Глава вторая
Она приснилась ему этой ночью.
Из-под полуопущенных век Алексис рассматривал серые рассветные тени, все отчетливее проявлявшиеся в комнате. Он знал, что в силу своего возраста уже не сможет снова уснуть.
Клеманс мирно посапывала, лежа на животе и накрыв половину лица одеялом. Светлые пряди волос разметались по подушке. Некоторое время он смотрел на нее с неприятным ощущением в желудке, затем осторожно встал с постели.
От соприкосновения с кафелем в ванной по телу побежали мурашки. Он включил итальянский душ — эту модель выбрала его невеста, как и все остальное в их доме.
Пока теплая вода смывала остатки сна, в памяти вновь возник образ Клары, стоящей на берегу озера. Она прокричала ему слова, от которых он проснулся.
Он спросил свое отражение в запотевшем зеркале ванной комнаты: «Что тебя так тревожит? Приближающаяся свадьба или давняя любовь, напомнившая о себе?»
Он не мог вспомнить, что именно Клара кричала ему во сне.
Приняв душ и тщательно побрившись, Алексис пошел на кухню, чтобы приготовить себе кофе. Помещение было освещено первыми лучами осеннего солнца, из окна открывался прекрасный вид на Луару: судно отплывало из порта Трантму в направлении пристани Нанта, который находился с другой стороны реки.
Он выпил кофе, поставил чашку в мойку и взглянул на часы, висевшие над духовкой.
«Всего семь часов утра, а я уже собираюсь надеть галстук!» — подумал Алексис с легкой обреченностью.
Сейчас его жизнь менялась так быстро, что казалась почти нереальной. Может, он все еще спал?
Он увидел Клеманс, стоящую на пороге кухни. На ней была тоненькая ночная сорочка; именно эту сорочку она показала ему в витрине роскошного магазина на улице Кребийон и поспешила купить, зная, что будет выглядеть в ней соблазнительно.
Клеманс было слегка за сорок, но в ней по-прежнему присутствовала доля едва ли не детской непосредственности. И при этом никакой вульгарности — бунтарское начало, придававшее ей шарм, мирно уживалось с католическим воспитанием. Алексис обожал ее грудь, сохранившую упругость, ее длинные ноги и точеную шею, красоту которой она умело подчеркивала высокой прической.
— Еще рано, у тебя все в порядке? — обеспокоенно спросила Клеманс.
Алексис натянуто улыбнулся:
— Было слишком жарко, я не мог уснуть.
Клеманс подошла и поцеловала его. У нее были нежные губы, и она источала приятный аромат.
— Только не говори, что ты волнуешься из-за встречи с моим отцом, — игриво произнесла она, ероша ему волосы.
Алексис пожал плечами. Его будущего тестя звали Пьер-Андре Дюлак. Он был представителем крупной нантской буржуазии, и его предки отчасти вершили историю города. Еще на заре их отношений Клеманс рассказала, что площадь около Музея изящных искусств названа в честь прославленного рода Дюлаков. Бизнес сделал Пьера-Андре крайне высокомерным, прямолинейным человеком. Он боготворил свою единственную дочь и без обиняков заявил, что видит в их браке последний шанс для себя стать дедом. Только это заставляло мсье Дюлака мириться с мезальянсом — до этого его дочери никогда не приходила в голову бредовая идея влюбиться в нищего, причем влюбиться настолько, чтобы вступить в брак. Но, в конце концов, все это неважно, лишь бы появилась новая ветвь на генеалогическом древе династии…
— Не волнуйся, все будет хорошо, — сказала Клеманс. Алексис неуверенно кивнул, а она добавила: — Маленькая птичка мне напела, что грядут хорошие новости.
Он поцеловал ее, чтобы закрыть тему. Мысль о том, что отец с дочерью плетут заговор за его спиной, выводила из себя.
Когда он выходил из дома, Клеманс сказала ему:
— Мы так и не получили смету за свадебный ужин. Можешь написать электронное письмо повару?
Он кивнул, развернулся и вышел.
Пока открывалась дверь гаража, на него с такой силой обрушился поток образов, словно прорвало невидимую плотину. Всплыли в памяти обрывки сновидения.
«Алексис, умоляю! Спаси ее!» — кричала Клара.