Настоящее лето Димки Бобрикова

Сергей Чуев, 2017

Димка Бобриков проводит лето у бабушки в деревне на Дону. Прополка картошки, младшая сестра-доставала да еще вредные соседи, которые не дают спокойно отдыхать и делать что хочется. Казалось бы, что может произойти хорошего в такие каникулы? Но лето не будет скучным, оно наполнится настоящими приключениями: азартной рыбалкой, походами на лодках, откровенными беседами у ночного костра, набегами на бесхозную шелковицу и бахчу с поспевающими арбузами. А рядом всегда будет верный друг Витька! И даже если оба влюблены в одну девчонку, настоящие друзья всегда найдут решение.

Оглавление

Из серии: Сами разберёмся!

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Настоящее лето Димки Бобрикова предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Скандал с Клопихой

Июль. 1991 год

— А ну слезай оттудова! — раздался внезапно крик сзади. — Вы чего туда забрались? Ах вы, негодяи! Шихвер весь поколете на амбаре! Поломаете всё! Слезайте! Позалазили!

Внизу, метров за десять от нас, за забором, около курятника стояла бабка Машка Клопиха, совершенно неожиданно появившаяся из прятавшегося в глубине двора деревянного сооружения с вырезанным сердечком на двери. На ней были выцветший халат, желтая косынка, легкие чувяки[2], хлопчатобумажные чулки, спущенные на посиневшие от варикоза икры. «Клопы» — семейная деревенская кличка. Их тут не любили. А назвали так, потому что росточком все были небольшие, а «вони», как говорила наша соседка баба Нюра, было много. Так и повелось. И когда говорили: «там, у Клопов», это означало второй дом от угла, где они и жили. Хотя фамилия у них была совсем другая, уже и не помню, какая именно.

— А чо, нельзя тютины[3] поесть, что ли? Все равно не ваша! — с претензией и справедливым недоумением прогундосил Витька.

— Я тебе дам «поесть»! По сараю ж ходите! Сейчас обломаете мне всё тут! А ну слезайте! Сейчас, Витька, бабке твоей пойду и расскажу, какой ты шалопутный[4]! Она тебе задаст! И к тебе зайду, Катьков! Приехал тут, городской! Своего фулиганья хватает! Дед тебе всыпет по первое число!

Я все никак не мог привыкнуть, что меня в деревне называют Катьковым. Это фамилия деда с бабушкой. А настоящая моя — Бобриков. Но дела это никак не меняло: обращалась Клопиха явно ко мне, и радости это не доставляло.

— Да мы не на вашем сарае стоим! На соседнем! А Димка вон вообще на ветке сидит! — Витька пылал праведным гневом.

— Ага! Знаю я вас: чуть отвернешься — и полезете! Слезай, тебе говорят! Я вам сейчас! Шалаются[5] тут, бессовестные!

Бабка Машка решительно двинулась по территории широкого скотиньего база, разгоняя стайки домашней птицы — неуклюже переваливающихся со стороны на сторону уток и рыщущих курей. Около металлического корыта с питьем она схватила потрескавшийся резиновый шланг и, зажав пальцем бо́льшую часть отверстия, направила мощную струю холоднющей воды на нас. Похожа она была на нацистского надсмотрщика в концлагере или гестаповца.

— А ну быстро отсюдова, негодяи!

Клопиха все орала, а мы с Витькой в мокрых майках и шортах спрыгнули с дерева, прокричали в ответ что-то дерзкое и были вынуждены отступать по меже у кушерей[6], подальше от земельной делянки скандальной бабки Машки.

Двор бабы Люси был крайним — у самых зарослей. Если идти мимо него, то попадешь на реку, делающую разворот в этой части деревни. Другая улица шла перпендикулярно нашей: всем хотелось, чтобы их участок спускался к воде.

Мы с Витькой шли по меже бывшего огорода бабы Люси в сторону камышей, мимо засаженной люцерной[7] делянки. Темно-сиреневая тютина, которую мы обносили, была на территории ее двора. Но баба Люся умерла в прошлом году, а низенький саманный, обшитый досками домик на два окна с огромным огородом, упирающимся в речку, так никто и не купил. Дети ее вроде бы погибли очень давно в какой-то аварии все разом, а родственники бабы Люси жили далеко и переезжать в деревню не хотели.

