Небо на троих (сборник)

Сергей Филатов, 2019

В новую книгу прозы Сергея Филатова «Небо на троих» вошли повести и рассказы, о разрушении оборонной отрасли в Сибири, в России, о людях, которые живут в эти разрушительные годы. Издано ограниченным тиражом.

Подать милостыню

рассказ

1

Как-то встретил случайно своих одноклассников — Василия Зорева, и ещё одного, Булатова. Недалеко от церкви Успенской встретил. Суббота была, у церкви как всегда полно нищих. Когда мимо проходили, Василий достал из кармана какую-то мелочь и раздал каждому понемногу.

А этот третий, Булатов, поморщился как-то, — Не понимаю. Зачем?.. Попрошайкам…

Он насобирает, а к вечеру пойдет и пропьёт всё.

— Ты дурак, что ли!? Как не подать? — Искренне удивился Зорев.

— Не понимаю.

2

Виктор Булатов говорил, горячо жестикулируя, с горящими глазами, будто убеждал кого-то — нас с Васькой, себя ли: «Понимаешь… Я увидел её в магазине… Одета бедно, но аккуратно… — скорее всего, учительница бывшая. Она… она, понимаешь… дотошно так выбирала хлеб и молоко. «Социальные». Ну, самые дешёвые!.. То цены рассматривала. То вздыхала, доставала из кошелька металлические монетки, пересчитывала… — Было видно, что Виктору очень необходимо рассказать это. — Понимаешь, я увидел её глаза… Глаза человека, который никогда в своей жизни не просил. Милостыню!..»

Что говорить, человек Булатов был крайне импульсивный, настроение его могло меняться быстро и диаметрально: то он выглядел рассудительным и даже мудрым — гораздо мудрее своего так называемого «среднего» возраста — порой, даже казалось, что слышишь слова человека пожившего, повидавшего на своем веку, хотя, впрочем, повидать он успел, и повидать, видимо, немало; то вдруг взрывалось у него что-то внутри, он мог наорать, оскорбить человека «за просто так», хотя порой за дело, но делал это очень резко, прилюдно, буквально тыкая «мордой в грязь»; потом мгновенно замыкался, молчал, уткнувшись в монитор компьютера, на все вопросы отвечал нехотя и односложно, презрительно, через губу, и не отрывал глаз от монитора.

Наверное, поэтому, многие считали его человеком жёстким, но почему-то хотелось верить, что настоящий Виктор всё же тот, который говорит всегда так искренне и так убежденно: «Почему?.. Почему так?.. Почему в России всегда так?..»

Не совсем понятно, кому и зачем мы задаем порой этот вопрос. Почему в России… При этом, сами, точно, смотрим на всё со стороны, что-то хорошо понимаем, что-то недопонимаем вовсе, но спрашиваем — себя ли, ещё кого? — Почему в России всегда так?

С работниками, а он был хозяином небольшого бизнеса, Булатов почти всегда общался грубо, жёстко, но, как сам считал, — вполне справедливо, — Увольняешься?

— Да, Виктор Александрович. Вот, уезжаю к матери на Север. Она мне там работу хорошую подыскала. Денежную… Послезавтра уже ехать надо…

— Скатертью дорога. — Обрывал говорившего Виктор.

— А расчёт когда можно будет получить?

— Закон знаешь?.. Вот, через две недели и придёшь.

— Но, Виктор Александрович, мне же послезавтра ехать надо… Поезд… Билет уже купил. Да и там ждать не будут…

— Твои проблемы.

— Виктор Александрович, я же всегда к вам по человечески… И вечером, и в ночь… когда груз приходил, всегда на разгрузку вызывали… Разве я отказывался когда?.. Войдите же в моё положение!

— Я не баба, чтоб в положение входить. Твои проблемы.

— И что мне теперь, без денег ехать?..

Виктор погружался в монитор, тем самым окончательно давая понять, что разговор окончен. Человек растеряно стоял перед ним, молча, потом видимо понимал, что продолжения разговора уже не будет, досадливо махал рукой, разворачивался и уходил восвояси, бросая напоследок, — Да засунь ты эти копейки себе в!..

Спустя время, находило на него, Виктор как бы оправдывался, перед кем-то, перед собой ли:

— Понимаешь, я ведь не жадный. Просто люди у нас совершенно разучились работать. Не хотят. Зато денег все хотят. Всем заплати. А никто не задумывается, как они, эти деньги мне даются! Я прежде, чем всё это иметь, три года кверху ж… на базаре простоял!.. А им всё и сразу!.. Посмотри на китайцев, пашут день и ночь за копейки, и не жалуются! Недаром на городском совете предпринимателей серьезно ставили вопрос, почему бы работодателям не использовать по найму китайцев. Смотри, их сколько нынче понаехало!..

В такие моменты Булатов был похож на токующего глухаря. Для тех, кто не знает, у этой птицы есть в ушах такие косточки, и когда глухарь начинает токовать, — косточки эти перекрывают ушную раковину, и он слышит только свое пение…

3

День был жаркий. Июльский. Василий предложил зайти в городской парк напротив Успенки, выпить по кружечки пива. Виктор отказался, — Дела у меня… А знаете, пошли со мной. Мне к батюшке нужно…

Бизнес у Булатова продвигался неплохо, даже появились излишки. Он начал всерьёз задумываться, что бы ещё такое предпринять, желательно для души. А поскольку, в пору своей совсем зелёной юности он месяц проработал корреспондентом в районной газете «Путь к коммунизму», — мысль о собственном издании прочно захватила его.

