Тринадцать секунд короны

Сергей Язев

Отправиться из холодной Сибири в жаркую Африку, чтобы увидеть солнечное затмение? Это под силу только астрономам. Известный популяризатор науки Сергей Язев с юмором, подмечая выразительные детали, описывает путешествие с коллегами в Кению за 9 тыс. километров по прямой. Экзотическая Африка не в телескопе, а в микроскопе близка, невзирая на разницу в климате и менталитете жителей. Кому достался глобус, почему жирафы вездесущи, зачем бурханить на краю света и главное – удалось ли увидеть затмение?

Не ходите в Африку гулять

Репортер должен быть наглым. Ну, хорошо, если не наглым, то нахальным. И циничным. Его не должно смущать то обстоятельство, что он, фотографируя людей, неизбежно нарушает некоторые их права — если не получил у снимаемых разрешения на фотографирование. Все это, конечно, не относится к публичным фигурам, в чьих должностных инструкциях должно быть написано — обязан быть фотографируемым.

Из меня хороший репортер никогда не получится, потому что я, наводя фотоаппарат на незнакомых людей, всегда ощущаю, что неправ. Острое ощущение неправоты мешает технике съемки, и мои фотоснимки незнакомых людей, как правило, не получаются хорошими.

Я решил перебороть себя и уверенно вышел из забегаловки с фотоаппаратом наготове. Метрах в двадцати на углу стояли два кенийца — высокие негры с автоматами Калашникова. Автоматы не висели на шее или на плече — их держали (как мы уже поняли, тут так принято) за рукоятку на прикладе, палец на спусковом крючке.

Отличный кадр, подумал я и навел на них объектив.

Сделал я это зря.

Патрульные заметили мой маневр. Один из них жестами показал, чтобы я прекратил еще не начатое фотографирование, второй помахал мне (автоматом), предлагая подойти.

Так, подумал я, спрятал аппарат в футляр и начал было (подчеркнуто медленно) движение к военным. Сейчас придется рассказывать о затмении, науке, России, экспедиции и дружбе народов. Интересно, как здесь относятся к России? Но тут неожиданно пришло спасение.

Почти вплотную ко мне почти бесшумно подъехал и остановился лицом к тротуару блестящий черный «Мерседес». Из него выбрался крупный кениец в светлой рубашке с короткими рукавами и коричневых (было почему-то сразу ясно, что дорогих) брюках.

Увидев его, автоматчики резко изменили тип поведения. Это явно был начальник. Более того, похоже, что это был Большой Начальник. Автоматы немедленно оказались за плечами, стволы вверх, их хозяева вытянулись в струнку и даже отдали честь. Большой Начальник ступил на тротуар, который продолжал сосредоточенно обрабатываться худым кенийцем на длинном проводе (тот тоже вытянулся в струнку — кениец, конечно, а не провод), и неторопливо пошел к патрулю. Я тут же нырнул обратно в забегаловку, как в нору, и с размаху уселся в свое кресло. По-видимому, я был спасен.

Так оно и вышло. Когда минут через десять и снова выглянул на улицу, на углу уже никого не было. «Мерседес», однако же, остался, к нему присоседилась новая «Ауди». На асфальте большими белыми буквами было написано слово VIP.

Найроби, по-видимому, относился к описанному еще Достоевским типу города контрастов. Впрочем, сомнений в этом не было никогда — других столиц на нашей планете не бывает.

Короче говоря, снимка я так и не сделал. Я тщательно застегнул футляр фотоаппарата — о чем теперь, конечно, жалею.

Обилие вооруженных людей на улицах объяснялось, к сожалению, легко. Страна еще не оправилась от страшного теракта, который произошел в Найроби. Группа террористов из экстремистской исламистской организации «Аш-Шабад», связанной с Сомали, 21 сентября захватила торговый центр Nakumatt Westgate. Были захвачены несколько десятков заложников. Мусульман (точнее, тех, кто говорил по-арабски, знал Коран и помнил имя матери пророка Мухаммеда) отпустили. Остальные в большинстве своем были убиты (около 70 человек). Операция по освобождению заложников с применением авиации и значительных полицейских сил позволила вывести из захваченного торгового центра около двухсот человек. Примерно столько же обратилось за медицинской помощью.

