Путешествие на Южный полюс

Сергей Сергеевич Ашманов, 2020

Из книги читатель узнает об удивительных приключениях, которые произошли с героями романа во время их необыкновенного путешествия на Южный полюс. События происходят в конце XIX века. Главный герой соглашается на авантюру своего дяди – отправиться на исследование Антарктиды. Для реализации своих планов они строят экспедиционное судно и отправляются в незабываемое путешествие на встречу смертельным опасностям и невероятным тайнам мироздания. Во время своего отважного путешествия они встречают новых друзей, вместе с которыми находят совершенно иной мир, нежели тот, который они рассчитывали увидеть.

Часть 1

Предложение

1896 год, конец мая, Санкт-Петербург, Россия.

Задыхаясь и спотыкаясь, он бежал по главной улице, а затем двинулся в сторону сто тридцать второго дома. Мальчуган лет двенадцати спешил передать записку, содержание которой пока не было известно, но через несколько минут адресат узнает секрет тайного послания.

Мальчик забежал в дом, который был построен еще в 1820 году. В облике здания сохранились черты классицизма. В нем три этажа, мансарда и подвал. Фасадом дом выходит на территорию больницы. Одна из его сторон обращена на то место, где расположен дровяной двор Измайловского полка. На эту сторону дом обращен глухой стеной. Это говорило о солидном возрасте дома.

Поднимаясь по ступенькам, как рысь, паренек очутился на третьем этаже, где тут же нашел нужную дверь и постучал в неё.

Я сидел возле окна и наблюдал за тем, как ветер бережно обнимает недавно распустившуюся листву деревьев. Весна — моё любимое время года. Это время, когда мы можем позабыть о холодной стуже и болезнях, порождаемых зимой и поглощающих теплый душевный свет. Я думал о том, как было бы сейчас хорошо отправиться в какое-нибудь необыкновенное путешествие, но в то же время мои мысли были заняты работой, которая уже давно лишала меня свободного времени.

Звонкий стук в дверь выбил меня из мира фантазий в мир реальности. Наверняка это был мой друг-фельдшер из соседней квартиры.

— Добрый день, господин. Мне велено передать вам эту записку, — мальчик вложил мне в руку конверт и быстро удалился, так что я не успел ничего сказать.

«Странный малый», — подумал я.

Я сел за стол и открыл конверт:

«Миша! Жду тебя в Измайловском парке сегодня в два часа дня.

Дядя»

Благо до парка идти недолго. А время близилось к обеду. Необходимо было закончить дела с бумагами. Бюрократия всюду сует свои длинные руки, особенно туда, где бумажная волокита вовсе не нужна.

Длинный отчет о проделанной мной операции был составлен за десять минут. Настало время обеда. В нашей столовой всегда готовили довольно вкусно. Сегодня подавали замечательный суп из индейки. Утолив голод, я отправился на встречу с дядей.

Мой дядя Самсон Туле человек весьма чудной, иногда даже безумный. Когда отца не стало, дядя взял на себя опеку надо мной, ибо брат был дорог ему. Единственное, что осталось в память о Николае Курбатове — это я. Мать умерла при родах. С тех пор дядя заботится обо мне.

Говоря, что Самсон Туле чудной, я предполагаю совсем не это, он человек крайне сложного характера: он умен, даже гениален, и в то же время он одинок. У него нет дамы сердца и нет верных друзей, кроме меня. Я заменяю ему и сына, и друга. Это вполне устраивает его. Он никогда не жалуется, не принимает поражений, видит цель и идет к ней. Это человека трудно переспорить, его безупречная память служит науке, а его язык порой не подчиняется своему хозяину. Поэтому иногда гений забывает о том, что прежде чем что-то говорить, необходимо убедиться, что его кто-то слушает. Это его не единственная причуда — говорить с самим собой. Он придумал множество разных вещей, к которым, как мне кажется, общество еще не готово.

Вы наверняка спросили бы, почему мой дядя именно Туле, а не Курбатов? Дело в том, что фамилия моего дяди досталась ему от биологического отца, который полвека назад покинул Францию, чтобы построить экономические отношения в России. Однако это далось ему с трудом, и вскоре он вернулся на родину, а сына оставил в Петербурге с большим состоянием. Разумеется, на то были особые причины. Дядя мечтал стать великим ученым и остался по собственному желанию.

Я пришел вовремя, но Самсона Туле нигде не было видно. Постояв немного, я присел на скамейку. Было тепло, погода стояла хорошая. На дереве сидел соловей и звонко пел свою песню. Наконец в главные ворота парка вошел мужчина, лет пятидесяти, с седой густой бородой, в круглых очках. Одет он был в темно-коричневый сюртук, донельзя узкий и неудобный, бархатный жилет, серые штаны в клетку и ботинки на английский манер; великолепная шляпа и трость делали его человеком строгим, серьёзным, опрятным, как говорится, без сучка, без задоринки.

— Дядя! — воскликнул я, вставая со скамейки.

— Дорогой мой! Как же я рад тебя видеть. Давненько мы с тобою не виделись. Присядь-присядь. — он улыбался своей доброй улыбкой, но глаза его были полны хитрости.

— О чем ты хотел со мной поговорить? — тут же спросил я. Дядя покачал головой, как обычно качают головой люди с очень серьезной затеей на уме, которую они хранили в тайне несколько недель или месяцев.

— Ты знаешь, не люблю лить воду, поэтому перейду сразу к делу. Не хотел бы ты отправиться со мной в путешествие? Да-да-да, я понимаю, что работа и все такое, но послушай меня внимательно. Представь, что нас ждет!? Какие впечатления… О Боже! Да ты просто представь себе, как это будет замечательно! Я уже все продумал, осталось только собрать команду и…, — он говорил так быстро, что я не мог его перебить.

— Постой! Постой! — наконец я угомонил его. — О каком путешествии ты говоришь, мой дорогой дядя? — я был настороже, всего можно было ожидать: от похода за грибами в соседние леса до путешествия в Центральную Африку. Но то, что предложил дядя, не вписывалось ни в какие рамки.

— Я хочу отправиться к Южному полюсу! — его глаза были такими, словно он уже был там, словно открыл тайну, которую никто не мог открыть. И он повторил, — Я хочу отправиться к Южному полюсу и сделать то, что еще никто не делал — отыскать самую южную точку Земного шара. Ты понимаешь меня, мой дорогой мальчик? — он смотрел на меня и ждал моего ответа.

— Дядя, ты ведь не шутишь?

— Ни в коем случае, дружок.

— Почему ты решил отправиться именно туда? Почему хочешь взять меня?

— Как? Разве ты не понимаешь? Да ведь еще никто доселе не мог пересечь южный континент! Разве уже это не является основанием, чтобы отправиться туда и исправить положение!

— Я думаю, что отправиться туда, значит пойти на верную гибель. Не кажется ли тебе, что это чересчур? — улыбка дяди резко угасла, и на смену ей пришла гримаса недовольства, печали и отчаяния. Он вздохнул, словно понял, что мне это не интересно. Хотя предложение привлекало меня, но на тот момент оно казалось слишком безумным.

— Прости. Я не подумал, что у тебя работа, что увези я такого замечательного хирурга как ты из города, как на меня бы посыпалось куча упреков и ругательств. Ты занят. У тебя нет времени сидеть здесь и трещать со мной о каких-то там приключениях.

— Дядя. — он молчал. Затем встал, посмотрел на меня добрым взглядом, кивнул головой и удалился.

Мне ничего не оставалось, как пойти домой и заняться повседневными делами. Завтра важная операция, нужно подготовиться.

Я долго думал о предложении дяди. Он умел заинтриговать, его речи всегда приводили меня в восторг, потому как он излагал их с такой живостью и страстью, что, поддаваясь чувству авантюризма, невольно становился участником его рассказов. Мне очень хотелось побывать везде, где только можно: от Южного полюса до Северного, вдоль экватора и по диагонали Земного шара, но я был обычным врачом. Пусть я спасал жизни многих, но как бы мне хотелось рискнуть своей, лишь бы только пуститься в отчаянное путешествие, чтобы увидеть другие земли, увидеть ту — другую жизнь. Я бы боролся изо всех сил со штормом, бороздил просторы океана, сошел бы на белые песчаные берега; я хотел бы спуститься в самые глубины Земли и взобраться на самые высокие горы; пройти по джунглям, кишащих бесчисленным множеством ядовитых тварей, пройти по пустыни, мучаясь от жажды и все же найти оазис с кристально чистой водой, окунаться в ее прохладу… Я бы хотел жить, а не проживать свою жизнь. Я прекрасно понимал, что выбрал не ту профессию, хотя иногда она приходилась мне по душе. В те моменты, когда спасаешь чужую жизнь, сам наполняешься этой жизнью. Но все же это не было тем, чего я хотел, того, о чем мечтал.

На улице стемнело. Посидев немного у окна, я решил отправиться в гости к дяде, чтобы извиниться перед ним за сегодняшний разговор. Меня терзало чувство вины, что не поддержал его и мне было совестно. Я собрался и быстро вышел на улицу, где вовсю кипела жизнь. Поймать экипаж было не простым делом, но, прождав 10 минут, удача улыбнулась мне. Через час я стоял у ворот дома своего дяди. В окнах везде горел свет. Подойдя к двери, я хотел постучать в нее, но внезапно она открылась сама.

— А-аа! Заходи, мальчик мой, заходи! Я рад, что ты пришел, чай уже готов и ждет в гостиной, — дядюшка был в хорошем расположении духа. Это было видно по его ухмылке на лице, которая явно выражала победу. Это не удивительно, ведь он знал, какой я переменчивый человек и такой же авантюрист, как и он сам.

