…Я плакал…

Сергей Уманский, 2021

Главный герой, врач-психотерапевт, профессор Либерман Михаил Львович, прочитал в интернете на профессиональном сайте статью неизвестного психолога, которая подрывала все устои психотерапевтической теории и практики. Написав рецензию на эту статью под названием «Как я плакал, читая описание психотерапевтического случая про «описавшегося пуделя», он получил крайне жесткий и оскорбительный ответ от автора. Попытка вступить с автором в конструктивный диалог не увенчалась успехом. Понимая бесперспективность этой заочной интернет дуэли, Либерман едет в командировку в Москву, где встречает своего старого друга Константина Зверева, политпсихолога, после чего вся история становится почти детективной.

Второе ноября. Среда.

Профессорский кабинет заполняли красноватые лучи заходящего солнца и аромат свежесваренного кофе. За окном пролетал первые снежинки, но в помещении было тепло и уютно. В большом кожаном кресле сидел хозяин кабинета, профессор Либерман Михаил Львович, опытнейший психотерапевт, доктор медицинских наук. Он сидел перед ноутбуком, с которым практически не расставался, и где была вся важнейшая информация как по исследованиям, проводимым в клинике, так и пациентам, проходившим лечение. Сегодня вышел очередной номер электронного журнала по психотерапии, в котором были, на взгляд Либермана несколько интересных статей. Сделав небольшой глоток кофе из изящной чашечки, и надев очки, профессор вновь погрузился в чтение.

В достаточно просторном кабинете стеллажи занимали добрую половину свободного места. Они были заставлены книгами, стопками сложенными профессиональными журналами, научными фолиантами, альбомами с произведениями искусства, но на большей части находились разного цвета и объема папки с документами, исследовательскими работами и прочими нужными и ненужными бумагами. Массивный письменный стол, на котором помимо большого количества больничных карт пациентов и иностранных научных журналов, стояли ноутбук и чашечка из саксонского фарфора с недопитым кофе на таком же фарфоровом блюдце. Подарок одного из состоятельных пациентов в знак благодарности. Раньше этих кофейных пар было шесть, но сейчас осталась только одна, и то на чашечке был небольшой скол, а на ручке маленькая трещинка. Видимо посуда доживала свой век. Слева от профессора на краю стола стояла антикварная настольная лампа с массивным красно-зеленым абажуром.

За креслом на стене в рамках под стеклом висело несколько сертификатов, лицензий и дипломов. На удивление их было не много. Либерман не был тщеславным и при желании своими дипломами мог украсить весь кабинет от пола до потолка весь. Но во всем же нужно иметь чувство меры.

Современные вертикальные жалюзи наполовину закрывали окна, в ясную солнечную погоду создавая полумрак.

По правую руку от профессора у края стола находилось мягкое удобное кресло для посетителей и чуть поодаль, черный потертый неудобный диван для ассистентов. У противоположной стены стояло несколько стульев в расчете на то, если вдруг потребуется дополнительное место.

Либерман любил сидеть в своем любимом кресле с чашечкой кофе напротив огромного портрета Зигмунда Фрейда, запечатлённого в полный рост. Картину основателя психоанализа и научной психотерапии написал один из его пациентов. На полотне в массивной золочёной раме Зигмунд Фрейд стоял полубоком, с дымящейся сигарой в руке. Лицо его было слегка повернуто и так получилось, что доктор Либерман и доктор Фрейд смотрели друг другу в глаза. Михаил Львович, когда оставался вечером один, любил поговорить вслух с молчаливым доктором Фрейдом. Профессор представил себе ситуацию, как если бы кто из посторонних в момент их беседы зашел в кабинет, — и улыбнулся. Эта его забавляло.

Читая очередную статью, чувствовалось, что он недоволен и крайне раздражен, и чем дальше он ее читал, тем больше багровело его лицо и начинали играть желваки.

— Нет, это определенно невозможно читать, — не дойдя до конца, с возмущением и негодование в голосе буквально выкрикнул Либерман.

Резко, с брезгливостью отодвинув ноутбук, он встал с кресла и повернулся лицом к портрету Фрейда.

Промелькнула мысль: «Бедный Зигмунд Фрейд, отец психоанализа, один из основателя научной психотерапии. Если бы он такое прочитал, он бы перевернулся в гробу».

