Почему мы уверены. Разумных причин для веры в Бога гораздо больше, чем вы думали

Сергей Худиев, 2023

Эта книга – для тех, кто искренне хочет разобраться, во что верят христиане и какие у них основания считать, что они правы. Ее автор – один из самых известных в России православных журналистов, постоянный обозреватель и колумнист интернет-изданий «Православие. ру», «Православие и мир», «Взгляд. ру», ведущий передач на радиостанциях «Радонеж», «Вера» и «Теос», автор статей в журналах «Фома», «Альфа и Омега». В книге подробно разобраны самые разные сомнения и недоумения, которые могут возникать у современных людей, знакомящихся с Православием. Читатель убедится, что вера в Бога, Которого знает христианство, не просто разумна, а гораздо более рациональна и доказательна, чем агностицизм и неверие.

5. Наука и религия

А был ли конфликт?

Разве наука не опровергла религию, не показала ее несостоятельность?

Конечно, нет. Критика христианской веры очень часто ведется от имени науки, но наука как таковая не враждебна вере в Бога. Наука была создана христианами: почти все великие ученые из наших школьных учебников не просто принадлежали к христианской культуре, но и проявляли глубокую личную веру, о чем мы поговорим чуть позже.

Конфликт существует не между верой и наукой, а между верой и определенной философской позицией, которую теоретик науки Карл Поппер обозначил словом сциентизм. Сциентизм предполагает, что естественнонаучный метод является единственным законным путем познания реальности и установления истины. Бертран Рассел формулирует эту позицию в своей работе «Наука и этика»: «Любое достижимое знание должно обретаться научным методом; то, что не может быть открыто наукой, не может быть известно человечеству».

Очень часто этот подход к реальности даже не проговаривается вслух, люди просто исходят из отождествления «научного» и «истинного» — и, соответственно, «ненаучного» и «ложного».

«Наука» отождествляется такими людьми с «разумом»; всё, что лежит за ее пределами, с их точки зрения, — область чего-то «иррационального», «слепого», противоположного ответственному и разумному подходу к жизни. Множество книг и научно-популярных фильмов противопоставляет «научные факты» «слепой вере».

Хотя существуют разные версии атеизма, наиболее распространенным является атеизм, апеллирующий к науке. Он утверждает, что именно наука сделала веру в Бога очевидно ложной, устаревшей или неуместной. Вопрос о бытии Бога понимается как научный вопрос, и притом разрешенный отрицательно. Как пишет популярный атеистический автор Ричард Докинз, «наличие или отсутствие мыслящего сверхъестественного творца однозначно является научным вопросом, даже если практически на него нет — или пока еще нет — ответа. И это также касается подлинности или ложности всех историй о чудесах, при помощи которых религии поражают воображение верующих толп» (книга «Бог как иллюзия»).

Но на самом деле это не что иное, как сциентизм: вера в то, что истина постигается только научным методом.

Но разве философия сциентизма неверна? Разве не к науке мы должны обращаться за ответами на вопросы об истине, в том числе истине о том, существует ли Бог?

Смотря о каких вопросах идет речь. Наука характеризуется своим методом. Этот метод обладает рядом ключевых характеристик, и для поиска Бога он, как мы увидим далее, не годится. Для науки характерны следующие принципы.

Эмпиризм. Наука рассматривает опыт, который мы получаем при помощи пяти органов чувств, возможно, усиленных приборами (такими, например, как телескоп).

В первые годы большевизма был популярен забавный атеистический аргумент: «Красные авиаторы по небу летали и нигде ни ангелов, ни Бога не видали». Мы, наверное, только посмеемся над таким «доводом» в пользу атеизма, однако, когда подобная аргументация излагается с упоминанием «радиотелескопов» и «новейших достижений современной науки», это нередко воспринимается всерьез — как будто люди действительно ожидают, что при помощи особо мощного телескопа можно будет наконец-то застать врасплох Бога, Который от аэроплана худо-бедно увернулся.

