Когда хвост виляет собакой

Сергей Трахимёнок, 2022

В 1994 году в государстве Елактау (Страна белых гор), образовавшемся после распада Советского союза, проходят выборы первого президента республики. Среди нескольких кандидатов двое имеют реальные перспективы занять этот пост. Один из них – бывший первый секретарь Елактаусского обкома партии Касымбаев, другой – директор мощного уранового комбината Чингизов. В результате политтехнологических манипуляций команды Чингизова-младшего президентом становится Чингизов-старший. О том, как дальше развивались события и как спустя много лет Чингизов-старший попытался оставить о себе память, вы узнаете, прочитав роман.

Роман

© Трахимёнок С., 2022

© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2022

Часть первая

Хвост и собака

1

Машина Саввы подъехала к зданию аэропорта и остановилась на привокзальной площади.

— Выиграем выборы — будем подъезжать прямо к трапу, — помечтал водитель Тырген.

Савва ничего не ответил, выбрался из салона и направился к зданию аэропорта. Рейс уже прибыл, пассажиры ждали багаж у терминала. Это было видно сквозь прозрачное стекло, отделявшее вестибюль порта от зала прилета. Доморацкий появился минут через пять, огляделся, увидел Савву и радостно бросился к нему:

— Привет, брат!

— Привет, — ответил Савва.

— Выиграете выборы… — сказал Доморацкий.

— Будем встречать гостей у трапа, — закончил Савва.

— Нет, — ответил Доморацкий, — будете принимать «Боинги», а не «Яки»…

— Будем, будем, — скороговоркой проговорил Савва, беря у гостя сумку, — тебя в гостиницу или в офис?

— В гостиницу, но через офис.

— Что так?

— Я же эксперт-политтехнолог и прилетел сюда для работы, нужно показать твоей команде, что прибыл и недаром ем свой хлеб. Кстати, сумма моего гонорара, надеюсь, не уменьшилась, пока я добирался к вам?

— Вопрос риторический или конкретный? — отозвался Савва.

— Риторический, риторический, — успокоил Доморацкий.

Они вышли на привокзальную площадь. Турген, увидев шефа с гостем, вышел из машины, подбежал к Савве, взял у него сумку и стал устраивать ее в багажнике, а Доморацкий притормозил, ожидая, пока шофер закроет задник и откроет ему дверку. Савва отметил это и едва заметно усмехнулся, что, в свою очередь, не ускользнуло от внимания Доморацкого, и тот, усевшись в автомобиль, сказал:

— Ты бы мог и сам руководить группой поддержки, входил же в кружок Щедровицкого.

— Знаешь, — ответил Савва, — у нас тут модно говорить, что любой автомобиль — средство передвижения, но престижнее иметь «Мерседес».

— Не понял, это к чему?

— Да все ты понял.

— И все же, — настаивал Доморацкий, — к чему?

— К тому, что ты имеешь ярлык известного политтехнолога, а я нет.

Ответ понравился гостю, но он решил чуть смикшировать свою оценку в глазах принимающей стороны:

— Твои оппоненты тоже из Москвы.

— Да, они из Москвы, а ты аж из самой Америки.

— Но в Америку-то я попал из Москвы.

Турген завел автомобиль и вопросительно посмотрел на Савву.

— Прокатим гостя по городу, — сказал Савва, — а потом в офис.

Водитель кивнул, быстро выехал на шоссе и погнал машину к городу, очертания которого были хорошо видны. Минут через двадцать они остановились у первого светофора.

— Тебе весь город показать или… — произнес Савва.

— Или, — ответил Доморацкий, — центр и административные здания.

— А пошто так? — съязвил Савва.

— Хочу сразу войти в образ…

— Образ чего?

— Образ вашей столицы и страны, — ответил Доморацкий, — вы не обычный субъект распада Советского Союза…

— Да, — подтвердил Савва, — есть у нас своя специфика, но ее вряд ли можно постичь, исследуя архитектуру столицы.

— В принципе, да, — ответил Доморацкий, — но надо же с чего-то начинать.

Они въехали на круг в центре города.

— Вот наше правительство, — сказал Савва, указывая на пятиэтажное здание советской постройки, — а рядом девятиэтажная гостиница «Жемчужина Востока», в ней ты будешь жить.

— Почему «Жемчужина», а не «Звезда»?

— Потому что «Звезда» уже есть в Узбекистане.

Савва хотел пояснить, что и строили гостиницу узбеки, но водитель резко затормозил, и пассажиры увидели стоящих на обочине гаишников. И то был не обычный парный наряд. Сотрудников было четверо, причем двое сразу двинулись к машине, а двое других остались на своих местах и достали пистолеты.

— Ни хрена себе, — произнес Доморацкий, — у в-вас что, в-война?

— Почти, — ответил Савва.

— Проверка документов, — сказал один из гаишников и взял в руки права, которые водитель протянул ему, опустив стекло.

Второй гаишник, словно не видя Саввы, подошел к задней дверке, открыл ее и произнес:

— Ваши…

Доморацкий растерянно шарил по карманам, пока не нашел свой паспорт. Гаишник долго смотрел на первую страницу, видимо, желая запомнить фамилию владельца, а потом спросил:

— Из Москвы?

— Из Америки, — с легким вызовом ответил Доморацкий, который еще не отошел от шока, связанного с такой бесцеремонной остановкой и проверкой.

Гаишник вернул паспорт Доморацкому и отступил от машины. То же сделал напарник. Водитель тронул автомобиль. Остальные милиционеры спрятали пистолеты в кобуры.

— У вас всегда так? — спросил Доморацкий Савву.

— Нет, не всегда, только сегодня, — ответил Савва, — это не просто проверка. Похоже, наши конкуренты решили узнать, кто к нам прибыл… И узнали.

— Ну все равно бы узнали, — словно успокаивая Савву, произнес Доморацкий.

— Не люблю, когда меня опережают конкуренты, — ответил Савва.

— Эт-то точно, — вставил свои пять копеек Турген.

Минут десять все молчали, а потом Доморацкий сказал:

— Долго еще? — ему не терпелось побыстрее оказаться в обстановке, где он хозяин положения.

— Приехали, — ответил водитель, сворачивая с магистрали к небольшой пятиэтажке.

Выйдя из машины, Савва показал рукой дорогу дальше, но Доморацкий, тоже молча, кивнул на багажник. Водитель открыл его, Доморацкий долго копался в сумке, пока не достал черную папку и диск. Папку он сунул под мышку, а диск протянул Савве:

— Это мои лекции в рамках курса культурной политики.

После этого они, оставив водителя, вошли в здание. На втором этаже располагался офис группы поддержки одного из кандидатов на пост президента Республики Елактау Чингизова.

2

В офисе растерянность Доморацкого окончательно прошла, и он снова почувствовал себя главным спецом, которого за хороший гонорар пригласили консультировать группу. Войдя в помещение, он иронически улыбнулся присутствующим, сидящим за большим овальным столом.

— Олег Евстафьевич, — представил гостя Савва и предложил тому сесть в торец стола, а сам стал за спиной у Наиля, одного из членов его команды.

Красивый узбек с тонкими чертами лица по подпольной кличке Наиль-шах имел большие карьерные амбиции. До избирательной кампании он работал журналистом в центральной газете. Но та негласно была рупором Касымбаева, конкурента Чингизова-старшего, и на период выборов Наилю пришлось уйти на вольные хлеба.

— Давайте знакомиться, — произнес Доморацкий, сев на стул и положив перед собой папку, выжидательно посмотрел на Савву.

— Да, да, — спохватился тот, — представляю нашу команду. Рубен — ответственный за рейтинг, социолог, кандидат философских наук. Психолог Аблай ответственный за имидж кандидата и все, что с этим связано. Елена — наш секретарь, архивист, отвечает за весь документооборот. И, наконец, Наиль — журналист нашего ведущего печатного органа, ответственный за работу с прессой.

— Почему я последний? — проворчал Наиль.

— Ты не последний, — сказал Савва, — ты предпоследний, — потому что последним буду я. И я отвечаю за всю кампанию, то есть осуществляю общее руководство.

— Всем нам надо сделать шильдочки, — сказал Доморацкий.

— Что сделать? — не понял Наиль.

— Таблички, — пояснил Савва.

— Это на каком языке, на американском? — язвительно произнес Наиль.

— На польском, — ответил за него Рубен, — если по-американски, то это будут бейджи.

Савва слегка толкнул в спину расшалившегося Наиля.

— Это хорошо, что вы шутите, — заметил Доморацкий, — по мелочам можно, но нельзя зашучивать крупные вещи. Мне приходилось проводить много избирательных кампаний и в бывшем Союзе, и за его пределами. Есть моменты принципиальные, на которых держится сама кампания, и они высмеиванию не подлежат.

— Например? — сделал серьезную мину Наиль.

— Образ нашего кандидата, — сказал, как отрезал, Доморацкий. — Почему здесь не висит его портрет, почему нет его биографии, его достижений?

— Мы еще не успели отпечатать, — оправдался Наиль.

— Вот я о том и говорю, — сказал Доморацкий, — кто из вас участвовал в подобных акциях, поднимите руку?

Руку поднял один Савва.

— Я так и думал, — произнес Доморацкий, — но нет худа без добра, будем работать и параллельно учиться ликвидировать политтехнологическую безграмотность. Начнем прямо сейчас, времени на раскачку у нас нет. Елена, раздайте рабочие тетради. От занятий освобождается только Савва Чингизов.

Гость дождался, пока Елена раздала всем по тетрадке, откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и заученным текстом стал излагать основы, которые, по его мнению, должны из случайных людей сделать политтехнологов.

— Последнее столетие можно назвать столетием торжества манипуляций. Причем на всех уровнях. Но наибольший эффект дают манипуляции на уровне государства и транснациональных корпораций. Как вы думаете, почему?

— Мощное финансирование, — поспешил с ответом Аблай.

— В том числе, — подтвердил гость и благожелательно посмотрел на говорившего.

— Самым мощным государством, которое достигло невероятных высот в манипуляции не только своими гражданами, но и гражданами всего мира, являются Соединенные Штаты Америки. Мягкая сила, или мягкая пропаганда, достигла такого уровня, что практически не заметна. Люди полагают, что живут в самой свободной стране, где нет никаких манипуляций. Кроме всего прочего, жители США получают реальные дивиденды от манипуляций своего правительства в отношении других стран, ведь организованные за пределами США кризисы позволяют инвесторам вернуться в Америку из неблагополучных районов. Мало того, американец слышать не хочет, что им манипулируют. И даже рад — пусть манипулируют, если в результате его благосостояние растет.

— И что же делать? — преодолев гордыню, спросил Наиль.

— Обращаться к специалистам, — заключил Доморацкий.

— То есть к советникам.

— Да, однако здесь следует отметить, что таковыми называют себя многие, но являются фактически единицы. И здесь возникает парадокс. Звучит он так: советники нужны тем, кому они не нужны. — Гость сделал значительную паузу, чтобы все осознали глубину этого вывода. — Если человек может мыслить и слушать, то он сам сможет принять правильное решение без чужих советов. Но и в этом случае советники нужны. Как вы думаете, для чего?

Ответом ему было молчание.

— Советники нужны для объединения умственных усилий. Правила работы с советниками сформулировал еще кардинал Ришелье для короля Франции.

— Любопытно, какие? — уточнил Наиль.

— Можете записать. Первое: Ваше Величество должны им доверять, а они должны это знать. Второе: Ваше Величество приказывает им говорить свободно и обеспечивает им такую свободу высказываний, не опасаясь последствий. Третье: Ваше Величество проявляет к ним терпимость и щедрость, дабы они были уверены, что их заслуги не останутся без вознаграждения. И четвертое: Вашему Величеству следует признавать и поддерживать их достаточно открыто, чтобы они не опасались ни коварства, ни силы тех, кто желает им погибели.

Правила эти нужны для того, чтобы потенциал советников не был нейтрализован многочисленными замами и помами, которые окружают больших начальников, поскольку при появлении настоящего советника, консультанта, эксперта они начинают терять свое влияние на босса. И тогда…

— Тогда начинаются подставы, — вставил Наиль.

— Нет, окружающие шефа начинают настоящую войну, в которой эксперт обычно проигрывает, поскольку они ведут войну на победу, а он нет. Но здесь есть одна особенность: все, о чем я говорю, было актуально и эффективно несколько десятков лет назад. — Тут гость сделал еще более продолжительную паузу и с ударом на обстоятельства времени произнес: — Когда Сталин объявил коллективизацию и индустриализацию, миллионы крестьян и рабочих бросились совершать трудовые подвиги и давали чуть ли не по двести процентов выработки, не говоря уже о таких, как Алексей Стаханов, который в одну смену смог выдать на-гора четырнадцать норм.

Когда Черчилль произнес Фултонскую речь, ее транслировали все западные газеты и радиостанции, а миллионы бывших союзников Советского Союза мгновенно превратились во врагов.

Когда Ганди призвал Индию к неповиновению англичанам, сотни миллионов индийцев отказались работать, есть, пить, разговаривать с англичанами-завоевателями и в короткий срок добились независимости.

Но такие вещи были возможны во времена классической эпохи, когда декартовский cogito отменил теоцентризм, заменив его субъективизмом. Тогда культура стала рассматриваться как порождение гениев искусства, религии, политики. Субъект брал на себя ответственность буквально за все. Он был начальником от слова «начало».

Суверен не функция общества. Общество — его функция. Народ без суверена — толпа, которая не может самоидентифицироваться.