— Благодарю, — я разделся и направился в гостиную, где на столе уже томился чайник с двумя чашками, и пиала с медом.

— Я сейчас вернусь к тебе, мой дорогой племянник, у меня есть кое-что для тебя. — старый ученый быстро удалился. А я сел в мягкое кресло возле камина, в котором трещали раскалённые угли.

Дом Самсона Туле был экстравагантным, до безобразия странным и броским, но в то же время интерьер вселял спокойствие, некоторый уют, тепло и, самое главное, он вселял тайну. Дом был большим, два этажа и цокольный этаж с высокими потолками имели свой шарм. Пол, обои, мебель и даже широкий потолочный галтель были отголосками восемнадцатого столетия. Было видно, что хозяин дома ценит классическую архитектуру и интерьер, что говорит о твердости его характера. В гостиной слева от камина стоял большой книжный шкаф, где насчитывалось более пяти тысяч книг, каждая из которых была прочитана дядюшкой, а некоторые и не один раз. На одних полках стояла художественная литература: Достоевский, Толстой, Гоголь, Пушкин, Лермонтов, Дюма, Гёте, Дефо, Вольтер; на других философия и научные труды: Сократ, Ньютон, Аристотель, Платон, Конфуций, Лейбниц, Ломоносов; много было книг по физике, математике, астрономии, биологии, метеорологии, географии и другие. На втором этаже были размещены три спальни и астрономический кабинет, а также маленькая лаборатория. В подвале размещалась мастерская, где дядя находился большую часть времени, не выходя оттуда по несколько дней, он работал не покладая рук, проектировал и изобретал. Что-то получалось, что-то нет, где-то нужны были доработки, а где-то не хватало деталей. Иногда невозможно было найти в России определенного рода механизмы, и приходилось делать заказы почтой из других стран. Необычный дом дополнял висевший в гостиной портрет Леонардо Да Винчи.

— Дядя! Чай сейчас остынет! Где ты?

— Я спускаюсь к тебе, дружок! — дядя всегда был добр ко мне, пожалуй, только со мной он был так мягок и любезен. Он спустился ко мне в гостиную и сел в кресло. В руках у него была странная вещица, напоминавшая ящик с лампой.

— Что это такое? — с недоумением спросил я.

— Это фонарь, который работает от генератора переменного тока и так называемой динамо-машины. Он работает автономно, не требует замены энергоэлементов. При нажатии вот на этот рычаг, — дядя начал быстро нажимать на железный курок. Фонарь тут же загорелся и осветил всю комнату, — механическая энергия преобразуется в электрическую, которая питает током лампочку накаливания.

— Чудеса! — воскликнул я, озадаченный диковинным фонарем.

— Если рычаг нажимать часто и быстро, то фонарь будет светить ярко и долго, а если редко, то свет будет более тусклым, но все же лучше, чем от восковой свечи. Пока не придумал ему названия и надеялся, что ты поможешь мне с этим, мой дорогой мальчик.

— Это большая честь для меня. Что если назвать его сверчком? — усмехнулся я. — Слышишь, он издает этот звук, когда ты жмешь на курок? Как сверчок!

— Сверчок! Да! Отличное название, мне очень нравится, — дядюшка похлопал меня по плечу, и мы выпили по чашке чая.

— Дядя, ты хочешь отправиться в путешествие к Южному полюсу? — спросил я.

— Да, хочу.

— Тогда тебе понадобится хороший корабельный врач, не так ли?

— Верно.

— Я готов предложить тебе эти услуги, если ты не передумал взять меня с собой.

— Разумеется, мой мальчик! — старик так обрадовался, что запрыгал от счастья, подарил мне свой фонарь, и мы отправились в его мастерскую, где решили обговорить план наших дальнейших действий.

В его лаборатории можно было найти столько чудных вещей, что с трудом можно было бы их сосчитать. Однако большая их часть находилась на стадии доработок. Но кое-что я приметил сразу, как вошел в освещенное помещение — это было похоже на аппарат для перегонки спирта. Медные трубки, тесно сплетенные между собой в спираль, напоминали застывший торнадо. Защитный корпус от этого механизма напоминал расплющенный эллипс.

— Что это за аппарат? — спросил я.

— Это двигатель. Не простой двигатель, а сердце нашего будущего корабля! Я ведь сказал, что осталось только набрать команду, что я почти уже сделал. А остальное уже готово.

— Что остальное?

— Наша шхуна! — обрадовался он и хлопнул в ладоши.

— Как? Как же так быстро? — поинтересовался я.

— Через неделю все будет сделано. Остался последний штрих — запустить сердце нашей шхуны и дать ей имя, которое я уже придумал! — он величественно поднял указательный палец вверх и сказал — Я назвал ее «Гефест»!

— Великолепно! Как скоро ты планируешь отплыть? — меня не интересовало, кто поплывет с нами, ведь я уже мысленно был на корабле и уже отчаливал от берега. Хотя, несомненно, важно было знать, кто же все-таки поплывет с нами на нашем Гефесте. Но еще больше волновало меня само это путешествие, на которое я так безрассудно согласился. Это было как под гипнозом. Я согласился, почти не раздумывая. Возможно безумцем был не мой дядя, а я?

— В конце июля наша шхуна покинет Финский залив и отправится к проливу Скагеррак.

— Прекрасно. Я успею закончить дела и подготовиться. А как же команда? — вдруг вспомнил я.

— Команда собрана наполовину. Мой хороший знакомый как раз занимается этим. И сам он, кстати, также отправится с нами.

— Кто твой знакомый? — удивленно спросил я, ведь насколько мне известно, у дяди не было друзей, но как оказалось, были «хорошие знакомые».

— Его зовут Ларс Нансен. Он прекрасный малый, и вселяет надежду на успех нашей компании. Я взял его боцманом на наше судно.

— Нансен…Нансен. Знакомая фамилия. Норвежец?

— Да, но говорит по-русски также хорошо, как и по-английски, по-французски и по-испански, не говоря уже о своем родном языке. К тому же он бывал во льдах Северного полюса, что как мне кажется очень нам на руку. Помимо всего прочего, он также является доктором зоологии, — дядюшка любил восхищаться талантливыми людьми, и ему было в радость похвастаться тем, что он выбрал такого прекрасного боцмана, как Ларс Нансен.

— Что ж, это хорошо. Я буду рад познакомиться с таким видным человеком. Как скоро он сможет собрать команду?

— Через неделю, полагаю, ты сможешь со всеми познакомиться, как и я. А пока, если ты не против, я займусь доработкой своего двигателя, а ты можешь остаться у меня, комната на втором этаже всегда свободна для тебя, мой дорогой племянник.

— Благодарю тебя, дядя, но я отправлюсь домой. Завтра важная операция, нужно выспаться. Всего доброго, — мы попрощались. Я отправился домой, по ходу обдумывая весь сегодняшний вечер и то, какие приключения ждут нас впереди, какие опасности могут подстерегать нас и что же за человек этот Ларс Нансен.

Ларс Нансен

Утром я проснулся разбитым из-за того, что целую ночью раздумывал о путешествии. После утренней зарядки я позавтракал и отправился на работу — Александровскую больницу для рабочих памяти 19 февраля 1861 года. Там я занимал должность главного хирурга, и моя повседневная работа состояла в подготовке больного к операции, непосредственного хирургического вмешательства и выхаживании больного после. Пациентов было немного.

Для такой непростой работы нужны стальные нервы и полное хладнокровие, никогда не знаешь, что произойдет во время операции. Жизнь человека находится в моих руках, сделай я не верное движение, жизнь эта оборвется, и вина не будет покидать меня долгие недели или месяцы. Разумеется, годы практики заставили меня перестать делать ошибки, неспроста я стал главным хирургом. Хотя мне это было не по душе, как и вся моя деятельность, я старался изо всех сил, чтобы вылечить больного, избавить его от страданий.

Как я уже говорил ранее, сегодня у меня была непростая операция. На одного работягу, в порту упала балка и сломала ему ногу. Утром вчерашнего дня, когда его привезли, он отказывался от ампутации, потому что боялся. Дело было его, мы не могли идти вопреки интересам пациента, однако настоятельно рекомендовали ему операцию, поскольку иначе он мог лишиться не только ноги, но и жизни в результате некроза. Он терпел до сегодняшнего утра, и все же согласился на проведение процедуры. Я был уверен в этом, потому что стерпеть такую адскую боль никому не под силу.

Сложность этой операции состояла в том, что из-за несвоевременного лечения пациент мог не справиться с послеоперационными осложнениями, мог начаться сепсис. Потому было важно ампутировать конечность в ближайшее время.

К восьми утра пациент был готов и можно было начинать. Прежде было необходимо ввести наркоз. Благодаря господину Пирогову Николая Ивановичу, не так давно создавшего прибор для ингаляции испарений эфира, пациент мог не беспокоиться о передозировки, ведь доза в данном случае была рассчитана в соответствии с его весом и возрастом. Изобретение этого прибора стало огромнейшим шагом в развитии медицины. Благодаря ему, теперь люди не умирают при анестезии.

После введения наркоза, нужно было некоторое время, чтобы пациент погрузился в глубокий сон. Все свои действия я продумал в голове, от начала до конца, кроме того, что произошло после введения наркоза: началось большое выделение слизи и слюны, были явные признаки асфиксии от передозировки эфиром.

— Срочно! Вколите ему атропин! — закричал я, понимая, что для бедняги сейчас все может закончиться.

