Скоморошины

Сборник, 2007

Юмор и сатира занимали значительное место в жизни русских людей во все времена: скоморошины, театр Петрушки, медвежья потеха, раёк, народные сатирические спектакли, анекдоты, докучные сказки – все эти фольклорные произведения на протяжении веков развлекали и стар и млад. Выдающиеся исследователи народного творчества сохранили его образцы, благодаря чему мы имеем возможность познакомиться с ними. В книге собраны произведения сатирического фольклора, а также загадки, припевки и бывальщины про персонажей славянской мифологии – домовых, леших, кикимор, записанные в XIX веке такими известнейшими фольклористами, как А. Афанасьев, С. Максимов, А. Гильфердинг, и другими.

Народный театр

Народная драма: «Мнимый барин», «Маврух», «Параша» — из сборника Н. Онучкова «Северные народные драмы»; 1911, «Кедрил-обжора» — из «Записок из Мертвого дома» Ф. Достоевского; «Лодка» — из хрестоматии В. Сиповского, 1908.

Театр Петрушки: «Петрушка». Народная кукольная комедия — из книги А. Алферова, А. Грузинского «Допетровская литература и народная поэзия», 1911.

Вертепные представления: «Царь Ирод» — из статьи В. Добровольского в книге «Известия ОРЯС», 1908; «Барыня и доктор» — из книги Е. Романова «Белорусские тексты вертепного действа», 1898.

Раек: приводятся тексты из книги Д. Ровинского «Русские народные картинки», 1881, и статьи А. Гациского в книге «Нижегородка. Путеводитель и указатель по Нижнему Новгороду и Нижегородской ярмарке», 1875.

Медвежья потеха: приводятся тексты из книг Д. Ровинского, С. Максимова, а также лубочной картинки 1866 года, печатанной в литографии А. Аврамова.

Прибаутки ярмарочных зазывал: приводятся тексты, записанные в конце XIX века.

Народная драма

Мнимый барин

Действующие лица:

Барин, в военной форме, с погонами; белая соломенная шляпа, в усах, с тростью, при зонтике.

Барыня, переодетый мужчина из молодых парней: в платье, в чепце. Старается говорить тонким голосом.

Трактирщик, в рубашке навыпуск, в жилетке, на груди зелёный фартук, на голове картуз.

Лакей, во фраке или сюртуке, на голове фуражка, на руках перчатки.

Староста, старик в сермяге, на голове чёрная шляпа котлом, за плечами сумка, на ногах лапти.

Барин. Мария Ивановна, пойдёмте прогуляться. (Входят в трактир, обращаются к Трактирщику.) Трактирщик!

Трактирщик. Что угодно, барин голый?

Барин. Ах, как ты меня присрамил!

Трактирщик. Нет, барин добрый, я вас похвалил!

Барин. Есть ли у вас комнаты, нам с Марьей Ивановной расположиться, чаю-кофею напиться?

Трактирщик. Есть, даже шпалерами^[202] обиты-с.

Барин. И пообедать будет можно?

Трактирщик. Как же-с, барин, можно-с.

Барин. А что именно будет приготовлено?

Трактирщик. Жаркое-с.

Барин. Именно какое?

Трактирщик. Комар с мухой, таракан с блохой на двенадцать частей разрезаны-с, на двенадцать персон приготовлены-с.

Барин. Мария Ивановна! Какое жаркое чудесное-с! (К Трактирщику.) Сколько будет стоить-с?

Трактирщик. Полтора шесть^[203] гривен-с!

Барин. Болван, не лучше ли бы тебе сказать: два десять!^[204] <…>

Трактирщик. Нет, мы не болваны, а живем с людьми на обманы; не таких видали, без шинели домой отпускали; а если вас порядочно угостить, можно без мундира отпустить; у вас в одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи!

Барин. Ах, Мария Ивановна! Должно быть, он в наш карман лазил! Не хочу гулять, иду дальше. <…>

Является его Лакей.

Лакей. Что, барин голый?

Барин. Ах, как ты меня присрамил!

Лакей. Нет, барин добрый, я вас похвалил. <…>

Барин. Афонька малый, поил ли ты моего коня?

Лакей Как же, барин, поил!

Барин. Почему же у коня верхняя губа суха?

Лакей. Не могла достать.

Барин. А ты бы подрубил.

Лакей. Я и так по колени ноги отрубил!

Барин. Дурак, ты бы корытце подрубил!

Лакей. Я и так все четыре ноги отрубил! <…>

Староста входит, кланяется Барину и говорит.

Староста. Здорово, барин-батюшко, сивый жеребец, Михайло Петрович! Я был на Нижегородской ярмарке, видел свиней вашей породы, да вашу барскую шкуру продал, на вашу милость остался хомут очень прочен; ещё привёз вам подарочек: гуся да индюшечку.

Барин. Что ты, дурак, разве бывает свинина барской породы?

Староста. Вашего завода.

Барин. Ах да, моего завода! А разве баре носят хомуты?

Староста. Очень прочен, боярин-батюшко!

Барин. Ну, расскажи, староста, откуда ты?

Староста. Из вашей новой деревни.

Барин. Ну, как в деревне мужички поживают?

Староста. Порато дородно^[205] поживают: с ножки на ножку попрыгивают, у семи дворов один топор.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Каждый крестьянин до семи топоров имеет.

Барин. Ах, как хорошо! А что они топорами делают?

Староста. Занимаются вырубкой лесов.

Барин. Поди много вырубают?

Староста. Порато много, боярин-батюшко.

Барин. Как много?

Староста. А вот как соберутся всей-то деревней в лес, да возьмут верёвку, на вершину навяжут, клонят, клонят… всей деревней и гнут целый день.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. На каждый топор по семи дерев вырубают, боярин-батюшко!

Барин. Ах, как много! А что же они из лесу делают?

Староста. Дома строят.

Барин. Поди-ко большие?

Староста. Порато большие, боярин-батюшко!

Барин. А как большие?

Староста. А собачки бежат, в окошечко глядят.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Курицы на крышу вылетают, с неба звёзды хватают! Я утром вышел: петух идёт, полмесяца волочёт.

Барин. А какие дома громадные! Поди у них и окна большие?

Староста. Порато большие, боярин-батюшко!

Барин. А как большие?

Староста. А вот как: долотом намечено, а буравчиком проверчено, твоя маминька, кривая сука, впялит глаза и смотрит.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Весь свет в одно окно видно!

Барин. А какие окна большие! А у наших крестьян хлебопашество есть?

Староста. Есть, боярин-батюшко.

Барин. Поди-ко много?

Староста. Порато много, боярин-батюшко!

Барин. А как много?

Староста. В ту сторону сажень, да в другую сажень, так кругом-то четыре будет.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Каждый крестьянин по семи десятин имеет.

Барин. Ах, как много! Поди-ко наши крестьяне на многих лошадях и на пашню выезжают?

Староста. Порато на многих.

Барин. А как на многих?

Староста. Всей деревней на одной сохе и то на козе.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Каждый крестьянин на паре лошадей выезжает.

Барин. Ах, как много! А рано поди на пашню-то выезжают?

Староста. Порато рано, боярин-батюшко!

Барин. А как рано?

Староста. В полдень поедут, а в обед уж дома.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. С утра до вечера, с восхода до заката работают.

Барин. Ах, хорошо! У наших крестьян и посев большой бывает!

Староста. Порато большой.

Барин. А как большой?

Староста. В полосу зерно, в борозду другое, и посев весь.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. Каждый крестьянин по семь кулей высевает.

Барин. Ах, хорошо! А эдак у них и урожай хороший бывает?

Староста. Порато большой, боярин-батюшко!

Барин. А как велик?

Староста. Колос от колоса — не слышно человеческого голоса.

Барин. Что ты болтаешь?

Староста. Курице пройти нельзя!

Барин. Ах, как хорошо! А эдак и нажин большой бывает?

Староста. Порато большой, боярин-батюшко!

Барин. А как большой?

Староста. Сноп от снопа — столбовая верста, а копна от копны — день езды; тихо едешь — два проедешь.

Барин. Что ты болтаешь, ничего не поймёшь!

Староста. На каждой десятине по сто копён становится.

Барин. Ах, как хорошо! Эдак и копны у них большие?

Староста. Порато большие, боярин-батюшко!

Барин. А как большие?

Староста. Курица перешагнет.

Барин. Как, как?

Староста. Палкой не перекинешь!

Барин. Ах, как хорошо! А эдак и примолот у них большой бывает?

Староста. Порато большой.

Барин. А как большой?

Староста. Начнут молотить, так и зерно не летит.

Барин. Как, как?

Староста. С каждого овина по семи кулей вымолачивают. <…>

Барин. А был ли ты, староста, на моей новой мызе?

Староста. Как же, барин, был…

Барин. Всё там благополучно?

Староста. Всё благополучно, боярин-батюшко; да вот тётка Марфунька за лапоть писульку заткнула.

Барин. Подай-ко её сюда!

Староста. Сейчас, боярин-барин.

Барин. Только не изорви!

Староста. Не изорву, только изомну. (Тащитписьмоизлаптя.) <…> На-ко, барин, прочти.

Барин (берёт записку и говорит). Как у вас написано-то, по азам?

Староста. Не разобрать твоим чертовским глазам!

Барин (читает). Как же ты сказал: всё благополучно? Во-первых, мой перочинный ножик сломался!

Староста. Сломали, боярин-батюшко, сломали, прогневали бога, сломали!

Барин. Ну, расскажи, как его сломали?

Староста. Вот я расскажу, как его сломали! Как твой сивопегий жеребец помер, мы с него шкуру сдирали, кругом хвостика резанули, а ножик был стальной да и хрупнул.

Барин. Как, разве мой сиво-пегий жеребец поколел?

Староста. Помер, боярин-батюшко!

Барин. Поколел же?

Староста. Помер.

Барин. Ну, расскажи, отчего поколел?

Староста. Расскажу, отчего помер! Как твоя маменька, кривая сука, поколела, её на кладбище повезли, а он был сердечком-то ретив, себе ножку сломал, тут и помер.

Барин. Как, разве моя маменька померла?

Староста. Поколела…

Барин. Померла же?

Староста. Поколела!

Барин. Видите, Марья Ивановна, лошади помирают, а люди поколевают! Ну, расскажи, отчего моя маменька померла?

Староста. Расскажу, отчего поколела… Как твой-то трёхэтажный домик загорелся, твоя-то маменька сердечком была ретива и с крылечка соскочила, себе ногу сломила, тут и поколела.

Барин. Как, разве мой трёхэтажный дом сгорел?

Староста. Давным-давно! <…>

Барин. А ты на пожаре-то был?

Староста. Как же, боярин-батюшко, был. Три раза кругом обежал, таких три кирпича красных вытащил!

Барин. Неужели от пожара ничего не осталось?

Староста. Нет, осталось много…

Барин. А что такое?

Староста. А чем чай-то пьют!

Барин. Что такое, чай, что ли?

Староста. Нет, крупнее.

Барин. Так сахар, что ли?

Староста. Нет, чернее.

Барин. Так уголья, что ли?

Староста. Вот, вот — уголья. <…>

Барин. Где ты по сие время шлялся?

Староста. Я на вашей красной шлюпочке катался.

Барин. Видите ли: у барина петля на шее, а он на красной шлюпочке катался.

Староста. Если бы была у вас, барин, петля на шее, я взял бы, тримбабули-бом, да и задавил бы!

Кедрил-обжора

<…> Затем следовала вторая пьеса, драматическая — «Кедрил-обжора». Название меня очень заинтересовало; но как я ни расспрашивал об этой пьесе, ничего не мог узнать предварительно. Узнал только, что взята она не из книги, а «по списку»; что пьесу достали у какого-то отставного унтер-офицера в форштадте,^[206] который, верно, сам когда-нибудь участвовал в представлении ее на какой-нибудь солдатской сцене.

У нас, в отдалённых городах и губерниях, действительно есть такие театральные пьесы, которые, казалось бы, никому не известны, может быть, нигде никогда не напечатаны, но которые сами собою откуда-то явились и составляют необходимую принадлежность всякого народного театра в известной полосе России.

Кстати: я сказал «народного театра». Очень бы и очень хорошо было, если б кто из наших изыскателей занялся новыми и более тщательными, чем доселе, исследованиями о народном театре, который есть, существует и даже, может быть, не совсем ничтожный. Я верить не хочу, чтоб всё, что я потом видел у нас, в нашем острожном театре, было выдумано нашими же арестантами. Тут необходима преемственность предания, раз установленные приёмы и понятия, переходящие из рода в род и по старой памяти. Искать их надо у солдат, у фабричных, в фабричных городах, и даже по некоторым незнакомым бедным городкам у мещан. Сохранились тоже они по деревням и по губернским городам между дворовыми больших помещичьих домов. Я даже думаю, что многие старинные пьесы расплодились в списках по России не иначе как через помещицкую дворню. У прежних старинных помещиков и московских бар бывали собственные театры, составленные из крепостных артистов. И вот в этих-то театрах и получилось начало нашего народного драматического искусства, которого признаки несомненны.

