Драконий луг

Скарлетт Томас, 2017

Это наша Земля после миротрясения. Земля, лишенная Интернета и мобильных телефонов, застывшая в технологиях на уровне начала 1990-х годов и чувствующая приближение магии. Во время миротрясения Эффи потеряла свою маму, и теперь за ней присматривает дедушка. Когда же он попадает в больницу после жестокого нападения, то завещает Эффи свою коллекцию редких магических книг. Но библиотеку покупает странный антиквар по имени Леонард Левар, и в попытках вернуть ее девочка столкнется с самым опасным приключением в своей жизни. Она отправится в таинственное Иномирье, откроет истинную магию книг, а также столкнется с настоящим драконом и Дибери, ужасающим тайным обществом, угрожающим всей Вселенной. И остановить его может только Эффи со своими друзьями… Пока не стало слишком поздно.

4

Больница приютилась в северо-восточном углу Старого города. Снаружи её окружала кованая ограда, а внутрь вела синяя дверь с медным молотком. Уставшая от долгой прогулки и чувствуя слабость от голода, Эффи вошла внутрь. Обычно за стойкой дежурила медсестра, но в этот понедельник тут никого не было, так что Эффи сама поднялась по лестнице и прошла по сумрачному коридору. Она отворила дверь в дедушкину палату с надеждой, что операция прошла успешно, что бы он ни говорил в субботу.

В палате было пусто. Нет, там стояла кровать, тумбочка у кровати и пустая ваза. Но ни дедушки, ни его вещей не было. У Эффи слезы навернулись на глаза. Нет, она, наверное, перепутала палаты? Или его перевели в другую? Или, может быть, может быть… Но это была та палата. На самом деле она в этом не сомневалась. И понимала, что это значит.

Следующее, что Эффи помнила, — это как ее привели в сестринскую кухоньку, где кто-то налил ей горячего шоколада, а она старалась не расплакаться при всех, и одна сестричка сказала ей, что дедушка отошел мирно, во время операции, и что выглядел счастливым — почти счастливым, как будто уже стоял у врат небесных.

— Где мой папа? — спросила Эффи.

Другая сестра объяснила, что отец пошел разбирать комнаты Гриффина в старом Пасторском доме. Она предлагала связаться с ним по пейджеру, но до Пасторского дома было недалеко, и Эффи сказала, что сама дойдет и увидится с папой. Вот так, внезапно, все и вышло. Ужасная пустота внутри. Вот только…

— Кодициль! — ахнула Эффи. — Где его кодициль?

Сестра нахмурилась.

— Что-что?

— И его вещи. Серебряное кольцо и… Там должен был остаться конверт для меня и ещё…

Сестра покачала головой.

— Прости, милая. Твой отец сказал, что ему ничего не нужно и чтобы все отдали на благотворительность.

— Как? Не понимаю.

— Так многие делают. Знаешь, оставляют все в распоряжении больницы. Говоришь, у твоего дедушки было кольцо?

— Да. Старинное, по-моему. Он хотел оставить его мне. И ещё вещи, очень важные вещи, и…

Сестра вздохнула.

— Если хочешь, я покажу тебе, куда мы все сложили, — она взглянула на часы. — Думаю, вещи ещё не увезли. Но надо поспешить.

Эффи вслед за сестрой вышла из главного здания и прошла через садик, полный увядающих в преддверии зимы шалфея и лаванды. За ним был маленький мощеный дворик и старая лесенка с выщербленными ступеньками, ведущая в каменный одноэтажный дом. На дверях было написано одно слово: «Благотворительность». Внутри лежала одежда, книги, будильники и много других вещей. Выглядело все это грустно. Эффи, которой хотелось поскорее сбежать отсюда, стала искать дедушкины вещи. Но их не было.

— Ну, — спросила сестра, — видишь свой конверт? И кольцо?

Эффи помотала головой.

— Я ещё разок проверю.

Сестра бросила по сторонам быстрый, чуточку испуганный взгляд.

— Поторопись, пока не приехали из дома призрения.

