По мотивам того, чего не было

Сергей Сергеевич Миронов

Книга. Довольно интимная, прилично личная и сравнительно честная (словом, исключительно нелепая и неуместная), эта книга не расскажет вам ничего нового. Она лишь напомнит о том, что вы и так знаете. О человеке. О городе. О любви. О прошлом. Об одиночестве. О времени. И о реке…

Фуникулерщицы

Полное лицо Екатерины Михайловны постепенно вырисовывалось в тумане немытых стекол. Выдержав паузу, почти по К.С., Людмила Петровна улыбнулась и, приподняв правую руку, легким движением поприветствовала коллегу. Та улыбнулась в ответ.

«О, ти диви! З’явилася нарешті на роботі. Ну, хто б міг подумати? Всього лише сім годин, а вона все ж вирішила вийти — зробила нам таку послугу! І як її ще тут тримають? Вона ж щодня запізнюється! Цікаво, що вона видумає цього разу? Що ж із нею такого трапилося, що вона майже на чотири години на роботу спізнилася?», — подумала Людмила Петровна, едва заметно кивнув почти вплотную подобравшейся сотруднице, которая мгновение спустя медленно проплыла по ее левую руку и скрылась из виду. Улыбка мигом исчезла с лица.

«І вона стверджує, що пішла з депо за особистим бажанням — корова! Але ж я все знаю: виперли її звідти! Не схотіли терпіти таку „прекрасну працівницю“ — ні дня без запізнень та дурних історій! Налаштувала всіх проти себе своєю пикою, наглою поведінкою і цією пафосною усмішкою, от і погнали її!», — клокотало в голове у машинистки. Поверить в то, что Екатерина Михайловна по собственному желанию ушла из трамвайного депо для того, чтобы водить фуникулер, Людмила Петровна не могла и не хотела: водителями фуникулера не становятся, ими рождаются. Эта профессия для избранных и, по мнению Петровны, Екатерина Михайловна к таковым никоим образом не относилась.

«Їй нібито додому звідси ближче — вона в нас із Подолу! Теж мені центрова знайшлась! А народилася де? Я навіть назви вимовити не можу! К… к… к..? Красноперекопськ? Краснознаменськ? Красножопськ? Щось на „к“. Господи, ну як можна було так село назвати? Язик же ж зламати можна! Зі своїми правилами у чужий монастир не лізуть, курва! Приїхала сюди і думаєш, що всі перед тобою розступляться? Дадуть дорогу? Ну-ну, а як же! Хрін тобі, а не майбутнє в нашому депо!», — кипятилась Людмила Петровна, но стремительно надвигающаяся сводчатая арка и наполненный людьми перрон отвлекли ее от мрачных мыслей.

Размышления о сотруднице занимали голову машинистки почти все рабочее время с того дня, как Екатерина Михайловна оставила записку у оператора, в которой поздравила Петровну с отмечавшимися в тот день именинами. Эта переписка была великолепным способом ускорить нудное течение рабочего времени, а переживаемые во время общения эмоции заполняли пустоты, коими изобиловала одинокая жизнь Людмилы Петровны.

Появление новенькой взволновало всех сотрудников, а тот факт, что она была моложе остальных, лишь только поспособствовал пробуждению от вековой спячки этого геронтологического рая. Доселе тихий и сравнительно дружный коллектив развалился как карточный домик, разделившись на два лагеря: верхний и нижний. Верхний возглавила Людмила Петровна, которая, не жалея сил и времени, судачила за спиной у Екатерины Михайловны о ее недостатках и всецело отсутствующих достоинствах; нижний являлся территорией этой профурсетки, проживавшей якобы где-то на Подоле, в чем Людмила Петровна, откровенно говоря, здорово сомневалась.

Вагончик резко остановился, и полное тело Людмилы Петровны сотряслось. Уверенным движением руки она нажала на кнопку открытия дверей и выждав, пока все пассажиры уберутся из салона, внимательно оглядела все три яруса фуникулера на предмет забытых вещей и собирающихся отправиться в путешествие по второму кругу людей. Не выявив таковых, зато обнаружив бесхозно валяющиеся на полу пятьдесят копеек, которые мигом были отправлены в карман жилетки, она полностью удовлетворилась рейсом. «Ну що ж, подивимося, що вона понаписувала цього разу», — подумала женщина и размашистым шагом, переступая сразу через две ступеньки, направилась вверх к стеклянной будке оператора киевского фуникулера — пункт передачи посланий между двумя машинистами этого незамысловатого транспортного средства, которые вообще-то лицом к лицу никогда не встречались и виделись лишь в тот момент, когда квадратные синие вагончики миновали друг друга. Не встречались они потому, что когда одна была наверху, вторая — внизу. А может и потому, что не очень-то этого хотели.

