Сорванный тюльпан

Соня Светлая, 2017

Тайный внутренний мир подростка спрятанный на страницах личного дневника, для большинства взрослых недоступен, недосягаем. Эта книга-дневник раскрывает отрочество Сони, критические периоды жизни, связанные с первой безответной любовью, с её безвозвратной потерей – переживание смерти любимого человека в «трех стадиях отречения», описывает формирование новых личностно-психологических качеств, основанных на выстраданном восприятии и переживании каждого нового момента жизни. Её маленький мир и прошлое показывает, как важно не сдаваться в самых безвыходных ситуациях, какими бы страшными они не были

3

Любовь в тебе играла сильная

Закрыв глаза, ты начала войну

Но я соперничать не стану, милая

Тебе я руку дружбы протяну

Пятый год в школе разрушил наши отношения с Таней, она отдалилась от меня, стала другой, наша, когда-то близкая, нежная дружба, стала холодной и далекой. Мы взрослели и у каждой появились новые друзья и увлечения. Таня всё больше времени проводила со своими одноклассниками. Бывало, вечерами зимой посмотришь в окно, она идет со школы поздно (вторая смена) с одноклассниками и Сеня с ними, на горку кататься, а за мной, как раньше, не заходит. Я расстраивалась… но с Каролиной быстро забывала обиду.

Время пролетело незаметно и вот уже снова каникулы! Каролину на лето отправили к родственникам. А моей маме в этом году не досталась путевка в детский оздоровительный лагерь, так я осталась на лето дома, и всё вернулось на круги своя, словно и не было никогда, между нами, с Таней раздора, наши отношения стали прежними.

Жаркое было лето, яркое солнце. Наш город приезжие называют «солнечный», от того, что так много солнца, как у нас, нет нигде. Беспощадная жара гнала всех на речку. Таня была очень любознательной девочкой, ну а я училась у нее. Как — то раз мы, втайне от родителей, пошли на запретный, левый берег, поваляться на пляже под тальником, эта небольшая кустарниковая ива, имела специфический запах, но создавала атмосферу тропиков и тенек. Там мы наблюдали за головастиками в луже, проваливались по калено в тягучей грязи, так сказать, принимали грязевые ванны, правда, запах от неё был ужасный. Но не только всё это на левом берегу, было нам любопытно. Красавец мост, железный великан, ещё одна тайна нашего детства, манящая своей неизведанностью.

В моем случае моста было два: один новый автомобильный, а второй отслуживший своё время ветхий, заброшенный. Два моста со своими историями, до сих пор стоят на том месте бок о бок, скрипя, скорбят, достойно выдерживая все происходящее на них, хранят память долгих лет. Старый, мертвый мост, вселяет страх своим безжизненным видом. В него вдыхают жизнь лишь влюбленные пары, что редко, но всё же прогуливаются по его истрескавшемуся асфальту, проросшему травой; отчаянные парни пишущие свои признания в любви на его высоких арочных дугах, и те несчастные люди, что так легко и бессмысленно прощались на нем со своей жизнью. На самом деле они не хотели умирать, никто не хочет умирать. Они просто хотели избавиться от страданий. Иными словами, эти люди знают, почему хотят умереть, а вот зачем жить, не знают. Стоять на краю, сосредоточенно вглядываясь в воду, думать о том, что всё кончено, и ничего уже не исправить, прыгнуть и в полете понять, что безрассудство привело его к этому месту, страх заставил опустить руки, и лишь отчаяние вызвало слезы, он проклял и возненавидел сам себя, а что потом? Удар, болевой шок, потеря сознания, смерть. Вот это уже не исправить, не вернуться уже назад. Каким бы неудачливым, приниженным ни был человек при жизни, всё же не оправдывает его этот жалкий поступок. Какой бы сложной не была проблема, всё же она решаема. Трусливый побег ничего не решит, а вот надежда, и вера в свои силы, опора на близких, родных и любовь, помогут пройти этот сложный путь и научиться заново жить. Мы все всячески стесняемы, но не загнаны в угол; мы в растерянности, но наше положение не безвыходно. Проблемы стоит решать по мере их появления. Я слышала о судьбах людей, которые в какой — то момент своей жизни испытывали отчаяние и не хотели жить, но их обстоятельства изменились к лучшему — причем совершенно неожиданным образом, и это может случиться с каждым. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Незачем страдать, молча, разговор с близкими всегда помогает более уравновешенно относиться к ситуации. Если же всё — таки ничего изменить уже нельзя, то можно изменить свой взгляд на ситуацию. Мирясь с неизбежным, мы учимся более положительно смотреть на вещи. Тогда и охотнее ищем решение проблемы, вместо того чтобы покончить со всем раз и навсегда. Если бы в жизни не было трудностей и проблем, человек никогда не стал бы разумным и отведенный ему век казался бы никчёмным, безрадостным и скучным. Но если всё же жизнь кажется особенно беспросветной, и угасла вера в счастливое будущее, то это всего-навсего глубокое заблуждение, ведь всё зависит от нас самих. Мы все без исключения посланы в этот мир с умопостигаемой объективностью разума, стоит лишь перестать вечно жалеть себя и лениться, и сразу почувствуете то, как быстро всё в жизни станет меняться к лучшему. Всегда есть выход из состояния головастика, бултыхающегося в грязи, в состояние журавля, парящего в лазурном чистом небе.