Эффи не понравилось, как это звучит, но дедушкины вещи надо было найти. Она искала, искала и не находила. В конце концов глаза её снова наполнились слезами. Тогда Эффи поблагодарила сестру и ушла.

На улице было холодно, мягкий осенний свет не согревал. Эффи запахнула школьную накидку-пелеринку и быстро пошла к Пасторскому дому. Может быть, отец все-таки забрал вещи. Через пару минут она услышала за спиной дыхание. За ней кто-то шел. Эффи ускорила шаг, и человек за спиной тоже. А потом он вдруг шепнул её имя: Эффи! — ухватил за локоть и затянул в узкий переулок.

Это была сестра из больницы. Сестра Андервуд — мама Максимильяна. Она тяжело дышала и смотрела серьезно и строго. Приложив палец к губам, она взяла Эффи за руку, раскрыла ее ладонь и положила серебряное кольцо с темно-красным камнем в оправе из множества миниатюрных драконов.

— Дедушкино кольцо! — узнала Эффи. — Спасибо вам! Я…

— Ш-ш-ш! — поспешно остановила её сестра Андервуд и зашептала: — Никому не говори. И уходи скорее. Придет человек из дома призрения — ему не понравится, что мы раздаем вещи. Смотри, чтобы он тебя не поймал.

Эффи спрятала кольцо в карман накидки и хотела было бежать, однако…

— А остальное?

Сестра Андервуд свела брови.

— Дедушка писал кодициль. При вас писал.

— Думаю, его забрал твой отец, — ответила сестра. — А что до остального… — она взглянула на часы.

Тут Эффи услышала другие шаги. Тяжелее, чем у сестры Андервуд, и громче. Потом появился мужчина.

— Ой, как хорошо, — воскликнула сестра. — Доктор Блэк, вы не?..

— Здравствуй, Ефимия, — сказал тот. — Я хирург, который оперировал твоего дедушку. Я сожалею о твоей потере. Я сделал все возможное, чтобы отправить его в Иномирье, но не знаю, добрался ли он.

Доктор Блэк достал из кармана широкого плаща матерчатый мешочек, стянутый веревочкой.

— Вот все, что осталось. Он очень хотел, чтобы это досталось тебе, по понятным причинам. Беспокоился, как бы твой отец не перехватил и не уничтожил. Я надеялся тебя застать, но ты так быстро исчезла. Хорошо, что сестра Андервуд увидела тебя и сообщила мне. Конечно, очень важно, чтобы об этом знало как можно меньше людей.

Оглядев безлюдную улицу, доктор Блэк отдал Эффи мешочек.

— Удачи, — сказал он.

Не успела Эффи ни сказать спасибо, ни спросить, о каком Иномирье говорит доктор Блэк, как они с сестрой Андервуд уже поспешили прочь. Попадаться человеку из дома призрения Эффи не хотелось. Она заглянула в мешочек, увидела там жезл, кристалл, нож для конвертов и дедушкины очки и, старательно завязав, спрятала всё на дно школьного ранца. А потом пустилась бегом.

* * *

Когда Эффи подошла к Пасторскому дому, ей показалось, что там никого нет, в том числе и отца. Сунула руку под цветочный горшок, где прятали запасные ключи, но их там не оказалось. Заглянув в окошко, Эффи убедилась, что вещи мисс Доры Райт лежат так же, как она их оставила. Какой ужас — одного за другим потерять двух таких дорогих людей! Но мисс Дора Райт, конечно, вернется. Правда ведь? В окна верхнего этажа Эффи заглянуть не сумела. Остались ли на месте дедушкины книги?

И тут внутри щелкнул ключ, дверь стала медленно открываться. Это был ее отец, бледный и уставший. Он засовывал в карман брюк визитную карточку кремового цвета, а дочь по рассеянности сразу не заметил. Потом увидел и переменился в лице, медленно, как непогожий рассвет, наливаясь краской.

— Эффи? Ты почему не в школе? — он спохватился, потупил взгляд. — Ну, конечно. Ты уже знаешь про дедушку.