Что же касается до «Кедрила-обжоры», то, как ни желалось мне, я ничего не мог узнать о нём предварительно, кроме того, что на сцене появляются злые духи и уносят Кедрила в ад. Но что такое значит Кедрил и, наконец, почему Кедрил, а не Кирилл? Русское ли это или иностранное происшествие? — этого я никак не мог добиться. <…>

Проиграли ещё раз увертюру «Сени, мои сени», и вновь поднялась занавесь. Это Кедрил. Кедрил что-то вроде Дон Жуана; по крайней мере, и барина и слугу черти под конец пьесы уносят в ад. Давался целый акт, но это, видно, отрывок; начало и конец затеряны. Толку и смыслу нет ни малейшего. Действие происходит в России, где-то на постоялом дворе. Трактирщик вводит в комнату барина в шинели и в круглой исковерканной шляпе. За ним идёт его слуга Кедрил с чемоданом и с завёрнутой в синюю бумагу курицей. Кедрил в полушубке и в лакейском картузе. Он-то и есть обжора. Играет его арестант Поцейкин, соперник Баклушина; барина играет тот же Иванов, что играл в первой пьесе благодетельную помещицу. Трактирщик, Нецветаев, предуведомляет, что в комнате водятся черти, и скрывается. Барин мрачный и озабоченный бормочет про себя, что он это давно знал, и велит Кедрилу разложить вещи и приготовить ужин. Кедрил трус и обжора. Услышав о чертях, он бледнеет и дрожит как лист. Он бы убежал, но трусит барина. Да сверх того ему и есть хочется. Он сластолюбив, глуп, хитёр по-своему, трус, надувает барина на каждом шагу и в то же время боится его. Это замечательный тип слуги, в котором как-то неясно и отдалённо сказываются черты Лепорелло, и действительно замечательно переданный. Поцейкин с решительным талантом и, на мой взгляд, актер еще лучше Баклушина. Я, разумеется, встретясь на другой день с Баклушиным, не высказал ему своего мнения вполне; я бы слишком огорчил его. Арестант, игравший барина, сыграл тоже недурно. Вздор он нёс ужаснейший, ни на что не похожий; но дикция была правильная, бойкая, жест соответственный. Покамест Кедрил возится с чемоданами, барин ходит в раздумьи по сцене и объявляет во всеуслышание, что в нынешний вечер конец его странствованиям. Кедрил любопытно прислушивается, гримасничает, говорит a parte^[207] и смешит с каждым словом зрителей. Ему не жаль барина; но он слышал о чертях; ему хочется узнать, что это такое, и вот он вступает в разговоры и в расспросы. Барин, наконец, объявляет ему, что когда-то в какой-то беде он обратился к помощи ада, и черти помогли ему, выручили; но что сегодня срок и, может быть, сегодня же они придут, по условию, за душой его. Кедрил начинает шибко трусить. Но барин не теряет духа и велит ему приготовить ужин. Услыша про ужин, Кедрил оживляется, вынимает курицу, вынимает вино, и нет-нет, а сам отщипнёт от курицы и отведает. Публика хохочет. Вот скрипнула дверь, ветер стучит ставнями, Кедрил дрожит и наскоро, почти бессознательно упрятывает в рот огромный кусок курицы, который и проглотить не может. Опять хохот. — Готово ли? — кричит барин, расхаживая по комнате. — Сейчас, сударь, я вам приготовлю, — говорит Кедрил, сам садится за стол и преспокойно начинает уплетать барское кушанье. Публике, видимо, любо проворство и хитрость слуги и то, что барин в дураках. Надо признаться, что и Поцейкин стоил действительно похвалы. Слова: «сейчас, сударь, я вам приготовлю», он выговорил превосходно. Сев за стол, он начинает есть с жадностью и вздрагивает с каждым шагом барина, чтоб тот не заметил его проделок; чуть тот повернётся на месте, он прячется под стол и тащит с собой курицу. Наконец он утоляет свой первый голод; пора подумать о барине. — Кедрил, скоро ли ты? — кричит барин — Готово-с! — бойко отвечает Кедрил, спохватившись, что барину почти ничего не остается. На тарелке действительно лежит куриная ножка. Барин, мрачный и озабоченный, ничего не замечая, садится за стол, а Кедрил с салфеткой становится за его стулом. Каждое слово, каждый жест, каждая гримаса Кедрила, когда он, оборачиваясь к публике, кивает на простофилю барина, встречаются с неудержимым хохотом зрителей. Но вот, только что барин принимается есть, появляются черти. Тут уж ничего понять нельзя, да и черти появляются как-то уж слишком не по-людски: в боковой кулисе отворяется дверь и является что-то в белом, а вместо головы у него фонарь со свечой; другой фантом^[208] тоже с фонарём на голове, в руках держит косу. Почему фонари, почему коса, почему черти в белом? Никто не может объяснить себе. Впрочем, об этом никто не задумывается. Так уж верно тому и быть должно. Барин довольно храбро оборачивается к чертям и кричит им, что он готов, чтоб они брали его. Но Кедрил трусит, как заяц; он лезет под стол, но, несмотря на свой испуг, не забывает захватить со стола бутылку. Черти на минуту скрываются; Кедрил вылезает из-за стола; но только что барин принимается опять за курицу, как три чёрта снова врываются в комнату, подхватывают барина сзади и несут его в преисподнюю. — Кедрил! Спасай меня! — кричит барин. Но Кедрилу не до того. Он в этот раз и бутылку, и тарелку, и даже хлеб стащил под стол. Но вот он теперь один, чертей нет, барина тоже. Кедрил вылезает, осматривается, и улыбка озаряет лицо его. Он плутовски прищуривается, садится на барское место и, кивая публике, говорит полушёпотом:

— Ну, я теперь один… без барина!..

Все хохочут тому, что он без барина; но вот он ещё прибавляет полушёпотом, конфиденциально обращаясь к публике и всё веселее и веселее подмигивая глазком:

— Барина-то черти взяли!..

Восторг зрителей беспредельный! Кроме того, что барина черти взяли, эго было так высказано, с таким плутовством, с такой насмешливо-торжествующей гримасой, что действительно невозможно не аплодировать. Но не долго продолжается счастье Кедрила. Только было он распорядился бутылкой, налил себе в стакан и хотел пить, как вдруг возвращаются черти, крадутся сзади на цыпочках и цап-царап его под бока. Кедрил кричит во всё горло; от трусости он не смеет оборотиться. Защищаться тоже не может: в руках бутылка и стакан, с которыми он не в силах расстаться. Разинув рот от ужаса, он с полминуты сидит выпуча глаза на публику, с таким уморительным выражением трусливого испуга, что решительно с него можно было бы писать картину. Наконец его несут, уносят; бутылка с ним, он болтает ногами и кричит, кричит. Крики его раздаются ещё за кулисами. Но занавес опускается и все хохочут, все в восторге… Оркестр начинает камаринскую.

Лодка

Действующие лица:

Атаман, грозного вида, в красной рубашке, черной поддевке, черной шляпе, с ружьем и саблей, с пистолетами за поясом; поддевка и шляпа богато украшены золотой бумагой

Есаул, одет почти так же, как и Атаман; украшения из серебряной бумаги

Разбойники, одеты в красные рубахи, на головах меховые шапки со значками из разноцветной бумаги, за поясом различное оружие.

Неизвестный (он же Безобразов), одет в солдатский мундир, с ружьем в руках и кинжалом за поясом.

Богатый помещик, пожилой, иногда седой, в туфлях, пиджаке или халате, на голове котелок, в руках трубка с длинным чубуком.

Действие происходит на широком раздолье матушки-Волги, на легкой лодке, последняя сцена на берегу, в доме Богатого помещика. Ни декораций, ни кулис, ни суфлера, ни вообще каких-либо сценических приспособлений не полагается.

Все участвующие в представлении входят в определенную заранее избу с пением какой-либо песни. Чаще всего исполняется следующая:

Ты позволь, позволь, хозяин,

В нову горенку войти!

Припев: Ой калина, ой малина!

Черная смородина!

Черная смородина!

В нову горенку войти,

Вдоль по горенке пройти,

Вдоль по горенке пройти,

Слово вымолвити!

У тебя в дому, хозяин,

Нет ли лишнего бревна?

Если лишнее бревно,

Давай вырубим его!

По окончании песни выступает вперед Есаул и, обращаясь к хозяину, говорит: «Не угодно ли вам, хозяин, представленье посмотреть?» Хозяин обычно отвечает: «Милости просим!», «Добро пожаловать!» или что-нибудь в этом роде.

Все участники представления выходят на середину избы и образуют круг, в середине которого становятся друг против друга Атаман и Есаул.

Сцена 1

Атаман

(Топает ногой и кричит грозно.)

Есаул!

Есаул (Точно так же топает ногою и кричит в ответ.)

Атаман!

Атаман

Подходи ко мне скорей,

Говори со мной смелей

Не подойдешь скоро,

Не выговоришь смело —

Велю тебе вкатить сто,^[209]

Пропадет твоя есаульская служба ни за что!

Есаул

Вот я перед тобой,

Как лист перед травой!

Что прикажешь, Атаман?

Атаман

Что-то скучно… Спойте мне любимую мою песню.

Есаул

Слушаю, Атаман!

Запевает песню, хор подхватывает.

Начало каждой строки запевает Есаул.

Ах, вы, горы мои, горы.

Горы Воробьевские!

Ничего-то вы, ах да горы,

Не спородили,

Спородили вы только, горы,

Бел-горюч камень!

Из-под камешка бежит

Быстра реченька… и т. д.

Атаман во время пения песни в глубокой задумчивости ходит взад и вперед со скрещенными на груди руками. По окончании песни останавливается, топает ногами и кричит.

Атаман

Есаул!

Подходи ко мне скорей,

Говори со мной смелей!

Не подойдешь скоро,

Не выговоришь смело —

Велю тебе вкатить сто,

Пропадет твоя есаульская служба ни за что!

Есаул

Что прикажешь, могучий Атаман?

Атаман

Будет нам здесь болтаться,^[210]

Поедем вниз по матушке по Волге разгуляться

Мигоментально^[211] построй мне легкую лодку!

Есаул

Готова, Атаман:

Гребцы по местам,

Весла по бортам!

Всё в полной исправности.

В это время все разбойники садятся на пол, образуя между собою пустое пространство (лодку), в котором расхаживают Атаман и Есаул.

Атаман

(Обращаясь к Есаулу.)

Молодец! Скоро сделал!

(Обращаясь к гребцам.)

Молись, ребята, Богу! Отчаливай!

Гребцы снимают шапки и крестятся, затем начинают раскачиваться взад и вперед, хлопая рукой об руку (изображается плеск воды от весел).

Атаман

Есаул! Спой любимую мою песню!

Есаул

(Вместе со всеми разбойниками поет.)

Вниз по матушке по Волге…

Атаман

(Перебивая песню.)

Есаул!

Подходи ко мне скорей,

Говори со мной смелей!

Не подойдешь скоро,

Не выговоришь смело —

Велю тебе вкатить сто,

Пропадет твоя есаульская служба ни за что!

Есаул

Что прикажешь, могучий Атаман?

Атаман

Возьми подозрительную^[212] трубку,

Поди на атаманскую рубку,

Смотри во все стороны:

Нет ли где пеньев, кореньев, мелких мест?

Чтобы нашей лодке на мель не сесть!

Есаул берет картонную трубку и осматривает кругом.

Атаман

(Кричит.)

Смотри верней, сказывай скорей!

Есаул

Смотрю, гляжу и вижу!

Атаман

Сказывай, что видишь?

Есаул

Вижу: на воде колода!

Атаман

(Как бы не расслышав.)

Какой там чёрт-воевода!

Будь их там сто или двести —

Всех их положим^[213] вместе!

Я их знаю и не боюсь,

А если разгорюсь,

Еще ближе к ним подберусь!

Есаул-молодец!

Возьми мою подозрительную трубку,

Поди на атаманскую рубку,

Посмотри на все четыре стороны

Нет ли где пеньев, кореньев, мелких мест?

Чтобы нашей лодке на мель не сесть!

Гляди верней, сказывай скорей!

Есаул снова начинает оглядывать окрестности. В это время издали слышно пение песни:

Среди лесов дремучих

Разбойничий идут…

Атаман

(Сердито топает и кричит.)

Кто это в моих заповедных лесах гуляет

И так громко песни распевает?

Взять и привести сюда немедленно!

Есаул

(Выскакивает из лодки, но сейчасже возвращается.)

Дерзкий пришелец в ваших заповедных лесах гуляет

И дерзкие песни распевает,

А взять его нельзя:

Грозится убить из ружья!

Атаман

Ты не есаул, а баба,

У тебя кишки слабы!

Сколько хочешь казаков возьми,

А дерзкого пришельца приведи!

Есаул берет несколько человек и вместе с ними выскакивает из лодки.

Сцена 2

Есаул с разбойниками возвращаются и приводят с собою связанного Незнакомца.

Атаман

(Грозно.)

Кто ты есть таков?

Незнакомец

Фельдфебель Иван Пятаков!

Атаман

Как ты смеешь в моих заповедных лесах гулять

И дерзкие песни распевать?

Незнакомец

Я знать никого не знаю,

Где хочу, там и гуляю

И дерзкие песни распеваю!

Атаман

Расскажи нам, чьего ты роду-племени?

Незнакомец

Роду-племени своего я не знаю,

А по воле недавно гуляю…

Нас было двое — брат и я.

Вскормила, вспоила чужая семья;

Житьё было не в сладость,

И взяла нас зависть;

Наскучила горькая доля,

Захотелось погулять по воле;

Взяли мы с братом острый нож

И пустились на промысел опасный:

Взойдет ли месяц среди небес,

Мы из подполья — в темный лес,

Притаимся и сидим

И на дорогу все глядим:

Кто ни идет по дороге —

Всех бьем.

Всё себе берем!

А не то в полночь глухую

Заложим тройку удалую,

К харчевне подъезжаем,

Всё даром пьем и поедаем…

Но недолго молодцы гуляли,

Нас скоро поймали,

И вместе с братом кузнецы сковали,

И стражи отвели в острог,

Я там жил, а брат не мог:

Он скоро захворал

И меня не узнавал,

А всё за какого-то старика признавал;

Брат скоро умер, я его зарыл,

А часового убил,

Сам побежал в дремучий лес,

Под покров небес;

По чащам и трущобам скитался

И к вам попался;

Если хочешь, буду служить вам,

Никому спуску не дам!

Атаман

(Обращаясь к Есаулу.)

Запиши его! Это будет у нас первый воин.

Есаул

Слушаю, могучий Атаман!

(Обращаясь к Незнакомцу.)

Как тебя зовут?

Незнакомец

Пиши — Безобразов!

Атаман снова приказывает Есаулу взять подзорную трубу и посмотреть нет ли какой-нибудь опасности.

Есаул

(Заявляет.)

На море чернедь^[214]

Атаман

(Как бы не расслышав.)

Что за черти

Это — в горах черви,

В воде — черти,

В лесу — сучки,

В городах — судейские крючки,

Хотят нас изловить

Да по острогам рассадить,

Только я их не боюсь,

А сам поближе к ним подберусь!

