Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки

Сергей Юрьевич Ежов, 2021

Сознание престарелой женщины из 2020 года попадает в тело юноши в 1970 году. По стечению обстоятельств планы построения собственной тихой жизни нарушены, и герой становится тайным информатором могучей группы большевиков-сталинцев. Выражаю особую благодарность Але Куреповой, чьи замечания и советы помогли мне доработать это произведение. Содержит нецензурную брань.

ПГТ Троебратский, 11.35. 06.09.1970 года, воскресенье.

Сегодня хороним Валерку Иваниенко. Провожающие собрались во дворе больницы, сюда же подъехали две грузовые машины: одна для перевозки гроба, а другая, с установленными лавками, для живых. Четверо местных алкашей, подряженных в могильщики, вынесли из морга гроб с покойным, и установили на две табуретки. Проводить Валерку в последний путь пришло всего пятеро: мрачноватый парень уголовного вида, с наколками на кистях рук и на шее, испитого вида баба, неопределённого возраста, небольшого роста круглый поп, с рыжими кудрями и с густо заросшими рыжей шерстью руками. На переносице у попа виднелся шрам. Кроме них были я и отчим, он же водитель одного из грузовиков. Второй водила не вылез из кабины, и теперь дымил папиросой, отвернувшись в сторону.

— Кто-то что-то хочет сказать? — хмуро спросил отчим у немногочисленных присутствующих. С полминуты все молчали, в том числе и «сын» Валерки. Потом, словно очнувшись, вперёд выступил поп:

— Раба божьего Валерия следует проводить молитвой.

Присутствующие заскучали, а поп начал размахивать дымящей начищенной серебряной диковиной и затянул молитву. Я, чисто на всякий случай, как и просил Валерка, скрестил на ногах пальцы. Стоять стало неудобно, но раз обещал, потерплю. Ещё немного подумал, сунул руку в карман и взялся за член. Стало смешно, и давящее ощущение от молитвы исчезло. Посмотрел на отчима, и мне стало нехорошо: отчим завороженным взглядом следил за серебристой железякой в руках попа, а лицо его сделалось каким-то отрешённым. Так-так-так! А ведь Валерка, царствие ему небесное, предупреждал не зря! Мелко-мелко переступая, приближаюсь к отчиму, и безжалостно давлю ему каблуком на пальцы ноги. Отчим слегка дёргается и сонным голосом шепчет:

— Юра, сынок, ты чего? Видишь, люди молятся, не мешай, грех это!

— Папа — шепчу я ему злым голосом — немедленно сунь руку в карман и возьмись за член, а не то проклятый поп тебя заворожит!

Отчим ошарашено оглядывается на меня, и, помедлив, суёт руку в карман. Спустя мгновение он давит усмешку и шепчет:

— Спасибо, сын, ты мне снова очень помог!

А поп тем временем продолжает свои камлания. Молодой урка и его баба заворожено следят за ним, у бабы из угла рта потянулась тонкая нитка слюны.

— Страх-то какой! — шепчет отчим — Неужели я так же стоял? Как истукан безмозглый…

— Поп-то явный гипнотизёр, папа. И очень сильный гипнотизёр. Постарайся ему наедине не попадаться — заворожит в одно мгновение!

— Откуда знаешь?

— Предупредили.

— Валерка?

— Так уж получилось.

— Так вот оно что! Ладно, всё понял. Эвона кто по душу моего сына наповадился… Учту. — едва слышно пробормотал он, но я его словам не придал значения.

Молитва закончилась алкаши погрузили гроб в кузов грузовика, и полезли в кузов машины отчима. Остальные полезли туда же, только я полез в кабину. Правда, поп сунулся, было туда же, но, поймав хмурый взгляд отчима, полез в кабину другой машины.

За элеватором, на кладбище, Валерку ждала уже выкопанная могила. Гроб быстренько опустили, присутствующие кинули по горсти земли, после чего алкаши быстренько закидали могилу, получили свою бутылку да по трояку на рыло, и, побросав в кузов отцовского «Мормона» лопаты, весело переговариваясь, учесали в сторону лога, где виднелись кустики. Поминать будут, ага.

