Соломон. Забытая нежность

Слава Доронина, 2022

Наш дом сгорел дотла, и мы с младшей сестрой остались без крыши над головой, без денег, без документов. А случайный приезжий, приехавший в наши места отдохнуть, протянул руку помощи и не оставил в беде. Он взрослый, влиятельный, а его магнетический взгляд заставляет мое сердце бешено стучать в груди… И нет ни единого шанса остаться равнодушной.

Глава 6

Аня

Приоткрыв глаза, я увидела белый потолок. Тело пронзала боль, его ломило, будто меня били несколько часов кряду. Я отчётливо помнила только последние минуты, а дальше — полная темнота. Запах гари до сих пор, казалось, стоял в носу и во рту. И даже в лёгких. Горло саднило, и я не сразу сообразила, что нахожусь в больнице. До этого самого дня я ни разу в ней не лежала. Даже кровь не сдавала, не было в том надобности, и никогда не жаловалась на здоровье. Постепенно, возвращаясь к тому, что стало причиной, по которой я оказалась здесь, резко подскочила на месте. Перед глазами все кружилось и расплывалось, и я схватилась за голову, пытаясь остановить кружение. Через силу приподнялась, стащила с себя какие-то провода, выдернула иголку из вены и опустила ноги на пол. Мысли о том, что Маша осталась одна, придавали сил, какого-то отчаянного безрассудства найти ее и узнать, что с сестрой все в порядке.

Кое-как я приподнялась. Перед глазами все расплывалось, белые вспышки сбивали с ног и кидали в сторону. Дойдя до стены, я схватилась за нее и медленно пошла в сторону выхода из палаты. Я отчётливо помнила лишь яркие красные всполохи перед глазами и запах гари, силуэт матери на полу… и что не успела вытащить ее из огня, и сама осталась в горящем доме. Но теперь это не имело никакого значения. Потому что Маша выбралась, и ей нужна была помощь! Ей нужна была живая и здоровая сестра, чтобы девочку не отдали в детдом. А что, если уже отдали? Но, может быть, родителей тоже спасли? И все обошлось? И Маша сейчас не одна?

Держась за стену, я шла по тёмному коридору, сил почти не было, во рту сухо и сильно хотелось пить. Вроде бы и чувствовала все, но как будто находилась в другом измерении, и все происходило со мной не по-настоящему. Ступая босыми ногами по холодному полу, я призывала всю свою силу воли, чтобы остаться в сознании. Женщина в белом халате попала в поле моего зрения и, я прохрипела что-то, чтобы обратить ее внимание на себя, потому как чувствовала себя плохо и, наверное, в любой момент могла закрыть глаза и упасть на пол.

— Ты зачем поднялась? Ты в своём уме? — встревоженный голос доносился словно издалека.

Меня, наконец, заметили, и медсестра кинулась ко мне. Я держалась руками за стену и желала только одного: узнать, где моя Маша, и что с моей девочкой все хорошо. Что она жива.

— Девочка… пожар… — голос был не похож на мой, больше походил на карканье вороны.

Сил не было даже говорить, и я вдруг испугалась, что теперь никогда не смогу быть полноценной, как прежде. Что если интоксикация от углекислого газа нарушила функции организма? Или я сильно обгорела?

— Все хорошо с девочкой. Приходили они уже утром с отцом, хотели тебя навестить, но слаба ты ещё. Я не позволила. Пойдём в палату. Лежать тебе нужно, — назидательным тоном говорила женщина, а у меня окончательно все переплелось в голове, я думала, что лишусь чувств в это же мгновение. Ведь отца я даже не успела стащить с дивана, он так и остался лежать перед включённым телевизором. Наверное, женщина что-то перепутала!

— Маша, светленькая…

— Да говорю же тебе, все с ней хорошо! Как в следующий раз придут они с отцом, обязательно пущу к тебе. Ты им родственница? — спросила она, на что я не смогла ответить ничего внятного.

Мы вернулись в палату, но у меня уже совсем не осталось сил. Медсестра подключила меня обратно к мониторам и капельницу вернула на место. Мои глаза сомкнулись, и я провалилась в какую-то черную мглу, где изредка появлялись оранжево-красные всполохи и возвращали меня в реальность. Я то просыпалась, то снова впадала в забытье, и перед глазами все время стояла Маша с заплаканным лицом. Она тянула ко мне руки и просила ее не оставлять. Ее испуганное личико и тоненький дрожащий голос окончательно вернули меня из моего долгого сна.

