Gothic love II. Крионика

Скотт Адамс

Что останется от мира через сто лет? Во что он превратится после череды техногенных катастроф, революций и войн? Что ждет людей впереди: технологический прорыв или постапокалипсис с зараженной землей и опустевшими городами?«Gothic love II. Крионика» является продолжением книги «Gothic love. История о признающих только черный цвет», ставшей финалистом Германского Международного литературного конкурса русскоязычных авторов «Лучшая книга года 2018» в номинации «Мистика. Фантастика. Фэнтези»

Иллюстратор Максим Монченко

Редактор Дарья"Dasha W. Frost"Уилмот

Корректор Дарья"Dasha W. Frost"Уилмот

© Скотт Адамс, 2018

© Максим Монченко, иллюстрации, 2018

ISBN 978-5-4493-5930-8 (т. 2)

ISBN 978-5-4493-5931-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«…Перерождение не связано с ритмами смены времен года. Это внутренняя потребность согласия с самим собой…»

Алекс Лайт

Глава I

Боль утраты

На кладбище была тишина и покой. Лучи закатного солнца пробивались сквозь молодую листву и отбрасывали длинные тени. В воздухе пахло землей и весенней прохладой. Старые могильные камни словно провожали взглядом трех молодых людей, покидающих цитадель покоя, скорби и смерти. Ангелы, обнимавшие их, с тоской вздыхали, до исступления перечитывая эпитафии, выгравированные на тех самых камнях, а фамильные склепы монументально стояли в тени, и, казалось, им не было никакого дела ни до кого из присутствующих, будь то готы или местные сторожа, смотрители кладбища. Их делом было охранять покой тех, кто ушел в мир иной, испокон веков и до последних лет существования. Поросшие мхом, посеревшие от времени, с неизменными черными изгородями и траурными фигурами, они тяжело вздыхали.

— Темнеет уже не так рано, — поделилась наблюдениями Шабрири, и Рейм кивнул, хотя даже не вник в смысл сказанных ею слов. Парень в очередной раз обернулся.

— Что-то не так? — спросил Герман.

— Тот мужчина, — Рейм кивнул куда-то вперед, — он следит за нами?

— Какой мужчина? — поинтересовалась Шабрири и тоже обернулась, но на аллее уже никого не было.

— Должно быть, показалось, — сказал Рейм и пожал плечами. Герман похлопал его по плечу.

— Ты в порядке?

— Да, все нормально, — Рейм даже попытался улыбнуться, но вышло у него это скверно. — Вы тогда езжайте без меня, а я буду позже. Еще побуду здесь. Есть о чем подумать.

Шабрири и Герман переглянулись.

— Хорошо, приезжай, как сочтешь нужным, ключи у тебя есть. Мы всегда будем рады тебя видеть, — и Шабрири обняла его.

— Спасибо, что сходили со мной.

Герман понимающе кивнул, похлопал его по плечу и, взяв Шабрири за руку, продолжил путь по аллее.

Какое-то время Рейм стоял на месте, смотря себе под ноги, или ходил взад-вперед, пока на аллее снова ни появился тот мужчина. Это был немолодой человек лет пятидесяти, с седыми волосами, зачесанными назад, аккуратной бородой и небольшими очками-пенсне, которые тот носил на кончике носа.

Он медленно брел по аллее, и Рейму уже начало казаться, что мужчина и впрямь просто прогуливается после посещения могилы кого-то из друзей, коллег или родных. Но так могло показаться лишь на первый взгляд. Рейм приметил мужчину еще там, недалеко от могилы Марго, и уже тогда Рейму показалось, что мужчина словно наблюдает за ним. Одет мужчина был со вкусом: на нем был дорогой черный костюм с черной рубашкой и расстегнутой пуговицей на воротнике, недлинное пальто, черные ботинки. Поравнявшись с Реймом, мужчина кивнул парню в знак приветствия и остановился.

— Хороший день для посещения кладбища, Вы не находите? Безветренно, светит солнце. Ну и, конечно же, тихо, безлюдно.

— Я с Вами согласен, если, конечно, для посещения кладбища день может быть хорошим, — сказал Рейм, изучая мужчину.