Услышав последнюю сентенцию, Наиль поморщился и посмотрел на Аблая, но того не смутила заумная терминология гостя, и Наиль погасил на своем лице эмоции нарочитого непонимания: раз уж Аблай ориентируется в том, о чем говорит приезжий, то ему ли демонстрировать недоумение?

— Субъект, суверен всегда ведущий, лидер, фюрер, вождь. Информационные потоки идут от него к массам, таким образом, он управляет ими. Кроме того, являясь субъектом классической пропаганды, он носитель мировоззрения, идеолог. Сравним Сталина, написавшего двадцать томов, и Ельцина, которому даже тосты пишут спичрайтеры.

— Жестко, — констатировал Наиль.

— Зато точно, — ответил Доморацкий. — Лидеры прошлого: Гитлер, Ленин, Рузвельт, Мао Цзэдун не только практики государственного управления, но и идеологи, создающие политические практики, формирующие на этой основе политические институты. Пропаганда — это трансмиссия между субъектом и объектом. На этом положении мы остановимся. Теперь каждый день у нас будет маленькая разминка в виде исторического экскурса в историю пропаганды, затем планерка и работа по направлениям.

Доморацкий поднялся со стула, сунул под мышку папку, которую не открывал во время «лекции», и вопросительно посмотрел на Савву. Вдвоем они вышли на улицу. Сажая Доморацкого в машину, Савва наказал Тургену:

— Устроишь гостя — позвонишь.

3

— Ну, как тебе эксперт? — спросил Наиль, когда Савва вернулся в офис.

— Наиль, — сказал Савва, — хватит фрондировать, это большой специалист, такого нет у наших конкурентов. А то, что он зациклен на субъектах, суверенах и когнитивах, не столь важно. Это следствие его преподавания в вузах. Работу свертываем, время позднее, всем отдыхать до завтра.

Группа разошлась, а Савва закрыл офис, сдал ключи охране и пешком направился домой.

Прогулка успокоила его, он пришел на квартиру, достал из холодильника бутылку кефира, но пить сразу не стал. Нагрел в электрочайнике воды, налил кипяток в керамическую кружку, затем выплеснул его в раковину, наполнил горячую кружку кефиром, помешал чайной ложечкой… Так он делал всегда. С детства у него было слабое горло, и иной вариант всегда приводил к ангине.

После кефира Савва завалился спать, предвкушая здоровое пробуждение человека, который перед сном не переел и не перепил. Но поспать до утра ему не удалось. В час ночи зазвонил телефон.

Чертыхаясь, Савва поднялся с постели, прошлепал в тапочках к столику с телефоном и снял трубку. Звонил Нуртай, начальник охраны Чингизова-старшего:

— Приезжай в «Жемчужину», твой технолог выбросился из окна.

Савва быстро оделся, вышел на улицу и стал ловить машину, чтобы доехать до гостиницы. Но водители объезжали, не останавливаясь, вышедшего на ночную дорогу мужика. Тогда Савва вернулся на тротуар и пошел пешком. Через полчаса он был перед гостиницей.

Нуртай ждал его на крыльце под огромным козырьком. Рядом, а точнее чуть сзади, с ним стоял Баян, единственный телохранитель Чингизова-старшего, который не служил ни в КГБ, ни в МВД. В прошлом он не был ни бандитом, ни спортсменом, но обладал чудовищной силой и удивительной реакцией.

— Где Доморацкий? — спросил Савва.

— В морге, — ответил Нуртай, — вон все, что от него осталось.

Савва оглянулся и увидел меловой контур в том месте, где было тело политтехнолога, и лужицу крови.

— Как это случилось?

— По утверждению администрации, он поднялся в номер и выбросился из окна.

— Следак был?

— Да все были, все сфотографировали, запротоколировали и уехали.

— А мы что будем делать?

— Начнем все сначала, — сказал Нуртай и направился внутрь гостиницы, за ним двинулись Баян и Савва.

Несмотря на глубокую ночь, в вестибюле были люди, а на ресепшене возвышалась высокая блондинка.

Нуртай подошел к стойке и произнес:

— Ключи от номера Доморацкого.

Блондинка пыталась что-то возразить, но взгляд Баяна из-за плеча начальника службы безопасности заставил ее подчиниться.

Втроем поднялись на восьмой этаж и вошли в номер погибшего. Здесь все было перевернуто.

— Это сделал следак? — спросил Савва.

— Нет, следак, конечно, наследил в поисках того, что могло быть скрыто на первый взгляд от посторонних, но не настолько. Это следы борьбы твоего технолога с теми, кто его выбросил из окна.

— Твою мать, — выругался Савва. — Я его приглашал, но и в страшном сне не мог подумать, что такое может случиться.

— Их было по меньшей мере двое, — сказал Баян, который в присутствии Нуртая вообще отличался немногословием.

— Да, — подтвердил Нуртай, — искать будем минимум двоих.

— Может быть, я пойду? — сказал Савва. — Ведь мне с утра надо будет заниматься его отправкой в Москву.

— Нет, — произнес Нуртай. — Ата-ага сказал, чтобы ты был с нами, пусть оппоненты видят тебя здесь. Отправкой придется заниматься дня через три. Пока его вскроют, пока следак даст разрешение забрать труп…

— А может, договориться, дать следаку на лапу…

— На лапу нужно давать там, где тебя тормозят специально, чтобы ты дал на лапу… Здесь все идет по закону. — Нуртай проследовал к выходу из номера.

В вестибюле было тихо, и только голова блондинки возвышалась над стойкой на ресепшене.

— Поговори с ней, — сказал Нуртай, обращаясь к Баяну. — Кто-нибудь спрашивал его или, может, им интересовался?

— А сам ты не хочешь спросить? — сказал Савва.

Ему не хотелось заниматься расследованием, а точнее быть третьим колесом в том велосипеде, которым была спарка Нуртай-Баян.

— Так надежнее, — ответил Нуртай, — и сегодня ты в этом убедишься.

Они оба смотрели, как Баян подошел к блондинке, тихо задал несколько вопросов и, получив ответы, вернулся к Нуртаю и Савве.

— Его спрашивали, а потом ждали.

— Кто? — спросил Нуртай.

— Синие… Похоже, я их знаю.

— А когда это было? — поинтересовался Савва. — До семи часов или позже?

— А тебе это зачем?

— Да нас останавливали гаишники и проверяли документы.

— Нет, его ждали с утра…

— А это значит, что инфа о нем ушла раньше, — заметил Нуртай. — Понял, к чему я…

— Ты об утечке…

— О ней, о ней… Пойдем в ресторан.

— Да там никого нет.

— Баян попросил метрдотеля остаться… И тот не посмел ему отказать.

Они прошли в ресторан. Зал не был освещен, и лишь в самом углу на столе горела лампа, а рядом на стуле, скрестив руки на груди и вытянув ноги, спал метрдотель. Но спал он чутко: услышав шаги троицы, открыл глаза и произнес:

— Прошу прощения, господа, второй день без сна.

— Что так? — ехидно спросил Нуртай.

— Да вчера такая же история вышла, только без трупа, но с дракой.

— А сегодня драка была?

— Нет, но конфликт у москвича с посетителями был.

— И кто его начал?

— Местные… И что они к нему прицепились?

— Конфликт перерос в драку?

— Нет, москвич почувствовал опасность, расплатился и ушел.

— А местные пошли за ним?

— В том-то и дело, что нет.

— А местные были постояльцами?

— Нет.

— А почему вы так решили?

— Да глаз у меня наметанный.

— А из синих смотрящих к нему кто-нибудь подходил?

Метрдотель тяжело вздохнул, посмотрел на Баяна и произнес.

— Да, Шуба.

— Ну, достаточно, — сказал Нуртай метрдотелю, — можете отдыхать.

Он кивнул Савве, Баяну и направился к выходу. На улице Нуртай подошел к машине и попросил водителя дать ему трубку телефона. Телефон в машине был только у Чингизова-старшего и самого Нуртая. Поговорив с кем-то по телефону, он дал команду всем влезть в салон и покемарить.

Кемарили до пяти часов, пока всех не разбудил телефонный звонок. Нуртай выслушал невидимого абонента, дал отбой и скомандовал водителю:

— Завозим Савву — и по домам.

— Что-нибудь есть любопытного? — спросил его Савва.

— Есть, Шуба получил транш проверить Доморацкого на вшивость… но перестарался: москвич, увидев его рожу, стал защищаться, а потом выбросился, спасаясь, в окно…

— Ну, это можно было предположить. А что любопытного?

— Любопытного две вещи, заказ пришел от твоих конкурентов… Но это не самое интересное.

— А что может быть еще интересней?

— То, что у тебя в офисе крыса, работающая на них.

— Ни хрена себе…

— Ни хрена, ни хрена, — произнес Нуртай. — Ата-ага сказал, что теперь у вас будет охранник, конечно, не постоянно, до поры до времени. Завтра я его к вам пришлю…

4

Злой и невыспавшийся Савва появился в офисе в половине десятого. Ему не дал соснуть ночью и утром Чингизов-старший, а после Савва уже не спал, так как изучал диск Доморацкого, понимая, что теперь всю работу политтехнолога нужно будет организовывать ему самому.

— Опаздываешь, начальник, — сказал Наиль, — все уже на месте, кроме технолога.

Савва уселся на стул в торце стола, где вчера сидел Доморацкий. Он долго смотрел на членов группы поддержки Чингизова-старшего. В это время двери комнаты открылись, а на пороге появился Баян. Он прошел к столу, не здороваясь, уселся по правую руку от Саввы. Его появление ввело всех в ступор. Савва же сделал паузу и объявил:

— С сегодняшнего дня у нас будет работать представитель Службы безопасности…

Здесь он вспомнил, что не знает, как зовут Баяна. Но тот понял это и с достоинством произнес:

— Виталий Андреевич.

— Да, — подтвердил Савва, — Виталий Андреевич, прошу любить и жаловать…

— Я сейчас вас покину, — сказал Баян, — но перед этим хотел бы со всеми познакомиться. — И он посмотрел в сторону Аблая.

Тот вскочил и представился:

— Психолог.

— Мне это не нужно, — сказал Баян. — Место рождения и национальность?

— Елактау, — ответил Аблай, — казах.

Баян перевел взгляд на Рубена. Тот встал и произнес:

— Страна Белых гор, армянин.

Наиль не стал ожидать, пока на нем остановится тяжелый взгляд представителя Службы безопасности, поднялся, но сделал паузу и с достоинством произнес:

— Ташкент, узбек.

Всех присутствующих, в том числе и Савву, покоробила бесцеремонность Баяна, однако никто не выразил этого внешне. После Наиля поднялась Елена, но Баян остановил ее:

— На сегодня достаточно, — поднялся и, не прощаясь, ушел.

— Ну и крыша у нас, — заметил Наиль.

— Не крыша, а охрана, — поправил его Рубен.

— Не охрана, а безопасность, — сказал Аблай, а потом обратился к Савве: — С чего бы это?

— Да, — поддержал его Рубен, — какая необходимость?

— Сейчас все поясню, — произнес Савва. — Несмотря на то, что мы живем в маленьком городе на двести тысяч жителей…

— Хотя и в столице… — вставил свое Наиль.

— Слухи распространяются не так быстро, как, скажем, в городах Европы такого же размера. Вы еще не знаете, что этой ночью погиб Доморацкий, выпал из окна своего номера.

— А номер был, конечно, на девятом этаже? — уточнил Наиль.

— На восьмом, — ответил Савва.

— Твою дивизию!.. — выругался Наиль.

— И что теперь, — спросил Рубен, — будем обходиться своими силами?

— Не совсем, — сказал Савва. — Ата-ага говорит, что нам, как и оппонентам, в качестве фишки нужен московский политтехнолог, но, пока я его добуду, будем обходиться своими силами. Кроме того, надо организовать отправку тела Доморацкого в Москву, этим тоже будем заниматься мы. Будет это не сегодня и не завтра, мне уже звонили, судебные медики отдадут нам его только послезавтра. А пока мы будем работать по нашим планам.

— Согласно запланированному вчера, у нас исторический экскурс, — ехидно заметил Наиль.

— Именно, — подтвердил Савва. — Итак, история пропаганды выработала несколько ее принципов, обычно их вкладывают в уста крупных вождей, ораторов прошлого, но это делается, скорее всего, потому, что они не могут висеть в воздухе, а должны запоминаться вместе с некими носителями.

Первый принцип. Ее должно быть много, чтобы адресат ее усвоил, нужно повторять ее тысячу раз.

Второй принцип. Уровень пропаганды должен исходить из меры понимания, свойственной самым отсталым индивидам из числа тех, на кого должна воздействовать пропаганда. То, что понятно рабочему и крестьянину, поймет и интеллигент, наоборот не получится.

Третий принцип. Она должна быть однообразной, то есть ограничиваться немногими пунктами, излагаться лаконично в виде лозунгов. Плюс, она должна быть однозначной. Либо да, либо нет. Колебания — наш враг.

Наконец, она должна быть направлена на чувства и лишь в некоторой степени на разум.

И, самое главное, она должна быть шокирующей. Нет необходимости постепенно подводить массу к нужной мысли. Электорат нужно ошарашить. Именно таким должно быть начало пропаганды. Без этого невозможно привлечь внимание массы. Между вождем и массой не должно быть зазора. Все как у собаки Павлова: зажегся свет — потекла слюна. Появился фюрер — рука массы взметнулась в приветствии.

— Ну да, — невпопад заметил Наиль, — враждебная газета стоит тысячи вражеских штыков.

