На краю империи: Камчатский излом

Сергей Щепетов, 2011

Начало 18 века. Митрий Малахов был обычным казаком. Сын русского и ительменки, он нес государеву службу на Камчатке. Собственная жадность и беспечность однажды поставили его на край гибели. В предсмертном бреду сознание служилого сомкнулось с сознанием его «двойника» из 21-го века. Контакт был недолгим, но казак стал иначе смотреть на окружающий мир, вспомнил о своём родстве с ительменами. Среди прочего Митька узнал, что родная Камчатка будет разграблена, а древний народ ительменов исчезнет с лица земли. Сможет ли он изменить историческую судьбу своей малой родины? Это почти безнадёжно, но Митька Малахов будет пытаться – воевать без пощады к себе и другим, действовать хитростью и отвагой.

За помощь в работе автор выражает глубокую признательность В. Ю. Нешатаевой, Л. Б. Головневой, А. М. Буровскому, А. А. Оскольскому.

Пролог

Сквозь шум воды на перекате пробился ноющий звук. Люди подняли лица к небу и стали выискивать глазами темную черточку. Сначала они подумали, что это «четверка» и идет она мимо. Однако звук нарастал, приближался. Скоро всем стало ясно, что это Ми-8, который идет сюда. Люди оставили свою работу и ждали.

Над лагерем вертолет заложил круг, начал быстро снижаться. Больше на него никто не смотрел — все было ясно. Мужики, обтерев руки, закуривали и брели с берега к бугровской палатке. Вертолет пошел на второй круг — пилоты высматривали место для посадки. Теперь им с воздуха, наверное, был хорошо виден «запор» на реке: ряды кольев, вбитых в дно наискосок по течению. Между кольями укреплены обрывки старых сетей, проволока, прутья, а в одном месте даже несколько метров сетки-рабицы, украденной когда-то со стройки в райцентре. С правого берега изгородь и с левого изгородь… А между ними — на самой струе — просвет. Только там рыба и может пройти.

Сама рыба людям была не нужна — ее почти белое обезжиренное мясо ценности не представляло. Людям нужна была только икра. Самцов и поротых самок сбрасывали в ямы, вырытые в прибрежной гальке. Ямы получались мелкие, все время приходилось копать новые. Они, наверное, тоже хорошо были видны с воздуха.

Откинув выцветший брезент входа, бугор выбрался из палатки. Был он жилистым, ширококостным и, наверное, высоким, если б не сутулился до горбатости. Всклокоченные грязные волосы, залысины, щетина, почти уже превратившаяся в бороду, изжеванная папироса в зубах… Был он бос, в грязных штанах и телогрейке на голое тело. В левой руке держал двустволку, а в правой — початую на треть бутылку водки.

Бугор некоторое время смотрел, как винтокрылая машина пристраивается сесть на галечной косе, потом выплюнул папиросу и улыбнулся людям:

— Вот и все, ребятки. Третий срок не возьму.

Димка с пронзительной ясностью понял, что сейчас — вот прямо сейчас! — произойдет что-то страшное, что-то непоправимое… Он понял это и кинулся к отцу:

— Па, вдарь ему по махалкам! Жаканом вдарь!

— Тогда всем хана, — ответил бугор и, сделав пару шагов, уселся на бревно лицом к реке. — Значит, так, господа рабочие частного предприятия «Жигановск-рыба»… В общем, валите все на меня. Я вам лицензию показывал, на работу нанимал, я вам авансы платил, ясно? А вы — ни сном ни духом. Ясно?

— Куда уж яснее… — вздохнул один из «рабочих». — Печати-то сам рисовал?

— Угу, — кивнул бугор. — И подписи лично подделал.

— Иван, — подал голос другой работяга, — ты чо, Иван?! Ты ж в любую задницу без мыла пролезешь! Мало на лапу дал что ли?

— Много дал, — заверил «предприниматель». — Просто с чертом договариваться нельзя — обманет по-любому.

Вертолет сел и выключил двигатель. Вылезать приезжие не торопились — ждали, когда остановится винт.

