бросил Игнат.

С преувеличенным спокойствием ложусь.

Блин, одеяло-то одно! Нащупываю край, что отогнула, пока устанавливала перегородку, и тяну на себя сильнее. Со смешком Игнат позволяет ткани двинуться ко мне. Не поворачиваюсь, но ощущаю въедливый взгляд — жжёт затылок, спину…

— Думаешь, меня эта фигня остановит? — звучит непростительно близко и жарко. Натужный смех. Дыхание касается моей шеи, прогоняя по телу стадо мурашек и волну тепла.

— Ага, — бью не глядя. Локтём. Попадаю в накаченное тело.

— Ой, — театрально охает парень, — чего дерёшься…

— Прочь, Селивёрстов! — грожу мрачно.

— Злая ты, а ещё сестрой станешь…

— Справедливая, брат… в будущем, — закрываю глаза.

— Хм, а поцелуй… сестры?

— Только кулак, Селивёрстов, — отрезаю ровно, но безапелляционно.

Наигранно тяжко вздохнув, Игнат умолкает.

Некоторое время ёрзаю под пристальным взглядом. Долго лежу без сна, даже тело затекает от однообразности положения, но повернуться не решаюсь. Когда уже не ощущаю руку и бок, осторожно ложусь на спину. Жду колкости или пошлости от соседа, но слышу только мирный сап.

Любопытство побеждает разумное, и я чуть поворачиваюсь к Игнату, в любой момент готовая либо дёрнуться обратно, либо прикинуться спящей. Но не приходится — парень спит, закинув руку за голову, а вторую протянув вдоль тела. Одна нога выпрямлена, а другая чуть согнута в колене и торчит из-под одеяла.

Красивый… Очень красивый. Мне, конечно, не с кем особо сравнивать. В реале он первый голый мужчина в моей постели. Но если брать в расчёт Лианга, которого видела в плавках, Игнат выигрывает по всем статьям: и рост, и мощь, и крепость. Джи Линь тоже красив, но он напоминает тигра, жилистого, смертельно-опасного, а Селивёрстов… льва. Наглого, вальяжного… знающего, что все самки его.

Не удивительно, что столько девчонок сходят по нему с ума.

На пляжном турнире замечала кокетства других представительниц женского пола. Они заигрывали с Игнатом, улыбались, жеманничали, стараясь привлечь внимание. Насколько помню, он с одной даже ночь провёл… из-за этого и опоздал на второй день игр.

Кошак блядунский…

Мда, он умеет обольстить. Знает, как действует на противоположный пол. Соблазняет, влюбляет, пользует…

Хорошо, что я не поддаюсь его чарам!

Мысль сильная, достойная… уместная, вот только… ловлю себя на том, что хоть и звучит уверенно, но на деле — бравада чистой воды! Ведь не знаю, как бы себя повела, что бы ощущала, если бы сосед с детства меня не гнобил, а пытался быть своим в доску. Да блин, я бы, скорее всего, таяла, как и все остальные.

Я ничуть не сильнее их. Ничуть не лучше!

Вот и сейчас чётко осознаю, что он мне нравится. Несмотря ни на что — даже его поведение и вольности, отвращая, притягивают. Это какая-то острая форма болезни. Меня бьют, а я терплю… В меня плюют, а я терплю…

Хорошо, хоть не влюбляюсь…

Или всё же сердечко даёт слабину?

Не! Я сильная… да и повезло, что Игнат всю школу надо мной насмехался, издевался — вот и выработался иммунитет к его очарованию, даже спасибо хочется сказать за это.

Антивлюблин!

Хм, вот бы исследования на этой почве сделать. Научиться управлять феромонами, как «парфюмер».

Хорошая мысль, разумная…

Опять кошусь на Селивёрстова.

Удивительно природа постаралась над созданием парня — при светлых, чуть вьющихся волосах, тёмные брови и чёрные длинные ресницы.

Чуть подрагивают, на лице нет кривой усмешки.

Милый парнишка, вот прям реально милый… В такого можно влюбиться! Ещё как. Без памяти.

Но лучше пусть будет колючим, едким, гадким, вредным. Мне это нужно. Жизненно необходимо — не хочу стать его бывшей… Одной из…

Только сейчас понимаю, что бесстыдно продолжаю рассматривать Селивёрстова.

Лёгкая небритость. Прямой нос словно высечен рукой мастера. Прямая линия рта — не узкого, но и не полного. Очень чувственного.

А как умеет целовать… От воспоминаний о прикосновениях губ Игната вновь бросает в стыдливый жар.

Едва одёргиваю глупый порыв коснуться щеки…

Дура пустоголовая!

Повезло, что парень спит. Хоть рассмотреть смогла вблизи.

Улыбка растягивается против воли. Вот теперь мне хорошо и спокойно. Могу и поспать!

***

С утра просыпаюсь первой. Как только юркаю в ванную комнату, предусмотрительно щёлкнув замком, начинаю умываться. Щётка во рту. Ритмично вожу туда-сюда, вверх-вниз… слышу настойчивый стук:

— Открой!

— Ага, щас, — хмыкаю, продолжая чистку зубов. — На войне как на войне. Кто первый — того и тапочки.

— Ир, я не шучу, — ударяет сильнее Игнат. — Я ссать хочу!

У меня аж глаза на лоб лезут — вижу свой шок в зеркало. Во рту щётка, волосы растрепаны.

— Селивёрстов, свали в туман, — бурчу, на секунду вытащив средство гигиены. — Моя ванна!

Пару раз провожу по зубам, в дверь опять стучат. Настойчиво, нетерпеливо:

— Я дверь вышибу, будешь потом душ принимать на моих глазах!

Эта мысль не нравится, но игнорю. Ополаскиваю щётку, ставлю в стаканчик. Беру расчёску, провожу по волосам… и тут дверь с грохотом распахивается:

— Обалдел?! — выдыхаю оторопело. Воинственно стою в одном белье и с массажкой в руках. Игнат тоже красава — в боксёрах, спасибо хоть их надел. — Ты… ты… неандерталец! — негодую праведно.

— Мгм, знаю, не только ты заметила мои изысканные манеры, — ухмыляется чересчур самонадеянно. — И сейчас из этой пещеры тебе лучше смотаться, а не то.

Его откровенно похотливый взгляд прогуливается по мне, задерживаясь на некоторых участках, которые приличной девушке стоит прикрывать. Заливаюсь краской смущения, грудь яростно вздымается, что не ускользает от Селивёрстова.

— А не то я покажу, что такое первобытное желание, и от души продемонстрирую, как именно брали тех, кого хотели!

Дёргаюсь к выходу, словно ошпаренная, но в проёме Игнат отрезает дорогу, рукой преграждая путь:

— Малыш, тебе реально не хочется? — не скрывает недоумения и надежды.

— Неа, — рьяно мотаю головой. Проныриваю под локтём, и только в комнате понимаю, что забываю вещи в ванной.

Звук льющейся струи пригвождает к месту.

Опять? Блин, он что, реально опять ссыт, не стесняясь меня?

Сердце недовольно бьётся в негодующем темпе. Шумно выдыхаю.

— Ко мне присоединишься? — вырывает из коматоза голос Игната, чуть приглушённый гулким плеском воды из крана.

Хватаю из шкафа новые джинсы и футболку. Сдергиваю с вешалки толстовку. В рюкзак запихиваю тетради и учебники. Вжикаю молнией и выскакиваю из комнаты прежде, чем сосед выходит из уборной.