Еще раз подойдя к ноутбуку и посмотрев исходные данные, прочитал фамилию автора. Она ему ничего не говорила. Серебрянская О.К., экстремальный психолог.

Это еще что за специальность — экстремальный психолог!? Скажите пожалуйста, — подумал про себя Либерман, — с таким я еще не сталкивался никогда, да и в перечне специальностей такой нет. А может есть? Может я отстал от жизни? Надо будет завтра спросить у своих более молодых коллег.

Надев очки, Михаил Львович внимательно посмотрел на аватар Серебрянской О.К. перед статьей. На фото женщина средних лет со следами былой привлекательности, однако, мурашки легким щекотом пробежавшие по спине профессора, заставили его насторожиться. Не то, чтобы в этом круглом, несколько одутловатом лице с широко распахнутыми серыми глазами, как бы смотрящими сверху вниз, было что-то неприятное. Коротко стриженные блондинистые волосы с редкой челкой, открывали широкий, массивный лоб. Синего цвета сложно выкроенный воротник с мелкими пуговками в два ряда плотно обтягивал толстую шею. В полуулыбке тонких губ тоже не было ничего откровенно враждебного. Однако Либерман хорошо знал типаж этих людей. Он не был профессиональным физиогномистом, способным насквозь видеть человека, только раз взглянув на него, но большой практический опыт помогал ему через черты лица определить основные личностные характеристики человека. Михаил Львович не любил делать поспешных выводов, но с фотографического облика этой дамы явственно читались плохо скрываемые эгоизм, высокомерие, исключительность с чувством собственного превосходства над окружающими. Этакий вариант хабалки с элементами эрудиции и мимикрии под интеллигентность.

Либерман с трудом заставил себя дочитать статью до конца, чтобы полнее осознать всю нравственную деградацию и профессиональную некомпетентность автора.

«Да-а-а.…, — растягивая, и с неопределенной интонацией произнес он вслух, — бывает же такое». И как бы обращаясь к портрету Фрейда как к собеседнику:

Нет, это форменное безобразие. Однозначно, такие вещи нельзя пропускать в серьезные научные издания. Это же деградация, это дискредитация не только этого солидного журнала, но и через него всей психотерапевтической науки. Что-то с этим надо делать. И так ситуация с психотерапией в стране аховая, а тут еще такое.

Срочно надо что-то делать. Да. Обязательно. Завтра же вынесу этот вопрос на заседание кафедры.

И продолжал рассуждать про себя: «Каждый, кому не лень изобретает свою психотерапию, считая ее единственно верной и практически идеальной. То, что происходит сейчас в психотерапии далеко от науки. А где полные, масштабные исследования, статистика, какие есть показания и противопоказания, какова эффективность и возможные осложнения».

Либерман позвонил своему заместителю, доценту Михайличенко.

Через пару гудков в трубке послышался приятный баритон Николая Васильевича, прекрасного педагога и друга Михаила Львовича. Они были почти ровесниками, но так уж сложилось, что при написании кандидатской диссертации именно Либерман был у Михайличенко научным руководителем. Так зародилась их крепкая мужская и профессиональная дружба. Когда создавалась кафедра психотерапии, Михаил Львович был заведующим психотерапевтическим отделением на сорок коек. Пациенты, практическая работа с ночными дежурствами и срочными вызовами, консультациями и консилиумами, терапия и психотерапия — вот истинная любовь и страсть Либермана. А педагогика — это немножечко не то. По началу он отказывался от должности заведующего кафедры, но, когда ему в помощь дали Николая Васильевича, который обещал взять всю административно-бумажную работу на себя — согласился.

Либерман на кафедре психиатрии и психотерапии читал основные курсы лекций и принимал экзамены. Всю остальную работу проводил и контролировал доцент Михайличенко. За двадцать их лет профессионального и творческого существования не было каких-либо серьезных проблем. Более того — это была одна из лучших кафедр университета в сфере новаций и научной деятельности.

Николай Васильевич, добрый вечер. Прости, что мешаю тебе отдыхать, — извиняющимся тоном проговорил Михаил Львович.

Да не страшно. Все в порядке. Что-то случилось?