— Думаешь, сам Сосюков пожаловал?

— А ты вертушку не узнаешь? — усмехнулся бугор. — Ладно, меня слушайте! Серега, Петро, Саня — за вами должок.

— Помним…

— Когда Димка мой школу докончит, пристройте его в город. Чтоб здесь его не было, ясно? Куда хотите отправьте! Иначе я вам, бля, по ночам являться буду, я вас с того света достану!

— Сделаем, Иван, не ссы!

— Леха, чего после ментов останется, на всех поделишь. И чтоб Димка мой в городе сытым был! До двадцати годов! Усек?

— Ну.

— Баранки гну! А теперь отвалите все! Дайте выпить спокойно… Ну!! — Иван встал, поднял ружье и навел стволы на редкую толпу. — Вали отсюда!!!

Народ подался в разные стороны. Иван опять уселся на бревно, крупно глотнул водки, закурил папиросу и, щурясь от дыма, стал смотреть, как из бортовой двери вертолета один за другим вылезают люди — в форме и в штатском.

Димка никуда не побежал — остался стоять там, где был. Мальчишка понял, что отца сейчас не станет — навсегда. Ему было ужасно горько и обидно, ему до слез хотелось, чтобы отец что-нибудь ему сказал, ну хоть что-нибудь!

— Па, а черта же не бывает…

Иван перевел взгляд на сына, как-то скупо, болезненно улыбнулся:

— Еще как бывает…

— Малахов! — крикнул пузатый милиционер и взмахнул пистолетом. — Брось ружье!! Руки подними!!

Иван залпом допил водку, отбросил бутылку и сказал сыну:

— Принеси-ка мне вторую по-быстрому. В палатке она, справа.

Димка кинулся выполнять поручение. А Иван смачно плюнул в сторону гостей, упер приклад ружья в землю, засунул стволы в рот и большим пальцем ноги нажал крючок.

Димка никогда не был особенно близок с отцом. Однако с ним был связан самый счастливый и светлый эпизод в его жизни. Это было после первого класса. Они целое лето прожили вдвоем в настоящем лесу! Они плыли туда два дня на лодке, подняв мотор, перетаскивали ее через перекаты. Огромные деревья, поляны, шалаш из веток, костер, на котором закипает котелок… Они ловили удочкой рыбу в озерах, собирали ягоды и грибы, стреляли зайцев и птиц — не про запас, не на продажу, а чтобы есть — было так вкусно! Позже Димка узнал, что весной в поселке случилась массовая драка с приезжими и отец, как зачинщик, решил отсидеться вдали. Мальчишка наслаждался жизнью, а Иван Малахов, наверное, прощался со свободой. Однако в тот раз обошлось…

Там, в лесу, Димке не было скучно с вечно молчащим отцом. У него завелся закадычный друг-приятель, который был всегда рядом. Собственно говоря, Димка придумал его раньше, но в то лето Митька как бы обрел плоть и кровь, начал жить собственной жизнью. Он был совсем диким и неграмотным парнем — из тех, кто жил здесь, когда на Камчатке только-только появились русские…

Потом всю осень и всю зиму Димка готовился снова ехать с отцом в лес: точил крючки, выстругивал поплавки из пробок, делал сушилку для грибов, даже пытался смастерить соковыжималку для красной смородины. Ему и в голову не приходило, что продолжения может не быть. Однако весной в поселке все чаще стали звучать слова «работа» или «будет работа». Мужики собирались кучками и что-то перетирали между собой. Когда неопределенность стала невыносимой, Димка набрался-таки смелости и прямо спросил отца:

— Так мы что… не поедем?

— Нет! — отрезал Иван.

Почему-то этот невинный, казалось бы, вопрос ребенка просто взбесил отца. Он выскочил из дома, хлопнув дверью и сбив по дороге ведро в сенях. Вечером дружки принесли его домой пьяным до невменяемости.

Когда дорога чуть просохла, в поселок приехала машина-вахтовка. Мужики с мешками и сумками залезли в кунг и уехали — до поздней осени. Осенью отец привез много вкусной городской еды, красивую шубу для мамы, а Димке подарил настоящий компьютер. Правда, он быстро сломался, потому что электричество в поселке часто «моргало».

