Пыхтун. Рассказы

Сергей Сурудин

Рассказы о разных временах и местах жизни человека – от юности, от студенческих лет до… лет более зрелых. И столько людей, и столько их историй. Совпадение с реальными событиями – случайно.

Толик

Виктор ехал на скважину, на базе попросили передать мастеру Федотову бумаги. Сказали, ждёт.

Знакомая до последнего дерева на обочине бетонка. Тайга давно отступила, больше — болото. Мелькнул промысел с чёрным нефтяным отстойником-ямищей. Проехали товарный парк: огромные серебристые резервуары, факел в стороне. Радует обильный бледно-малиновый иван-чай вдоль дороги.

Ранний вечер. Вечер так и будет ранним долго, потому что время белых ночей.

Заехали к Толику, это рядом с бетонкой.

Смотрит Витя, Толик на буровой — наверху. Ну, бог бурения! Босиком, не боится железных заноз. Ещё молодой — плотный, не толстый, молодец, совсем без живота, сильный, редкие тёмные волосы — лысеет. Карие глаза на выкате, моргает Толик, сильно их зажмуривая. Полные чувственные губы. Смеётся басом, негромко. Пластика движений смоктуновская, замедленная. Умного зверя.

Майнают⁶ трубы. Что-то Толик решил сам встать за тормоз⁷. Движения выверены до небрежности в их начале и предельной точности по завершении. Вите дальше, подниматься по трапу не стал.

— Здорово! — кричит снизу. — Бумаги тебе.

Толик спускаться и здороваться не намерен. Бог же. Хотя сам просил привезти.

— Иди, положи там к рации.

Витя видит спину.

Вагончик мастера кучеряво стоит под сосной, её ветвь осеняет крышу. Понимает Толик, что к чему. Витя бросил бумаги на стол. На шум дверь в другую половинку вагончика приоткрылась, мелькнуло женское лицо. Дверь закрылась. Витя ничего не видел. Прогоняя лёгкую досаду, уезжает. А может, ему надо было подняться к Толику наверх? Мог бы и спуститься, тут ждут. Витя перебьётся. Мелочи.

…Толик сидит в общем вагончике у рации в благодушном настроении: скважину закончили и с хорошим по срокам ускорением. Погода под настроение — тепло, солнышко.

— А, царь морей… У нас всё тип-топ. Давай, начинай.

Царём морей Виктор стал, занявшись цементировочными работами. Шутка. А что?! Объемы жидкостей — в сотни кубометров, народу — человек под тридцать. Шутка шуткой… И отвечать ему, если что не так.

— Погодь, раствор посмотрю, — говорит он Толику.

— Да нормальный раствор! Давай начинай! — Толик отвечает так напористо и безоговорочно, что от одного этого тормозиться будешь.

Уже без улыбки смотрит коричнево. В ясных навыкате отражаются люди в вагончике со всеми подробностями. Дверь, окошко, в окошке застывшая буровая, Дверь открывается, входит Олежка… Телестереоглаза — телевизор. Смотреть не хочется. Разговор вести надо. Глаза безучастные, лицо неподвижное. Секунды. Телерамка не может передать участия. Только то, что внутри экрана.

— Сейчас померят раствор — начнём.

Вошедший тампонажник⁸ Олег угощает Витю грецкими орехами в краю орехов кедровых.

— Спасибо, но…

Но зубы — забор с прорехами и некрепкий.

— А… давай сюда! — говорит Толик недотёпе. Вите не жалко.

Толик давит орехи торцом двери о косяк — открывая её и прижимая весело и быстро, с хрустом ест. Хорошие зубы.

— Ну вот… — бормочет неслышно Толику Вите в спину Олег, — Я же тебя угостил, не этого…

Анатолия Ивановича уважали, но любили не все.

Приходит миловидная лаборантка Рита. Кладёт на стол журнал с записями. Толик раньше Вити открывает. Витя смотрит тоже:

— О… Анатолий Иванович, растворчик-то того, обрабатывать нужно.

— Да ладно! — сердится он. — Закрой глаза, мелочи! У меня уже бригада монтажников на новую скважину заказана, вот-вот приедут.

— Нет, Толик, будем обрабатывать и промывать.

Поединок начался. И тут же состоялся. Но не закончился. Закончиться он мог, не начавшись, если бы Витя махнул рукой и согласился на мелочи. Мелочи. Действительно, мелочи. Из которых складываются крупные дела, как это не банально звучит. Проверить мелочи цифрой потом нельзя.