Ну как тебе сказать. И случилось, и нет. Слава Богу, все живы, здоровы, но сейчас я в нашем интернетовском журнале статейку провокационную прочитал. Представляешь, Николай Васильевич, не где-нибудь на левом сайте, а на нашем — новом, где нас с психологами объединили. Интересно-жуткое, я тебе скажу, чтиво…

Писульку Серебряковой что ли?

— А, ты уже прочитал… Да… Хотел с тобой обсудить завтра.

— Было бы что обсуждать, чушь собачья, — категорично заявил Михайличенко.

— Так-то оно так. Но ты же понимаешь, что такие вещи недопустимы в нашем профессиональном сообществе. После прочтения таких опусов, что о нас люди думать будут. Было бы это на нашем закрытом сайте, худо-бедно мы бы сами разобрались, а это все в открытом доступе.

Задумчивое м-да… повисло в воздухе. — Что будем делать?

— Я вот что думаю, — произнес Либерман. Давай завтра собирай на 14.00 кафедру, а я своих ординаторов подтяну еще. Будет о чем поговорить. Да, и пусть прочитают статейку, чтобы быть в курсе дела.

— Ладно. Сделаю. Тогда завтра в четырнадцать.

— До встречи. Привет супруге, — закончил беседу Михаил Львович.

Третье ноября. Четверг.

В кабинете профессора было шумно и душновато. Собрались все: и кафедральные и врачи-ординаторы, сотрудники психотерапевтического отделения. Всего девять человек. Места всем не хватило, поэтому пришлось принести еще две стула из отделения. Профессор уже как на десять минут задерживался у главного врача, однако особого волнения у собравшихся это не вызывало. Обсуждение статьи шло полным ходом.

Полнейшая чушь — горячилась ассистент Александровская, миловидная, несколько полноватая блондинка лет тридцати, самая молодая из преподавателей кафедры.

Как можно так унижать человека. Даже если он не нравится, — возмущалось она

Анастасия Сергеевна, — успокаивал коллегу Михайличенко. — Не надо принимать все так близко к сердцу. Тем более что мы как раз и собрались по этому поводу.

— А если бы с вашим родственником такую психотерапию проводили, — в запале продолжала Александровская.

— Анастасия, давай без перехода на личности, — достаточно жестко оборвал ее доктор Воробьев, старший ординатор отделения психотерапии. Воцарилось неловкое молчание. Правда длилось оно не долго.

— Извините Николай Васильевич, — посмотрев в сторону доцента, тихим голосом проговорила Александровская. — Я не хотела. Как-то само вырвалось. Надо же такие мерзости выкладывает в интернет, да еще гордится этим.

— Ничего Настя, бывает. Чего в запале не наговоришь, — улыбаясь, произнес Михайличенко. — А кто-нибудь знает, кто такая Серебрянская.

— Позиционирует себя как экстремальный психолог, — ответила Анастасия, — правда я не знаю, что это за зверь такой.

— Психологи вообще интересные ребята — включился в разговор Горбаченков. Эдуард Германович был под два метра ростом, рыжеволосый, с приятной улыбкой, слыл на кафедре безбожным спорщиком и провокатором в хорошем смысле этого слова. Он иногда ставил такие вопросы, на которые трудно было ответить умудренным в психотерапии коллегам, — Они придумывают свои методы, как из пальца высасывают. И что интересно — у некоторых что-то получается. А, спрашивается, — если работает, то почему бы не использовать. Опять же эта психологиня, как ее Серебрянская, пишет, что в конечном итоге все закончилось хорошо.

— И ты в это веришь, — раздражённо произнесла ординатор Голубцова: «Слышал бы тебя Михаил Львович. Мало бы не показалось. Такие вещи в отделении у нас вообще не допустимы. А если больной накатает жалобу? Нас врачей сразу бы лицензии лишили за такую самодеятельность и вообще навсегда запретили подходить к пациентам. А здесь, этой — якобы экстремальщице от психологии — как с гуся вода. Да еще с пафосом таким!!!»

У Натальи Степановны пунцовым цветом горели щеки и от волнения дрожали руки.

— Да, — поддержал коллегу Воробьёв Петр Александрович. — Нельзя вот так безответственно подходить к своей работе. Помните, что говорил Михаил Львович о психологической безопасности личности.

