Египетское метро. Роман

Сергей Шикера

В прошлом одессит, а теперь москвич Михаил Тягин приезжает в Одессу продать квартиру умершего отца. Засиживаться в городе, с которым его уже давно ничего не связывает, Тягин не собирается и потому готов уступить квартиру, не торгуясь. Однако дело странным образом затягивается, и он застревает в Одессе на долгих два месяца, да еще попадает в такой переплет, что едва уносит ноги. Книга содержит нецензурную брань.

VII

Да уж: трудно было не догадаться, по кому в этом весёлом письме прошёлся Тверязов — когда-то газета, в которую Тягин позже пришел работать, опубликовала серию его путевых заметок о небольшом путешествии автостопом по европейскому югу. Но еще до письма, с самых первых страниц тверязовских хроник Тягин стал замечать свое в них присутствие. С каждым следующим абзацем странное, немного волнующее ощущение узнавания навещало его всё чаще и отчетливей и скоро переросло в твёрдую уверенность: один из главных героев романа, Фомин, списан по большей части с него. Так же как приятель Фомина Фомский был списан с автора. В обоих случаях, как и во всех других, не обошлось без примесей. В том же Фомине, как уже было замечено, мелькнул кое-какими деталями обстановки и девицей (естественно, не той вчерашней, а какой-нибудь из прошлых, которые у него не переводились) Абакумов. А в упоминании о разбогатевшей в браке сестре издевательски подмигнул Хвёдор. Тут, однако, и не пахло злой преднамеренностью, желанием уязвить или выставить в невыгодном свете. К тому же Тверязов вольно или невольно избегал точного копирования. Казалось, всё, что имелось в его распоряжении — биографии, характеры, внешние данные, — он тщательно перемешал и раскидал в произвольном порядке, не заботясь о том, кому что достанется. В этих переливах, в пестрой многоликости героев, которые при каждом повороте неожиданно оборачивались еще кем-то, была особая дополнительная прелесть — удовольствие, доступное, увы, только посвященным. Нравилось Тягину и то, как, с какой тёплой непосредственной живостью всё подавалось, и вот это уже касалось качества и содержания написанного. Начиная читать, он готов был к тому, что роман окажется какой-нибудь развесёлой, с подмигиванием на все четыре стороны, одесской литературой, к которой Тверязов (с его-то характером и образом мыслей!) имел парадоксальную и необъяснимую для Тягина склонность. Одесским колоритом самого дурного пошиба, вплоть до фразочек, якобы подслушанных на Привозе, он когда-то даже пытался, правда не очень успешно, зарабатывать. И тут — такое.

Словом, Тягину, к его облегчению, было за что, не кривя душой и без всякой натуги, похвалить Тверязова. Вот уж действительно: не ожидал. Главное — откуда? Выходит что ж? Страдания и в самом деле того… не проходят даром? Вот тебе, Саша, и компенсация какая-никакая. Чем не? Уж не завидовал ли он ему? Ну, да, было чуть-чуть. Сам он никогда не умел придумать не то чтобы сюжета, а хотя бы общего движения, захватывающего и увлекающего героев. Да и с героями было не очень. И, если уж говорить начистоту, не было по большому-то счету вообще ничего, кроме мучительного желания писать и быть писателем. Нет, то была не зависть, конечно, а почти изжитое, но сейчас вновь вспыхнувшее сожаление о том, что так долго томившая его страсть ничем не увенчалась. Чувство вроде того, что оставляет после себя безответная любовь. Ощущение не из сильных. Скорее из разряда мелких мимолетных беспокойств. Требующих, впрочем, почему-то иногда столь обширных объяснений.

Всем этим (кроме последних умозаключений) Тягин собирался поделиться с Тверязовым по дороге на Староконный, но тот сразу же уклонился от разговора и попросил не доверять впечатлениям от первых нескольких страниц и не торопиться с выводами. Разогнавшийся на получасовой монолог Тягин дернул плечами.

