Постарела. Сборник рассказов

Сергей Сергеевич Обуховский, 2018

О женщине. О старости. О том, как к ней приходят. Героини каждого из рассказов – женщины преклонного возраста. У каждой своя судьба и своя история.

Синий телефонный аппарат

— Алло! Да, мам, привет! Что? Целую ночь? Почему ты молчала? Боже! Всё, мы выезжаем!

Нервно швырнув телефонную трубку, мать бросилась в мою комнату.

— Лёша, доброе утро! Бабушка звонила, она всю ночь не спала, у неё приступ. Попросила её забрать.

— Как не спала? — у меня полезли глаза на лоб. Я резко подскочил с дивана и стал натягивать спортивки.

— Ты чего подскочил? — мать удивлённо посмотрела на меня.

— Как чего? Поеду с тобой к бабушке.

— Нет, оставайся дома, я сама поеду.

— Хорошо, — я недовольно плюхнулся обратно на диван.

Через минуту мама выбежала из квартиры. Полежав ещё минут пять, я почувствовал, что сердце не даёт мне заснуть. Его волнение и непонятные движения заставили меня встать и пройти на кухню. Поставив чайник, открыл холодильник. Достав кусок колбасы и вчерашний салат из помидоров, пожелал себе приятного аппетита. Поглощая салат, боковым зрением увидел, что чайник скоро начнёт будить соседей. Не вставая с табуретки, дотянулся до ручки конфорки и повернул до упора влево. Огонь погас, чайник обиженно стал остывать.

За окном бушевала весна. Запахи цветущих каштанов, тюльпанов, поздних гиацинтов вселяли какую-то надежду. Наблюдая за дворовыми собаками за окном, я регулярно поворачивал голову в сторону прихожей, где молча стояла входная дверь. Прислушивался. В замочной скважине всё было тихо. Значит, мать ещё в дороге. Подошёл к телефонному аппарату. Сняв синюю трубку, набрал по памяти номер: три-шесть-семь-один-три-восемь. Послышались гудки в сопровождении потрескиваний и отдалённых голосов бабушкиных соседей. Насчитав семнадцать длинных гудков, я положил трубку. Вернулся на кухню, взглянул на чайник. Он молчал. Решил его порадовать и снова включил конфорку. Сделав шаг к окну, услышал на площадке отдалённые голоса. Голоса были женские. Подошёл к двери. Щёлк, ещё щёлк, дверь заскрипела и была готова встречать гостей. Голоса приближались. Тяжёлый вздох, второй, третий. Бабушка, переведя дух, зашла в квартиру. Жёлтое лицо и шум из груди. Хрипы заглушали всё вокруг. Прильнув к щеке, не почувствовал отдачи. Сделал шаг назад. Всё серьезно.

***

— Сколько вам лет? — седой бородатый доктор серьёзно посмотрел на бабушку.

— Шестьдесят восемь.

— А-а-а-а… — протянул доктор и потянулся за шприцами, — я сделаю вам укол, предупреждаю, он болезненный.

— Не болезненнее её болячки! — нервно бросила мать и облокотилась о дверной проём.

Доктор зло взглянул на мать, кивнул медсестре и протянул ей ампулу с жёлтым порошком. Хрипы из груди продолжали сопровождать напряжённую обстановку.

— Мужчин прошу выйти, — доктор бросил быстрый взгляд на меня и встал с табуретки.

Я вышел, но из прихожей через плечо матери наблюдал за тем, что происходит в зале. Задрав край синего бабушкиного халата, доктор начал растирать ваткой место для укола. Запахло спиртом.

— Укол, — предупредил доктор, и я отчётливо услышал, как игла шприца проткнула бабушку и продвинулась на всю длину.