Действительно, профессор Либерман уделял большое значение проблеме снижения риска и осложнений в психотерапии. В своих научных статьях и выступлениях на конференциях разного уровня он постоянно обращал на этот аспект психотерапевтической работы внимание. «Психологическое воздействие является достаточно мощным средством, и некомпетентный специалист может серьезно навредить тому, на кого направлено это воздействие» — говорил он.

Михаил Львович считал, что психологическая безопасность личности есть состояние защищенности личности от воздействий, способных против их воли и желания изменять психические состояния и психологические характеристики человека, модифицировать его поведение и ограничивать свободу выбора. Доверяясь недобросовестным специалистам, клиент или пациент ослабляет свои психологические защиты и становится уязвимым для деструктивного воздействия.

Все собравшиеся на заседании врачи это прекрасно знали и поэтому следующее высказывание Михайловского никого не удивило:

— Коллеги. Давайте примем за аксиому, что психотерапия — это всегда лечение, а значит должны быть показания и противопоказания. Более того, как у любого лечения и у психотерапии есть побочные действия и осложнения. И еще о проблемах РИСКА при психотерапевтическом лечении. Вообще кто-нибудь из обывателей слышал, что это такое? Даже многие врачи об этом не знают. А об осложнениях и говорить нечего. В психотерапии со времен Фрейда, говорить об осложнениях — это моветон (дурной тон). В лучшем случае стыдливо говорится о нежелательных явлениях.

Надеюсь, все помнят на прошлой неделе, на конференции был разбор, — продолжал доцент Михайличенко.

Нет, — последовал ответ некоторых сотрудников кафедры, у которых не всегда получалось посещать врачебные конференции в клинике, хотя профессор этого требовал. Но лекции, зачеты и семинары, иногда совпадающие по времени с проведением врачебных конференций, вносили свои коррективы.

Хорошо. Кто не был на конференции — расскажу, кто был — тому напомню.

Больная К., сорок пять лет. Находилась в нашем отделении на терапии по поводу сильных панических атак, которые сопровождались нарушениями сердечного ритма. За время лечения был проведен полный курс психотерапии, подобрали медикаментозное лечение. Выписана в хорошем состоянии. В течение трех месяцев принимала труксал и золофт. Затем пациентке захотелось закрепить результат. Обратилась к психологу, который убедил ее отказаться от препаратов, так как они «сушат мозги», а врачи подсаживают на психотропы, потому что по-другому вылечить не могут. Видите, как коллеги, — с возмущением говорил Николай Васильевич. — Врачи не могут, а они психологи, могут. Взмахнул рукой, и нет панических атак. Волшебники, да и только. Дальше — больше. Наша пациентка поверила во всю эту чушь и прекратила прием препаратов. Через неделю у нее возникла сильнейшая паническая атака с нарушением сердечного ритма по типу фибрилляции желудочков. Каков результат? Госпитализирована в отделение неотложной кардиологии. Вот так вот, — закончил свое выступление Михайличенко, печально разведя руками.

— И это не единичный случай, — взял слово доктор Воробьёв, один из опытнейших сотрудников отделения психотерапии. — Все больше становится пациентов, негативно относящихся к приему психотропных препаратов и, в частности, антидепрессантов. Информационная интервенция психологического лобби создает у населения мнение, что антидепрессанты опасны своими осложнениями, вызывают зависимость и вообще они не эффективны, поскольку не лечат причину, а устраняют симптомы. По утверждению психологов антидепрессанты — это не панацея от депрессии, ибо они не способны наполнить внутренний мир светом. На время помогая психике, антидепрессанты не способствуют укреплению организма, одно лечат, другое калечат. И тому подобное…

Вы знаете, коллеги, — обратился доцент Михайличенко к собравшимся. — Негласно, среди практикующих психологов и психотерапевтов существует определенная позиция, базирующаяся на исследованиях американских и европейских ученых. Правда, эти исследования старые, где-то середины двадцатого века. Старые, но на удивление живучие. Их суть заключается в том, что основные психотерапевтические методы не имеют противопоказаний, безопасны и приносят безусловную пользу. И их вывод, звучащий как рекламный слоган: «Победили все, и все должны быть награждены», стал крылатым.