***

— Что у вас за грохот? — волнуется ба, когда стремительно сбегаю в зал. Родственница как раз выходит из кухни, вытирая о полотенце руки.

Отец и дед сидят в зале и завтракают.

— Этот… этот, — бурлит гнев, — дикарь, — наконец выдавливаю слово, боясь высказаться тяжелее, — сломал дверь в ванну!

— Что? — ахает бабуля, но дед удерживает её за руку:

— Успокойся, всё поправимо!

— Прямо Шекспировские страсти, — мрачно подмечает папа, крутя чашку в руках, — ни стыда, ни совести, ну и взрослость изо всех мест…

Насупливаюсь, но зачем в перебранку бессмысленную вступать? Если отец хочет на меня повесить все грехи — его не переубедить, пока полностью не уступлю его позиции. А я… я не хочу уступать! Чёрт! Я… я тоже твёрдолобая и вредная.

— Он ведь нечаянно? — допытывается мягко бабушка.

Блин, я прямым текстом говорю, что сосед дверь сломал, а мне учиняют глупый допрос в надежде на обратное. И взгляд, молящий опровергнуть сказанное…

Не хочу расстраивать родственницу.

— Не важно, — качаю головой, чуть поостыв, — суть в том, что дверь теперь без замка!

— Вот видишь, — натянуто кивает дед. — Починю…

— Да ладно, — небрежно отмахиваюсь, — Игнат такой милый, что я подумываю ему свою комнату отдать! Насовсем!

— Мгм, согласен, — раздаётся ненавистный голос. Селивёрстов с ленцой сытого кота спускается по лестнице. Рюкзак через плечо. — С тобой в придачу. Кстати, я подумываю колечко тебе купить. Нужно же наши отношения узаконить!

— Прекрати! — не выдерживает папа. Поднимается, упираясь руками в стол. — Ты тут только гость, а ведешь себя так, словно…

— Насколько знаю, мы почти родственники. Вы, кстати, уже сделали предложение маме?

Отец не отвечает, лишь багровеет. Селивёрстов продолжает искусно отыгрывать роль гада:

— Вот, — кисло подытоживает, — я не хочу быть, как вы… Я, может, ещё тот говнюк, но если испортил девчонку, женюсь!

— Я не голодна, — подрываюсь из-за стола. — Пока всем, — даю отмашку и спешу прочь, чтобы не слышать дальнейшую ругань.

Уже было покидаю зал, но Игнат успевает меня нагнать возле двери из дома в гараж:

— Мы не закончили, Королёк! — рукой упирается в косяк, не позволяя выйти. Зло кошусь через плечо:

— Мы и не начинали. Пусти! — молча пилим друг друга взглядами.

— Ирк, — с теплотой и нежностью, интимно с хрипотой, так проникновенно, что удушливо становится. Завороженной идиоткой стою и жду продолжения. — Ирк, — ощущаю прикосновение к бедру, меня накрывает праведным негодованием:

— Пусти, — повторяю с угрозой и наступаю Игнату на ногу. Он терпит, но чуть морщится:

— Боевой Королёк — это что-то новое…

Мой кулак, попадающий в солнечное сплетение Игнату, вряд ли причиняет вред, но помогает избавиться от нависшего гнёта в лице Селивёрстова.

***

— Ксю, — сидя в кафешке, набираю Бравину. — План не срабатывает!

— То есть? — скучающе и с некоторым оттенком недопонимания.

— Ну, я вчера… — кратко пересказываю, что да как.

— Он, правда, так хорош? — хихикает Ксения, явно не разделяя моего возмущения.

— Ау-у-у, — взываю к разуму подруги. — Ты слышала всё, что я сказала? Или застопорилась на том моменте, когда я рассказывала, что он голый лежал?..

— Слышала, — неуверенно оправдывается Бравина, — просто уточняю.

— Ксю, — скулю в трубку, помешивая чай. — Я слабее его…

— Мне так не кажется, — отрезает Ксения. — Просто он… уже битый жизнью, матёрый волк, а ты — новичок. Не давай спуску, не уступай…

— Думаешь, стоит продолжать? — не на шутку разбирает сомнение.

— Даже не обсуждается!.. — категорически.

То ли становлюсь параноиком, то ли подруга играет против меня. Нет, возможно, я просто накручиваю, но закрадывается сомнение в адекватности Ксении. Хотя, мне ли судить?! Из меня любовно-военный стратег… да никакущий. Я вообще не умелица вести битвы с противоположным полом.

***

Вечерком, после того, как продолжила уборку в руинах дома соседей, полистала конспекты, решаю наведаться на площадь. Шумахер пригласил, точнее завалил смс.

Так что да, чтобы сбежать с поля боя… точнее, от Селивёрстова, его ухмылок и наглых реплик — готова на глупость. Встретиться опять с Родионом.

Гляну, что да как.

Гонять не хочется, но проветриться, поболеть, посмотреть на других — очень. Мне это необходимо.

Как кислород!

Останавливаюсь чуть поодаль основного сборища — не желаю в толпе светиться и толкаться. К тому же не стремлюсь к общему вниманию, хотя за последнее время познакомилась со многими и стала, по их мнению, своя в доску. Вот только мне звёздность претит. Не люблю лести, подхалимства и откровенных заискиваний, а этого огребаю сполна. Одно дело, когда к тебе как к равной относятся, а другое, когда обычное желание забраться под юбку маскируют благодеяниями и маслеными речами.

Не то чтобы осуждаю — дело каждого, как добиваться цели, просто не хочу быть пешкой в игре, которая мне не интересна.

При всём этом гонки — моё…

Грязь, лицемерие, спортивная злость, подставы… конечно, разное бывает. Но общая атмосфера… Она как наркотик.

Вот и я желаю немного зарядиться атмосферой жизни, скорости, а то последнее время всё грустно, да уныло. Ещё и мерзкий сосед настроение убивает на «нет»!

Полюбовавшись на гонщиков, отмечаю, что очередной заезд выигрывает… Шумахер. Красавчик, вечно окружённый сворой псов и распущенных девиц.

Нет, не ревную, но в любой компании его глазами быстро нахожу. Парень видный, личность знаменитая… Да и не даёт о себе позабыть — звонки, смс, вот и сегодня по его приглашению приехала. Ничего непристойного, в отличие от Игната, не позволяет. Но я всё равно себя убеждаю, что нужно держать Родиона на расстоянии. Вижу, какой он… очаровательный, обаятельный, но склизкий тип. Победы даются легко, а противников не щадит. И грязненько подшутить может, отпустить неуместное замечание, выпендриваться, сам не свой…

Хотя, он в общем-то обычный самовлюблённый парень, которому всё просто даётся. Было бы странным, если бы он был серьёзным и ответственным.

В принципе, это не смертельно, но говорит о многом, так что любви у нас точно не случится.

После очередного смс от него «Ты где?», — забавно наблюдать со стороны, как парень тебе же пишет сообщение, — всё же подумываю подойти, поздравить, но застываю, увидев в толпе, в противоположной стороне, компанию… Игната, где конечно же выделяется сам Селивёрстов.

Секундное онемение — вот никак не ожидаю встретить тут соседа! Настроение ухает ниже некуда…

Дура, он же тоже гоняет, значит, это должно было случиться рано или поздно. Вообще удивительно, как раньше не сталкивались.