Прошла секунда, две, три, хрипы не прекращались. Через пять секунд из гортани бабушки послышались нечеловеческие, нарастающие, обрывающиеся звуки. Узкие серые глаза вмиг увеличились до невероятных размеров. Зрачки расширились. Доктор отбросил шприц в свой врачебный ящик. Вопли усиливались, мать в ужасе закрыла рот рукой и попятилась назад. Я не сдвинулся с места. Седой эскулап резко наклонился к своему сундуку, выбросил из него половину прозрачных ампул, нашёл самую маленькую с белым порошком. Сильные руки со вздутыми венами разломили её пополам. Осколки вонзились в безымянный палец. Вобрав шприцем содержимое другой ампулы, резко взболтав, параллельно смахивая с пальца обильно текущую кровь, доктор потянулся к воплям. Лицо у бабушки перекосилось. Грубые морщины увеличились. Потрескавшиеся пальцы судорожно вцепились в большую подушку на диване.

— Сосудорасширяющее, — озвучил доктор и вколол в её левое плечо второй шприц.

Зрачки стали уменьшаться. Сухие пальцы ослабили хватку, и подушка спокойно вздохнула.

— Забираем вас в больницу.

Мать, не успев отойти от увиденного, взглянула доктору в глаза и задала всем понятный вопрос. Без слов.

— С сердцем у неё проблемы. Надо обследовать. Что потом — не знаю, — доктор вытащил из кармана платок и вытер пот, который заливал ему глаза.

Кровь из пальца продолжала сочиться. Зажав палец платком, он стал собирать ампулы, разбросанные по паркету.

***

— Привет, — я подбежал к ней.

Она лежала в углу большой и светлой палаты. На белой тумбе стоял сок, кружка и восемь ампул с зелёной полоской.

— Это ежедневные уколы — ответила бабушка. Сухо поцеловала меня и снова уставилась на капельницу.

Я уселся напротив. Мы молчали. Она ерзала рукой, словно что-то не давало ей покоя.

— Тебе помочь? — я встал и наклонился.

— Рука печёт, жжёт как огонь… — пожаловалась бабушка и сглотнула слюну.

— Я позову медсестру.

Выйдя в коридор, я стал искать хоть кого-то в белом халате и с медицинским образованием. Мои поиски не увенчались успехом. Разочаровавшись, я вернулся в палату. Капельница продолжала капать. По сосредоточенным бабушкиным глазам я понял, что жжение продолжается. Кожа в месте, куда была вколота угла, вздулось. Надо было что-то делать. Пока я думал, что именно, в палату вошла медсестра.

— Ого, бабуля, что ж вы так? — медсестра попыталась переложить свою вину на пациентку.

Вытащив иглу, она внимательно посмотрела на руку, где красовался огромный пузырь жидкости.

— Ничего, рассосется, — медсестра быстро ретировалась.

Бабушка тяжело вздохнула, посмотрела на меня своими ласковыми глазами, которые я помнил ещё с пелёнок.

— Иди, внучок, домой, — ласково прошептала она, — мне надо отдохнуть.

Я прижался к её щеке. Щека была тёплая, но уже не та.

***

Две сестры шли по больничному коридору. Миновав три двери, остановились у четвёртой.

— У кого она жить будет?

— У меня пусть живёт.

— Почему?

— Ну, ей нельзя перетруждаться, пусть отдыхает уже. Возраст всё-таки.

— Ну и что? Её никто не будет заставлять работать. Тем более у меня большой дом, не то что твоя квартира. Свежий воздух. Живность какая-никакая, всё матери отраднее будет.

— Не знаю, Оля, пусть сама скажет, — и младшая сестра легко открыла палатную дверь, за которой уже стояла старая женщина.

— Я буду жить у вас по очереди, — опередила она вопрос сестер.

— Но мама…

— Месяц у тебя, месяц у тебя, — старуха поочерёдно повернулась к обеим сестрам, — а там посмотрим.