Он и сейчас чего-то пописывал, впрочем, пописывал в стол — точнее на «винчестер» своего «компа» — где его пока неизвестные опусы дожидались своего часа. Хотя никто не знал, что это за час и когда он наступит, — дело не в этом. Главное, чтобы сам человек верил в это и надеялся.

К отцу Григорию Виктор зашел, чтобы получить благословение на открытие новой газеты. Его газеты.

По дороге мы подшучивали над Виктором: «Владелец заводов, газет, пароходов…» Хотя вполне по-дружески подшучивали, убеждённые, что движет Витькой благое намерение. И, не вспоминая как бы, куда благими намерениями дорога устлана…

Как бы там ни было, но убеждать Виктор умел. И одобрение святого отца было получено, без особого труда. Тем более что целая полоса в газете отдавалась под православный раздел. Как-то сам по себе разговор с батюшкой перетёк в мирное житейское русло, и поэтому для большей теплоты беседы мы вчетвером попивали чай, и отец Григорий угощал мёдом:

— Медок-то с нашей пасеки, — смаковал он, смачно цепляя ложкой мёд, — у нас в храме своя пасека есть. Каждое лето пчёлок в поля вывозим…

— Добрый медок, — соглашались мы.

— Майский, — со знанием дела пояснял отец Григорий, — видишь какой… — он не мог найти подходящего определения, — душистый!.. А прозрачный какой, аки Слово Божие…

— А кто его слышал, это Слово? — Встрял Василий со своим извечным желанием «оживить» разговор.

Но батюшка был непоколебим и настроен весьма благостно:

— Слышали люди. Да забыли… А чтобы вновь услышать, уверовать надо. Вера она всегда необходима человеку. А сегодня, может, нужнее, чем когда-либо. Сегодня люди видят вокруг себя много несправедливости, озлобляются, опять же. А света впереди не видят. И Слово Божьего не слышат потому…

При этих словах Виктор как-то заерзал, едва не опрокинул кружку с чаем;

мы поняли, что Булатову что-то очень хочется сказать батюшке, но что именно мы понять пока не могли.

— Ждут его, Слово, как милостыню свыше ждут. — Меж тем дале проповедовал отец Григорий. — А ждать-то и не надо — иди навстречу, и все тебе откроется…

–…Батюшка… Недавно я видел в магазине женщину… — «Вот оно», — точно пробило нас с Василием одновременно, но мы терпеливо выслушали эту историю во второй раз. — …Когда я уже расплатился и выходил, она подошла к кассе, протянула горсть мелочи… Не знаю, что меня стукнуло в тот момент, я вытащил деньги… бумажку и протянул кассирше: «Возьмите. За женщину». Увидев недоумение, пояснил: «У меня есть и не убудет… Возьмите»… Батюшка! Видели бы вы её глаза…

После этого Витькиного откровения разговор с батюшкой как-то быстро пошел на убыль. Мне даже показалось, что отец Григорий потерял к Виктору, к его газете всякий интерес…

4

Мы молча пили пиво в парке напротив Успенки. Даже Виктор не оправдывался, а может, просто не успел ещё придумать это оправдание. Для нас, для себя ли…

Давно заметил, что, попав в такую ситуацию, человек чувствует некий дисбаланс. А потому у него неизменно возникает желание объяснить себе случившиеся, как некое стечение обстоятельств. Убедив себя в этом, он восстанавливает покачнувшееся было равновесие. Вот и ладно, вот и хорошо, говорит себе, вот и забыть всё можно…

А мне отчего-то вспомнилось, молча вспомнилось, как недавно на родине Василия Макаровича, в Шукшинских Сростках от одной сотрудницы музея услышал я одно воспоминание о военных годах. Воспоминание мальчика из семьи высланных Поволжских немцев. Вернее, это тогда, в войну, ему было лет двенадцать всего, сейчас же — это старый умудренный опытом человек, но случай тот запомнил он на всю свою жизнь. Запомнил до мельчайших подробностей.

Вот коротко его рассказ: «Жили мы тогда у одной бабушки. Она пустила нашу многодетную семью на постой с одним условием, что мы будем отапливать избу. Поэтому мне приходилось почти каждый вечер ездить на санках за дровами через Катунь. А днём я брал сумку и шёл к Чуйскому тракту просить милостыню ради Христа. Когда бабушка совсем слегла, и к ней переселились родственники, чтобы ухаживать за ней, в постое она нам отказала.

Но опять нашёлся добрый человек — бригадир Ермолай Григорьевич Емельянов. Или попросту дядя Ермолай — герой одноимённого рассказа Шукшина. Он разрешил нам жить в бригадной избушке, где хранилась конская сбруя и хомуты.

Особо запомнился один случай. Однажды два дня мы вообще не ели ничего, просто ничего не было. И тогда мать, решила продать самое дорогое, что у нас было — костюм, фуражку и туфли отца. Предложила бригадиру. Тот сначала отказался, а потом вернулся, забрал свёрток и привёз нам картошку и муку… И потом долго ещё возил продукты, как бы рассчитываясь за костюм.

Прошло время, и из трудармии вернулся отец. Его «актировали». То есть, списали по состоянию здоровья. Пришел — кожа да кости. Соседи, узнав про его возвращение, несли, кто что мог.

Приехал и дядя Ермолай, привёз творог, сметану ещё что-то из продуктов, подбодрил отца, чтобы не переживал: кости есть — мясо нарастёт. А, уходя, отдал матери свёрток. Сказал: «Потом посмотришь». Когда мать развернула, в свертке оказался отцов костюм, туфли и фуражка, завёрнутые в ту же самую тряпку…»