Он как всегда в центре, смешливо хохочет, под боком, — кто бы сомневался, — очередная красотка — «легко даю»… Не хочу наговаривать, но уже видела её в кругу других представителей братии гонщиков, и она там мило обнималась с очередным «единственным». Хотя, может, у неё мужичины по типу «недельки». Не мне осуждать, просто если подумать, со сколькими она… а потом Игнат с ней… то без справки о здоровье с соседом лучше за стол не садиться.

Мысль своевременная и чрезвычайно неуместная.

Не надо говорить, что сматываюсь быстро, настрочив Шумахеру смс: «Прости, встреча срывается. У меня важные дела».

Сажусь на байк и гоню прочь — не хочу, чтобы меня Селивёрстов заметил.

Дома оказываюсь, естественно, раньше, поэтому выдыхаю с удовольствием и спешу к себе в комнату.

Как и обещал дедушка, дверь уже починена.

Принимаю душ, отметив, что наконец-то полотенце на месте! Одеваясь, по обычаю, вещи Селивёрстова, обнаруженные в шкафу и ящиках комода, выкладываю отдельной стопкой — он их с завидной упорностью обратно засовывает, но я упряма не меньше…

После, с чувством выполненного долга, беру тетрадь с конспектом и заваливаюсь на постель, порадовавшись, что Игнат её застелил. Впервые за несколько дней. До этого мне приходилось…

Значит, парень дрессуре поддаётся. Хм, это же отлично!

ГЛАВА 5

(День четвёртый, ночь пятая)

Ира

О возвращении парня узнаю за несколько минут до его появления в комнате. Балконная дверь приоткрыта, поэтому отчётливо слышу рычание байка на улице, гул ворот и роллставней гаража. Тишина… размеренный топот поднимающегося по лестнице…

— Ой, ты уже меня ждешь? — самодовольно лыбится сосед, распахивая дверь в комнату, и ступая, как к себе.

— Ага, — деланно равнодушно отзываюсь, — скоро мумифицируюсь, — продолжаю пялиться в тетрадь, хотя с момента вторжения Игната в дом так и не осилила ни единой строчки.

Селивёрстов роняет рюкзак возле стола, глядя несколько секунд на открытый комп, крышку которого опять забыла опустить, и сейчас там на весь экран застыла фотка Лианга Джи Линя.

Блина!

Ну да, поддалась слабости и посмотрела несколько видосов. Не потому, что скучала, а потому, что пыталась найти в своём бывшем хоть что-то, что сто процентов перевесило бы мои сахарные порывы обратно в его сторону.

Брови Игната съезжают к переносице, с лица сходит ухмылка:

— Это он из тебя мумию сделал? — мрачно смотрит на меня, кивая на экран.

Р-р-р, я такого не выдержу!

Встаю, с показным равнодушием закрываю ноут и шагаю обратно к постели.

Игнорю, как бы ни пытался развести на разговор. Не буду отвечать! Хотя меня так и подмывает про справку ляпнуть! Но нет, не стану… Моя несдержанность вызовет массу вопросов, да и может натолкнуть на глупые мысли, что мне не всё равно, с кем он обтирается.

Вскоре Селивёрстову надоедает молчание, и он садится за учёбу.

***

Пока на кухне пью чай, Игнат успевает оккупировать постель. Поэтому спать ложусь опять с мандражом в коленках и укрепляющейся ненавистью к своей мягкотелости и разжиженному мозгу.

Ну никак не могу понять химических реакций, что происходят со мной и во мне, когда Игнат рядом! Это что-то непостижимое… До последнего уверяю себя — неприязнь в чистом виде! В голом, первозданном виде! Вот меня и трясёт до кипучего состояния, но в душе гаденько укрепляется мысль, что это не так!

Самообман к добру не приведёт, а вот к фатальной ошибке…

Натягиваю маску равнодушия. Война же… поле боя, как никак! Я обязана быть стойким солдатом! Я, чёрт возьми, самый что ни на есть непрошибаемый боец!

Ощущаю силу… ух какую! Меня не сломать. Я кремень!

Игнат вальяжно разваливается полубоком, подпирая голову рукой. Без стеснения глазеет и, блин, меня лихорадит от того, что читаю у него на лице. Сосед даже не скрывает, что хочет секса!!!

Сила куда-то испаряется. Кремень стачивается…

Меня жутко потряхивает — посещает разумная и уместная мысль, что шортики и футболка, которые одеваю ко сну, ну совсем не подходят для этого дела. Не ощущаю я себя защищённой и уж тем более прикрытой. Чёрт, да под пристальным наглым осмотром Игната сама себе кажусь обнажённой, аки младенец!

Нужно приучиться к спортивным штанам и… толстовке. Однозначно!

Боже, какой маразм!

Это моя комната! Моя постель!.. А я планирую одеваться, как на Северном полюсе, хотя спать собираюсь в Аду!

— Селивёрстов, тебе нужно лечиться, — горжусь своим ровным голосом без намёка на нервоз.

— Почему? — насмешливо озадачивается парень.

Задерживаю взгляд на участке одеяла, которое откровенно топорщится, выдавая блядский настрой Игната.

— Малыш, ты меня пугаешь, — ничуть не смущается выпирающего возбуждения Селивёрстов. — От этого только одно лекарство — секс. Или ты мне его и предлагаешь?

— Да пошёл ты…

— Куда? — растягивает губы в глумливой улыбке сосед. — Если в твою… ничего против Такого секса не имею.

Из меня словно весь воздух разом вышибают. Порывисто отворачиваюсь, но заслышав смешок, понимаю, как двусмысленно выглядит моя реакция. Опять ложусь на спину.

— Ирк, — мурчит Игнат, — ты так забавно реагируешь, будто никогда ни о чём подобном не говорила, да и вообще парня в своей постели впервые видишь.

— Я тебя умоляю! — фыркаю нервно, горько осознавая, что отчасти он прав.

С Лианг Джи несколько раз чуть до секса не дошло. Это было что-то наподобие невинного петтинга, и заканчивалось лёгкими поцелуями и поглаживаниями. И с возбуждением парня я, конечно, сталкивалась… Не в голом виде, но всё же… И в постели, естественно, была. Даже спала… Спала! Ну да, чуток побаловались, поцеловались, и спатки…

Лианг меня ни разу ни к чему не принуждал. Он меня… берёг. Уважал моё мнение и прислушивался к желаниям… Повторял, что я его Гуаньинь. А с богами нельзя, как с обычными людьми. Я улыбалась, пыталась возражать, но Линь Джи было не переубедить. Да, он меня обожествлял… Отчасти, это подкупало. Приятно быть кем-то важным!

— И много их было? — уточняет Игнат холодно.

Меня накрывает волной возмущения, негодующе смотрю на парня.

— Кореец этот? — огорошивает Селивёрстов хмуро.

— Ну, знаешь ли! — выдыхаю гневно. — Во-первых, китаец, — беру себя в руки.

— Да какая хрен разница? — злится ни с того ни с сего парень.

— Не матерись, — отрезаю спокойно, — разница есть. В национальности, менталитете, истории, культуре… Во-вторых, не твоего ума дело.

На языке опять вертится язва по поводу распутных баб, что вечно вьются рядом с соседом, и промеж дела затребовать справку от врача… Но пока достойно сформулированной колкости не придумала, молча соплю.

— У тебя с ним серьёзно? — продолжает допрос Игнат.