Вдруг я заметил, что маска для анестезии была неисправна, пришлось тут же ее заменить. Спустя десять минут, все окончательно пришло в норму. Операция прошла успешно. Хотя и стоило немного попотеть. Жаль, бедняга лишился ноги. Возможно, скоро хирургия дойдет до того уровня, когда не придется прибегать к ампутации, а вылечить человека другими, более гуманными методами.

После операции я пошел к своему начальству и уговорил их снять с меня обязанности главного хирурга и отпустить на вольные хлеба, мотивируя это тем, что устал от работы и мне необходим отдых. Вероятнее всего, мне никто не поверил, ведь кто же может, имея такую прекрасную должность, в самом расцвете сил, все бросить и уйти «на вольные хлеба»? Препятствовать мне не стали, подписали все нужные бумаги и отправили с лучшими пожеланиями.

Вечер не был занят, и я решил прогулять до Английского клуба,¹ куда давненько не наведывался. Экипаж доставил меня прямо к его воротам. Оплатив за вход, мне открыли дверь, и я вошел в здание. Как обычно я прошел в залу, где уже весело проводили время несколько моих знакомых. Я застал их за игрой в карты и за обсуждением какой-то интересной новости.

— О! Кого я вижу?! — с усмешкой и удивлением произнес Кочетков, который мне вовсе не нравился, и честно говоря вызывал во мне лишь отвращение. Экий слизняк и задира. Он состоял на службе при дворе егермейстером. Всегда совал свой нос в чужие дела, любил похвастаться и распускал всякие глупые неправдоподобные слухи. — К нам пожаловал сам господин Курбатов! — с некоторой иронией произнес он.

— Здравствуйте, господа, — поприветствовал я остальных. Все кивали головой и улыбались. На мгновение все затихло.

— Здравствуй, Михаил Николаевич, — сказал Гачев. Гачев был мне по душе. Он всегда был любезен и честен с окружающими в отличие от Кочеткова. Майор Гачев — старый офицер, человек чести; мужественности ему было не занимать, всегда смотрел хитрым взглядом, поглаживая свои пышные седые усы. Он улыбнулся мне, встал и поклонился, а я поклонился в ответ. — Каким ветром тебя к нам занесло?

— Решил проведать старых друзей, уж не захворали ли они? Ведь я мог бы сразу их вылечить, — усмехнулся я, и сел в кресло подле Гачева.

— Мы тоже соскучились, дружище, — сказал Самерсон — известный в нашем городе английский барон, вложивший не малые средства в строительства многих архитектурных сооружений Петербурга. Он очень любил этот город и всегда восхищался им. Он был моим другом, и раньше мы часто беседовали за игрой в вист.

— Мы как раз обсуждали одного иностранца, прибывшего недавно в Петербург с известной целью — покорить сердца наших дам! — воскликнул вдруг Раевский — представитель буржуазии, предприниматель и меценат, который сидел рядом с Гачевым и, покуривая сигару, смотрел на меня и улыбался, как бы ожидая ответа на его изъявление.

— Я Вас умоляю, каких еще дам?! Тут ясное дело, что он приехал для того, чтобы свергнуть сами знаете кого! — последнее предложение Кочетков произнес шепотом, — Все эти иностранцы враги Российской Империи, не в обиду будет сказано, — обронил он, устремив взгляд на смиренного Самерсона, который покуривал трубку и со спокойным лицом молча смотрел на происходящее. — Да будет Вам известно, что этот сударь ищет время и место для свершения своих злодеяний! — почти встал он со своего места и хотел было продолжить, но тут его прервал Гачев:

— И что же Вам, господин Кочетков, известно? Я уверяю Вас, что не стоит беспокоиться об этом человеке.

— А я Вам скажу, товарищ Гачев, что мне известно! — перебил грубым тоном Кочетков, — А то, что этот иноземец собирает людей для своего гнусного плана. Мне довелось узнать это от одного честного господина, который на днях видел его в порту и в нескольких клубах неподалеку отсюда, где он осведомлялся о людях смелых и решительных. Как Вам такое?

— Возможно он искал людей для иных целей, нежели чем те, что Вы сейчас нам предлагаете? — предположил Самерсон.

— Лично я сомневаюсь в честности ваших информаторов, — вскользь заметил Раевский.

— Так о ком идет речь, прошу прощения, господа? — ввязался я в их разговор. Мне было интересно о ком конкретно идет речь.

— Разве вы не слышали о Ларсе Нансене? О нем говорит весь Петербург, — удивился Раевский.

— Ларс Нансен! — воскликнул вдруг я.

— Вы знакомы с ним? — поинтересовался у меня Гачев. Все вокруг сидели и смотрели на меня, словно ждали открытия тайны происхождения рода человеческого.

— К сожалению, пока я не был удостоен чести познакомиться с этим человеком, однако я немного слышал о нем от своего дяди, — сказал я немного нехотя. Все знали старого профессора Самсона Туле, что человек он особого рода, что с ним сложно иметь какие-либо дела, и никто не знал, чем он занимается на данный момент. Помнили его только по слухам и из моих речей. Я же был не многословен, и говорил о дяде только то, что считал нужным, и, разумеется, только хорошее, ведь я и знал о нем только хорошее и ни в чем не мог упрекнуть старого гения.

Прошло пол минуты молчания. Все переглянулись, и Самерсон спросил меня:

— Мы все хорошего мнения о господине Туле, ты знаешь. Но скажи нам, какие дела он имеет с такой подозрительной личностью, как этот Ларс Нансен и как все это связано с тем, о чем нам рассказал Кочетков?

— Я только знаю, что он доктор зоологии, знает много языков, а также обучен морскому делу. — Мне не хотелось рассказывать им о наших планах с дядей, ведь это могло повлиять на общественное мнение, до которого мне конечно не было дела, но я старался защитить честь дяди. Могли подумать, что он обезумел и решил спустить все свои средства на такую неразумную и, скорее всего, гибельную экспедицию. Да и к тому же я не знал в действительности, кто такой Ларс Нансен.

Меня уже хотели засыпать вопросами, как вдруг в залу вошел мужчина тридцати пяти лет. Лицо его было белое, овальной формы, глаза ярко голубого цвета, напоминавшие арктические льды, но взгляд его был живой, дерзкий и мудрый. Надбровные дуги были немного приспущены так, что казалось он смотрит исподлобья. Это немного устрашало его взгляд. Волосы были коротко стриженые, светлые. Над верхней губой красовались пышные усы. Сам он был высокого роста, крепкого телосложения, на руках, поверх железных сухожилий, выступали вены, и по первому взгляду можно было сказать точно, что человек этот трудолюбивый, смелый, уверенный в себе, имеющий огромную силу и ясный ум. В глазах его читалось «я готов ко всему, что предложит мне судьба».

— Добрый вечер! — сказал он с небольшим акцентом, — Разрешите представиться, Ларс Нансен, зоолог.

Дуэль

Все задумчиво смотрели на Ларса Нансена, кроме Кочеткова, который глядел на него удивленно и хотел сказать что-то оскорбительное, но видимо решил с этим повременить. Молчание длилось недолго, его нарушил майор Гачев:

— Вечер добрый, сударь! Прошу Вас, составьте нам компанию, мы как раз собирались начать игру в вист. Я майор Гачев, это господа Кочетков, Курбатов, Самерсон и Раевский.

Гачев всех представил, как того требует этикет. Все кивнули головой, таким образом приветствуя незнакомца. Ларс Нансен поклонился в ответ. Затем Гачев взял карты в руки и начал их тщательно тасовать.

— Почту за честь, — кратко и вежливо согласился Ларс Нансен. Он сел рядом со мной, по правую руку, а по левую сидел Кочетков. Он злобно поглядывал на соперника и жестом дал понять, что не очень то ему и хотелось играть с незнакомцем. Колоду разбили на четверых. Самерсон и Раевский сидели в стороне и наблюдали за происходящим, они не участвовали в игре. Первая партия прошла в напряженном молчание, по крайней мере для меня.

— Откуда вы родом, господин Нансен? — вдруг спросил Гачев. Все переглянулись, словно ждали пока кто-то наконец задаст вопрос иностранцу.

— Из Норвегии, неподалеку от Христиансанна.

— Как вы попали в Петербург? — с особым интересом спросил Гачев.

— Мой друг попросил помочь ему в одном деле. Он живет в Петербурге. Я всегда хотел побывать в России, и вот я здесь. Я пришел сюда по совету князя Лужанского. Он осведомил меня о том, что в неком Английском клубе я смогу найти не менее отважных и смелых людей, чем сам Багратион, и что те люди будут любезны и отнесутся ко мне и моим предложением с пониманием. — Речь его была четкой и звонкой, как у военного, хотя и слышался небольшой скандинавский акцент.

— И что же это за дело?! — спросил Кочетков с особым подозрением. Улыбка его была лишь игрой, и он тут же стер ее со своего лица.

— Экспедиция. — отрезал Ларс Нансен. — Мы собираемся отправиться к Южному полюсу, перейти этот континент, отыскав его самую южную точку.

Он сказал это с гордостью в сердце, это было видно по его глазам.

В этот момент все были удивлены, кроме меня, ведь я знал об экспедиции, но не стал подавать виду. Я также заметил, что Ларс Нансен не узнал меня, когда Гачев произнес мою фамилию. Видимо дядя еще не рассказал ему о моем участии в деле.

— Неужели? И Вы считаете, что это возможно? — с глубокой иронией и сомнением спросил Кочетков, ничуть не стыдясь своего вульгарного поведения.

