Сталин. Мой товарищ и наставник

Симон Тер-Петросян, 1922

Незадолго до своей трагической гибели в июле 1922 года Симон Аршакович Тер-Петросян, известный под партийной кличкой «Камо», закончил книгу воспоминаний об Иосифе Виссарионовиче Сталине, земляке, наставнике и товарище по революционной борьбе. Обстоятельства сложились так, что рукопись мемуаров впервые увидела свет только в 2013 году, а до этого хранилась в семейном архиве близкого друга Камо, ставшего ее редактором. Ценность этих воспоминаний в том, что они касаются юных лет Сталина, наименее освещенного периода его жизни, и в том, что автором их является не просто современник Вождя, а его друг и соратник по революционной борьбе, пламенный революционер, которого Владимир Ильич Ленин называл человеком «совершенно исключительной преданности, отваги и энергии».

Мой промах

Сталин хотел восстановить в Тбилиси подпольную типографию, которая была нам очень нужна. Была типография на Лоткинской, но ее очень скоро разгромила полиция. Гораздо проще печатать газеты и листовки на месте, нежели возить их из Ростова или Екатеринодара^[29]. Сталин хотел издавать газеты на грузинском и армянском языках, которые были бы доступнее для закавказского пролетариата, чем «Искра». У него и название уже имелось: «Борьба». Деньги и возможность раздобыть станок тоже были — товарищи брались собрать его из деталей от списанных типографских машин. Не хватало только одного — помещения.

Мои воспоминания будут читать разные люди, в том числе и не имеющие представления о конспиративной работе, поэтому я поясню, в чем заключалась сложность. Абы какое помещение для подпольной типографии не годилось. Оно должно было быть не на самом виду, но в то же время и не где-нибудь на отшибе, чтобы частое появление людей и подвод не вызывало бы ничьего любопытства. Типография должна была иметь два склада — обычный, который можно было бы показать всем, и скрытый от посторонних глаз, где можно было бы хранить все нелегальное. Владельцем помещения должен был быть человек, сочувствующий делу революции или такой, которому нет дела ни до чего, кроме арендной платы. Типография — дело шумное, поэтому нелегальную типографию надо маскировать под видом легальной или же устраивать там, где шум ее будет заглушаться другим шумом. Например, на заводе или на железнодорожной станции. Маскировать было сложно, поскольку любая легальная типография привлекала внимание полиции. Часто было так, что в легальных типографиях печаталась нелегальная литература. В Тифлисе и вообще на всем Кавказе дело осложнялось местными особенностями. Все всех знают, все суют нос во все дела, слухи разносятся моментально. Очень важно было, чтобы типография не привлекала бы ничьего внимания. Об ответственности перед товарищами, которые обеспечивали типографию станками и всем необходимым, тоже забывать не следовало. Люди сделали большую работу, дали все, что нужно, их нельзя подвести.

Организацией типографии занимался Вано Стуруа^[30]. Он поручил мне найти для нее подходящее место. Я очень хотел выполнить это поручение как можно скорее и по неопытности совершил большую ошибку.

Дело было так. Муж моей тетки Геворг Бахчиев имел широкий круг знакомств. Весь Тифлис знал его, а он знал всех. Я решил использовать связи Бахчиева в своих целях и сказал ему, что один мой знакомый из Гори хочет открыть типографию, чтобы печатать открытки, календари, брошюры для паломников и прочую чепуху. Эта чепуха не только служила отличным прикрытием для типографии, но и приносила неплохой доход. Борьба стоила денег, причем больших денег, поэтому революционерам приходилось быть рачительными хозяевами. «Беда с помещением, — сказал я Бахчиеву, — мой знакомый никак не может найти подходящее и недорогое помещение. Нельзя ли поспрашивать у знакомых?» Бахчиев не удивился моей просьбе. Он решил, что я хочу заработать комиссионные. В его кругу это было обычным делом, все оказывали друг другу услуги за процент. С меня Бахчиев, разумеется, процента не потребовал, поскольку я был племянником его жены и жил в его доме. Близким родственникам полагалось помогать бескорыстно.