Когда-то Эффи с отцом были гораздо ближе, чем теперь. В былые времена подобная ситуация, вызывая смешанные чувства, заставила бы их говорить и говорить, перебивая друг друга, пока они все не выяснили бы. Эффи расплакалась бы, и тогда отец подал бы ей старомодный хлопчатый носовой платок. В те времена он ещё носил такие платки, Кайт ещё не заставила его повыбрасывать все старое, вплоть до золотых галстуков-бабочек, и накупить строгих костюмов, больше подобающих декану факультета лингвистики Нового Превосходного университета Миджара.

Прежде Оруэлл Форзац был из числа тех добродушных лекторов, что рассеянно дрейфуют по университету, влача за собой хвост меловой крошки и любознательных студентов, интересующихся забытыми языками и средневековыми рукописями. И Кайт в те далекие времена была просто одной из влюбленных в него студенток, а мать Эффи была жива, и всё было по-другому. До миротрясения Оруэлл был намного добрее: тогда он обнял бы дочку — как бы ни был раздражен — и сказал, что все будет хорошо.

Теперь все по-другому. Оруэлл Форзац только громко вздохнул.

— Папа? — напомнила о себе Эффи.

Он нахмурился.

— Я просто хочу, чтобы ты иногда делала, что тебе говорят, только и всего. Мне тебя очень жаль — и всех нас. Конечно, все любили Гриффина. Но об этом можно будет поговорить позже, в более подходящее время, а не дрожа от холода на крыльце. Правила есть правила, их устанавливают не просто так, и соблюдать их надо в любом случае. А теперь… — он взглянул на часы, — я опаздываю на собрание, а ты уже СИЛЬНО опоздала в школу.

Кролик, сидевший все это время под живой изгородью, удивился, зачем люди так все усложняют. Почему бы не сгрызть вместе капустный лист и не жить дальше? У старшего человека была, как заметил кролик, очень сложная аура, но без тени магии. Аура младшего человека была настолько магической, что кролику ничего подобного ещё не попадалось, к тому же в ней имелся оттенок, которого в этом мире в общем-то не бывает. Поэтому кролику захотелось ей помочь — хотя он и не знал как.

— Дедушка Гриффин оставил мне кодициль, но в больнице его не нашли, — сказала Эффи. — Ты не знаешь, куда он подевался?

Оруэлл снова вздохнул.

— Послушай, Эффи, ты должна понимать, что твой дед отчасти жил в мире фантазий, среди людей, верящих в магию, иные измерения и тому подобное. Иногда такие фантазии можно перепутать с реальностью, но ты ведь понимаешь, что это не по-настоящему. В последнее время меня беспокоило, чему ты у него научишься. То, что Гриффин называл «магией», — в лучшем случае пустая трата времени, а в худшем…

— Он мне почти не рассказывал про магию. Говорил только, что все это очень сложно, и что всегда можно справиться другими способами.

— Ну, с этим я соглашусь. Но что бы он тебе ни наговорил о путешествиях в другие миры и битвах с дибери или как их там, мы с Кайт хотим, чтобы ты понимала, что это просто сказки, которые не следует воспринимать всерьез.

— А при чем тут Кайт? Она мне даже не мать.

— Эффи, прошу тебя! Мы уже говорили с тобой, что Кайт было бы обидно это слышать.

— Её здесь нет. Так что с моим кодицилем?

— Хорошо, скажу. Я уничтожил этот кодициль. Для твоего же блага. Я его не читал. Сжег на месте. Я хочу, чтобы эта чушь исчезла из нашей жизни навсегда. Тебе пора узнавать реальный мир, каков он есть, а не каким представляется свихнувшимся чудакам и безумцам. Возможно, ты не понимаешь этого сейчас, но когда-нибудь скажешь мне спасибо.

— Но ведь кодициль — это… юридический документ. Я должна была отнести его… — Эффи вдруг решила не называть имя Пелама Лонгфелло. Отец, скорее всего, отмахнулся бы, как отмахивался от всего, связанного с Гриффином. — Должна была отнести его душеприказчику.