Доктор Ниарадзе почесав макушку головы задумчиво произнес:

— Может я недостаточно хорошо знаю русский язык, но это звучит так, как если ты назвался психотерапевтом, то все что ты делаешь всегда будет правильно и всё всегда будет хорошо.

— Да, Гурам Иосифович! Именно так! Ты все правильно понял. И в этом весь кошмар, и ужас этого неоднозначного исследования, — покачивая головой произнес доцент Михайличенко.

На минуту воцарилось молчание, которое прервал ассистент Горбаченков:

Да. Грустная история. Но все-таки я хочу вернуться к различным подходам, — не унимался он. — Недавно смотрел запись семинара американского психолога Фрэнка Фарелли. Вы знаете, это направление называется провокативная терапия. Интересный подход. Ломающий стереотипы. Мне понравился.

И как бы обращаясь к своему непосредственному начальнику, доценту Михайличенко продолжал:

— Основной посыл Фрэнка Фарелли заключается в том, что наше психотерапевтическое сочувственное отношение может приводить к тому, что клиент или пациент даже не пытается что-то изменить в своей жизни. Или, как сейчас любят формулировать эту идею коучи, — боятся выйти из зоны комфорта. А его — пациента надо встряхнуть…

Но тут звучно скрипнула закрываемая дверь и дискуссия сразу же прервалась. В кабинет вошел, слегка запыхавшийся от быстрой ходьбы, профессор с огромным букетом цветов, который ему успели вручить, видимо на ходу, благодарные пациенты.

Товарищи ученые, доценты с кандидатами, — послышался полушутливо-насмешливый голос Либермана, цитировавший слова из песни Владимира Высоцкого. — Давайте начнем заседание.

Пока Михаил Львович проходил к своему месту, а затем устанавливал цветы в вазу, в кабинете воцарилась тишина.

— Итак. Статью все прочитали, — задал вопрос профессор.

Ответ был единодушным:

— Да!

— Кто имеет желание подискутировать на эту тему? — Либерман обвел присутствующих взглядом.

— Хочу я, если позволите, — вызвался доктор Ниарадзе, произнеся все это с приятным грузинским акцентом, как бы специально усиливая его.

Профессор кивнул и, улыбаясь с нотками юмора в голосе произнес:

— Слово дается Гураму Иосифовичу, доктору с красивой грузинской фамилией — Ниарадзе, кандидату медицинских наук, старшему ординатору отделения психотерапии и вообще хорошему человеку.

В ответ доктор Ниарадзе слега склонил голову, чем вызвал легкий смех присутствующих.

В период кризиса отношений с Грузией, многие специалисты достаточно высокой квалификации не нашли на родине достойной работы, остались не у дел, без средств к существованию, и переехали в Россию, где оказались востребованы. Одним из них был Гурам Ниарадзе. Опытный психиатр. После профессиональной переподготовки решил попробовать себя на поприще психотерапии. Михаил Львович очень высоко ценил доктора Ниарадзе за его клиническое чутье. Большой психиатрический опыт давал ему возможность увидеть даже незначительную и уникальную психопатологию в нагромождении разного рода симптомов и синдромов.

— Итак. Что я хочу сказать, — с кавказской горячность начал Ниарадзе. Безобразие. Форменный кошмар. Я такого никогда не видел и на слышал. Если бы я был на месте клиента я бы, я бы…

— Гурам, успокойся, не надо…, — улыбаясь, произнес Михаил Львович. Мы полностью с тобой согласны и солидарны. Нас не надо ни в чем убеждать или переубеждать.

— Если позволите, Михаил Львович, — доцент Михайличенко посмотрел на Либермана, который в знак согласия кивнул головой. — Я хочу обратить внимание наших молодых коллег на проблему деструктивного, то есть разрушающего психологического воздействия. А оно ведь, к сожалению, может быть в любой сфере взаимодействия, в том числе и терапевтической.

Видя, что все слушают его с неподдельным интересом, он продолжал:

— Многие думают, что тренинги и групповая терапия безопасны. А если пошел на индивидуальные занятия к психологу или психотерапевту, то будет однозначная польза. И вытерев накрахмаленным заботливой супругой носовым платком пот со лба с энтузиазмом продолжал:

Но ведь это не так и мы все это прекрасно знаем! И кстати, Михаил Львович, тут до вашего прихода, наш молодой эрудит, Эдуард Германович рекламировал Фрэнка Фарелли и его провокативную терапию.

