Светорада Медовая
Конец X века, время героических походов, борьбы с кочевыми племенами и возведения новых русских городов. Привыкшая к роскоши и воспитанная среди всеобщего поклонения, юная смоленская княжна неожиданно исчезает накануне свадьбы с князем Игорем. Знатному жениху своенравная красавица предпочла Стемку Стрелка, за которым готова идти хоть на край света. Однако жизнь уготовила Светораде тяжкие испытания. Еще вчера она счастливая жена воеводы, сегодня – невеста хазарского царевича, а завтра – пленница печенежского хана…
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Светорада Медовая предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 3
Ярл Аудун сын Орма был переселенцем из Норвегии. Будучи одним из хевдингов[31] в области Рогаланд[32], он еще на родине получил прозвище Любитель Коней. Правда, высокого и могучего Аудуна могла вынести не всякая лошадь, а вот крепкие и рослые скакуны из страны Гардар[33] были как раз по нему. Поэтому Аудун не раз ездил в Гардар и закупал там сильных длинногривых русских коней; он даже разводил их у себя в хозяйстве и торговал ими, что и составило основу его богатства.
Аудун был независим и силен. Поэтому, когда конунг Харальд Длинноволосый[34] стал теснить вольных хевдингов, Аудун Любитель Коней не пожелал ему подчиняться. А у тех, кто противился власти Харальда, было только два выхода — либо сражаться и погибнуть, либо переселиться в иные места. Поразмыслив, Аудун решил перебраться со своим родом в страну Гардар, где еще ранее не единожды бывал.
Однако уже в Ладоге вольный ярл столкнулся с тем, что он не единственный разумник, выбравший Гардар местом поселения. Сюда и до него прибыл немало викингов с севера, многие давно прижились и даже породнились со словенской знатью. Так что новых пришельцев они встречали уже без особого радушия. Да и местный люд тоже не особенно жаловал прибывающих чужеземцев, которые стремились захватить лучшие места и потеснить словен. Вот тогда-то Аудун и решил испытать судьбу, отправившись по великому водному пути реки Итиль, надеясь найти место, где мог обрести новый дом.
Место ему показала сама судьба, причем не очень-то милосердно.
У Аудуна была жена, Раннвейг, мудрая подруга и советчица, с которой он прожил жизнь, родил детей и на которую всегда мог положиться. В дороге она стала прихварывать, потом и вовсе занемогла. Это было как раз недалеко от Ростова. Здешний посадник Путята позволил Аудуну разбить стан в его землях, даже прислал местных лекарей-шаманов. Но ничто не помогло, Раннвейг умерла, и ярл возвел на берегу Итиля для нее высокий курган. Теперь уехать от захоронения жены ему было тяжелее, чем покинуть родовую усадьбу в Рогаланде. В итоге он и остался в Ростове с разрешения Путяты, которому было лестно иметь своим воеводой столь отменного ярла, да еще с сильной дружиной в придачу. Одно было плохо — Аудун отличался гордостью и не терпел над собой власти; он выслушивал распоряжения Путяты, однако выполнял их только в том случае, если считал достойными своей чести. Какое-то время это приводило даже к столкновениям между ними, пока хитрый Путята не нашел способ, как привязать к себе Аудуна. Однажды посадник пришел к ярлу и сказал, что, видя печаль Аудуна по умершей супруге и зная, как тяжело обживаться на новом месте без хозяйки, он решил предложить ему в жены свою единственную дочку Руслану.
Предложение было неожиданным, но варяг принял его, хотя сама Руслана и не казалась Аудуну таким уж приобретением. Чернявая, мелковатая и смуглая девушка в глазах северянина выглядела отнюдь не красавицей. Но Руслана была молода, а взять в дом новую жену — верный признак того, что глава рода еще в силе. Только Путята остался внакладе от этого брачного союза с варягом: он-то думал, что зять, следуя местным законам, станет послушен воле старшего родича и будет беспрекословно выполнять его наказы, однако Аудун, хотя и принял посадника ростовского как родню, послушания не выказывал.
Все это пришлым Стрелку и Свете еще предстояло узнать, а пока они в сопровождении ярла и его старшего сына Скафти подошли к усадьбе Аудуна, расположенной немного в стороне от градских изб на берегу замерзшего озера.
Стрелок с интересом оглядывал усадьбу варяга-переселенца, хозяйственные постройки в кольце частокола на земляной насыпи, длинный жилой дом с двускатной дерновой крышей, опирающейся на срубы стен. Сейчас, когда все это было покрыто снегом, дом напоминал длинный снежный сугроб.
Аудун сказал:
— Моя усадьба называется Большой Конь, — и указал на резное изображение головы коня под стрехой крыши. — Теперь же, — добавил он, оправляя накидку из белой овчины, — не сочтите меня невежливым, но я должен буду оставить вас ради службы. А о вас позаботятся мой старший сын Скафти и дочка Гуннхильд.
С этими словами Аудун пошел к ожидавшей его дружине, вскочил на длинногривого ярко-рыжего жеребца и сделал знак трогаться. Скафти помахал отъезжающим рукой и жестом пригласил новых постояльцев войти.
Стрелок ранее бывал в поселении Гнездово под Смоленском, где оседало немало выходцев из-за моря, видел длинные дома викингов, однако внутрь, в отличие от своей жены, никогда не заходил. Ей же были привычны и протянувшийся вдоль всего строения проход, и ряд поддерживающих двускатную кровлю столбов, украшенных затейливой резьбой, и открытые очаги по центру, где горел огонь. Это пламя вдоль всего помещения освещало низкие скандинавские столы и расположенные у стен кровати с задвижками — боковуши, как их называли на Руси. У ближайшего из очагов хлопотали женщины. Одна из них, рослая, статная, с головным платком замужней женщины, закрывавшим лоб до бровей и завязанными на затылке концами, шагнула навстречу гостям и протянула большой рог с пивом.
— Мой отец не всякого приведет под свой кров, — произнесла она, предлагая рог Стрелку. — Но раз Аудун Любитель Коней пригласил вас на постой, значит, вы достойные люди, и я от всего сердца желаю, чтобы наш дом стал домом и для вас.