Наши старшие сестры подняли всю округу на уши, когда обнаружили нашу пропажу и сообщили моей маме, что нас нигде нет, та в свою очередь в ужасе начала поиски по всему району. А мы уже тихонько возвращались домой по мосту, и вдруг увидели мою маму с дикими, ищущими, заплаканными глазами, ну и сестры, конечно, тоже ревели из-за чувства вины. Мы так перепугались в тот момент, что от страха оказаться наказанными, со всех ног кинулись к ним облитые слезами и стали вымаливать прощение. Мама простила нам эту шалость, после чего мы не стали больше ходить одни на левый берег. Но обман этот оставил жирный отпечаток в моем тогда ещё созревающем сознании. Чувство вины пульсировало в моей груди, подбегая к маме, я уже не боялась наказания, больше меня тяготило мамино разбитое состояние. Это совесть проснулась во мне. Я чувствовала вину за то, что обманула её, причинив ей боль душевных переживаний. С тех пор я поняла, что слезы сильная штука. Слеза — соленая вода и лишь наивная, искренняя слеза способна, растопить даже самое ледяное сердце.

Со временем я осознала, как тяжело скрывать обман и жить с ним, в вечном страхе. Человек разоблаченный, осознающий последствия своего обмана, обязательно начнет защищаться и по его защите можно понять на сколько человек искренен и раскаивается ли он в содеянном. Чем агрессивнее защита, тем страшнее правда, а чувство вины отсутствует напрочь. Такой способ самозащиты и не вполне надежен, и не хорош. Лишь человек, боящийся разоблачения кидается на всех с агрессией, а тот, у кого правда — не боится слов и пустых обвинений. В тот раз нас спасли слезы и раскаяние, но самый легкий и хороший способ самозащиты: не затыкать рта другим, а самим стараться быть как можно лучше. Ещё я усвоила и навсегда закрепила в своем «внутреннем фундаменте» то, что честность есть сила, и нет ничего сильнее честности! Искреннее раскаяние зачтется на самом главном суде, хоть на земле избежать наказания за совершенные проступки не удастся. Но наказание это во благо и в назидание другим.