— Эффи, — снова вздохнул отец, — ты хоть знаешь, что такое М-кодициль?

Эффи сообразила, что не знает. Зато вспомнила, что дедушка так и сказал: «М-кодициль». Она покачала головой.

— М — сокращенное от «магический». Это дополнение к М-завещанию. Магическому завещанию. Говорят, что обычные люди, умирая, оставляют завещание, а волшебники — М-завещание. Они оставляют после себя заклинания или магические принадлежности, которых не внесешь в нормальное завещание. И заниматься такими завещаниями могут только магические душеприказчики. Вот кого ты собралась искать. Смешно — маг-нотариус!

— Но…

— Но это просто сказки. Фантазии. Вроде глупых сочинений Лорель Уайльд. А последние события показывают, как опасны бывают подобные фантасты. Я хочу, чтобы ты даже не приближалась к людям, с которыми был связан твой дед.

У Эффи слезы навернулись на глаза, но она не хотела, чтобы отец увидел её плачущей.

— Как ты мог? Кодициль предназначался мне!

— Тебе одиннадцать лет. Ты ещё слишком мала. Ты хоть представляешь, где якобы живут магические поверенные? Представляешь?

— Нет.

— В «Иномирье». В другом измерении! Очередная сказка!

Эффи посмотрела на верхние окна.

— Ну, а книги, которые оставил мне дедушка? Я думала, что буду заниматься его библиотекой…

— Этой свалкой переплетенного в кожу хлама? — фыркнул Оруэлл, уже забывший, с какой страстью он когда-то относился к редким книгам и рукописям. — Твой дед, как всегда, далек от реальности. Ради бога, куда нам девать такую библиотеку? Нам вчетвером и без того тесно. Какое он имел право внушать тебе, что ты сможешь оставить все эти книги? Можешь выбрать одну книгу на память о нем, Эффи. Это разумно.

— Как? Одну книгу? Но там редкие последние издания и…

— Не доводи меня, Эффи, иначе ни одной не получишь. Не понимаю, что с тобой происходит! Ты ведь была нормальным жизнерадостным ребенком, а теперь… Наверное, я сам виноват. Надо было найти тебе нормальную гувернантку, а не оставлять в когтях сбрендившего старика. В любом случае, постарайся взять себя в руки, отправляйся в школу и выкинь все это из головы. После школы можешь вернуться сюда — ровно в пять — и выбрать одну книгу, прежде чем приедет человек из дома призрения.

Опять этот человек!

— А потом мы с тобой поговорим о нашем горе. Думаю, у Кайт найдется книга на эту тему…

Кроме книг по диетическому питанию, Кайт накупила кучу книжек по самопомощи. В них говорилось о том, что и так всем известно, или о том, что в здравом уме никому в голову не придет. В последние месяцы дом активно наполнялся такими книгами, изданными исключительно в «Спичка-пресс».

Эффи знала, что в таком настроении отец не станет её слушать. Придется идти в школу и придумывать, как спасти дедушкину библиотеку до пяти вечера. В крайнем случае, можно будет поплакать в туалете. А что до Пелама Лонгфелло… Он, очевидно, из Иномирья, куда, может быть, ушел и дедушка. Надо подумать, как туда попасть. Ей еще много о чем надо подумать! Эффи утерла слезы и взглянула на часы. Всего-то десять минут одиннадцатого. Если поспешить, она поспеет в школу к концу пары по английскому. В школе, по крайней мере, можно согреться.

* * *

Когда Эффи ушла, кролик заметил, как отец ребенка положил под цветочный горшок металлический человеческий предмет — они называют его «ключ». Именно его искал ребенок с аурой необычного цвета. Может, он ей ещё понадобится? Когда мужчина ушел, кролик перевернул цветочный горшок и схватил ключ зубами. Потом он зарыл его глубоко в землю: пусть лежит, пока не понадобится ребенку. Довольный собой, кролик поднялся и отправился снова грызть листья дикой клубники, которыми зарос колодец в дальнем конце Пасторского садика.