Незадолго до нашей экспедиции мне прислали файл с текстом о подробностях этого теракта. Там были приведены факты о совершенно нечеловеческой, запредельной жестокости террористов, которые не хочется повторять. Честно говоря, было не по себе от того, что человек в принципе способен на некоторые вещи. Поэтому, решившись на поездку в Кению, мы прекрасно понимали, что увидим здесь много людей с оружием, готовых защищать свою мирную жизнь.

Шок от теракта еще не прошел, нам об этом сказали позже. И еще, наверно, долго не пройдет. Хотя жизнь берет свое, и столица Кении продолжает существовать в своем напряженном ритме.

— Ты помнишь, как звали мать пророка Мухаммеда? — спросил я Сергея.

— Ее звали Амина, — ответил он. — Но это в случае чего не спасет. Один и тот же вопрос два раза не задают…

Я мысленно согласился. Расчет был на иное — как говорится, в одну воронку два снаряда не падают. Точнее, падают, но вероятность этого не очень велика. После введения повышенных мер безопасности по распоряжению президента Ухуру Кениаты была некоторая надежда на то, что террористы не рискнут вновь повторить атаку в столице. По крайней мере, сразу. А в Лодваре — бедном городке типа российского периферийного райцентра — трудно рассчитывать на большой пиар-эффект от теракта. Хотя я не исключал возможности потенциального нападения террористов на множество неисламских гостей Кении, прибывших, например, на наблюдения солнечного затмения на берегу озера Туркана. Мы еще не знали, что там уже разместились более полутора тысяч человек со всего мира, но подозревали, что так оно и будет. Помнится, в 2010 году на острове Пасхи (Рапа-Нуи) собралось более четырех тысяч желающих увидеть затмение, почти вдвое увеличив население острова. С точки зрения пресловутого пиар-эффекта, такое нападение было возможно и, безусловно, вызвало бы огромный резонанс.

Другое дело, что в правительстве Кении тоже не могли этого не понимать. Очень хотелось надеяться, что все необходимые указания по этому поводу главнокомандующий вооруженными силами Кении, Его Превосходительство президент Кениата уже дал.

Тем временем высокий негр закончил бесконечные манипуляции с длинным проводом и своей асфальтомоечной машиной. Рядом появился негр пониже с пластмассовой метлой и приступил к медленному подметанию того же участка, который только что был обработан электрическими щетками машины. Видимо, в должностных инструкциях уборщиков присутствовали пересечения. Все это означало, что здесь, в аэропорту, с рабочими местами было не так уж плохо.

Становилось скучно.

Солнце давно встало, но пряталось за серыми, вполне сибирскими облаками. Я бы сказал, что было прохладно. На Африку все это не походило, если бы не негры.

Мы по очереди сходили вдаль в поисках туалета. За углом начиналась длинная стеклянная стена фасада Unit 3 со стеклянными же входными дверьми. Следовало пройти мимо и еще раз повернуть за угол. Там под бетонным навесом начиналась череда бедноватых лавочек со стандартным набором колониальных товаров (бутылочки с минеральной водой, колой и какие-то чипсы). Дальше наличествовал туалет (вход с улицы под навесом), содержавший, помимо всего минимально необходимого, раковину с краном, в котором, к счастью, была вода. Я умылся и вернулся. Сергей в шляпе типичного колонизатора стоял у входа в нашу забегаловку и курил.

— Пошли в зал вылета, — предложил я. — Тут уже надоело!

— Тут хотя бы есть где сидеть, — возразил Сергей. — А там я смотрел через стекло — по-моему, даже мест для ожидания нет!

— Должны быть, — сказал я. — Кроме того, зарегистрируемся и перейдем в накопитель, там не может не быть мест.

Сергей выразил некоторое сомнение по поводу последнего тезиса. Тут мимо нас прошла бледнолицая дама в сопровождении молодого кенийца, обвешанного сумками и чемоданами. Вслед за ними продефилировала стайка европейских девушек с рюкзаками и рюкзачками. Они явно шли на регистрацию рейса.

Мы встали, сгребли наши сумки и отправились в Unit 3.