— Ну так уж и рекламировал, — обиженно произнес ассистент кафедры, по совместительству младший научный сотрудник Горбаченков. — Просто высказал свое мнение…

— Ладно, Николай Васильевич, не будем смущать молодого коллегу, — примирительно произнес профессор Либерман. — Мы все его знаем. Он иногда любит перчика подсыпать. Но это в теории. Но, а на практике к нему нет никаких претензий. Так Эдуард Германович?

Так, Михаил Львович, — улыбнулся он, успокоившись, что ему от профессора не досталось разноса.

Закончив разбор полетов с Горбаченковым, профессор Либерман продолжил начатую доцентом мысль:

— Коллеги. Сейчас коротко о Фарелле, Витакере и иже с ними. Большинство из этих авторитетов в кавычках нарушают главный этический принцип медицины «Noli nocere». Кто забыл латынь, напоминаю — «не навреди».

Фрэнк Фарелли и его провокативная терапия — это гротеск, эмоциональное потрясение, провокация, не всегда приличный юмор, а иногда и откровенное хамство терапевта, задающего несуразные вопросы. И какому человеку с проблемами, которому не до смеха и не до юмора это понравится. У него крах, кризис, боль, у него может быть психическое расстройство с нарушениями восприятия и в дополнения ко всему он еще и получает оскорбления в свой адрес. Ему может, осталось жить несколько месяцев. Вот таковы приемы провокативной терапии Фрэнка Форелли.

Все молча слушали. Михаил Львович продолжал:

— Это шок для клиента и выбитая из-под его ног почва. Пришел за помощью, а получил оскорбление и унижение.

— У нас на Кавказе за такое и убить могут — вписался в монолог профессора доктор Ниарадзе.

— Согласен. Для некоторых горячих парней подобного рода лечения в кавычках может послужить триггером для ответной агрессии. Более того, напомню, — профессор сделал небольшую паузу. — Данный вариант этой псевдотерапии проводится в группе, члены которой по тем или иным причинам не могут адекватно воспринимать происходящее. Они ведь тоже пришли за психологической помощью. Таким образом, из терапии делается шоу. Да, несколько своеобразное, но шоу, этакое представление, в главной роли которого выступает самовлюбленный, чаще всего нарциссического типа ведущий группы. Не будем гадать кто он — психолог, психотерапевт или проходимец. Не важно. Шоу начинается и продолжается. Это в традициях американцев. Но это не терапия. Но нам, профессионалам, не надо всю эту вакханалию принимать за чистую монету. Давайте отделять зерна от плевел. И, — Либерман поднял указательный палец правой руки вверх. — И в происходящем нет самого главного — нет душевности и интимности. Все грубо, жестко, все напоказ.

— А как же положительные отзывы, хвалебные статьи, радостные лица исцеленных пациентов, — наивно спросила Каблукова. — Наташенька, дорогая, — фамильярно похлопывая по плечу, широко улыбаясь, покровительственно вещал Эдуард Германович. — Это же элементарно. Пиар и реклама. Как говорят сведущие люди, не важна суть дела, важна организация этого дела. Присутствующие дружно рассмеялись, понимая, что за Горбаченковым правда. Под видом благих намерений можно привнести много зла, боли и страданий.

Уже начинало смеркаться, и Михаил Львович попросил включить верхнее освещение, которое он не любил за его резкую яркость, предпочитая использовать настольную лампу с большим абажуром, мягкий свет от которой не утомлял глаза.

Профессор посмотрел на часы, которые висели рядом с портретом Фрейда. Времени до вечерних консультаций оставалась не так много, но и тему деструктивных психологических практик тоже надо было закончить.

— Коллеги, — призвал профессор разговорившихся и немного отвлекшихся от темы сотрудников. — Давайте поговорим о Витакере, о котором сейчас молчит только ленивый. Много охов и ахов. Восторг и умиление. А что по сути — если смотреть с профессиональной точки зрения.

Я встречал его на конгрессе в Копенгагене пару лет назад. Вокруг него всегда люди. Как говорится короля делает свита. Поговорить tête-à-tête не удалось, но авторская презентация метода и доклады его последователей говорили о хороших результатах.