Она говорила немного гундося, отчего Стрелок не все разобрал в ее речи, но приветливый жест понял правильно и, приняв рог, выпил до дна. Уже возвращая его хозяйке, он, немного сбиваясь, поблагодарил ее на варяжском и пожелал здравия и добрых дней. Затем покосился на жену — мол, правильно все сказал? Света только чуть кивнула в ответ, принимая второй рог из рук другой дочери Аудуна.
При этом обе молодые женщины быстро оглядели друг друга, будто оценивая: обе были хороши и стройны, но если в Свете были яркость и некая чувственная прелесть, то Асгерд, младшая дочь Аудуна, обладала холодной северной красотой. Она гордилась своей внешностью, и появление под родным кровом такой красивой постоялицы не очень-то ее порадовало. Тем не менее она сказала, обращаясь скорее к Стрелку, чем к его жене:
— Поешьте с дороги и передохните, а мы пока растопим для вас баню и позаботимся о том, где вас уложить.
В дальнем углу сидела у прялки молодая жена Аудуна Руслана. Ее большой живот выпирал под вышитым передником, оплечье богатого платья было на мерянский манер красиво расшито узорами из кусочков меха и бисерной россыпью, и так же, в тон оплечью, был расшит ее повой[35]. Руслана испытывала легкую досаду, оттого что не она встречает гостей, а дочери мужа. Но так уж вышло, что мягкую по натуре и нерешительную Руслану в Большом Коне все воспринимали как младшую: почитать — почитали, но она всегда оставалась на вторых ролях.
Со своего места Руслана видела, как веселый и пригожий Скафти подсел к гостям и стал что-то говорить, смеша их. Она невольно вздохнула. Когда ее сватали за Аудуна, который годами был старше даже ее отца, девушка втайне надеялась, что тот откажется и она выйдет за кого-то из сыновей Аудуна. За красавца Скафти, например… или за второго его сына, Асольва. Но с Асольвом больше повезло ее подружке Верене, которая приглянулась ему и вышла за него замуж. Не прошло и года, как она подарила мужу двойню, за что ее почитала и любила вся родня: считалось, что родить двойню — особый знак благословения богов. Руслана же долго ходила пустой, пока наконец прошлым летом не поняла, что не зря старый муж покрывает ее каждую ночь. И все же Руслана втайне продолжала мечтать о Скафти…
Сейчас же она сделала знак Верене и, когда та приблизилась, стала расспрашивать о гостях. Болтушка Верена с радостью оторвалась от ткацкого стана, чтобы выложить подруге-свекрови все, что ей удалось узнать.
— Пришлые будут из племени реговичей. Вернее он вроде как из этого племени, а жена его благородной варяжской крови. Поэтому твой муж и пригласил их: знаешь ведь, как он добросердечно относится к людям со своей родины. Ты только погляди, как Скафти их обхаживает. Хотя, как я слышала, во дворе крепости этот пришлый превзошел его в двубое с копьями. Но Скафти что тебе дитя — ни на кого обиды не держит, а от жены пришлого глаз не может отвести. Но и она-то краса, что тут скажешь. Ты видела, Русланка, как Асгерд на нее зыркнула? Небось нашей гордячке придется теперь уступить гостье свое звание первой ростовской красавицы.
Руслана закончила сучить нить из кудели и бросила моток в корзину, взяла было пряслице для нового веретена, но вдруг сердито отшвырнула его — оно так и покатилось под лавку.
— Довольно, — сердито произнесла она. — Что это я как чернавка какая в углу таюсь? Мне тоже интересно поглядеть вблизи на гостей. Не так уж и часто под кровом Большого Коня появляются чужаки.
Она резко встала, но тут же невольно застонала, держась за поясницу. Большой обвисший живот тянул вниз, спина болела. Верена поддержала подругу, попробовала усадить на место, говоря, что если той угодно, то она велит подозвать к ней гостей, однако жена Аудуна подошла к ним сама. Верена только вздохнула: вот Русланка ворчит, что ее в Большом Коне никто всерьез не воспринимает, а как же иначе, если в ней величавости ни на потертую овчинку? Все бегает, все кого-то расспрашивает, не осмелится даже что-либо взять без дозволу, во всем полагается на Гуннхильд, словно не она, жена хозяина, тут госпожа, а ее падчерица. Потому-то гордые дочери Аудуна и видят в ней лишь прибавление в семью, но отнюдь не ровню себе.
В этот момент Скафти сказал гостям что-то смешное и все трое зашлись от хохота. Стрелок даже коленом о столешницу стукнулся, так что миски подскочили — ну не получалось у него сладить с этими низкими, по колено, варяжскими столами. Ни тебе локтем опереться, ни ногу под столом вытянуть. Света же держалась проще, чувствовала себя непринужденно, ела красиво, поддерживая ложку ломтиком хлеба, не чавкала, уголки губ аккуратно вытирала маленьким платочком. Вот на эту ее манеру аккуратно есть и обратила внимание подходившая Руслана. А еще она заметила, что вблизи гостья кажется еще краше: шапку она скинула, представ перед хозяевами с непокрытой, как у незамужней, головой; вся в золотистых кудряшках, нежно обрамлявших личико. Свет от огней сделал их словно мерцающими, да и сама она словно светилась весельем и радостью.
Руслане еще не доводилось видеть такой привлекательной женщины. Однако и спутник ее был хорош. Не так, конечно, как Скафти, но приятен лицом, на котором выделялись синие глаза. А еще плечи широкие, улыбка… Он встретился взглядом с Русланой, и она улыбнулась гостю в ответ, не успев решить, достойно ли жене хозяина расточать улыбки чужакам.
Но тут же рядом оказалась Гуннхильд.
— Тебя что-то встревожило, госпожа? Не беспокойся, все в порядке, все под надзором.
Гуннхильд по-славянски говорила почти без акцента. Она быстро научилась и местной словенской речи, и мерянскому говору. Замужем Гуннхильд была за воеводой Нечаем, жили они ладно, хотя и виделись нечасто, а только когда тот приходил к жене из детинца. У овдовевшей к моменту приезда в Ростов Гуннхильд были две дочери от первого брака, и еще двоих она родила своему ростовскому мужу. И хоть пора ее первой молодости уже миновала, рослая Гуннхильд оставалась стройной и величавой; было в этой женщине некое спокойное достоинство, которое привлекало к ней, заставляя одновременно уважать ее и немного побаиваться.