Бывший палисадник, где всегда летом цвели пышные георгины, алые маки, бархатцы, вьюнки, львиный зев, стоял заброшенным и пустым. Окна дома были закрыты шелушащимися от вздыбившейся краски ставнями.

После смерти бабы Люси присматривать за имуществом попросили Клопиху, которая тут же засадила огород соседки кормовой травой на продажу. Во двор она пустила своих цыплят и гусей, быстро уничтоживших любую зеленую растительность, а главным украшением палисадника стали половинки покрышек от трактора, куда Клопы высыпали зерновую дерть[8] и наливали воду для птицы.

Баба Люся последние годы жила одна, и к ней редко кто приезжал. Наверное, поэтому она всегда была к нам добра, и мы ее за это любили.

На покосившейся лавочке у забора бабы Люси было место нашей встречи перед походом на речку. Мы крутились там и днем, и поздней ночью. Никогда баба Люся нас не гоняла, наоборот, порой выносила на блюдечке растаявшую халву или свои пирожки, угощала нас. Эту тютину она нам показала сама и разрешала ее обрывать. Тютина была чудесная, с крупными, похожими на ежевику плодами, оставлявшими чернильные следы на руках и губах, майках и шортах. Ни у кого в деревне не было такой крупной и сладкой!

Мы с Витькой обычно собирали и для бабы Люси литровую металлическую кружку ягод, которую та принимала, как будто это было не ее дерево, а наше.

Дед Петька, ее муж, умер уже несколько лет назад, но в памяти осталось несколько штрихов. Он лихо мотался на мотоцикле с коляской по деревне, развеивая степную пылюку. Бывало, где-то накашивал целую мотоциклетную люльку гороховой ботвы, собирал нас, пацанов, на лавочке перед своим домом, и мы часами выбирали зеленые стручки с нежными молодыми горошинами. Оставшуюся траву относили корове.

А еще как-то дед Петька, пьяненький, купил в сельском магазине целый ящик мороженого, которое привозили не каждый день. Пока довез коробку до дома, замороженная сладость поплыла, расквасив вафельные стаканчики. Мы пацанячьей стаей пожирали этот подарок судьбы, пока хмельной дед, опираясь на забор, покуривал свою дымящуюся «Приму», а баба Люся, получив от мужа из ящика пяток стаканчиков с растаявшей молочной жижицей, умиленно улыбалась, смотря на нас.

— Пусть детвора хоть сладкого поест, — говорил дед Петька, щурясь то ли от солнца, то ли от щемящих мыслей.

Потом он заболел и пропал с наших глаз, пролежал в больнице несколько недель и умер. После скромных деревенских похорон баба Люся стала еще тише. Корову она продала по весне, когда закончились корма, заготовленные дедом. Сил держать ее в одиночку не было, да и смысла, наверное, тоже. Куда ж это молоко девать-то?

У бабы Люси мы просили деревянную лодку, чтобы съездить на рыбалку, и нам она никогда не отказывала. Наши деды рыбаками не были. А бабе Люсе мы приносили рыбу, если она ловилась, вместо благодарности. Ей пригодится. Нам-то эта рыба была не нужна, хоть и важно наловить побольше! Но тут и бабы Люси не стало. Умерла она по весне, пережив мужа на пару лет.

Мне Витька рассказывал, что на похоронах родственников было совсем мало, в основном местные. Так не стало доброй соседки, и нет больше пирожков и халвы, а теперь еще и нашей тютины. Да и лавочка у забора в какой-то момент исчезла. Говорят, что ее дед Пашка Клоп раскурочил[9] и попилил на дрова. Теперь еще и из шланга поливают!

Стояла обеденная жара. Распаленная земля немощно растрескивалась под солнечным пеклом, прося дождевой влаги. Был июль, время уборки урожая.

— Вот гадина! Это же наша тютина! Неужели жалко ей?! Там вся земля черная — все усыпано. Куры с гусями жрут! А нам нельзя! — возмущался Витька. — Небось самогон из тютины решили гнать, крохоборы!