— Безусловно это возможно! Более того, я готов поклясться своей жизнью, что ни смотря ни на что, я смогу довести начатое дело до конца и отыщу то место, куда вонзается земная ось. — его слова воодушевляли, он говорил, как генерал, как человек, прошедший через огонь и воду, и знающий свое дело.

— Вот как! Да Вы, господин Нансен, безумец, как и Ваш друг! Ваше безрассудство выходит за рамки человеческих возможностей, — грубо произнес Кочетков.

— А Ваше хамское поведение выходит за рамки человеческой порядочности, — саркастически точно заметил Ларс Нансен. Он сказал это очень спокойно, как будто ничто не могло вывести его из себя, в отличие от его оппонента.

— Что!? Что-оо!? Да как ты смеешь, негодяй! — захрипел Кочетков. Ситуация очевидно вышла из-под контроля. События развились так быстро, что никто и подумать не мог, что дойдет до такого.

— Прошу Вас, господа, давайте успокоимся, и решим этот вопрос по-хорошему, — предложил молниеносно Гачев. Самерсон и Раевский хотели было засмеяться над разгневанным Кочетковым, но решили, что это будет не совсем уместно.

— Ты! Подлец! — взорвался обезумевший егермейстер, — Вы правы, Гачев! Мы решим этот вопрос как решают его мужчины! Я вызываю тебя на дуэль, Ларс Нансен. Я покажу тебе, что такое порядочность, когда пуля залетит в твое бьющееся от страха сердце! — Он ревел, руки его тряслись. Все это время Ларс Нансен сидел в кресле и смиренно смотрел на Кочеткова. Тот же, не желал останавливать свой монолог и продолжил:

— Завтра утром мы будем стреляться на окраине Лесного парка. Даю вам право выбрать оружие, — закончил наконец он.

— Пистолеты, — спокойно произнес Ларс Нансен.

— Будь по-твоему! Господа! — обратился он к остальным, — кто желает быть моим секундантом?

— Это можно, — принял предложение Самерсон.

— А я могу быть Вашем секундантом, господин Нансен, — предложил я зоологу. Тот кивнул головой, встал и вышел из клуба. Я спешно попрощался со всеми и выбежал на улицу в надежде догнать норвежца. Шел дождь, он стоял у входа, ожидая экипаж.

— Господин Нансен, — обратился я к нему, — не думаю, что Кочетков поступил разумно, вызвав Вас на дуэль.

— Почему же? У него наверняка были основания, — усмехнулся он, потирая усы.

— Да, но поступил он по-свински, оскорбил Вас, ему самое место в свинарнике, — я старался подбодрить иностранца, полагая, что ему нужна поддержка. Но вскоре я понял, что поддержка скорее была нужна мне, ведь я почему-то беспокоился за Ларса Нансена. Мне казалось, что мы были знакомы много лет. Мне нравилось то спокойствие, которым он владел. Он посмотрел на меня и спросил:

— А где находится Лесной парк?

— Не волнуйтесь, завтра я проведу Вас туда. Полагаю, что нам нужно условиться о встрече.

— Несомненно.

— Тогда завтра рано утром, в половине пятого, я заеду за Вами…, — я не закончил предложение, как бы спрашивая своего нового друга, куда мне завтра за ним заехать.

— Боткинская 6е, — четко сказал он и попрощавшись сел в экипаж.

Что касается меня, то я отправился к себе домой, чтобы продумать весь план завтрашнего мероприятия. Я был обеспокоен и боялся за норвежца и Кочеткова, хотя он и не был никогда хорошим человеком, все же он был человеком. Однако у него было преимущество перед зоологом, поскольку он являлся егермейстером и в совершенстве владел любым огнестрельным оружием. А что мог простой зоолог и моряк против такого соперника? Вся надежда была на удачу и только. Но часто удача побеждает там, где мастерство терпит поражение.

Через час после того, как я вернулся домой, ко мне пришел Самерсон для подписания протокола встречи. Мы обговорили все условия дуэли и занесли их в протокол.

— Вся эта затея с дуэлью кажется мне неразумной, — сказал я своему другу.

— Я солидарен с тобой. Но мы ничего не можем поделать, нарушение дуэльного Кодекса недопустимо, — с сожалением сказал Самерсон. Он подал мне перо для подписи. Составив два экземпляра и подписав их, Самерсон ушел.

Утром следующего дня Ларс Нансен и я стояли в Лесном парке, ожидая оскорбленного Кочеткова и его секунданта. Погода стояла теплая, где-то в молодой листве пели птицы, земля под ногами была согрета утренним солнцем, и я подумал в тот момент, почему же такая драматическая сцена должна была свершиться именно в этот замечательный день? Я был в плохом настроение из-за этого, что не сказать о Ларсе Нансене, который стоял с закрытыми глазами и видимо заслушивался пением птиц.

— В России очень красиво, — вдруг сказал он. — Здесь я чувствую благодать, она наполняет меня радостью. Разве это не прекрасный день? — спросил он, поворачиваясь ко мне.

— Надеюсь он таковым и останется, господин Нансен, — сказал я, с полной надеждой на благоприятный исход поединка, в котором никто не пострадает и не придется применять свои навыки врача.

— Вы тоже считаете, что затея с покорением Южного полюса, не осуществима? — неожиданный вопрос поставил меня в неловкое положение.

— Вы должны знать, господин Нансен, что я поплыву с Вами в качестве корабельного доктора, — Ларс Нансен смотрел на меня и ждал продолжения моей речи. Было видно, что он не особо был удивлен. — Да. Мой дядя Самсон Туле рассказал мне о намерении пересечь ледяной материк, и хорошо отзывался о Вас.

— Значит, Ваш дядя господин Туле? И Вы, полагаю, также в курсе, что он просил меня собрать команду для путешествия?

— Верно.

— Это же замечательно! — улыбнулся он. В этот момент за деревьями показались Самерсон, Гачев и Кочетков.

— Полагаю, Вы знаете правила, господин Нансен? Вы не имеете права разговаривать со своим соперником до конца поединка, — предупредил я норвежца.

— Знаю, — отрезал он. Я поражался степенью его спокойствия. Душа его и мысли словно были в другом месте, а тело просто радовалось лучам теплого солнца.

Все собрались. Ларс Нансен поклонился, ему поклонились в ответ, как того требует дуэльный Кодекс. После подписания протокола встречи, мы с Самерсоном обсудили ход дуэли, после чего он объявил:

— Дуэль с приближением и остановкой. Начальное расстояние 30 шагов. Расстояние до барьера 10 шагов. Стрельба поочередная, по жребию. Господа, вам известны условия дуэли, вы их подписали и одобрили. Я напоминаю Вам, что, когда я отдам вам пистолеты, честь обязывает вас не делать никаких движений до моей команды «начинайте». Точно так же вы должны немедленно опустить пистолеты по команде «стой», — майор Гачев достал деревянный футляр с двумя пистолетами. Он же их и зарядил, затем подал дуэлянтам. Обстановка накалялась, я чувствовал, как капли пота стекают по моей спине. Хоть я и не боялся крови, но меня пугала неизвестность. Затем Гачев подбросил монету и показал стреляющим. Затем они разошлись в противоположные стороны на 30 шагов друг от друга.

— Первым стреляет господин Кочетков, — сказал майор. На лице Кочеткова промелькнула надменная улыбка. Он был уверен в победе и его шансы на успех возросли, ведь он стрелял первым. Все затаили дыхание.

— Готовы? — спросил Гачев. Оба промолчали — это значило, что они готовы. — Начинайте!

Кочетков прицелился и произвел выстрел. Пуля слега задела щеку Ларса Нансена, но тот не пошевелился, твердо стоял на ногах, и лицо его выражало спокойствие. Через несколько секунд выстрелил норвежец. Он стрелял специально в сторону, что рассердило Кочеткова и в то же время дало шанс на победу. Затем противники сблизились, Гачев перезарядил пистолеты и отдал их стреляющим. Расстояние было очень малым и поэтому риск смерти обоих возрастал. Если сейчас Кочетков выстрелит, то точно попадет в цель.

Егермейстер произвел второй выстрел. Осечка! В одно мгновение лицо его побледнело, и он полностью осознал всю трагичность ситуации. Его жизнь была на волоске, он готов был бросится бежать, но позор был хуже смерти, потому он просто смотрел вперед и ждал. Ларс Нансен прицелился. Десять секунд шли как целая вечность. Был произведен выстрел. Опять в сторону.

— Полагаю дуэль можно закончить, — сказал Гачев, — конфликт исчерпан? — спросил он Кочеткова. Тот стоял нахмурившись, словно думал о чем-то глубоком. Затем посмотрел на норвежца и кивнул головой в знак согласия. Затем, не желая ни с кем разговаривать, он подписал протокол поединка и вместе с Самерсоном удалился. Гачев подошел к нам с Ларсом Нансеном и сказал:

— Вы стреляли в сторону? Почему? — поинтересовался он у норвежца.

— Порой, в такой прекрасный день, все должно быть прекрасно. Я не хотел нарушать здешний покой и омрачать свое и ваше настроение смертью господина Кочеткова.

— Но, а что на счет вашей смерти? Разве вы не боялись умереть сегодня?

— Там, откуда я родом, не принято бояться. Страх лишает возможности действовать правильно и расчетливо. Если так угодно судьбе, значит я покину этот свет тогда, когда ей заблагорассудится.

— Вы мудрый и сильный человек, господин Нансен, и мне было приятно иметь возможность повстречать такого, как вы, — они пожали друг другу руки и Гачев отправился восвояси.

— Что ж, полагаю, и нам следует заняться важными делами, не так ли, господин Курбатов? — весело он обратился ко мне. — Ведь сейчас только утро и самое время начать подготовку к экспедиции.