Во время встречи с Вано я сказал ему, что теперь нам ищет помещение Бахчиев.

— Ты что, с ума сошел?! — рассердился Вано. — Кто тебе разрешил так поступать?!

— А что в этом такого?! — удивился я. — Я же не сказал ему правду, а сослался на знакомого из Гори. Геворг каждый вечер кутит в большой компании, что плохого, если он будет спрашивать у приятелей про помещение?

Вано вспылил, обозвал меня «глупым ишаком» и разными другими обидными словами. Я в долгу не остался, несмотря на то что Вано был старше меня и по возрасту, и по положению в организации. Вместо разговора вышел скандал. Расставшись с Вано, я пошел в обсерваторию к Сталину. Не для того, чтобы пожаловаться на Вано, а для того, чтобы посоветоваться и договориться, чтобы я докладывал ему о моих поисках. Я тогда еще не знал, что Вано вспыльчив, но отходчив, а мы поскандалили так бурно, что, как мне казалось, разругались на всю жизнь. «Кто дал ему право оскорблять меня?! — горячился я, пока шел. — Я — взрослый человек, член партии, а он обозвал меня ишаком! Пускай еще скажет спасибо, что я ему в морду не дал за такие слова!»

Выслушав меня, Иосиф сказал:

— Вано прав. Выразился он, конечно, грубо, но он прав. Ты не ишак, а дурак, потому что не понимаешь простых вещей. Рано или поздно, но тобой заинтересуются ищейки. Вот допустим, что тебя арестовали. Ты сидишь в Метехах^[31], молчишь, на вопросы не отвечаешь. Политическим сыском занимаются умные люди. Они не только тобой будут заниматься, но и твоими связями — родственниками, друзьями, соседями. Всех будут подробно расспрашивать о тебе. Что делал? С кем встречался? О чем говорил? Бахчиев среди прочего вспомнит и этот случай. «Ага! — скажут жандармы. — Значит, этот бунтовщик искал место для типографии. Значит, материалы уже печатают в Тифлисе, а не возят из Ростова». Это Бахчиев может тебе поверить, а жандармы не поверят. Они знают, что практически все, чем занимаемся мы, делается для нашего общего дела. То есть из-за твоей ошибки жандармы могут догадаться, что в Тифлисе работает нелегальная типография. А если бы Бахчиев нашел тебе место, это считай все равно, что ты в жандармское^[32] адрес сообщил. Понял?

— Понял, — прошептал я, хватаясь за голову.

Ой, что я натворил? Чуть было не провалил будущую типографию!

— Это еще не все, — голос Иосифа стал строже. — Наши враги — мастера провокаций. Возьмут и скажут тебе на допросе: «Мы знаем, что ты искал место для подпольной типографии. Тот, кто давал тебе это поручение, все нам рассказал». Ты подумаешь, что Вано тебя предал, вспылишь и наговоришь лишнего, сгоряча выболтаешь какие-нибудь важные сведения.

— Я все понял, — повторил я, приходя в крайнее отчаяние, и спросил: — Что же мне теперь делать, Иосиф? Убить Геворга, чтобы он не проболтался? Но я не могу так поступить. Я в его доме живу, его хлеб ем, он муж моей родной тетки.

— Зачем убивать?! — рассмеялся Иосиф. — Просто скажи, что твой вымышленный знакомый передумал открывать типографию и вместо нее завел мясную лавку. Пока ничего страшного не случилось, но может случиться, если ты и дальше станешь так себя вести. Запомни навсегда — никаких партийных дел с родственниками и приятелями не обсуждать! Помощи не просить! Никаким образом ни во что их не вмешивать! Конспирация, товарищ Камо, заключается не только в том, чтобы револьвер в тайнике прятать. Конспирация — это делать так, чтобы твоя легальная жизнь нигде и ни в чем не пересекалась бы с нелегальной. Иначе беда. Запомнил?