Появление Людмилы Петровны было встречено ехидной ухмылкой сотрудницы, которая с нескрываемой радостью протянула ей тетрадь. Конечно же, мерзавка все прочла, так как следила за этой перепиской с полным отсутствием стыда и совести с самого первого дня. Петровна недовольно фыркнула, открыла нужную страницу и принялась читать выведенное отвратительно красивым размашистым почерком послание:

Людочка! Ты не поверишь!

Со мной опять произошла удивительная история, из-за которой я и опоздала на работу! Хочешь, расскажу?

Петровна хрюкнула от удовольствия — и она еще спрашивает! Конечно, ей хочется услышать новую историю! Хотя бы для того, чтобы лишний раз посмеяться над неуклюжестью сотрудницы, которая, по мнению Людмилы Петровны, врать совершенно не умела и провести могла только ребенка или круглого идиота. Фуникулерщица с большим удовольствием написала: «Ще б пак!», — захлопнула тетрадь и направилась к своему рабочему месту.

Рейс прошел без приключений. Всю дорогу вниз, равно как и всю дорогу наверх, Людмила Петровна размышляла над тем, что Екатерина Михайловна выдумает в этот раз. Произошедшее и опозданием-то уже не назовешь! Четыре часа!

Предвкушая очередную порцию неуклюжих оправданий, Людмила Петровна выпустила пассажиров и направилась навстречу новому письму, но по выражению лица протянувшей ей тетрадь оператора поняла, что что-то не так:

Дорогая Людочка, ты не поверишь! Опоздание мое было связано с нашим дорогим и любимым Игорем Яковлевичем! Дело было вот как: я уже выдвигалась на работу, как раздался звонок. Он сам мне позвонил и спросил, дома ли я. Я ответила, что как раз собираюсь выходить, а он предложил меня подбросить, так как будет проезжать мимо. Но это еще не все — нужно бежать! Жди продолжения, подруга!

От злости Людмилу Петровну перекосило. Она едва удержалась от того, чтобы как следует не выругаться, но вовремя спохватилась: в присутствии свидетелей категорически нельзя было показывать свое отношение к происходящему. Всему коллективу было прекрасно известно, что она сама не один год предпринимала попытки охмурить начальника, но все ее многочисленные старания были вознаграждены лишь легким флиртом, да и то исключительно в рабочее время. Добиться большего, как ни старалась, ей так и не удалось. Себе Людмила Петровна объясняла это просто: импотент. В ее понимании не было такого мужчины, который способен устоять перед женскими чарами, изысканными ухаживаниями и страстью, что живет в каждой женщине, как живет она в ней самой. А ведь у Плотницкого был реальный шанс овладеть ею, познать и приоткрыть тайны ее тела и души. Она была готова вручить ключ от собственного сердца этому неуклюжему мужчине с крашеными волосами и носом-картошкой.

Тот факт, что Екатерина Михайловна управилась за месяц с небольшим, и Плотницкий на личной автомашине предложил отвезти ее на работу, не мог не всколыхнуть все естество Петровны. По правде говоря, бедная женщина давно заметила изменения в начальнике: тот стал чаще появляться на работе, ввел странную западную моду совершать каждодневные проверочные поездки в кабине, которые, естественно, чаще всего случались в смену этой драной сучки…

Людмила Петровна старательно вывела на бумаге несколько слов, после чего выскочила из рубки, придав закрывающейся двери энергии несколько больше необходимого, от чего последняя сначала надсадно крякнула, а затем горько хлопнула. Едва Людмила Петровна покинула помещение коморки, давящаяся от смеха оператор, съедаемая любопытством и нетерпением, ринулась к тетради и беспардонно прочла написанное: «І що ж було далі?».

Не в силах сдержаться, Нина Сергеевна, именно так звали свидетеля этой сцены и по совместительству оператора фуникулера, громко причмокнула от удовольствия. О том, что Петровна неровно дышит к Плотницкому, знали все, но такой неожиданный поворот событий сулил богатое поле для ее фантазий. Дело в том, что Нина Сергеевна, находясь на передовой медленно, но верно разгорающейся колоссальной ссоры, была поставщиком новостей для всего коллектива. Своей болтовней она хоть и заработала весьма сомнительный авторитет жуткой сплетницы, зато неизменно пребывала в центре всеобщего внимания и, искусно пользуясь талантом рассказчика, держала слушателей в напряжении с самого начала и до конца собственной интерпретации очередного прочитанного письма.