— Вы правы! С чего же мы начнем?

— Начнем с визита к Вашему дяде! — провозгласил он, и мы отправились в город.

«Гефест»

Мы шли по улице и решили зайти в бывшее кафе Вольфа и Беранже, которое теперь называется просто Литературное кафе. Там подавали отменный кофе, и можно было прилично позавтракать, почитать прессу и поговорить. Усевшись за свободный столик, мы заказали две тарелки щей, омлет, два пирожных и две чашки кофе. Мой желудок ясно дал понять, что нуждался в пище еще тогда, когда мы были в Лесном парке. Поэтому, как только принесли завтрак, я тут же приступил к нему.

В связи с последними событиями я не мог увидеться с дядей и потому не знал, на каком этапе находится подготовка к экспедиции, в связи с этим я решил узнать это у Ларса Нансена.

— Господин Нансен, прошу Вас, скажите, на каком этапе находится подготовка к экспедиции? Вся ли команда собрана? — Ларс Нансен сделал жест пальцем, что как только он прожует кусок омлета, он сразу даст мне ответ на мой вопрос.

— Подготовка почти окончена. Через неделю мы начнем погрузку всего необходимого на судно. Что касается команды, то я рассчитывал найти всего двух человек, одного из которых я нашел в Английском клубе, я имею в виду вас, господин Курбатов. Второго же, крайне важного члена нашей команды, я не смог отыскать. Нам не хватает кока, — улыбнулся он и продолжил поглощать завтрак.

— Что ж, я полагаю, что решить этот вопрос не составит труда, когда мы встретимся с дядей. Он то уж точно придумает где нам достать кока.

После завтрака мы отправились к дядюшке. Погода расстроилась, пошел небольшой дождь, но его хватило, чтобы к черту размыть всю дорогу. Из-за этого мы добирались до дома Туле целых два часа, хорошо, что мы позавтракали.

Дядюшка как раз выходил из дома, закрывая дверь на ключ. Он увидел нас и весело побежал в нашу сторону.

— Здравствуйте, друзья! Я вижу, что вы уже познакомились? — добродушия дядюшки не было предела.

— Да, — ответил я, — господин Нансен заходил к нам в клуб, там мы и познакомились. — Я не стал упоминать об утренней дуэли и возникшем между Ларсом Нансеном и Кочетковым конфликте. — Пусть это останется в тайне, — подумал я.

— Очень рад слышать это. Теперь же поспешим в порт, есть важное незаконченное дело и я хочу, чтобы вы присутствовали при его свершении, — интригующе залепетал дядюшка.

Что за дело, мы не стали спрашивать, и просто последовали за ним. Поймали экипаж и поехали в порт.

Дождь уже совсем прекратился, и солнце, рассеяв тучи, согрело улицы Петербурга. Бесчисленное множество людей гуляли и радовались хорошей погоде. Находились и те, кто оставался мрачен. Все же большая часть была настроена позитивно. Вскоре и мое настроение улучшилось, и я мог снова радоваться жизни, как и прежде.

Порт был усеян людьми разного сорта, попадались англичане и французы, итальянцы и немцы, ирландцы, метисы, чернокожие. Большая их часть работала на верфи, остальные были либо приезжие, либо моряки. Кораблей было не счесть.

— Скорее, — позвал нас дядя, и пошел в сторону верфи. Под большим навесом на стапеле стояла шхуна. Возле нее столпилась небольшая толпа рабочих и моряков. Они обсуждали корабль, а некоторые шепотом выражали удивление и говорили «ого», «вот так посудина!», и многозначительно говорили «хм, интересно…».

Мы подошли к стапелю, где несколько докеров при помощи мощных дубовых деревянных балок тащили ту металлическую штуковину, похожую на аппарат для перегонки спирта, что я видел у дядюшки в мастерской.

— Это же…, — не успел я закончить фразу, впрочем, и не знал, как ее закончить, как дядюшка перебил меня и с гордостью подтвердил:

— Сердце «Гефеста»!

Мы стояли и молча смотрели, как докеры занесли двигатель во внутрь судна.

Корабль имел сильную осадку и странные, нетипичные обводы: поперечное сечение корпуса напоминало по форме скорлупу грецкого ореха, как у лоцманского бота.

Длина «Гефеста» по килю составляла 29,5 метра, длина по ватерлинии — 34,35 метра, а наибольшая длина — 37 метров. Ширина по ватерлинии без ледового пояса была 8,5 метров, глубина трюма — 4 метра.

— По моим подсчетам, — оживленно заговорил дядюшка, заметив наш интерес к его детищу, — при неполной загрузке осадка судна должна достигать 2,70 метра, водоизмещение при этом составит 280 тонн. Грузовместимость — 302 регистровые тонны. Киль судна изготовлен из двух балок индийского тика, доставленного из Шри-Ланки. Кильсон состоит из ситкинской ели с шириной боковых сторон 32,2 сантиметра. Все топтимберсы усилены железной оковкой во избежание деформации. Шпация — 55 см. Расстояние между шпангоутами не превышает 4 см. Все металлические детали конструкции «Гефеста» железные с гальваническим покрытием. Обшивка шхуны набрана в три слоя. Каждый слой, начиная от первого (7 см), толще предыдущего в среднем на 3 см. Каждый слой выстроган из английского дуба. Что касается «ледового пояса», он был сделан из самой твердой древесины — ятоба, которое было доставлено из Южной Америки. Пустоты между шпангоутами и слоями обшивки залиты специальной смесью «холдбархет», состоящей из смолы, вара и опилок. Таким образом, шхуна сохранит свою герметичность, даже если внешняя обшивка будет пробита насквозь, разумеется, это всего лишь в теории. Форштевень состоит из дубовых брусьев и усилен с внутренней стороны кницами из того же материала и железными продольными связями. Форма форштевня равна 30˚, это позволит судну влезать на ледяное поле и своей тяжестью взламывать его.

— Это шедевр, господин Туле! — восхищенно произнес Ларс Нансен. — Вы прекрасно подготовили судно к борьбе со льдами. Как Вам уже наверняка известно, корма является ахиллесовой пятой полярного судна! Что вы скажете о ней?

— Прекрасный вопрос, друг мой! Старнпост и рудерпост изготовлены из шотландского тиса, сам ахтерштевень состоит из двух штевней, между которыми установлены рулевой и винтовой колодцы, доходящие до верхней палубы. Шпангоуты в этом месте были укреплены бимсовыми кницами, поверх ледового пояса обшивки в месте ахтерштевня уложены плоские железные шины.

— Отлично! — Ларс Нансен остался доволен ответом. — Продолжайте, прошу Вас.

— Помимо всего прочего, «Гефест» имеет две палубы. Парусное вооружение как у марсельной шхуны. Мачта сделана из рижской ели, растущей к востоку от Одера между 53-й и 65-й параллелями. Всего будет две мачты. Как вы уже поняли, я не стал подвергать «Гефест» двухмесячной процедуре по проверки его «плавучести», т.к. мои расчеты верны и полностью полагаюсь на свои знания! — заявил дядюшка.

— Что за процедура? — поинтересовался я, ибо не знал морского дела так, как его знал мой очаровательный дядюшка и мой друг Ларс Нансен.

— О, я тебе сейчас всё объясню, дружок. Дело в том, что перед тем, как отправить корабль по воле волн, прежде его проверяют «на плавучесть». Корабль снимают со стапеля и спускают на воду без мачт, потом паровой буксир отгоняет корабль с мели на глубину, где корабль грузят балластом, и там он должен простоять два месяца прежде, чем на него установят мачты. Почти все капитаны судов делают так, но я не суеверный человек, к тому же, я все рассчитал, корабль поплывет как надо, — твердо сказал дядюшка.

— О, благодарю. Теперь я понял, — отозвался я. Дядюшка помолчав, продолжил рассказ об оснащении «Гефеста»:

— Такелаж состоит из пеньковых веревок. Для выработки электричества на «Гефесте» я установил динамо-машину, которая работает либо от вихревого двигателя, либо от ветряка.

— Интересно, что за вихревой двигатель, расскажите нам, господин Туле? — заинтригованно спросил зоолог.

— Эта та штуковина, которую докеры только что затащили в машинное отделение? — спросил я.

— Да, именно! Я назвал его вихревой двигатель! — он опять поднял палец вверх, как бы выражая всю гениальность своего изобретения.

— Как он работает? — поинтересовался я.

— Его движущей силой является вода. Это его топливо. Для запуска достаточно внешнего электродвигателя, который создает центробежную силу в роторе, которая в свою очередь придает движение воде внутри него. Ускорение движения воды приводит к реакции ротора и статора, вырабатывая подъемную силу. Дальше, с ростом скорости и в определенный момент, сопротивление потоков становится отрицательным, и движение ротора становится сомовоспроизводящим. Проще говоря, внутри двигателя создаются мини-торнадо, которые, завихряя воду, выталкивают ее, тем самым образую движущую силу. Это позволит увеличить скорость при попутном ветре без парусов в 25 узлов! Никакого горючего не требуется, только наличие воды, которой в океане с избытком. — наконец закончил дядюшка и молча ждал нашего ответа.

— Гениально! — воскликнул Ларс Нансен!

— Поддерживаю, это великолепно, дядюшка! Вы превзошли самого себя.