Итак, как работает метод Карла Витакера, американского психолога и психотерапевта. Предложенный им символический подход к семейной терапии основан на личностном опыте. Семейная терапия по Витакеру — это «опыт невербального общения в пространстве фантазии». При этом задача психотерапевта — взбудоражить семейную систему, ввести всех ее членов в диссонанс и оставить на произвол судьбы. А дальше — не вмешиваться и будь что будет. Первое правило, которого придерживается автор в своем подходе — ответственность за исход работы — у семьи, а не у психотерапевта.

Вообще, коллеги, нам никак нельзя забывать о главном принципе «НЕ НАВРЕДИ». Надо понимать, насколько мы — врачи ответственны перед своими пациентами.

Большинство психологов ни за что не отвечает. Если что-то идет не так, то виноват в этом его клиент. Их стандартный ответ в таких случаях: «Это его выбор, а я здесь ни при чем…».

— Хорошая отмазка — произнес Горбаченков

— Грубовато — но справедливо, — поддержал молодого коллегу Воробьёв.

Еще раз, посмотрев на часы и видя, что уже опаздывает, Михаил Львович подвел итог:

— Статья Серебрянской безобразная, непрофессиональная, провокационная и требует обязательного ответа. Это так оставлять нельзя. Встретимся через неделю. Я решил написать рецензию, по поводу этой статьи. Правда еще не знаю, в каком виде и формате она будет. Но будет обязательно. Тогда и продолжим разговор.

Десятое ноября. Четверг.

Михаил Львович сидел за столом и что-то писал своим размашистым малопонятным, иногда даже ему самому, почерком. Сотрудники кафедры и ординаторы отделения, здороваясь, осторожно заходили, садились на свои места и тихонько перешептывались, стараясь не мешать профессору.

Либерман приподнял голову и поверх очков посмотрел на собравшихся:

— Все в сборе?

— Да. Только Александровской не будет. Приболела немного, — ответил доцент Михайличенко.

— Хорошо — произнес Михаил Львович, улыбаясь. — Уважаемы коллеги! В продолжение нашего заседания на прошлой неделе… Выдержав небольшую театральную паузу, удерживая внимание и интригу, продолжил:

— Как и обещал, я написал рецензию на опус, по-другому, простите, я это назвать не могу, на опус психолога Серебрянской.

— Свою ответную статью-рецензию я назвал «Как я плакал, читая описание психотерапевтического случая про «описавшегося пуделя».

Стены кабинета содрогнулись от смеха присутствующих.

Посмотрев поверх очков на присутствующих, Либерман поднял указательный палец вверх, требуя тишины, продолжал:

— Конечно, можно было бы дать данной статье и другое, не столь демонстративно-вызывающее и ангажированное название, но актуальность поднимаемой темы (профессионализм психотерапевтов и практикующих психологов и напрямую связанная с этим психологическая безопасность личности), требует привлечения внимания как можно большего числа профессионалов.

— Коллеги, знаете. Если честно сказать меня задолбало. Простите за моветон. У меня наболело по поводу инновационных или как их называют эти доморощенные, даже без начального образования, псевдопсихологи — авторских психолого-психотерапевтических интервенций. Я бы назвал это вакханалиями. Кошмар и ужас. Самодеятельность, возведенная в ранг консультирования, тренингов и психотерапии при полном отсутствии какого-либо контроля за психолого-психотерапевтической помощью.

Давайте про наш город. На прошлой неделе меня вызывали в департамент здравоохранения. Хотят прикрыть психотерапевтические кабинеты при поликлиниках. В многопрофильных общесоматических больницах ставки психотерапевтов срежут.

Общался с главным врачом психиатрической больницы. У них койки забирают.

Это у нас. Не имею полной информации по всей стране, но видимо дела обстоят не лучше.

Наши коллеги из Волгограда в своих исследованиях показали деградацию психотерапевтической помощи в отдельно взятом городе. И хотя уважаемый мною профессор Белослудский считает это локальным феноменом, и, по его мнению, «…данные авторов не могут быть экстраполированы на все регионы страны», я не могу с ним согласиться.

Находясь более тридцати пяти лет в эпицентре психолого-психотерапевтической жизни, могу достоверно подтвердить реальность описываемых событий.