Мы сидели на перевернутой лодке деда Петьки в камышах у прокошенного рыбацкого прохода к реке, сильно заросшего молодыми побегами. Ветер шумно волновал зеленую упругую камышовую массу. На жаре одежда уже почти просохла. Витька грыз один стебелек пастушьей сумки и обдирал следующий от тоненьких ножек с треугольными приплюснутыми наконечниками.

— Поехали завтра с Наташкой и Катькой на лодке прокатимся! На тот берег! Там, говорят, раков уйма. Берег высокий, и в нем нор море! Прям одна на одной!

— Я в норах не люблю ловить. Змею можно вытащить, — засомневался я. Но сама идея была то что надо.

Катька была ровесницей Витьки, на год старше меня, веселой и разбитной. Мне кажется, что лишние килограммы у человека придают их обладателям оптимизма и самоиронии, которыми они пытаются замазать свою ранимость, уязвимость и неуверенность. Никаких чувств, кроме товарищеских, вечно гогочущая Катька у меня не вызывала, не то что ее младшая сестра Наташа. Худенькая, небольшого роста, со светлыми глазами и русым хвостиком или двумя по бокам. Мне она очень нравилась.

С сестрами мы давно дружили. Деревня небольшая, и познакомиться со всеми было несложно. Дворы наших бабушек были недалеко.

Кстати, увидел впервые Наташку я года четыре назад. В деревню она приехала на автобусе со своей мамой и стояла на остановке у сельпо в белом платьице с бантиками. А я уже казался себе взрослым, почти окончил начальную школу и перешел в третий класс. И мне было очень надо, чтобы она обратила на меня внимание.

Мы стояли около магазина с Витькой и ждали, когда привезут горячий колхозный хлеб. Ничего лучше в тот момент я не придумал, как запрыгнуть на Витьку, крикнуть: «Вези меня, моя кобыла!» — и хрястнуть[10] его ногой по заднице. Тот заорал и попытался меня скинуть со спины, а я уцепился, как обезьяна, за его шею и поглядывал на девочку. Она равнодушно смотрела куда-то в сторону, и ей происходящее было безразлично. А вот ее мама решила вмешаться.

— Мальчик в белой рубашке, а ну прекращай хулиганить! — строго сказала она.

И я, хоть и был одет в светлую футболку, а ни в какую не в рубашку, понял, что обращаются ко мне. Наташа посмотрела на меня. И это было самое главное.

Но тут из-за угла появился синий «ижак» — крашеный-перекрашеный обычной малярной кистью мотоцикл с ее дедом за рулем. Бабуля, расплываясь от счастья, ехала в люльке, широко улыбалась и освещала округу блеском своих золотых коронок. Она, казалось, была готова выпрыгнуть на ходу из коляски, чтобы побыстрее напасть на своих родственников с обниманиями и радостными причитаниями.

Это и произошло через несколько мгновений, когда дед, лихо напылив, остановил мотоцикл у магазина. Пока бабуля душила своими объятиями и поцелуями дочку с внучкой, дед щеголевато, как с верного коня, слез с мотоцикла и, растопырив руки, двинулся к гостям.

Тут подъехала машина с хлебом, и все хлынули в магазин занимать очередь. А когда я вышел с тремя буханками, то ни Наташки, ни ее мамы с бабушкой и дедом на улице уже не было. Меня это немного расстроило, но я не успел насытиться своим чувством, потому что ко мне сзади подкрался Витька и одарил смачным пенделем.

Оглавление

Из серии: Сами разберёмся!

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Настоящее лето Димки Бобрикова предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

2

Ч у в я́ к и — мягкая обувь без каблука, тапочки с задником.

3

Т ю т и́ н а — шелкови́ца, плоды тутового дерева.

4

Ш а л о п у́ т н ы й — беспутный, легкомысленный.

5

Ш а л а́ т ь с я — бродить без нужды, шататься.

6

К у ш е р и́ — заросли, кусты.

7

Л ю ц е́ р н а — клевер, травянистое растение, используемое как корм для скота и в лекарственных целях.

8

Д е р т ь — измельченное зерно.

9

Р а с к у р о́ ч и т ь — разбить, разломать.

10

Х р я́ с т н у т ь — треснуть, хлопнуть, ударить.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я