Бог христиан не является природным объектом или явлением в ряду других объектов или явлений, Он внеприроден, свободен и всемогущ, и это значит, что Его нельзя застать врасплох против Его воли. Он Сам открывается кому хочет и на тех условиях, которые Сам определяет.

Воспроизводимость. Наука опирается на данные, получаемые путем повторяющихся наблюдений или воспроизводимых экспериментов. Невоспроизводимые явления не могут служить основанием для научных выводов. Но акты свободной воли, например, невоспроизводимы, как и исторические события. Все они находятся вне поля зрения естественнонаучного метода.

Объективность — независимость научного поиска от личных убеждений или предпочтений ученого. Среди ученых есть атеисты, люди различных религиозных убеждений, агностики, те, кто вообще избегает давать ясный ответ на вопрос о своей вере — получаемое ими научное знание от этих убеждений не зависит. Научное знание предполагает возможность объективной проверки. Результаты одного и того же эксперимента, поставленного в Москве, Киеве, Пекине и Лондоне христианами, атеистами, буддистами и конфуцианами, порядочными людьми или негодяями, не должны отличаться. Общение с Богом, напротив, предполагает определенное нравственное усилие.

Фальсифицируемость (критерий Карла Поппера). Теория удовлетворяет этому критерию, то есть является фальсифицируемой, и, следовательно, научной, если существует теоретическая возможность ее опровержения путем постановки того или иного эксперимента (даже если такой эксперимент еще не был поставлен). Этот критерий служит для того, чтобы отделять научные утверждения от вненаучных (не обязательно ложных, просто находящихся за пределами науки).

Методологический натурализм. Наука рассматривает мир как замкнутую систему причинно-следственных связей, управляемую безличными и неизменными законами — и только ими. Любое событие в этой системе рассматривается как результат предыдущих состояний системы и законов природы. С этим связано два важных недоразумения.

Первое — когда методологический натурализм путают с метафизическим. Методологический натурализм говорит о границах научного метода: научный метод рассматривает только материю и безличные законы, которые описывают ее движение. Метафизический — объявляет, что вся вообще реальность сводится к этой материи. В результате этой путаницы науку иногда называют «материалистической» или даже «атеистической». В действительности наука «материалистична» только в том смысле, что предметом ее рассмотрения является материя. Даже очень хороший бинокль не видит радиоволн; это не значит, что радиоволн не существует — просто бинокль как инструмент не предназначен и не годится для приема радиопередач.

Второе недоразумение связано с требованиями «научных» доказательств бытия Божия. Творец всей этой системы (признавать или не признавать Его существование) не является ее элементом. Требование предоставить доказательства существования такого Бога, который находился бы в ведении естественных наук, то есть являлся бы элементом этой системы — это требование доказывать кого-то, кто вовсе не является Богом христиан. Естественнонаучный метод в принципе ограничен рассмотрением природы, то есть самой системы, и не может выйти за ее пределы.

Научный метод во многих случаях очень полезен, но он бесполезен для обнаружения Бога. Бог не является материальным объектом или явлением, которое мы могли бы обнаружить при помощи повторяющихся наблюдений или воспроизводимых экспериментов.

Так же бесполезен научный метод и для обоснования атеизма как картины мира. Он не может сказать нам, есть ли что-то еще за пределами природы как уже упомянутой нами материальной системы. Таковы его неизбежные ограничения как метода.

Но если научный метод не может продемонстрировать бытие Бога, разве это не показывает, что Бога просто нет?

Нет. Это просто показывает ограниченность научного метода. Популярный и почти обязательный в среде атеистов тезис, что реальность Бога следует устанавливать научно, опирается на предпосылку, которую мы уже обозначили выше как сциентизм — верование, согласно которому единственным источником истины о реальности может быть только научный метод. Отметим, что сциентизм является не научной, а философской позицией, причем явно ошибочной.

В чем же ошибки сциентизма?