«Стерва!», — воскликнула Людмила Петровна, едва дверь затворилась. Проходивший мимо молодой человек неосмотрительно поднял на нее глаза, за что был вознагражден таким взглядом, что чуть не передумал воспользоваться данным видом транспорта и не отправился на Почтовую пешком. «Ніколи не повірю, що така приємна і солідна людина, як Плотницький, захоче мати щось спільне з хвойдою! Усе бреше, гадюка! Усееее!», — исступленно шептала фуникулерщица себе под нос.

Подозрительный мужчина с огромным рюкзаком и торчащим из него черенком лопаты привлек бдительное око Людмилы Петровны. Своим тяжелым взглядом она уставилась на сомнительного гражданина — тот засуетился. «А це що за опудало?», — спросила саму себя машинистка, продолжая пристально наблюдать за каждым шагом субъекта. Осознав, что сотрудницу фуникулера дежурной приветливой улыбкой на свою сторону не склонить, мужчина забился в дальний угол смотровой площадки.

Внезапно раздались крики и смех. Петровна отвела взгляд от перепуганного мужичка и направила его в ту сторону, откуда доносились режущие ухо звуки: группа школьников мгновенно притихла, завидев крупное раздраженное лицо, обильно украшенное каплями пота. Сначала Людмиле Петровне захотелось обрушиться на молокососов с руганью, выместив на них все свое безграничное раздражение, но в этом не было никакого смысла: увидев ее, дети побелели от ужаса. Если бы она с ними заговорила, кто-нибудь из этих героев, гляди, и вовсе обделался бы прямо тут, у всех на виду.

Воспользовавшись всеобщим замешательством, бездомный с детской коляской попытался проскочить на перрон, но у него ничего не получилось: Людмила Петровна не собиралась его пропускать. Она предложила бродяге добровольно покинуть станцию, но тот начал пререкаться. Не став слушать пустую болтовню, Петровна от предупреждений перешла к угрозам, сообщив, что в случае, если он сейчас же не уберется, она вынуждена будет применить силу. Для закрепления эффекта присовокупив к пугающим словам крепко сжатый огромный кулак, она напомнила, что имеет полное право без каких-либо объяснений вызвать милицию.

По холлу станции разнесся режущий ухо звонок. Нехотя Людмила Петровна направилась к рабочему месту, продолжая держать мужичка с лопатой под своим пристальным контролем. Разместившись в командном кресле, она окинула взглядом приборную панель: все в норме. Двери медленно закрылись перед носом у спешившей изо всех сил парочки — смазливого юноши двадцати лет и его высокой худой подружки. «Не пощастило», — прокомментировала Людмила Петровна. Она могла исправить это досадное недоразумение одним лишь нажатием кнопки, однако ничего исправлять не собиралась: ее и так все устраивало. Почти все.

Едва фуникулер тронулся, из салона начали доноситься неизменно сопутствующие школьникам звуки: звонкий детский смех, нечленораздельные выкрики, включенная на чьем-то телефоне паршивая современная музыка. «Нічого, з цими сопляками розберуться самі пасажири», — подумала Людмила Петровна и принялась вглядываться в медленно приближающийся вагончик.

Шум усиливался. Видимо, Людмила Петровна переоценила пассажиров, которые стоически терпели детские шалости. Да ей и самой было не до примитивных развлечений малолеток. Пожалуй, рейс так бы и докатил до логического завершения, если бы к шуму не добавилось раскачивание вагона, явившееся следствием устроенных в салоне танцев. Людмила Петровна не выдержала. Схватив микрофон, она прорычала: «Ану, заспокоїлись мені там!», — с таким остервенением, что до конца рейса в вагоне не было слышно ни звука.

На обратном пути Екатерина Михайловна улыбалась какой-то незнакомой улыбкой — не то таинственной, не то злобной. Петровна почувствовала, что эта история добром не кончится и была, как оказалось, права, ибо в ожидавшем ее послании было вот что:

Когда я вышла из парадного, Плотницкий меня уже ждал. (И откуда он узнал мой домашний адрес? Не ты ли ему сказала?) Как оказалось, он и не собирался отвозить меня на работу! Он пригласил меня пообедать, так как якобы ничего не ел, и раз уж мы вот так случайно встретились (Тоже мне — «случайно»! ), то мы можем перекусить вместе. Уже бегу… Жди продолжения!