Ноут! Нужно бы запаролить вход, а то кто его знает, что Селивёрстов учудит. Не дай бог полезет…

Блин, там много личного. Видео и фотки… мои! Я…

— У тебя с ним серьёзно? — повторяет с нажимом парень, сверля меня недобрым взглядом.

— Селивёрстов, — начинаю строго, — уровень твоей бестактности пугает!

— Я не специально подсмотрел, комп был открыт, — без толики сожаления заявляет сосед. — Так «да» или «нет»? — требует ответа.

Меня начинает потряхивать от злости.

— Не хочу больше с тобой говорить. Ни! О! Чём! Либо заткнись, либо уймись! — закрываю глаза. Делаю вид, что хочу спать, но взгляд парня не даёт покоя. Аж жжёт.

— Я, пожалуй, в зале посплю, — бросаю сухо. Сдёргиваю с Игната одеяло, с облегчением отметив, что сегодня трусы надеть не забывает.

— А мне как спать? — реплику оставляю без комментария. — Я же замёрзну…

— Так найди другую постель, где согреют! — радуюсь мелкой победе.

— Меня эта устраивает, но мой обогреватель какой-то ущербный.

Проглатываю обиду. Демонстративно заворачиваюсь в одеяло и шлёпаю прочь из комнаты.

Уже лёжа на диване в зале долго мучаюсь, кручусь, верчусь, если и проваливаюсь в сон, то короткий и оборванный. Когда просыпаюсь в очередной раз, испуганно охаю:

— Блин… — чуть отшатываюсь к спинке дивана, пытаясь быстрее сообразить, где я и что происходит. — И-Игнат?..

Парень, уткнувшись лицом в руки, сложенные на коленях, сидит на полу прямо около меня, точнее прислонившись плечом к дивану возле моей подушки.

— Ир, — просительно бормочет чуть слышно, — пойдём наверх. Я… не могу без тебя спать.

— Селивёрстов, ты… блина, — трясу сонно головой, пытаясь собрать вялые мысли в нечто чёткое. — А как раньше спал?

— Нормально, а теперь не спится. Привык…

— Что? Да мы только две ночи вместе проспали! Какая к чёрту привычка?

— Не знаю, — бурчит Игнат в никуда, продолжая скрывать лицо в скрещённых на коленях руках. — Но мне с тобой хорошо спится. Пойдём…

— Неа, мне и тут отлично, — отворачиваюсь.

Что с ним происходит? Чокнулся?

Чёрт, а может, принял чего опасного?

— Ирк, я не шучу, вернись в комнату, — голос ровный, тихий, вкрадчивый. — А не то я тебя насильно поволоку.

— Псих… — без злости, скорее забавляясь.

— Мгм, — не отрицает и это настораживает, — но обещаю себя вести прилично. Не приставать… с неудобными вопросами.

Кошусь. Шутит или нет?

Блин, а ведь подкупает примирительная манера общения. Не хамит, не рычит. Просит. О, как… Видать, и впрямь фигово ему. Да и мне тоже… спать на узком, коротком диванчике… не сахар.

— Что, без одеяла плохо? — подмечаю язвительно.

— Холодно, — соглашается вяло.

— Или темноты боишься? — ложусь на бок, рукой подпираю щёку, сердито глядя на парня.

— Типа того, — ворчит Игнат. — Пойдём, а… — наконец поднимает голову, но на меня не смотрит — перед собой… в никуда.

— Сказку рассказывать, петь колыбельную или укачивать не собираюсь, даже не умоляй, — отрезаю нарочито строго.

— Пойдёт, — Селивёрстов поднимается на ноги, дружески протягивает ладонь. Несколько секунд гляжу, а когда моя оказывается в его, «капкан» сжимается крепе: — А одеялко приткнёшь?..

— Если только роже твоей, чтобы доступ кислорода перекрыть, — соглашаюсь лениво. Селивёрстов осторожно дёргает меня на себя, помогая встать. Я ему благодарна, сама бы с трудом и со скрипом — тело затекло.

— Злая ты, даже не знаю, как с тобой живу… — сокрушается дурашливо, смущая близостью. — Ладонями в грудь толкаю на шаг от себя, отвоёвывая лишнее пространство.

— Не живи… где выход — знаешь! — Прежде чем двинуться, не сдерживаю блаженного стона: — О, мои косточки. — Закрыв глаза, потягиваюсь — всё тело жутко болит из-за неудобного сна. — Даже не вздумай руки распускать и… — запинаюсь, не зная, как сказать, что боюсь его приставаний, а что ещё больше — своей реакции на них. — И пѝсать, закрывая дверь! — выпаливаю какую-то хрень, лишь бы не спалиться, что меня одолевают другие, более развязные мысли.

Игнат тяжко вздыхает и опять кивает:

— Как скажешь.

Накидываю одеяло, кутаюсь. Иду по лестнице, сосед плетётся позади:

— А к груди прижмёшь? — реплика задумчивая, с робким ожиданием чуда.

Застываю на месте. Зря поддалась на уловку. Не собирается парень меняться.

— Да шучу я, — качает головой Игнат, подталкивая меня наверх.

Уже в комнате хмурюсь. Подушки и игрушки разбросаны, постель вся измята.

— Не спалось, — безлико констатирует сосед.

Ничего не говорю. Иду к ближайшей подушке. Поднимаю. Возле тумбочки сгружаю всё на пол и перестилаю постель. Селивёрстов помогает заправить простынь. Забрасывает наверх подушку, которую поднимает с пола возле балкона, и ложится, как только я ныряю под одеяло со своей стороны.

— Спокойной ночи, — бурчу через плечо, не поворачиваясь к парню. Не хочу… Боюсь!

— Спокойной, — бормочет Игнат.

Лежу без сна, прислушиваясь к мирному сопению Селивёрстова, а сама не могу сомкнуть глаз — мне сложно, томно, удушливо. Зря вернулась… Тяжко мне.

Но я ведь молодец! Я ведь сильная… до сих пор не поддалась магнетизму Игната. Не сдала позиций. Не показала слабости! Ух, горжусь собой… аж до отвращения и сладкой истомы внизу живота.

Что ж так муторно-то? У-у-у…

Мучаюсь долго, но меня всё же утягивает в сон.

***

Ещё до конца не вынырнув из сна, спиной лащусь к теплу, щекой трусь о… Обо что?

Начинаю понимать, что-то не так. Промаргиваюсь, сосредоточиваясь на руке… не моей, но под моей головой. Крепкой, мускулистой, чуть волосатой.

— Тш-ш-ш, Ирк, лучше не двигайся, а то я за себя не ручаюсь, — шелестит на ухо Игнат, беззастенчиво прижимаясь к моей спине и упираясь к заду чем-то донельзя твёрдым. Голос подрагивает, прерывается шумным дыханием.

По телу бегут мурашки, волосы от странности происходящего становятся дыбом, глаза медленно, но верно расширяются от ужаса.

— Т-твоя р-рука, — заикаюсь, боясь собственных ощущений, — на мне… по мне…

— Прости, ей на тебе лучше, — нежно винится Игнат.

— Ты же обещал… при себе держать! — нелепый писк с заминками.

— Одну до сих пор держу, — гордо уверяет с хрипотцой в голосе Селивёрстов, — а вот вторая… боюсь, я потерял над ней контроль.

Мне становится дурственно-сладко. Да что ж такое?!. Я, словно масло, плавлюсь на жарких углях.

— У-убери, а, — жалобно и совершенно невнятно.