Во-первых, он противоречит сам себе. Вспомним Бертрана Рассела: «Любое достижимое знание должно обретаться научным методом; то, что не может быть открыто наукой, не может быть известно человечеству». Этот тезис находится в забавном самопротиворечии — ведь его собственная истинность не может быть научно доказана, и, следовательно, он сам «не может быть известен человечеству».

Если я, например, произношу фразу: «Всякий, кто не говорит по-китайски, лжет», — то противоречу себе же, поскольку сам произношу эту фразу не по-китайски. Если я говорю: «Истинно только то, что может быть обосновано научным методом», — я впадаю в аналогичное противоречие, поскольку само это утверждение не может быть обосновано научным методом.

Во-вторых, существует множество утверждений о реальности, которые в принципе не могут быть обоснованы научным методом, но это не мешает им быть как осмысленными, так и истинными. Это, например:

Утверждения нравственного характера. Тезис «убивать младенцев дурно» невозможно обосновать научным методом. Вы не можете поставить эксперимент и по его результатам определить, дурно это или нет. Выступления атеистических публицистов часто полны нравственного негодования, они резко порицают религиозных людей. Но тезис «люди должны поступать определенным образом и достойны порицания, если не поступают» невозможно обосновать научным методом.

Утверждения эстетического характера. Например, тезис «O Magnum Misterium Томаса Виктории — великое музыкальное произведение» не может быть обоснован научным методом.

Утверждения, касающиеся личных отношений. «Иван любит Марию» или «Петр — мой старый, надежный друг» — несомненно, осмысленные высказывания, истинность которых очень важна для лиц, о которых в них идет речь, но они не могут быть обоснованы научным методом. Вы не можете ставить экспериментов над близкими людьми, иначе вы их потеряете.

В-третьих, сам научный метод требует веры в ряд предпосылок, которые не могут быть обоснованы в его собственных рамках.

В частности, он требует веры в рациональную упорядоченность мироздания. Как сказал Альберт Эйнштейн, (которого нельзя назвать верующим в традиционном смысле), «наука может быть создана только теми, кто насквозь пропитан стремлением к истине и пониманию. Но источник этого чувства берет начало из области религии. Оттуда же — вера в возможность того, что правила этого мира рациональны, то есть постижимы для разума. Я не могу представить настоящего ученого без крепкой веры в это. Образно ситуацию можно описать так: наука без религии — хрома, а религия без науки — слепа». Вера в то, что мир упорядочен и постижим для разума — предварительное условия для развития науки; как замечает Клайв Стейплз Льюис, «люди верили в законы природы потому, что верили в Законодателя». Ожидать такой постижимой упорядоченности в мире без Создателя не было бы никаких оснований. Как заметил тот же Эйнштейн, «самое непостижимое во вселенной — это ее постижимость».

Одно из проявлений этого — то, что математик Евгений Вигнер назвал «непостижимой эффективностью математики». В работе, вышедшей в 1960 году, Вигнер обратил внимание на то, что многие математические построения первоначально были чистой игрой ума, абстракцией, не имевшей никакого отношения к практике. Однако со временем оказалось, что эти математические инструменты удивительно хорошо описывают физический мир. Мир, оказывается, имеет математическую структуру. Как пишет Вигнер, «невероятная эффективность математики в естественных науках есть нечто граничащее с мистикой, ибо никакого рационального объяснения этому факту нет». Существование законов природы и способность человеческого мышления раскрывать их, по словам этого ученого, — необъяснимое чудо. «Чудесная загадка соответствия математического языка законам физики является удивительным даром, который мы не в состоянии понять и которого мы, возможно, недостойны, — замечает Вигнер. — Мы должны испытывать чувство благодарности за этот дар».

Кроме того, научный метод требует веры в единообразие законов природы (так называемый принцип униморфизма). Он исходит из того, что законы природы одинаковы во времени — то есть таковы же, какими были миллиард лет назад, и в пространстве — то есть на расстоянии миллиарда световых лет они такие же, как на земле. Не существует способа это проверить — это просто принимается на веру.