–

Заплаканная, я сидела в маленькой оградке, заставленной венками, и воспоминания грели меня, они скользили мимолетно ухватить их, задержать было трудно, боясь упустить следующее. В своем старом дневнике я читала, как сломленная маленькая девочка описывала прожитые дни в стихах, так тогда я переживала одиночество, и пустоту в сердце, так сильно я не хотела отпускать прошлое. На страницах памятного дневника остались следы от слез печали, в нем были записаны скорбные песни, стон и рыдание…

–

Дети очень наивны, доверчивы, им легко причинить боль, но со временем они могут забыть о ней, а могут помнить и даже жалеть о том, что помнят. В те годы я была совершенно простодушной, считала, что меня окружает только хорошее. Но мое сознание изменила травма, нанесенная мне моей лучшей подругой, в момент безобидной детской игры. След, от которой, как невидимый, но глубокий шрам, остался на всю жизнь. В тот день я пробудилась, словно приходящий в чувство после вина человек, увидела, что в людях порою таится, нечто ужасное, что за улыбкой порою прячется фальшь и даже в хорошем есть чуточка плохого.

День, как и все предыдущие, начался прекрасно, на улице только что прошел дождь, и детвора из своих квартир гурьбой вывалилась в ограду. Мы с Таней искали накидку на наш штабик, чтобы в следующий раз его не затопило. Когда мы искали с ней что-то нужное, обязательно находили ещё и что-то интересное, например: красивый осколок стекла, камень или пробку, иногда находки были ценные: цепочки, брошки. Все это мы складывали в красивый мешочек или коробочку и закапывали за домом.

«Золотое, прекрасное время! Жизнь наша была таинственная и заманчивая, и так страстно было знакомиться с ней. Тогда за каждым кустом, за каждым деревом как будто ещё кто-то жил, для нас таинственный и неведомый; сказочный мир сливался с действительным».

Наверняка, у каждого в детстве было такое тайное место, в котором хранились «сокровища юности». Это секретное место, окутанное неизведанностью, таинственностью, о существовании которого знают все, но никто не догадывается о том, где оно находится, что в нём скрыто, и всем интересно узнать, что же там. Этот факт возбуждал в нас чувство, какой-то, глупой важности и загадочности. Мы хранили в секрете что-то самое обычное, но делали вид, будто это редкая и очень интересная вещь, что делало нас немного выше своих сверстников. Почему-то, когда у тебя есть то, чего нет у других, не совсем разумный становится от этого высокомерным, это забытое чувство ребячества остается в детстве, но есть и такие, которых всю жизнь преследует это чувство. Сейчас наблюдая за избалованными, заносчивыми людьми понимаешь, что высокомерие — это болезнь души: хроническая или наследственная, но чаще всего передаваемая воздушно-капельным путем и её надо лечить, а лучше всего предупреждать, искоренять. Мы всякими разными безделушками пополняли наш «секретик». В этот раз я нашла красивый стеклянный шарик, показала его Тане, и заметила, что он ей очень понравился, в её глазах сверкнула зависть, но она не выдала её и предложила закопать его в наш кладик. Зависть — один из страшных пороков человека, это паразит, медленно поедающий своего хозяина. В глазах сокрыта душа, если хотите узнать человека, понаблюдайте за его взглядом. Как окна в доме выдают нам образ и жизнедеятельность создания, которое живет в нем, так и глаза выдают человеческую душу.

Когда мы возвращались в ограду, увидели, как Сеня с друзьями Толей и Ваней околачивались около нашего штабика. Своё летнее убежище мы строили только для девочек, а мальчишкам вход в него был категорически запрещен, поэтому мы, как дикие кошки, кинулись отпугивать их от нашего убежища, мальчишки разбежались в разные стороны, но мы гонялись только за Сеней. Обычно он нам поддавался, приседал на корточки, хватался руками за голову и звал на помощь друзей, у нас же появлялась возможность подергать его за уши, пощипать, но особенно нам нравилось вырывать у него по волоску с макушки. Коротенький золотистый волосок с его макушки, у меня в руках имел такую ценность, будто это и не волосок вовсе, а выпавший из гнезда новорожденный птенец, которого и обратно вернуть нужно, дабы не причинять боли хозяину и себе оставить хочется. Ценность его заключалась в том, что это была частичка человека, к которому я испытывала на тот момент удивительное, нежное, незнакомое чувство, держать в руках его волосок всё равно, что держать его за руку. Если вам знакомо это непередаваемое, трогательное ощущение первого прикосновения с человеком, так давно желанным, то вы наверняка понимаете меня. Сеня не злился на нас, только скорчив жалобно личико, гладил себя по макушке.