В душе у Людмилы Петровны творился сущий ад. Злость и боль разрывали на части ее одинокую душу, а обида душила мертвой хваткой: обида на жизнь в целом и на Игоря Яковлевича в частности. На жизнь за то, что на личном фронте у нее не складывалось, и вот уже семь лет она просыпалась в постели, подогретой лишь собственным телом; а на начальника за то, что он за ней никогда не заезжал и обедом не угощал. Женщина вывела на листочке три буквы: «ж», «д», «у», и вышла.

«Как же так?», — спрашивала себя весь путь вниз Людмила Петровна. Она ясно и далеко не один раз давала понять начальнику, что готова и, более того, страстно желает изменить формат их отношений с сугубо профессиональных на более интимные, но Плотницкий словно бы не замечал намеков. Годами их отношения пребывали в одном и том же виде, и это здорово било по женскому самолюбию. До недавнего времени Петровна успешно объясняла этот феномен тем, что с Игорем Яковлевичем что-то не так и настоящие леди его не интересуют, однако последние события разрушили эту теорию. От этого было горько и хотелось кричать.

За размышлениями Петровна не заметила, как снова оказалась наверху. Нехотя она отправилась дочитывать историю, которую на самом деле дочитывать ей совершенно не хотелось.

Он отвез меня не куда-нибудь, а в «Макдоналдс» (На секундочку!), и сказал, чтобы я выбирала все, что душе угодно: он угощает. После обеда я хотела ехать на работу, но Яковлевич сказал, что если я опоздаю, ничего страшного не случится и выговор я не получу, потому что он — мой начальник. К тому же мы смело можем сказать, что проясняли некоторые аспекты управления фуникулером. Ну, ты можешь себе такое представить, а?

Представлять такое, как и любое другое, Людмила Петровна не могла и не хотела. В ее голове вовсю хозяйничали смутные предчувствия того, что и этим дело не кончится, а впереди ожидают еще более удручающие новости касательно того, как эта гадина в рабочее время развлекалась с шефом. «Здорово!», — написала в ответе раздосадованная машинистка и вернулась в кабину.

Пожалуй, если бы это было в ее силах, Людмила Петровна гнала бы фуникулер во весь опор, лишь бы поскорее завершить эту историю, каждая новая подробность которой оставляла глубокий шрам на сердце совершенно этого не заслужившей женщины, за всю свою жизнь так и не познавшей настоящей любви. В отношениях с мужчинами Людмиле не везло. Манифестацией этого невезения явился брак с неким Николаем. Почти каждый день по пути на работу Людмила Петровна пересекалась с Колей, попутно перекидываясь с ним парой-тройкой слов то о том, то о сем, потихоньку узнавая его, давая узнать себя. Все случилось настолько естественно и стремительно, что ни Коля, ни сама Людмила Петровна не поняли, как начали сожительствовать. Жить с мужчиной Петровне скорее нравилась, да только счастье продлилось недолго, и теперь единственным, что осталось от брака, были тонкое обручальное колечко, соответствующая запись в паспорте и время от времени приходившие по почте открытки, в которых супруг рассказывал красочные истории о заморских странах, которые посещал в качестве матроса на сухогрузе.

Оператор Нина Сергеевна, казалось, была при смерти. Именно такое впечатление производило ее красное лицо. Очевидно, что в истории случился экстраординарный поворот событий, и, получив тетрадь, Людмила Петровна поняла, какой именно.

Ты бы знала, куда он меня повез! Никогда не поверишь! Я бы дала тебе три попытки отгадать, но, боюсь, тебе не хватит и тысячи! Это просто уму непостижимо, скажу тебе! Игорь Яковлевич, вот умора, потащил меня на кладбище! На могилу своих родителей. Ты вообще можешь себе такое представить? Плотницкий в рабочее время забрал меня из дому, накормил за свой счет в «Макдоналдсе» (!), после чего потащил на могилу своих родителей! Сможешь угадать, зачем?

С большим трудом Людмила Петровна вывела: «Не маю жодної гадки», — хотя где-то в глубине души у нее уже имелся ответ на этот вопрос. Верить в происходящее она не хотела, до последнего надеясь на то, что все это какая-то шутка, розыгрыш или просто недоразумение. Однако несчастной, с большим трудом сдерживающей слезы женщине было не до шуток: все складывалось настолько плохо, что хуже и не придумаешь.