— Меня зовут Виктор Михайлович, но можете называть меня просто Виктор, — и мужчина протянул Рейму визитную карточку. На визитной карточке значилось: «Доктор Сегаев В. М.» и номер телефона. В правом углу карточки располагались логотип и название учреждения, где, по всей видимости, работал доктор.

— Благодарю, — сказал Рейм и убрал визитку в карман.

— Пришли к той очаровательной девушке? Мне искренне жаль. Простите, не знаю Вашего имени.

— Рейм.

— Рейм… Вы не против? — и доктор Сегаев указал на обратную сторону аллеи, приглашая пройтись. Они неспешно пошли по кладбищу. — Я пришел к своей супруге, она умерла не так давно, — мужчина вздохнул. Рейм еле заметно кивнул, таким образом выражая свои соболезнования. Мужчина улыбнулся.

— Знаю, Вам не легче, а может и во сто раз тяжелей, так как Ваши души столь юные, а уже приходится познавать боль утраты. Вижу, Вы любили ее, по глазам Вашим вижу.

Рейм недобро усмехнулся, взмахнул рукой перед собой, разгоняя мошек на своем пути.

— Обычно говорят, что при утере близких, любимых нам людей в душе полное опустошение, словно и души нет никакой. Смятение. А у меня наоборот, такая тяжесть после ее смерти, словно в душу камней положили, и никакой воде их не сточить. Я очень ее люблю, Вы правы, она всегда будет в моем сердце.

— А те двое, что были с Вами — Ваши друзья, должно быть?

— Да. Они очень беспокоятся за меня, я чувствую это. Всегда, если я хочу остаться один, все кругом начинают переглядываться, и не просто переглядываться, а словно они общаются телепатически, задают друг другу вопросы, отвечают на них, о чем-то между собой договариваются. Решают оставить меня в покое или все-таки составить компанию. Я их очень ценю, но со стороны это выглядит немного…

— Странным?

— Да, и я не знаю, как утешить их, как развеять их беспокойство.

— Вам повезло, молодой человек, среди моих коллег и знакомых сопереживание стало редкостью. Отчасти это связано с той сферой, в которой я работаю.

— Вы случайно не психолог? Вы очень располагаете к себе.

— Знаю, мне многие это говорят. Отчасти. Да, признаюсь, я изучал психологию, но моя работа связана с более глобальным понятием «доктор». Я работаю в НИИ крионики.

— Очень интересно. Вы работаете в Европе?

— Нет, как ни странно здесь, в России, — в ответ на это Рейм усмехнулся.

— И как обстоят дела в области крионики? Когда нам ожидать криокорпораций, криохранилищ?

— Не нужно ничего ждать: все уже создано и вполне успешно работает. Опыты, конечно, идут по сей день, медицина и крионика идут бок о бок, и развитие одного направления отражается на развитии другого.

— То есть уже сегодня можно купить себе бессмертие?

— Смотря что Вы имеете ввиду под словом «бессмертие», но в теории, конечно, это будет возможно. Есть мнение, что, криоконсервация в настоящее время невозможна, что она полностью не может быть реализована, и обратимость человека — ну, или допустим млекопитающих — невозможна.

— Стало быть, даже при уровне современных технологий криоконсервация невозможна?

— Многие так считают, — доктор Сегаев улыбнулся. — Но скоро мы развеем это заблуждение. Еще недавно, на предшествующем этапе исследований, конечно, нам приходится юридически заверять смерть головного мозга: в противном случае это считалось бы убийством. Сегодня мы доказали, что клетки мозга при разморозке регенерируют, причем ткани сохраняют свою полную эластичность. Еще в 1995 году один наш ученый — биолог и мой хороший приятель, Пичугин — проводил эксперименты в этой области. Они оказались более чем успешными.

— А сохранение рефлекторности?

— Условные рефлексы, в том числе память, как показали исследования, сохраняются.

— Удивительно.

— Конечно, звучит это очень…

— Футуристично?

— Да, но в своем деле мы продвинулись далеко.

— А оживление?

— Оживление будет доступно при высокоразвитых технологиях будущего.

— А как же гарантии? — не понимал Рейм. — Вы замораживаете людей, я уверен за баснословные суммы, и не даете никаких гарантий?

— Всегда найдутся альтруисты, готовые пожертвовать собой во имя науки, мой друг, — Виктор Михайлович подмигнул Рейму и улыбнулся.