— Собирайся народ кто в «краски» идет! — кричала Таня, стоя в самом центре ограды с высунутым большим пальцем из кулака. Мы все наперегонки бежали к ней, цеплялись за её палец, чуть не сшибая её с ног.

Таня собрала пол ограды: это больше чем достаточно. Определили роль каждого в игре считалочкой, которых очень много знали. Тане досталась роль «покупателя», а Ване роль «продавца». Я, Сеня и остальные были «красками». Это забавная детская игра, правила её просты: сначала выбирался «продавец» и «покупатель», а все остальные были «красками». Каждая «краска» загадывала свой цвет и тихонько сообщала его «продавцу». «Краски» садились на лавку (мне досталось место рядом с Сеней), а «покупатель» подходил к игрокам и говорил, какую краску хочет купить, например: — я пришел за красной краской. Если такой краски нет, «продавец» отвечает: — такой краски нет, скачи по дорожке на одной ножке! Тогда «покупатель» прыгает кружок на одной ножке, и возвращается за новой краской. Если же такая краска есть, «продавец» говорит: есть такая, платите столько-то, но не показывает кто это. «Покупатель» быстро расплачивается, отхлопывая по ладошке «продавца» свой возраст. «Краска» в это время вскакивала со скамейки и убегала, а «покупатель» должен догнать её и, если он поймает «краску», то садится на её место, а пойманная «краска» становится покупателем. Если «краске» удавалось вернуться на скамейку непойманной, игра начиналась сначала с прежним «покупателем».

Любая игра сближает людей, в игре можно стать соперниками, врагами и лучшими друзьями. В момент совместных эмоциональных переживаний между людьми возникает некое невидимое, неощутимое взаимодействие на подсознательном уровне, где — то далеко в мыслях и, если очень захотеть, то можно развить его в настоящее, живое, ощутимое чувство привязанности, любви или ненависти, влечения. Сеня решил сказать мне цвет своей краски, а я ему свой. Я чувствовала, как во мне начинает играть, возрастать, то непонятное чувство к Сене, когда он шептал мне на ушко цвет своей краски. Буквально секунда его прикосновения показалась мне часом и, словно туман, меня накрыла волна блаженства и смущения. Я смотрела в его добрые голубые глаза и боялась коснуться его ушка, держась на расстоянии, шептала робко, почти не слышно и видела, как он улыбался. В этот момент мое чувство перерождалось, во что-то более сильное, и я, каким-то животным инстинктом понимала, что оно взаимно. Я словно чувствовала тот комочек нежности, который зарождался, между нами, и, казалось, нет той силы, которая разделила б, разорвала нас. Но резко мои мечты развеяли Танины слова.

— Я пришла за синей краской.