По пути вниз улыбаться не пришлось — с озабоченным видом Михайловна с кем-то беседовала по телефону. А вот при подъеме чуть было не случилось нечто ужасное. Людмила Петровна и сама не поняла, откуда у нее взялись силы не выпрыгнуть из окна и, вскочив в проезжающий мимо вагончик, не совершить пугающее своей жестокостью убийство. Такой наглости она не ожидала даже от этой подлой душонки: в момент, когда они были буквально на расстоянии вытянутой руки, эта сволочь с улыбкой от уха до уха показала сверкающее золотое колечко на безымянном пальце левой руки. В одно мгновение самые страшные кошмары Людмилы Петровны стали явью.

Читать новое письмо было не обязательно — и так все ясно. Но чтобы не дать Нине Сергеевне лишнего повода для радости, Петровна вынуждена была это сделать:

Никогда бы не подумала, что Плотницкий такой безнадежный романтик! Он подвел меня к могиле и представил своим родителям так, будто они живые, а потом плюхнулся на колени и заорал, что в их присутствии хочет сделать мне предложение руки и сердца!

С каменным, не выражающим никаких эмоций лицом Петровна написала: «Як я за вас рада! Словами не описати!», — после чего, не найдя в себе сил закрыть тетрадь, проследовала в кабину — дожидаться очередного звонка и очередного послания. Будучи абсолютно опустошенной, она, даже не взглянув в сторону будущей супруги начальника, преодолела путь вниз и наверх и вскоре обнаружила очередное сообщение:

Короче говоря, горячо любимая мною подруга, ты можешь меня смело поздравить со скорой свадьбой, так как я, по понятным причинам, ответила Игореше (Так я его теперь называю — ему нравится), согласием. В конце концов, и тут ты со мной как никто другой согласишься, жених он завидный. К тому же начальникам не отказывают — так он мне сам сказал. Вот такие дела. Удивительная штука жизнь, верно?

По прочтении Людмиле Петровне стало дурно. Картинка перед глазами заплясала, и она едва не плюхнулась без сознания. Нина Сергеевна и сама была на грани припадка: такого развития событий, при всем богатстве своей фантазии, она и представить не могла. От удовольствия оператор прикрыла глаза: Господи, сейчас такое начнется!

Людмила Петровна ничего не ответила. Пошатываясь, фуникулерщица с трудом выбралась на свежий воздух и, подойдя к своему рабочему месту, обессиленная рухнула на жесткое неудобное кресло. Кажется, свадьбу Екатерины Михайловны и Плотницкого она не переживет. Хуже того: эта стерва наверняка возьмет фамилию мужа и станет Екатериной Михайловной Плотницкой!

Звонок, до боли знакомый, резкий, режущий ухо звонок, на который Людмила Петровна реагировала автоматически, по Павлову, в некотором роде вернул ее к жизни. Фуникулерщица глубоко вздохнула, совершила все требуемые протоколом действия и принялась медленно опускаться вниз. Она открыла форточку, и в кабину проник игривый ветерок. Ероша коротко остриженные волосы, он лихо расправился с каплями пота, краснотой лица и даже переживаниями, унеся их с собой в неизвестные дали. Людмиле Петровне стало лучше. Она поняла, что внезапно обрела новый смысл жизни: отныне ничто в целом мире не заботило ее больше, чем возможность поставить на место эту безродную выскочку и расстроить грядущую свадьбу с Плотницким. Благо, женитьба была лишь в планах, и в запасе оставалось какое-то время для того, чтобы, воспользовавшись всем своим коварством, побольнее укусить врага. Людмила Петровна хотела, чтобы все вернулось на круги своя, и готова была биться с любыми изменениями до последней капли крови.

Екатерина Михайловна улыбалась лучезарнее, чем обычно. Невозможно передать словами, насколько сильно это выводило из себя Петровну, в особенности в свете последних новостей. Собрав всю свою волю в кулак, вагоновожатая оскалилась, но мерзавке этого показалось мало, и она дружественно замахала белоснежной ручкой с пальчиком, обрамленным колечком! Петровне подумалось, что будет здорово, если фуникулер сойдет с рельсов, однако в таком случае пострадает и она сама. Кто же тогда возрадуется смерти Екатерины Михайловны?