— Ну да, — передразнивая Наиля, вставил Рубен, — в большую ложь верят больше, чем в малую. Пропагандистская машина строится, как и многие модели социального управления, по типу пирамиды. В вершине — вождь, внизу — основание, народ. Данная схема невероятно успешна. Ведь на ней построена вся современная реклама. Но пятьдесят лет промывания мозгов рекламой привели к тому, что на нее у масс выработался определенный иммунитет.

— Это там, — сказал Наиль, — на Западе, массы поумнели, а у нас пока это поле непаханое.

Массы не поумнели и не поглупели. Они перестали остро реагировать на пропаганду в целом, и на рекламу в частности, — возразил Савва. — Современные массы — полная холодность, анонимность и такая же безответственность. Поэтому вместе с великими тоталитарными режимами, где вожди жили в симбиозе с массами, уходят в прошлое и демократические институты, которые базируются на понятии представительства. Ранее пассивность масс была благом для вождей. Теперь, когда власть добилась такой пассивности, она поняла, что лишила себя основы своей легитимности.

— Опять же это не про нас, — сказал Наиль, — у нас все еще в зачаточном состоянии.

— Когда-то люди всерьез верили в Бога и моральные ценности, — продолжал Савва. — Вожди, зная это, писали листовки, статьи, книги, зажигали ими массы. Объединяли их вокруг этих ценностей, совершали великие открытия, революции, рывки в технологиях. Они горели в огне революционных бурь, убивали тех, кто не разделял их ценностей. В те времена каждый чувствовал в себе силы играть большую игру, быть частичкой революции, двигателем прогресса. Почитайте Платонова, его «Чевенгур». Каждый мог бросить вызов вождям, если они не соответствовали определенным ценностным стандартам…

Если ты ратуешь за справедливость, то будь сам идеалом, иначе заменят тебя, посадив на твое место более справедливого. И вожди старались соответствовать идеальным образцам. Это служило предостережением для остальных, и вокруг вождей возникали личности, которые превосходили в святости и справедливости своих учителей. И учителей сбрасывали с пьедестала, а их место занимали те, кто был святее и справедливее. И вместе с ними сбрасывались и их сторонники. — Савва сделал паузу и закончил: — Теперь осмыслите, насколько все, о чем я говорил, приемлемо нам. Ведь все, что я рассказал, — это основа избирательных технологий. А сейчас переходим к планированию.

Но тут зазвонил телефон. Елена сняла трубку, послушала и протянула ее Савве.

— Это из Москвы, — шепотом сказала она.

Мужчины, воспользовавшись возникшей паузой, поднялись из-за стола и потянулись к выходу. Последним выходил Рубен:

— Мы покурить, покурить…

5

После перекура все вернулись в офис.

— Ну, что Москва? — спросил Наиль Савву.

— Москва как Москва, — отбился тот. Он не стал распространяться, что звонок был не из Москвы: так шифровался Нуртай, приглашая его на встречу.

Савва уехал, а группа собралась за столом и начала обсуждение будущей работы по направлениям.

— С чего начнем? — спросил Аблай.

— Как ни странно, с принципов, — ответил Рубен, заглянул в свой конспект и продолжил: — Итак, «ее должно быть много». Как этот принцип может реализоваться у нас?

— Давайте думать, — сказал Аблай.

— Думать и считать, Лена, ты у нас бухгалтер, бери калькулятор, сразу подсчитаем расходы и выставим счет Чингизову-старшему, — сказал Наиль.

— Наиль, — произнес Рубен, — уж больно ты запанибратски о Чингизове-старшем.

— А что, нас слушают? Или ты собираешься?..

— Ничего я не собираюсь, но ты как-то фильтруй базар, не-то дело дойдет до того, что ты будешь называть его Ата — ага, а это прерогатива очень немногих в его окружении.

— Ладно, я не прав, — сказал Наиль, — меня выбила из равновесия смерть политтехнолога.

— Она всех выбила из себя, — произнес Аблай.

— Ну, тогда возвращаемся к планированию, нужна визуальная агитация, то есть портреты Чингизова, желательно цветные… Лена, прикинь, во что это нам выльется, — сказал Рубен.

— Это выльется не нам, а Чингизову-старшему, — влез в тему Наиль, но его реплику пропустили мимо ушей. Все понимали, кому и за что платить.

— Нужна биография Чингизова, чтобы выделить несколько фактов, не более трех, и постоянно их повторять, — сказал Рубен. — Логично, а кто предоставит нам эти факты? — сбавив обороты, спросил Наиль. — Савва, недаром же он Чингизов-младший, — сказала Елена.

— Ну, я бы не был столь категоричен, нам нужно самим что-нибудь найти, — произнес Рубен.

— Или придумать, — сказал Наиль, — но придумать так, чтобы было не только красиво и действенно, но и правдоподобно.

— Нельзя придумывать, — сказал Аблай, — это очень уязвимо, на этом нас могут поймать конкуренты.

— Нет, — настаивал Наиль, — именно придуманное дает больший эффект воздействия на массы. Нужен такой факт, который бы отвечал всем принципиальным требованиям, которые нам сегодня озвучил Савва.

— Пока это общие слова, — прервал рассуждения Наиля Аблай, — давай конкретно. Например…

— Например, как он в молодости спас девушку от изнасилования кавказцами.

— Почему кавказцами?

— Потому что их не так много в электорате, зато тех, кто с ними на ножах, навалом.

— Нет, не пойдет, все же кавказцы — часть электората.

— Тогда сделаем насильником его конкурента.

— Это тоже перебор, но мысль о том, что насильник должен быть из среды, которую у нас недолюбливают, гениальна. Общий враг объединяет, — произнес Наиль.

— Давай сделаем преступников неграми, в Елактау это безопасно, — сказал Аблай.

— Ну, это слишком экзотично и неправдоподобно, — возразил Рубен.

— Вообще-то, да, — сказала Елена. — И еще. Как мы доведем информацию об этом факте до электората?

— Наконец-то мы все стали пользоваться профессиональными терминами, — сказал Рубен, — а то массы, массы, будто на дворе у нас начало двадцатого века.

— На дворе у нас конец этого века, — сказал Наиль. — Мы просто напишем статью о нашем кандидате.

— Пишешь ты сам?

— Нет, Наиль должен найти профессиональных журналистов, — заметила Елена.

— Нужен приличный тираж!

— А чтобы этого было много, мы эти статьи распечатаем и в виде листовок, — добавила секретарь.

— А почему мы не можем использовать потенциал Наиля как журналиста? — спросил Рубен.

— Помнишь, Савва говорил об уровне пропаганды. Ты читал статьи Наиля? — спросил Аблай.

— Нет.

— Почитай, они рассчитаны на яйцеголовых ученых или либералов с кандидатской степенью, — произнес Аблай.

— Да, — согласился Рубен, — у него в публикациях множество точек зрения, а это как раз противоречит принципу однозначности пропаганды.

— Вот, вот, — сказал Аблай, — чтобы реализовать этот принцип, мы должны знать цели кандидата, которые должны быть изложены в программе. У нас есть эта программа?

— Нет ее, — сказал Рубен, — и не надейся, Аблай, что, заявив об этом, ты завтра-послезавтра получишь все и будешь выбирать нужные тезисы для агитации.

— А как иначе? — удивился Аблай.

— Тебе самому придется составлять эту программу.

— Мне?

— Ну, если не конкретно тебе, то нам, — сказал, как отрезал, Рубен. — И на эту тему не стоит даже дискутировать.

— Не согласен, — сказал Аблай, — иначе ситуация будет напоминать известный афоризм о том, что хвост виляет собакой. Нужно получить от команды Чингизова-старшего хоть какие-то намеки или наброски. Пусть их нам даст его окружение.

— Молодец, — заметил Рубен, — ты, сам того не понимая, определил суть современных политтехнологий, в том числе избирательных. Но вернемся к однозначности.

— Погоди об однозначности, — перебил Наиль, — разберемся с Аблаем, а то он нас всех подставит. Заявляя так, ты перекладываешь то, что должны сделать мы, на других, но сам прекрасно понимаешь, что в окружении Чингизова-старшего этого никто сделать не сможет. Значит, делать это тоже придется нам. Тебя пригласили в команду, чтобы работать, а ты возомнил себя…

— Да-а, — протянул Аблай, — жалко, что погиб Доморацкий. Он знал ответы на все вопросы, а теперь…

— Что он мог выдать, шаблоны? А тут необходимы реальные факты из жизни Чингизова-старшего. Факты, которых у нас нет.

— Тогда последнее. Нам нужен факт, с которого мы начнем нашу кампанию, факт, который ошарашит избирателей. Так? — спросил Рубен.

— Так.

— Давайте же искать его.

— А не надо его искать, потому что он у нас есть, сама судьба нам его предоставила, — сказал Наиль.

— И что это? — все еще не мог догадаться Аблай.

— Ну ты даешь, это ведь убийство Доморацкого, — ответил ему Рубен.

— Да, здесь ты прав.

— Вот видишь, наши оппоненты решили нас обезоружить, а фактически дали нам в руки козырь, цену и роль которого трудно переоценить.

— Нам нужно до прихода Саввы определить и разработать те приоритеты, которые нам дает смерть Доморацкого, — сказал Рубен.

— А это морально?

— Аблай, в бизнесе, спорте и политике нет морали.

— Ну, тогда предлагай, — согласился Аблай.

— Первое предложение — развить версию, что Доморацкого убили наши конкуренты.

— Погоди, — произнес Наиль, — нам нужно не предполагать, а утверждать…

После его слов работа пошла как по маслу и так споро, что со стороны можно было подумать, — группа всю жизнь только то и делала, что занималась фальсификациями.

Елена зафиксировала план действий на бумаге и произнесла:

— Ну вот, осталось дождаться Саввы и утвердить все это.

— И где он шляется, — заметил Наиль, — мы тут такие дела закручиваем…

6

А Савва в этот момент входил в кабинет Чингизова-старшего.

— Садись, — сказал Чингизов, кивнув на стул рядом с приставным столиком.

— Здравствуй, Ата, — сказал Савва, усаживаясь.

— Мы с тобой уже здоровались утром, — напомнил Чингизов.

— Больше здороваешься, здоровей становишься, — ответил Савва, — а здоровье нам ой как нужно…

— Да-да, — ответил Чингизов-старший, — у меня в порту был один русский зам, он говорил, что для здоровья нужно пить красное вино, а здоровье нужно для того, чтобы пить водку. Как тебе шутка?

— Пошловато.

— Да ты из филолога превращаешься в моралиста!

— Если сие не мешает делу, стоит ли обращать на это внимание?

— Ну, не стоит, так не стоит. Я предлагал тебе на время выборов вселиться в коттедж на улице Абая. Ты отказался. И вот первый прокол, причем в самом начале избирательной кампании. Как нам теперь отмыться? Ты представляешь, что скажут, напишут и даже сделают наши оппоненты сегодня-завтра. Они снимут картинку об отправке трупа в Москву…

— Пусть снимут, мы дадим им отыграть первым номером и…

— А как же принцип опережения противника?

— Ата…

— Кстати, не называй меня так в присутствии кого-нибудь.

— Извини, Ата, но я привык с детства… И тебе нравилось…

— А сейчас придется отвыкать.

— Хорошо…

— Продолжай.

— Мы дадим им сделать все, что они хотят, и, таким образом, узнаем их планы…

— Савва, если они что-либо сделают, это уже будут не планы, а их реализация. В планы можно влезть, планы можно сломать, а сделанного не отменишь.

— Отец, — после большой паузы произнес Савва, которому с трудом дался переход на русский язык в обращении к Чингизову, — мы до сих пор находимся в неведении твоих планов, твоей предвыборной программы, а здесь нам остается только реагировать на выпады раскрывшегося противника. — Савва, я тебя услышал, — сказал Чингизов. — Странно, что ты набрал себе в команду социологов и психологов, а они до сих пор так и не разработали проект моей программы.

— Отец, для этого нам нужны хотя бы приблизительные параметры, на которых мы будем ее создавать, плюс к этому нам нужна твоя биография, биография реальная, из которой мы сделаем биографию предвыборную.

— Хорошо, некоторые наметки ты получишь, но все напишешь сам, правда, принесешь мне посмотреть. Да, и отправкой тела в Москву будет заниматься Баян. Если это доверить вашей группе, ничего хорошего не получится, а Баян сумеет пресечь возможные провокации. Дай ему все контакты в Москве, а сам начинай переговоры о новом политтехнологе. Вы не должны выглядеть менее профессионально, чем группа поддержки Касымбаева. Все, иди. Детали у Нуртая.

Савва вышел из кабинета в приемную, где его уже ждал Нуртай.

— Удалось выспаться? — спросил его Савва.

— На том свете выспимся, — ответил тот, — пойдем ко мне.

В кабинете начальника Службы безопасности их ждал Баян. Савва передал ему телефоны родственников Доморацкого, и он ушел.

Оставшись вдвоем, Савва и Нуртай уселись в кресла друг против друга, и Нуртай начал говорить.

— Итак, это типичный эксцесс исполнителя. Доморацкого должны были немного поучить, чтобы снизить его профессиональную активность, но перестарались.

— Кто? — спросил Савва.

— Служба безопасности Касымбаева.

— Сама?

— Нет, там длинная цепочка. Помнишь, метрдотель говорил о том, что Шуба контачил с местными, а не с постояльцами отеля. Эти двое были наняты Шубой, а сам Шуба получил заказ от своего босса.

— Так это был Шуба?