Смотри верней,

Сказывай скорей,

А не то велю тебе вкатить разиков сто —

Пропадет твоя есаульская служба ни за что!

Есаул

(Посмотрев снова в трубу.)

Смотрю, гляжу и вижу!

Атаман

А что ты видишь?

Есаул

Вижу на берегу большое село!

Атаман

Вот давно бы так, а то у нас давно брюхо подвело!

(Обращаясь к гребцам.)

Приворачивай, ребята!

Все разбойники

(Хором подхватывают и весело поют песню.)

Приворачивай, ребята,

Ко крутому бережочку и т. д. до конца.

Лодка пристает к берегу. Атаман приказывает Есаулу узнать, кто в этом селе живет.

Есаул

(Кричит, обращаясь к публике.)

Эй, полупочтенные, кто в этом селе живет?

Кто-нибудь отвечает из публики: «Богатый помещик!»

Атаман

(Посылает Есаула к Богатому помещику узнать.)

Рад ли он нам,

Дорогим гостям?

Сцена 3

Есаул

(Выходит из лодкии, подойдя к одному из участников представления, спрашивает.)

Дома ли хозяин? Кто здесь живет?

Помещик

Богатый помещик.

Есаул

Тебя-то нам и надо!

Рад ли ты нам,

Дорогим гостям!

Помещик

Рад!

Есаул

А как рад?

Помещик

Как чертям!

Есаул

Как-как? Повтори!

Помещик

(Дрожащимголосом.)

Как милым друзьям.

Есаул

Ну то-то же!

Есаул возвращается назад и докладывает обо всем Атаману. Атаман велит разбойникам идти в гости к Богатому помещику. Шайка подымается и несколько раз обходит вокруг избы с пением «залихватской» песни: «Эй усы! Вот усы! Атаманские усы!» Кончивши песню, шайка подходит к Богатому помещику. Атаманом и Помещиком повторяется почти буквально диалог с Есаулом.

Атаман

Деньги есть?

Помещик

Нет!

Атаман

Врёшь, есть?

Помещик

Тебе говорю — нет!

Атаман

(Обращаясь к шайке, кричит.)

Эй, молодцы, жги, пали Богатого помещика!

Происходит свалка, и представление кончается.

Маврух

Действующие лица:

Маврух, в белой рубахе и подштанниках, на голове белый же куколь, как у савана, лицо закрыто, на ногах бахилы. Маврух лежит на скамье, которую носят четыре офицера.

Офицеры, четыре, в черных пиджачках, на плечах соломенные эполеты, сбоку на поясах сабли, на головах шапки или шляпы с ленточками и фигурками.

Панья, парень, одетый в женское платье, на голове косынка.

Пан, в долгом армяке черного цвета, в черной шляпе.

Поп, в ризе из портяного полога, на голове шляпа, в руках деревянный крест из палок, книга «для привилегия» и кадило — горшочек на веревке, а в нем куриный помет.

Дьяк, в кафтане и шляпе, в руках книга.

Офицеры вносят Мавруха на скамье в избу и ставят по ее середине, головой вдоль избы.

Поп (начинает ходить кругом покойника, кадит и говорит протяжным голосом нараспев, подражая службе священника).

Чудак покойник,

Умер во вторник,

Пришли хоронить —

Он из окошка глядит.

Все (участвующие в комедии поют).

Маврух в поход уехал.

Миротон-тон-тон, Миротень.

Маврух в походе умер.

Миротон-тон-тон, Миротень.

Оттуда едет в черном платье пан.

Миротон-тон-тон-Миротень.

— Пан ты, пан, любезный,

Какую весть везешь?

— Сударыня, заплачешь,

Услыша весть мою:

Маврух в походе умер,

Он умер из земли.

Четыре офицера покойника несут

И поют, поют, поют:

Вечная ему память!

Поп. Государь мой батюшко, Сидор Карпович,

Много ли тебе веку?

Маврух. Семдесять.

Поп (поет на церковный лад)

Семдесять, бабушка, семдесять.

Семдесять, Пахомовна, семдесять.

(Спрашивает у Мавруха.)

Государь мой батюшко,

Много ли у тебя осталось деток?

Маврух. Семеро, бабушка, семеро,

Семеро, Пахомовна, семеро.

Поп. Чем ты их будешь кормить?

Маврух. По миру, бабушка, по миру,

По миру, Пахомовна, по миру.

Поп и все (повторяют эту же фразу пением и дальше).

По миру, бабушка, по миру,

По миру, Пахомовна, по миру.

Поп (читает протяжно, по-церковному).

На море на окияне,

На острове на Буяне,

Около столба точеного,

Веретена золоченого

Стоял бык точеной,^[215]

В ж… чеснок толченой.

Наши ребятки узнали,

К этому бычку похаживали,

Этот чеснок помакивали,

Кушанье похваливали:

— Ах, како кушанье,

Хвацко, бурлацко,

Само лободыцко!

Есть хорошо,

Да ходить с.… далеко:

За двадцать пять верст,

Ближе места не приберешь.

Дьяк (поет).

…Тереха, брюшина поп.

Поп (читает по книге, на церковный лад).

Муж поутру вставает,

Глаза помочил,

У жены есть попросил,

А жена мужу отвечает:

— Эка ненаедная скотина!

На работу не спешишь,

Только бьешься об еды.—

Муж жены отвечает:

— Хороша жена поутру вставает,

Благословясь, печку затопляет,

А худа жена вставает,

С бранью печку затопляет,

С бранью горшки наливает.

Хороша метла подпашет,

А худа метла по сторонам размашет.

Дьяк (поет).

…Тереха, брюшина поп.

Поп (читает).

Туча, молнии над нами

С дождями.

Матку подломило,

Руль оборвало,

Коршика нет.

Капитан сидит в каюте,

Лоцмана сидят на баре,

Плачут, рыдают,

Смерти ожидают:

— Ходили вместе,

Погибнем вдруг.

Параша

Действующие лица:

Степан, извозчик.

Василий, извозчик.

Семен Иванович, староста, с бляхой.

Параша, его дочь.

Иван Петрович, смотритель почтовой станции, в долгом халате.

Проезжающий купец, одет в сибирке.

Входят Степан и Василий, извозчики, и поют песню.

Экой Ванька, разудалая голова,

Сколь удалая головушка твоя,

Сколь далече уезжает от меня,

На кого же спокидаешь, друг, меня.

Входит Параша.

Параша. Здравствуйте!

Степан уходит, остается один Василий Петрович, подходит к Параше, обнимает ее и говорит.

Василий. Прасковья Семеновна! Любите ли вы меня? Если вы меня не любите, пойду распрощусь с белым светом. Верно, судьба моя такая! (Уходит.)

Параша. Василий, не ходи, Василий, воротись!

Василий Петрович. Прасковья Семеновна, любите ли вы меня? Если вы любите меня, подойдите и подайте мне правую руку.

Параша подходит и подает руку, а в это время выходит староста Семен, выпивши, и поет.

Староста.

Вдоль по улице метелица метет,

По метелице мой миленький идет.

Ах, вы тут!

Параша и Василий расскакиваются в стороны.

А, что староста! Я староста Семен Иванович. Семена Ивановича старосту знают все. Я хотя и лыком шит, но все-таки чиновный человек, по крайней мере, староста. Пойду, схожу к Ивану Петровичу, он меня попотчует. (Колотится у дома Ивана Петровича.) Иван Петрович дома?

Иван Петрович. Дома, дома, Семен Иванович, дома!

Староста. Иван Петрович! Я к тебе в гости. Ты меня попотчуешь?

Иван Петрович. Иди, иди, Семен Иванович, попотчую, попотчую.

Староста. Иван Петрович! Знаешь мою дочку Пареньку?

Иван Петрович. Знаю, знаю, Семен Иванович, хорошая девка.

Староста. Да, славная девка, Иван Петрович! Я за тебя ее замуж отдам,

Иван Петрович. Что вы, Семен Иванович, я слышал, что она за извозчика Василия выходит.

Староста. Что вы! Моя Паранька да за Василия? Да я его в солдаты отдам.

Уходит от смотрителя.

Выходит на сцену один Василий Петрович, ходит, пригорюнившись; входит Степан.

Степан. Что ж ты, Василий Петрович, пригорюнился? Точно мышь на крупу села.

Василий Петрович. Эх, Степан, как мне не горевать! Одна лошадь издержалася — куда я на одной буду извозчичать? Как я буду другую лошадь покупать?

Степан. Да ты бы сходил к дяде Семену Ивановичу денег попросил. К тому же я слышал, что ты на Параньке жениться хочешь?

Василий Петрович. Эх, Степан, не смейся, далеко она мне не ровня.

Степан. Ну, дак сходи к Ивану Петровичу. Он, наверное, вам на лошадь деньги даст.

Василий Петрович. А и правду, Степан, сходить к Ивану Петровичу. (Приходит и колотится у квартиры Ивана Петровича.) Иван Петрович дома?

Иван Петрович. Дома. А что вам нужно?

Василий Петрович. Иван Петрович, я к вашей милости. У меня вот лошадь издержалася, другую нужно купить. Не даете ли вы мне денег?

Иван Петрович. Хорошо, Василий! Только вы мне лошадь в залог приведите, да еще сапоги в залог снимите. Я и дам денег.

Василий Петрович заплакал и пошел прочь. Встречает Степана.

Степан. Ну что, Василий, смотритель дал денег?

Василий Петрович. Эх, Степан! Да он лошадь в залог требует, да и сапоги с ног велит снять.

Степан. Ах, он мерзкая харя! На, Василий, сто рублей, разживайся с богом!

В это время вбегает староста Семен.

Староста. Эй, ребята! Степан, Василий! Который поедет купца везти?

Степан. Василий! Поезжай, кстати там и лошадь возьмешь.

Василий уходит, и за стеной брякает колокольчик.

Приезжает обратно и встречает Степана.

Степан. Что, Василий, взял лошадь?

Василий Петрович. Нет, не взял, не подошла.

В это время староста кричит.

Староста. Эй, ребята, Степан, Василий! Которой купца-то вез?

Василий Петрович. Дядя Семен, я вез.

Староста. Купец деньги потерял, пять тысяч рублей. Ты не взял ли?

Василий Петрович. Нет, дядя, не взял.

Староста. Но все-таки нужно тебя обыскать.

Входит купец. Василия обыскивают — находят сто рублей.

Степан. Эти деньги у него мои: я ему на лошадь дал.

Купец. Нет, это не мои. У меня пять тысяч было, а тут только сто рублей.

Староста Василия арестует.

Степан. Василий в чем ездил-то, не остались ли деньги в экипаже.

Василий Петрович. Иди, Степан, посмотри там в телеге.

Степан уходит смотреть и возвращается с деньгами.

Степан. Дядя Семен, деньги-то здесь, нашлись.

Купец. Вот это мои деньги.

Староста. А, дак ты Василия напрасно оклепал?

Купец дает Василию пятьсот рублей.

Староста (кричит). Василий у меня молодец, Василий хороший, я за Василия дочку Параньку отдам.

Вмешивается Смотритель.

Смотритель. Что вы, Семен Иванович, хотели Параньку за меня отдать, а Василия в солдаты сдать.

Староста. Ах ты, мерзкая харя! Да вот тебе свиное ухо, а не Паранька.

Показывает угол полы.

Смотритель убегает, и все расходятся.

Театр петрушки

Петрушка. Народная кукольная комедия

Шарманка сипло наигрывает русскую песню; из-за ширм слышатся то резкие, гнусавые возгласы, то кряхтение, то подпевание Петрушки, и в одну из минут усталого ожидания, когда публика готова уже развлечься посторонним, он неожиданно показывается из-за ширм и кричит: «Здравствуйте, господа!» — и пускается в разговор с музыкантом, просит его сыграть плясовую и танцует, сначала один, потом с Супругой (которую по некоторым вариантам зовут «Маланьей Пелагевной», а по другим «Пигасьей Николавной») и наконец прогоняет ее.

Является Цыган и продает ему лошадь; Петрушка ее уморительно осматривает, тащит за хвост, за уши, садится и гарцует и поет:

Как по Питерской,

По Тверской-Ямской…

Лошадь начинает брыкаться, сбрасывает его, и Петрушка падает, громко стукая деревянным лицом о рамку ширмы, охает, кряхтит, стонет и зовет Доктора.

Приходит «доктор-лекарь, из-под Каменного моста аптекарь» и, рекомендуясь публике, говорит, что он «был в Италии, был и далее», и спрашивает у Петрушки:

— Что у тебя болит?

— Какой же ты доктор, — кричит ему Петрушка, — коли спрашиваешь, где болит? На что ты учился? Сам должен знать, где болит.

Начинается осмотр Петрушки: доктор ищет больного места, тыкает Петрушку пальцем и спрашивает: «Тут? тут?», а Петрушка все время кричит: «Повыше! Пониже! Крошечку повыше!» — и вдруг неожиданно вскакивает и колотит доктора. Доктор скрывается.

Затем является Клоун-Немец; Петрушка его убивает, и немец мертвый лежит на краю ширм. Музыкант говорит Петрушке: «Что вы наделали, Петр Иванович? Сейчас полиция придет». Петрушка сначала храбрится и, весело заглядывая в физиономию лежащего немца, говорит: «Немец-то притворился мертвым». Затем взваливает его себе на спину, тащит домой и кричит беспечно: «Картофелю, картофелю! Поросят, поросят!..»

Появляется Татарин, продает халаты, а Петрушка думает, что его берут в солдаты; татарин рекомендуется незатейливой остротой:

Я татарский поп.

Пришел ударить тебя в лоб!

И исчезает, преследуемый Петрушкой. Петрушка возвращается один. Он в тревоге: боится наказания, обращается к музыканту и говорит: «Что, меня никто не спрашивал?» Старается спрятаться, наконец садится, пригорюнившись, и поет жалобную песню:

Пропала моя головушка

С колпачком и с кисточкой…

Из-за ширмы показывается Квартальный, и Петрушку берут в солдаты; он протестует и говорит, что горбат — служить не может. Квартальный возражает: «Где ж у тебя горб? У тебя нет горба!» Петрушка кричит: «Потерял!»

