Египетское метро

Сергей Шикера, 2020

Новым романом Сергей Шикера подтверждает репутацию одесского По – простые и внешне ничем не примечательные события чем дальше, тем больше складываются в макабрический кошмар, из которого, кажется, нет выхода…

VI

Около недели Фомин и Фомский провели в поисках. Неоднократно заходили во все известные им питейные заведения, прошлись по всем адресам, которые были известны Вере, побывали и там, куда их направляли некоторые из проживающих по этим адресам, — Сыча нигде не было. Как в воду канул. Где-то его не видели не один месяц, где-то он побывал только вчера…

Первым не выдержал Фомский:

— Черт бы его побрал с этим Египтом! И чего ему вообще дался этот Египет? Почему — Египет? Кстати, никогда не замечал за ним особого интереса к древней истории, а ты? С чего это вдруг?

— Вера сказала, каналы сейчас повсюду открываются. Информационные.

— И по ним вот такая дичь прет? Я с ней вчера говорил по телефону, с Верой, так там уже безумие во всей своей красе. Она и меня чуть с ума не свела. Слушай, она действительно во всё это верит и всерьез полагает, что если Сыч издаст свою галиматью, то ею тут же заинтересуются историки и археологи и все кинутся искать и раскапывать эти подземелья. Это же белочка! Реальность, вымысел — у них там уже всё перепуталось. Допились ребятки. Молодцы. И почему — метро?! Вот тоже вопрос. Ну вот скажи, что это за чепуха вопиющая, что за египетское метро?! Бред какой!..

— Не понимаю, что тебя так раздражает? — бурчал Фомин. — Название? Ну метро и метро. В конце концов, есть же в Египте метро.

— Есть. Каирское. А никакое не египетское. Как есть парижское и московское. А не французское и русское. Так не говорят. Само словосочетание какое-то дурацкое. А если он тот Египет имел в виду, древний, то опять-таки: почему — метро? Почему вообще вся эта его подземная хренотень называется «метро» — может мне кто-нибудь объяснить?!

— Вера, кажется, говорила, что в обычное время эта штука функционировала как метро.

— Но главное-то ее назначение было… Ладно! Черт с ним, с названием! Хотя мне кажется, что оно — это такая ловушка для ума, беличье колесо, в которое запирается сознание. Открытие Сыча. Потому что — не знаю, как у тебя, а у меня оно из головы не выходит. Крутится и крутится. Ладно, черт с ним. Но что ты скажешь о содержательной стороне этого бреда? Скорость, воскрешение — какая связь? Хоть какое-то слабенькое, условное правдоподобие должно быть?..

— Ты же еще не читал. Я, правда, тоже только открыл. Может быть, там всё объясняется…

— Не думаю.

— Но всё равно — ты как-то слишком горячишься по этому поводу.

— Тут я с тобой согласен. Меня это бесит. Не знаю почему.

— Вот и мне странно. Мало ли что человеку на ум взбрело или пригрезилось. Я вот однажды на отходняке провел жуткую ночь под названием «римские аттракционы». Мне представлялся парк развлечений, напичканный всяческими увеселительными штуками в древнеримском духе. Выбирай, что хочешь. Но едва я оказывался у какого-нибудь из аттракционов и пытался узнать, в чем его суть, как меня оттаскивали к следующему, и не успевал я толком разглядеть его, как тащили к третьему, там — к четвертому, пятому… ну и т. д. Я не мог задержаться ни у одного из них и даже не успевал толком расслышать название. Я бесился, просыпался в поту, опять засыпал, морок продолжался, и я снова просыпался. Думал, с ума сойду, ей-богу. Да дайте же хоть что-то разглядеть, изверги! Так и не дали. Я эти «римские аттракционы» на всю жизнь запомнил. Всю эту изматывающую маету. А вот Сычу, может быть, разглядеть дали. Да и вообще. Когда долго и много пьешь, как это делает Сыч, и не до такого додуматься можно. А когда еще и другой сильно пьющий человек пытается что-то понять, как это делаешь ты. Говоришь, абсурд? Вот и прими как всеобщую метафору всего вокруг и успокойся.

— Легко сказать.

— Да и сделать не трудно.

Но Фомский еще долго не успокаивался и время от времени вместо привычных ругательств произносил в сердцах: «Да это же просто какое-то египетское метро!» Или: «Е-гипетское метро!» И даже: «Ё-гипетское метро!»