— Запомнил! — загорячился я. — Все запомнил! Клянусь, что больше ничего подобного не случится! А к Вано прямо сейчас пойду и извинюсь!

— Не надо разводить в организации эти буржуазные церемонии, — нахмурился Иосиф. — Просто пойди и скажи, что осознал свою ошибку и больше так делать не станешь. Что такое «извини»? Слово, не имеющее никакого значения. Значение имеет то, что ты понял свою ошибку и можешь продолжать работать дальше.

— Симон и Камо больше нигде не будут пересекаться! — пообещал я и добавил: — Эх, почему мне Вано сразу все спокойно не объяснил?

— Грузины — вспыльчивый народ, — усмехнулся Иосиф. — Кровь горячая, быстро в голову ударяет.

— Ты тоже грузин! — возразил я. — Но тебе же не ударяет!

За все годы, что я знаю Сталина, начиная с детства, я ни разу не видел, чтобы он выходил из себя, кричал, ругался, впадал в ярость. Если он сердится, то хмурит брови и начинает говорить резким тоном, не более того. Я видел его в разных ситуациях, но он всегда остается спокойным.

— Я не люблю бесполезных занятий, — ответил Иосиф. — Зачем заниматься тем, что не приносит пользы? Вот что бы произошло, если бы я повел себя, как Вано? Ты бы расстроился, мог сгоряча пристрелить своего дядю, а потом, чего доброго, и сам бы застрелился. Кому от этого была бы польза? Только гробовщику. А так все живы, ты понял свою ошибку, нашему общему делу от этого польза. Сердце у человека должно быть горячим, а не голова! Горячая голова плохо соображает.

Сердце у человека должно быть горячим, а не голова! Эти слова врезались мне в память. С того дня я начал учиться владеть собой в любой ситуации. Что бы ни случилось, говорил себе: «Спокойно, Симон-джан, спокойно! Не кричи, руками не маши! Криком делу не поможешь». Выдержка часто меня выручала, но сильнее всего она пригодилась мне в Моабите, когда я симулировал сумасшествие^[33]. Когда-нибудь я напишу об этом подробно. Мой опыт пригодится зарубежным коммунистам.

Я помирился с Вано, сказал Бахчиеву, что мой знакомый передумал открывать типографию, и с того дня никогда больше не мешал легальную жизнь с нелегальной. Впрочем, очень скоро у меня легальной жизни не стало. С 1904 года и до недавнего времени я жил на нелегальном положении. «Легализировался» я лишь на то время, пока находился в заключении.

Примечания

29

Прежнее (до 1920 года) название города Краснодара.

30

Иван (Вано) Федорович Стуруа (1870–1931) — грузинский революционер, соратник И.В. Сталина.

31

В XIX веке Метехский замок, снесенный в 1959 году, был тюрьмой.

32

То есть в Губернское жандармское управление.

33

В конце августа 1907 года Камо по поддельному паспорту на имя австрийского подданного страхового агента Дмитрия Мирского отбыл в Европу с целью закупки оружия для революционеров. В ноябре того же года Камо был арестован в Берлине. На его квартире обнаружили 50 маузеров и по 150 патронов к каждому стволу, готовых для отправки в Россию, а также взрывчатку и капсюли для бомб. Германские власти предъявили Камо обвинение в терроризме и начали готовиться к его экстрадиции в Россию, где Камо ждала смертная казнь. Бежать из Моабитской тюрьмы было невозможно. Камо начал симулировать душевную болезнь, надеясь, что его переведут в психиатрическую лечебницу, откуда бежать будет легче. Но так или иначе устроить побег в Берлине не удалось. Камо экстрадировали в Россию. 15 августа 1911 года он бежал из тбилисской Михайловской психиатрической больницы и был переправлен товарищами во Францию.