Следует комическая сцена обучения Петрушки воинскому артикулу, и, делая дубиной ружейные приемы, он ударяет ею своего учителя; тот кричит на него, а Петрушка вытягивается во фронт и говорит: «Споткнулся, ваше сковородие!» И затем прогоняет квартального, а между тем приближается возмездие за его безобразное поведение.

Прибегает рычащая Собака.

Петрушка видит, что его дело уже плохо, пробует обратиться за помощью к музыканту, но получает отказ и старается умаслить собаку ласковыми названиями, гладит и приговаривает: «Шавочка, душечка! Орелочка!» — но собака неожиданно хватает его за нос и тащит, а Петрушка, не успев поблагодарить публику за внимание, только кричит, намекая на свой нос: «Моя табакерка! Моя скворешница!..» — и при общем хохоте скрывается за ширмами. Приумолкнувший шарманщик опять начинает вертеть шарманку и наигрывает русскую песню.

Петрушка. Д. А. Ровинский

Комедия эта играется в Москве, под Новинским <…>. Содержание ее очень несложно: сперва является Петрушка, врет всякую чепуху виршами, картавя и гнусавя в нос, — разговор ведется посредством машинки, приставляемой к нёбу, над языком, точно так, как это делается у французов и итальянцев. Является Цыган, предлагает Петрушке лошадь. Петрушка рассматривает ее, причем получает от лошади брычки то в нос, то в брюхо; брычками и пинками переполнена вся комедия, они составляют самую существенную и самую смехотворную часть для зрителей. Идет торг, — Цыган говорит без машинки, басом. После длинной переторжки Петрушка покупает лошадь; Цыган уходит. Петрушка садится на свою покупку; покупка бьет его передом и задом, сбрасывает Петрушку и убегает, оставляя его на сцене замертво. Следует жалобный вой Петрушки и причитанья на преждевременную кончину доброго молодца. Приходит Доктор:

— Где у тебя болит?

— Вот здесь!

— И здесь?

— И тут.

Оказывается, что у Петрушки все болит. Но когда Доктор доходит до нежного места, Петрушка вскакивает и цап его по уху; Доктор дает сдачи, начинается потасовка, является откуда-то палка, которою Петрушка окончательно и успокаивает Доктора.

— Какой же ты Доктор, — кричит ему Петрушка, — коли спрашиваешь, где болит? На что ты учился? Сам должен знать, где болит!

Еще несколько минут — является Квартальный, или, по-кукольному, «фатальный фицер». Так как на сцене лежит мертвое тело, то Петрушке производится строгий допрос (дискантом):

— Зачем убил Доктора?

Ответ (в нос):

— Затем, что свою науку худо знает — битого смотрит, во что бит, не видит, да его же еще и спрашивает.

Слово за слово, — видно, допрос Фатального Петрушке не нравится. Он схватывает прежнюю палку, и начинается драка, которая кончается уничтожением и изгнанием Фатального, к общему удовольствию зрителей; этот кукольный протест против полиции производит в публике обыкновенно настоящий фурор.

Пьеса, кажется бы, и кончилась; но что делать с Петрушкой? И вот на сцену вбегает деревянная Собачка-пудель, обклеенная по хвосту и по ногам клочками взбитой ваты, и начинает лаять со всей мочи (лай приделан внизу из лайки).

— Шавочка-душечка, — ласкает ее Петрушка, — пойдем ко мне жить, буду тебя кошачьим мясом кормить.

Но Шавочка ни с того ни с сего хвать Петрушку за нос; Петрушка в сторону, она его за руку, он в другую, она его опять за нос: наконец Петрушка обращается в постыдное бегство. Тем комедия и оканчивается. Если зрителей много и Петрушкину свату, то есть главному комедианту, дадут на водку, то вслед за тем представляется особая интермедия под названием Петрушкинойсвадьбы. Сюжета в ней нет никакого, зато много действия. Петрушке приводят невесту Варюшку; он осматривает ее на манер лошади. Варюшка сильно понравилась Петрушке, и ждать свадьбы ему невтерпеж, почему и начинает он ее упрашивать: «Пожертвуй собой, Варюшка!» Затем происходит заключительная сцена, при которой прекрасный пол присутствовать не может. Это уже настоящий и «самый последний конец» представления; затем Петрушка отправляется на наружную сцену балаганчика врать всякую чепуху и зазывать зрителей на новое представление.

В промежутках между действиями пьесы обыкновенно представляются танцы двух Арапок, иногда целая интермедия о Даме, которую ужалила змея (Ева?); тут же, наконец, показывается игра двух Паяцев мячами и палкой. Последняя выходит у опытных кукольников чрезвычайно ловко и забавно: у куклы корпуса нет, а только подделана простая юбочка, к которой сверху подшита пустая картонная голова, а с боков — руки, тоже пустые. Кукольник втыкает в голову куклы указательный палец, а в руки — первый и третий пальцы; обыкновенно напяливает он по кукле на каждую руку и действует таким образом двумя куклами разом. При кукольной комедии бывает всегда шарманка, заменившая старинную классическую волынку, гусли и гудок; шарманщик вместе с тем служит «понукалкой», то есть вступает с Петрушкой в разговоры, задает ему вопросы и понукает продолжать вранье свое без остановки.

Петрушка.^[216] Лубок

Действующие лица:

Петрушка Уксусов.

Цыган.

Доктор.

Немец.

Капрал.

Лошадь.

Мухтарка.

Музыкант.

Действие происходит по городам и селам всей России.

Действие первое

Петрушка. А вот и ребятишки! Здорово, парнишки! Бонжур, славные девчушки, быстроглазые вострушки! И вам бонжур, нарумяненные старушки, моложавые с плешью старички! Я ваш старый знакомый — мусью фон-гep Петрушка. Пришел вас позабавить, потешить да и с праздником поздравить. Вот какой я!

Появляется Цыган с лошадью.

Цыган. Здравствуй, мусью Петр Иванович! Как живешь-поживаешь, часто ли хвораешь?

Петрушка. А тебе какое дело? Уж не доктор ли ты?!

Цыган. Не бойся, я не доктор… Я цыган Мора из хора, пою басом, запиваю квасом, заедаю ананасом!

Петрушка. А ты языком не болтай, зубы не заговаривай. Говори, что надо, да мимо проваливай.

Цыган. Мой знакомый француз Фома, который совсем без ума, говорит, что тебе хорошая лошадь нужна, чтобы призы на скачках брать.

Петрушка. Это, брат, дело. Мне лошадь давно заводить приспело. Хочу и я поскакать да призы на скачках брать. Только хороша ли лошадь?

Цыган. Не конь, а диво: бежит — дрожит, спотыкается, а упадет — не поднимается. По ветру без хомута гони в три кнута. На гору бежит — плачет, а с горы так скачет, а как завязнет в грязи, так оттуда уж сам вези! Отменная лошадь!

Петрушка. Ого-го! Вот так лошадь! А какой масти?

Цыган. Лошадь не простая: пегая с пятнами, золотая, с гривою, лохматая, кривая, горбатая — аглицкой породы с фамильным аттестатом.

Петрушка. Ого-го! Такую-то мне и надо. А дорого ли стоит?

Цыган. По знакомству не дорого возьму: триста.

Петрушка. Что ты, фараоново племя, дорого просишь?! Как у тебя язык не сломался запросить три сотни?

Цыган. Сколько же дашь, чего не пожалеешь?

Петрушка. Бери два с полтиной да в придачу дубину с горбиной.

Цыган. Мало! Прибавь ребятишкам хоть на молочишко.

Петрушка. Хочешь сто рублей?

Цыган. Экой скупой! Прибавляй больше.

Петрушка. Хочешь полтораста с пятаком?

Цыган. Дешево. Ну, делать нечего, по рукам — давай деньги.

Петрушка. Давай сначала лошадь.

Цыган. Получишь и лошадь из полы в полу, только давай сначала задаток.

Петрушка (неожиданно). Изволь, брат Цыган, держи карман. Вот только я, приятель, сбегаю, мелочь разменяю. (Скрывается.)

Цыган. Эй, скоро ли задаток?

Голос Петрушки. Погоди капельку, кошелек затерял.

Петрушка (появляется с дубиной и начинает бить Цыгана). Вот тебе сто, вот тебе полтораста! (Цыган убегает.) Ого-го! От такого задатка не поздоровится! Музыкант! Давай-ка сюда лошадь. Тпру, тпру! Стой, не брыкайся! У-у, не лошадь, а огонь! Стой! Нужно сосчитать зубы, сколько ей лет. (Смотрит ей в рот.) Лошадь совсем молодая: ни одного зуба еще во рту нет! Прощайте, ребята, прощай, жисть молодецкая! Я уезжаю, музыкант.

Музыкант. Далеко ли?

Петрушка. Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской, с колокольчиком, на Вязьму, на Валдай, а ты никому не болтай: я тебе за это гостинец привезу. (Скачет и поет.)

Заложу я тройку борзу

Темно-карих лошадей!..

(Лошадь брыкается.) Тпру! тпру! Стой, погоди! Тише, Васенька, а то я упаду и голову сломаю. (Лошадь в это время сбрасывает Петрушку.) Ой, родимые, голубчики! Смерть моя пришла. Пропала моя головушка удалая!

Музыкант. Не тужи: еще не скоро!

Петрушка. Через двадцать лет, прямо в обед. Да зови лекаря скорей!

Музыкант. Сейчас приведу.

Действие второе

Петрушка. Входит Доктор.

Доктор. Не стонать, не кричать, а смирно лежать. Я знаменитый доктор, коновал и лекарь, из-под Каменного моста аптекарь. Я был в Париже, был и ближе, был в Италии, был и далее. Я талантом владею и лечить умею, одним словом, кто ко мне придет на ногах, того домой повезут на дровнях.

Петрушка. Батюшка, господин лекарь-аптекарь, пожалей, не погуби; на дровнях-то меня не вози, а в колясочке!

Доктор. Говори, где болит — тут или здесь, внутри или снаружи?

Петрушка. Пониже.

Доктор. Здесь?

Петрушка. Чуточку повыше. Поправей и полевей.

Доктор. Экий ты дуралей! То ниже, то выше, то правей, то левей! Сам не знаешь, где болит. Встань да покажи!

Петрушка. Батюшка-лекарь, встать-то моченьки нет. Все болит. Ой, ой, ой! (Встает, уходит, апотом появляетсяс дубиной, которой ибьет Доктора.) Вот тут больно! Вот здесь больно! Ха-ха-ха! Какой любопытный лекарь: все ему покажи!

Доктор скрывается.

Действие третье

Музыкант. Петрушка. Появляется Немец.

Немец (поет и танцует). Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!

Петрушка. Мое почтение вам, господин!

Немец (раскланивается и опять танцует). Тра-ля-ля!

Петрушка. Музыкант, что это за чучело, только кланяется да молчит?

Музыкант. Это заграничный человек. По-русски не говорит. Спроси-ка его по-французски.

Петрушка. Это как же по-французски?

Музыкант. Парлэ-ву-франсье, мусью-господин?

Петрушка. Эй! Послушайте, господин-мусью! Парлэ-ву-франсэ?

Немец молча раскланивается.

Музыкант. Молчит. Значит, надо по-немецки спросить: шпрехен-зи-дайч!

Петрушка. Это очень мудрено, пожалуй, натощак и не выговоришь: шпрехен-зи-дайч?

Немец. О, я! Их шпрехе!

Петрушка. И я, и я, и я!..

Немец. Я, я! Гут!

Петрушка. Да ты, Карл Иванович, понимаешь, что ты болтаешь? Тут нас двое — ты да я! Говори по-московски!

Немец. Мейн либер гep вас?!

Петрушка. Где ты тут нашел квас? Убирайся-ка подобру-поздорову. (Колотит Немца, тот убегает.) Музыкант! Куда Немец девался? Должно быть, квас побежал пить, я сбегаю тоже глотку промочить. (Хочет уйти.)

Музыкант. Погоди. Немец сию минуту вернется. За шампанским пошел: тебя хочет угостить!

Петрушка. Это ладно! Подожду да спою:

По улице мостовой

Шла девица за водой,

За ней парень молодой,

Кричит: девица, постой!..

Появляется Немец и ударяет Петрушку палкой по затылку и молча скрывается.

Петрушка. Эй, музыкант, что это у меня по затылку проехало?

Музыкант. Это комар полетел да, должно быть, крылом задел!

Петрушка. Ты угорел: какой тут комар, точно кто оглоблей погладил. Ну, постой! Я не люблю должатья. С тобой живо сквитаюсь. Ага! Вот и Немец воротился! Наше вам почтение! Музыкант, что же у Немца бутылки не видно?

Музыкант. Она у него в кармане.

Петрушка. А в руках-то у него что?

Музыкант. Это немецкий штопор.

Петрушка. Ха-ха-ха! Хорош штопор! Вот он какой. Ловко он меня отштопорил им, и сейчас затылок чешется.

Немец сзади ударяет Петрушку. Петрушка накидывается на него. Завязывается драка. Немец падает. Петрушка поворачивает его с боку на бок.

Петрушка. Музыкант! Немец-то словно мертвым притворился!

Музыкант. Какой ты шутник! Убил да говоришь — притворился.

Петрушка. Я купил? Что ты врешь! Хочешь, я тебе даром отдам! Не хочешь? (Переворачивает Немца.) Эй, мусью, вставай! Какой ты капризный: я тебя на реку снесу купаться, чтобы ты перестал драться. (Кладет Немцасебе на плечо.) Картофелю, капусты, кому не надо ли? Дешево отдам! (Скрывается.)

Действие четвертое

Петрушка, Капрал и Музыкант.

Капрал (один). Музыкант, куда Петрушка девался?

Музыкант. Налево, Капрал, а может, направо: не заметил.

Показывается из-за ширмы только голова Петрушки.

Петрушка. Музыкант, скажи, голубчик, кто меня сейчас спрашивал?

Музыкант. Капрал. Приходил за тобой брать в солдаты, да такой сердитый.

Петрушка. Ах, батюшки! Музыкант! Скажи ему, если он вернется, что я уехал в Париж, в Тмутаракань.

Появляется Капрал.