— Как хочешь, — недовольно сказал он. — Но если всё там и дальше в таком же духе, можно кое-кому предложить в Москве.

Но еще перед этим, едва они, встретившись на Пушкинской, пожали руки, Тягин сердито отчитал Тверязова за болтливость. Речь шла о вопиющем, по его мнению, случае с Хвёдором.

— Ничего я ему не сообщал, — удивлённо возразил тот. — Он знал, что ты приехал. Ему сестра звонила.

«Как же он боится произнести это имя: Даша», — подумал Тягин и сказал:

— А про парня в красном платье, про его взгляд? тоже сестра?

— Так то уже потом, когда разговорились, — усмехнулся Тверязов. — Мне просто понравилось, как ты испугался, что кто-то из вас сейчас узнает другого.

Тягин, впрочем, и сам догадывался, что вряд ли Тверязов стал бы специально рассказывать туповатому Хвёдору о его встрече взглядами с убийцей. Скорее всего, хватил за воротник и начал, по своему обыкновению, разглагольствовать. Уровень собеседника никогда не имел для него особого значения. И тем не менее.

— А, ну да, ты же писатель… — пробурчал Тягин.

По рядам блошиного рынка он ходил через силу. Вид выложенного на асфальте и развешенного по стенам и деревьям барахла действовал на него так же удручающе, как квартиры одесских знакомых. Тверязов это заметил.

— Скучаешь?

Тягин вяло поморщился и сказал:

— Я, кстати, теперь, как бык, дергаюсь на красный цвет. На этот оттенок.

— На какой?

Тягин поискал глазами и показал на висевший среди старого тряпья широкий женский пояс:

— Ну, вот где-то такой. Алый.

После прогулки по рядам, когда спустились вниз, Тверязов завёл Тягина в тесный дворик, открыл без стука одну из дверей, откинул занавеску и они вошли в небольшую кухню, в которой сидели и смотрели телевизор две женщины; одна из них, отложив вязание, взяла у Тверязова деньги, вторая сделала телевизор потише и разлила водку. Тягин выпил, не закусывая. Тверязов взял с тарелки дольку соленого огурца; выпив, весело крякнул.

— Ну что? — сказал он на улице. — Настал момент истины? Идём.

— Куда еще?

— Пошли-пошли. Всё равно ж гуляем.

Они вышли за Колонтаевскую, прошли квартал или два, повернули налево, поднялись еще на полквартала и вошли в калитку в деревянных воротах, которыми была наглухо запечатана подворотня. Небольшой двор, куда они попали, был, по всей видимости, выселен; кое-где в двухэтажных домах с деревянными галереями зияли пустые оконные проёмы. По левой стороне тянулся ряд сараев под сырой известняковой стеной с одним маленьким оконцем на самом верху. В центре двора, рядом с водяной колонкой высилась огромная черная акация и под нею понуро стояла перед ведром грязная лошадка пони с заплетенными в гриву разноцветными ленточками; тут же на скамейке у стола сидел, обхватив живот руками и согнувшись в три погибели, мужичок в телогрейке. По плитам бродили куры и пара гусей; в углу блеяла коза на привязи. Где-то гулко стучал молоток. Следом за ними во двор вошли две девочки лет двенадцати, одна из них несла седло.

— Девочки, Георгия позовите, — попросил Тверязов. — Он есть?

— Есть, — ответила та, что с седлом. — Сейчас.

Тверязов повернул в правый ближний угол двора и подвел Тягина к полутораметровому забору из продольных досок в разоренной части первого этажа. Видимо, заслышав их голоса, из погруженного в сумеречную темноту помещения к загородке подтянулось, отрывисто похрюкивая, с десяток молодых бодрых свиней.

— И куда мы пришли?

— К человеку-свинье. Ты же хотел? Вот.

— Я хотел?!

— А что — не хотел?

— Ладно. И что дальше?