— Нет, это был тот, кого нанял Шуба для завершения акции. Те двое затеяли конфликт, чтобы Доморацкий ушел в номер. Последний участник, что называется, «въехал» в номер на плечах вашего технолога, но тот стал сопротивляться, и тогда третий завелся, белый глаз.

— При чем тут белый глаз?

— Так называют каскадеров, которые участвуют в киношных драках, но в процессе съемок заводятся и переходят на реальный бой.

— А он что, был каскадером?

— Он был спортсменом и иногда участвовал в таких съемках.

— Есть его данные?

— Есть.

— А может, и фото?

— Ну, если нужно, раздобудем, тебе-то это зачем?

— Все может пригодиться. Его задержали?

— Нет, это наши данные, следак еще до этого не дознался и, может, вообще не дойдет. Да и, как утверждают те, кто прикрывает Шубу, он уже слинял из страны.

— Добудь нам документальное подтверждение этого.

— Хорошо.

— Ата-ага сказал, чтобы я пригласил еще одного политтехнолога из Москвы.

— А ты уже исчерпал свои связи?

— Не то чтобы исчерпал… После смерти Доморацкого от меня будут шарахаться все московские политтехнологи.

— А ты уже связывался с ними?

— Нет, когда бы я успел? Но так и будет. Ведь подобного на выборах на всем постсоветском пространстве никогда не случалось.

— А как же…

— Так это убивали кандидатов, иногда журналистов за заказные статьи, но технологов — никогда.

— Ладно, раз Ата-ага сказал, значит, нужно приглашать. Звони от меня.

— Да у меня все записи дома и в офисе.

— А ты как с ними познакомился?

— В конце девяностых, когда я учился в Москве, прибило меня к некоему сообществу философов нового направления. Называли они себя методологами и в качестве некоего главного направления или философского подхода считали реальную деятельность. Они же брали заказы на решение управленческих задач в рамках игр и мозгового штурма.

— Я слышал о них, это были известные имена, в том числе эмигранты.

— Да, но я общался со вторым поколением, отчасти их учениками, отчасти детьми. Именно из этой тусовки и вышли специалисты-политтехнологи. К ним относился и Доморацкий.

— Ладно, тогда езжай в офис, тебе дать машину?

— Нет, я приехал на своей.

— Слушай, если твои технологи все же откажутся, у меня есть еще один вариант…

— Излагай…

— Чуть позже…

— Кстати, ты что-то про крысу говорил. Это ты предположил по косвенным признакам или?..

— Или. У меня свой человек в команде Касымбаева.

— И ты знаешь, кто у меня крыса?

— Пока нет, но он рано или поздно проявится либо его нужно проявить.

— Как?

— Это не твои заботы, у вас есть Баян.

— Я боюсь, что он, как слон в посудной лавке, все переломает, и мы не сможем эффективно решать поставленные задачи. А может, смерть Доморацкого для того и нужна была нашим оппонентам?

— Все возможно, хотя и маловероятно. Слишком уж мудрено и неэффективно.

7

Савва вернулся в офис после обеда. Его команда уже перекусила и продолжала обсуждать работу по направлениям, устроившись за овальным столом.

Савва вошел в офис и сел в торце стола.

— Ну, до чего вы договорились? — спросил он у присутствующих.

— Договорились — от слова договор или говорильня? — спросил Наиль.

— Второе, второе, — ответил Савва.

— Так вот, — произнес Рубен, — мы решили, что у нас, как это ни странно выглядит, уникальный информационный повод для начала кампании. — Он сделал паузу и посмотрел на Савву. — Излагать дальше?

— Излагайте, — сказал Савва, который уже понял, о чем пойдет речь.

— Итак, у нас есть факт убийства Доморацкого, нужно его обыграть в свою пользу, в соответствии с принципами, которые были озвучены сегодня.

— А предметно? — спросил Савва.

— Мы исследуем биографию Доморацкого, его профессиональные стороны… В этом надежда на вас, — произнес Наиль, — вы же знакомы давно.

— Мы с сегодняшнего дня перешли на вы?

— Нет, у меня это вышло автоматически, после того как я получил от тебя люлей утром. Кроме того, я под псевдонимом пишу статью в газету. Параллельно через полицию распространяем слух о том, что она уже нашла преступника и тот подтвердил, что заказ был сделан от команды Касымбая. Причем заказ был перетянуть политтехнолога на их сторону, но Доморацкий проявил твердость, за что и пострадал…

— Что еще? — перебил его Савва.

— Нам нужна биография Чингизова, желательно развернутая, мы уже подобрали классного фотографа, но он требует приличный гонорар, — произнес Наиль.

— И нам необходимы хотя бы какие-то намеки или наметки по программе Чингизова, — добавил Аблай.

— Мне бы тоже хотелось их иметь, — сказал Савва, — но я их не имею, поэтому поступим просто. Каждый из вас набросает некую программу, а я выберу из нее наиболее удачные пункты, согласую с кандидатом. А потом еще раз пройду по тексту пером профессионального филолога. Что касается слухов, то это не ко мне, а к Баяну. Он у нас ответственный и за нашу безопасность, и за всю конспиративную работу…

— А не лучше будет, если с ним будешь работать ты, — перебил Наиль, — а то я при виде него в некий ступор впадаю.

— И правильно, — сказал Савва. — В прошлом году у одного из замов Чингизова украли ребенка. Банда потребовала выкуп. Полиция развела руками. У нее не было средств, чтобы взять банду или вести переговоры. И тогда Нуртай через синих предложил обсудить условия передачи Баяну. Тот поехал один и долго говорил с главарем…

— По-моему, он не может говорить долго, — заметил Наиль.

— Ты прав, он немногословен, но это как раз момент положительный.

— И чем все закончилось? — спросил Аблай.

— Он уговорил главаря отдать ребенка без всякого выкупа.

— А какие аргументы он привел, что говорил?

— Не знаю, — сказал Савва, — он поговорил и вернул ребенка целым и невредимым, а также привез обратно всю сумму выкупа.

— Ты это к чему?

— К тому, что у нас самый профессиональный и авторитетный представитель Службы безопасности. И мы работаем в одной команде. И он вовсе не контролер или инспектор. Он наша безопасность. Так решил Ата-ага.

В это время зазвонил телефон. Елена сняла трубку, послушала и кивнула Савве. Савва поднялся из-за стола, взял трубку, долго слушал Баяна, а потом взял ручку и что-то записал.

— Наиль, — сказал он, положив трубку, — запиши: Мышковец Александр Ильич. Сегодня утром он пересек государственную границу и улетел из Актау в Свердловск, тьфу, Екатеринбург.

— А он зачем мне? — спросил Наиль.

— Он — убийца Доморацкого.

— Быстро же это установила полиция.

— Это не полиция, это Баян.

— Понятно.

— Хорошо, если тебе понятно. На днях из Москвы к нам приедет новый политтехнолог. Он будет негласно курировать нашу кампанию.

— А почему негласно?

— Потому что жить хочет. Я его встречу и размещу…

— А как его зовут?

— Сие тайна велика будет.

— А что так?

— Ата-ага потребовал, чтобы мы имели такого политтехнолога, а политтехнолог выставил эти условия. Все, на сегодня совещаний достаточно, мне бы какой-нибудь бутерброд с колбасой.

— Пожалуйста, — произнесла Елена, — хоть два, а к бутику кофе или чай?

— Конечно, чай, — ответил Савва, — потому что кофе в Елактау не растет.

— Так ты утверждаешь наши планы? — спросил Рубен.

— Да, но с легкой корректировкой. Статьи не будет, а Наиль возьмется писать в нашем ежедневнике детектив с продолжениями, который будут читать все, потому что он будет написан на псевдореальных обстоятельствах.

— А кто будет предоставлять материалы? — спросил Наиль.

— Никто, перед нами сама жизнь, она и предоставит нам материалы.

8

Через неделю работа группы вошла в некий ритм: утром интеллектуальная разминка, затем подведение итогов предыдущего дня, потом планерка, после этого каждый занимался своими делами.

В конце недели в Актау из Москвы прилетел новый политтехнолог. Но Савва встретил его в аэропорту, отвез на такси на конспиративную квартиру и работал с ним, точнее консультировался, лично. Члены группы не знали даже, как его зовут.

Сначала это вызывало легкую иронию, но потом привыкли. Что делать, человек выдвинул такие условия работы!

На третий день, после отправки в Москву тела Доморацкого, в еженедельнике, который финансировал Чингизов-старший, появилась первая главка детектива, написанного «неизвестным автором», под названием «Из Америки с любовью».

По сюжету, некий талантливый политтехнолог из США получает предложение консультировать избирательную кампанию в Елактау. Далее автор пускается в воспоминания, которым стал предаваться герой детектива, собираясь лететь через Москву в Актау. Выходило, что этот персонаж был самым талантливым политтехнологом, которого при СССР гнобили, а затем все же признали, и он стал самым востребованным специалистом если не в мире, то на постсоветском пространстве. Несмотря на то, что герой еще не долетел до Актау, читатели уже предполагали и предчувствовали интригу, а розничный тираж газеты разлетелся мгновенно.

На следующий день распорядок работы группы был сломан, первым делом стали обсуждать вторую главку скандального детектива. Было решено ввести в действие некоего следователя, который влачил жалкое существование в Актау, поскольку взяток не брал, в отличие от многочисленных коллег.

Стали развивать образ следователя, чтобы наполнить его «мясом и кровью».

— Нужно придумать ему биографию, — сказал Рубен.

— Разумеется, — поддержал его Наиль, ревностно полагая, что именно он, журналист, должен был выдвигать такие идеи.

— Где он должен родиться? — спросил Аблай.

— Не это главное, — сказал Наиль. — Главное — какой он должен быть национальности.

— Ну, в нашей казахской стране он должен быть казахом.

— Здесь надо смотреть глубже, — сказал Савва, — ведь наша цель — выиграть выборы, а не потешить читателя.

— Тогда сделаем его русским, — заявил Рубен.

— Почему русским? — с вызовом спросил Аблай.

— Потому что русским после распада СССР в бывших союзных республиках некомфортно, — сказал Рубен.

— Да, — теперь уже с некоторой издевкой произнес Аблай, — спроси у Саввы, как ему у нас?

— Нашел с кем сравнивать! Савва — сын одного из боссов страны.

— Тем не менее он русский.

— А почему русским плохо в бывших союзных республиках? — спросил Аблай.

— Потому что в силу менталитета большого народа у них нет навыков выживания малого в большом, такого, как есть у всех других малых народов.

— Но такой менталитет вещь приобретаемая.

— Да, — ответил Рубен, — как социолог могу сказать, что для этого нужно три поколения.

— Хватит собачиться, — прервал их полемику Савва.

— Давайте сделаем его казашкой… — упрямо произнес Аблай.

— А ведь это идея, — согласился Наиль, — гениальная идея…

— Ну, а все остальное, как всегда, за тобой, — произнес Савва. — Теперь маленький технологический ликбез. На чем мы вчера остановились?

— На том, что власть портит людей, — съехидничал Наиль.

— Нет, — возразил Савва, — смотрите глубже, мы остановились на том, что народ понял, что власть и пребывание наверху портит людей, и началось сокращение сроков пребывания лидеров наверху. Кроме того, заметили некую закономерность: наверх пробиваются негодяи. Таким образом, к концу двадцатого века в социуме сформировалось устойчивое мнение: «Никто не достоин быть наверху; не стоит кого-то туда продвигать, да и нам там делать нечего».

Первое время власть имущим это нравилось. История стала описываться как кромешный ад, Шекспир отдыхает, негодяй на негодяе, и все там, наверху. В каждом случае делался вывод и предъявлялся счет: сколько хороших людей погибло за какие-то ценности. Не могут быть ценности важнее человека. Постепенно люди перестали гордиться принадлежностью к большим проектам. Стали выпячивать свою индивидуальность, смеяться над категориями «Бог», «Патриотизм», «Истина».

— И что в результате? — произнес нетерпеливый Наиль, которому хотелось быстрее закончить ликбез, так как в мозгу роились новые ходы ненаписанного детектива.

— Все становятся циниками, разбиваются на мелкие тусовки. А если это продолжается долго, то теряется социальное управление. И тогда рядом активизируются соседи, которых либералы зовут варварами, потому что те исповедуют большие ценности и завоевывают соседа-конкурента.

— Я как социолог, — сказал Рубен, — могу добавить следующую деталь, она — как симптом диагноза — является показателем того, что общество не способно себя защитить. В природе это называется балансом «голубей» и «ястребов». Орнитологи заметили это раньше социологов. Если в стае равновесие между «голубями» и «ястребами», все нормально. Стая жизнеспособна. Но вдруг в стае появляются «задиры» — это те, кто имитирует «ястребов» и «голубей», тогда, если их становится много, стая вымирает.

— Например? — тоном Саввы прервал Рубена Аблай.

— Признаки такого нарушения баланса — попытки сменить пол, но лучше всего это проявляется в профессиональных сферах деятельности. Например, мы видим, что имитируется религиозность, когда уголовные авторитеты становятся настоятелями храмов; имитируется наука, когда диплом профессора можно купить за деньги; имитируется экономика, когда деньги не привязываются к золотому запасу; когда сфера услуг приближается к двум третям ВВП, экономика становится мыльным пузырем. И даже политика имитируется.

— Точнее симулируется, — подтвердил рассуждения Рубена Савва.

— Ницше писал, — почти торжественно процитировал классика Наиль, — «Близится время, когда человек больше не может родить звезды… Близится время такого презренного человека, который даже не способен презирать себя самого».

— Ты знаешь это наизусть? — удивился Аблай.

— Угу, — мимоходом подтвердил Наиль.