После их поисковых прогулок Фомин еле живой добирался до дому и падал, как подкошенный, на свою трехспальную кровать. Легкий на подъем Фомский страдал куда меньше и к тому же провел время не без пользы для себя: по одному из адресов, где жили когда-то какие-то дальние родственники Сыча, ему удалось снять хорошую чистенькую комнату, стоившую почти вдвое меньше, чем та, что он снимал до сих пор.

Каждый вечер Вера звонила Фомину и требовала отчета. Тот докладывал. А на следующий день отправлялся к Фомскому. Иногда они целый день просиживали там — Фома серьезно опасался, что Вера нагрянет к нему с проверкой. В такие дни туда приходила Марина и что-нибудь готовила им на общей кухне.

Соседями Фомского по квартире оказалась тихая пара: поджарый седой старичок и молодая женщина — отец и дочь, занимавшие две довольно большие комнаты. Дочь производила впечатление неприступной строгости, старичок был спокоен и приветлив. Дня через три Фомский познакомился с ним при несколько странных обстоятельствах. Он варил на кухне кофе, а когда вернулся к себе, старичок в светлом костюмчике сидел на стуле у раскрытого окна, смиренно соединив колени и уложив на них худые длинные кисти в голубых венах.

— Здравствуйте, — кивая, поздоровался он с вошедшим Фомой.

— Добрый день. Хотите кофе? — предложил Фома.

— Нет.

— Чаю?

— Нет, и чаю не хочу. А нет у вас чего-нибудь покрепче?

— Ликер подойдет?

— С удовольствием.

Фома достал ликер, налил рюмку и протянул гостю.

— Спасибо, — поблагодарил тот и медленно, маленькими глотками, прикрыв глаза от удовольствия, стал пить.

Фома заметил за собой, что смотрит на соседа с удовольствием. В наполненной солнцем уютной комнате он — тихий, светленький, опрятный — был как-то чрезвычайно уместен.

Допив ликер, старичок подмигнул и попросил еще. Фома налил.

— Вы квартирант?

— Да. Меня зовут Фома.

— Редкое имя.

— Это не имя, кличка. От фамилии Фомский. Так меня все называют. У меня есть друг, он здесь был…

— Я видел.

— Его фамилия Фомин, и он тоже Фома. Мы учились в разных школах, и поэтому одинаковые клички. А как вас?

— У меня нет клички. Просто Игорь Сергеевич.

Они пожали друг другу руки; старичок еще потянул из рюмки и сказал:

— Когда-то давно здесь уже жил квартирант. Валентин. Он убил сапожника. Не слышали? Попал в сумасшедший дом.

— Нет. А за что?

— За что? За то, что убил сапожника.

— Нет, я как раз и имел в виду: за что он убил сапожника?

— Ани за что, просто так. Поэтому и попал в сумасшедший дом. А если бы убил за что-то, попал бы в тюрьму. Очень просто.

Фома вежливо покивал, мол, бывает, и спросил:

— И как он его убил?

— Ножом. Три раза ударил и все. Хотя уже первый удар был в сердце.

— А кем они были друг другу? Друзья? Родственники?

— А никем. Совершенно. Они и знакомы-то не были. В том-то ж и дело. Вбежал с улицы в мастерскую, схватил нож и убил.

Старичок допил рюмку и облизал губы.

— Еще? — спросил Фома.

— Если можно. Очень вкусно.

— Да, — протянул Фома, наливая ликер. — Странно. Вот так сидишь, а тебя вдруг раз и все…

— Это если смотреть со стороны. Тогда действительно странно и непонятно.

— А вам понятно?

Старичок вздохнул, поднял глаза в потолок и пожал плечами.