— Сейчас увидишь. Вернее, услышишь. Его апартаменты, — сказал Тверязов, показывая на загон перед ними.

— Ты хочешь сказать, там где-то человек?

— Терпение.

Пока ждали Георгия, Тягин спросил, что это за двор, и Тверязов рассказал, что с тех пор, как отсюда выселили жильцов, здесь держат животных, которых выводят на заработки в парки и скверы. Летом разъезжают передвижным зверинцем по области.

— И много тут животных?

— Хватает. Половина квартир заняты. Сейчас все в городе на работе.

Подошла баба в грязном фартуке с ведром, опрокинула его в кормушку за досками, и оттуда вместе с паром поднялась тёплая кисловатая вонь. Свиньи завизжали, зачавкали, толкаясь в доски.

Наконец, во втором этаже появился некто в ковбойской шляпе, и Тверязов взмахнул рукой.

— Георгий!

После неспешного прохода по верхней галерее и столь же неторопливого по нижней, пред ними наконец предстал тот, кого они ждали — цыганистого вида щеголь в кожаной жилетке и остроносых сапогах на высоких скошенных каблуках. Тверязов их познакомил. Возня в свинарнике к тому времени стала затихать. Георгий щелкнул зажигалкой, прикурил и пригласил их отойти чуть в сторону, где пространство над загородкой было закрыто двумя желтыми фанерными листами. Георгий пошлепал по фанере ладонью.

— Васька, к тебе пришли!

Еще и пронзительно свистнул. По ту сторону было тихо.

— Эй-эй-эй! — опять захлопал по фанере Георгий.

Они подождали еще с минуту, и Георгий крепко ударил носком сапога по нижним доскам. Сквозь продольные щели Тягин заметил какое-то движение, даже почудился обращенный на него взгляд, и он едва удержался от того, чтобы наклониться и рассмотреть получше.

— Может, он сегодня не в духе? — спросил Тверязов.

— Нормално! Ему немножко разогреться надо. Васька! Эй! Давай уже, ну! Хрюкни что-нибудь!

У Георгия был заметный, отдающий некоторым курлыканьем, бессарабский акцент.

— Спит, может быть? — опять предположил Тверязов.

— Свинья спит — служба идёт, да? Ничего, спит — разбудим.

Георгий развернулся к свинарнику спиной и саданул раза три скошенным каблуком по пружинящим доскам. Прислушавшись, приложил палец к губам и отступил на шаг. За перегородкой послышалось шевеление, толчки и, наконец, оттуда донеслось низкое, напряженно-утробное:

— Мыхаил…

После паузы еще утробней:

— Мыхаил…

Молчание и опять ворочание, толчки.

— Ты — Михаил? — спросил Георгий Тягина.

— Михаил, — подтвердил тот. — Он наверное услышал имя, пока мы здесь вас ждали, разговаривали…

— Тогда отвечай.

— Здесь! — громко, отрывисто произнёс Тягин.

Георгий кивнул, раздавил носком сапога окурок и, повышая голос, опять обратился к перегородке:

— Ну! Михаил. Дальше что?! Говори, не зли меня! А то на колбасу пущу… — он подмигнул Тягину.

— Мыхаил… — опять донеслось с той стороны. — Мыхаил, слышишь?

— Слышит-слышит, давай! — приказал Георгий. Он отхаркнул в сторону и, приготовившись слушать, расставил ноги пошире, сложил на груди руки и опустил голову.

— Знай же, — отозвался человек-свинья за досками и захрипел, видимо прочищая горло. Потом чем-то пошуршал и, наконец, медленно с паузами затянул: — Знай же… не смертное зло, а бессмертное скилла… свирепа… дико-сильна… ненасытна… сражение с ней невозможно… мужество здесь не поможет… одно здесь спасение… бегство.

Он умолк и Тягин переглянулся с Тверязовым, который, усмехаясь, гримасой изобразил: «так-то!».