Подняв тяжелую руку, Людмила Петровна совершила несколько вялых движений — пусть пока порадуется, паскуда, недолго осталось! Ненавистное лицо медленно проплыло мимо, и теперь в распоряжении было минут двадцать перед тем, как опять придется корчить из себя лучшую подругу. В тетрадке было вот что:

Ты что же, не рада за нас, подруга?

Фуникулерщица ответила: «Та шо ти! Дуже рада! Від чистого серця поздоровляю вас і вважаю, що з вас вийде чудова пара! Коли весілля?». То, с каким безразличием были написаны эти слова, не могло породить и мысли о том, что в голове у Людмилы Петровны в этот самый момент созревал план мести, к осуществлению которого она намеревалась приступить немедленно.

Скрестив пальцы в надежде, что это поможет отодвинуть дату бракосочетания и подарит ей лишнее время для того, чтобы как следует все подготовить, машинистка опускалась вниз, пока навстречу ей не выплыла победно улыбавшаяся Михайловна. Все внутри сжалось, но даже это не смогло заставить Петровну свернуть с избранного пути вендетты, и она радостно взмахнула рукой.

Проделав все те же действия и на обратном пути, Люда с коварной ухмылкой вошла в коморку и с нетерпением прочла такое важное для нее сообщение:

Мы пока что не решили: все произошло так быстро и неожиданно, что было не до таких мелочей. Я думаю, что свадьбу мы сыграем не раньше марта: я очень не люблю зиму! Ты, конечно, в числе приглашенных, подруга!

Как же хорошо стало на душе у Людмилы Петровны! Какое она почувствовала облегчение! Не менее трех месяцев, а то и больше, оставалось у нее в запасе для того, чтобы камня на камне не оставить от врага. Лучшего и придумать было нельзя! Стараясь скрыть свою радость, она написала: «Я з тобою повністю згодна. Краще за все виходити заміж, коли тепло! Чекайте на мене! Такого я не пропущу нізащо в світі! Відірвемося з тобою на повну, подруго!».

Довольная, Людмила Петровна выпорхнула на перрон. Она находилась в прекрасном расположении духа. Времени до свадьбы оставалось предостаточно. Этот рейс на сегодня был последним, а завтра у нее выходной! Целый день можно будет провести в постели, слушая любимые музыкальные пластинки и разрабатывая план мести!

С радостью катила Петровна вниз, навстречу Екатерине Михайловне, в этот раз улыбаясь совершенно искренне: не менее трех месяцев! «Скоро я розділаюся з тобою!», — шепнула она проплывающей мимо коллеге и залилась сатанинским смехом, от которого пассажиры в салоне вздрогнули.

Людей на перроне почти не было. Машинистка лениво рассматривала нескольких ожидавших транспорта пассажиров, как вдруг заметила бездомного, которого прогнала несколько часов тому назад. По старой привычке Петровна вознамерилась наброситься на бомжа, но в последний момент решила не портить замечательное свое настроение. Сделав вид, что она его не заметила, фуникулерщица переместилась с кормы на нос и принялась украдкой наблюдать за бродягой.

Вагончик медленно полз вверх, а женщина размышляла о бездомном, жалкий вид которого не выходил у нее из головы. Она настолько увлеклась этими мыслями, что не заметила попытки Екатерины Михайловны привлечь ее внимание — та истерически размахивала руками, указывая на колечко и, кажется, ей что-то кричала.

Женщине вспомнилось, что когда она прогоняла бродягу, он уверял, будто уже оплатил проезд. Наверное, для такого субъекта оплатить проезд — это почти подвиг, а цена за жетон — целое состояние. Женщине стало не по себе: и почему она не дала этому человеку возможность спуститься вниз? Впрочем, себя в этой ситуации она виноватой не считала: виновата была мерзавка, которая вывела ее из себя.

Петровну настолько замучила совесть, что когда последний рейс подошел к концу, она окликнула бездомного и с барского плеча пожаловала ему десять гривен — как компенсацию за причиненные неудобства. Впрочем, сделала она это для спасения своей души, а не для спасения тела бродяги…

В последнем на сегодня послании Екатерина Михайловна желала хороших выходных и сердечно благодарила «любимую сотрудницу» за теплые слова и прекрасные пожелания. Это порядком позабавило Людмилу Петровну. Она захлопнула тетрадь и с облегчением выдохнула. Впереди у нее было не меньше трех месяцев — и этого, конечно, хватит с головой.