Итак, сциентизм противоречит как сам себе, так и общечеловеческому опыту. Ряд важных истин (в том числе, необходимых для функционирования самого научного метода) не могут быть доказаны этим методом. Следовательно, то обстоятельство, что бытие Бога не может быть обосновано в рамках научного метода, не может служить доводом против Его реальности.

А как же вековой исторический конфликт между наукой и религией?

Тут всё очень просто. Никакого «векового конфликта» просто не было. Миф о конфликте возникает только ближе к концу XIX века, и мы даже знаем его авторов. Один из них — это Джон Уильям Дрейпер, который в 1874 году в США выпустил книгу, которая называлась «История борьбы между наукой и религией». Другой, Эндрю Диксон Уайт, примерно в то же время писал антирелигиозные статьи, а в 1896 году выпустил книгу «История войны между наукой и богословием в христианском мире». В наше время историки науки не поддерживают модель ее «конфликта» с религией (которая у Дрейпера и Уайта строится на двух эпизодах, относящихся к Галилею и Дарвину) и предпочитают так называемую «комплексную» модель, учитывающую, что религиозные деятели занимали самые разные позиции по отношению к науке.

Известный биолог и агностик по личным убеждениям Стивен Джей Гульд говорит: «Повествование Дрейпера и Уайта резко отличается от того, что в действительности происходило во взаимоотношениях между наукой и религией <…> Оба используют мифы для того, чтобы поддержать свое видение истории, — такие же, как, например, миф о"плоской земле"».

Но все знают, что церковники сжигали ученых за веру в то, что земля круглая!

Эта популярная фраза содержит два утверждения: 1. Церковь верила в плоскую землю 2. Церковники сжигали ученых за занятия наукой. И то, и другое — характерные атеистические мифы, которые кочуют из статьи в статью, из книги в книгу, и которые люди обычно не пытаются проверять.

Но что, если мы все-таки проявим немного любознательности?

О шарообразности земли людям было известно уже в античности: было давно замечено, что мачты корабля, уходящего в море, постепенно скрываются за горизонтом, и средневековые христиане не думали этого оспаривать.

Что же до «сожженных ученых», то давайте попытаемся уточнить подробности — например, число мучеников науки. Сколько их было? Сколько жертв унесла вековая жестокая борьба между наукой и религиозным мракобесием?

Давайте попробуем это выяснить.

Обратившись к собственно атеистической литературе, мы находим только двух кандидатов на роль ученых, сожженных церковниками. Это Джордано Бруно, приговоренный римской инквизицией к сожжению на костре, и Мигель Сервет, казненный в кальвинистской Женеве.

Был ли Джордано Бруно ученым, тем более великим? Это спорный вопрос. Большинство источников предпочитают обозначать его как «философа» и «мистика», а его сохранившиеся труды являются оккультными, никоим образом не научными. Но вот что бесспорно — причины, по которым он был сожжен, не имели никакого отношения к науке. Никто не ставил Бруно в вину какие-либо научные изыскания, причиной его обвинения и казни послужили его взгляды относительно Христа, Девы Марии, Таинств, а также его оккультные занятия.

Подчеркнем: нет ничего хорошего в том, чтобы сжигать людей за какие бы то ни было взгляды. Но сразу же и отметим: взгляды, за которые пострадал Бруно, не имели отношения к науке. Оккультисты, поклонники Гермеса Трисмегиста и тайных искусств еще могут числить его своим мучеником. Но мучеником науки он не является ни в малейшей степени.

Мигель Сервет — действительно, ученый, естествоиспытатель и врач. И его действительно сожгли в Женеве. Однако и он мало подходит на роль жертвы «борьбы религии с наукой». Сам Сервет был фанатично религиозен; и именно религия, а не научные взгляды, привела его на костер. Он был осужден из-за своей книги «Восстановление христианства», в которой отрицал троичность Бога и вообще высказывал крайне еретические с точки зрения Кальвина (да и всех остальных христиан) взгляды. Разумеется, сжигать еретиков — а равно кого бы то ни было вообще — дурно. Но религиозные лжеучители никак не являются мучениками науки — они являются мучениками соответствующих религиозных учений.