— Точно, — сказал Савва, — воля к воле — это когда воля рождает, стимулирует волю. В ситуации полной утраты воли мельчает все. Великие личности не появляются. Все знают, как надо делать, но ни у кого нет воли делать. Все мечтают, что придет кто-то другой и сделает это за него. Все знают, как свернуть горы, но предпочитают смотреть в телевизор, пить пиво и разглагольствовать о вождях-дураках.

— И каков итог? — спросил Наиль.

— Инертность масс — подлинная проблема сегодняшнего дня. И именно ее мы должны учитывать в рамках избирательных технологий, — с ехидцей завершил Савва. — За работу товарищи!

9

На третий день после публикации очередной главы детектива «Из Америки с любовью» Савву вызвали повесткой в прокуратуру. Каково же было его удивление, когда следователем, который должен был его допрашивать, оказалась женщина-казашка.

Пока Савва сидел в коридоре, ожидая вызова в кабинет, следователь по имени Шолпан тщательно готовилась к допросу Чингизова-младшего.

Стаж ее работы в должности следователя приближался к трем годам, казалось бы, чего уж тут готовиться, но данный свидетель был не совсем обычным участником уголовного процесса по факту гибели гражданина России Доморацкого.

Во-первых, он был руководителем группы поддержки одного из кандидатов на должность президента Республики Елактау.

Во-вторых, де-юре он был его сыном.

И в-третьих, еще одно обстоятельство, наиболее обидное для следователя. Еженедельник, название которого на русский переводилось как «Газета выходного дня», стал печатать детектив с продолжением под названием «Из Америки с любовью».

Одна из глав этого детектива была посвящена следователю, которая должна была в будущем расследовать дело по факту гибели гражданина Доморацкого.

И хотя следователь Шолпан еще не была показана в работе, собственная биография и профессиональные ее качества уже прорисовались в романе, причем пером сочинителя-сатирика, а не писателя-реалиста. И мало того, та тональность, какую выбрал неизвестный автор для ее описания, не вызывала сомнения, что в таком же сатирическом ключе она будет показана и далее.

Попытки привлечь на свою сторону старших коллег и начальство ни к чему не привели. Коллеги не хотели связываться с Чингизовым-младшим, а начальство понимало, что, если даже директор уранового комбината проиграет выборную гонку, он все же останется директором этого комбината, который и в Советском Союзе входил в пятерку мощнейших предприятий отрасли, а уж в маленьком Елактау…

И Шолпан ничего не оставалось делать, как идти по минному полю политики с соблюдением уголовно-процессуальных правил, что вовсе не способствовало увеличению шансов на благополучный исход.

Савва просидел возле кабинета полчаса и подумал, что пора уже возмутиться, как дверь открылась, и пикантная брюнетка с короткой стрижкой в форме прокурорского работника жестом пригласила его войти в кабинет.

В кабинете был стол следователя с вращающимся креслом и несколько стульев для посетителей. Стол венчала портативная печатная машинка «Юнис».

Светло-синяя форма сотрудника прокуратуры делала Шолпан похожей на стюардессу.

— Прошу, — произнесла Шолпан и показала ему рукой на один из стульев для посетителей.

Савва сел и протянул Шолпан свой паспорт. Та открыла его и стала заполнять шапку протокола допроса свидетеля.

— Вас не удивляет, что я пригласила вас на допрос? — спросила она.

— Нет, — коротко ответил Савва, он решил не развивать тему сам, а только отвечать на вопросы.

— А как вы полагаете, почему?

— Я думаю, вы сами мне об это скажете.

— И вам было не любопытно…

— Мне не было любопытно, я очень занят в выборной кампании.

Шолпан еще раз заглянула в паспорт Саввы. Родился на три года раньше ее, вполне мог бы стать ее мужем… И она по-другому посмотрела на Савву.

Савва это заметил, но не придал никакого значения. А стоило бы! Сработал эффект присутствия, можно за глаза представлять себе человека монстром, но первая встреча и первый взгляд со стороны женщины все расставляет по своим местам. И объект попадает в одну из женских ячеек, нет, не памяти, а некоего стеллажа женской программы выживания, в котором у каждого, кто представляет определенный интерес, своя полка.

Поместив Савву в ту ячейку, которой он соответствовал, Шолпан, почти по инерции, стала с ним работать. Она предупредила его об ответственности за дачу заведомо ложных показаний, отказ от таковых и спросила:

— Как давно вы знакомы с Доморацким?

— Мы познакомились с ним во время моей учебы в Москве.

— Вы шли по улице, а навстречу вам Доморацкий?

— Нет, все не так просто, я учился на филологическом, но проявлял любопытство к философам, а вокруг кафедры философии было много пришлых.

— Что это значит?

— Пришлых, значит, не студентов МГУ.

— И как вас занесло в МГУ, да еще на филфак? Почему отец не сориентировал вас идти его дорогой, в технический вуз?

— Я думаю, этот вопрос лежит вне темы нашего допроса.

— Хорошо, с той поры вы поддерживали с Доморацким добрые отношения?

— Нет, я поддерживал их с философами его направления, которые в конце восьмидесятых стали игротехниками, а в начале девяностых — политтехнологами. Они и порекомендовали мне его в нашу выборную кампанию. Тогда и оказалось, что мы с ним шапочно знакомы.

— Итак, он прилетел к нам из Москвы?

— Нет, он в это время находился в Америке, напрямую прилететь не мог, у нас не приземляются «Боинги». Он долетел до Москвы, а потом прилетел к нам.

— Каков был его гонорар?

— Этот вопрос тоже не относится к его смерти.

— Ну, а вдруг кто-то из местных или московских политтехнологов был ему конкурентом?

— Переговоры с ним вел лично я. Но факт того, что у нас будет политтехнолог из Америки, мы не скрывали, потому что наши главные конкуренты уже пригласили одного знаменитого москвича и на весь свет раззвонили об этом. Мы должны были соответствовать их уровню…

— Что значит главные конкуренты?

— Вы прекрасно знаете, что из десятка кандидатов реально могут претендовать на победу только двое.

— А на что надеются остальные?

— Остальные нужны для растаскивания голосов главных конкурентов.

— Значит ли это, что вы еще раз будете приглашать специалиста из Москвы?

— Безусловно.

— А что, собственными силами…

— Можно, но для обывателя все, что есть у нас, это низший сорт. В своем отечестве нет пророков и технологов избирательных кампаний.

— Еще вопрос. Вы не заметили чего-нибудь странного во время встречи и первого дня пребывания Доморацкого у нас в Актау?

— Заметил, — сказал Савва и с некоторым злорадством рассказал, как четверо гаишников проверяли документы Доморацкого.

— Вы можете назвать номер их машины?

— Конечно, он записан у моего водителя.

— А сам Доморацкий не говорил вам об угрозах в его адрес?

— Нет, да мы и общались-то всего ничего. Я познакомил его со своей командой, и водитель отвез его в гостиницу.

— А как вы полагаете, у кого были причины и мотивы его убить?

— Не знаю, Доморацкий не та фигура, устранив которую можно что-либо кардинально изменить. Я до сих пор теряюсь в догадках.

— А вы не поделитесь?..

— Ваше дело искать факты, а догадки оставьте нам.

— Ко мне будут вопросы?

— Основная версия случившегося?

— Отвечу вам, так же, как и вы мне: мы рассматриваем все версии — от несчастного случая до убийства.

— Вы полетите в Москву признавать потерпевшими его родственников?

— Да.

— Сообщите мне дату этой поездки, может, мы что-нибудь передадим с вами.

— Ну, а вы не забудьте сообщить мне номер машины ГАИ.

Шолпан дождалась, пока Савва прочитает протокол допроса, подписала ему пропуск, и они расстались.

10

— Продолжаем нашу работу, — сказал Савва утром следующего дня после допроса у следователя. — Наши теоретические изыскания закончились на том, что инертность масс — настоящее бедствие для современных политиков. Отсюда следует, что задача политиков заставить массу зашевелиться. Для этого придумывают различные способы. Массу, как крысу, загоняют в угол, бьют током, колют шилом, вынуждая ее защищаться, огрызаться… Как вы думаете, зачем?

— Чтобы поиграть вторым номером, — ответил Рубен.

— Это один из аспектов проблемы, а основной причиной будирования массы является то, что, провоцируя ее на ответ, власть получает легитимизацию своего существования. Только так она может заявить о том, что выполняет миссию ответственного за обслуживание интересов и запросов населения. Поэтому для возникновения некоего симбиоза власти и масс необходимо, чтобы масса из объекта стала субъектом со всеми присущими ему качествами — свободой, разумом, волей и ответственностью.

— И как это сделать? — уточнил Рубен.

— Это делается образованием масс.

— Что есть образование? — спросил Аблай.

— Образование — это придание образа, который необходим власть имущим. Отсюда следует, что все современные избирательные технологии занимаются не чем иным, как провоцированием субъектности. И в этом большую роль начинают играть PR, главная задача которых — превращение пассивного субъекта в субъект диалога.

— А как же здравый смысл, гуманизм и прочие категории? — спросил Рубен.

— Это всего лишь инструменты, как и многое другое. Потому что даже пиар-пропаганде не важно: кто и кого? Не важно где: за столом, на футбольном поле, в зале для игры в боулинг. Если участники наносят друг другу удары, уколы, значит, они не только наносят удары и уколы сопернику, но и фактически делают вызов зрителю, перед которым и разыгрывается шоу. Отсюда вывод: выборы — это…

Возникла пауза.

— Так с чем можно сравнить выборы? — спросил Аблай.

— С тараканьими бегами, — ответил Наиль.

— Правильно.

— Так, выходит, все, что имеет форму состязания, — это пиар? — спросил Аблай.

— Нет, просто состязание — один из приемов пиара. Мир реальности связан с миром виртуальным, и фактически все, что происходило ранее, ничем не отличается от современных технологий. Маги прошлого изменяли действительность заклинаниями. Точно так же действуют биржевики. Они обращаются к экспертам, а те озвучивают некую инфу о том, что скоро исчезнет туалетная бумага. Дураки говорят: надо скупать.

— Но ведь есть и умные, — возразил Аблай.

— Есть, — сказал Савва, — эти рассуждают следующим образом: все это фигня, игра биржевиков, но дураки-то найдутся и будут ее скупать, создавая дефицит, а я останусь ни с чем. И умный тоже спешит закупать туалетную бумагу. Этот прием называется самосбывающимся прогнозом.

— Так давайте будем объявлять нашего кандидата победителем, — сказал Наиль.

— Давайте, — поддержал Савва, — не столь прямо и не столь в лоб. Сначала мы даем в печать некую сложную схему, по которой мы якобы подсчитываем рейтинг участников. Потом будем давать сам рейтинг. И только после этого будем утверждать, что наш кандидат безусловный победитель этой гонки, потому что…

— Что? — совсем запутался Аблай.

— Потому что… на этом сегодняшний ликбез заканчивается, — сказал Савва. — Теперь каждый работает по своему плану. Наиль, задержись, ты мне нужен для конфиденциального разговора. — Савва протянул журналисту деньги: — Смотаешься на улицу Абая, дом пять, квартира двадцать три.

— И что там?

— Там живет наш политтехнолог. Зовут его Николай Егорович. Запомни. Он не любит, когда к нему обращаются по-другому. Николай Егорович.

— Савва, да что я, валенок, с первого раза запомнил.

— В общем, возьми ему пожрать и, если будет заказ, удовлетвори его, то есть сбегай в маг. И будь внимателен, явку не провали.

— Все путем!

Наиль ушел, а Савва занялся своими делами, пока его не пригласила к телефону Елена.

Звонила Шолпан.

— Я так и не дождалась обещанного номера машины, — сказала она вместо приветствия.

— Ну и прошло-то всего ничего, — стал оправдываться Савва.

— И тем не менее.

— Мне продиктовать или отправить водителя?

— Мы договаривались с вами… — произнесла Шолпан, не закончив фразы, но именно в незаконченной части был заключен смысл, который вложила в нее следователь.

Чертыхаясь, Савва спустился вниз, уточнил у водителя номер машины ГАИ и дал команду везти его в прокуратуру.

Шолпан ждала его в своем кабинете. Савва молча протянул ей пол-листа, на котором был записан номер машины. Шолпан отложила его на край стола и сказала:

— У меня к вам еще несколько вопросов.

Савва пробыл в кабинете полчаса, а уходя, с удивлением поймал себя на мысли, что протокола Шолпан не вела.

День прошел в обычных хлопотах. Ничего нового не дал им и следующий день, во всяком случае до обеда. А после обеда ему позвонил Нуртай.

— Пошли Наиля к Николаю, — сказал он.

Савва отозвал Наиля в сторонку и, как и накануне, передал деньги для Николая Егоровича:

— Адрес ты знаешь.

— Да он что, проглот? Я ему вчера дня на три наносил.

Савва пожал плечами: не ко мне разговор.

Наиль уехал, а через час Нуртай позвонил снова и пригласил Савву на «конспиративную» квартиру, где проживал Николай Егорович.

Дверь ему открыл Баян.

Он молча кивнул на комнату. Савва вошел и увидел привязанного к стулу Наиля.

— Ты спрашивал, кто у тебя крыса, знакомься, — сказал Нуртай.

Наиль молчал, правая сторона его лица была красной. Савва вспомнил, что Баян левша.

— Выйдем, — сказал Савва Нуртаю.

Они ушли на кухню, а место в комнате с Наилем занял Баян.

— Как ты его вычислил? — спросил Савва.