— Ирк, да пусть пошарится, никому хуже не будет. Ты, главное, задом не крути, а то сорвусь.

— Селивёрстов, — нервно сглатываю.

Сосед по-свойски, ловко так, уже блуждая рукой под моей футболкой, незначительным движением оголяет от кружевной чашечки бюстика грудь и с бархатным мычанием стискивает её ладонью, словно проверяя на тяжесть и упругость.

Торопею от наглости, но в следующий миг стону, не в силах контролировать тело и голос. Игнат с жуткой простотой и уверенностью господина, которому позволительно если не всё, то многое, играет с соском, сжимает пальцами бусинку. Я пытаюсь лежать бревном, но… предательски поддаюсь ласке — бесстыдно, будто развязная шлюшка, трусь пятой точкой о твёрдое возбуждение Селивёрстова.

— И-и-ир, — рычит интимно-шершаво парень, подгребая меня ближе.

Постыдство… Ау… мозги… заставьте меня начать сопротивляться!

— М-м-м, — не то стону, не то мычу от переизбытка новых ощущений. — Это не я… тело само, — хнычу позорно, и вместо того, чтобы отбиваться, продолжаю ластиться кошкой. — Ты! Ты виноват…

— Бл***, что же ты такая… отзывчивая, Ирк?! — тихо мычит Игнат. Секунда — и я уже лежу на спине. Селивёрстов вминает меня в матрац бедром, не переставая изучать сокровенные прелести, горящие точно в огне.

— Ир, — дышит шумно, рвано, жадно. — Ир, — твердит, точно заклинание.

Теперь уже обе чуть грубоватые ладони непростительно вольно хозяйничают на моём теле. Складывается впечатление, что они везде и всюду. Блуждают по ногам, животу, сжимают грудь, мнут, возвращаются к сосредоточению пожара между ног.

— Ир, — с мýкой, бархатно шепчет Игнат.

Дурею от чувств, интимности. Вот как можно сразу протрезветь, если просыпаешься в какой-то пьяной дымке, а тут ещё ударная доза дурмана? Вот и я… и хочу, и не могу прогнать этот морок.

Словно под гипнозом рассматриваю лицо истязателя. Крылья прямого носа нервно подрагивают, пасмурные глаза завораживают откровенным, нескрываемым желанием. Тону в серой бездне похоти.

— Игнат, — ёрзаю, охваченная огнём, испепеляющим изнутри. — Прошу, — голос надламывается.

Не понимаю, о чём именно прошу. То ли, чтобы прекратил, то ли, чтобы был более решительным.

И он делает ещё шаг — его губы опаляют мои. Коротко, жадно, будто пробуя, можно ли?.. Не против ли я? Не этого ли хочу?..

Срывает стон и отстраняется, чтобы увидеть мою реакцию. Непроизвольно подаюсь следом, ведь этого прикосновения пылающему рту катастрофически… жутко мало! А я ещё хочу… не раскусила, не напилась… не поняла…

И Игнат вновь припадает — напористей, жарче, влáстней. Поглощает мои губы своими уверенней, наглее, со смаком и пылом.

Стону от новой мощной волны, расползающейся по телу, точно цунами — она опаляет грудь, мощно бьёт в голову. Другой горящий узел пульсирует внизу живота — томно, требовательно, настойчиво.

Эйфорию дурмана сбивает очередное острое ощущение — Игнат пальцами хозяйничает в моих трусиках, беззастенчиво лаская сокровенное.

Даже не успеваю извернуться, возразить или просто возмутиться — он мягко вторгается, куда раньше никого не пускала, заставив ахнуть и прогнуться дугой. Неприятные кратковременно болезненные ощущения сменяются новыми — приятными и тягучими. А Селивёрстов голодными поцелуями продолжает усугублять падение в омут сладкой истомы, лишь ненадолго отрываясь и позволяя глотнуть кислорода. Наглые движения прогоняют по телу щекотливые волны удовольствия.

Ласки становятся более грубыми, но не менее восхитительными.

О, чёрт! Я и не знала, что такое можно испытывать! Лианг не позволял себе вытворять подобное с моим телом. Он хотел, но не…

Мой очередной вскрик Игнат заглушает губами. Жуёт мои, а я разрываюсь между «притянуть ближе» и «найти силы и немедленно прекратить пытку» — оттолкнуть соседа прочь.

Меня потряхивает от наслаждения, теряюсь в чувствах, но упираюсь руками в грудь парня и, занимаясь самоистязанием, всё же неуверенно пихаю.

— Ир, — мычит с мýкой Игнат, — не надо, — бормочет, опаляя кожу дыханием и прикосновением губ. — Не мучай нас, — мягко сопротивляется. Лёгкими поцелуями прокладывает дорожку по шее, языком скользит по ключице, чуть дольше припадает к выемке между грудей.

Полный швах мозгам! Вместо того, чтобы отталкивать — обвиваю ногой торс, подставляясь под ласки Игната. И он хватается за мою капитуляцию — стискивает бедра так сильно, что опять ахаю, прогибаясь навстречу жалящим губам и зубам.

Реальный ураган! Ударной волной, да с мощью цунами. Блин, сейчас буду стонать так громко, что сбегутся все родственники!

От удовольствия закрываю глаза и закусываю губу, чтобы хоть как-то себя заткнуть.

Нужно его остановить…

Боже!

Что творит Селивёрстов?!

Его губы на груди. Жадно втягивают со…

О-о-о, нежно прикусывает.

Распахиваю глаза. Одновременно вцепляюсь в волосы парня и тяну выше. Меня надо заткнуть! Не хочу орать на весь дом!

Сама требую поцелуя. Даже хуже — впиваюсь в Селивёрстова с таким постыдным пылом, что презираю себя и в то же время благодарю — хоть так не смогу заголосить.

Игнату это нравится. С надрывом хмыкает в рот, углубляя поцелуй — дрожу сильнее, подставляясь под беспредельно, в конец оборзевшие пальцы, толчками меня подводящими к чему-то новому, почти разрывающему на части.

Мне так хорошо. Задыхаюсь от чувств. Почти в Раю…

— Ир, — отрывается от меня сосед, коротко обжигает губы своими, и опять уставляется глаза в глаза, чаруя пасмурной серостью. Его руки продолжают истязать мою плоть сладкой пыткой, доводя до какого-то сумасшествия. — Только скажи, и я…

Какой же у него чарующий бархатный голос! Мощнее любой известной дури. Сейчас кончу только от его шуршания, хрипоты.

Но я не в силах говорить, меня пожирает огонь, лишь мечусь по подушке, остатками не перегоревших мозгов понимая — ни за что не скажу, что он хочет услышать. А я знаю, чего этот гад желает.

Нет уж… не получит!

— Ир, — с болью взывает к состраданию Игнат, — ну, хоть коснись меня, — носом утыкается в висок, пыхтит яростно, натянутый, точно струна.

Совсем одурел?

Чуть не давлюсь негодованием, но вместо язвительной реплики рукой сильнее зажимаю его волосы, не позволяя отстраниться, а другой касаюсь мощного плеча. Скольжу, описывая рельефы шикарного тела, проникаю под резинку боксёров. Готова сгореть от стыда, но уверенно провожу ладонью по твёрдому, упругому возбуждению. Боже! Никогда не трогала чего-то более… восхитительного! Это так приятно. Горячее, пульсирующее… оно живое…

— М-м-м, — стонет протяжно Игнат. — Обхвати его! — командует тихо, и как только выполняю поручение, жадно припадает к моим губам. Отвечаю, но на миг торопею, когда сосед вторгается языком, едва не засадив его по гланды, и в этот же момент качает бёдрами.