— И люди идут на это?

— На сегодняшний день уже более сотни людей содержатся в криохранилище, в специальных криокамерах, не считая собак, кошек и частей тел.

— Звучит, конечно, пугающе. Обыватели, наверное, приходят в ужас, стоит им узнать о Вашей лаборатории.

— У нас не лаборатория, а Научно-исследовательский институт, конечно, со множеством лабораторий и единственным в мире собственным криохранилищем, камерами, собственным штатом сотрудников. В ужас приходят скорее не простые обыватели: они-то как раз самый верящий в науку и научно-биологический прогресс люди — а вот верующие… — тут доктор замолчал, вскинул брови и, смотря куда-то вдаль, слегка замотал головой.

— И ведь не объяснишь им, — согласился Рейм.

— Объяснить можно, но процент понимания и принятия криоконсервации как глобального научного прорыва, как бессмертия среди этих людей ничтожно мала или же равняется нулю. Даже на простое высказывание о том, что холод способствует пережить остановку сердца, вдаются в иносказательный дуализм.

Они шли какое-то время молча, Рейм обдумывал сказанное доктором, а Виктор Михайлович думал о чем-то своем.

— Моя жена никогда не верила в крионику. То, чем я занимаюсь, считала псевдонаучным, да и вообще ругалась часто по этому поводу. Мы прожили долгую и счастливую жизнь, а теперь… Видишь ли, Рейм, у меня есть возможность воспользоваться услугами своей компании. Я отдавал на развитие института и компании большие деньги в качестве спонсорской помощи и посвятил ей огромное количество времени как ученый. Компания предоставляет мне право воспользоваться криохранилищем сроком на сто лет. Конечно, это несказанный подарок. Это только кажется, что все кругом презирают крионику: состоятельные люди уже записываются в очереди, а еще более состоятельные перекупают места в этих очередях и крионируют своих родных и близких. Я думал, воспользоваться своим правом на криостартер и поместить свою супругу, но знаю, что она была бы против этого. И вот, недавно совсем, снится мне, словно случайно встречаю ее на улице — она с пакетами, явно из магазина. Я пакеты у нее забрал, идем медленно так, как будто гуляем, и молчим. И тут она пакеты забирает и говорит: «Витя, ну зачем мне эта заморозка? Ты же знаешь, я холод не очень-то жалую. Оставь все как есть, да и сам не выдумывай. Поживи да приходи, я ждать тебя буду». А как жить? Жить без нее — не вижу никакого смысла. Только разве что ради науки пользу могу принести. Думал отказаться от крионики в пользу других спонсоров и ученых, а сегодня увидел тебя, и внутри все сжалось от той боли, которая у тебя на сердце. Знаю, жить без нее не можешь, да и о самоубийстве мысли нет-нет да и проскочат, — Рома неоднозначно пожал плечами. — Так что подумай: прежде чем бежать от себя, можешь бежать вперед, в будущее. Сегодня уснуть в двадцать первом веке, а проснуться уже в двадцать втором. Пересечь столетний рубеж, начать непросто новую жизнь, а жизнь человека будущего. Приоткрыть завесу многих тайн, загадок.

— Вы не просто приоткрыть предлагаете и заглянуть одним глазком — Вы предлагаете распахнуть во всю ивановскую и влезть туда полностью, прям с ногами, — Рейм тут же осудил себя за столь неудачное высказывание и лишь усмехнулся. Ему не верилось, что разговор этот ведется так же серьезно, как, например, многие ведут разговоры о политике, ничего в ней не смысля, но, несомненно, делая вид, что приди они к власти, тут же был бы порядок. Да и потом, вся жизнь у Ромы стала какой-то ненастоящей после его возвращения «в мир живых»: он не ощущает прежней уверенности и устойчивости, прежней ясности мыслей, и все кажется, словно сон не до конца отпустил его из своих объятий.

— Это в тебе говорит горечь потери. Не вини себя, хотя не мне давать советы. Сам порой сомневаюсь, а не поехал ли я умом? Но сегодня я все для себя решил. Наша встреча не случайна, и я очень рад, что ты позволил завладеть твоим вниманием и так вежливо и тактично остался в одиночестве, отпустив своих друзей.