— Весьма тривиально, — ответил Нуртай, — я просил тебя отправить нашему мнимому технологу твоих Аблая, Рубена, а потом и Наиля. Всем ты сообщал разные имена и отчества, а я контролировал выход информации. Но если первые так и пропали втуне, то последний проявился. Поскольку у меня в штабе Касымбаева свой человек…

— А может, это случайность?

— Нет, когда твой Наиль пришел на квартиру, мы спросили его, где технолог? Он, конечно, испугался, одно дело просто стучать, другое дело, когда после твоего стука похитили, а то и убили, как первый раз, человека.

— И где же ваша подсадная утка?

— Да кто его знает, наверное, дома, он попросился родных навестить. Это наш новый кандидат на работу.

— А Наиль так и думает, что наши оппоненты его похитили и убили?

— Ну да, иначе бы он не признался в том, что работает на команду Касымбаева.

— И что будем делать с ним?

— Я думаю, мы возьмем его на понт, а потом ты его спасешь.

— Спектакль?

— Да, но спектакль нужный или ты хочешь избавиться от него?

— Нет, менять его сейчас, как коня на переправе.

— Ну, тебе виднее. Они вошли в комнату, где находились Баян и Наиль.

— Ты понимаешь, что тебе никто не поможет? — спросил Нуртай. Наиль кивнул.

— У тебя есть шанс, — произнес Нуртай и вместе с Баяном вышел из комнаты.

— Как так получилось? — спросил Савва Наиля.

— Сам не знаю, сначала были деньги, а потом, когда я заартачился, мне напомнили о моей семье, детях…

— Понятно.

— Не сдавай меня, Савва, если хочешь, я выступлю с разоблачениями…

— Это…

В комнату вошли Нуртай и Баян. В руках Баяна был синтетический шпагат-удавка. Он поигрывал им, поглядывая на Наиля, словно ожидая команды от Нуртая. Затем он зашел за спину Наиля, но не накинул шпагат на шею, а мастерски заклеил ему рот скотчем и только потом накинул удавку.

Ужас проявился в глазах Наиля, он дернулся, попытался закричать.

— Оставьте его в живых, — произнес Савва и вышел из комнаты.

11

На утреннюю планерку Савва опоздал, но сделал это специально, надеясь, что к его приходу вся группа будет в сборе. Однако ошибся. Наиля не было.

— Наиль звонил, — сказала Елена, — у него какие-то проблемы, но чуть позже он появится.

— Прекрасно, — произнес Савва.

— Что уж тут прекрасного, — заявил Рубен, — коллеги пашут, а у него проблемы.

— На чем мы вчера остановились? — уточнил Савва.

— На самосбывающемся прогнозе, — сказал Аблай.

— Мы не остановились, мы разобрали самосбывающий прогноз. А сегодня мы коснемся еще одного приема. Называется он — вызов. В чем его суть? Аблай и Рубен молчали.

— Вызовы бывают разные, нам любопытны вызовы как провокации, — продолжал Савва.

— Например? — сказал Аблай.

— Например, Аблай — вор…

Аблая, который не сразу врубился в пример Саввы, бросило в краску.

— Я… — произнес он растерянно.

— Да это он, к примеру, — успокоил его Рубен.

— Вот это и есть вызов, — произнес Савва. — И Аблай должен на него отреагировать, то есть принять вызов. Такие вызовы широко используются уголовными авторитетами для управления теми, кто ниже их в криминальной иерархии. Кого-то обвиняют в поступке, который позорит его как члена криминального сообщества. Опозоренный должен ответить.

— То есть его спровоцировали на действие, на доказывание того, что он не тот, кем его назвали? — начал уточнять Рубен.

— Да, — сказал Савва.

— А если он не клюет, тогда окружение начинает говорить, что у него отсутствует гордость, честь, достоинство. Так? — продолжал Рубен.

— Да, — произнес Савва, — его начинают подзуживать. А слабо ответить? Так?

— Так, — согласился Аблай.

— Ага, — сказал Рубен, — подталкивают, говорят: тварь ты дрожащая… А он: нет, я право имею.

— В шестидесятом году, — произнес Савва, — вышла книга некоего Тедди Уэйта «Деланье президента». В ней много чего любопытного для нас. В частности, автор утверждал: «Нам не интересно, что они говорят, нам интересно, чего они недоговаривают».

— Кстати для разрядки, — сказал Рубен, — анекдот. Ходит по берегу реки Герасим, держит Муму на руках, волнуется. Муму понимает это и говорит ему: «Ох, Герасим, ты чего-то мне не договариваешь».

— Рубен, — ты вроде философ, — а этот пошлый анекдот рассказывают филологи-абитуриенты. Причем я заметил одну закономерность: те, которые его рассказывали, все провалили вступительные.

— Ну, извини, Савва, сорвалось.

В это время раздался стук в дверь. Все замолчали. Елена поднялась из-за стола и пошла открывать. На пороге стоял Наиль.

— Мне можно? — спросил он.

— Нет, нельзя, — съехидничал Рубен, — мы тут пашем, а он опаздывает.

— Входи, — сказал Савва и, чтобы успокоить Наиля, добавил: — Елена сказала, что у тебя какие-то проблемы. Мы можем помочь?

Наиль затряс головой в знак отрицания, а потом прошел к столу и сел на свое место.

— Ты чего сегодня такой взъерошенный? — спросил его Рубен.

— Тебе же сказали, что у него проблемы, — вмешалась Елена.

— Нет у меня никаких проблем, — зло отрезал Наиль.

— Ну, хватит вам, — отеческим тоном произнес Савва, — это всего лишь опоздавший Наиль, а не явление Христа народу. Все засмеялись, шутка показалась остроумной и к месту.

— Кстати, а почему наша безопасность не приходит на наши планерки и ликбез? — спросил Рубен.

— Ты чего-то сегодня совсем расшалился, — заметил Савва, — анекдоты травишь, про безопасность вспомнил. Ты его еще Баяном назови.

— А он не Баян?

— Ну, ты совсем заигрался, его фамилия Толстопятов.

— Да-а, — протянул Рубен, — мог бы вляпаться.

— Разумеется, — сказал Савва, — но продолжаем ликбез…

— Да-да, — вдруг включился в обсуждение Аблай, — психологи утверждают, что человек, если не видит явления объемно, испытывает психологический дискомфорт и либо пытается узнать его целиком, либо домысливает недостающие части.

— Этим страдают женщины. Не видя истинных причин, например, отсутствия мужа дома, они домысливают по-своему: мол, он не на работе, а с другой дамой, — заметил Рубен.

— Верно, — сказал Савва, — и здесь следует добавить, что темная, неизвестная, сторона интересней светлой, известной и позитивной. Это и есть зона Уэйта. Чем она может быть полезна нам?

— То есть как мы ее будет использовать?

— Да.

— Очень просто, один из способов — это организация утечки информации. Именно такая информация интересна электорату. Для него новостью является не то, что говорит, к примеру, кандидат, а то, чего он не говорит. Не говорит, значит, утаивает, — сказал Рубен.

— Это общие слова, а применительно к нашей ситуации? — поставил вопрос Савва.

— Или, к примеру, опоздал сегодня наш пунктуальный Наиль, а мы обвиняем конкурентов в том, что они его похитили и пытались завербовать. Как? — произнес Рубен. Все посмотрели на Наиля, а он, несмотря на смуглую кожу, побледнел.

— Ну, хватит, — вмешалась Елена, — это уже похоже на травлю.

— Да мы же шутим, — произнес Рубен.

— Вот именно, — откомментировал Савва, — мы, сами того не предполагая, приблизились еще к одному приему политтехнологов. Как он мог бы называться?

— Раздувание темы, — ответил Рубен.

— Верно, — сказал Савва, — а в какой форме его можно применить?

За столом снова возникла пауза, а поскольку она затягивалась, Савва ответил сам:

— Все очень просто. На повестке дня стоит…

— Как просто, — поддакнул Аблай.

— Тема, которую мы ставим на повестку дня, — это и есть раздуваемая тема. И, значит, нам нужно создать повестку дня на период выборов, выделить несколько тем и постоянно их озвучивать, — подытожил Рубен.

— Да, — согласился Савва, — на сегодня достаточно, на завтрашний ликбез каждый приносит в клюве пару-тройку тем, актуальных для Елактау. Наиль, есть разговор.

Савва вышел с Наилем на улицу.

— Спасибо, — сказал Наиль.

— Проехали, — ответил Савва, — завтра представляешь на наш суд очередную главку детектива, ну и пару тем тоже с тебя. Никаких тебе скидок давать не буду, твой стресс — это твой стресс.

— Спасибо, — повторил Наиль.

В это время открылось окно второго этажа, и Елена показала Савве рукой на трубку телефона. Савва поднялся в офис. Звонил Нуртай.

— Появился твой сотрудник? — спросил он.

— Да, — ответил Савва.

— Я думаю, ты принял правильное решение, теперь это будет самый преданный чел в твоей команде, а закончатся выборы, мы его судьбу решим окончательно…

— Лады, — ответил Савва, — а эпопею с псевдотехнологом будем продолжать?

— Нет, он свою роль сыграл.

12

День шел к вечеру, казалось, ничего необычного он не принесет, как Савве позвонила Шолпан.

— Кавалер, — сказала она, — вы забыли, что пригласили меня сегодня на ужин в «Жемчужину Елактау»?

— Я пригласил? — возмутился Савва.

— Понятно, биржа вытравила из тебя все, о чем мы говорили, — сказала Шолпан.

Действительно, нет ничего надежнее, чем связать собеседника знанием истин или положений, близких его сердцу. Он не мог даже подумать, что эта женщина, следователь в форме стюардессы, так детально знает О. Генри. Ну как ей после этого не простить откровенную ложь, а если уж не простить, то просто перевести сказанное в другую категорию смысла — женскую хитрость, которая, как известно, ложью не признается обеими сторонами гендерных отношений.

— А мы точно определили время и место? — спросил Савва.

— Я как юрист не могла ошибиться. И время, и место — суть элементы объективной стороны состава преступления.

— Ни фига себе, — удивился Савва, — живешь, живешь на белом свете…

— И все в долгу, и все в ответе, — продолжила юрист Шолпан, окончательно добив этим филолога Савву.

Напряжение последних дней, а еще и история с Наилем выбили его из привычной колеи, и он подумал: действительно, а почему бы и не расслабиться?

— С местом мы прояснили, — сказал он, — а как со временем?

— Двадцать ноль-ноль, — отчеканила Шолпан, — столик заказан.

Водитель привез Савву к «Жемчужине» ровно в восемь. Но Шолпан еще не было. Однако Савва не обиделся. Даже восточная женщина должна позволить себя ждать. Официант убрал со столика табличку «зарезервировано», бросил на стол меню и исчез, понимая, что заказ будет сделан после того, как за столик сядет еще кто-то. Не в традициях «Жемчужины» заказывать столик на одного.

Через пятнадцать минут появилась Шолпан. Савва встал со стула, поцеловал ей ручку, усадил напротив себя и подвинул к ней меню.

Шолпан раскрыла меню и окинула его взглядом.

— Два вопроса, — сказала она, — на каком языке будем говорить и какую кухню заказывать?

Савва чуть усмехнулся, что не ускользнуло от внимания Шолпан.

— Я сказала что-то смешное?

— Нет, — нашелся он, — просто я не представлял, что ты придешь в платье.

— То ли ты хитрец, то ли у тебя позднее зажигание. И все же?

— Говорить будем по-русски, — сказал Савва, — я не силен в казахском.

При этом он широко улыбнулся, вспомнив, как она сформулировала фразу про кухню. Правильней было сказать, блюда какой кухни заказывать.

— А яства?

— Заказывай ты, — сказал он, — полностью отдаюсь твоим вкусам.

— Хорошо, — ответила она и, оторвавшись от меню, подняла голову.

Словно ожидая ее заказа, моментально появился официант, стройный молодой человек в черном костюме, белой рубашке и с галстуком-бабочкой. Он согнулся перед Шолпан в почтительном полупоклоне:

— Метрдотель поручил мне обслуживать вас в течение вечера.

Шолпан еще раз заглянула в меню и сказала:

— Пожалуйста, нарезку овощей и жаркое по-татарски.

— А почему не по-казахски? — улыбнулся Савва.

— Потому что такого блюда нет.

— Нет вообще или в меню этого ресторана?

— Нет вообще.

— А что будете пить?

— А что есть?

— В меню вложена винная карта, — подсказал официант.

— Красное бордо, — сказал Савва.

— Это твое излюбленное? — спросила Шолпан.

— Нет, просто под жареное красное мясо необходимо красное вино.

— Ты разбираешься в винах? Хотя да, ты же учился в столице.

— Хороший ответ, — сказал Савва, — я именно учился в столице, а не ходил по кабакам. И учился я в советские времена, да еще в эпоху тотального дефицита. Но кое-что усвоил, например, красные терпкие вина подаются к красному мясу. Белые — к курице и рыбе.

— Я уже удивлялась тому, что твой отец, технарь по образованию, позволил тебе учиться не по профилю… Это был твой выбор или акция протеста?

— Нет, все иначе, у меня в школе был классный преподаватель русского языка и литературы. Он меня этим и заразил. И я уже ничего больше не видел вокруг себя, да и в себе я видел только это.

Официант принес приборы, открыл бутылку вина, расставил бокалы, наполнил их.

Бордо действительно было терпким и сразу возбуждало аппетит. Приятное состояние опьянения охватило Савву. Тут принесли салат и жаркое по-татарски.

— Приятного аппетита, — сказал Савва. — Ас болсын, — по-казахски ответила Шолпан, — привыкай к будущему государственному языку.