Зачем-то отвечаю на вызов. Языком сражаюсь за свободу и в то же время плавлюсь от напора и умелой игры пальцев Игната.

Мой хват слабеет.

Боже! Что мы делаем?

Пустая мысль улетает в никуда, интимный шёпот на грани рыка заставляет вновь подчиниться:

— Ирка, держи крепче, дай хоть так кончить, — умоляет надрывно.

Держу, не отпускаю…

Игнат опять двигает бёдрами, пальцами продолжая подстёгивать меня к вершине, где смогу забыться. Я в этом уверена… Где-то там… буду, как небожитель. Так ощущения подсказывают. И я хочу…

В бога не верю, но, блин, сейчас хочу стать чертовым небожителем! Парить в нирване…

Меня укачивает волной, чувственной, горячей. Стискиваю хозяйство парня сильнее. Движения становятся резкими, частыми. Дышим жарче, тяжелее, голоднее. Да, я вот-вот причалю к берегу, правда, сама не знаю, какому.

Меня штормит навстречу пальцам. Тело изнывает, губы дрожат. Мне плохо, одиноко, но в то же время я на подходе к… восхитительной эйфории.

Игнат качается ко мне с протяжным стоном через боль: «М-м-м!!!».

Его хозяйство напрягается, чуть вибрирует. Не выпускаю, но ощущаю, что по пальцам стекает нечто тёплое.

Мысль вновь улетучивается. Под бархатный рык Игната поспеваю и я — рвано всхлипываю, прогибаюсь навстречу. Меня прошибает разрядом так сильно, что тело начинает мелко потряхивать, словно в лихорадке.

Зубами вонзаюсь в плечо соседа, проглатывая ещё более громкий, постыдный стон блаженства.

Я в Раю… парю… лечу… словно снежника, лениво падающая с неба. Как хорошо… томительно сладко.

Сердце скачет так рьяно, что эхо отдаётся в голове, даже уши закладывает…

Эйфория, что б её…

Эйфория как-то быстро отступает. Закрадывается гнусная мыслишка, что я натворила нечто омерзительно-неправильное, но такое… приятное, что впору краснеть, да глаза отводить.

Озноб тихонько отпускает, а с ним подкатывает жгучее чувство стыда. Едкое, проказливое…

— Да, малыш, — со смешком выдыхает Игнат, всё ещё пыхтя, как паровоз, и смачно целуя в висок. — Мы как школьники…

Вот так, в объятиях Селивёрстова, медленно прихожу в себя.

Лежим, сопим… Потные, горячие… развратные…

Рассудок, ты где?!

Меня колотит, сердце всё ещё готово выскочить из груди, но по телу бегают тёплые волны удовольствия.

— Ты что, кончил мне в ладонь? — понимаю, что не самая умная фраза после случившегося. Возможно, глупо, но уточнить нужно.

— Ах-ах, — с непонятным надрывом кивает Игнат, — ты мне, кстати, тоже…

— Ужас! — признаюсь, еле совладав с осипшим голосом.

— Не, малыш, спасибо хоть так, а то если сам… без помощи… в боксёры — жуткий стрём!

— Блин, — закрываю на миг глаза, — да по мне вся эта ситуация в целом — стрём!

— Думаешь, я часто занимаюсь петтингом? — мутно-серые глаза дотошно изучают мою физиономию.

— С твоей бурной сексуальной жизнью… — начинаю робко.

— Бл***, да я только в школе пару раз этим баловался, и то, потому что девственницу разводил на трах.

Правда заметно отрезвляет. Нервно сглатываю:

— Мило.

Знал бы ты…

— Ир, — бормочет проникновенно Игнат, — ты хоть представляешь, что с нами творишь?

— Нет, — совершенно не вру, для меня это действительно в новинку. Да и вообще, если бы не шок, сгорела бы от стыда.

— Ты такая горячая, влажная, — мурлычет Селивёрстов в волосы, носом ведёт по щеке, к губам, поддевает мой нос, и я понимаю, что Игнат до сих пор во мне. Пальцы вновь начинают скользить, вызывая дрожь в теле.

— Узкая… ты такая узкая… — опять слышатся нотки не то мýки, не то боли. — И-и-ир, — стенает, жадно пососав мою губу. — Мне мало, я ещё хочу…

Пока могу думать, пока рот свободен, пока цепляюсь за силу воли, да в конце концов за остатки рассудка, шикаю:

— Селивёрстов, убери свои пальцы… из меня! — добавляю значимо и с расстановкой.

— Шутишь? — бормочет неверующе Игнат, продолжая наглые поглаживания. Упираюсь чистой ладонью в грудь соседа, предостерегая взглядом.

— Ир, ты… Бл***, хочу тебя! Давай хоть губами, языком…

— Э-э-э, — вот от подобной фразы в лицо словно кипятком плещут. Отшатываюсь, ещё и коленкой отталкивая соседа.

— М-м-м, — досадливо стенает Игнат, и как только даёт свободы, брезгливо уставляюсь на свою поруганную ладонь.

— Какая гадость, — морщусь. Запах неприятен, а от осознания, что это, вообще, подташнивать начинает.

— Ир, — бурчит Игнат, — заканчивай строить невинность, которую только что осквернили и принудили к запрещенному сексу. Давай хоть разок, а?

— Иди вон! — оглядываюсь в поиске, чем бы вытереть гадость.

— Ага, — сосед грустно хмыкает, — нужно салфеток купить. А то я полазил и не нашёл…

— Что? — вытаращиваюсь на Селивёрстова. — Ты у меня тут рыскал?

— Типа того.

— А на кой они тебе были нужны… — мысль ещё полностью не оформляется, а я уже торопею от мелькнувшей догадки. Становится настолько не по себе, что задыхаюсь от негодования.

— Ну, — секундная пауза, — чё ты, как маленькая?! — нападает, защищаясь Игнат.

— Селивёрстов, да ты… совсем опух от наглости и распущенности!

— Тебя так задело, что я искал средство гигиены, или что предложил его купить? — озадачивается хмуро.

— Не нужны они мне! — заверяю горячо. — А если ты любитель этой самой хрени, то есть шкурку погонять, вали в другую постель, где есть салфетки!

— Ир, это всего лишь салфетки… Они ещё пригодятся.

— Блин, — закатываю глаза, меня начинает потряхивать от борзоты и простоты соседа, а ещё от бессильной злости, — ты реально думаешь, что мы будем это продолжать? — уставляюсь на парня.

— Конечно, — отзывается не так уверенно Игнат, настороженно меня рассматривая. — Тебе же понравилось!

— Селивёрстов, дрочи в одиночку, а свои… — запинаюсь; жутко неудобно и стыдно о таком говорить, — пальцы, — выдыхаю с жаром, тотчас заливаясь краской смущения, вспомнив, что они со мной творили, — при себе держи!

— Ир, — досадливо подвывает Игнат и распластывается на постели, — ты садистка… жуткая и беспощадная… Уже и святая непорочная невинность сжалилась бы надо мной.

— Как хорошо, что я — не она, — встаю с постели, избегая близости и уж тем более наглых рук Селивёрстова, которыми он пытается меня к себе обратно подгрести, но чуть не падаю — в ногах слабость, коленки до сих пор трясутся.

