Дневник Человека-Сарая

Соня Ергенова, 2001

Мне 14 лет. Лето в деревне. На берегу реки стоит Сарай, точнее – гумно, как на одноименной картине А. Г. Венецианова. Я просиживаю дни в Сарае и веду дневник в стиле чукотского летописца. Содержит нецензурную брань.

Племянник Витя

Пришел Витя, племянник Изы, подсел ко мне в Сарай отдохнуть. Он шел из Кугинино, где пас коров. Выглядел он усталым. Я пододвинула к нему поближе диктофон и решила, что Витя не обратит внимания на"непонятную вещь". Но Витя им заинтересовался, спросил, что это. Я ответила, что плеер. Витя спросил, сколько он стоит. Узнав, он покачал головой и сказал:"Если другой модели покупать, можно и за дешевле."

— А надолго батареек хватает?

Я ответила, что в среднем на три дня, если не перематывать кассету часто.

— Когда работает… это он…. надолго работы хватает…. если не перематывать? — Витя говорил медленно и хрипло.

— Можно проверить, — ответила я и включила запись. Кассета закрутилась, и я перешла к намеченному плану — узнать о Витином путешествии.

— Как вы тут зиму прожили? — спросила я.

— Помаленьку… — задумчиво вздохнул Витя.

— Иза писала в письме, что вы из Малой Вишеры шли зимой до М-лово пешком?

Витя, молча, нахмурившись, смотрел перед собой. Я повторила:

— Это правда, что вы проделали этот путь?

— Немного прибавила она…

— Как же было по-настоящему?

Снова пауза. Витя помолчал и туго произнес:

— На электричках…

— На электричках!? И сколько это времени заняло?

— С начала и до конца — два дня…

— Два дня!? — повторила я. — А Иза писала, что два месяца…

— Да. Преувеличила…

— Так это было всего лишь два дня! — я не могла скрыть свое разочарование и попыталась разузнать, как его обокрали в Малой Вишере:

— В Малой Вишере у вас что-то произошло?

— Да, было…

— А что?

— Не хочу вспоминать…

Ожидание о его рассказе не оправдалось вовсе. Я расстроилась, прослушала после его ухода запись с долгими паузами и хрипящим дыханием Вити. А я уже так ясно видела Витю, у которого украли последние деньги, идущего в лохмотьях по дороге, машины не останавливаются его подвести, валит снег, сильный мороз, у Вити раскрасневшееся лицо и, снег не тает на бровях и ресницах, обморожены пальцы на ногах, он кашляет, еле передвигает ноги…

Прошлым летом Витя был куда более разговорчив.

Привожу запись из прошлогодней тетради:

— Сейчас восьмой час, — уходя, обернулся Витя, — минут десять.

Я вопросительно посмотрела на него: к чему это он?

— Что? Не веришь? Вот смотри! — он достал из кармана электронные часы и, не глядя сам, показал мне циферблат.

— 19.14.

— Ну, вот видишь, на четыре минуты ошибся! Это я по солнцу определяю. — Витя пошел дальше за козами, оглядывался и продолжал говорить. — Иногда на десять минут ошибусь или на двадцать… А так-то всегда точно… Ну, не точно, а примерно точно…

Я осталась сидеть на бревнах, кивая ему вслед.

Этому предшествовал довольно продолжительный разговор с Витей. Я сидела как обычно с тетрадью в руках за сараем. Сначала появилась коза с двумя козлятами, черным и белом. За ними вышел Витя. Он их пас. Козы были непривычны пастись одни. Витя подсел ко мне. Он оказался не таким уж отшельником и молчуном, как мне казалось.

Мы говорили о книгах, как о погоде: неисчерпаемая тема. Каждое слово Вите давалось нелегко. Он глубоко вздыхал, но эти вздохи обрывались глубоким кашлем. Смотрел он куда-то вдаль, поворачивал ко мне голову только, когда я говорила то, что казалось ему смешным.

Я разглядывала его половину лица. Губы, обветренные и помятые, время от времени обнажали его желтые зубы, между которыми при каждом слове пенистой волной появлялись слюни.

Нос морщился, чесался. Ногти тотчас приходили на подмогу носу. Глаз (я наблюдала только за одним) сначала был бел со зрачком голубым, как озерная вода в ясный день, но к середине чернел, дна не разглядишь.

Разговор зашел о водке, закуске и похмелье. Витя повеселел от того, как я несведуща в этом вопросе. Здесь он числился бывалым знатоком и делился со мной тонкостями этого дела. Я заметила, как на белке его глаза появились красные жилки, а голубизну его зрачков залила мутная пелена, как туман над озером. Этот разговор доставлял Вите забаву.

— На заводе работал, пил, чуть ли не каждый день. Сижу дома перед бутылкой. Раз — закончится! Ты ее в мусорный бак. А хочется, чтоб она снова полной стала… Сказал себе как-то:"Все, хватит!"Пришел день на другой на завод, а тама мне литейщицы и восклицают:"Ой, батюшки! А ведь ты трезвый что ли?! Ты, может, где лечился от выпивки что ли?!"А я им:"Какой там лечился! Сказал себе:"Нет!"и прекратил!"А они прямо остолбенели: как это я сам пьянствовать перестал. Меня раз и к начальнику цеха вызвали. Выхожу из кабинета его с подарком. Все еще больше удивляются! Да так, что мне аж смешно стало! — Витя заулыбался и повернул лицо в мою сторону. Я восхищенно одобрила его силу воли.

Витя слегка погрустнел, когда речь зашла о Киргизии, где он родился и работал на заводе.

— Там, — говорил Витя, — наречие другое. Не так как здесь. В Киргизии любой русский"ТАшкент"скажет. Ну, ему то можно! А местные по-другому, через"О"–"ТОшкент". Или еще чего говорят — все через"о". Я тоже говорил, а теперь отучился. Я же здесь уже 7 лет живу…