Капрал. Я тебе покажу Париж, что ты у меня сгоришь и не уедешь в Тмутаракань, а попадешь головой в лохань, что станет жарко. Ты все шумишь, буянишь, с людьми благородными грубиянишь; кричишь, орешь и покою никому не даешь. Вот я тебя возьму в солдаты без срока! Живо собирайся!

Петрушка. Господин капрал-генерал! Какой я солдат, калека с горбом и нос крючком.

Капрал. Врешь. Покажи, не хитри, где у тебя горб? У тебя никакого горба нет. Зачем нагибаешься? Встань прямо!

Петрушка. Я горб потерял.

Капрал. Как потерял? Где?

Петрушка. На Трубе.

Капрал. Ну нет, брат, не отделаешься этим. Сейчас принесу тебе ружье и стану учить солдатской науке. (Скрывается.)

Петрушка (плачет). Вот тебе и фунт меду с патокой!.. Музыкант-батюшка, не погуби мою головушку. Где же это видано, чтобы живых в солдаты брали? Вот так клюква с изюмом!.. Музыкант! Ступай за меня в солдаты! Я тебе заплачу за это!

Музыкант. А много ли дашь?

Петрушка. Хочешь — гривенник с алтыном да полушку с осьмушкой?

Музыкант. Только-то? Нет, не велик барин, сам отслужишь.

Петрушка. Не сердись! Какой ты несговорчивый! На вот колпачок да собери солдатику денег немножко, чтобы хватило на дорожку.

Капрал. Вот тебе ружье! Учись! (Подает Петрушке палку.) Смирно! Равняйся! К но-о-оги!

Петрушка. Недавно спать все полегли.

Капрал. Слушай команду! На плечо!

Петрушка. Что так горячо?

Капрал. Правое плечо вокруг!

Петрушка. Как хвачу тебя я вдруг! (Ударяет палкой Капрала.)

Капрал. Что ты делаешь, дурачина? Ты не получишь чина!

Петрушка. Чуть-чуть споткнулся, ваше сковородие.

Капрал. Слушай команду! Кругом марш! Левой — правой, раз — два, левой — правой, раз — два! Шагом марш!

Петрушка идет сзади Капрала и ударяет его палкой. Капрал убегает.

Действие пятое

Петрушка, Музыкант и Мухтарка.

Петрушка. Ха-ха-ха! (Поет и приплясывает.)

Что ты, что ты, что ты,

Я солдат четвертой роты!..

Ловко послужил! В Сибирь чуть не угодил. Капрала угомонил и концы в воду схоронил. Музыкант, а ты слышал, я в лотерею выиграл красную рубаху и хочу теперь жениться!

Музыкант. А где лотерея-то?

Петрушка. A y Тверских ворот, где налево поворот. Перейдя направо, в тупике, где стоит мужик в муке.

Музыкант. А есть там еще что?

Петрушка. Все вещи хорошие! Новые кафтаны с заплатами, шляпы помятые, лошадь без хвоста, два аршина холста, чайник без крышки с одной ручкой, да и та в починку отдана.

Выбегает Собака

Петрушка. Шавочка, кудлавочка, какая ты замарашка, уж не из Парижа ли ты к нам прибежала? Поближе? (Собака хватает Петрушку за рубаху.) Стой, стой, Мухтарка, разорвешь рубаху-то! Стой, Мухтарка, больно! (Собака кидается на него и хватает за нос.) Ай, батюшки, голубчики родимые, знакомые, заступитесь! Пропадает моя головушка: Мухтарка за нос схватила. Отцы родные, пропадет моя головушка совсем с колпачком и с кисточкой! Ой! ой, ой! Загрызла!

Собака грызет и теребит Петрушку, потом вскидывает его на себя и убегает с ним.

Конец

Петербургские шарманщики. Д. В. Григорович

В осенний вечер, около семи часов, партия шарманщиков поворотила с грязного канала в узкий переулок, обставленный высокими домами. Шарманщики заметно устали. Один из них, высокий мужчина флегматической наружности, лениво повертывал ручкою органа и едва передвигал ноги; другой, навьюченный ширмами, бубном и складными козлами, казалось, перестал уже и думать от усталости; только рыжий мальчик с ящиком кукол нимало не терял энергии.

Шарманщики, кажется, намереваются войти в ворота одного знакомого и прибыльного дома.

Так! Нет сомнения! Комедия будет! Они вошли на двор, вот уже заиграли какой-то вальс и раздался пронзительный крик Пучинелла. <…>

Представление не могло замедлиться, потому что на публику нельзя было жаловаться: она сбегалась со всех сторон. <…>

Комедия должна начаться сию минуту, публике некуда уже было поместиться.

<…> вдруг над шарманкою показался Пучинелла. Пучинелла принят с восторгом; характером он чудак, криклив, шумлив, забияка, одним словом, обладает всеми достоинствами, располагающими к нему его публику.

— Здравствуйте, господа! Сам пришел сюда, вас повеселить, да себе что-нибудь в карман положить! — так начинает Пучинелла.

Его приветствие заметно понравилось; солдат подошел поближе, мальчишка сделал гримасу, один из мастеровых почесал затылок и сказал: «Ишь ты!» — тогда как другой, его товарищ, схватившись за бока, заливался уже во все горло. Но вот хохот утихает; Пучинелла спрашивает музыканта; взоры всех обращаются на его флегматического товарища.

— А что тебе угодно, г. Пучинелла? — отвечает шарманщик.

Пучинелла просит его сыграть «По улице мостовой»; музыкант торгуется. «Да что с тебя, мусью? Двадцать пять рублей ассигнациями!» Пучинелла. Да я и отроду не видал двадцать пять рублей, а по-моему — полтора рубля шесть гривен. Музыкант. Ну хорошо, мусью Пучинелла, мы с тобой рассчитаемся. — Сказав это, он принимается вертеть ручку органа.

Звуки, «По улице мостовой» находят теплое сочувствие в сердцах зрителей: дюжий парень шевелит плечами, раздаются прищелкивание, притоптывание.

Но вот над ширмами является новое лицо: капитан-исправник; ему нужен человек в услужение; музыкант рекомендует мусью Пучинелла.

— Что вам угодно, ваше высокоблагородие? — спрашивает Пучинелла.

— Что ты, очень хороший человек, не желаешь ли идти ко мне в услужение?

Пучинелла торгуется; он неизвестно почему не доверяет ласкам капитана-исправника; публика живо входит в его интересы.

Капитан-исправник. Экой, братец, ты со мной торгуешься! Много ли, мало ли, ты станешь обижаться.

Пучинелла. Не то чтобы обижаться, а всеми силами стану стараться!

Капитан-исправник. У меня, братец, жалованье очень хорошее, кушанье отличное: пуд мякины да полчетверика гнилой рябины, а если хочешь сходишь к мамзель Катерине и отнесешь ей записку, то получишь двадцать пять рублей награждения.

Пучинелла. Очень хорошо, ваше благородие, я не только записку снесу, но и ее приведу сюда.

Публика смеется доверчивому Пучинелла, который побежал за мамзель Катериною. Вот является и она сама на сцену, танцует с капитаном-исправником и уходит. Толпа слушает, разиня рот, у некоторых уже потекли слюнки.

Новые затеи: Пучинелла хочет жениться; музыкант предлагает ему невесту; в зрителях совершенный восторг от девяностодевятилетней Матрены Ивановны, которая живет «в Семеновском полку, на уголку, в пятой роте, на Козьем Болоте». Хотя Пучинелла и отказывается от такой невесты, но все-таки по свойственному ему любопытству стучит у ширм и зовет нареченную. Вместо Матрены Ивановны выскакивает собака, хватает его за нос и теребит что есть мочи.

Публика приходит в неистовый восторг: «Тащи его, тащи… так, так, тащи его, тащи, тащи!..» — раздается со всех сторон. Пучинелла валится на край ширм и самым жалобным голосом призывает доктора, не забывая, однако, спросить, сколько будет стоить визит. Является Доктор, исцеляет Пучинелла и в благодарность получает от него оплеуху.

За такое нарушение порядка и общественного спокойствия исполненный справедливого негодования капитан-исправник отдает Пучинелла в солдаты.

— Ну-ка, становись, мусью, — говорит капрал, вооружая его палкою, — слушай! На кра-ул!

По исполнительной команде Пучинелла начинает душить своего наставника вправо и влево, к величайшему изумлению зрителей. Ясно, что такого рода буян, сумасброд, безбожник, не может более существовать на свете; меры нет его наказанию: человеческая власть не в состоянии унять его, и потому сам ад изрыгает черта, чтобы уничтожить преступника.

Комедия кончается. Петрушка, лицо неразгаданное, мифическое, неуместным появлением своим не спасает Пучинелла от роковой развязки, и только возбуждает в зрителях недоумение. Неунывающий Пучинелла садится верхом на черта (необыкновенно похожего на козла), но черт не слушается; всадник зовет Петрушку на помощь, но уже поздно: приговор изречен, и Пучинелла погибает образом, весьма достойным сожаления, то есть исчезает за ширмами.

Раздается финальная ария, представление кончилось.

Вертепные представления

Вертеп в Иркутске. H. А. Полевой

В Иркутске, где я родился и жил до 1811 года, не было тогда театра, не заводили и благородных домашних спектаклей. <…> Театр заменяли для нас вертепы. Знаете ли, что это такое?

<…> Вертеп — кукольная комедия, род духовной мистерии. Устраивается род подвижного шкафа, разделенного нa два этажа, куклы водятся невидимо руками представителей, грубый хор поет псальмы, нарочно для того сочиненные, иногда присовокупляется к ним скрыпка; иногда импровизируются разговоры.

Содержание вертепной комедии всегда бывало одинаково: представляли мистерию рождества; в верхнем этаже устраивали для того вертеп и ясли, в нижнем трон Ирода. Куклы одеты бывали царями, барынями, генералами, и вертепы важивали и нашивали семинаристы и приказные по улицам в святочные вечера, ибо только о святках позволялось такое увеселение. Боже мой! С каким, бывало, нетерпением ждем мы святок и вертепа! С наступлением вечера, когда решено «пустить вертеп», мы, бывало, сидим у окошка и кричим от восторга, чуть только в ставень застучат, и на вопрос наш: «Кто там?» — нам отвечают: «Пустите с вертепом!» Начинаются переговоры: «Сколько у вас кукол? Что возьмете?» Представители отвечают, что кукол пятьдесят, шестьдесят, одних чертей четыре, и что у них есть скрыпка, а после вертепа будет комедия. Мы трепещем, что переговоры кончатся несогласием, покажется дорого. Но нет! Все слажено… И вот несут вертеп, ставят полукругом стулья, на скамейках утверждается самый вертеп; раскрываются двери его — мишура, фольга, краски блестят, пестреют; является первая кукла — Пономарь, он зажигает маленькие восковые свечки, выбегает Трапeзник, с кузовом, и просит на свечку. Один из нас, c трепетом, подходит и кладет в кузов копейку. Пономарь требует дележа, сыплются шутки, начинается драка, и мы предвкушаем всю прелесть ожидающего нас наслаждения И вот — заскрипела скрыпка; раздались голоса — являются Ангелы и преклоняются перед яслями при пении:

Народился наш спаситель,

Всего мира искупитель.

Пойте, воспойте

Лики, во веки

Торжествуйте, ликуйте,

Воспевайте, играйте!

Отец будущего века

Пришел спасти человека!

Нет, ни Каталани, ни Зоннтаг, ни Реквием, ни Дон-Жуан не производили потом на меня таких впечатлений, какое производило вертепное пение! Думаю, что и теперь я наполовину еще припомню все вертепные псальмы. И каких потрясений тут мы не испытывали: плачем, бывало, когда Ирод велит казнить младенцев; задумываемся, когда смерть идет наконец к нему при пении: «Кто же может убежати в смертный час?» — и ужасаемся, когда открывается ад; черные, красные черти выбегают, пляшут над Иродом под песню «О, коль наше на сем свете житие плачевно!» — и хохочем, когда Вдова Ирода, после горьких слез над покойником, тотчас утешается с молодым генералом и пляшет при громком хоре: «По мосту, мосту, по калинову мосту!»

Комедия после вертепа составлялась обыкновенно из пантомимы самих вертепщиков: тут являлся род Скапена-слуги, род Оргона-барина, Немец да Подьячий; разговор состоял из грубых шуток, импровизировался, и обыкновенно Слуга, бывало, всех обманывает, бьет Немца и дурачит Подьячего…

Кукольное представление в Торопце. М. И. Семевский

I

<…> Из избы слышны звуки визгливой скрипки — то Клиш зачинает комедь да зазывает публику. Публика платит по копейке и занимает места. Изба разделена занавеской на две половины, на одной стоят скамейки для зрителей, за занавеской два скрипача и особый столик с прорезанными скважинами: из-за занавеса высовывается рука Клиша и на столе являются куклы. Комедь спущена. Смех, остроты и разные применения к живым лицам со стороны публики встречают каждую куклу. Куклы на проволоках скачут, дерутся, кланяются, дергают руками и ногами. Все это грубо, аляповато, но Клиш балясничает, поет, скрипка визжит и зрители в восхищении.

«Начинается комедь, чтоб народу не шуметь: русский народ будем сверху пороть!

Едет Царь и кричит: «Воины мои, воины, солдаты вооруженные, престаньте пред своим победителем!»

Являются Солдаты: «О, царь наш, царь! Почто воинов призываешь, каким делом повелеваешь?»

Царь. Сходите, убейте до четырнадцати тысяч младенцев.

Является Баба.

Солдат (говорит). Что за баба, что за пьяна, пришла пред царем, расплакалась. Взять ее и заколоть. О, прободи твою утробу!

Является Черт к Царю.

<Черт>. Возьмем твою душу и потащим в тот рай, где горшки обжигают, туда вас и все черти тягают.

Мужчина и Баба.

Баба (поет).

Ты поляк, ты поляк, а я католичка:

Купи вина, люби меня, а я невеличка!

Мужчина (поет).

Здравствуй, милая, хорошая моя!

Чернобровая похожа на меня.

Вот жги, говори,

Рукавички барановые,

А другие не помаранные!

Казак (поет).

Запели казаки,

Затанцевали казаки,

Аж кони, кони

В роскошном поле…

А наш казак

Жинки не мает.