— А может ты, раб божий Юрий, хочешь сказать своё слово над прахом раба божьего Валерия? — спросил поп таким медовым голосом, что моя левая рука непроизвольно нырнула в карман и нащупала член. Правой рукой я держал костыль.

— Что тут скажешь, товарищи! С Валерием Иваниенко мы жили по соседству, но не общались. Всё-таки возраст и интересы у нас сильно разные. Но я не слышал ни от кого дурных слов о нём. Валерий, уж простите, пожалуйста, но не знаю его отчества, был достойный, трудящийся человек. Он много работал. Говорят, Валерий сидел в тюрьме. — при этих словах мнимый сын Иваниенки на меня злобно покосился — Но свою вину, уж какой бы она ни была, он искупил полностью. Так уж получилось, мне довелось вытащить Валерия из горящего дома, но он там уже был без сознания. В больнице он тоже был в бессознательном состоянии. Вот и не довелось мне с ним ни разу пообщаться. Очень жаль, что врачам не удалось сохранить его жизнь, всё-таки он был человек. Земля тебе пухом, Валерий. Покойся с миром.

Я кивнул напоследок, и сделал шаг назад.

— Теперь ты, Олег, скажи своё последнее слово над гробом отца. — в голосе попа послышалась тщательно скрытая издёвка.

— А, это… Ну типа, пусть земля пухом, ёпта⁴³.

***

Вечером у заветной кровати в кустах меня дожидалась Лиза. Все прошедшее время мы встречались ежедневно, по два-три раза, и удивительно, что никто нас так и не заметил. Впрочем, заметить нас трудно: место уединённое, а мы старались быть осторожными.

Встреча, как всегда, началась очень бурно, но страсть мы утолили, и вот отдыхая, лежим на кровати.

— Где ты пропадал сегодня? — спросила меня Лиза — Знаешь, как я тебя ждала?

— Примерно так же, как и вчера. — улыбнулся я, поглаживая рукой её идеальную грудь.

— Да, я тебя и вчера ждала, и завтра буду ждать, и через неделю, и через год… Я начинаю тосковать по тебе уже через секунду после расставания. Я люблю тебя, мой мальчик.

— Извини, но твоё чувство безответно, Лиза.

— Я знаю, но всё равно безмерно тебе благодарна, Юрий. Я наконец стала женщиной. Да, после пяти лет замужества стала женщиной. За эту неделю я получила женского счастья даже больше, чем мне мечталось.

— Спасибо за высокую похвалу, Лиза.

— А ещё я чувствую себя защитницей нравственности.

— Это как? — удивился я.

— Ну, как… Ты такой красивый, страстный и сильный. Тебе, наверное, очень хочется девичьей ласки, а девчонки, я уверена, на тебя просто вешаются: вон какие ты песни сочиняешь! Я вчера слушала, как ты поёшь соседям песню про меня, и чуть не умерла от страха: а ну как догадаются?

— Как ты слушала? Я тебя не видел. Правда, на посиделки собирается уже человек по пятьдесят, если не больше…

— Я из нашего палисадника слушала. Там две сирени, а под ними скамеечка. Знаешь, как я хотела к тебе? И ревновала: там было десять девчонок, и они все тебя хотят. Но я не дам свершиться плохому!

— Каким образом?

— Всю твою страсть и нежность я приму в себя. Ты же не против?

— Не против, Лиза…

— Ах, какую ты мне красивую песню сочинил!

Лиза шёпотом запела:

Лиза, еще вчера мы были вдвоем,

Еще вчера не знали о том,

Как трудно будет нам с тобой расстаться, Лиза,

И новой встречи ждать день за днем…

Лиза, когда теперь увидимся вновь?

Кто знает, — может, это любовь?

А я еще не смог сказать о самом главном

Тебе всего лишь несколько слов…⁴⁴

Она пела, а из глаз одна за другой катились крупные слезинки.

***

На выходе из кустов меня дожидался отчим.

— Пошли со мной! — хмуро мотнул он головой.