Со скамейки пулей ринулся Толя. Таня не ожидала, по всей вероятности она думала, что побежит Сеня. С недовольством она взглянула на Сеню, потом на меня и, видимо заметила взаимную симпатию, зарождавшуюся, между нами. Она всё — таки побежала за Толей, но всю игру была на взводе, похоже ее тревожило ощущение потери своего превосходства перед Сеней. Мы ещё долго играли, и незаметно приближался вечер, когда игра закончилась, все разошлись по домам. На скамейке остались Сеня, Толя, Ваня и я с Таней. Сеня редко, но, бывало, подшучивал над Толей из-за его плотной комплекции. И сейчас не удержался, начал рассказывать неприятную историю, приключившуюся утром с Толей, о том, как он неловко спрыгнул с бордюр и порвал штаны на самом неприличном месте, нам она показалась смешной. Мы закатились от смеха, Сеня сквозь слезы рассказывал о произошедшем конфузе и смотрел на меня, я не вытерпела боли в животе от смеха, встала со скамейки, мы смеялись и смотрели друг на друга. В этот момент Танины глаза налились злостью, ей нравился Сеня, так же, как и мне, и она явно не собиралась сдавать свою позицию и упустить возможность близких отношений с ним. Она начала войну, несмотря на то что мы лучшие подруги. Как гроза среди ясного неба, она решила напомнить о себе и очистить наши с Сеней мысли от глупостей. Резко она кинулась в мою сторону, с силой толкнула меня двумя руками в грудь и громко захохотала, надеясь на поддержку мальчишек, но смешного было мало, никто не понял её поступка. Я, отлетая от нее, перестала хохотать, видела только её довольные глаза, которые говорили мне: «то — то же!». Находясь в весьма неприятном положении лежа на земле, я чувствовала непонятную боль, и стыд, и горечь — все вместе. Сдерживая слезы, я встала, отряхнулась, честно говоря, трудно вспомнить, что я делала дальше, скорее всего, убежала, но этот урок запомнился мне на всю жизнь. Искренне доверять даже самому близкому человеку не стоит, если боль оставляет раны. Больнее удара мне ещё не приходилось держать. Нет, не телесно она меня ранила, она в душу мне плюнула, предала и сокрушила.

А вот новость, которую я обнаружила позже с утра, вообще меня шокировала. День я начала с грустной мыслью о том, что ни за что не заговорю с Таней первая. Подождала до обеда, думала, она придет, извинится, но ее не было, тогда я пошла за дом, отделять свой «секретик» от ее. Выкопала наши сокровища, раскрыла и недосчиталась своего стеклянного шарика, который на днях возбудил в Тане зависть. Я сразу подумала, что это она его забрала, чтобы разозлить и расстроить меня. Злость переполняла меня, но от любви к ней я все — таки не могла поверить, что она способна на такое. Испачканная землей, держа в руках осколки нашей дружбы, я ревела от того, что Таня сознательно разрушала фундамент наших с ней близких, чистых взаимоотношений. Она была для меня больше, чем подруга и то, что она сделала, словно подсыпала яд мне в молоко. Осознавая, что ничего уже не будет, так как раньше, я все — таки хотела подойти к ней и спросить: «за что? Почему?». Но сильная обида терзала меня, мучила, путала мысли. Я кое-как остановила слезы, так хотелось стать невидимой тогда, чтобы пройти призраком незаметно, а ноги ускоряли шаг и унесли меня на речку. В тишине и одиночестве я решила забыть о чувствах к Сене, чтобы не нажить себе врага в лице Тани, не просто забыть, а растоптать и не претендовать на его взаимность и не стоять на пути у лучшей подруги, тем более что я и не понимала до конца своих чувств и не знала, как их выразить. Не каждый, конечно, способен безвозвратно отдать дорогое, близкому своему. Просто в тот момент в глубине души я была раздавлена и сделала вывод, что ближе и роднее друга, чем Таня у меня нет, и я сильно любила её, поэтому мужественно терпела терзания сердца. Это самопожертвование во имя счастья других, породило в моем сознании не гнев, но самоуважение. Я не потеряла любовь, а обрела её! С детства мой внутренний мир, мой характер, поведение очень сильно отличались от поведения моих ровесников, как бы сильно меня не «били», мною никогда не управлял гнев, я не таила подлости. В мыслях я никогда не вынашивала планы мести и не находила в ней решение проблем. Человеческое сознание, его глубины, от обиды могут породить нечто ужасное, но проницательный человек освобождается от своих пагубных мыслей путем их усовершенствования, процедив их через прощение и доброту.

Конец ознакомительного фрагмента.