Поединок Витя выиграл. Против технологического букваря, высказанного с наивной уверенностью и безоглядностью, без скидок на надо, мастер в открытую возражать не мог, а бригада не приучена. И всё же поединок продолжался, потому что положения букваря надо внедрить в жизнь. Дальше — почти всё молча с ребятами из бригады, которых Витя знал поимённо. А тут словно раззнакомились. Но делали, что он сказал. Кстати, Толик недоработал. Благодушное настроение его подвело. Мог велеть лаборантке написать правильные цифры. Хотя она ему и не подчинялась. Витя сам в состоянии раствор померить. Но доверять тоже необходимо.

Всё могло быть проще! Махнул бы Витя рукой на мелочи, поболтал бы с ребятами, покурили бы, чаю выпили… Но не с мастером. Толик гостеприимством не отличался принципиально. В вагончик не приглашал: занимайся своим. Очень деловой подход. Вряд ли во всём годящийся. Но Витя умом понимал его правоту.

Попили бы чайку с бригадой, а там, само собой, — к делу. Вышколенным ребятам Толика дважды повторять не надо, да и вообще, ничего говорить не надо: каждый прекрасно знает свои действия и ждет лишь знака. Сейчас — тоже, но мрачно. Тоскливо среди враждебно настроенных людей. Смотрят недоброжелательно: мастер сказал, что Витя их из-за прихоти денег лишает, премии. Потому что задерживает окончание работ.

Как быстро меняются настроения людей! В общем — по приказу. Редко кто сам с усам.

Один водитель решил зло подшутить: Витя залез на его машину посмотреть, сколько в бункере цемента, как надо или меньше, — он тронул и поехал. Далеко ему не уехать. Витя удержался за поручни при толчке. Бункер высокий — три с половиной метра. Посмотрел на цемент в люки, слез по лесенке на закабинную площадку, спрыгнул на медленном по песку ходу. Как будто ничего не было. Пацаны! По цементу — порядок…

Этих, тампонажников, он тоже задерживал: им хотелось быстрее начать и кончить, и по домам. А тут какой-то хмырь умничает. Хмырём Витя оказался для нового ему водителя, кем-то подговорённого. Кем? Другие тампонажники относились к нему терпимее, а то и с пониманием.

Как и буровые бригады, Виктор знал и многих-многих тампонажников — работал с ними постоянно. И не сказать, чтобы он свирепствовал, подписывая акты, по этим бумажкам им потом начисляли зарплату: округлял часы работы, закрывал глаза на мелкие недоработки и нестыковки, обычные при работе большого количества людей и техники. Хотелось, чтобы было и по факту и по-человечески. Особых проблем не было. Но кто сказал, что на работе всегда должно быть комфортно?! В таких условиях. Одно утешение, что дела его скоротечны: четыре — пять часов и — уедет.

Толик сидит у себя в вагончике, не показывается, не подходит. Враг он Вите.

Закончили вечером, в сумерках. Не успел Витя передать данные по рации — минутное дело, — вся колонна отработавших машин уже двигалась вдали по боковой дороге, он наблюдал только подпрыгивающие задние красные стоп-огни. А ведь кое с кем из водителей договаривался, чтобы подвезли до города… Ничего, доберётся на попутках.

Работы по монтажу на следующую скважину он Толику сорвал — перенесены на следующий день. По объективным причинам. А ему сорвали быстрый проезд домой. Голоснул, едет в чужом автобусе. Попутные брали безоговорочно. И — даром. Сейчас это — в прошлом…

Незнакомый, но свой, из города, народ в автобусе. Годы знаешь людей в лицо, но не знаком — не разговаривали, не было повода. И они — так же.

Красивые, не усталые даже вечером, девушки на сиденьях через проход в автобусе. Обычно женская красота вдохновляет. А тут… Витя настоял на своём, надо успокоиться, но на душе шершаво: сколько ещё таких дел впереди. Рыпаться одному. Не жаловаться же. На такие жалобы ответ один: «А ты сам куда смотрел?!» В общем, делай. И отвечай. В управлении, конечно, поддержат. И компромиссов хватает. Однако железные правила существуют. Боязнь за себя? Нет, это ему в голову не приходило.

Ночь Витя спал неспокойно, какая-то чесотка одолевала и при засыпании, и утром. Конфликт в нём жил. С конфликтом по жизни, то есть — по работе. Да нет — и по жизни, одно от другого зависит. Ещё как. Утром нагрубил жене в ответ на невинный вопрос. Ну, Толик, гад.