Плевать на помятый вид и одежду. Лифчик явно не на своём месте, грудь колышется свободно, соски торчат, остро натягивая футболку, в трусиках мерзко — влажно и прохладно, шорты приспущены…

Настоящее опускалово!

Игнат, гад! Блин, придушила бы…

— Ир, у тебя месячные что ли начинаются? — задумчивый голос вырывает из секундного коматоза. Непонимающе оглядываюсь. Сосед рассматривает ладонь, пальцы, которыми меня…

— Не уверена, но и не исключено… — осторожничаю зло, на ложь в данный момент ума не хватает.

— Бл***, я тебе больно сделал? — воздевает на меня испуганные глаза.

Вот… блин, и что ему сказать?

— И да, и нет, — нахожусь после заминки.

— То есть? — бедолага садится на постели, во взгляде плещется страх.

— Физически — нет, а вот морально… ты меня… — неопределённо трясу головой.

— А, а то я испугался… — Игнат заметно расслабляется. О боксёры вытирает пальцы. Какая гадость! — Ну надо ж было так… в месячные вляпаться… бл***…

Морщусь и, придерживаясь неосквернённой рукой близлежащей мебели, плетусь в ванную. По ходу отмечаю, что между ног болезненно-приятно ноет… Чёрт, видимо, девственности лишил, нужно будет на кровавые выделения трусики проверить.

Из изученного материала по анатомии помнится, что девственную плеву нарушить несложно, но при этом она достаточно эластичная… то есть проникновение пальцев может её растянуть, но полностью не разорвать.

Стягивая вещи, отмечаю, что никаких посторонних выделений нет. Это немного придаёт надежды, что я не стала жертвой одного из самых нелепых вариантов лишений девственности.

Принимаю душ, упорно игноря Игната, скребущегося в дверь:

— Ир, ну открой. Я тебе спинку помою.

Блин, даже слезу пускаю от жалости к себе и поруганной чести. Опустилась так, что отдалась Игнату?! Точнее, его пальцам.

Позорище! Какой ужас…

А что омерзительнее всего — мне понравилось!..

И гад знает, что мне понравилось!

Когда ощущаю себя настолько чистой, что выхожу из душа, Селивёрстов предпринимает очередную робкую попытку уболтать на лёгкий, ни к чему не обязывающий перепих:

— Ир, ну тогда ты меня… погладь ещё немного, — прокручивает на пальце свои боксёры. Даже боюсь вниз посмотреть, и так нервный тик начинается.

— Селивёрстов, — нахожу силы ответить, — пошёл к чёртовой матери! — злюсь не на шутку, толкнув плечом, проходя мимо. — Сам себя ублажай, я спать хочу! — отрезаю безапелляционно и падаю на постель, даже не одевшись, а как есть — в полотенце. Не буду при извращенце голым телом светить! Больше! И так допекла — покоя мне нет!

Демонстративно закрываю глаза, но передо мной застывает картинка нашей с Селивёрстовым развратной игры.

Только сосед прикрывает дверь ванной, причём не до конца, — видимо, даёт шанс передумать и к нему присоединиться, — натягиваю подушку на лицо и уже в неё кричу:

— У-у-у…

Немного прочищаю глотку, выплёскивая негодование, и облачаюсь в домашнюю одежду — футболку и шорты. Ложусь обратно. Мучаюсь в постели, пока не возвращается Игнат.

Он больше не делает предложений и попыток развести на секс. Хмурый, мрачный, даже злой. Утраивается на своей части. Отворачивается, и вскоре слышу мирный сап.

Блин, вот как так можно? Меня разбудил, использовал… и уснул…

Наутро сбегаю первой. На Игната даже не смотрю.

Боюсь.

Его боюсь.

Себя боюсь.

Чувств боюсь!

ГЛАВА 6

(День пятый, ночь шестая)

Ира

— Ксень, я так больше не могу! — хнычу в трубу, только в лаборатории остаюсь одна. Мысли суматошно носятся в голове, и я… я правда захожу в тупик.

— Да что случилось? — настораживается Ксю.

— Мне опять совет нужен…

— Ми-ми-ми, — мычит в трубку Бравина. — Час дашь?

— Конечно!

***

— Ну, что случилось? — подруга, немного опоздав, усаживается напротив меня на диванчик в любимой кафешке. — Сосед руки распускает?

Заливаюсь краской смущения — я не собиралась рассказывать, как учудила с Игнатом ночью.

— И это тоже, но в другом понятии… или в прямом… — умолкаю, радуясь, что моей реакции Ксения не видит — она в этот момент нетерпеливо подзывает официанта.

— Это он любитель, — наконец подаёт голос Бравина, только оформляет заказ. — И как далеко его шаловливые ручки забрались? — смотрит хитренько-хитренько.

Блин, глоток чая поперёк горла встаёт. Шумно прокхекиваюсь, Ксения участливо стучит по спине:

— Всё нормально?

— Ага, — нервный кивок, стискиваю чашку в руках.

— Ну, ты даёшь, — хохочет Бравина. — Прям вот так…

— Не смешно, Ксю, — чтобы хоть как-то скрыть бурю чувств, опять делаю глоток ароматного, а что сейчас важнее, спасительного напитка. — Дело-то даже не в нём…

— А в ком? — настороженно.

— Во мне, — стыдливо отвожу взгляд.

— Ир, — протягивает Ксения, приходится на неё посмотреть. Не выдерживаю немой сцены:

— Блина, Ксю, меня лихорадит рядом с ним. Я этого так боялась… — на миг глаза закрываю, всем видом показывая, как жжёт правда.

— То есть, лихорадит? — вскидывает одну бровь подруга.

— Ну, это когда тремор в теле, бросает то в холод, то в жар.

— Ир, — одёргивает Ксения, — я, конечно, не так умна, как ты, но я другое имела в виду: прям трясёт от раздражения, или возбуждения? — въедливый прищур. — Ну, это когда помимо тобою сказанного ещё и голова дуреет, ноги слабеют, а в животе бабочки… — добавляет значимо.

— М-м-м, — задумываюсь, водя пальчиком по едва заметной зазубрине на светло-голубом столе кафешки. Сказать «а» было легко, а вот остальное… — В том-то и дело, что раздражаюсь, но и возбуждаюсь…

— Мать, — обречённо выдыхает Бравина, — ты попала!

— Что? Вот так… прям вердикт, и всё?

— Ага, — безапелляционный кивок. — Очуметь, — не скрывает восхищения, — Вёрст в тебе женщину разбудил!

— Очень смешно, — морщусь. — Мне вообще-то не до шуток, а ты… Я…

— Это же нормально, Ир. Разбудить женское начало…

— Да оно и не спало, Ксю! — возмущаюсь загадочной радости Ксении. — Это просто я… благоразумно держалась подальше от соседа!

— Ты с ним переспала? — прямо «бах» и без такта и учтивости.

— Ксю! — давлюсь негодованием. — Ну, нет, конечно… хотя… — запинаюсь, врать подруге не хочу.

— Что «хотя»? — теперь прищур с подозрением.

— Мы-занимались-петтингом, — выговариваю на одном дыхании и затаиваюсь, боясь реакции Бравиной.

— Вот же пройдоха! — непонятно с чего восхищается Ксения, и почему-то… Игнатом. — Он лишил тебя психологической невинности! Всегда знала, что в плане обольщения он ещё тот гений…

— Ксю! — возмущаюсь. — Ты же вроде моя подруга, — выделяю слово «моя», — но почему-то начинаю в этом сомневаться!