Является Барыня.

Барыня.

Здравствуй, козаче! Играй, музыкант.

Ходит казак по бережку,

Берег обломился,

Казак утопился.

А не черт тебя нес,

Не подмазавши колес,

На дырявый мост…

Женщина (в русском платье и кокошнике поет).

Вы торопецкие девушки,

Новгородские лебедушки,

У вас жемчужные кокошнички,

По закладам много хаживали,

Много денег оне нашивали:

Когда рубль, когда два,

Когда всех полтора! <…>

Барин и Барыня.

Ах ты, моя барыня,

Ах ты, моя сударыня!

Ты ли новомодная,

Ты моя красавица!

Пила кофе, пила чай,

Пришел милый невзначай!

Две Барыни.

У барыни чепчик новый,

А затылок бритый, голый!

Барыня, ты моя сударыня!

Самовары часто греешь,

Дома гроша не имеешь!

Ты моя барыня…

Ах, барыня пышна,

На улицу вышла

Руки не помывши,

Чаю не напившись.

Ты моя барыня…

<…> Вылезает пузатый Мужчина-кукла, кукла играет на контрабасе. Публика приветствует пузатого криками «Иван Федорович Абакумов!»

(Торопецкий богатый купец).

Играл Губкин на гитаре,

Спиридон пошел плясать…

<…> И так далее, все куплеты и разговоры в этом же роде. Комедь заканчивается обращением к публике:

Не судите, господа!

На дробь, на порох,

На многие лета!

С праздником,

С народом пришедшим

Да с гостем сумасшедшим!

Пу-ф, п-у-ф!

С Клиша пот градом катит; в избе душно, свечка нагорела, дым ходит столбом от куренья махорки гостями; в сенях хлопает дверь, да пар морозного воздуха густыми клубами валит в горенку. Скорей на чистый воздух!

II

У Чижа <…> комедь бумажная, фигуры вырезаны из сахарной бумаги, на ниточках, их показывают тенями на простыне <…>.

В темной горенке, пред простыней, за которой горит свеча и стоят Чиж с товарищем, сидят дети, девушки, женщины… Комедь зачинается.

На холсте тени оленей и быков. Чиж говорит:

— Олени золоторогие и быки безрогие в саду разгуливают. Проста солонина, по три денежки за фунт.

<Появляется> слон:

— Слон персидский. На нем человек, сидя, молотком в голову бьет. Он много бед натворил, сухарей потопил <…>

Идет черт:

— Вот новый лекарь, старый аптекарь, он старых баб на молодых переделывает. У кого живот болит — приходите к нему лечить, он новые зубы вставляет, старые вон выбивает, чирьи вырезает, болячки вставляет.

Едет богатырь:

— Вот здесь, при полночном мраке быть назначено злой драке, спрячьтесь к месту и смотрите, примечайте, не дремлите. Кто задремлет — пятачок, а нет, так отдаст и весь чет-вертачок!

Плотник:

— Сходить было до села, здесь бывала работа завсегда.

Является хозяин.

— А кто ты такой?

— Я плотник и всем делам охотник.

— Ох, братец, да у меня работишки понакопилось.

— Это наше дело.

— Ты только один?

— А нас будет и двое, бери любое.

Показывается мельница, выходит из нее черт:

— Вот этот самый домовой в кудрявой роще своей, под кремнистым камнем стерегет богатый клад.

Черт (говорит хозяину). Вот тебе наряд от демонского воеводы, вот тебе мое злато и живи богато: пей, ешь, веселись, только на этот камень не садись.

Хозяин. Ох, какое я огорчение получил! Надо думать да гадать, куда бы мне свое имение девать. Если нанять приказчиков, построить кладовые, то очень будут расходы большие. Да что ж я вздумал наконец: есть у меня приказчик, скряга купец. Приказчик, зови работников!

Приказчик (кричит). Федька Апалонов, Тимох, Ярмоха, Максим и шапочка с ним, как выйдет на завалину, заиграет во скрипицу, мы все его слушаем; и Мартын, что покрал железные двери, подите сюда! Ставьте мельницу на камень.

Является черт:

— Ха-ха-ха! Что тут сделалось? Мельница без клада не строится, в ней много чертей водится. Сходить было за товарищем.

Является другой черт, они ломают мельницу.

— А! Кровь потекла, и пыль покапала…

Является сатана, говорит хозяину:

— Бес и рек: ты злой человек, отрезать тебе уши да нос, с тебя будет чудесный купорос, моему главному дохтору <…> для переварки старых старух на молодых молодух.

Ставится государственная контора, сидит за столом писарь:

Вот в государственной конторе

Сидит молодец в уборе,

И с затылку у него коса

До шелкова пояса.

Перед ним бумаг горой,

На столе чернил ведро,

Под столом лежит перо.

За ухом другое.

Вот идут к нему двое:

«Вот как этот-то детина

Выпросил у меня в долг три алтына,

И росту столько ж обещал,

Ну я ему и дал.

Как пришли мы на кружало,

То и денег у него не стало.

Что ж мне делать? За бока

Взял я разом должника.

Он мне денежки отдал

И с процентом разобрал.

Теперь дело наше с тобой право.

Рассуди, господин судья, нас здраво» —

«Брат, не лучше ль нам с тобой

Кончить дело мировой?

Входит Судья.

Ведь этот судья грозной!

Он как вскочит да как крикнет,

Ни один у нас не пикнет.

Отдал бы по чести.

Только б ноги унести».—

«Пойдем же, брат, поскорее»

Судья (кричит).

Нет, постойте, не уйдете,

Вы опять сюда придете!

«А что такое, господин судья?» —

«А вот что такое, мошенники:

Вы с этаким пустым делом

Не ходили б по судам,

А то я прикажу

И на тюрьму засажу.

Запиши их в журнал:

«В кабаке драться—

А по судам ходя, не разбираться».

Рассудил!

Является конница; за ней Офицер и кричит «Во фрунт! Дивизион вперед! Дирекция направо, скорым волшебным шагом в три приема марш!» (Проходят.) Идут ратники, флейтщики, музыканты. Барабанщики в барабаны бьют, сами в музыку поют. Семен Сильвестров наперед идет, знамя несет босый! А Васька-Барсук во скрипку играет. Офицер командует: «Ребята, сыграйте нам песню поскорей!» Сам полковник долой с коня слезает и сам песню зачинает:

Жизни тот один достоин,

Кто на смерть всегда готов.

Православный русский воин,

Не считая, бьет врагов.

Морской флот англичан отправляется в свою землю. Вот тут корабли иные, от похмелья как шальные, едва ноги волокут. Вот несчастный корабль погибает… погиб… пропал… прямо Клишихе в пряники попал.

Городской дом. Выходит Барин с трубкой и кричит:

— Ванюшка! Слуга новый!

— Чего изволите, барин голый?

— Как, разве я голый?

— Нет, барин добрый

— Поил ли ты коня?

— Поил, барин.

— Отчего ж у него губа суха?

— Оттого, что прорубь высока.

— Дурак, ты б ее подсек.

— Я до чего досек, — все четыре ноги прочь отсек, а за хвост взял и под лед подоткал.

— Дурак, она захлебнется!

— Не, барин, получше напьется.

— Много ль у меня на конюшне стоят?

— А две стоят, да и те едва дышат.

— Ты мне всех коней поизмучил. Пошел, позови приказчика, тот на грош поумней тебя. Приказчик!

— Чего изволите, баринушка?

— Поди сюды.

— Недосуг, баринушка, курята не доены, коровы на нашесте сидят.

— Вот мошенник! Кто ж курят доит, а коров на нашест сажает? Поди сюда!

— Чего изволите, барин?

— Я нынешний год на дачах проживал, в Питербурхе, домашних обстоятельств не знал, каков у нас нонче хлеб родился?

— Не знаю, баринушка, я старый хлев свалил, а новый постановил.

— Дурак, я тебе не то говорю.

— Это, баринушка, я не о том вам и сказываю.

— Я тебя что спросил?

— А вот, баринушка, что: слухай, я буду молчать.

— Ну, ну, говори.

— А вот, баринушка: хлеб отменно родился. Колос от колоса — не слыхать девичьего голоса, сноп от снопа — целая верста, а скирда от скирды — день езды.

— Хорошо. Куда ж ты этакий хлеб подевал?

— Слухай, баринушка: девкам сенным да внукам серым сто четвертей отдал, коровам да свиньям, да придворным твоим людям — сто четвертей, ребяткам малым да бабкам старым — сто четвертей.

— Фу, черт, где ты этаких баб понабрал?

— Помилуйте, баринушка, все ваши.

— Куда ж мы их девать будем?

— Не знаю, баринушка, если их продать — срам и в люди показать, а если их похоронить, то их и живых земля не примет.

— Дурак мужик! Ежели их продавать да хоронить, легче их переварить.

— Да это, баринушка, хорошо. Они будут молодые.

— Нет ли у тебя какого дохтура?

— Есть, баринушка. (Кричит.) Кори, кори, ходи сюды! Я тебе работушку найшел.

Входит врачель, господин спужался его.

— Фу, да ты черт!

— Нет, я не черт, я есть врачель Больфидар, а лечебный мой дар известен. Известен я по всему граду, куда вступлю во двор, где немочных собор, всем подам отраду: у кого порча иль чума, иль кто сойдет с ума — всем здравие даю <…> и смерть у меня трепещет.

— Когда ты так говоришь, должно быть, ты мне баб переваришь.

— Это дело мое, барин. Кричи приказчика, пусть зовет баб.

— Приказчик!

— Что ты, барин, грош даешь в ящик?

— Зови ко мне старух!

— Брат Филат, веди баб к баринушке.

Филат (говоритбабам). Смотрите, старушонки, отвечайте и кланяйтесь ему.

— Как его, бае, зовут?

— Иван Панкратьевич.

Бабы идут, сами плачут и барину кланяются:

— Иван Панкратьевич, батюшка, живы души на эфтой стуже!

— Да ничего, бабушки, здорово, здорово! У! Какие старые! Ну вот, бабушки, воля теперь вышла: я прежде вас переварю, потом на волю отпущу. Веди их, приказчик, на фабрику к врачелю!

Бабы воют:

— Милые мои детушки, и-о-х, и-о-х, и-о-х! Срам людской, позор позорской… и-о-х! (Нетак плачут, как воют.)

— Приказчик!

Приказчик (плакамши):

— Чего изволишь, баринушка?

— Скоро ль будут бабы готовы? <…>

Барин, не дождавшись, идет на фабрику, баб кладет врачель в котлы.

— Хо, хо, хо! Огни горят, котлы кипят, тут ихния души варят. Много ль возьмешься в сутки переварить?

— Одну дюжину, барин.

— А — из дюжины?

— Полторы бабы! Да вот, столько ль не варил, да мало секрету положил: выварил одну Бабу-Ягу. Принимай, барин!

Барин спужался:

— Это черт!

— Нет, барин, баба твоя!

— Когда баба моя, сыграйте нам что-нибудь.

Ванька-Барсук играет. Чиж поет:

Как у наших у ворот

Стоял Мартын — кривой рот…

Барин с Бабой-Ягой пляшут, Яга тащит его в преисподнюю.

За этой сценой следует ряд других: цыгане поют песни и пляшут; проходят похороны «Фельдмаршала Гибенского-Заболканского Ивана Федоровича Ериеванского, капитана Гребенкина». Гребенкин вместе с женою своей патриархально лет тридцать комадовали торопецкою инвалидною командою; оба несколько лет уже покойны, но комедчики, «спуская» их похороны, подшучивают над обоими. Далее идут попы, служат молебен «закатистый» и поют пьяную песню. В новой сценке выходит Ванька-Барсук (живой — за простыней, играет на скрипице, а это бумажный Ванька) пляшет и поет. Далее: Нищий с сумой и счастие. Нищий жалуется на бедность, а когда счастье насыпает ему деньги в кошель, он пожадничал и с пустой сумой остался; потом идут шутки над Немцем-барином и его лакеем. Наконец, Чиж говорит:

— Вот вам и Чернец, а всей комедии конец!

Царь Ирод

Ирод восседает на троне, к нему являются Три волхва. Он повелевает им на обратном пути из Вифлеема явиться к нему с подробностями о рождении Спасителя. Ирод напрасно ждет волхвов и в раздраженном состоянии духа обращается к своему Воину:

Воин мой, воин,

Воин вооруженный,

Стань передо мною,

Как лист перед травою,

И слушай мои приказания.

Воин (входит).

О, грозный царь Ирод,

Почто своего верного воина призывавши

И какие грозные приказы повелеваеши?

Ирод. Поди в Вифлеем и избей всех младенцев от двух лет и ниже. Воин (уходит и возвращается обратно).

О, грозный царь Ирод!

По твоему приказу

Я сходил в Вифлеем

И избил всех младенцев

От двух лет и ниже;

Только одна старая баба Рахиля

Не дает своего дитенка бить.

Ирод. Приведи ее сейчас сюда.

Воин уходит в одно из боковых отделений вертепа и тотчас приводит Рахиль в черном с головы до ног одеянии с ребенком на руках, жалобно пищащим.

Ирод. Как ты, старая баба Рахиля, смеешь не давать своего дитенка бить моему верному воину, когда я это приказал?

Рахиль (воет). Да он же у меня один, да такой маленький, да от него никому нет зла.

Ирод. А, дак ты мне еще смеешь грубить! (Воину.) Коли ее ребенка!

Воин закалывает отчаянно кричащего ребенка. Рахиль заливается слезами.

Хор (закулисами).

He плачь, не плачь, Рахиля,

Твое дитя цело.

Оно не вмирало,

А отцветало.

Ирод (обращаясь к Воину). Гони отсюда старую бабу!

Воин прогоняет ее в одну сторону, а с противоположного хода является Отшельник.

Отшельник.

О Ироде, Ироде,

Полно тебе грешити,

Пора смерти просити.

Ирод (зовет Воина).

Воин мой, воин,

Воин вооруженный,

Стань передо мною,

Как лист перед травою,

Слушай мои приказания!

Воин (с мечом входит и останавливается перед Иродом).