Вот и сейчас Руслана не решилась сказать старшей падчерице, что просто умаялась сидеть в углу и прясть, что хочет пообщаться с новыми людьми, и послушно позволила Гуннхильд бережно взять себя под руки и отвести на прежнее место. Заботливая падчерица принесла ей горячего молока, подставила под ноги скамеечку, осведомилась, как молодая мачеха себя чувствует. Однако у Русланы все равно было ощущение, что та мягко и ненавязчиво отделалась от нее.
Из бокового входа появилась со стопкой полотна Асгерд, сообщив гостям, что баня для них истоплена и они могут помыться с дороги. Гуннхильд дала им квасу, гостье выделила полотняную рубаху, а у Верены даже попросила платье для пришлой, ибо все понимали, что в пути, да еще на лыжах, женщине можно одеваться в порты, однако в благородном доме она не должна выглядеть как юноша с длинными косами.
Гостей не было долго, парились, видимо, до самых костей, до малинового свечения на коже. Само собой понятно: после такой-то дороги… Однако Верена, носившая в баньку для пришлой свое красно-коричневое платье на бретелях, потом пробралась к Руслане и со смешком сообщила, что такое увидала!..
— Ох, они такие!.. Я когда шла к постройкам в закут, где банька наша, то они, не заметив меня, как раз выскочили из парной и ну дурачиться в снегу! Смеялись, она визжала, а он валил ее голую на снег и целовал. Она же только довольна была да его самого снегом закидывала. Вот оглашенные! Дурачились, как дети, право. Пар-то так и валил от их разгоряченных тел, но я-то углядела, как этот Стрелок хорош. Жилистый, сильный, плечистый, а уд у него…
И, склонившись к Руслане, быстро зашептала, все время посмеиваясь. Та кивала, опуская очи, и не понимала, какое дело Верене до пригожего чудака. У нее самой вон Асольв загляденье, да и при чем тут мужской уд? Дело не в том, мал он или велик, главное — как муж свою бабу холит, а не что с ней на ложе проделывает.
Поэтому Руслана только и спросила, а гостья-то, мол, какова? Подружка хмыкнула: уж не намного лучше самой Верены. Даром что ли ее платье этой Свете впору пришлось.
Когда гости привели себя в порядок и вернулись в усадьбу, Скафти указал им на место возле самого большого очага, чтобы волосы просушили. Света сперва все больше русые волосы своего милого расчесывала, опять же шепталась с ним о чем-то и посмеивалась, будто ни до кого иного в доме у нее заботы не было. Но на деле все примечала: и что посадник Путята пришел в дом зятя, и что сразу же к Руслане подался. Света еще днем заметила, что дочка посадника очень похожа на отца: такая же смуглая и чернявая, с широкими черными бровями. Но дурнушкой Руслану не назовешь: небольшой мягонький носик, яркие губки, глаза большие, карие, но какие-то печальные и невыразительные. А отца своего она как будто побаивается, разговаривает с ним, не поднимая очей.
Вскоре появился и воевода Нечай с сыном Кимой. Кима нес на плече бочонок с медом — подарок родне. Нечай в первую очередь нежно и быстро обнял жену, потом приголубил дочерей — сначала своих младшеньких, а потом приветил и старших дочек Гуннхильд. Кима же, посадив одну из младших сестренок на колено, дурачился с ней, играя с ее тонкими, смешно торчавшими косичками.
В дверь то и дело кто-то входил, тянуло холодом, и Света отошла к женскому столу, где было теплее. Размотав головное покрывало, стала расчесывать свои на диво красивые волосы — длинные, пушистые, отливающие светлым золотом. А сейчас, чистые и легкие, они походили на солнечную реку, обтекающую ее фигурку, и завивались у лица в мягкие локоны. Все невольно засмотрелись на расчесывающую свои кудри молодую женщину. Она вскоре почувствовала всеобщее внимание, но, будучи привычна к таким взглядам, не засмущалась. Да и чего ей волноваться, если она под охраной такого удальца, как ее Стрелок. Света только порой поглядывала на него, видела его счастливо и гордо мерцающие из-под спадающего наискосок длинного чуба глаза, видела, как он сидит, чуть прислонившись спиной к подпоре столба. Рука Стрелка небрежно лежала на согнутом колене, но время от времени он слегка водил кистью, как будто повторял ласкающие движения ее гребня.
В дверях появился тиун Усмар. Скинул шубу на руку слуге и огляделся, тоже задержав взгляд на расчесывающей волосы красавице. Но тут к нему подошла его жена Асгерд, поднесла рог с пивом. Она принарядилась к приходу Усмара, надев длинное голубое платье с вышивкой, а голову повязав красивым платком с серебристой тесьмой; свои светлые золотистые волосы Асгерд заплела в косы и уложила кольцами от самых висков. Она смотрела на мужа с нежностью, и Усмар, принимая у жены рог, поцеловал ее запястье. Затем сообщил, что уже приехали вестовые от ее отца с сообщением, что Аудун надеется поспеть как раз к вечерней трапезе.
Довольная Асгерд провела мужа вдоль ряда очагов и усадила на подобающее ее мужу место. Но едва она отошла, Усмар снова уставился на Свету. И смотрел так долго, что она отвернулась, закрыв лицо пышной волной волос.
Аудун и впрямь вскоре вернулся. С ним были два его сына: средний, коренастый и спокойный Асольв, к которому тут же поспешила Верена, и младший, четырнадцатилетний подросток Орм с такими же светлыми и пушистыми, как у отца, волосами. Пока ярл Аудун и Путята беседовали, слуги и женщины снимали с крюков большие котлы с кашей, приправленной соленой рыбой, тонкими ломтями нарезали вяленое мясо, выносили хлеба. Все это расставляли по длинным столам; одновременно открывали бочонки с пивом, разливали хмельной мед и ягодные кисели. Потом Аудун, как старший, взял слово и поднял рог во славу богов, а затем все приступили к трапезе.
Однако за едой многие поглядывали на новоприбывших. Живущие в глуши мерянской земли, за заснеженными глухими лесами и замерзшими болотами, ростовчане не так часто получали новости извне, и появление каждого нового лица вызывало у них оживление и интерес, желание вызнать как о самих пришлых, так и о том, что делается в отдаленных пределах. Оттого-то, когда вкушающие утолили первый голод, Аудун сам обратился к Стрелку и его жене, пригласив их сесть поближе к нему, на крытых сукном ступенях у подножия главного сиденья. Это означало, что гостям полагается рассказать о себе и потешить вестями собравшихся.