— Ир, ну заканчивай меня обвинять в своих грехах и… ролевухах, — добавляет с нескрываемой глумливой улыбкой. — На самом деле, это нормально…

— Это аморально! — поправляю, бурча в стол.

— Ах-ах, — продолжает смеяться Бравина, — это как посмотреть.

— Я смотрю со стороны «мне теперь жуть как стыдно», — поясняю свою позицию ворчливо.

— Ой, ерунда! Зато тебе понравилось, — равнодушная отмашка.

— Я позвонила, чтобы совет выслушать, ну и поплакаться в твою жилетку, а ты…

— Жилетку дома оставила, — продолжает шутить Ксю. — Ты же не предупредила, что развратница ещё та…

Недовольно вздыхаю, подруга смягчается:

— На самом деле, я рада, что у тебя хоть так «было». Теперь наконец-то признаешься, что Игнат тебе нравится! — выдаёт с видом «а что я тебе говорила?!»

За скоростью её логики едва поспеваю.

— Нет! Нет, — шикаю смущённо. — Но признаюсь, что именно на него реагирует тело, — тихо, а на последних словах умолкаю.

— И что, так ни на кого и никогда больше не было? — допытывается миролюбиво Ксю.

Вот, как она умеет вопросы задавать, прям неудобно и ребром.

— Нет, — мешкаю. — Только на него… и причём не первый раз, — выдавливаю нехотя, бормоча под нос, ведь признание не облегчает самочувствия.

— А это я когда пропустила? — тотчас уточняет Ксения с холодком.

— Когда я… когда ты… была в пьяном… угаре, — запинаюсь бессвязно, потому что нет нормальных слов, чтобы чётко разложить всё по полочкам, — а я… брошена в логово зверя…

— Капец, Ир, — вытаращивает огромные серо-зелёные глаза Бравина. — На той школьной вечеринке в доме Зура?

— Ага, — нервный кивок. — Игнат меня поцеловал… а потом в бассейне, ну… а я… так опешила, растерялась. В общем, даже не сопротивлялась.

— Он же тебя вроде не тронул тогда. Отпустил, — словно ковыряясь в памяти, поправляет меня Ксения.

— Угу, — опять кивок. — Он был таким грубым. Ещё бы, — шепчу в пустоту, — его-то, как меня, не прошибло. А я… блин, Ксю, если он вздумает продолжить распускать свои руки и губы, я вряд ли отобьюсь.

— Охренеть, — брякает мрачно Бравина. — И ты это скрывала от меня? Молчала?

— Ксю, — возмущаюсь нападке. — Ты слышала, что я говорила? По вашей со Спартаком вине я столкнулась лицом к лицу с монстром, и в моём теле и мозгах случился коллапс. Да такой, что я не могла оставаться в городе. А сейчас тебя волнует только то, что я молчала?

— Прости, — с толикой вины, а потом укором: — Но я твоя подруга. Могла бы сказать, что тебе рядом с Игнатом…

— Ксю, мне что, надо было об этом кричать?

— Ну, — заминка, — намекнуть хотя бы…

Молча соплю. Начинаю жалеть, что позвонила Бравиной, но тут Ксения жалостливо тянет:

— Ир, прости, — участливо берёт за руку. Чуть сжимает: — Я тогда полной дурой была. Так увлеклась собственными проблемами, что не смогла тебе подставить плечо.

— И ты меня прости, — сокрушённо. Понимаю свою ошибку и смехотворность обвинения. — Я тоже повела себя эгоистично. Убежала, не поговорила, и даже не подумала тебя отговорить от глупости.

— Эх, — выдыхает с грустью Ксю, — мы обе крупно облажались.

— Ага, но я уехала. За это время, была уверена, что успокоилась. Мне казалось, что я готова встретиться со своими детскими страхами. Правильно могу разложить свои чувства… Блин, — хнычу досадливо. — Я же не люблю Игната. Он меня выбешивает… Откровенно…

Ксения молчит, но даже в этой повисшей тишине отчётливо слышу, как звенит недоверие.

— Правда! — оправдываюсь позорно. — Но хочу… Не хочу его хотеть, — убито трясу головой.

— Знаешь, — Ксения серьёзна и задумчива, — это трудно — бороться с собственными желаниями, — с горькой рассудительностью. — Так уж получилось, что плоть… она слаба. А когда рядом такой красавец, как Игнат…

— Да причём тут внешность? — опять взрываюсь негодованием. — Он… он хам, нарцисс, подлец и просто бабник!

— Он красив, как бог, Ир, — настаивает уверенно Бравина, пока официант приносит её заказ. Подруга делает небольшой глоток. — И он подходит тебе…

— Он умнее меня, — добавляю значимо, словно хочу признаться в самом страшном и сокровенном. — Это непростительно!

— Бред, — отрезает Ксения, — мужчина обязан быть умнее и обеспеченней женщины! — не оставляет ни капли для сомнения или возражения. — Только так он будет ощущать свою значимость и полноценность. В противном случае сам себя сгнобит, а наравне с этим — и свою женщину! Сильный, уверенный в себе, добротный кошель с деньгами! И не дай бог будет богатым, но недалёким — женщина его со свету сживёт, облапошит, да рогов наставит!

— Ну, не все такие, — мямлю, хотя понимаю, что Ксения отчасти права.

— Умные и богатые женятся на таких, — безапелляционна подруга. — И только редкие находят равную пару.

— Ладно, — категорически отмахиваюсь, — мне нет дела, на ком Игнат собирается жениться, но вот что он рядом — меня жутко беспокоит!

— Ир, даже не знаю, что сказать. Если хочешь от него избавиться, тогда… ну, тогда его план рассорить ваших родителей — жизнеспособный, — слегка морщит носик Ксю и, дёрнув плечом, подносит чашку к губам.

Задумываюсь над словами подруги. Она права. Я тоже всё меньше хочу, чтобы папа нашел счастье с матерью Игната. Всё время рядом с соседом?! Он обещал, что сделает мою жизнь невыносимой… и ведь, гад такой, делает!

— Это мука! — мычу исступленно. — Встречаться изо дня в день. Семейные праздники…

— Ага, — поддакивает Ксения, глотая ароматный кофе. — А что хуже, Игнат… в обнимку с другой….

— Ага, — едва слезу не роняю, ощущая всю боль и злость. Меня переполняет ревность, обида: — Что? — спохватываюсь запоздало, таращась на Бравину. — Да плевать на других, — вру безбожно. — Пусть хоть всех перетрахает… — запинаюсь, едва не завыв от несправедливости. Мне не нравится такая перспектива. Категорически! Словно режут на живую.

— Вот и я о том же, — заявляет победно Ксения со снисходительной ухмылкой. — Ты к нему неравнодушна и ревнуешь!

— Что… я ревную?! — задыхаюсь от переизбытка чувств. Несколько секунд молчу, кусаю губу: — Неет, — в голове никак не укладывается, что можно влюбиться в того, кого ненавидишь.

— Если «нет», тогда с лёгкостью расправишься с Игнатом, — равнодушно заключает Ксю.

— Я… не отрицаю химии, но влюбиться…

— Ир, — холодно обрывает подруга, — используй вашу химию! На войне, как на войне. Все средства хороши.

Конец ознакомительного фрагмента.