Естественно, на входе стоял конвейер с рентгеновским устройством для просвечивания вещей. Естественно, нужно было снимать куртку, жилет (сафари-сьют, как это тут называется), ремень и ботинки, об этом хором сказали трое — кениец и две кенийки в форме, стоявшие вокруг рентгеновского агрегата. Они с любопытством смотрели в монитор на рентгеновские скелеты содержимого наших вещей, но ничего необычного там не увидели.

Мы вошли в небольшой зал для вылета. У стоек регистрации никого не было. Мест для сидения действительно было мало — с десяток, но три свободных — были, где мы немедленно разместились. Европейские девушки сидели на полу и общались так громко, как будто являлись нашими соотечественницами из Сбербанка. Но это было явно не так — по лицам это было видно сразу, да и язык их громкого общения не был русским. Но и не английским. Похоже, из скандинавских.

— Наверно, собрались смотреть слонов, — предположил я. О принципиальном существовании слонов в природе (особенно африканской) напоминал огромный баннер напротив входа в зал вылета. Там были изображены шагающие и даже бегущие (все — слева направо) могучие слоны, над которыми размещалась надпись, выполненная большими белыми буквами: The Migration Has Begun. Смысл этого загадочного слогана остался для меня туманным.

Сергей неопределенно хмыкнул. Версию об интересе европейских девушек к слонам он явно не исключал.

Тем временем на табло возникли цифры и буквы, у стойки регистрации появился кениец, и женский голос что-то объявил на местном языке. На английский сообщение не транслировалось. Что поделаешь — domestic flights.

— Интересно, слово «Лодвар» звучит на суахили так же, как и на английском? — почти риторически спросил я Сергея. — А то не услышим, когда начнется регистрация…

— Не услышим, так прочитаем, — отозвался он, кивая на табло. Там утвердилось знакомое слово Mombasa.

Все было ясно. Началась регистрация на рейс в бывшую столицу Кении, расположенную на юго-востоке страны. Порт Момбаса был и остается морскими воротами страны в Индийском океане. Нам с Сергеем и Гавриловым еще предстояло туда попасть. А пока что туда отправлялись скандинавские девушки, группа кенийцев и весьма живописный африканец лет пятидесяти. На нем сверкали очки в золотой оправе, с плеч свисала до пола некая парчовая с золотыми узорами одежда в пол, а на голове красовалось нечто вроде цилиндрической тюбетейки с узорами. Его наряд завершался висевшим на шее превосходным фотоаппаратом Nicon с громадным объективом. Естественно, рядом с ним находилась молодая негритянка. Очень красивая.

— Надо полагать, это какой-то наследный принц? — сообщил я Сергею. — Сразу вспоминается некий фильм — помнишь, когда какой-то африканский король приехал в Америку навестить сына. Со шкурой леопарда на плечах. Сына играл Эдди Мерфи…

— Coming to America, — сказал Сергей. — Похоже!

Живописный африканец минул стойку регистрации и прошествовал за дверь в накопитель. Почему-то у него не было никакого багажа, кроме фотоаппарата (возможно, багаж везли отдельным грузовым рейсом — или железной дорогой. А может быть, он, как Филеас Фогг, перемещался в пространстве без багажа, имея с собой только две пары носков и двадцать тысяч фунтов стерлингов). Вслед за ним в накопитель упорхнули скандинавские девушки, и наступила тишина.

Мы с Сергеем пересели на более удобные места. До регистрации оставалось полтора часа. Мы посмотрели друг на друга и начали обсуждать тему, которая не могла не возникнуть. Она касалась физиологического устройства кенийцев.

Мы поделились своими наблюдениями. Наши выводы совпадали! Опуская подробности, мы оба — и Сергей, и я — пришли к следующим результатам.

Первое. Кенийцы поразительно стройны. Они великолепно держат спину, начиная от детей и заканчивая пожилыми людьми. Я даже позволил себе высказать гипотезу, что кенийцы обладают специальным геном, который не позволяет возникать сколиозу. Никто не горбится, и это прекрасно.

Скептично-ироничный Сергей Евчик заметил, что, возможно, дело не в таинственном гене, а в том, что кенийцы пока еще мало сидят за компьютерами. Не то что мы. И жизнь заставляет их больше работать мышцами, чем нам — вот, собственно, и вся причина их стройности.