Первым говорил Стрелок: о далеком племени дрегвы рассказал, обитающем в болотистых лесах на Припяти. Потом как встретил среди днепровских варягов свою Свету и вместе с ней подался на службу к князю вятичей. О вятичах местные были наслышаны, но с удовольствием внимали рассказу, как Стрелок служил у князя Держимира, как ходил с ним в степные дозоры и схлестывался с хазарами. О хазарах в Ростове знали как об опытных торговцах, но относились к ним с неким предубеждением, будучи наслышаны, насколько те опасны, когда отправляются в набег. Стрелок же преподнес все так весело, что выходило, будто схватки со степняками — сплошная забава, а удальцы-русы лихо гоняют копченых[36], ибо заломить хазарина для них столь же просто, как свалить в лесу волка-одиночку. Он и сам получил в награду драгоценный пояс за сбитого стрелой с коня хазарского хана. Так что они показывали хазарам, как лихо приходит.
— То-то теперь те же вятичи дань вызвались платить хазарам копченым, — сурово отозвался со своего места Путята, на что Стрелок промолчал: что ж, так оно и вышло, что вятичи подчинилась хазарам.
Потом пришлые опять тешили хозяев историями о жизни в других краях. Поведали и о традициях в племени муромы, где одно время им пришлось жить. И опять же с их слов все выходило так забавно, что ростовчане не переставали дивиться, слушая, как у муромчан по обычаю жених похищает перед свадьбой понравившуюся девушку, а друзья-молодцы, помогавшие ему, тешатся с ней по очереди. И только потом жених приводит избранницу в свой дом. Подобное легкомыслие в Ростове не одобряли, ибо тут куда строже следили за честью рода — чтобы и договор был, и родня согласовала выбор молодых.
Далее разговор коснулся племени дикой голяди, через земли которых путникам пришлось пробираться к Ростову. Вот уж действительно дикое племя! Ростовчане, конечно, знали, что соседи их нелюдимо и непривычно живут, но им было забавно послушать, какие обряды творят голядские колдуны-шаманы. Женщины краснели и фыркали, когда Стрелок с живостью описывал, как шаманы мочатся на деревья вокруг селения, обозначая свою территорию, будто волки лесные. Мужчины же пополам сгибались от смеха, слушая о том, как глава голядского воинства перед походом бегает за курицей, предназначенной для заклания на алтаре. По тому, как скоро он догонит перепуганную птицу, зависит, удачен ли будет поход. При этом, добавил Стрелок, все остальные только наблюдают за погоней, сохраняя самый серьезный вид, и никто не смеет вмешиваться.
Короче, смеху в этот вечер в доме Большого Коня было предостаточно. Гости оказались отменными рассказчиками и всех развеселили. Смех стал стихать, лишь когда Аудун поднял руку и спросил:
— Теперь я хотел бы узнать о родне твоей жены, Стрелок. Для нас, живущих вдали от Норейг, это всегда важно. Может статься, что мы знаем кого-то из ее рода, и нас сводила судьба с ее близкими людьми. И если таковые отыщутся, то и Свете, и тебе только больше почета у нас будет. Так что пусть теперь женщина нашего племени поведает, откуда ее корни.
Веселая улыбка Стрелка при этих словах потускнела, и он невольно сжал руку жены, словно хотел избежать этой темы. Однако Света, чуть улыбнувшись мужу, смело выступила вперед.
— По крови я только наполовину принадлежу к племени варягов, благородный ярл. Моя мать, славянка. Она была пригожа и из хорошей семьи, так что мой отец нашел ее достойной соединиться с ним в браке.
— Это не диво. Немало мужей из Норейг сходятся с местными женщинами. Я сам тому пример, да и мой сын Асольв доволен своей женитьбой. Однако скажи нам, Света жена Стрелка, каково было имя твоего уважаемого отца?
Света немного помолчала, потом произнесла:
— Его звали Кари из Раудхольма. И он носил прозвище Неспокойный.
Стрелок чуть вздрогнул при этом, взглянул на Аудуна, и увидел, как тот шевелит светлыми бровями, обдумывая что-то.
— Клянусь рукоятью своего меча, что это имя мне знакомо! — сказал наконец варяг. — Это был известный герой. Я как-то встречал его на тинге[37] в Норейг. С ним еще был его сын-подросток, Гуннар, если мне не изменяет память. Так?
Света посмотрела прямо в глаза ярлу и согласно кивнула.
— У тебя очень хорошая память, ярл Аудун. Это было давно, а ты все помнишь… Скорее всего, ты встретил Кари Неспокойного и моего сводного брата Гуннара, когда они покидали те края. А после прибытия на Русь Кари служил у одного прославленного днепровского князя. Ты знаешь об этом?
Она произнесла это как-то странно, с едва уловимым вызовом. Аудун ответил:
— Я, конечно, чту твоего отца, златовласая яблоня пряжи, однако у меня нет возможности знать о судьбе всех, кто когда-либо встречался на моем пути. Но, думаю, ты сама поведаешь мне о Кари Неспокойном.
— Он встретил безвременную кончину в Гардар. Он в то время служил у известного князя Эгиля Золото. Ты должен знать о нем.
Пока Аудун задумчиво вращал обручье на руке, силясь припомнить, неожиданно раздался голос Путяты:
— Я слыхивал о богатом и знаменитом Эгиле Золото и знаю, что он был едва ли не ближайшим другом самого Олега Вещего. Так ли?
— Так, — подтвердила Света и прижала руку к груди, словно удерживая бьющееся сердце. — Кари Неспокойный служил у Эгиля, пока его не настигла разбойничья стрела. Но это случилось, когда я была совсем ребенком, поэтому мне больше нечего сказать.
— Ну а о своем брате Гуннаре ты можешь поведать?
Девушка кивнула.
— Мой брат Гуннар… Мы долгое время были с ним очень дружны, но потом поссорились. Знаю, что он тоже погиб.
Голос ее неожиданно стал срываться и Стрелок поспешил жене на выручку.