— Откуда это? — вполголоса спросил Тягин.

— А вот думай. Тебе же сказали.

— Васька, всё? — крикнул Георгий.

— Всэ. Крапка, — ответили ему.

— Тогда повтори. Давай! Еще раз.

И так же медленно, и с теми же паузами всё было повторено.

— Еще? — повернулся Георгий к Тверязову.

— Нет, спасибо, — отказался тот и сунул хозяину деньги.

— Точно? Он может еще повторить. Сколько надо, столько повторит. Васька!..

— Спасибо, достаточно.

— Тогда пожалуйста. Приходите еще, — сказал хозяин и попрощался.

За перегородкой было тихо.

— Ну, в принципе, придумано неплохо, — произнес Тягин, когда они вышли на улицу. — Новая точка на туристической карте города. Он якобы живет в этом загоне?

— Якобы да. А представь, если он и в самом деле лежит там в жиже и картофельных очистках…

— Ты так и не сказал, что это было.

— Одиссея. Он всем оттуда читает. У тебя, если не ошибаюсь, был отрывок со Сциллой и Харибдой.

— Он там с книжкой сидит?

— Не знаю. Может наизусть помнит. Что тебя смущает?

— Нет, ничего, — ответил Тягин, которого и впрямь несколько смутило совпадение только что услышанного с настойчивым советом фельдшера быстрей уезжать. — А тебе он что зачитывал, если не секрет?

— Не помню уже. Но там были слова: «земли бесполезное бремя».

— Ну, такое любому подойдёт.

— Так и твоё любому подойдёт. Как посмотреть.

— И давно он здесь пророчествует?

— Около месяца. Только еще набирает известность.

Тверязов потянул его в близлежащую рюмочную. По дороге Тягин от только что увиденного вновь перешел к убийству в поезде.

— Я тут вот что подумал, — говорил он. — Может человек совсем не случайно становится свидетелем каких-то происшествий, всех этих аварий, катаклизмов?..

— Сейчас все всему свидетели, — сказал Тверязов.

— Нет — речь только о непосредственном присутствии. Вживую. Мы же как к этому относимся: произошло, прошло и ладно. Слава Богу, что не с нами. А если это и с нами? Я о чем. Не следует ли толковать некоторые происшествия как сны? Ну, хотя бы самые яркие, чрезвычайные. Которые слишком выбиваются из обычного порядка вещей. Они и отдают часто сновидением. Говорят же: как во сне. Может быть, надо и относиться к ним так? Открываешь сонник и смотришь: железная дорога. Поезд. Красное платье. Произошло к тому-то, жди того-то. А вот это символизирует то-то.

Тягин вдруг вспомнил: а ведь что-то похожее он слышал от Хвёдора, когда тот водил у него перед лицом кривым пальцем и говорил, что парень в красном платье посмотрел на него не просто так.

— Слишком сложно, — возразил Тверязов. — Так совсем с ума сойдешь: толкования на толкованиях и толкованиями погоняют. Брр!..

— Я говорю об исключительных событиях.

— Начнешь с исключительных, закончишь всеми подряд.

Всю их прогулку Тягин ломал голову: стоит ли рассказывать Тверязову о своём посещении Абакумова? знает ли тот вообще, что расписки у него больше нет? Самым подходящим был момент после того, как они выпили, и Тверязова немного развезло, но тут Тягин как-то замешкался. Да и на скандал боялся нарваться. А позже, с походом на скотный двор эти раздумья и вовсе вылетели у него из головы.

На следующий день ему позвонила бывшая жена Тверязова и предложила встретиться. Когда он вышел на угол Канатной и Карантинного спуска, там не было никого кроме пьяной немолодой бабы у киоска. Держась за прилавок, она маялась, топталась, то и дело роняла голову. «А по голосу не сказал бы», — пошутил про себя Тягин. В ту же минуту из-за киоска быстро вышла маленькая, похожая на подростка женщина лет тридцати, в очках. На левом плече у нее висела гитара в кожаном чехле, а за спиной был рюкзак с торчащей из него деревянной рукоятью меча, обмотанной между головкой и крестовиной черной изолентой. Она решительно подошла к Тягину и окинула его строгим оценивающим взглядом с головы до ног.