А что, собственно, произошло? Ничего! Один хотел так, другой так. И всё. На уровне разговора и осталось. Но Толиковы глаза говорили: не забуду. С полуоборота, без обдумывания и понимания. И нет назад дороги — к примирению. Ежели чего — если будет борзеть, в понимании Толика, — Толик и начальству может сказать, это известно: «Мы тут работаем, стараемся, а нам мешают». Кто более мачехе-партии ценен?! Партийный Толик-передовик или технолог безродно-беспартийный?! Глубинной ненависти к Толику не было — сожаление, в отличие от него, который отбрасывает людей. Ради цели. И просто так, если не нравятся.

Витя мог и не ездить к нему, выбор за ним. И не ездил. Иногда. Трусил? Нет, брал себе более отдалённые участки. Но всё равно, по раскладу работ — не избежишь.

…Кусок льда пролетел близко к их головам — со стеклянным взрывом разбился о балку основания. Немаленький кусочек был… С баскетбольный мяч. Что поняли, когда разбился. Испугались — обрадовались. По две секунды на то и другое. «Бряк-бряк» каната вспомогательной лебёдки о металл наверху стихло. Насос выпрыгнул из ледяного кокона. Отправив мячик, часть кокона, в их сторону.

Они с Николаем Евгеньевичем посмотрели друг на друга расширенными глазами. Зимний мир — не только в заледеневших-заиндевевших громадных железках, но и в елях, пихтах и кедрах, в ровно наметённом снегу под голубым небом — мир вокруг прибавил яркости. От расширенных глаз.

Николай Евгеньевич гаркнул для разгрузки:

— Э, вы чего там, ё-кл-мн!

Так и происходят несчастные случаи на производстве. Никто их не хотел, перед этим — не хотел убедиться в безопасности. Или. Или — очень не захотел. Толик — такой. Передовик производства, ему и главный инженер не ровня. Полез, видите ли, главный с проверкой, когда у него, у Толика, насос под буровой не качает. Не качает — и не качает, сам разберётся. И не май месяц. Всё замёрзло. Дёрнул Толик насос, хоть видел, что они с Николаем Евгеньевичем подошли к тому месту. А вы не лезьте.

Толик выглянул с верхотуры. Уже — струхнул. Тянул насос не он, но команду он дал. Лицо на всякий случай придурковатое сделал: «Не знал, не видел». Никто из них Толику про лёд-мяч не высказал. Самим смотреть надо. Но ясно: пугает. Виктора — точно.

Мог бы и отцепиться. Но цепляются по определению, а не только — в ответ. Не нравится человек — и всё. А также — и то, и другое. И когда ты в хозяйской силе — можно и пренебречь этим человеком. Здесь не хулиганские разборки с полуоборота: не так посмотрел, не то сказал. Хотя разницы — никакой. Толик мыслит беспощадно: «Я здесь хозяин, а вы — никто». К звёздам прёт, которые на грудь, а в карман блага советские. Ради этого можно кое-кого попинать. Или попугать. С кем что проходит.

Нюанс: пока Толик свою бригаду не сколотил и не вышколил, с палкой ходил по буровой. Палку у него в руке Витя однажды увидел, всё понял. Впрочем, из бригады жалоб не поступало. Сколотил.

Толя, сам хороший технолог, подобрал себе помощника-технолога из зна-менитых — Гришу Улина. Но бывают случаи и моменты критические. Лучше договориться, чем показывать прилежание на проколе. А они неизбежны, проколы, то есть возникают вне зависимости… Главное — не светиться. Если уж показывать аварию, — не раньше, чем свои меры принял. А договариваться… Жена в ОРСе⁹, — за стеклянный рубль. Так просто в городе водку не достать, не купить. Курс этой валюты был намного выше, чем сейчас у евро. И потом существуют другие способы договорные, кроме бутылочного — акты, рапорта. Их написание и подписание. Самые что ни на есть деньги. А у Толика право подписи, не оспорит никто. Если зарываться не будет. И все в друзьях. Кроме Вити. И ещё нескольких.

…Тонкостенный стакан под сильными пальцами Володи Астафьева, он водил ими по краю, издавал поющие электронные звуки. Друзья посмеивались и восхищались умением музыканта. Володя — действительно музыкант, его инструмент — не стакан, в некотором роде. Труба. И он играет на трубе в большом городском самодеятельном оркестре много лет, какими бы ни были дела, какие бы должности ни занимал. Оркестр давно стал по умениям профессиональным, выступает в шикарном Дворце культуры. Коллеги-друзья-музыканты называют Володю «Шкаф» — за комплекцию и добродушие.