В «деле Галилея» католические церковные власти действительно принуждали великого ученого отказаться от его научных воззрений. Их позицию в историческом контексте можно признать отчасти понятной, хотя, несомненно, ошибочной. Но был ли Галилей сожжен? Нет. До чего дошли зверства инквизиторов в этом хрестоматийном и кульминационном случае противостояния науки и религии? Галилей был приговорен к… домашнему аресту, который проводил первоначально во дворце своего друга архиепископа Пикколомини в Сиене, а затем — у себя на родине, в Арчетри.

Итак, есть ли у нас ответ на вопрос о том, сколько ученых было сожжено или иным образом замучено церковниками за их научные изыскания? Есть, и очень точный. Ни одного.

Разве религия не подавляла науку?

Это еще один популярный миф. В действительности дело обстояло ровно наоборот.

Наука создана христианами. Возьмите, например, школьный учебник физики или химии и удалите оттуда все страницы, посвященные верующим христианам. С чем вы останетесь? Если мы посмотрим биографические данные о Бойле, Ньютоне, Паскале, Лавуазье, мы обнаружим, что все они не просто принадлежали к христианской культуре, но были людьми глубоких личных религиозных убеждений.

Никто не заставлял, например, Роберта Бойля переводить на гэльский язык Библию и финансировать христианскую миссию в Индии — это было проявлением его личной веры.

Исаак Ньютон был глубоко верующим человеком. Он отказывался присоединиться к государственной англиканской церкви, что создавало ему определенные проблемы в жизни, но относился к вере достаточно серьезно, чтобы их терпеть. Его наследие содержит гораздо больше толкований Писания, чем трудов по физике.

Блез Паскаль — не просто верующий человек, но выдающийся христианский мыслитель и апологет.

Можно вспомнить Майкла Фарадея, который проповедовал в церкви с кафедры. Максвелл и Пастер также были верующими людьми.

Европейская наука создана христианами — это исторический факт. Верующие люди внесли — и продолжают вносить — огромный вклад в ее развитие. Например, теорию расширяющейся Вселенной выдвинул католический священник Жорж Леметр. Один из создателей синтетической теории эволюции Феодосий Добжанский — православный христианин. Выдающийся современный генетик Френсис Коллинз был руководителем проекта расшифровки генома человека, сейчас он директор Национальных институтов здоровья США и не скрывает своих христианских убеждений.

Таким образом, представление о конфликте науки и религии совершенно неосновательно.

Разве научное объяснение не устраняет религиозное? Если всё можно объяснить в рамках науки, то где тогда место для Бога? Как сказал Лаплас, «я не нуждаюсь в этой гипотезе».

Вера в то, что научное объяснение каким-то образом устраняет религиозное, связана с логической ошибкой. Наука и вера просто отвечают на разные вопросы.

На вопрос о том, почему едет машина, можно ответить по-разному: можно сказать, что в двигателе происходят такие-то химические реакции, а можно — что Иван Иванович решил повезти свою семью на дачу. Оба эти ответа верны; нам не приходится выбирать между ними. Нас, скорее, удивит человек, который станет уверять, что, поскольку химия подробно описывает реакции, происходящие в двигателе внутреннего сгорания, мы должны оставить смехотворные басни про Ивана Ивановича, который любит своих домашних и хочет, чтобы они хорошо отдохнули на даче. «Это же химия, глупенькие! Реакция окисления. Углеводороды, атмосферный кислород — любой студент-химик напишет вам формулу».

Ошибка человека в нашем примере кажется очевидной: химия, как и естественные науки вообще, ничего не может рассказать нам ни об Иване Ивановиче, ни о его отношениях с домашними, ни о планах Ивана Ивановича на эти выходные. Если мы не усматриваем следов вмешательства Ивана Ивановича в процесс сгорания топлива, это не значит, что его не существует; это просто значит, что химия никак не поможет (впрочем, как и не помешает) нам с ним познакомиться. Чтобы узнать его, нам надо поговорить с ним — или хотя бы с его домашними.