— Я всего лишь человек, жаждущий покорить Антарктику и только, — скромно сказал изобретатель. — Кстати говоря, на борту «Гефеста», есть еще много чего интересного, но об этом Вы узнаете уже во время экспедиции, которую я планирую начать чуть раньше положенного срока. Погода нынче переменчива, и нам нужно успеть пересечь океан до начала сезона дождей. Что там с командой, господин Нансен? — обратился он с вопросом к норвежцу.

— Хорошо, что Вы спросили. Я как раз назначил встречу с несколькими членами экипажа на сегодня в порту.

— Хорошо. Как скоро мы сможем познакомиться с ними? — уточнил дядюшка.

— Думаю, нам стоит подождать еще некоторое время.

Самсон Туле всегда старался продумать все наперед. Поэтому он и решил собрать команду до того дня, как шхуна отчалит от берега Петербурга. Дядюшка хотел взглянуть в глаза каждому из членов команды, чтобы убедиться в их порядочности и серьезных намерениях. Мы прошлись до конца набережной и неподалеку от ремонтной мастерской увидели трех молодых людей.

Оливер О’Нейл

Трое мужчин были прилично одеты. Тот, что по внешним признакам был явно старше двух других, был одет в черный узкий редингот (сюртук) прекрасной выкройки, под которым элегантно сидел жилет темно-серого цвета с серебряными пуговицами, шею украшал платок белого цвета. Брюки черного цвета, достаточно укороченные, задевали лакированные английские оксфорды. В руках была трость из черного дерева. Джентльмен носил выразительные тонкие усы и черную шляпу-котелок. Сложно было представить, что человек, стоящий перед нами, китобой или матрос. Скорее он походил на барона. Однако вскоре мы выяснили, что его сын известный продавец виски на юге Англии.

Двое других были как две капли воды похожие друг на друга. То были братья-близнецы. Они были одеты по-простому и совершенно одинаково: серые визитки поверх белых рубах, серые штаны в коричневую клетку, заштопанные в некоторых местах большими заплатками и весьма потертые светло-коричневые остроносые ботинки. Оба были гладко выбриты, волосы были растрепаны в разные стороны.

Все трое были англичанами, судя по их внешнему виду. Тот, что с усами постоянно смотрел на свои карманные часы и, увидев нас, жестом показал своим товарищам следовать за ним.

— Добрый день, господа, — с английским акцентом сказал господин в шляпе. Мы поклонились.

— Разрешите представить вам моих друзей: капитана Туле и его племянника господина Курбатова, корабельного доктора, — Ларс Нансен представил нас так, чтобы в дальнейшем не было недопонимания в субординации. Затем он обратился к нам и представил троицу, — Господа, это Джеймс Ален, матрос-китобой, он же плотник; братья Томас и Генри Блэк, матросы.

— Рад познакомиться! — сказал Джеймс Ален. — Мы готовы приступить к работе в любой день и час, как только того захочет капитан.

Алену было на вид около 60, и по нему можно было сразу сказать, что человек он верный и преданный своему делу, что он не отступится от задуманной цели, выполнит все поставленные задачи в срок. Это увидел и сам капитан Туле в его глазах.

— Добро пожаловать в команду, господа! — четко и звонко произнес капитан, — Начиная с сегодняшнего дня и до конца экспедиции вы поступаете в распоряжение боцмана «Гефеста» Ларса Нансена, не забывая при том, что капитан на судне я, а в случае моей гибели, полномочия капитана переходят к доктору Курбатову. За пройденный путь до мыса Адэр, находящегося на 71˚ южной широты и 170˚ восточной долготы, будет установлена фиксированная оплата 9 фунтов и 69 пенсов (100 рублей) в месяц, а от мыса Адэр до самой южной точки полюса 9 фунтов и 69 пенсов в неделю. Если шхуну затрет льдами, Ваши гонорары будут составлять прежнюю сумму в 9 фунтов и 69 пенсов в месяц. Любой бунт на корабле, а равно подстрекательство к бунту карается десятью ударами плетью, лишением гонорара и заключением под стражу до конца экспедиции или до особо распоряжения капитана. Халатность и небрежное обращение с судовыми снастями, а равно намеренная порча имущества судна карается заключением под стражу на срок, определяемый тяжестью совершенного деяния, а также лишается гонорара от 1/6 до полного его лишения в соответствии с совершенным деянием. Это все, господа. Если у вас имеются ко мне вопросы, я готов выслушать.

На этом капитан закончил свою речь и улыбнулся новоприбывшим.

— Никаких вопросов, капитан! — громогласно сказали все трое.

— Отлично. Тогда жду Вас завтра в это же время в этом же месте. Будем спускать шхуну на воду и погрузим на нее все необходимое. В течение недели все должно быть готово. 9 июня мы отплываем. Через три дня после отплытия, мы прибудем в Христиансанн, Норвегию. Там нас будут ожидать еще несколько членов команды.

После разговора англичане разошлись, а я, дядюшка и норвежец отправились в сторону верфи, где стоял «Гефест». Дядя хотел еще раз убедиться в правильности установки двигателя. Подходя к месту назначения, Ларс Нансен заметил следующую картину: возле берега стояло американское торговое судно, на палубе которого происходил конфликт. По всей видимости, капитан барка разгневался на одного из своих подчиненных и со всей силы хлестал беднягу шпицрутеном. Подойдя ближе, мы заметили, что это был огромный чернокожий мужчина, закованный в цепи, и он сидел, закрыв голову руками, принимая удары. Эта картина заставила Ларса Нансена подняться на борт барка.

— Уважаемый! — обратился он к капитану, — Чем провинился этот человек? Он преступник?

— Он хуже, чем преступник! Он раб! — разъярённо тявкнул американец.

— Капитан, вы наверняка осведомлены о том, что в России отменено рабство, как и в Америке, а значит Вам следует освободить этого человека от цепей, — смело заявил Ларс Нансен. Мы же с дядей уже стояли возле сходни² и наблюдали за происходящим.

— Этот чернокожий был куплен мной на Гуаме³, что, как вам известно, является территорий Штатов, где рабство не отменено, насколько мне известно! И как Вы уже заметили, этот раб находится на моем корабле, как и Вы, а значит вы находитесь на территории Соединенных штатов. И я требую, чтобы Вы покинули мой корабль! — угрожающе произнес капитан.

— Хотя бы скажите в чем он провинился?

— Это не Ваше дело! Уходите! — грубо отозвался американец.

— Тогда я куплю его у Вас. Сколько Вы хотите за него? — предложил Ларс Нансен и достал свой кошелек. Американец посмотрел на бумажник и словно задумался.

— Не продается! — рявкнул он. Но было понятно, что он набивает цену.

— 100 рублей будет достаточно? — сумма довольна большая, но Ларс Нансен мог позволить себе потратить ее.

— Двести будет достаточно! — отозвался американец.

— Хорошо, — сказал норвежец, пересчитывая двести рублей, — освободите этого человека от цепей, будьте любезны.

— Пожалуйста! — дерзнул американец и снял с чернокожего кандалы, — проваливай отсюда, ты так и останешься рабом! — Крикнул он в след негру и, пересчитав деньги, ушел в свою каюту.

Спустившись на набережную, спасенный предстал перед нами во всей своей красе. Это был великан. Рост его составлял около шести с половиной футов (около 2 метров). Он был крепко сложен, развитая мускулатура придавала ему крайне угрожающий вид. Огромная бритая голова была овальной формы и блестела на солнце. Губы были симметрично широкие, выделялся большой приплюснутый нос. Зубы белого-белого цвета обнажились, и улыбнувшись, он произнес:

— Благодарю Вас, господин, вы спасли мою жизнь, — обратился он к Ларсу Нансену. Чернокожий говорил на английском языке, но мы все прекрасно понимали его.

— Теперь ты свободный человек, ступай, — по-дружески сказал норвежец.

— Я бы хотел отплатить Вам тем же, — продолжил великан.

— Почему тебя держали в кандалах было понятно, но мне не было понятно то, за что тебя наказывал капитан? — с подозрением спросил Ларс Нансен.

— Он не наказывал меня, а просто бил за то, что я черный. Так он показывал свою силу перед командой. Он купил меня на Гуаме у араба Аль-Джасима, который привез меня из Южного Судана, моей деревни, которую он сжег и разграбил, заковав в цепи оставшихся в живых, включая меня. Так он поступил и с другими ближайшими поселениями, после чего мы шли пешком очень долго. Я услышал от одного араба, что с начала пути наша колонна насчитывала 620 человек, в конце же пути — половину от того числа. Я видел, как мой народ страдал, как варварски с ним обращались. Тех, кто не мог идти, убивали на месте, не важно, будь то мужчина или женщина. Вскоре Аль-Джасим взял меня и еще несколько чернокожих крепких мужчин и отвез на Гуам, где он продал меня капитану Шелдону. Капитан давал мне самую трудную работу. Ежедневно он порол меня розгами, бил по спине, по голове и в живот палкой. Каждый день я хотел взять его и разорвать на части, но моя совесть и положение не позволили мне сделать этого. Однажды он бросил меня в трюм и, напившись вместе с командой, забыл про меня на несколько дней. Все это время я не пил и не ел. А когда он вспомнил обо мне, то долго смеялся вместе с командой над моими страданиями. Вчера мы причалили к порту, где Вы спасли мне жизнь. Я вижу, что вы добрые люди, и хочу отплатить вам той же монетой. — Весь рассказ этого бедняги мы слушали с тяжестью в сердце, его история произвела на нас огромное впечатление.

— Как тебя зовут? — спросил капитан Туле.

— Оливер О’Нейл, — произнес тот.

— Мы отправляемся в экспедицию на Южный полюс, Оливер. Там суровый климат, ледяной ветер срывает кожу с лица. Там очень опасно, и мы не знаем, что будет ждать нас впереди, ведь там, куда мы идем, до нас еще никто не был, — сказал капитан.