…Девять дней спустя, уже в Момбасе, в номере шестиэтажного отеля, где мы с Евчиком и Гавриловым оказались единственными постояльцами (or, it is too cold now!.. Nobody comes here at this time!..), я включил один из пяти телеканалов и минут двадцать смотрел местный сериал.

Сериал был чудовищен. Все двадцать минут я наблюдал, как две гигантские, чрезвычайно толстые (таких не бывает) негритянки с поистине выдающимися формами отправились в гости. Они долго собирались, громко переругивались, размахивали толстыми руками, увенчанными многочисленными браслетами, и наконец отправились в путь, переваливаясь с ноги на ногу. За ними скорбно шествовали босиком несколько очень худых и высоких (такие бывают, но редко) негров, которые несли многочисленные коробки и сумки. Когда спустя двадцать минут вся эта странная процессия, преодолев какую-то улицу и какие-то кусты, подошла к дверям некоего дома, крытого пальмовыми листьями, после чего все они начали поочередно входить в эти двери, — я наконец потерял терпение и выключил телевизор. По некоторым признакам я догадывался, что это, наверно, комедия и все это на самом деле, видимо, было очень смешно.

Все это я вспоминаю только для того, чтобы подчеркнуть: откровенно толстых людей мы наблюдали только в том самом сериале. Подавляющее большинство тех, кого мы видели, были очень стройными, и было это красиво.

Кстати, о красоте. Мне показалось (я об этом сказал, а Сергей подтвердил), что кенийки очень красивы. Большие глаза, выразительные лица, замечательная пластика и грация, можно бесконечно любоваться! Что касается кенийцев, то мужскую красоту я оценивать не умею — лучше спросить у женщин, побывавших там. Например, у поминавшихся выше женщин из Сбербанка.

Говоря о красоте, мы, конечно, упомянули и о прическах.

Подавляющее большинство мужчин просто бреют голову наголо. Таких много — и молодых, и не очень. Но есть персонажи с бородами и дредами на голове — несколько таких людей мы видели опять-таки в Момбасе. Но это, видимо, хипстеры, как выражается Сергей Федорович Шмидт.

В одном из городков, которые мы позднее проезжали на джипе, я увидел потрясающую прическу, и всегда буду жалеть, что не успел сфотографировать. Это была не прическа. Это был хаер! Стройная молодая кенийка гордо несла на голове нечто поразительное. Сзади были могучие то ли косы, то ли хвосты. По бокам над ушами возвышались какие-то скрученные косички, а вверх торчал некий сложной конфигурации фонтан из волос. Такого я не видел никогда и вряд ли увижу еще на этой планете.

Курчавые от природы волосы некоторые (видимо, модницы) пытаются разглаживать. Некоторые прически наводили на мысль о париках (как у Иосифа Кобзона). Конечно, мы с Сергеем обсудили естественно возникшее соображение о том, что если волосы прямые, в погоне за красотой их делают кудрявыми, а если они изначально кудрявые — их пытаются разгладить. В тех же самых целях.

Особо продвинутые кенийки красят выпрямленные волосы в неожиданные цвета. Медный, например. Или малиновый. Но таких мы видели немного.

Впрочем, многие кенийки, подобно мужчинам, стригутся коротко, почти наголо. Уверенно говорю, что это их совсем не портит.

Обсуждая красоту кенийцев, мы с Сергеем неизбежно вышли на очередную тему.

Итак, второе. Pardon, но из песни слов не выкинешь — речь зашла о попах, ударение на первом слоге.

Упомянутая часть тела здесь, как правило, выдающаяся — в прямом и переносном смыслах этого слова. Об этом можно говорить или не говорить, писать или не писать, но это непреложный факт. На этом мы с Сергеем сошлись.

Здесь, в Кении, глядя на человека в профиль, неизбежно отмечаешь: в большинстве случаев эта его (человека) часть выглядит как крутая ступенька. Вот тут местные гены дают о себе знать совершенно определенно.

Эта особенность подмечена давно и тонко. В свое время, оказавшись в художественном музее Окленда (Новая Зеландия), я разочаровался в местной живописи. Дело было давнее, я мало что помню, но послевкусие осталось такое: в музее выставлены некие далеко не лучшие примеры подражания западноевропейскому искусству. Воспоминания о Европе. Даже конкретнее: воспоминания об искусстве Британии. Никого не желая обидеть, вспомним, что искусство Британии (речь, конечно, о XIX веке и более ранних временах) — это все-таки не искусство Италии. И не искусство Франции или Голландии.