— А что если так: однажды юноша вдруг раз и навсегда усомнился в подлинности окружающего и с тех пор ощущал себя чем-то вроде агента другой реальности, настоящей, который послан сюда с какой-то пока скрытой от него целью. Случай не такой уж редкий. И вот сапожник, который, допустим, чем-то поразил его воображение, был в его фантазии тоже таким глубоко законспирированным агентом. Настолько глубоко, что никакое общение с ним было невозможно. Еще допустим, что во сне сапожник-агент время от времени приходил к юноше-агенту, и это было единственным местом, где они могли откровенно поговорить. Там они и договорились, что, если кого-нибудь из них раскроют, другой обязательно должен ему помочь уйти. И вот как-то раз молодой человек смотрит в кинотеатре кино, пленка рвется и в зале начинают кричать: «Сапожник! сапожник!», знаете, иногда кричат. Молодой человек понимает, что сапожник раскрыт, и прямиком отправляется из кинотеатра в сапожную мастерскую. Ну и… Всё очень просто. А? Как вам такая версия?

Фома смотрел на Игоря Сергеевича с недоумением.

— Хотя возможно, — продолжил тот, — всё было иначе и несчастный сапожник тут действительно был совсем ни при чем, а его убийством юноша подал знак кому-то. Может быть, какому-то другому сапожнику. А может, и не сапожнику. Кто его знает. Я к тому, что жизнь чрезвычайно многообразна и полна скрытого движения. Внешний наблюдатель между точками А и Б видит, как правило, прямую линию. Но иногда подденешь эту линию ножичком, и вываливается столько всего неожиданного… Не так ли?

— Да, конечно… — растерянно произнес Фома. — Вы психиатр?

— Ну не то чтобы… — уклончиво ответил старичок, и тут в полураскрытой двери появилась его дочь.

— Папа, что ты здесь делаешь? — строго спросила она.

— Иду-иду! — быстро отозвался старичок и вскочил со стула.

«Занятный дедушка», — подумал Фома, когда они ушли.

* * *

В один из дней нашей поисковой эпопеи мы с Фомой быстрым (что вовсе не значит: бодрым) шагом идем на Новый базар. Официальная версия похода: поиски проклятого Сыча, но мы-то понимаем, что это для нас уже не больше чем легенда, прикрытие, потому как настоящая цель — попить вначале огуречного рассола из бочки, потом капустного, потом поесть фантастически вкусного украинского борща на том же базаре, выпить под него по сто пятьдесят, послушать, о чем говорят сидящие вокруг крестьяне, строители или рыбаки, ну а там как Бог даст.

Значит, идем мы — быстро, не глядя друг на друга — и вдруг сталкиваемся лицом к лицу с неким Б., давно не виденным старым знакомым. Кивком не отделаешься, приходится остановиться и поболтать из вежливости.

— Привет.

— Привет.

(Говорим попеременно я и Фома.)

— Как дела?

— По-всякому.

— Вы как здесь?

— Да вот, по делу, а ты?

— Тоже. На работу.

Мы с Фомой немало удивлены, потому как никогда не знали за Б. такой слабости.

Фома:

— На работу?

— Да.

— Где-то сторожем?

(Время около пяти вечера.)

— Нет, здесь, во дворце. Я преподаю, веду кружок.

(Вышеуказанное удивление умножаем на десять; но виду не подаем.)

— Да… интересно… а что за кружок?..

(Мы и не подозревали, что до сих пор существует это милое сердцу словцо.)

— Кружок сужения сознания.

Я или Фома — не помню:

— Как?

— Кружок сужения сознания.

— В смысле?

— КСС. Кружок сужения сознания.

— И это кружок… в смысле этот кружок, в смысле такой кружок, с таким названием, находится вот здесь, во дворце, куда мы ходили, когда были пионерами?

— Да, кружок, вот здесь, во дворце.

Пауза. После паузы:

— И это вполне официально, да? В смысле (извини), со всеми бумагами, разрешениями?..

— Ес-с-стественно. В смысле.

— Я просто тоже преподаватель, мне интересно… хм… и часто у вас занятия?

— Раз в неделю.

— Ну ладно… то есть… нет. Сейчас… (Пауза.) А чем вы там занимаетесь?

— По-моему, название говорит само за себя — сужением сознания.

Я замечаю, что Фома нервничает. Видно, что, с одной стороны, его жжет желание побыстрей добраться до места назначения, а с другой, очень хочется, прямо сию же минуту, не сходя с места, добраться до самой сути услышанного.

А вот чем занимаются в кружке, я расскажу чуть позже.

* * *

Фрагмент главы из романа Сыча.

Совершенно ясно, что он пытался пройтись тут (зная некоторые факты его биографии) по Фоме, но… дальнейшее — молчание. А все-таки — что за сволочь!..