***

Июнь выдался необычайно жарким. Кондиционера в квартире не было. Старую женщину спасал синий вентилятор, всё время падающий на пол и рассыпающийся на детали. Задыхаясь, она наклонялась, собирала детали, и через полчаса вентилятор вновь наполнял небольшую комнату лёгким ветерком. Акация отцвела. Выгоревшая трава наводила уныние. Погладив занавески, старуха зашла на кухню. Всё было вымыто и начищено. Чайник блестел, окна тоже. Открыв дверцу под раковиной, она достала голубое ведро с чёрной ручкой. Закрыв нижний замок на один поворот, спустилась на улицу. Старухи-соседки помахали ей руками. Выбросив мусор и держа ведро за чёрную ручку, старуха вспомнила, что сегодня тридцатый день. Значит, завтра она поедет к старшей дочери. Посидев с соседками полчаса, седая женщина с хрипами в груди поднялась на третий этаж. Пройдя в спальню, посмотрела на свой ржавый чемодан. Застыла. Вернулась обратно, поставила ведро на место и включила воду. Набрав полный чайник, старуха включила телевизор. Очередной сериал пытался занять её внимание своим слюнявым сюжетом о несчастной любви.

***

— Ну ты звони, мам! — Ира поцеловала старуху и захлопнула дверь красной машины с царапиной на боку. Машина деверя нервно стартовала с места, увозя мать из небольшой и пыльной квартирки, где кроме глажки занавесок старухе нечем было заняться. Зять высадил тёщу во дворе, занёс ржавый чемодан на первый этаж. От второго этажа седая женщина с хрипами в груди наотрез отказалась. Сев на зелёный диван, она обернулась. Большое хозяйство старшей дочери поражало и огорчало. Уже завтра она будет смотреть за ним. В большой прихожей старуха заметила три чемодана. Отца, сына и матери. Уезжают на два месяца на Урал. Усмехнулась и закрыла глаза.

***

На улице дождь лил как из ведра. Выводок цыплят метался за квочкой, но огромные лужи не давали им шанса выжить. Из двадцати цыплят до сарая добрались лишь трое. Нервная квочка кудахтала и бросалась под ноги старухе, а та, вся мокрая, пыталась выловить утопленников, но безуспешно. Закрыв в сарае квочку с уцелевшими цыплятами, старуха заплакала. Проливной дождь смешивался с её слезами и смывал их в лужи. Старуха зашла в дом. Махнув рукой на грязные следы, прошла к дивану и рухнула на него.

Следующим утром грязная лопата с новым черенком аккуратно закапывала вчерашних утопленников. Квочка не приближалась, держалась в стороне и не подпускала троих цыплят к старухе. Вечером в доме, уставшем от вечных старушечьих вздохов, послышалось семейное трио голосов. Вернувшиеся путешественники наперебой рассказывали старухе новости. Она спокойно глотала одну новость за другой, молча перенося жжение в груди.

— Мам, а где цыплята? Вы что, их продали? — зять шутливо посмотрел на тёщу.

— Вчера был ливень. Утопились. Закопаны под персиком у забора.

— Мам?.. — дочь удивлённо посмотрела на мать. На вопросительный взгляд ответа не последовало.

Ночь была тёмной и необычайно тихой. Холодный воздух принёс много росы. Старая мать, встав с первыми петухами, вышла во двор. Накормив кур и оставшихся цыплят, зашла в дом. Открыв потрёпанный чемодан, она болезненно усмехнулась. Села и стала ждать. Через час послышался лестница заскрипела под тяжёлыми шагами, уверенно спускавшимися вниз.

— Мам? — зять перевёл взгляд со старухи на чемодан и обратно.

— Родь, отвези меня к… — в горле пересохло — …к Ире.

Через минуту из гаража выехала красная машина с царапиной на боку. Водитель и пассажирка молча смотрели в одну и ту же точку. Шум утренних машин и гудки поезда пытались нарушить их молчание. Не вышло. Машина свернула на знакомую улицу и, резко затормозив, остановилась у второго подъезда. Лифт медленно поднял чемодан и двоих людей. Мужчина смотрел на кнопку лифта с цифрой «3». Старая женщина, опустив голову, смотрела на его начищенные чёрные туфли.