Интересным (в смысле оригинальным, но не очень искушенным) показалось мне искусство маори — пришельцев, высадившихся некогда на островах Новой Зеландии, да так и оставшихся здесь жить навсегда.

А вот если говорить об искусстве Кении — тут дело совсем другое. Семенов, Меркулов и Гаврилов еще до нашего с Евчиком появления в Африке посетили музей в Лодваре, но я так и не понял, что же они там увидели. Они до сих пор издают одни загадочные междометия.

Увы, я так и не побывал ни в одном музее в Кении, но магазины и магазинчики сувениров продемонстрировали наряду с откровенно халтурными поделками образцы высочайшего искусства. Умение лаконично и остроумно изображать людей и животных, судя по всему, появилось в этих краях в давние времена и не утрачено до сих пор. Повсюду продаются великолепные, вырезанные из дерева и камня, нарисованные краской на бумаге, камне и материи фигуры жирафов, слонов и антилоп. Нас призывали покупать, но мы с сожалением отвечали, что будет сложно провезти через две границы огромные дорогие скульптуры.

(Вернувшись в Иркутск, я узнал из телепередачи, что историк и политолог Алексей Петров, оказывается, собирает изображения жирафов. Алексей, попади он в Кению, обанкротился бы, поскольку ему пришлось бы купить сотни различных жирафов из дерева, камня, кости etc и ввезти в Россию промышленные количества этих произведений народного творчества. Я не знал, что Петров — фанат жирафов. Иначе непременно привез бы ему какого-нибудь жирафа. Увы. Все беды на земле происходят от недостатка информации.)

Есть и замечательные изображения людей. Так вот, обсуждаемая часть тела, как правило, здесь подчеркнута особо. Порой она являет собой не просто ступеньку — она вздымается к небу!

Это, конечно, художественное преувеличение особенности проявления кенийских генов, но что есть, то есть.

За увлекательной беседой застывшее, казалось, время наконец со скрипом двинулось и пошло. На часах обозначилось 11. Проснулось табло, там появилось долгожданное слово Lodvar, к стройке регистрации вышли два кенийца, и мы с Сергеем ринулись регистрироваться на рейс. Показали свои электронные билеты (я втайне ожидал, что нас спросят — что это такое? А где ваши настоящие билеты? Но глобализация проникла и сюда — нас равнодушно зарегистрировали и даже вручили посадочные талоны). Оставив рюкзаки, мы сдали в багаж свои сумки (они тут же исчезли). Дальше, как и во всем мире, за дверью оказался зал с креслами и стеклянной стеной, выходящей на летное поле, где просматривались несколько самолетов. На входе предстояло опять разуться, снять ремень и safari suit, но это было уже неважно: нас таки допустили на кенийский внутренний рейс! Купленные Гавриловым по интернету билеты сработали.

…Мой рюкзак беспрепятственно проехал сквозь рентгеновский аппарат, а вот Сергея притормозили. Завязывая шнурки берцев, я увидел, как Сергей активно общается со службой контроля. Негры из службы контроля улыбались, и издали были хорошо видны белые зубы.

Вскоре Сергей подошел, вздевая рюкзак на плечо.

— Что они у тебя нашли? — спросил я.

— Сказали, что нельзя на борт, — отозвался Сергей, демонстрируя до сих пор не допитую нами плоскую бутылку коньяка.

— Так у нас еще два часа до вылета! — сказал я. — Какие проблемы!

Мы прошли в кафешку и сели за столик с отличной панорамой летного поля, которое расстилалось за стеклянной стеной. Заказав чайничек с черным чаем, Сергей извлек из рюкзака что-то недоеденное из предыдущего самолета и с сомнением посмотрел на плоскую бутылку. Потом он попросил дополнительно к имеющимся еще пару стаканчиков и плеснул в них из бутылки первую (она же предпоследняя) порцию.