Руководитель оркестра, друг Володи, Московскую консерваторию закончил. И продолжал работать здесь, в глухомани. Интересные люди. Интересные люди и жмуров таскали, по их терминологии, с музыкой духовой, — если просили. Пояснить, что такое таскали и кто такие жмуры? Думаю, не надо. Впрочем, город ещё вполне молодёжный и такие случаи редки. Несчастные случаи — иногда, кого-то родня увозила на большую землю, если было куда.

Собрались просто так у Володи в квартире, им хорошо знакомой гостеприимством хозяина и хозяйки. Не на тычке, как на работе, а за столом, всё красиво разложив. А хозяйка уехала в командировку. Можно чуть больше расслабиться, по-мужски. Самый хороший праздник — на буднях. Когда его совсем не ждёшь. Собрались-то спонтанно — время было, это при их-то работе «ночь — в полночь», то бишь — в любое время суток.

Квартира у Володи особенная — зал располагается над домовой аркой девятиэтажки, поэтому, в результате применения строительных норм, высота потолка в зале на полметра, а то и больше, выше обычного. И площадь увеличена. Чувствуешь себя как… в зале концертном!

— Давай я тебе Армстронга поставлю! — говорит широкий добродушный Володя после второй Николаю Евгеньевичу.

— Да ладно, знаю я этот джаз…

— Армстронг — тоже труба! — умничает Витя.

Коля больше по художнической части — с братом кончили худучилище. Жаль, думает Витя, что так и не попросил его показать работы. А сам он не хвалится, не показывает. (А сейчас уже не спросишь — нет человека, ДТП, по работе ехал на служебном. Почему лучшие уходят так быстро?..)

— Нет, Коль, ты послушай! — Володя перешёл к солидной тяжёлой вертушке с польской иглой, ставит диск-гигант.

«Прекрасный мир».

— Ну, как?!

— Это ничего…

— А вот ещё «Мэкки-нож»!

Oh, the shark has pretty teeth, dear, And he shows ’em, pearly white…¹⁰

— А это?!

— Пойдёт.

— Вот видишь, а говоришь, джаз не нравится. Это тебе не Пугачиху слушать.

— Ты погоди, — Толик тоже здесь, — Володе.

Взаимная неприязнь не мешала Вите с Толиком бывать одновременно в одной компании. Пришёл: «А, этот… Ну, ладно.» Компании всегда, за какими-то исключениями, совпадали, совершенно новых не было — не тот, так другой знакомый. Лёвик Круглов, Рома, Игорь иногда… И не уходить же от хороших людей, если у них с Толиком контры. Так же — и ему. Это политики уходят с заседания ООН при выступлении главы враждебного государства. У людей попроще.

— Ты погоди, — скалит зубы Толик, с жаром обращаясь к Володе.

Зубы у Толика — блеск. И это в краю железистой болотной воды и частичного авитаминоза.

— Когда мне тампонажников хороших давать будешь?! — глаголет он. — Последний раз пол-бригады приехали пьяные. Где взяли?! Наверно, к соседям заехали¹¹. Одного пришлось из бункера вытаскивать на полном ходу шнеков. Он, видите ли, решил залезть в эту мясорубку — зависший цемент сбить. Еле выгнали дурака из бункера.

— Да?! Не знал, — говорит Володя, тампонажников начальник. — Разберусь.

Все они пока на полуулыбке, довольные спокойствием, душевным допингом и дружеской атмосферой.

— Ладно, кончайте о работе… — говорит Николай Евгеньевич.

Плотный невысокий блондин, он развалился на стуле и блаженствует.

Но Толик завёлся:

— В тот раз они у меня полдня съели! Звонить я, конечно, не стал, но сам понимаешь… — продолжал он наседать на Володю. — А твои, — это уже Николаю Евгеньевичу, — приедут — время тянут: раствор плохой. Всю скважину прошёл — был хороший, а тут — плохой…

Витя намёк понял. Жалоба. Пока неофициальная.

— Анатолий Иванович, пойми, — говорит Николай, — раствор должен быть по проекту, а не какой-нибудь… И вообще, дайте отдохнуть, хватит о работе. Лучше о чём-нибудь другом…

— Про южнокорейский «Боинг» слышали? — (Володя).

— И что? — (Толик).