Начали есть. Вскоре Шолпан поинтересовалась:

— А вино мы будем пить вслед за тостами или как приложение к мясу?

— А как Бог на душу положит, — сказал Савва, — но если второй вариант приятнее желудку, то первый — душе. Итак, тост за вами.

— Мы снова вернулись к официозу.

— Прости, автоматически получилось.

Шолпан подняла бокал на уровень глаз и произнесла:

— За элиту маленького, но гордого государства Елактау.

Она чокнулась с бокалом Саввы, а затем отпила немного вина из своего бокала. Оркестр, который появился в десять вечера и долго настраивал инструменты, наконец-то заиграл вальс.

— Кавалер, вы могли бы пригласить даму на тур вальса.

— Шолпан, — Савва впервые назвал ее по имени, — я не танцую вальс, а также быстрые танцы.

— Почему?

— Потому, что в детстве меня этому не научили.

— А танго?

— Ну, если оно будет белым, тогда все как в кино о гангстерах.

— При чем тут гангстеры?

— При том, что от такого предложения я не могу отказаться.

— Ну, тогда я подожду танго.

Шолпан поднялась из-за стола, подошла к музыкантам и что-то им сказала. И следующим танцем было танго. Савва топтался с Шолпан посередине зала, в месте, которое называется танцполом.

Закончился танец, Савва проводил девушку к столику. И только тут обратил внимание, что их фотографируют.

Внутренне выругавшись, Савва сел за стол. Настроение было испорчено. Он начал понимать, что фотографированием этот вечер не закончится.

К столику подошел официант и сказал на ухо Савве:

— Вас ждут в мужской комнате.

— Я сейчас, — произнес Савва и поднялся со стула.

Он пересек зал и вошел в коридор, в конце которого увидел того же человека с фотоаппаратом в руках. Сбоку шевельнулась портьера, и он почувствовал, что кто-то стремительно движется к нему. Савва едва успел поднять руки на уровень головы и тем смягчил удар. Но с ног его сбили. Затем он получил удар ногой по ребрам.

Опыт детдомовской жизни мгновенно вернулся к нему, и Савва свернулся калачиком, прикрывая голову руками. Но его больше не били, а вверху продолжалось какое-то движение, потом кто-то очень сильный поставил его на ноги. Савва открыл глаза. Перед ним на полу лежали молодой казах и фотограф, а Баян вытаскивал у последнего из аппарата пленку. После того как пленка была извлечена, Баян одной рукой поставил фотографа на ноги и наладил ему такого пинка, что тот пролетел коридором и скрылся за портьерой.

— А этого, — раздался голос Нуртая сзади Саввы, — мы возьмем с собой.

— Как вы здесь оказались? — спросил Савва.

— Стреляли, — произнес Баян.

— Завтра объясню, — ответил Нуртай, — а сейчас садись со своей дамой в машину, разъезжайтесь по домам — и не сопротивляйся, это приказ Ата-аги.

13

Утром сквозь сон он услышал фразу, которую никто не мог произнести в его квартире:

— Обстановка у тебя более чем скромная.

Савва не сразу сообразил, что это говорит Шолпан. Он открыл глаза и увидел ее рядом с собой. Но не это поразило его в большей степени, а то, что на ней был роскошный розовый пеньюар.

— Где ты это взяла? — спросил он.

— В сумочке, — ответила она, — там у меня еще зубная щетка и некоторые принадлежности, о которых тебе знать не надо. А вообще воспитанные мальчики, когда проснутся, говорят своим невестам: доброе утро.

— Доброе утро, — произнес Савва.

— Ну вот и прекрасно, этим ты показал, что ты воспитанный мальчик, а я твоя невеста. Чего молчишь?

— Неожиданно как-то.

— Ничего привыкай, — бесцеремонно заявила она, — я по утрам пью кофе.

— А я утром не завтракаю, — сказал Савва, окончательно проснувшись и разозлившись.

Он сходил в ванную, побрился, почистил зубы. Вернувшись в комнату, не нашел Шолпан, однако по звяканью приборов на кухне понял, что она там уже хозяйничает. Одевшись, прошел на кухню.

Шолпан в своем вечернем платье разливала чай в две пиалы.

— К чаю ничего не будет, — сказала она, — холодильник у тебя пустой.

Она села за стол и по-хозяйски предложила ему место напротив. В это время с улицы раздался клаксон автомобиля.

— Это меня, — сказал она, — мне еще переодеться и на службу.

— У тебя служебный автомобиль?

— Это автомобиль моего папы. Не провожай меня, — сказала она, понимая, что он не намерен ее провожать. — Когда мы с тобой снова встретимся?

Ему очень хотелось сказать: никогда. Но он произнес:

— После выборов.

Когда она ушла, он взглянул на часы, вылил обе пиалы в раковину, оставил их там немытыми и, закрыв квартиру на ключ, вышел во двор. Водитель уже ждал его. Начинался новый день беспокойной кампании по выборам президента Елактау, или Республики Белых Гор.

По дороге и в офисе Савве очень хотелось позвонить Нуртаю и спросить, что же вчера приключилось в ресторане и где корни сего происшествия. Но он сдержался, звонить не стал и начал, как обычно, с политтехнологического ликбеза.

— Какие ассоциации у вас вызывает позднее Средневековье? — спросил Савва.

— Просвещение, — коротко резюмировал Наиль.

— Логично, — похвалил Савва, — с него и начнем.

— Какую оценку вы можете дать такому явлению, как Просвещение?

— Разумеется, положительную, — сказал Рубен.

— Не было бы Просвещения, не было бы нас, — добавил Аблай.

— А вот некто Хабермас по имени Юрген, довольно известный в Европе социолог, заявил, что Просвещение — главная проблема современности. Нацистские лагеря — это следствие и закономерный итог Просвещения.

— Круто, — заметил Рубен.

— Наверное, круто, — продолжил Савва, — а далее еще интересней. Единомышленники Хабермаса полагают, что Просвещение выступает в качестве сопроводительной стратегии некой инстанции, преследующей свои экономические и политические цели.

— Тут поподробнее, — сказал Аблай и даже потряс головой, чтобы понять, о чем говорил Савва.

— Когда разворачивается определенная стратегия, субъекты должны быть приведены к некоему общему знаменателю или включены в определенную страту, в которой должны играть свою роль. Они должны освоить определенную модель поведения со своими параметрами, внутри которых субъект якобы свободен и активен. Для того чтобы такое включение стало возможным, с субъектом необходимо вступить в контакт.

— А-а, — произнес Аблай, — понял наконец.

— Правильно понял. Для этого нужен общий язык, общая знаковая система. Обучение этому языку само по себе предварительная работа. Вступление в контакт и навязывание определенной модели поведения строится через систему вызовов. Субъект ставится перед чем-то (факт, информация, вопрос, действие), на что он не может не отреагировать.

— То есть он должен действовать.

— Не всегда, иногда достаточно реакции в нереакции.

— Это как? — спросил Аблай.

— Если человек знает язык, на котором к нему «обратились», он не может не понять, о чем ему говорят… Он вынужден что-то предпринять в ответ на вызов. Но вся гамма реакций учтена и поддается контролю. Главное, чтобы субъект не повел себя непредсказуемо. Но на это способен тот, кто вообще не знает языка и не понимает вызова-сообщения. Такого человека нельзя поставить в ситуацию выбора. У него не задействуются решимость и воля и он не испытывает вины за невыбор. — Он просто не понимает, что происходит, — констатировал Рубен.

— Сообщение не касается ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Человек живет так же, как жил. Подтверждая формулу Винштейна: «То, чего я не знаю, меня не интересует».

Чтобы быть способным ответить на вызов, провокацию, человек должен принадлежать к единому символическому полю, в нем должно быть то, на что может быть направлена провокация. Даже неответ со стороны субъекта — это тоже реакция, оставляющая в нем шрам, вину при условии, если провокация достигла цели.

Классический идеализм предполагает, что символическое всегда присутствует в субъекте виртуально, поэтому обучение и строится на провокациях, на вытягивании этого виртуального, на развертывании его из «в себе» в «для себя».

Таково искусство маевтики Сократа.

— Что такое? — спросил Аблай.

— Повивальное искусство, — шепотом пояснил ему Рубен.

— Сократ сравнивал себя с повивальной бабкой, помогающей внутреннему появиться вовне. И именно Сократ использовал для этого метод вызовов — вопросов — провокаций. Что тут главное? — Савва сделал паузу.

— Способ, которым организуется провокация? — предположил Рубен.

— Не совсем. Педагог, который ведет ребенка, организуя систему вызовов и провокаций, должен иметь некий ориентир, цель, заранее заданный образ.

— А, я понял, — заявил Аблай, — и достигший такого образа считался образованным.

— Да, — подтвердил Савва, — например, римляне, которые не преклонялись перед греческой ученостью, просто брали за образец ученых греков. Разумеется, феномен образованного человека должен предполагать перечень непременных атрибутов.

При подражании и дрессировке человек просто должен копировать модель. «Всякий образованный человек должен знать, уметь, увидеть, прочитать то-то и то-то». Такова формула этой педагогики.

Быть необразованным немодно, непрестижно и даже стыдно. Но, чтобы включить эту мотивацию, предварительно должны быть уяснены символические различия между тем, что можно и не можно, что является высоким, а что низким. И, конечно, должна быть хорошо просматриваемая политическая властная иерархия, а в ней должны быть не хорошие и плохие, а властные, сверхвластные и особо властные. Шло время, появилось христианство, и оно потребовало, чтобы человек соответствовал «образу и подобию Бога».

Когда арабы принесли в Европу греческую ученость, то сформировался новый образ ученого, его ковали университеты с их зубрежкой… В Средневековье образец культурного человека несколько изменился. Он должен был знать античных поэтов.

Власть каждый раз делала «социальный заказ на нужный ей образ». Причем светская власть. Стратегия светских монархов сводилась к требованию: «Все должны уметь читать, чтобы никто не мог сказать, что он не знает законов».

Вот так постепенно мы приблизились к тому, что политическое господство тут главное, а просвещение — сопутствующая вспомогательная стратегия.

Лютер перевел Библию на немецкий. Гус — на чешский. Это способствовало взрыву протестантизма. Но без предыдущей просветительской программы протестантизм не смог бы получить такого распространения.

Эпоха Просвещения была важным этапом в формировании современной системы тоталитарного государства. Когда сформировалась концепция свободы и представительной демократии с ее выборами, тогда и родились тюрьмы, клиники, родилась система физической и интеллектуальной эксплуатации. Тогда же родился образ современного человека.

— И что же он из себя представляет? — спросил Рубен.

В это время раздался звонок. Елена сняла трубку, послушала и кивнула Савве. Савва уже понял, что ликбез на этом закончился. Он поднялся со стула, пошел к телефону. На ходу бросил:

— Продолжим завтра.

14

Звонил Нуртай:

— Нужно поговорить.

— Говори.

— Не получится, Ата-ага потребовал тебя.

— Еду.

Через полчаса он был уже в офисе Чингизова-старшего. В кабинет к нему Савва вошел вместе с Нуртаем.

Чингизов кивнул вошедшим на стулья. Савва и Нуртай сели.

— Что произошло вчера в «Жемчужине»? — спросил Чингизов.

Савва понял, что Ата-ага решил по одному допросить каждого участника вчерашнего происшествия. И, возможно, уже допросил Нуртая.

— Я ужинал вчера в «Жемчужине».

— С кем?

— Со следователем прокуратуры Шолпан Загитовной Исимбаевой.

— В этом была деловая потребность?

— Нет, просто я принял приглашение Шолпан как женщины.

— Да, — произнес Чингизов-старший, — сидит лягушка в луже, ее спрашивает проходящий мимо Чебурашка: теплая ли вода? А лягушка отвечает, что сидит в луже как женщина, а не как термометр.

Савва увидел, как повеселели глаза Нуртая, да и он сам почувствовал некоторое облегчение. Если Ата-ага шутит или пытается шутить, то проступок, по его мнению, не такой уж страшный.

— Вот и я клюнул на то, что она не следователь, а женщина, — сказал Савва.

— А ты посмотрел, что это за женщина?

— В каком смысле?

— Савва, не юли, ты прекрасно знаешь, в каком. Меня не интересуют ее женские качества.

— Ну, конечно, — неосторожно сказал Савва, — они интересуют меня.

Недобрый огонек мелькнул в глазах Чингизова-старшего. Савва понял, что переборщил.

— Ты прекрасно понимаешь, она дочь самого Исимбаева.

— Кто такой Исимбаев?

— Исимбаев — заместитель республиканского прокурора.

— Отец, — сказал Савва, — где он и где я?

— Это так, — произнес Чингизов-старший, — но ты не можешь не знать как начальник команды официальной поддержки меня в качестве кандидата в президенты, что Исимбаев — друг и неофициальная поддержка Касымбаева.

— Но откуда я мог это знать?

— Очень плохо, что ты ухитрился этого не знать. Ты должен был это знать. Нуртай!

— Я получил информацию, что Савву пригласили на какую-то встречу в ресторан. Меня насторожило…

— Его насторожило, — сказал Чингизов-старший, обращаясь к Савве, — а должно было насторожить тебя.

Савва молчал, понимая, что это лучшая тактика в беседе с отцом.

— Меня насторожило, что это была Исимбаева. И я решил подстраховать Савву, — продолжил Нуртай.

— И что было дальше? — спросил Чингизов-старший, хотя он уже знал, что было дальше, и спектакль продолжался для Саввы, который должен был прочувствовать свою вину.