— Лучше меня спроси, пресветлый ярл. Ведь я одно время служил в хирде Гуннара Карисона и знаю, как он сложил буйну голову. Его, как некогда и Кари Неспокойного, поразила стрела. Я сам… видел это[38].
Аудун медленно огладил рукой роскошную светлую бороду.
— Что ж, каждый по-своему находит свой путь в чертоги Валгаллы[39]. Однако сдается мне, что я был не очень учтив и разволновал тебя, солнечная липа пряжи[40]. Да и не гостеприимно так долго утруждать вас расспросами, учитывая, что вы с дороги, а время уже позднее.
После этого он поднялся, давая понять, что пора готовиться ко сну.
Заботливая Гуннхильд повела гостей к боковуше, отодвинула заслонку и, откинув тканый полог, указала, какая удобная постель их ждет. После этого она пошла вслед за отцом, который прощался с гостями. Посадник Путята уезжал со своими людьми, а Нечай оставался на ночь с женой. Но Усмар, который, как надеялась Асгерд, тоже останется, неожиданно заявил жене, что не станет спать с ней, пока она не смирится и не поедет в их общий дом.
— Сдается мне, — тихо произнесла молодая женщина, — что ты больше почета проявляешь ко мне, когда я под отеческим кровом, а не в твоем богатом доме.
— Ты вольна выбирать, — ответил Усмар и, направившись к двери, накинул на плечи свою большую соболью шубу. Он оглянулся всего лишь раз, но не на Асгерд, а в сторону боковуши, где укрылась с мужем приезжая красавица. И от этого на сердце Асгерд стало совсем плохо.
Гуннхильд украдкой наблюдала за сестрой.
— Хочешь, я скажу отцу, чтобы он освободил тебя от постылого брака?
Асгерд опустила глаза и отрицательно покачала головой.
— Нет. Я люблю своего мужа и сама его выбрала. И я жду от него ребенка.
Гуннхильд вздохнула. Что ж, красавицу Асгерд не единожды упреждали, что Усмар будет неподходящим для нее супругом. Но та хотела только его.
Вскоре в большом доме стало относительно тихо. Относительно, если учесть, сколько домочадцев улеглось тут на лавках вдоль стен и в задвинутых заслонками боковушах. В ночном сумраке то и дело слышались вздохи, какая-то возня, шорохи, порой негромкое хихиканье или кашель.
Стрелок раскинулся на своем покрытом шкурами ложе и силился в полумраке разглядеть отодвинувшуюся к стене Свету. Она лежала тихо-тихо, но по ее дыханию он угадывал, что она не спит. Медленно протянув во тьме руку, Стрелок погладил волосы жены. Очень мягкие и шелковистые, они так и заструились под его рукой. Тогда он придвинулся, обнял ее, легонько поцеловал в плечо.
— Ладо мое, княжна Светорада.
Только наедине, когда их не могли слышать, он решался назвать жену ее настоящим именем. Ибо на самом деле она была дочерью могущественного смоленского князя Эгиля Золото и некогда просватанной невестой Игоря Киевского. Стрелок похитил красавицу Светораду с ее согласия прошлой осенью и прожил с ней в ладу и согласии эти полгода, пока они скитались по дальним пределам, уезжая все дальше и дальше, чтобы никто не признал в его прекрасной жене смоленскую княжну. Узнай их кто — и это повлекло бы за собой разлуку, а то и гибель. Ибо они совершили неслыханное, сбежав из Киевских земель, из-под власти самого Олега Вещего и его воспитанника, молодого князя Игоря.
Светорада едва слышно всхлипнула, повернулась к мужу и обняла.
— Когда о родне расспрашивали… я так испугалась…
— Да ну? А я думал, моя Светка ничего не страшится. Ведь ты прекрасно справилась, даже мавка[41] лесная не смогла бы так сплести правду и ложь, чтобы все выглядело былиной, а не сказом надуманным.
— В самом деле? — встрепенулась Светорада, и по ее голосу он понял, что жена улыбается.
— Ты моя разумница. И то, что назвала своим отцом ярла Кари Неспокойного, тоже верно. Кто знает, где носило этого оглашенного по Руси, мало ли с кем он мог соединить свою судьбу. А Гуннар…
— Пожалуйста, Стемид… — тихо взмолилась Светорада Смоленская, тоже назвав мужа его прежним, настоящим, именем. — Пожалуйста, милый, не говори о нем.
Стемид, или, как его называли раньше, Стема Стрелок промолчал. Он сжимал Светораду в объятиях, держа у груди свое самое ценное сокровище, и чувствовал, как гулко бьется ее сердце. Ему надо было успокоить жену, отвлечь от горестных дум, и он, не зная, как лучше это сделать, начал целовать ее. Светорада поначалу никак не отвечала на его ласки. Ее губы послушно и бестрепетно раскрылись навстречу его губам, она спокойно ощутила, как его рука скользнула по ее щеке и стала опускаться по шее, тут же зацепившись за тонкую золотую цепочку с кулоном.
— Ой, порвешь…
Стема засмеялся в темноте. Княжна очень дорожила этим украшением, по сути последним, что осталось от ее некогда неслыханного богатства самой завидной невесты на Днепре. Светорада считала, что это ее оберег, и никогда не расставалась с граненой каплей яркого рубина в оправе из искусно сделанных лепестков. Она прятала его под одеждой, ибо жене простого воина подобную роскошь носить не пристало. Хотя… чего там! Русские воины любили украшать своих жен. Но Светорада все равно прятала ото всех этот давний подарок, словно он мог выдать, с каких вершин она сошла ради свободы и любви.
— Княжна моя, — прошептал Стема у самых ее губ и поцеловал — сперва легко и медленно, потом все более настойчиво. Он часто задышал, проникая языком в ее рот, и Светорада вздрогнула, сама обняла его, прижалась всем телом.