И вот теперь Иван Малахов лежал, завернутый в брезент, в задней части салона вертолета, а Димка плющил нос о стекло иллюминатора. Сначала у него, конечно, возникло желание поплакать, но его вытеснило осознание того, что отец совершил какой-то правильный, геройский поступок. Кажется, это признали даже его враги — менты и главный рыбник Сосюков! А еще где-то в глубине Димкиной души шевелилось предчувствие чего-то хорошего, чего-то безмятежно-радостного, какой-то сказочно-прекрасной жизни, которая ждет его впереди, — надо только восьмой класс окончить!

А земля сверху оказалась совсем и не красивой. Вдали были горы, а вдоль реки и на склонах сплошные кривоватые блеклые прямоугольники и квадраты, по которым в разных направлениях проходили черные или грязно-желтые полосы.

— Нравится? — спросил сидевший рядом Сосюков.

Димка не хотел с ним разговаривать, но не мог удержаться от вопроса:

— А почему квадраты?

— Где?

— Да вон — внизу.

— А, это… Вырубки.

— Везде что ли?! — изумился Димка. — Но там же лес!

— Да разве это лес? — мрачно усмехнулся рыбник. — Дрянь всякая, как у вас возле поселка. Ты настоящего леса уже не застал, парень. Настоящий-то лес весь свели — от моря до моря. Где двадцать лет назад рубили, где десять, где пять… На старых вырубках уж по новой наросло — кусты да болота. Вот это лесом ты и называешь.

— Неправда! Мы с отцом ездили — я в первом классе учился!..

— В Черную падь что ли? — усмехнулся инспектор. — Так и ее вырубили. Нашелся один удалец: договор заключил, технику подогнал, бригаду ваших жигановских лесорубов нанял. Пока мы с Москвой переписывались, они весь заказник снесли — до последнего дерева. И в Китай продали.

— А… — Димка повернулся и уставился на брезентовый сверток.

Сосюков понял его движение по-своему:

— Ну да, твой отец тогда бригадиром у лесорубов был.

— Врешь! Ты все врешь, гад!!!

— Нет, — качнул головой инспектор, — не вру. Ты мне еще кровную месть объяви за отца.

— Вырасту и убью тебя! — страстно пообещал Димка.

— Я и так долго не проживу, — усмехнулся Сосюков. — У меня знаешь сколько кровников?

— Так и надо тебе! Так и надо! Ты людям жить не даешь!

— Угу, я первый враг всем, и нет мне пощады, — как-то очень мрачно согласился инспектор. — За каким чертом Иван тебя на Гачу взял?!

— Я сам напросился! А ты… Ненавижу! Я обязательно тебя убью!

— Ну-ну… — вздохнул Сосюков. — Ученые сказали, что в этом году последний подвал на Гаче. Если нерка опять не пройдет на нерест, ее больше в реке не будет — конец популяции. Мы с огромным трудом добились запрета ловли на устье — у рыбаков было все проплачено! Так Нелюгин за нашей спиной дал добро Шинагину на отлов в верховьях реки. А ваши и рады стараться…

— У наших работы нет!

— А!.. — устало махнул рукой инспектор. — Одним суп жидок, другим жемчуг мелок. Всем деньги нужны — и прямо сейчас. А что детям вашим достанется, никого не колышет. Зверя истребили, лес вырубили, теперь последнюю рыбу долавливают. И что? Кому-то жить от этого лучше стало? Может, кому и стало, но не вам и не здесь. Те, кто в перестройку тут безобразил, давно на Кипре и в Англии проживают. Давай замочи Сосюкова, чтоб областным воеводам жить было спокойнее!

— Ты герой, да? А мы все плохие, да?!

— Нет, я просто смертник, — без улыбки сказал инспектор, — камикадзе, если хочешь. Слышал про таких?

— Читал…

— Наверное, изменить уже ничего нельзя, но я отдам жизнь за эту землю. Она — моя, я люблю ее.