Мы зашли в мастерскую, отчим запер дверь и мрачно спросил:

— Ты это, Юра… С Лизаветой вы давно любитесь?

— Недавно. Примерно неделю. Откуда ты узнал?

— Катька сказала. Передала, чтобы вы поосторожнее были. Вроде как, она по-бабьи понимает Лизавету, но как бы вам Лизкиному мужу на глаза не попасть.

Отчим помолчал, и вдруг, с жадным интересом спросил:

— А что, правда, что Лизавета тебе девочкой досталась?

— Правда. Откуда ты знаешь, батя?

— Да Катька и сказала. Пятно на диване осталось, Лизавета его плохо затёрла. Да… век живи — век удивляйся. После пяти лет замужества баба ещё целка, а её муж, как последний mudак её обвиняет, что она ему деток не рожает. А то, что он на двадцать пять лет её старше, он в расчёт не берёт. Каааззззёёёл! — и отчим смачно сплюнул.

— Папа, а что нам делать? Любит она меня. Если расстанемся, боюсь, женщина наделает глупостей.

— Это точно. Помочь — поможем. Мать в курсе. Она первая и приметила. Катька тоже на вашей стороне: сама мучается с неспособным мужем. Тут ведь какая беда: Петро, муж Лизаветы, он в Челябинском КГБ в немалом чине, то ли майор, то ли целый подполковник, а ты тут ему рога на фуражку приладил. — отчим коротко хохотнул.

Я только вздохнул. Ситуация до предела глупая, кругом ненужный риск… А ведь меня к этой несчастной женщине тянет всерьёз, впрочем, не настолько, чтобы предлагать руку и сердце.

— Ты сам-то сам, случаем, глупостей не наделаешь, сынок?

— Да какие там глупости! Как женщина Лиза меня полностью устраивает, да. Что до возраста… восемь лет разницы, это не запредельно. Но жениться… Батя, я не смогу её содержать. У дамы сформировались дорогие привычки, а ты знаешь, один хороший поход с компанией в ресторан — это не меньше твоей месячной зарплаты. Но ничего, уедет к себе, страсть уляжется.

— Вон как ты по-взрослому! Я и не заметил, как ты стал разумным мужиком. В общем, так: мать хотела с тобой ругаться, но я её отговорил. Бесполезно это, глупо. Всё равно поперёк пойдёте, попадётесь, да и погубит вас Лизкин муж. Ладно. Мы здесь, а Катя там, вас прикроем. Недолго осталось, слава богу, а через месяц Лизавета со своим мерином⁴⁵ уедет, билеты уже куплены. Катька говорила.

На наше с Лизой счастье погода в этом сентябре стояла ясная, сухая, но всё равно листья к концу сентября загорелись разными яркими цветами и стали опадать. Убежище наше превратилось в ненадёжное, просматриваемое с улицы, и последнюю неделю перед отъездом мы встречались в мастерской отчима. Я сделал в мастерской откидной топчан, на который мама втихомолку от меня принесла отличный пружинный матрас и новенький комплект постельного белья. Лиза не замечала этих мелочей, и любила меня со всей силой пробудившейся в ней страсти. Мне казалось, что чем ближе к отъезду, тем сильнее она будет тосковать о будущем расставании, но нет: Лиза цвела всё сильнее. В чём дело, она объяснила последнюю минуту перед последним расставанием, у самого забора:

— Юрочка, — жарко зашептала она — во мне уже растёт частичка тебя. Я почти уверена, что это будет девочка, я так мечтаю о девочке! Ты хочешь, чтобы у нас была девочка, Юра? Пожелай мне девочку, пожалуйста!

— От всего сердца желаю. Пусть будет девочка, такая же прекрасная как ты. Но что будет, если получился мальчик?

— Буду любить его изо всех сил. Это же твоя кровь!

Лиза поцеловала меня, и шагнула в лаз.

Примечания

43

Подлинный образчик надгробной речи, услышанный собственными ушами. (примечание автора)

44

Песня из репертуара Андрея Губина.

45

Мерин — кастрированный конь.