От нее пахло березой, мятой и теплом, ее кожа была, как шелк, а волосы рассыпались, скользя по обнаженному телу. Стема упивался ее нежностью, ее пробуждавшейся страстью. О, она умела уступать!.. Он это знал и распалялся до дрожи. Но он никогда не брал ее с поспешностью. Даже когда скучал по ней. Вот и теперь он уже успел соскучиться. Дорога через лес, волнение, примут ли их в Ростове, суета, незнакомые лица, расспросы… От всего этого можно было уйти только к ней, только в нее…
Он нежно целовал жену, легко касаясь губами ее подбородка и спускаясь по нежной шее до ключицы. Светорада дышала все глубже, откинув голову; ее руки лохматили ему волосы, порхали по спине, ощущая игру сильных мышц. Он чувствовал жар прильнувшего к его груди тела и твердость ее сосков. Когда он склонился к одному из них и сомкнул губы вокруг этого нежного бутона, Светорада не смогла сдержать стон и тут же зажала ладошкой рот, пугаясь, что их услышат. Но Стема лишь негромко засмеялся, вновь целуя ее. Он знал, что в любви Светорада несдержанна, но ему сейчас не было дела до того, услышат ли их… Ему хотелось ласкать ее, чтобы довести до страстной беспечности, чтобы она уже не могла ждать…
Светорада отзывалась на ласку. И сама уже сжимала сильное тело мужа. Задыхаясь, она придвинулась вплотную, словно хотела протиснуться под него. Стема понял: она готова принять его. Они слились и замерли на какой-то миг, наслаждаясь чувством единения.
— Ты со мной, Стема…
— Я твой. Я люблю тебя, Светка.
Их движения сперва были медленными, плавными и глубокими. А потом пошло нарастание. Света выгибалась и тянула его на себя, а он яростно напирал, погружаясь в ее жаркое податливое лоно. Приподнявшись на локтях, Стема хотел разглядеть ее в темноте — растрепанную, слабую и горячечную одновременно. Он знал, какая она шальная и нетерпеливая, когда бьется под ним.
А потом, когда Светорада выгнулась в его руках, напрягшись в порыве сближения, Стема лишь успел прижать ее голову к своему плечу, когда она вскрикнул и затрепетала под ним. У него больше не было сил сдерживать себя, его сознание затуманилось, и он унесся за ней в слепящий мир радости, который они так щедро дарили друг другу.
Потом они лежали, переводя дыхание, и улыбались друг другу в темноте.
— Мы никого не разбудили? — хихикнув, спросила княжна.
— Нет, конечно. Вон как кто-то храпит. До нас ли им…
Он перевернулся на спину, протянув руку, чтобы она могла положить ему на плечо голову, устроиться подле него, под его защитой, в его близости. Ему так нравилось оберегать и согревать ее, а она любила ощущение надежности рядом с ним. Пусть они жили в постоянной опасности быть раскрытыми, пусть им пришлось терпеть лишения и неудобства, однако они были друг у друга, а это так много! До бесконечности много…
Дыхание Светорады вскоре успокоилось, стало ровным. Она уснула. Стемиду было приятно ощущать тяжесть ее головки на своем плече. Он тоже мог уснуть, утомленный и счастливый. Однако через миг Стема открыл глаза, стал смотреть во мрак.
Может, его обеспокоили вопросы варяга Аудуна? Или вынуждала задуматься о дальнейшем новизна места? Так или иначе, но сон ушел от него. Вместо него пришли воспоминания…
Казалось, это было в какой-то иной жизни. Светорада — в сиянии блеска, богатства и своего знатного положения — стояла на высоком крыльце смоленского терема, и сам Олег Вещий соединял ее руку с рукой своего воспитанника Игоря. Стемка же был далеко от них, сидел за длинным пиршественным столом и не испытывал к заносчивой Светораде ничего, кроме неприязни… Однако, глядя на нее, он чувствовал в себе неясное томление и неожиданное для него самого восхищение. В то время отношения этих двоих были настолько непросты, что порой казалось, будто их запутали вещие вилы[42], прядущие людские судьбы.
Это был сложный период для Светорады и Стемида. Но, видимо, сама Лада[43] поворожила над ними, раз, несмотря на ссоры и перепалки, неожиданно стал разгораться жар, который однажды бросил их в объятия друг другу. А до этого были ошибки и предательство, непонимание и обида. Стема не догадывался, что княжна думала о нем больше, чем о своем прославленном женихе, хотя ни для кого не было секретом, что такие ладные и пригожие Игорь и Светорада, попросту не могут ни на чем сойтись и их отношения становятся все тягостнее. Казалось, они были устремлены не друг к другу, как обязывало их обручение, а в разные стороны. Игорь при первой же возможности покинул Смоленск, и оба были только рады этой разлуке перед свадебным пиром. Потом Светорада осиротела, и, пользуясь смятением смолян, оставшихся сразу без князя и княгини, юную княжну похитил воспитанник ее отца, Гуннар Карисон, которого сегодня она так смело назвала своим братом. Причем помог ему в этом именно Стема, мечтавший тогда вступить в дружину викингов и уплыть с ними за моря, что и было ему обещано за помощь в похищении. А потом… Потом Стема понял свою ошибку и убил Гуннара. А прибывший за невестой Игорь увез княжну в Киев.
Светораде предстояло стать его женой, но при условии, что она откажется от своих прав на Смоленск, который по завещанию ее родителей должен был стать приданым их дочери, ее защитой и силой. Олег Вещий и Игорь думали об этом иначе. Им не нужен был вольный город со своими правами и своей княгиней. Даже братья Светорады, Ингельд и Асмунд, покорились воле киевских князей. И уж совсем никто не ждал, что слабая юная девушка откажется подчиниться воле правителей. Однако что она могла сделать в одиночку? Скорее всего, ее все равно принудили бы смириться и тогда участь Светорады была бы незавидной. Вот тогда Стема похитил красавицу княжну с помощью Ольги Вышгородской. Ольга сама была заинтересована избавиться от соперницы Светорады и помогла беглецам. Темной ночью влюбленные ушли по реке, не оставив следов, и канули в небытие водного пути. А потом…
Стема вздохнул, вспоминая, что было потом.
Два дня они плыли по реке Десне, опасаясь приставать к берегу, таясь в тени нависавших над рекой деревьев, забивались в камышовые заросли, едва заслышав вдали звук уключин идущих по Десне кораблей. Светораду искали, это было так же ясно, как и то, что Перун велик. Вскоре беглецы решили уйти с реки, где постоянно ходили ладьи, а по берегам то и дело возникали вышки княжеских градов. Стема набил из лука уток в заводи и в ближайшем селении обменял их на простую одежду из сермяги[44] для Светы. Он решил обрядить ее пареньком, спрятав нежное тело девушки под грубой рубахой и портами, а бросавшиеся в глаза золотые кудри — под низкий войлочный колпак. Богатые же одежды княжны разрезал на полосы и, обмотав ими камень, утопил в темной трясине болота.