Рейм и Виктор Михайлович стояли возле кладбищенских ворот. Неспешные старушки, сложив руки, покидали кладбище. Многие прощались с охранниками, те вежливо прощались кивком головы. Сначала Рейм не придал этому особого значения, а затем понял, насколько комичным и нетактичным мог стать диалог: «До свидания», — скажет старушка, а охранник ей в лучшем случае в ответ скажет: «До свидания», — а если совсем вежливый попадется и пожелает: «До скорой встречи»? Что тогда? А если скажет «Заходите, если вдруг что…», или «С нетерпением ждем Вас снова». Конечно, приемы продавцов-консультантов с их вежливыми фразами в таком месте, как кладбище, сработают либо как насмешка, либо по незнанию поставят в неловкое, а посему очень неудобное положение.

— Вы подумайте, Рейм, мой телефон у Вас есть, как решите — дайте знать, — и доктор Сегаев протянул Рейму руку. Тот пожал ее, уже пошел на выход, как вдруг Виктор Михайлович окликнул парня.

— Как говорят у нас в НИИ: «Если вы подпишете контракт, и мы вас крионируем, и крионика не работает, то вы умрете. Если вы не подпишете контракт и не будете крионированы, то умрете в любом случае. Если выберете крионику, то это будет единственным шансом остаться в живых».

Рома, поняв тонкий юмор, отчего-то вспомнил про Пари Паскаля, улыбнулся и вышел через ворота.

В наушниках играла песня группы «ЛИКИ»:

Белый потолок, серые мысли

На берегу реки нового дня.

К черту святую воду, дайте виски,

Пусть он утопит меня…¹

Дома все было как раньше, разве что теперь с ними жила мама. С ее появлением в доме стало гораздо больше жизни, и казалось, стало совсем уютно.

— Рома, ты? — мама вышла из кухни. — Проходи в столовую, ужин уже готов.

Рейм хотел было отказаться, но, посмотрев на мать, не нашел в себе сил этого сделать и лишь кивнул ей. Да и потом, оттого что он посидит в кругу семьи, хуже ему все равно не будет: может быть, развеется, подумает о чем-то отвлеченном.

— О, Ромка, я думал, ты со своими готами тусишь, — сказал Женька, но Рейм ничего не ответил. Женька почесал голову и прошел на кухню помогать маме.

Когда все собрались за столом, завязался непринужденный разговор, но ни Женя, ни Рейм в нем не участвовали.

— Что-то не так? — спросил наконец Игорь Петрович, обращаясь к Жене. Оно и понятно, Рейму бы он такого вопроса не задал: все и так было понятно, что сейчас у него все не так.

— Да нет, все хорошо, — сказал Женя, непонимающе посмотрел на отца и снова уставился в свою тарелку.

— Игорь Петрович, — Рейм до сих пор не мог привыкнуть и называть его отцом. — Как вы относитесь к идее криоконсервации?

— Ух, ну и вопрос, — Игорь Петрович воспользовался салфеткой.

— А это что такое? — спросила мама.

— Думаешь, это уместно обсуждать за ужином? Может, мы обсудим этот вопрос после? — настойчиво спросил отец. Рейм пожал плечами и продолжил ужин, но есть не хотелось, и он просто делил мясо на маленькие кусочки и перемешивал салат.

— А мне интересно, давайте обсудим, — сказала Наталья Семеновна. — Я вот ничего о консервации не знаю.

— Это совсем другое, Наташ, — сказал Игорь Петрович с улыбкой. — Явно не разговор для застолья.

— Это заморозка человека, с целью его дальнейшей разморозки, лет так через сто пятьдесят.

— Ужас какой! — мать замотала головой.

— Жень, — отец смерил сына гневным взглядом.

— Ничего-ничего, все нормально, — Наталья Семеновна положила свою руку на руку мужа и, улыбнувшись, заглянула ему в глаза. — Хоть и разговор не для ужина, все равно очень интересно.

— Ну, раз все не против, что думаете по этому поводу?

— Я не верю. Утопия какая-то, — сказал Женя и отчего-то помрачнел. Он и до этого-то был без настроения, а теперь сидел мрачнее тучи.