Количество профессиональных психотерапевтов сокращается. Официальные, подконтрольные психиатрической службе, психотерапевтические центры и кабинеты закрываются. Их место занимают доморощенные психологи, называющие себя ни много ни мало психотерапевтами, то есть врачами. Это же прямая дискредитация нашей профессии. А после этого среди пациентов с устойчивым постоянством слышаться негативные отзывы о психотерапевтах и психологах, психотерапевтической и психологической помощи, психологических тренингах и т. п.

Вот доцент Михайличенко подтвердит мои размышления о наболевшем. Была у него в практике, правда давненько, подобная история, закончившейся печально.

— Вы о той бизнес-даме, Михаил Львович, которая захотела бросить курить. — Конечно, Николай Васильевич. Это же классика. Пусть молодежь знает об этом. Прошу вас, расскажите.

Доцент на несколько секунд задумался, решая, как лучше начать. Случай из ряда вон выходящий, закончился трагически и Михайличенко хотелось как можно деликатнее преподнести его:

— Несколько лет назад мне пришлось консультировать в реанимации женщину после суицидальной попытки. Предыстория такова. Эта женщина, некоторое время назад, очень успешная бизнес-леди, обратилась за помощью к психотерапевту с целью избавления от никотиновой зависимости. «Продвинутый» психотерапевт, приверженец гуманистического направления, сообщил ей о том, что симптом никотиновой зависимости является следствием личностной дисгармонии, и терапия должна быть сосредоточена не на отдельных симптомах, а на самой пациентке как уникальной персоне. И только через личностный рост она способна преодолеть пагубное пристрастие к никотину. Поэтому ей необходимо пройти курс групповой и индивидуальной психотерапии с целью личностного роста. Так как психотерапевт был гастролирующий, терапия позиционировалась как длительная, а пациентка очень хотела избавиться от никотиновой зависимости, то она стала с этой психотерапевтической группой переезжать из одного города в другой, оказывая финансовую поддержку, как психотерапевту, так и его психотерапевтической школе. Через полтора года бизнес пациентки пришел в упадок, финансовое благополучие закончилось. Муж подал на развод, забрав ребенка. Женщина на фоне всех неприятностей стала еще больше курить. Резвившаяся депрессия привела к суициду.

— Мое общение с женщиной в реанимационном зале, — продолжал Николай Васильевич, было формальным и не продуктивным. Отчужденная, односложно отвечая на вопросы, чувствовалось, что она была не заинтересована в помощи. На предложение о том, чтобы пройти терапию по поводу депрессии, отказалась в категорической форме.

После выписки из стационара я ее больше не видел, — закончил свой рассказ доцент Михайличенко.

— Спасибо, Николай Васильевич, — поблагодарил доцента Либерман. — А что касается суицидов после разного рода тренингов, то это не такая уж и редкость. Они происходит с пугающим постоянством.

Кстати, — профессор поднял журнал на английском языке. — Вот в этом выпуске «Boston Business» за февраль-март одна тысяча девятьсот девяностого года есть данные о более чем тридцати судебных процессах против Lifespring, на которых доказано, что в процессе тренингов с тысяча девятьсот семьдесят четвертого года до тысяча девятьсот девяностого многим обучающимся был нанесен вред здоровью и, по крайней мере, шесть человек покончило жизнь самоубийством. Организация была вынуждена выплатить компенсацию родственникам погибших.

Почему это происходит? — Задал риторический вопрос Либерман. — На самом деле все очень просто. Психологическое воздействие, оказываемое на разного рода тренингах, часто не соответствует тем тенденциям и «жизненным сценариям», которые имеются место у людей, проходящих эти тренинги. Под «жизненным сценарием» понимается субъективная реальность, состоящая из целей, желаний, намерений, отношений, установок. Он, жизненный сценарий, явно или скрыто, представлен в сознании человека и отражает его замысел, план будущих изменений. Скрытное или завуалированное внедрение в психику человека, проходящего тренинг жизненных сценариев, не совпадающих с теми, которые имеются у него в данный момент, называется манипуляцией. Любая психологическая манипуляция ведет к нарушению психологической безопасности личности.

Подняв, не отвыкнув еще от студенческой привычки руку и получив разрешение от профессора, информацией решила поделиться Александровская Настя:

Конец ознакомительного фрагмента.