Беглецы уходили все дальше и дальше в леса. Передвигались они только ночью, пока не оказались в местах, где их не настораживала каждая движущаяся по дороге подвода, отряд витязей или местная молодежь, гуляющая в рощах вкруг поселений. И если поначалу им приходилось под покровом ночи воровать на огородах репу и капусту, а то и связку подвешенной для просушки рыбы, то в лесу Стема уже мог позволить себе развести костер, жарить над огнем сбитого стрелой тетерева или варить в обмазанном глиной туеске собранные под корягами грибы. Год выдался грибной, все стежки-дорожки пропитались его духом, да и ягод тоже хватало в зарослях, так что путникам было чем подкрепиться. А переночевать они могли в шалаше или, если везло, укрывались в лесной заимке бродячих охотников.
Стема терзался чувством вины. Вот ведь, сорвал белую лебедушку, затащил в чащу, увел в дальние боры и комариные болота, заставил пробираться через бурелом, чтобы увести неведомо куда… И когда однажды он робко завел разговор, что путь их не определен, что не лучше ли ему все же отвести княжну в родной Смоленск, она вдруг так и кинулась на него рысью, едва не расцарапав лицо. Светорада плакала и кричала, что женой думала за ним уйти, а он ее будто чужачку какую обхаживает и уже небось пожалел, что взял…
Этого даже Стемид не смог вынести. Повалив княжну на опавшую хвою, стал целовать, глуша ее крики и плач, пока наконец она не затихла и не обняла его.
Вот тогда-то они и поняли, что должны быть вместе, что все у них складывается и нет ни усталости от блуждания в дебрях, ни страха быть обнаруженными. Они словно клинок и ножны, созданные друг для друга умелым кузнецом, имя которому — Судьба.
А между тем уже подходил месяц желтень[45], ночами становилось все холоднее, начинало дождить, и Стема не на шутку встревожился, когда его милая стала прихварывать в пути. Она-то, конечно, храбрилась, шутила, проказничала: то запрыгнет Стемке на спину с поваленного дерева, то полезет целоваться измазанными соком лесных ягод губами, — однако в пути все больше уставала, глухо покашливала, а под вечер очередного дня просто осела под дубом, закрыв потускневшие глаза и тяжело забывшись. Стема уложил ее голову себе на колени и взмолился богам. А утром, не успел Стема еще и воду в горшке разогреть, чтобы напоить слабо постанывающую под шкурами девушку, как из зарослей к ним вышел волхв.
То, что перед ним стоит служитель богов, не вызывало у Стемы никаких сомнений. У старца была длинная борода, на поясе висели амулеты, в руках — длинный посох с резной совой на набалдашнике, а в глазах — глубинная мудрость. Волхв почти не обратил внимания на засуетившегося парня, не отвечал на его вопросы и даже, казалось, не заметил того, что Стема схватился за рукоять ножа при его появлении. Старец просто подошел к Светораде, положил узловатую темную ладонь на ее чело, прислушался к ее хриплому дыханию, оглядел покрытое бисеринками пота лицо и, оглянувшись на Стемида, укоризненно покачал головой:
— Совсем замучил девку, недотепа. А ну-ка возьми ее и следуй за мной.
Оказалось, что невдалеке располагалось жилье волхва — покрытая корой полуземлянка, притаившаяся среди вековечного бурелома, будто нора зверя. Зато внутри было вполне уютно: бревенчатые стены увешаны шкурами, на полках какие-то крынки, земляная лежанка устлана сухой травой и накрыта вполне чистыми меховыми полостями, а по центру, под вытяжкой, — очаг на обмазанном глиной возвышении. Жить можно. Вот они и остались тут после того, как волхв напоил девушку каким-то отваром, намазал снадобьями и, тепло укутав, наказал не тревожить, чтобы она набиралась сил. Сам же отправился в лес, так и не ответив на вопросы Стемида.
Старик приходил еще несколько раз. Однажды принес какую-то мутную жидкость, от которой исходил неприятный запах, и, сообщив изумленному Стеме, что это собачий жир, велел поить им Светораду. А потом явился со шкурами и посоветовал парню сшить для себя и жены теплые одежды, ибо, несмотря на ясные дни, пора было готовиться к холодам. Тыкая иглой в проделанные шилом отверстия, Стема что-то кроил, сшивал, пока наблюдавшая за ним Светорада не сказала, чтобы он отдал ей свое рукоделие, и принялась за шитье сама. Силы-то уже понемногу возвращались к ней.
Как только Светорада стала подниматься, волхв как будто и вовсе забыл о них.
Так они и прожили какое-то время, пока в лесу не поблекли богатые краски осени и не пришло ненастье с туманами и повисшей в воздухе моросью. Все вокруг предвещало скорый приход Морены-Зимы. Вот тогда-то волхв появился снова. Светорада в тот день была одна на хозяйстве, поэтому испугалась, увидев лохматого длиннобородого деда, возникшего на пороге. Тот, окинув все строгим взглядом, остался доволен. В его жилище царил порядок: земляной пол подметен, шкуры на лежанке разглажены, а в котелке над очагом булькало вкусное варево из дичи. Светорада, помня, что тут они только гости-постояльцы, стала торопливо объяснять волхву, что, дескать, муж на охоте и кудесник, ожидая его, может подкрепиться ее стряпней.
Волхв не отказался, молча ел, а затем даже жмурился от удовольствия — настолько удалось княжне горячее варево, приправленное корешками и брусничной выжимкой.
Когда вернулся Стема, он застал жену и старика мирно беседующими. Волхв и княжна даже посмеивались чему-то, обсуждая повадки зверей. Стема только подивился, что угрюмый лесной дед так весел и говорлив, хотя и знал, что его ладу не зря назвали Светорадой: был у нее дар любому прийтись по сердцу и одарить добросердечием и приветливостью, отчего даже самое хмурое чело разгладится. Однако приход Стрелка, заставшего лесного ведуна хихикающим с молодой женщиной, похоже, смутил волхва.