Однако, когда речь заходит о Боге, та же самая грубая ошибка подается в качестве серьезного аргумента: наука-де способна объяснить природные процессы, не привлекая «гипотезу Бога». Если мы можем описать динамику воздушных потоков, значит, не Бог посылает дождь; если мы значительно продвинулись в понимании того, как функционирует живая клетка, значит не Бог — податель жизни.

Логически этот аргумент против бытия Божия выглядит точно так же, как и аргумент против бытия Ивана Ивановича, хотя воспринимается без улыбки, с полной серьезностью.

В чем причина такой ошибки? Тут смешиваются два типа вопросов — «каким образом» и «зачем». Студент-физик, который на вопрос о причинах полярного сияния ответит: «Бог зажигает полярное сияние, чтобы мы дивились чудесам Его творения», — получит двойку. Беда в том, что он отвечает не на тот вопрос, который ему ставят. У него спрашивают, каков физический механизм этого явления, а не кто, зачем и с какой целью это явление производит.

Если вы попытаетесь ответить на вопрос, каким образом элементы тварного мира взаимодействуют между собой, указанием на волю Божию, то совершите ту же ошибку, что и студент из нашего примера. Вас не спрашивают, по чьей воле и замыслу они взаимодействуют. Вас спрашивают, как именно они себя ведут. Вы ответите невпопад, если на вопрос о процессах, происходящих в двигателе внутреннего сгорания, скажете: «Иван Иванович повез свою семью на дачу».

Как говорится в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви», «научное и религиозное познание имеют совершенно различный характер. У них разные исходные посылки, разные цели, задачи, методы. Эти сферы могут соприкасаться, пересекаться, но не противоборствовать одна с другой. Ибо, с одной стороны, в естествознании нет теорий атеистических и религиозных, но есть теории более или менее истинные. С другой — религия не занимается вопросами устройства материи».

Но как можно совместить библейский рассказ о сотворении мира за рабочую неделю с данными науки, которая говорит, что это явно было не так?

Проблема, которая возникает тут у многих атеистов (и некоторых верующих), — это проблема языка. В нашей речи, в том числе научной, мы постоянно используем образы и иносказания. Например, когда Ричард Докинз говорит об «эгоистичном гене», мы понимаем, что в буквальном смысле ген — это химическое соединение, а не личность, и быть эгоистичным не может. Ученые говорят о «плоской вселенной» или «тяжелом вакууме», что в буквальном смысле было бы нелепо, а человеку, незнакомому с этими областями науки, показалось бы явной чепухой.

Тем не менее, мы понимаем, что ученые используют иносказания и что понимать их буквально было бы ошибкой. Мы понимаем, что стоит приложить некоторые усилия, чтобы войти в контекст их речи и понять, что они хотят сказать.

В нашем обычном общении мы очень часто прибегаем к иносказаниям, сами того не замечая. Например, мы говорим о «разбитом сердце», когда в буквальном смысле оно вовсе не разбито, а просто человек глубоко огорчен, или что у человека «светлая голова», хотя он вовсе не обязательно блондин: мы просто хотим похвалить его ум.

Библия, сообщая нам истины, необходимые для нашего спасения, неизбежно делает это на доступном людям языке. Поскольку библейское Откровение разворачивается в истории, оно с необходимостью использует язык и образы, характерные для людей соответствующей местности и эпохи. Повествование о творении не использует (и не могло использовать) научный язык, который сложился гораздо позже, чем само это повествование, и не сообщает нам научных данных — оно просто не предназначено для этого. Его цель — открыть нам истину о том, что всё существующее сотворено Богом.