— Не вижу смысла в этой крионике, во всех этих капсулах. Конечно, это фантастика, вряд ли здравомыслящий человек пойдет на это. Да даже если человек болен, и лекарство будет найдено лет так через сто, есть ли смысл жизни там, в другом веке? Без семьи, друзей. Ну, вылечат они болезнь, а с жизнью что делать? Кругом никого, никому ты не нужен, да и в квартире твоей давно уже кто-то живет или ее нет вовсе. Сто лет — срок большой, может, и страны уже не будет. По мне так нужно обзаводиться семьями и детьми. Это, на мой взгляд, и есть прививка общества от всех болезней и невзгод. Потомки — это и есть наше бессмертие, — заслушавшись речью отца, Женя уронил вилку.

— Что-то с тобой не так сегодня, — прищурился отец.

— Да нет, пап, все нормально.

— А ты что думаешь о детях? Когда нас с матерью внуками порадуешь?

— Пусть сначала девушку встретит достойную, в гости пусть приведет, познакомит нас с ней, — нравоучительно начала мать.

— Катя беременна, — между делом сказал Женя. Все замерли.

— А говоришь «ничего», — сказал Игорь Петрович и сам помрачнел.

— Вот и познакомились, — сказала мать и, воспользовавшись салфеткой, встала из-за стола и вышла на кухню, притворив за собой дверь.

Отец постучал пальцем по виску, с досадой смотря на Женю, сделал глоток вина и вышел следом.

— А что я не так сказал? — спросил Женя у Рейма, когда они остались наедине.

— Я вот вообще не разделяю этой идеи семьи, детей. Зачем? Кому? И отец туда же: «продолжение рода», «потомки», а сам только-только семью в полном составе снова обрел. Оно ему надо было? Думаю, было бы надо, давно бы вернулся — или не уходил из семьи вовсе.

— Ром, ну он тоже не святой…

— Оно и видно! — перебил брата Рейм. — Нет, чтобы жить в свое удовольствие, делать что-то полезное в этом мире, заниматься творчеством, стать незаменимой частицей механизма, остаться в истории.

— Ну, я смотрю, ты с высоты своих лет много в этом понимаешь, — посмеялся Женя.

— Я не о себе, я об обществе в целом: потомство им подавай, а кому оно нужно? Работать на автомойки за три копейки? Или что?

— Ну, это уже кто на что выучится, а так ты лишаешь себя… — Женя замолчал.

— Чего?

— Обеспеченной старости. Кто тебе воды подаст, когда совсем состаришься?

— То-то я смотрю на бабушку, много ей кто воды из нас всех подает. Мы тут — она там на пенсию свою живет, о какой обеспеченной старости идет речь? Это что получается, дети — вклад в нашу счастливую старость? Потом проценты в виде стаканов с водой будем получать?

— Дивиденды, — сказал Женя, улыбнувшись.

В этот момент с кухни вошли родители. Отец очень галантно проводил Наталью Семеновну до ее стула, отодвинул его и предложил сесть, затем вернулся к своему месту и продолжил ужин.

— Что мы пропустили? — спросила мать.

— Мы с Реймом только что выяснили, что он еще не готов заводить семью, — сказал Женя.

— Ты, я смотрю, давно готов. На каком месяце Екатерина? — спросила мать.

— На седьмом, — ответил Женя.

— Ну что с ним делать, Игорь? — на глазах матери снова появились слезы.

— А что? Как я и сказал, поможем молодой семье. Она же в твоем подчинении, Жень? — Женя аж глаза выпучил.

— Ну что ты удивляешься? Я понял, о какой Екатерине ты говоришь. Твоя секретарша? Ее заявление на декретный отпуск в том месяце оформляли.

— Какая пошлость! — вырвалось у Рейма.

— Рома! — удивилась мать, но в душе, видимо, была согласна с высказыванием сына, просто не могла сама это произнести. Она взялась за голову, затем откинула выбившиеся пряди назад.

— Ты ее хоть любишь? — спросила Наталья Семеновна.

— Мам, а ты спроси у него: он знает, что это такое? — снова высказался Рома.

— Лучше помолчи, — сказал Женя.

— Нет проблем, — сказал Рейм и встал со своего места. — Меня что-то тошнит, пойду прилягу.

Примечания

1

Песня московской группы «Лики» «В поисках лета»