— Вот что, дети мои, — изрек дед, — я не жаден до крова, мог и дальше вас гостями тут оставить. Да только вы не лесные люди — мне и в воду глядеть не пришлось, чтобы понять это. Вам нужно жить среди людей, а лес оставить духам и волхвам. Завтра я укажу место, откуда лесная тропа поведет вас дальше. Идите по ней, пока не достигнете кургана, могилы родовой, подле которой высится мощный столб покровителя небес и людских ремесел Сварога славного. Положите у изножия столба требу[46], — сказал волхв, кивнув на сброшенную Стемой у порога подбитую лань, — потому как Сварог к оленинке очень охоч. А как бог примет подношение, идите за его тень, чтобы, переступив на зорьке межу тени, оказаться уже в землях племени вятичей. Вот и пробирайтесь к большой реке Оке, спросите там князя Держиитра. Сейчас как раз прошла Макошина неделя[47], Держимир Вятический только свадьбу отгулял, потому счастлив и весел. Думаю, примет он вас по-доброму. Ты, — произнес волхв, ткнув пальцем в грудь Стемида, — воин, а такие Держимиру нужны. Ну а тебе, красавица, от меня подарок. Примерь. И пусть все думают, что ты из племени вятичей.
Он протянул Светораде рубаху, вышитую знаками Даждьбога[48] — спиралями, кругами посолонь, — и клетчатую юбку-поневу, какие носят в племени вятичей.
Так судьба влюбленных была решена. Да и племя вятичей, неподвластное Руси и киевским князьям, живущее своим миром и своей жизнью, вполне могло стать родным и для них.
На другой день волхв явился проводить их. Они ждали его, и, едва он приблизился, молодые люди, взявшись за руки, вместе шагнули навстречу. Стема сказал:
— Мы тут в лесу совсем счет времени потеряли, но ты напомнил нам о Макошиной неделе, когда люди объединяются в семьи. Вот и подумалось нам: не совершишь ли и над нами обряд? Мы живем вместе, как муж и жена, но небеса не будут к нам милостивы пока такой, как ты, не произнесет заветное слово над нами.
Волхв выполнил их просьбу. Был стылый туманный день. Стема и Светорада стояли, соединив руки, и слушали положенные в этом краю брачные слова. После того как они произнесли свой обет, их лица засияли, будто озаренные солнцем.
Когда прощались с волхвом, Светорада осмелилась спросить:
— Как твое имя, вещий человек?
Это был дерзкий вопрос, и девушка поспешно пояснила, что старик, дескать, первый, кто помог им, от него они видели только добро, а потому она хочет назвать своего первенца его именем. Однако кудесник ответил странно. Окинув взглядом тонкую девичью фигурку Светорады, он сказал, что ей еще нужно постараться выносить этого сына, а имя сами боги подскажут. И еще добавил задумчиво:
— Ты хоть и хрупкая, но судьба у тебя сильная. Вскоре тебе предстоит познать ее силу. Однако мне ясно: ты сильнее судьбы твоих врагов, сколько бы их ни встретилось на пути. Правда, каждый из врагов… будет любить тебя! — закончил он неожиданно.
Эти слова озадачили Светораду. Весь остаток пути она была тиха и задумчива.
Позже, как и предрекал лесной волхв, князь Держимир Вятический принял Стему в дружину с полагавшимся на воинской службе содержанием. Однако их радужные надежды истаяли, когда стало известно, что к Держимиру из Киева должно было прибыть посольство. Вятичи, терпевшие поражения от хазар, платили им дань, киевские же правители обещали, что смогут помочь избавиться от дани, если их власть примут. И хотя еще неведомо было, придут ли к союзу вятичи с днепровской Русью, беглецам стало ясно: никто из Киева их не должен тут увидеть.
Влюбленным вновь пришлось пуститься в бега и нестись по земле, словно сорванному с ветки листу. Они двинулись в самую распутицу, когда кони спотыкаются на подмерзшей грязи, а санного пути еще нет. Благо, что сперва им удалось пристать к ватаге, отправившейся на охотничий промысел в земли муромчан. Однако остаться там они не решились: уж больно настойчиво присматривался к Светораде вождь муромы. Зато в племени голядь они могли бы укрыться, благо, что те от иных народов держались в стороне, однако и на пришлых смотрели недоверчиво и мрачно. Светорада первая стала побаиваться этих полудиких жителей, да и Стеме среди них не по себе было. Поэтому, разведав о поселении словен в Ростове на великом озере Неро, они собрали вещички — и в путь.
И вот теперь они нашли новый дом.
Стема прислушался к спокойному дыханию жены. Она была его радость, его подруга и любовь. Раньше он и представить не мог, что в жизни бывает такое счастье. Они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, они всегда ценили свое счастье и готовы были на все, только бы сохранить его. Стема очень уважал жену за то, что, как бы ни приходилось туго, Светорада никогда не жаловалась и не хныкала, не кляла долю свою за то, что отказалась от спокойной и благополучной жизни ради того, к кому позвало сердце. И все же Стема понимал, что не будет ему покоя, пока он не создаст для жены достойного положения, чтобы она не знала лишений и страха, чтобы ни в чем не нуждалась.
Длинный дом варяга Аудуна по-прежнему был наполнен дыханием спящих людей. Угли в очагах уже прогорели, становилось прохладнее, но в темной боковуше под медвежьей шкурой Стема блаженствовал, обнимая спящую жену.
Однако едва он погрузился в дрему, как его разбудили приглушенные взволнованные голоса. Послышалась возня, кто-то торопливо встал, разжег пламя в очагах. Потом послышался вскрик, перешедший в глухой затихающий стон.
У молодой жены Аудуна начались роды.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Светорада Медовая предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
34
Харальд Длинноволосый (Прекрасноволосый) (860–940) — владелец норвежской области Вестфольд, который, став королем (конунгом), вел постоянную борьбу с родовой знатью и непокорными викингами за свое главенство в стране.
35
Повой (или повойник) — головной убор замужней женщины в виде шапочки, немного возвышающейся надо лбом и закрывающей сзади волосы.
36
Копчеными русы называли степняков как из-за смуглости тех, так и из-за обычая коптить оружие и стальные пластины доспехов, чтобы те не блестели на солнце и не выдавали на открытом пространстве их местонахождение.
39
Валгалла — небесный чертог, где обитают боги скандинавов и где вечно пируют души погибших в бою храбрецов.