— Над Сахалином наши сбили пассажирский самолёт — нарушил границу. А в нём народу под триста человек… — (Николай).

— И правильно, раз нарушил границу! — (Толик). — Это всё американцы.

— Самолёт южнокорейский… — (Володя).

— Говорят, на борту была разведывательная аппаратура. — (Николай).

— Ну, вот… — (Толик).

Замолчали. Жаль людей, но… Они, здесь собравшиеся, были советские: идеологическая привычка и воспитание перечёркивали идущую изнутри жалость.

— Тоже, нашли тему для разговора, — вздыхает Коля. — Давайте лучше о девушках.

— О бабах… О бабах, господа, — подхватывает Володя. — Валя-то из планового родила!

Валя. Глядела она на Витю, а он на неё в ответ, но его девушка ждала, теперь жена. Он тогда Вале об этом и сказал. Не раз вместе с Валей в молодёжной компании были. Валя супер — лицо, фигура, грудь. И характер.

О чём говорили?! Ни о чём! То есть обо всём! Парни фанфаронились друг перед другом и девушками. Девушки смеялись над ними. В меру. Нарушение меры ведёт к нежелательным последствиям в целом. У Вити такое было. То есть над ним. Сатирой по лирике. Лирика в проигрыше. Ну и хорошо! (Говорит он сейчас). А то ещё неизвестно, как бы с той всё было. Да и не любил он её. Придумывал. И было это в других географии и времени.

Интересно в молодёжной компании в общежитии! Команда сборная — из разных мест Союза, кто откуда распределился. Интересно и девушкам, и парням. Той компании нет — остепенились все. Валя последняя. Она молодец, не позволяла жалеть себя, всё на улыбке. И решилась с этим своим, мелькал он, видели. Бросит первую семью? Их дело. Может, как-то помочь материально?! Ребёнок ведь, а она одна.

— Мужики, — говорит Витя, — может, сбросимся в виде матпомощи Валентине, ребёнок ведь, а она одна.

Валю все знали, работая вместе в малочисленной конторе.

— Чё-эт одна?! — возмутился Толик. — Кто папаша, пусть тот и даёт.

Не поддержал. «Вагончик под елью», — неправильно думает Витя.

— Соберём, соберём, давай завтра. — Николай Евгеньевич поддержал.

(На следующий день Витя собрал деньги, отнёс женщинам в плановый для передачи. Герой Толик был единственным, кто отказался. На то он и Толик.)

— Пойдём, покурим, — неожиданно говорит Толик Вите.

Тогда ещё он курил, потом бросил, храня ценное здоровье, и начал проповедовать теорию, что тот, кто не курит, может много выпить. Возможно.

Курили на балконе. Далеко видно: город маленький — дома и сразу — тайга. Стоят, щурятся с Толиком, трусят пепел в пепельницу. Вдруг Толик:

— Брат у меня в Афгане погиб. Одна фуражка на самоваре и осталась.

Показалось, слеза сверкнула.

Зачем он это сказал Вите?!.

Слышал Витя мельком. Об Афгане не говорили. В компаниях разве иногда. А тут Толик сам сказал. Вот где боль, тоска человека — по брату младшему, любил. От своего, от глубинного. А Витя при чём? Не он же направлял. Родина. Но, получается, гады все. В том числе и Витя. Тем более, мешает. Так просто-непросто. Личное не может замереть — бросается на окружающих. На кого можно. Ищет душа хоть какого-то успокоения. Это необъяснимо никакой классовостью-кастовостью. А если объяснимо — для отвода глаз: работать не дают, премии лишают, план срывают, когда они будут работать?! А там — болит, не отпускает. И пока не отпустит…

— Ты что же думаешь, — продолжает Толик уже агрессивно, но с коррекцией на нахождение в гостях, — ты что же думаешь… Найдутся, кто скажет тебе, как надо. И накажет.

До Вити доходит сразу. Хотя драки не намечается. Что сказал Толик? А ничего не сказал! Он имел ввиду, что старшие товарищи по должности поправят на совещании. И тоже премии лишат. Как бы не так. Плевал Толик на совещания. Про палку помните? Есть средства более действенные.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Спускают вниз, в скважину.

7

Рычаг управления буровой установкой.

8

Работа с цементным раствором.

9

Отдел рабочего снабжения — всеми товарами: склады, магазины (СССР). Не районного, а именно рабочего снабжения.

10

Перевод с английского: О, у этой акулы те ещё зубы! И он демонстрирует их, жемчужно-белые…

11

Имеется в виду соседняя область.