— Я Мальта…

Тягин пожал энергично протянутую руку.

–…и у меня есть к вам серьёзное предложение.

Мальта сообщила, что ей звонил испуганный Абакумов и просил, чтобы она, если к ней обратится Тягин, сказала, что получила половину от суммы, указанной в расписке. Обещал отблагодарить. Попросил даже как-нибудь погрубее отшить Тягина. На самом деле она никакой половины не получала. Из разговора же поняла, что Абакумов очень Тягина боится, а следовательно, у Тягина есть хороший шанс заставить его расплатиться по полной. Она готова всячески способствовать.

— Это он вам дал мой телефон? — недоверчиво спросил Тягин.

— Я взяла его у Тверязова. Сказала, что мне надо узнать у вас кое-что насчет работы в Москве.

Тягин задумался: нет ли здесь подвоха.

— Так сколько же вы тогда получили? — поинтересовался он.

Мальта ответила не сразу.

— Мне срочно нужны были деньги. — Она запнулась. — В общем, он сказал, что в таких случаях полагается десять процентов.

— В каких таких случаях?

— Когда расписку приносит кто-то другой, не хозяин.

— Ну, что-то вроде этого я и предполагал. Я думаю…

— Давайте так, — нетерпеливо перебила Мальта. — Я ему скажу, что вы звонили и я сделала всё, как он сказал, то есть подтвердила вам про половину. Он расслабляется. А потом мы с вами неожиданно приходим к нему вдвоём, и там, на встрече, я говорю, как было на самом деле. И всё! — она звонко щелкнула пальцами. — Он у нас в кармане!

— Пи**ой щелкни, — сказала пьяная за её спиной.

Мальта обернулась, быстро подошла к бабе и, вскинув над головой кулак, качнулась на неё всем телом. Та замерла, потом медленно, косясь по-собачьи, отвернула лицо и пошла прочь.

— Как вам такая идея? — вернувшись, продолжила Мальта. — Получим деньги — треть ваша, остальные мои.

— Не многовато? — спросил Тягин.

— А вам трети мало? Всё-таки расписка моя.

— Ваша? Я думал, Тверязова.

— Она досталась мне. Когда мы расходились.

— А он об этом знает? Мне показалось, что нет.

Она подкинула рюкзак, поправила очки и, обнажив в улыбке немного выступавшие вперёд верхние зубы (если б не этот небольшой дефект, её смело можно было бы назвать хорошенькой), сказала:

— Ладно. Можем обсудить. Соглашайтесь. Всё должно получиться. Он хоть и жадный, но трус и дурак.

«Ты умная, — подумал Тягин. — И щедрая»

— Ничего тут уже не может получиться, — сказал он. — Вы взяли деньги и отдали расписку. Всё. Конец истории.

— Это несправедливо.

— Да уж, — согласился Тягин. — Только что, собственно, изменилось? Почему вы сейчас об этом вспомнили?

Мальта несколько секунд смотрела на него немигающим взглядом.

— Я просто вижу, как он вас боится, — наконец сказала она. — Я это очень хорошо почувствовала. И этим надо воспользоваться. Наказать его.

— Забудьте. Бог накажет.

— Это несправедливо.

— Ну… справедливо, несправедливо… — усмехнулся Тягин. — Вы вот получили деньги по Сашиной расписке, а он ни сном, ни духом.

— Вы опять? Вы ничего не знаете и не можете судить.

«А в самом деле, что я знаю? Только то, что мне рассказал Абакумов. И почему из того, что Тверязов не захотел говорить на эту тему, я решил, что он ничего не знает?»

Конец ознакомительного фрагмента.