О грозный царь Ирод,

Почто своего верного воина призываеши

И какие грозные приказы повелеваеши?

Ирод. Прогони отсюда сего старого бродягу!

Воин прогоняет Отшельника в одну сторону, а с другой стороны является Смерть с косою и начинает речитатив.

<Смерть>.

О Ироде, Ироде,

Полно тебе грешити,

Пора смерти просити!

Ирод в ужасе встает на своем троне быстро и порывисто.

Смерть.

Вот я к тебе пришла —

Настал твой смертный час:

Склони твою голову на мою косу.

Ирод (просит отсрочки). Дай отсрочки один год!

Смерть. Ни на один месяц!

Ирод. Дай на один день.

Смерть. Ни на один час!

Ирод. На одну минуту.

Смерть. Ни на одну секунду!

Ирод покорно склоняет голову на косу, а Смерть, отрубив голову, плавно удаляется одним ходом, а другим вбегают Черти с визгом и хохотом, окружают тело Ирода и под предводительством огромного Черта тащат тело в ад.

Хор (изображает кипение адской смолы). Жж… Зз… Сс…

Трон опустел.

Аришенька (входит и обращается к публике).

Ах, шла с горы — утомилась,

Шла под гору — спотыкнулась.

Дайте на царском месте посидеть.

(Садится.)

Старик (с мешком за плечами).

Ах, Аришенька, дружочек,

Я принес те денежек мешочек,

Только дай на твоих коленях посидеть,

А ты у меня из мешка денежки выбирай.

Аришенька. Садись, Старичок, садись, дорогой!

Старик садится ей на колени. Аришенька выбирает у него деньги из мешка за плечами.

Франт (является и обращается к публике).

Ах, почтеннейшие господа,

Как это не стыдно,

Как это не обидно,

Что старый хрыч с бородой

Сидит на коленях у молодой?!

Старик.

Ах, ты, Франт,

У тебя сапоги в рант,

Жилетка пике,

А нос в табаке;

Сапог скрипит,

А в кармане трясца кипит!

А я хоть старик седой,

Да денег у меня мешок большой.

Ступай отсюда прочь.

Старик и Аришенька (кричат вместе). Ступай отсюда прочь!

Франт сконфуженный уходит.

Аришенька (за кулисами говорит).

Милые музыкантики,

Сыграйте нам танцыки!

Музыканты играют «По улице мостовой». Аришенька пляшет русскую. Старик по ее приказанию тоже пляшет до изнеможения, чуть не падает — так что Аришенька переутомленного Старика наконец уводит долой со сцены. Старик прихрамывает и закашливается к великой потехе и смеху публики.

На сцену является Мужик.

<Мужик>. Куда же это я забрел? Вот тебе на! А где же Максимка? (Зовет.) Сын Максим, а сын Максим!

Максимка (за сценой). Ау, татка!

Мужик. Да где ж ты?

Максимка. Да в лесу!

Мужик. Зачем ты туда попал?

Максимка. Да грибы собираю!

Мужик. Да что ты, сдурел али пьян — какие ноне об растве грибы?

Максимка. Да еще какие — подосиновики! Ходи ко мне собирать, а то всех одному не набрать!

Мужик. В такой-то мороз мне к тебе идтить? Нет уж, ты выходи ко мне скорей. Пора домой, а то замерзнем!

Максимка. Не, мне в лесу тепло! Да я никак и заблудился? Так и есть — заблудился.

Мужик. Так читай за мной молитву «Да воскреснет бог».

Максимка. Да растреснит твой лоб, тятька! Так стемнело, что ни зги не вижу.

Мужик. Ну, так читай за мной другое!..

Барыня и доктор

Доктор

Здравствуйте вам, господа!

Знаете ли вы меня?

Я лекарь, главный аптекарь,

Умею лечить,

Кровь мечить,

Корпию вставлять,

Живых людей на тот свет отправлять:

Ко мне ведут на ногах,

А от меня везут на санях.

Не болят ли у вас, господа, у кого ли зубы?

Идет Барыня.

Барыня

Ах, доктор! Я слыхала,

Что вы лекарь.

Я дюже больна и похудела,

На мне сорочка поужела:

Было две складки,

А то стало в натяжку гладко.

Доктор

Сударыня! Вам нужно шалфею,

И дать раз пять по шее.

Тогда будете здоровы!

Барыня

Ах, господин, еще болит голова!

Доктор

Сударыня! Обрить вам ее догола,

Парным молоком привязать

И поленом по голове ударять!

Ваш голов будет здоров.

Барыня

Господин, еще болят зубы!

Доктор

Сударыня! Обрезать вам нос и губы,

Не перепустить крови ни лишку,

Дать вам в рот еловую шишку.

Ваш зуб будет очень здоров.

Барыня

Ах, господа, даже от слов его полегчело!

Пойду, найму музыку!

Танцуют польку и уходят.

Раек^[217]

* * *

А вот, извольте видеть, господа,

Андерманир штук — хороший вид.

Город Кострома горит;

Вон у забора мужик стоит — с <…> т;

Квартальный его за ворот хватает,

Говорит, что поджигает,

А тот кричит, что заливает.

А вот андерманир штук — другой вид,

Петр Первый стоит;

Государь был славный

Да притом же и православный;

На болоте выстроил столицу,

………………………………

Государь был славный,

Да притом же и православный.

A вот андреманир штук — другой вид.

Город Палерма стоит;

Барская фамилия по улицам чинно гуляет

И нищих тальянских русскими деньгами щедро наделяет.

А вот, извольте посмотреть, андерманир штук — другой вид,

Успенский собор в Москве стоит;

Своих нищих в шею бьют,

Ничего не дают.

Нижегородские ярмарочные райки

Площадь перед самокатами вся залита народом, со всех сторон из балаганов слышится самая разнообразная музыка, раздаются громкие зазывания в «комедии», крики разносчиков, громкий говор толпы, остроты забубенной головушки-мастерового, и в том числе однообразно звучит рассказ служивого, от которого у публики животики подводит, а служивый-то сам и усом не поведет и глазом не мигнет.

— Вот я вам буду спервоначально рассказывать и показывать, — говорит он монотонным, всего на двух или трех нотах, голосом, — иностранных местов, разных городов, городов прекрасных; города мои прекрасные, не пропадут денежки напрасно, города мои смотрите, а карманы берегите.

— Это, извольте смотреть, Москва — золотые маковки, Ивана Великого колокольня, Сухарева башня, усиленский собор, шестьсот вышины, а девятьсот ширины, а немножко поменьше; ежели не верите, то пошлите поверенного, — пускай поверит, да померит.

— А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, как на хотинском поле из Петросьского дворца сам анпиратор Лександра Николаич выезжает в Москву на коронацию: артиллерия, кавалерия по правую сторону, а пехота по левую.

— А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, как от фрянцюсьского Наполеона бежат триста кораблев, полтораста галетов, с дымом, с пылью, с свиными рогами, с заморским салом, дорогим товаром, а этот товар московского купца Левки, торгует ловко.

— А это вот, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, город Париж, поглядишь — угоришь, а кто не был в Париже, так купите лыжи: завтра будете в Париже. — А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, Лександровский сад; там девушки гуляют в шубках, в юбках и в тряпках, зеленых подкладках; пукли фальшивы, а головы плешивы.

— А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, Царьград; из Царьграда выезжает сам салтан турецький со своими турками, с мурзами и татарами-булгаметами и с своими пашами; и сбирается в Расею воевать, и трубку табаку курит, и себе нос коптит, потому что у нас, в Расее, зимой бывают большие холода, а носу от того большая вреда, а копченый нос никогда не портится и на морозе не лопается.

— А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, как князь Меньшиков Севастополь брал: турки палят — все мимо да мимо, а наши палят — все в рыло, да в рыло; а наших бог помиловал: без головушек стоят, да трубочки курят, да табачок нюхают, да кверху брюхом лежат.

— А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, как в городе в Адесте, на прекрасном месте, верст за двести, прапорщик Щеголев англичан угощает, калеными арбузами в зубы запущает.

— А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, московский пожар; как пожарная команда скачет, по карманам пироги прячет, а Яша-кривой сидит на бочке за трубой да плачет, что мало выпил, да кричит: «Князя Голицына дом горит».

— А это, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, нижегородская Макарьевская ярманка; как московские купцы в Нижегородской ярманке торгуют; московский купец Лёвка, торгует ловко, приезжал в Макарьевскую ярманку — лошадь-от одна пегая, со двора не бегает, а другая — чала, головой качает; а приехал с форсу, с дымом, с пылью, с копотью, а домой-то приедет — неча лопати; барыша-то привез только три гроша; хотел было жене купить дом с крышкой, а привез глаз с шишкой…

Медвежья потеха

Приход вожака с медведем. Д. А. Ровинский

Приход вожака с медведем еще очень недавно составлял эпоху в деревенской заглушной жизни: все бежало к нему навстречу, — и старый и малый; даже бабушка Анофревна, которая за немоготою уже пятый год с печки не спускалась, и та бежит.

— Куда ты это, старая хрычовка? — кричит ей вслед барин.

— Ах, батюшки, — прихлебывает Анофревна, — так уж медведя-то я и не увижу? — и семенит далее.

Представление производится обыкновенно на небольшой лужайке; вожак — коренастый пошехонец; у него к поясу привязан барабан; помощник — коза, мальчик лет десяти—двенадцати, и, наконец, главный сюжет — ярославский медведь Михайло Иваныч, с подпиленными зубами и кольцом, продетым сквозь ноздри; к кольцу приделана цепь, за которую вожак и водит Михайлу Иваныча; если же Михайло Иваныч очень «дурашлив», то ему, для опаски, выкалывают и гляделки.

— Ну-тка, Мишенька, — начинает вожак, — поклонись честным господам да покажи-ка свою науку, чему в школе тебя пономарь учил, каким разумом наградил. И как красные девицы, молодицы, белятся, румянятся, в зеркальце смотрятся, прихорашиваются. — Миша садится на землю, трет себе одной лапой морду, а другой вертит перед рылом кукиш, — это значит, девица в зеркало смотрится.

— А как бабушка Ерофеевна блины на масленой печь собралась, блинов не напекла, только сослепу руки сожгла, да от дров угорела. Ах, блинцы, блины! — Мишка лижет себе лапу, мотает головой и охает.

— А ну-ка, Михайло Иваныч, представьте, как поп Мартын к заутрени не спеша идет, на костыль упирается, тихо вперед подвигается, — и как поп Мартын от заутрени домой гонит, что и попадья его не догонит. — А как бабы на барскую работу не спеша бредут? — Мишенька едва передвигает лапу за лапой. — И как бабы с барской работы домой бегут? — Мишенька принимается шагать в сторону. — И как старый Терентьич из избы в сени пробирается, к молодой снохе подбирается. — Михайло Иваныч семенит и путается ногами. — И как барыня с баб в корзинку тальки да яйца собирает, складывает, а барин все на девичью работу посматривает, не чисто-де лен прядут, ухмыляется, знать, до Паранькиного льна добирается. — Михайло Иваныч ходит кругом вожака и треплет его за гашник!

— А нуте, Мишенька, представьте, как толстая купчиха от Николы на Пупышах, напившись, нажравшись, как налитой к <…> сидит, мало говорит; через слово рыгнет, через два п<…>нет. — Мишенька садится на землю и стонет.

Затем вожак пристраивает барабан, а мальчик его устраивает из себя козу, то есть надевает на голову мешок, сквозь который, вверху, проткнута палка с козлиной головой и рожками. К голове этой приделан деревянный язык, от хлопанья которого происходит страшный шум. Вожак начинает выбивать дробь, дергает медведя за кольцо, а коза выплясывает около Михайла Ивановича трепака, клюет его деревянным языком и дразнит; Михайло Иваныч бесится, рычит, вытягивается во весь рост и кружится на задних лапах около вожака — это значит: он танцует. После такой неуклюжей пляски вожак дает ему в руки шляпу, и Михайло Иваныч обходит с нею честную публику, которая бросает туда свои гроши и копейки. Кроме того, и Мише и вожаку подносится по рюмке водки, до которой Миша большой охотник; если же хозяева тороватые, то к представлению прибавляется еще действие: вожак ослабляет Мишину цепь, со словами «А ну-ка, Миша, давай поборемся», — схватывает его под силки, и происходит борьба, которая оканчивается не всегда благополучно, так что вожаку иногда приходится и самому представлять, «как малые дети горох воруют», — и хорошо еще, если он отделается при этом одними помятыми боками, без переломов.

Сергач. С. В. Максимов

Промысел или способ прокормления себя посредством потехи досужих и любопытных зрителей шутками и пляскою ученых медведей не так давно был довольно распространен. <…>

— Ну-ко, Михайло Потапыч, поворачивайся! Привстань, приподнимись, на цыпочках пройдись: поразломай-ко свои старые кости. Видишь, народ собрался подивиться да твоим заморским потяпкам поучиться.

Слова эти выкрикивал нараспев <…> низенький мужичок в круглой изломанной шляпе с перехватом посередине, перевязанным ленточкой. Кругом поясницы его обходил широкий ремень с привязанною к нему толстою железною цепью, в правой руке у него была огромная палка-орясина, а левой держался он за середину длинной цепи.

В одну минуту на заманчивый выкрик сбежалась толпа со всех концов большого села Бушнева, справлявшего в этот день свой годовой праздник летней Казанской. Плотно обступила глашатая густая и разнообразная стена зрителей. <…>

Между тем на площадке раздавалось звяканье цепи и мохнатый медведь с необычайным ревом поднялся на дыбы и покачнулся в сторону. Затем, по приказу хозяина, немилосердно дергавшего за цепь, медведь кланялся на все четыре стороны, опускаясь на передние лапы и уткнув разбитую морду в пыльную землю:

— С праздником, добрые люди, поздравляем! — приговаривал хозяин при всяком новом поклоне зверя, а наконец, и сам снял свою измятую шляпу и кланялся низко.

Приподнявшись с земли в последний раз, медведь пятится назад и переступает с ноги на ногу. Толпа немного осаживает, и поводатарь начинает припевать козлиным голосом и семенить своими измочаленными лаптишками, подергивая плечами и уморительно повертывая бородкой.