— Этого я не страшусь, господин. Я готов на всё ради того, чтобы отплатить вам за добро, — гордо ответил Оливер О’Нейл.

— На наше судно требуется повар. Ты готов принять на себя эти обязанности? — поинтересовался капитан.

— Готов, господин, — с благодарностью ответил великан.

— Замечательно. С завтрашнего дня, ты заступаешь на службу под моим начальством на шхуну «Гефест», остальное тебе разъяснят завтра. А пока ты можешь остаться у меня, мой дом большой, и там хватит места для такого здоровяка, как ты. — Предложил ему дядюшка. Тот кивнул в знак согласия, и мы отправились по домам. День выдался насыщенным.

Я пришел домой, лег на кровать и заснул сном младенца.

Отплытие

Прошла неделя после последней встречи с моими друзьями, и я начинал беспокоиться, вдруг что-то пошло не так и шхуна затонула. Все мои вещи были собраны, особое внимание я уделил теплой одежде и обуви, ведь кто знает, насколько низкие температуры ждут нас на Южном полюсе. Я вышел на улицу и тут же поймал свободный экипаж. На погрузку всех моих вещей потребовалось довольно много времени. После чего карета направилась в сторону порта. Через час я был на месте. Меня встретил матрос Том Блэк. Он был крепкий малый, хотя и небольшого роста.

— Доброе утро, господин доктор, — радостно поприветствовал меня матрос.

— Доброе-доброе, — улыбаясь, ответил я. Он взвалил на себе несколько сумок и рысцой направился к пирсу, где уже стоял «Гефест». Взяв одну сумку, я тоже направился к шхуне. Она была великолепна. Ее корпус выкрасили в черный цвет, из-за чего она выглядела красивее, чем, когда стояла на стапеле.

Я поднялся на борт, где меня встретил Ларс Нансен, одетый как настоящий моряк. На нем был черный двубортный пиджак с медными пуговицами.

— Здравствуйте! — произнес он специально с сильным акцентом и улыбнулся широкой улыбкой, слегка поклонившись.

— Приветствую Вас, господин Нансен, — поздоровался я. — А где капитан?

— Капитан на юте,⁴ — показал он на верхнюю палубу. — Он ждет Вас.

Я поднялся на ют и увидел там дядюшку, стоящего у фальшборта⁵, облокотившись на него, он смотрел вдаль, а затем повернулся ко мне. На дядюшке красовался черный сюртук с позолоченными пуговицами.

— Дорогой племянник, — начал он, — рад видеть тебя.

— И я тебя, дядя, — сказал я. — Как же долго шла неделя.

— Долго? По мне так мы только вчера разговаривали об отплытии, а сегодня, погляди, мы стоим на плавучем судне, которое понесет нас в море навстречу приключениям. Мы отплываем через час, пока ты можешь устроиться в каюте — она напротив моей — и осмотреть свой кабинет. А, впрочем, Томас сейчас покажет тебе. — И он позвал матроса. Тот, услышав приказ, поспешил ко мне. Я подал ему сумку, и он провел меня в мою каюту. Она была довольно просторной. Здесь располагался письменный стол с электрическим светильником, широкая кровать, над которой была полка с книгами. Внутренняя обшивка каюты была из темно-красного дерева, с противоположной стороны от стола стоял шкаф для одежды и комод для всякой утвари.

Оставив вещи в каюте, я пошел осмотреть лазарет. Он находился в соседней каюте и был в два раза больше, чем мой кабинет. Там располагались три койки с чистыми белыми простынями и теплыми одеялами, огражденные ширмой. Слева от входа стоял хирургический шкаф, где находились лекарства и травяные настойки. Все эти флаконы и бутылки были тщательно подобраны и описаны мной в письме к дядюшке, когда я составлял список нужных мне медикаментов для экспедиции. Я также учел инструменты и расходный материал, по возможности я просил найти некоторые виды растений (полынь, багульник, тысячелистник, эвкалипт) и запастись медом и чесноком — самыми лучшими природными антибиотиками. Помимо всего прочего в каюте имелись два больших окна, но то было не стекло, а какой-то иной очень прочный прозрачный материал. В качестве ночного освещения на потолке были закреплено множество небольших электрических ламп, ярко освещающих каюту. Стены были выкрашены в белый цвет, что делало комнату еще больше. Это был настоящий медицинский кабинет.

Выйдя из лазарета, я хотел пойти осмотреть другие помещения шхуны, как вдруг в темном проходе я наткнулся на огромного человека, это был Оливер О’Нейл. Я сильно испугался, так как не ожидал его встретить. Я машинально схватился за сердце и немного нагнулся, оперевшись другой рукой на колено.

— Господин доктор, — произнес басом кок, — с Вами всё в порядке? — Он говорил медленно и размеренно.

— Да, мой друг, все хорошо, просто я не ожидал тебя здесь увидеть.

— Капитан попросил меня сходить за Вами, чтобы показать камбуз⁶.

— Очаровательно. Что ж, не будем терять время. Вперед. — И мы вышли из узкого прохода, где коку явно было тесно, и он шел боком, чтобы случайно не снести фонари, которые светили очень тускло, поэтому в проходе было мрачно.

Мы прошли через всю нижнюю палубу и вышли прямиком в столовую, где располагался большой деревянный дубовый стол на десять человек, а также прикрученные к полу скамейки. Больше ничего в этом помещении не было, кроме небольшого окна, выходящего в камбуз и служащего для выдачи пайка. Сам камбуз был небольшой, что являлось для кока проблемой, из-за его огромного роста.

— Здесь довольно тесно, — прокомментировал я, оглядывая «кабинет кока».

— Жаловаться не приходится, господин доктор, мне здесь уютно, всё под рукой. — Оливер О’Нейл не проявил никакого недовольства, ведь теперь он больше не был рабом, и более того, он имел ответственную должность на корабле, от него зависел весь экипаж «Гефеста». Он это знал, и ему нравилось быть тем, кем он являлся. Тесный камбуз никак не мог огорчить великана, и он радовался тому, что имел.

После осмотра камбуза, я захотел посмотреть на кают-компанию⁷. Я поднялся на шкафут⁸, где погрузка подходила к концу, и матросы Блэк и Джеймс Ален завершали ее проверкой такелажа⁹. В корме¹⁰ было два входа. Я немного удивился, ведь обычно на кораблях всего один вход — в кают-компанию. В этот момент ко мне подошел дядя, положил мне руку на плечо и сказал:

— Вижу, ты думаешь над тем, что за той дверью? — хитро спросил капитан «Гефеста».

— Действительно, что же там?

— Это баня, мой дорогой племянник. Настоящая русская баня на дровах! — расхохотался он и открыл мне дверь. — Заходи, не стесняйся.

Помещение состояло из двух частей — предбанника и парилки. Оба помещения составляли около пяти метров в длину и трех метров в ширину, где запросто смогло бы поместиться по восемь человек в каждом из них. Над дверью предбанника находилась полка с березовыми и дубовыми вениками.

— Не потерплю зловония на своем корабле! — шутливо произнес дядя. — Это отличная профилактика заболеваний, не так ли, доктор? — заметил он, уставившись на меня, слегка наклонившись вперед.

— Вы совершенно правы, капитан. Более того, это отличное время препровождения и отдыха, что обязательно влечет за собой оздоровительный эффект! — я сказал это с особой серьезностью, и мы вместе засмеялись.

В кают-компании было не так много места, как объяснил капитан, это не так важно, ведь здесь он планировал заниматься только навигацией и, возможно, устраивать одиночное чаепитие и чтение Шекспира.

— Обедать буду с командой, — заявил он.

Окна кают-компании были сделаны также из того же материала, что и в лазарете. Я поинтересовался у дядюшки, что это за материал, но он вскользь ответил мне, видимо, думая о чем-то более важном.

Затем к нам подошел Ларс Нансен и предложил мне показать свою каюту.

— С превеликим удовольствием, мой дорогой друг, — согласился я.

Каюта Ларса Нансена находилась рядом с кубриком, где расположились матросы. Всего было два кубрика по 4 места в каждом. Мы зашли в помещение, напоминавшее адмиралтейскую каюту, на левой стене висел флаг Норвегии, на правой — красовались два острых палаша¹¹ с двусторонней заточкой конца 18 века. Стоял также стол, книги по зоологии и стопка записных книжек. На столе стоял портрет женщины с длинными кудрявыми волосами. Над кроватью на стене висел Ланкастер¹² 1870 года. Я сразу узнал это ружье, такое же я видел у господина Гачева в его доме.

— Пора домой! — послышался человеческий голос из-за ширмы, возле окна, — Проклятый шквал! — снова донесся голос. Это немного затуманила мое сознание. Я не понимал, что происходит.

— Не волнуйтесь, господин Курбатов, это всего лишь птица, — вывел меня из забвения норвежец. Он отодвинул ширму, за которой стояла большая клетка с огромных черным вороном. Он ходил из стороны в сторону и повторял отдельные фразы.

— Не может быть. Это же настоящий ворон! — я был изумлен.

— Его зовут Пенснэ. Он мой друг, мы познакомились с ним очень давно, когда я еще плавал в северных морях. Настоящий морской волк, — засмеялся Нансен.

— Волк! Волк! — закричал ворон, и я засмеялся.

— Какой забавный дружок, — я хотел сунуть ему палец в клетку, но побоялся лишиться его, и тут же отдернул руку назад. — Хорошая птичка. Знаете, господин Нансен, это забавно. Вы доктор зоологии и Вам, как никому другому нужен друг от братьев наших меньших, — сказал я норвежцу.