— Ну, давай! — сказали мы дуэтом друг другу и тихо чокнулись. Облака за стеклом постепенно рассеивались, солнце светило в голубом небе почти из зенита. Рядом с нами за круглым столиком сидели три замечательных негра — один был наголо брит, второй с многочисленными косами, третьего я не запомнил. Они явно были работяги — в робе, уверенные в себе, сидели, что-то обсуждали и смеялись. Мы были в Африке. Я поймал себя на том, что за те несколько часов, которые мы пребывали в Найроби, темный цвет кожи начал мне казаться абсолютно естественным и красивым. Совершенно неестественно выглядели здесь мы!

Я с сожалением посмотрел на наши бледные незагорелые руки. Гены были явно не кенийскими.

— Давай покончим с этим, — предложил я, кивая на стыдливо спрятавшуюся за стаканом с вилками почти опорожненную бутылку. Сергей с видимым облегчением разлил остатки и поставил тару под стол. Указание службы контроля было выполнено — с коньяком мы наконец покончили!

Стало чуть веселее. Мы допили чай, перешли в соседний зал и уселись напротив выхода. Симпатичная негритянка в форме подтвердила, что выход на Лодвар будет именно здесь.

В назначенное время ничего не произошло. Я дождался появления негра в форме нашей авиакомпании, и тот сообщил о задержке рейса на 30 минут. По сравнению с теми бесконечными часами, которые мы тут провели, это была сущая ерунда. Мы даже не сильно расстроились.

— Интересно, мы одни полетим в этот Лодвар? — спросил Сергей, оглядываясь. — Неужели туда надо еще кому-то, кроме нас? А они не отменят рейс, если мы окажемся одни?

И тут вдали за стеклянной стеной появился маленький ярко-красный самолетик.

— Спорим, — сказал я, — что это и есть наш транспорт!

Сергей посмотрел, и мне показалось, что лицо у него вытянулось.

…У меня был опыт полетов на судах малой авиации. Помню сюжет из детства: мне 10 лет, год был, кажется, 1969-й, мы с мамой и пятилетней сестрой летим на море, аэропорт Херсона, грунтовая полоса, самолет Ан-2, вылетающий в маленький курортный городок Скадовск на берегу Черного моря. Лететь двадцать минут. По траве ветер разносил гигиенические пакеты из кучи неподалеку от места стоянки самолета. Мы сели в самолетик, мотор затарахтел, машина начала разгоняться, подпрыгивая на кочках. Запомнилось, что в иллюминаторе было явно оконное стекло, прижатое гвоздиком. Все громко дребезжало, смотреть в окно, сидя спиной к стенке, было неудобно. Самолетик сделал круг по полю, вернулся на прежнее место и остановился. Двигатель затих. Дверь в кабину открылась, и из кабины на застывших пассажиров сверху вниз внимательно посмотрел один из пилотов.

— Что-то мотор барахлит, — сказал он. — Мы решили не взлетать!..

Двенадцать пассажиров вылезли из самолетика и сели на траву. Солнце светило вовсю, было жарко. Пилоты подкатили к двигателю лесенку на колесиках и открыли капот. Один из пилотов воздвигся на лесенку, достал отвертку и начал ковыряться в моторе. Я не помню, с каким выражением смотрели на это пассажиры, но полагаю, что с ужасом. Что пережила тогда мама с двумя бестолковыми детьми!

Дело кончилось тем¸ что через полчаса подогнали другой Ан-2, мы загрузились в него и через полчаса были в Скадовске. Тогда я впервые увидел с высоты птичьего полета песок и барханы, из которых торчали редкие кусты, еще более редкие деревья и какие-то колючки…

…Спустя много лет, в 2009 году, мы с Семеновым, Гавриловым и Шевелевым перелетели на совсем уже маленьком самолетике с острова Тарава на остров Маракей. Тихий океан, Республика Кирибати, я ее уже упоминал. На этот раз сохранились даже видеокадры, на которых видно, как останавливается лицо Гаврилова по мере того, как начинает вращаться винт самолетика. Про свои полеты на вертолетах я расскажу как-нибудь в другой раз. А году в 1984-м я летал на чехословацком Л-410 (была такая страна — Чехословакия) из Иркутска в Нижнеудинск — теперь самому не верится, что существовали и такие рейсы. Так что красная «Сессна» — это был еще не худший вариант…

А вот Сергей на малых судах, видимо, не летал. Не приходилось. И создавалось (у меня) впечатление, что он как-то не очень хочет приобрести такой experience. Но деваться было некуда.

Конец ознакомительного фрагмента.