Проснулась в холодном поту. Голова ужасно болела, и я не могла толком сконцентрироваться на том, что была реальность, а что мне, собственно, только приснилось. После того, как упала на пол, надышавшись угарным газом, я ничего толком не помнила.

Руки сильно саднило, и я, подняв их, увидела бинты. Противное и мерзкое чувство страха, что, не дай бог, останусь инвалидом, заставило подняться и пошевелить всеми конечностями. Нет, я помнила, что уже ходила на пост медсестры. Но когда курице отрубают голову, она ещё тоже ведь какое-то время бегает. Поэтому я не знала, что со мной было на самом деле. А в свете последних событий я теперь и вовсе не могла больше ни на кого положиться.

Осмотрев комнату пристальным взглядом, я решила больше не вставать. Сосредоточила внимание на том, как монотонно капал какой-то раствор из баночки, и прозрачная жидкость плавно добиралась до моей вены по тонкому проводку. Не знаю почему, но эта картина завораживала и успокаивала. Я не собиралась больше вставать, пусть в меня вольют хоть тонну лекарств, главное, чтобы я быстрее выздоровела. Стала прежней Аней, которая смогла бы вернуться на работу и к своей Маше. Необходимо было что-то решать с жильем. С родителями. У нас с Машей теперь не было ни вещей, ни крыши над головой, ни родственников — ничего, кроме документов и небольших сбережений, что я успела отдать сестре, когда выталкивала ее через окно на улицу из горящего дома.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась женщина в белом халате.

— Проснулась? — заботливо спросила она, подошла к капельнице и отсоединив меня от проводов, вытащила иглу из вены.

Я поморщилась от неприятных, но вполне терпимых ощущений.

— Ну вот, — улыбнулась медсестра. — Выглядишь уже значительно лучше. А то вздумала подвиги совершать.

— Когда меня выпишут? — прямо спросила я.

Женщина внимательно на меня посмотрела, будто я созналась ей только что в том, что была душевнобольной.

— Спросишь у врача на обходе. Самое страшное позади. Тебе очень повезло. Отделалась небольшими ожогами на руках. Только дымом надышалась сильно. Интоксикацию получила.

Я снова посмотрела на руки. Да, ожоги заживут, главное, что сама осталась жива.

— А девочка? Пожар был…

— Соболезную…

В голове зашумело.

Я вдруг увидела перед собой зияющую черную пропасть, в которую мне захотелось броситься. Ведь я отчётливо помнила слова медсестры, что девочка приходила меня навещать. Якобы с отцом. Но ведь отец… Неужели она обманула меня? Специально?

— Вы меня обманули? — догадалась я. — Что с Машей? Где она? — мой голос сорвался на крик, который больше походил на писк. Я чувствовала подступающую истерику.

— Так, успокойся. Я уже говорила, что с девочкой все хорошо. Придут они с отцом. Вот как наступит время для посещений, придут. Но твои родители — мужчина и женщина погибли. Их не спасли, — грустно проговорила женщина.

Я шумно выдохнула, ощущая подобие легкости в груди. Нет, конечно, смерть родителей — ужасное горе! Какими бы мама и папа ни были людьми, но они были нашими родителями. И я даже, если бы знала наперёд, что сама пострадаю, когда пошла за матерью в огонь, то ничего бы не изменила в этом решении. Они ведь не всегда пили, и когда-то мы были счастливой и хорошей семьёй. Но я, честно сказать, и не помнила того времени. Наверное, это осталось в далёком детстве. Сначала они пропили квартиру в Воронеже, и мы перебрались в это подобие дома в Рыбачий посёлок, где зимой было очень холодно, и невыносимые условия для жизни. Иной раз мне казалось, что я перенеслась в средневековье. Читала учебники по истории и даже отличий не находила. А вот теперь… Но главное, что моя Маша цела и невредима! Мне полегчало на душе от этой мысли и захотелось жить.

— Пожалуйста, — попросила я. — Если Маша и… ее папа придут, пропустите их.

Может быть, приехал мамин брат, узнал, что наш дом сгорел? И если так, то это окажется чудом, потому что я видела его только на снимках в семейном фотоальбоме. Удивительно, но подумав о такой мелочи, как снимок, я с ужасом поняла, что у меня совсем ничего не осталось от прошлой жизни. Фотокарточки или какие-то малозначащие личные вещи… все что хранилось в доме, который наверняка догорел дотла. Оставалось успокаивать себя мыслями, что сама жива и Маша не пострадала, и я решила почаще об этом вспоминать. Самое страшное, что могло случиться с человеком — это смерть. Все остальное поправимо.