***

Телефонный аппарат синего цвета никогда не думал, что окажется столь нужной вещью. Старуха по утрам звонила старшей дочери. Длинные гудки обрывались резким сигналом. Старуха клала трубку и возвращалась на кухню. Очередная попытка не принесла успеха. Ритуал с телефонным аппаратом повторялся ежедневно. Время шло. Хрипы сопровождали, как и раньше. Надежда не покидала её. Телефонный аппарат помогал ей в этом. Трезвоня, он не понимал, что давал ложную надежду.

— Алло, а, это ты… — в голосе старухи послышалось разочарование. — Нет, не звонила и не отвечала. Нет, всё хорошо, погладила белье, сейчас вынесу мусор.

Кладя трубку, старуха тяжело вздохнула. Счёт приблизился к месяцу. В голове возникла мысль, но тут же улетела. Дом продан. Возвращаться некуда…

***

На даче было хорошо. Журчащая речка не давала мне покоя, и я решил искупаться. Гуси и без меня попасутся. Опустив ноги в речку, я медленно начал ими болтать. Со стороны дороги услышал приближающийся шум. Боковым зрением увидел отца. Он спешил ко мне.

— Бегом, загоняй гусей! — отец был сосредоточен и напряжён.

Я не стал задавать вопросов и начал сгонять гусей. Голова дала чёткий сигнал: что-то случилось. Проехав половину пути, отец повернулся ко мне и по его дрожащим губам я понял, что он сейчас скажет.

— Бабушка умерла, — еле выдавил отец. Карие глаза вмиг покрылись пеленой, и на впалых щеках заблестели слёзы.

В голове закружилось. Она умерла. Та, которую я любил. Вихрь мыслей набирал скорость и грозился обрушиться. Я сжал голову. Машина остановилась у подъезда. Поднимаясь по лестнице, я внезапно остановился. Каждый шаг приближал меня к точке. К боли. К невозврату. Истошный крик с третьего этажа заставил меня очнуться и ускорить движение к этой боли. Наша дверь была открыта. Возле неё сидела мать. Подобие лица выдавало нечленораздельные возгласы и крики. Тушь перемешалась со слезами, и было непонятно, где рот, а где глаза. Шагнул в направлении, которое указала мне мамина рука, единственная часть тела, способная сейчас трезво выполнять свою функцию. На диване лежала она. В синем халате с геометрическим узором. Жёлтые треугольники и красные квадраты. Телефонный аппарат молчал.

— Набери тётку, — мать на миг замолчала и сумела выдать чёткую фразу.

Я медленно поднял трубку. Набрав номер, силился услышать всё, что там происходило. В трубке снова слышались голоса соседей с девятого этажа. Чья-то собака откусила себе лапу, теперь её лечат. У кого-то машина сгорела. Какая-то женщина громко алёкала, но ей никто не отвечал.

— Алло! Алло! Мам!? Это ты? Чего ты молчишь?

— Алло! — я машинально ответил и пришёл в себя. Тётка уже минуту пыталась достучаться до моего сознания.

— А, Лёша, это ты?!

— Откуда знаешь? — я задал глупый вопрос, прекрасно помня, что телефон с определителем номера они поставили ещё год назад.

— Бабушка умерла… — выдавил я из себя и положил трубку.

Пройдя на кухню, споткнулся о мусорное ведро с чёрной ручкой. Оно было пустое. Вынесла. В последний раз.

***

Суббота выдалась жаркой. Не удивительно. Середина августа. Красный гроб медленно опускался в зияющую дыру. Люди начали расходиться. Мать ещё долго стояла на коленях и раскладывала гвоздики по всей могиле. Я стоял рядом. Тётка с семьей делали то же самое с противоположной стороны. Покончив с этим, они направились к выходу. Подготовка к похоронам прошла быстро и молча. Мать, не проронившая ни слова ни вчера, ни сегодня утром, остановилась у калитки, подняла глаза на старшую сестру. Нервно кусая тонкие губы, спросила:

— За что?