В детстве у меня была книжка с чудными картинками «О том, как устроен атом». В ней протон был изображен большим красным шариком, нейтрон — большим зеленым, электрон — маленьким голубым. Когда я подрос, моя детская вера в атомы пошатнулась. Я узнал, что атомы (не говоря уже об элементарных частицах) гораздо меньше длины световой волны, так что элементарные частицы не могут обладать — в буквальном смысле — ни цветом, ни формой. Значит ли это, что автор книги вводил меня в заблуждение? Нет. Это просто значит, что он использовал образы, понятные восьмилетнему школьнику, чтобы сообщить некоторые важные истины. Так и первая глава Библии использует знакомые людям того времени образы, чтобы передать вероучительное послание.

Часть этого послания — о том, что Бог наделяет само творение способностью к развитию. Вспомним, например, стихи Писания: «И сказал Бог: и да произведет вода… да произрастит земля…» (Быт. 1:11, 12). Творение — это не монолог, а хор, в котором Бог придает тварным силам в определенной степени автономный голос.

Разве Библия не говорит, что земле 6000 лет?

Нет, Библия этого не утверждает. Различные цифры (6000, 7500, 10 000 лет) возникают при различных (и довольно спорных) попытках подсчета длительности библейской истории. Библия не сообщает нам возраста мироздания. Она открывает нам сам факт сотворения, а не детали, которые были бы просто непонятны читателям, да и не отвечали бы главной цели Библии — привести нас к спасительным отношениям с Богом.

Противоречат ли чудеса законам природы?

Наука занимается установлением законов природы. Разве чудеса не противоречат этим законам?

Действительно, в самом основании христианской веры стоит такое сверхъестественное и чудесное событие, как телесное, буквальное, физическое Воскресение Господа нашего Иисуса Христа из мертвых. Поэтому разобраться с чудесами непременно сто́ит.

Аргумент против чудес, апеллирующий к законам природы, впервые появляется у британского философа Дэвида Юма (1711–1776). У Юма он выглядит так: «Чудо есть нарушение законов природы, а так как эти законы установил твердый и неизменный опыт, то доказательство, направленное против чуда, по самой природе факта настолько же полно, насколько может быть полным аргумент, основанный на опыте».

Этот аргумент повторяется обычно в краткой форме «чудо противоречит законам природы». Однако он связан с определенным представлением о мире, которое для Юма и его собеседников было само собой разумеющимся, — представлением о Вселенной как о замкнутой системе, которое само по себе никак не основано на опыте. Когда говорят: «чудеса противоречат законам природы», — смешивают два представления о Вселенной, не идентичных друг другу.

Первое: мы живем в высокоупорядоченном мире, где разумно ожидать, что природа ведет себя сообразно определенным законам: если вода 1000 раз закипела при 100 градусах, то и на 1001-й она закипит. Наука обращается именно к этой упорядоченности мира.

Второе: мир закрыт, то есть за его пределами не существует никаких сил, способных вмешиваться в происходящие внутри него события.

Тезис первый подтверждается всем нашим опытом: мир упорядочен, более того, упорядочен строго таким образом, что в нем возможна жизнь. Вселенная выглядит удивительно сложной и при этом тщательно сбалансированной и точно настроенной, чтобы поддерживать условия, необходимые для нашего существования.

Из этой упорядоченности, однако, никак не следует тезис номер два (о том, что мир закрыт от вмешательств извне). Не существует никакой логической связи между упорядоченностью и закрытостью. «Чудес не бывает» — это просто мировоззренческая установка, и мы не можем ее доказать или опровергнуть, ссылаясь на данные естественных наук, поскольку естественные науки в принципе имеют дело с упорядоченными, повторяющимися явлениями, а не с экстраординарными внешними вмешательствами. Чудеса не противоречат науке и не подтверждаются ей. Они просто находятся вне сферы ее компетенции. Можно сказать, что упорядоченность мира скорее побуждает нас к признанию возможности чудес: сам факт существования законов природы указывает на Законодателя, и нет ничего несообразного в том, чтобы признать, что Тот же, Кто является Творцом порядка, является и Творцом чудес.

Конец ознакомительного фрагмента.