— Дальше я увидел некую суету вокруг Саввы и Шолпан. И понял, что в отношении Саввы готовится провокация. Мы с Баяном ее пресекли…

— Так, — произнес Чингизов-старший, обращаясь к Савве, — теперь ты…

— Меня пригласили пройти в мужскую комнату.

— Кто пригласил? — грозно спросил Чингизов-старший.

— Официант.

— Савва, — еще более грозно произнес Чингизов-старший, — тобой уже командуют официанты.

— Ну, это обычное дело.

— Ни хрена себе, обычное дело. Помнишь, ты озвучивал мне рекомендации твоего психолога. Там был любопытный пункт: чтобы стать президентом нужно быть президентом. Так вот, чтобы стать сыном президента, нужно быть сыном президента. Почему ты повелся на предложение официанта?

— Не знаю, так получилось.

— Ты попался на удочку как последний лох, Так, кажется, это звучит на вашем молодежном сленге?

— Так, — согласился Савва.

— Вот видишь, сейчас ты это понимаешь, а что мешало тебе так же сориентироваться в обстановке вчера?

— Не знаю.

— А должен! Если твои спецы дают мне рекомендации, как себя вести, то и ты должен вести себя так же. — Чингизов повернулся к Нуртаю: — Ну, а теперь твоя версия.

— Я же сказал, — начал Нуртай, — что мы пресекли эту провокацию.

— Как? — спросил Чингизов.

— У фотографа изъяли пленку, а исполнителя вывезли за город и поговорили.

— И что он вам сказал?

— Он выдал нам заказчика.

— И кто он?

— Коллега Исимбаевой по службе.

— Он делал это в рамках служебной деятельности?

— Нет, он поклонник Шолпан и решил убить двух зайцев.

— Так, про зайцев предметней.

— Ну, первый заяц — это чувства, отнюдь не безответные, к Шолпан Загитовне.

— Что значит небезответные?

— У них были отношения, и говорят, что они собирались заключить брак.

— Нуртай, мы живем в мусульманской стране, здесь не выходят замуж и не женятся по любви. Кто решил их поженить? Исимбаев?

— Не знаю.

— А должен знать… А второй заяц?

— Второй заяц заключался в том, что некто из команды Касымбаева, увидев интерес Шолпан к нашему Савве, решил дискредитировать Савву, а заодно и вас. И в качестве орудия использовал отвергнутого коллегу-жениха, а тот нанял исполнителя.

— Кстати, а где этот исполнитель? Я надеюсь, вы его не закопали в…

— Нет, мы понимали ситуацию и после разговора передали его милиции.

— Хорошо, ты сказал, что отправил Шолпан и Савву домой.

— Да.

— Здесь давай точно, что ты сказал Савве?

— Я сказал… сейчас садись со своей дамой в машину, и разъезжайтесь по домам, и не сопротивляйся, это приказ… — Нуртай чуть было не сказал: Ата-ага, но вовремя спохватился и произнес: — отца.

Чингизов-старший повернулся к Савве.

— И ты не выполнил мой приказ?

— Почему? Мы сразу ушли из ресторана.

— Нуртай велел вам разъехаться, а вы съехались… на твоей квартире.

— Отец, так получилось.

— Савва, если бы ты не был моим сыном, я бы тут расстался с тобой как руководителем группы поддержки. Но у тебя особое положение, с тебя особый спрос…

— Отец, с меня всю жизнь был особый спрос.

— Не только был, но и будет… Я думаю, ты сделаешь выводы из происшедшего. Савва кивнул.

— Идите. — Чингизов махнул рукой в сторону дверей.

Оказавшись в приемной, Нуртай сказал Савве:

— Понимаешь, он знает намного больше, чем мы…

— Да понял я это.

— Так что ты все же будь внимательнее со своими… женщинами.

— Лады.

15

Следующий день начался обычным образом с технологического ликбеза.

— Всю ночь не спал, — сказал Рубен, — представлял себе образ современного человека…

— Ага, — произнес Аблай, — чувствовал себя необразованным, понимал, что это «не модно, не престижно и даже стыдно», и просыпался в холодном поту.

— Знает кошка, — задумчиво протянул Наиль.

Все поняли, в чью сторону был укол, но Савва не дал развить эту тему:

— Не знает, а чует, это первое. И второе, Наиль, не отвлекай нас от темы. Итак, образ современного человека. Поступим так. Каждый выскажется на эту тему, а потом я подведу итоги. Начнем с Аблая.

— Он должен быть образованным, — сказал Аблай.

— Верно, — констатировал Савва, хотя и заметил, как скривил губы Наиль.

— Он должен быть технарем, — добавил Рубен.

— Категорически не согласен, — заметил Наиль, — грядет время гуманитариев.

— Грядет, грядет, — повторил Савва слова Наиля с его интонациями, — но до него еще далеко. Кто у нас по образованию кандидаты в президенты?

— Инженеры, — чуть ли не хором откликнулись все присутствующие, кроме Елены.

— Да, но это эхо советских времен. Там вся управленческая элита должна была быть технарями. Но, чтобы нам определиться с образом современного человека, пойдем от противного. Зададим себе вопрос: что представляет собой современное образование?

— Это риторический вопрос или… — спросил Наиль.

— Реальный, — ответил Савва.

— Ну, тогда это введение в общепринятые дисциплины большого количества новых, нетехнических… — сказал Наиль, — думаю, увеличение количества дисциплин будет продолжаться…

— Но так будет размываться управление в форме просвещения, — уточнил Рубен, — потому что для создания образа на выходе количество дисциплин не должно быть необъятным.

— Точно, но только на первый взгляд, — поддержал его Савва. — Власть создает нужные модели, парадигмы, национальные концепции… Все это скрытое провоцирование скрытых в субъекте способностей, талантов, то есть того, что родственно этим образам и моделям.

— Но сегодня никто не говорит, что современный человек должен… — начал Аблай.

— То, что сегодня никто не требует соответствия определенному образу, ничего не меняет, — возразил Савва. — Просто культура есть необъятная и труднофиксируемая взвесь образцов и провокаций, где каждый находит себе свою игрушку. Этой глобальной тотальной системе все равно, кто именно и какое место займет. Главное, чтобы все места были заняты, чтобы не осталось неприсоединенных.

— Ну да, либо с нами, либо против нас, а если возникают те, кто не с нами и не с ними, мы их тоже объединим в движение неприсоединения, — сказал Рубен.

— Точно, — поддержал его Савва, — но я хотел обратить внимание на другое. От принуждения к определенному образу, мы перешли к принуждению к различию. Оригинальность требуется, она в моде. Появилось модное слово «креативность». Но это не освобождение от принуждения, а наоборот, установление полного господства. Если раньше нестандартное поведение выявлялось и подавлялось, поскольку несло угрозу, то теперь система настолько окрепла, что уже не чувствует угрозы. Ей, простите за тавтологию, безразличен каждый различный член. Один острослов сказал: современное образование — это «широко закрытые глаза». Почему закрытые понятно, а почему широко? Да потому что закрывает их именно этот широкий спектр псевдовозможностей самореализации, которые предлагает современная система образования в том числе.

Сегодня от одного ничего не зависит, не зависит и от нескольких. Нет никого, кто мог бы опрокинуть это бессубъектное государство.

— Но не может быть бессубъектного государства, — уверенно заявил Аблай, — государство — элемент в руках субъекта.

— Бессубъектность порождает систему, где властвует сама власть. Не кто-то обладает властью, а власть обладает кем-то, — сказал Савва.

— Ну, тут совсем крыша может поехать. Что такое власть? Да и как она может обладать кем-то? — возмутился Аблай.

— Про власть мы поговорим позже, когда наш кандидат выиграет, — сказал Савва, — а сейчас продолжаем беседу по выбранной теме. Бэкону принадлежит выражение: «Знание — сила». Кто обладает знанием, тот и силен, тот может воздействовать своей силой на объекты для получения нужного результата. Сегодня лозунг Бэкона перефразирован: «Кто обладает информацией — тот обладает властью». Но и это не так, сила и власть состоят в том, чтобы знать, «что», «как», «где» применить. Равно как и свобода заключается не в свободе выбора между различными телеканалами и публикациями, а в возможности программировать эти каналы и публикации.

— Итак, потребитель информации несвободен в выборе, — вставил реплику Аблай.

— Да, но и те, кто программирует и манипулирует, тоже несвободны. Они принадлежат системе так же, как плюс и минус. Одни не обходятся без других и, таким образом, создают единое целое. А другие составляют главные оружия спинера.

— Кого? — почти на автомате спросил Аблай.

— Специалиста по раскрутке, — тихо пояснил Рубен.

— Здесь интересен сам механизм раскрутки, он прост, — сказал Савва, посмотрев в сторону Аблая и Рубена. — Всякая популярность начинается со скандала. Скандал, который затеяли наши оппоненты, обвинив нас в том, что мы не обеспечили безопасность приезжему специалисту из Москвы, тому пример. Скандал, как правило, не имеет минуса и плюса. Они раскрутили тему для себя, но на тот же уровень популярности вытащили и нас.

— «Публика любит того, кто вначале скандализирует ее», — произнес Рубен.

— Кто сказал? — спросил Аблай, взявшись за ручку, чтобы записать цитату.

— А хрен его знает, но сказал правильно и точно.

— Не мешайте мне развивать мысль, — произнес Савва, — мы переходим к главному. Можно просто остановиться на этом, а можно пойти дальше. Кризис в форме скандала создается для того, чтобы его бэтменизировать.

Аблай хотел было снова обратиться к Рубену за разъяснением, но, увидев предостерегающую физиономию того, сдержался.

— То есть прилетает «бэтмен» и все улаживает, — поторопился объяснить Рубен, как бы отвечая на риторический вопрос Саввы.

— Вот именно! Один американец русского происхождения написал книгу, помогающую понять русский характер. В ней он избрал типичную для Запада метафору. Добиться авторитета можно двумя способами: заработать на велосипед или сломать велосипед у других. То есть путь зависти к богатым — это путь России, а путь труда и созидания — путь Америки. Метафора сия много раз озвучивалась в либеральной прессе, но никто не отнесся к ней критически. Кто же в ней действует?

Народ ругает олигархов не из зависти. Это просто разочарование в своих элитах. Ведь никто из них не создал велосипеда, как, скажем, Генри Форд. Олигархи постсоветского пространства присвоили себе общий велосипед, покатались, сломали его и сбежали за границу. Нефтяные вышки, которые эксплуатируются частниками, дают нефти в два раза меньше, чем в СССР. А ведь именно СССР изобрел свой велосипед, причем в условиях экономической блокады, сам себя кормил, строил промышленные объекты, осваивал космос, в отличие от своего конкурента в двадцатом веке, Соединенных Штатов, которые после Второй мировой войны в Европе поняли: чем хуже будет вокруг, тем лучше им. Чем больше кризисов и войн, тем лучше доллару. Отсюда следует: если пользоваться выше указанной метафорой, то США — это как раз тот мальчик, который ломает велосипеды у других, а потом дает прокатиться на своем велосипеде, но за деньги.

Итак, завершаем наш сегодняшний ликбез. Современное образование — это тот же набор старых просвещенческих концепций, о чем свидетельствует перечень школьных и вузовских дисциплин.

— Ну, а образ? — с какой-то мукой произнес Аблай.

— В гуманитарной области он должен быть либералом, в технической — прогрессистом-технарем. И в той, и в другой — трудоголиком, — заключил Савва и добавил: — Что-то сегодня мы переборщили с теорией.

16

Гонка перешла свой экватор, и уже никто не выдвигал новых идей, не предлагал новых мероприятий. Работали до одиннадцати, потом расходились по домам. Утром снова на автомате собирались в офисе. Правда, к теории обращались все реже, а в распорядок дня ввели анализ случившегося на территории Елактау.

Особое внимание уделялось действиям конкурентов. Но сегодня обычный распорядок был сломан. Позвонила секретарша Чингизова, передала приказ приехать.

Савва не любил такие вызовы. Ата-ага приглашал его либо сам, либо через Нуртая. Вызов через секретаршу был чем-то вроде знака неуважения к сыну.

Когда Савва вошел в кабинет в Чингизову-старшему, тот кивнул ему на стул за приставным столиком, а сам так и остался за своим массивным двухтумбовым столом.

Чингизов-старший не был оратором, но паузы держал классно. Собеседнику в такие минуты мучительно хотелось, чтобы он наконец заговорил. Если же он подчеркнуто молчал, то собеседник сам начинал заполнять паузу.

— Ты знаешь, почему я тебя вызвал? — спросил наконец Чингизов-старший.

— Отец, если ты меня вызвал, значит, сам скажешь, зачем.

— Хорошо, скажи мне… пожалуйста, чем вы там занимаетесь?

Савва понял, откуда дует ветер, и сразу успокоился. Вокруг Чингизова-старшего всегда группировались некие тайные специалисты, которые время от времени давали ему то аналитики, то анонимки о заговорах в отношении него.

Савва раскрыл папку, которую принес с собой:

— Все по порядку. Мы разработали план твоей поддержки и действуем согласно ему. Ты же сам мне его утвердил.

Чингизов-старший протянул Савве бумагу. Савва стал читать. В бумаге довольно связно говорилось о том, что его спецгруппа не только ничего не делает для поддержки кандидата в президенты, но и активно препятствует необходимой для этого работе. Далее перечислялся тот же план мероприятий, но в перевернутом виде. Главным аргументом было несоответствие социологических исследований реальной популярности кандидата.

Конец ознакомительного фрагмента.