Поется песенка, возбудившая задор во всех зрителях, начинавших снова подаваться вперед:

Ну-ко, Миша, попляши,

У тя ножки хороши!

Тили, тили, тили-бом

Загорелся козий дом:

Коза выскочила,

Глаза выпучила,

Таракан дрова рубил,

В грязи ноги завязил.

Раздается мучительный, оглушительно-нескладный стук в лукошко, заменяющее барабан, и медведь с прежним ревом — ясным признаком недовольства — начинает приседать и, делая круг, загребает широкими лапами землю, с которой поднимается густая пыль. Другой проводник, молодой парень, стучавший в лукошко и до времени остававшийся простым зрителем, ставит барабан на землю и сбрасывает привязанную на спине котомку. Вытащив оттуда грязный мешок, он быстро просовывает в него голову и через минуту является в странном наряде, имеющем, как известно, название «козы». Мешок этот оканчивается наверху деревянным снарядом козлиной морды, с бородой, составленной из рваных тряпиц; рога заменяют две рогатки, которые держит парень в обеих руках. Нарядившись таким образом, он начинает дергать за веревочку, отчего обе дощечки, из которых сооружена морда, щелкают в такт уродливым прыжкам парня, который, переплетая ногами, время от времени подскакивает к медведю и щекочет его своими вилами. Этот уже готов был опять принять прежнее, естественное положение, но дубина хозяина и щекотки «козы» продолжают держать его на дыбах и заставляют опять делать круг под веселое продолжение хозяйской песни, которая к концу перешла уже в простое взвизгиванье и складные выкрики. С трудом можно различить только следующие слова:

Ах, коза, ах, коза,

Лубяные глаза!

Тили, тили, тили-бом,

Загорелся козий дом.

Медведь огрызается, отмахивает «козу» лапой, но все-таки приседает и подымает пыль.

Между тем внимание зрителей доходит до крайних пределов: девки хохочут и толкают друг дружку под бочок, ребята уговаривают девок быть поспокойней и в то же время сильно напирают вперед, отчего место пляски делается все уже и уже, и Топтыгину собственною спиною и задом приходится очищать себе место.

Песенка кончилась; «козы» как не бывало. Хозяин бросил плясуну свою толстую палку, и тот, немного огрызнувшись, поймал в охапку и оперся на нее всею тяжестью своего неуклюжего тела.

— А как, Михайло Потапыч, бабы на барщину ходят? — выкрикнул хозяин и самодовольно улыбнулся.

Михайло Потапыч прихрамывает и, опираясь на палку, подвигается тихонько вперед, наконец оседлал ее и попятился назад, возбудив неистовый хохот…

— А как бабы в гости собираются, на лавку садятся да обуваются?

Мишук садится на корточки и хватается передними лапами за задние, в простоте сердца убежденный в исполнении воли поводатаря, начавшего между тем следующие приговоры:

— А вот молодицы — красные девицы студеной водой умываются: тоже, вишь, в гости собираются.

Медведь обтирает лапами морду и, по-видимому, доволен собой, потому что совершенно перестает реветь и только искоса поглядывает на неприятелей, тихонько напевая про себя какой-то лесной мотив. Хозяин между тем продолжает объяснять:

— А вот одна дева в глядельцо поглядела, да и обомлела: нос крючком, голова тычком, а на рябом рыле горох молотили.

Мишка приставляет к носу лапу, заменяющую на этот случай зеркало, и страшно косится глазами, во всей красоте выправляя белки.

— А как старые старухи в бане парются, на полке валяются? А веничком во как!., во как!.. — приговаривает хозяин, когда Мишка опрокинулся навзничь и, лежа на спине, болтал ногами и махал передними лапами. Эта минута была верхом торжества медведя, смело можно было сказать ему: «Умри, медведь, лучше ничего не сделаешь!»

Ребята закатились со смеху, целой толпой присели на корточки и махали руками, болезненно охая и поминутно хватаясь за бока. <…>

— Одна, вишь, угорела, — продолжал мужик, — у ней головушка заболела! А покажи-ко, Миша, которо место?

<…> Мишка сел опять на корточки и приложил правую лапу сначала к правому виску, потом перенес ее к левому…

— Покажи-ко ты нам, как малые ребята горох воруют, через тын перелезают.

Мишка переступает через подставленную палку, но вслед за тем ни с того ни с сего издает ужасный рев и скалит уже неопасные зубы. Видно, сообразил и вспомнил Мишка, что будет дальше, и крепко не по нутру ему эта штука. Но знать, такова хозяйская воля и боязно ей перечить: медведь ложится на брюхо, слушаясь объяснений поводатаря:

— Где сухо — тут брюхом, а где мокро — там на коленочках.

Топтыгин неприязненным ревом встретил приказание. <…> С величайшею неохотою поднимает он брошенную палку и, схватив ее в охапку, кричит и не возвращает. <…> Наказанный за непослушание, медведь начинает сердиться еще больше и яснее: он уже мстит за обиду, подмяв под себя вечно неприязненную «козу»-барабанщика, когда тот, в заключение представления, схватился с ним побороться. <…> Мишка валится навзничь, опрокидывая на себя и «козу»-барабанщика.

— Приободрись же, Михайло Потапыч, — снова затянул хозяин после борьбы противников. — Поклонись на все четыре ветра да благодари за почет, за гляденье, может, и на твою сиротскую долю кроха какая выпадет.

Мишка хватает с хозяйской головы шляпу и, немилосердно комкая, надевает ее на себя, к немалому удовольствию зрителей, которые, однако же, начинают пятиться в то время, как мохнатый артист, снявши шляпу и ухватив ее лапами, пошел по приказу хозяина за сбором. Вскоре посыпались туда яйца, колобки, ватрушки с творогом, гроши, репа и другая посильная оплата за потеху. Кончивши сбор, медведь опустил голову и тяжело дышал, сильно умаявшись и достаточно поломавшись.

Приговоры медвежатника. П. Альбинский

Представления с медведем происходили следующим образом. По приходе в село вожак ударял в барабан, на звуки барабана сходился народ. «Козарь» начинал плясать. Медведь, понукаемый цепью, тоже плясал, выделывал некоторые штуки (кланялся, кувыркался) пред глазами собравшейся толпы и под приговоры вожака. Вот эти приговоры.

«Первый раз как за цепь возьмешь и тряхнешь, приговаривали:

— Вставай да подымайся, ворочайся-разгибайся, пробивай строчки московски, другие заморски, господам дворянам; садись в суд да слушай, как у нас по городам, по волостям есть старосты-бурмистры, приказные командеры. Судьба прошла — с городов стрельба пошла, с городу на город метко, лука не изломи и его не перешиби; старому старику глаза не вышиби, а скупому да лихому вон вывороти, который нас не поит да не кормит и теплого ночлега не дает…

— Пехотный солдат идет с ружьем на караул (при этом медведю давали палку); ружьи, мушкеты обтерли бока, и с порохом сума разломила солдату плеча; конные драгуны, служивые казаки поедут на службу верхом (ему дашь палку, а он сядет верхом на палку).

Потом говоришь:

— Как старая старушка идет на господский двор работать, идет она, хромает: от господской работы отбывает, работать ей мочи нет — свело старую и скорчило — господская работа состарила… Как звали старуху на господский двор на почетный пир: услышала старая, вскочила, ручки-ножки залечила — пошла танцевать…

— Как малые ребята горох воровали; где сухо — тут брюхом, а где мокренько — на коленочках, и покрали, и поваляли горох, и хозяину не оставили…

— Как теща перед зятем скачет-пляшет, зятя угощает. Блины пекла да угорела, головушка у ней заболела.

Медведь тут уж встанет, дашь ему шапку в лапы-то и говоришь:

— Ну, ваше благородие, сошлите ему сколько-нибудь жалованья на хлеб и за труды ему…»

Приговариванье поводильщика. А. Гациский

«Ну-ко, Марья Васильевна, поворачивайся веселей, говори посмирней, хмелек вьется, живой не ведется, поворачивайся направо, артикул делай завсегда браво. Садись в суд да слушай, есть у нас по городам, по волостям, стреляются молодцы калиновские, алаторские. Держать, не пускать, право-лево не смотреть. Конница драгуны, подводы ямские, хлеб мирской, денежки государевы. Пешеходные солдаты, ружья на плечо, порох да сума обтерли бока, проломили солдатское плечо, артикул выкидывали, ручку на ручку прикладывали. Сядь на добром месте. Сама прикройся. Княгини, боярыни, гостиные дочери крутятся, белятся, в чисты зеркала смотрятся, из-под ручки выглядывают, по мысли себе женихов выбирают, который жених был кудреват, кудерки сгибат. Как старые старушки на господскую работу ходят, идут они хромают, на одну ноженьку припадают, от барщины отбывают, начальники палкой погоняют. Малые ребята в чужое поле за горошком ходят, горошек наворовали, в мешки клали, налево кругом — марш, убежали. Вот теща перед зятем пляшет, рукой машет, головой потряхивает. Для зятя блины пекла, угорела, головушка заболела. Сядь да указывай».

Мишенька Иваныч^[218]

А ну-тка, Мишенька Иваныч,

Родом боярыч,

Ходи ну похаживай,

Говори-поговаривай,

Да не гнись дугой,

Словно мешок тугой.

Да ну поворотись,

Развернись,

Добрым людям покажись.

А ну-ка, вот ну, как старые старушки,

Молодые молодушки

На барщину ходили,

До дыр пяты сносили.

А как теща про зятя блины пекла

Да угорела,

Головушка заболела!

А вот ну, как красные девицы моются,

Белятся, румянятся,

В зеркальце глядятся

Да из-под рученьки женишков выглядывают.

А вот ну, как малые ребятишки горох воровали,

Тишком-тайком — где сухо,

Там брюхом,

Где мокро, там на коленочках.

А вот ну, ходи-расходись.

Во всем народе покажись.

А ну, как конные драгуны в поход ходили,

Ружьем метали,

Артикулы выкидали.

А вот как с порохом сума

Оттянула все плеча.

А ну-ка вот, ну, как муж у жены

Вино ворует,

А холостой парень по чужой жене тоскует.

Ходи не спотыкайся,

Вперед подавайся,

Разгуляйся!

Вались да катись,

Бока не зашиби, сам себя береги.

А ну, женка в гости пошла,

С собой гусли взяла,

Мужа прочь прогнала.

А ну вот,

Ну, как наши бабенки в баню ходили,

Винцо с собой носили,

На полок забирались,

На спинке валялись,

Веничком махали,

Животики протирали.

Прибаутки ярмарочных зазывал

I

1. Книга

Вот что, милые друзья, я приехал из Москвы сюда, из гостиного двора — наниматься в повара; только не рябчиков жарить, а с рыжим по карманам шарить.

Вот моя книга-раздвига. В этой книге есть много чего, хотя не видно ничего. Тут есть диковинная птичка, не снегирь и не синичка, не петух, не воробей, не щегол, не соловей, — тут есть портрет жены моей. Вот я про ее расскажу и портрет вам покажу. От прелести-лести сяду я на этом месте.

Вы, господа, на меня глядите, а от рыжего карманы берегите.

2. Свадьба

Задумал я жениться, не было где деньгами разжиться. У меня семь бураков медных пятаков, лежат под кокорой, сам не знаю под которой.

Присваталась ко мне невеста, свет Хавроньюшка любезна. Красавица какая, хромоногая, кривая, лепетунья и заика. Сама ростом не велика, лицо узко, как лопата, а назади-то заплата, оборвали ей ребята.

Когда я посватался к ней, какая она была щеголиха, притом же франтиха. Зовут ее Ненила, которая юбки не мыла. Какие у ней ножки, чистые, как у кошки. На руках носит браслеты, кушает всегда котлеты. На шее два фермуара, чтобы шляпку не сдувало. Сарафан у ней французское пике и рожа в муке.

Как задумал жениться, мне и ночь не спится. Мне стало сниться, будто я с невестой на бале; а как проснулся, очутился в углу в подвале. С испугу не мог молчать, начал караул кричать. Тут сейчас прибежали, меня связали, невесте сказали, так меня связанного и венчали.

Венчали нас у Флора, против Гостиного двора, где висят три фонаря. Свадьба была пышная, только не было ничего лишнего. Кареты и коляски не нанимали, ни за что денег не давали. Невесту в телегу вворотили, а меня, доброго молодца, посадили к мерину на хвост и повезли прямо под Тючков мост. Там была и свадьба.

Гостей-то гостей было со всех волостей. Был Герасим, который у нас крыши красил. Был еще важный франт, сапоги в рант, на высоких каблуках, и поганое ведро в руках. Я думал, что придворный повар, а он был француз Гельдант, собачий комендант. Еще были на свадьбе таракан и паук, заморский петух, курица и кошка, старый пономарь Ермошка, лесная лисица, да старого попа кобылица.

Была на свадьбе чудная мадера нового манера. Взял я бочку воды да полфунта лебеды, ломоточек красной свеклы утащил у тетки Феклы; толокна два стакана в воду, чтобы пили слаще меду. Стакана по два поднести да березовым поленом по затылку оплести — право, на ногах не устоишь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

202

Обоями.

203

Т. е. 90 копеек.

204

Т. е. 20 копеек.

205

Очень хорошо.

206

В предместье города.

207

В сторону, про себя (авторская ремарка, указывающая на то, что актер произносит данные слова как бы про себя) (итал.).

208

Призрак, привидение.

209

Прикажу дать тебе сто ударов плетью.

210

Нечего нам здесь делать.

211

В один миг, моментально.

212

Играслов — подзорную.

213

Убьем.

214

Чернота.

215

Должно быть: печеный.

216

Лубочное издание комедии о Петрушке, выпускаемое Е. Коноваловым примерно с1910 по 1917 год.

217

«Раек — это небольшой… ящик с двумя увеличительными стеклами впереди. Внутри его перематывается с одного катка на другой длинная полоса с доморощенными изображениями разных городов, великих людей и событий. Зрители „по копейке с рыла“, глядят в стекла, — раешник передвигает картинки и рассказывает присказки к каждому новому нумеру, часто очень замысловатые» (Ровинский Д.А.).

218

Текст лубочной картинки.