— Вы правы, мой друг, это действительно так. Пенснэ выручал нас много раз. Однажды наш компас сломался, пришлось идти вслепую. Берега не было видно больше месяца, хотя он должен был появиться уже давно. Мы выпускали Пенснэ каждый день, и он всегда возвращался, пока однажды он не вернулся. К вечеру мы причалили к берегу. Ворон вернулся ко мне спустя два дня. С тех пор мы не расстаемся. Куда я, туда и он.

— Интересная история, — сказал я. В этот момент капитан окликнул нас. Мы вышли на палубу, вся команда была в сборе. На шканцы встал Самсон Туле.

— Господа! Сегодня знаменательный день. «Гефест» выйдет в море и будет держать курс на запад к Балтийскому морю, там он обогнет Готланд и направится на юго-запад к острову Бронхольм, затем, пройдя пролив Эресунн, Каттегат и выйдя в пролив Скагеррак, мы встанем на якорь в Христиансанне. Там мы отдохнем и пополним экипаж. Затем через Северное море к проливу Ла-Манш, там вдоль берегов Португалии, Марокко и Мавритании, мы выйдем к экватору, где до Сандвичевых островов рукой подать. Оттуда и начнутся наши опасные приключения. В путь!

— Ура! — все дружно крикнули. Корабль отчалил от берега.

Готланд и Борнхольм

К вечеру мы подходили к острову Готланд. Я чувствовал себя хорошо, особенно после плотного обеда и сна. Меня переполняло чувство радости. Я был свободен, соленый морской ветер гнал корабль на юго-запад, где разворачивался прекрасный вид. Через несколько часов солнце зайдет за горизонт, жаль остров Готланд мы так и не увидим. Все время, что мы плыли, дядюшка ни разу не использовал своё изобретение, мы шли исключительно за счет парусов. Наступило время, когда можно было немного отдохнуть перед ночной вахтой, поэтому матросы уселись на палубу. Джеймс Ален достал из кармана ауру¹³, и начал играть английскую мелодию, братья Блэк весело подхватили мотив и запели песню. В ней пелось о том, как братья китобои отправились за большим белым китом, которого так и не смогли поймать, но потом на их корабль прилетел черный альбатрос и снес три золотых яйца. Это старинная народная морская песенка была довольно веселой и хотелось им подпевать. Все слушали и улыбались.

— Как Вы думаете, он существует? — загадочно спросил Оливер О’Нейл.

— Кто? — удивленно спросил я.

— Черный Альбатрос, несущий золотые яйца.

— Вряд ли такое возможно, сударь, — ответил норвежец. — Эта птица не имеет полностью черный окрас, как говорится в песне. А из тех 18 видов, что я знаю, только восемь имеют черное оперение на крыльях. Молодые особи также могут быть с коричневым или бурым оперением, но никак не с черным, — утверждал Ларс Нансен. Ему невозможно было не поверить, ведь сложно спорить о животных с доктором зоологии.

— И всё-таки легенды основаны на правде, не так ли, господин Нансен? — вмешался капитан. Он стоял на баке, облокотившись на планшир¹⁴, курил трубку и ждал ответа зоолога.

— Вы правы. В природе встречаются виды животных, хотя и должные иметь свой естественный окрас, но вопреки этому имеют белый (альбинизм) или черный (меланизм). У первых полностью (или частично) отсутствует пигмент меланин, а у вторых, наоборот, его слишком много. Вероятно, моряки, которые могли видеть черного альбатроса, видели обычного, но имеющего аномалию в окрасе. Из чего они сделали вывод, что это своего рода мистика, и придумали эту легенду о золотых яйцах черного альбатроса, — пояснил Ларс Нансен.

— Весьма толково, господин Нансен! — заулыбался капитан.

— Жаль, что это всего лишь легенда, — расстроился кок.

— Зато получилась славная песня! — подхватил плотник Аллен. Все многозначительно одобрили заключение матроса, и он начал играть песню заново.

Мы проплывали мимо берегов Готланда. Уже стемнело и все готовились ко сну, кроме тех, кто должен был нести вахту ночью — братья Блэк и Ларс Нансен. Перед тем как уйти в свою каюту, я хотел узнать историю острова более подробно, ведь я помнил ее лишь от 1809 года. Поэтому я решил спросить об этом дядю, который по всей видимости еще не собирался уходить с палубы, и смотрел куда-то в даль на огни острова.

— Дядя, ты не расскажешь нам об этом месте? — спросил я его. Ларс Нансен стоял рядом, и так же как и я ждал рассказа капитана.

— История острова Готланда не так занимательна и интересна, но если Вы настаиваете, я с удовольствием расскажу вам о нем. Первыми людьми, кто населял этот остров, были «готы» или «гуты», все они были скандинавского происхождения. О рождении самого острова есть легенда, которая зафиксирована в историческом документе под названием Гутасага. Если вкратце, то это сборник договоров между Швецией и островом Готланд, об истории острова до его христианизации. Написан он был в 13 веке. В более позднее время образовался город Висбю. Это главный город Готланда, но когда и кем он был основан неизвестно. Викинги стали первыми жителями этого города, возможно они и основали его. Они же первыми начали торговые отношения с Русью, хоть есть упоминание о том, что русы были здесь еще до викингов, я же полагаю, что это выдумано. Население острова было разнородным и включало в себя тех же русов, датчан, немцев, также куршей¹⁵. Этот остров на протяжении всей своей истории принадлежал многим: и датчанам, и шведам, и русам, и даже пиратам, причем несколько раз. Виталийцы в 1394 году взяли Готланд и сделали его центром пиратства в Балтийском море, а уже через 4 года пиратов разгромил Ливонский Орден, который в 1408 году передал остров во владение Дании. Позднее во время пребывания шведского короля Эрика на Готланде (примерно в 1449 году) остров снова захватили пираты. В XV-XVI веках остров был лакомым куском, который постоянно делили между собой Швеция и Дания. Лишь только в 1570 году Швеция признала остров за Данией, однако в 1645 году остров отошел к Швеции. В 1717 году генерал-адмирал Апраксин, командуя флотов в Балтийском море, произвел высадку на Готланд с десантом численностью в 900 человек, он не встретил сопротивления со стороны шведов…, — здесь дядюшка замолчал, словно задумался о чем-то.

— Капитан? Так что там с Апраксиным? — заинтригованный Ларс Нансен горел желанием узнать больше об этом событии.

— Он захватил остров, — утвердил он.

— Славно! И всё? — спросил норвежец.

— Я не любитель подобных историй, наполненных кровью и насилием. И я вовсе не считаю это правильным и честным — уничтожать и грабить врага, который не сопротивляется. Разве Вы, господин Нансен, не такого же мнения? — спросил капитан боцмана.

— Вы правы, капитан, я не признаю убийство ради выгоды, хотя бы это противоречило интересам моего государства. Никто не заслуживает похвалы за грабежи и убийства.

— Рад, что мы одного мнения, господин Нансен, — улыбнулся капитан. — Мы встанем на якорь здесь неподалеку. Времени у нас много, завтра до восхода мы продолжим путь, а сейчас, господа, пойдем-с спать, — и мы разошлись по каютам.

Я проснулся поздно, хотя дневной сон должен был дать мне достаточно сил, чтобы встать пораньше, но морской воздух опьяняет. Я вышел на палубу как раз в тот момент, когда прозвучал звонок к завтраку. «Вовремя» — подумал я и пошел в камбуз.

Все были в хорошем расположении духа, сидели за столом и разговаривали о сне, который приснился плотнику Аллену. Все поприветствовали меня.

— Да! Представьте себе, сижу я, значит, у себя в каюте, а в руках у меня сидит тот черный альбатрос. Кругом лежат золотые яйца, я их беру и молоточком аккуратненько разбиваю, а внутри драгоценные камни спрятаны!

— Ну, ну! Дальше то что?! — воскликнул завороженный рассказом Генри Блэк.

— Так вот! И тут ко мне в каюту заходит боцман и кричит мне прям в ухо: «Матрос Аленн! Ваша вахта началась!», — я растерялся и смотрю, а баклан то улетел! — выпучил он глаза, — А потом глядь, а он все добро своё с собой прихватил! В мешок все побросал и улетел в окно! «Нет! Невозможно!» — крикнул я. А потом пришел капитан и сказал, что я спал на вахте, за что он теперь требует с меня плату за ослабевшие ванты¹⁶! Вы себе это можете представить?! — удивленно проговорил он. Все так сильно рассмеялись, что даже у кока от смеха выступили слезы.

— Забавный однако сон, господин Аленн! — похвалил его капитан. — Я надеюсь, что на вахте вы не спите? — шутливо спросил он.

— Никак нет, капитан! — вскочил он со скамейки и вытянулся по струнке.

— Прошу Вас сядьте, это шутка, — пояснил капитан.

Все успокоились, позавтракали и приступили к своим повседневным обязанностям. Что же касается меня, то особых обязанностей у меня не было, и единственное, чем я мог себя занять — это либо беседой с дядей или боцманом, либо чтение медицинской литературы. Поскольку второе было не так приятно, я решил, что следует спросить дядю о том, где мы находимся и заодно поинтересоваться о сроках прибытия к месту назначения. Я поднялся на шканцы и застал капитана за штурвалом. Он смотрел вперед и курил свою любимую трубку.

— Ветер попутный, — сказал он. — Несколько часов назад мы проплыли остров Борнхольм. Теперь заходим в пролив Эресунн.

— Я не увидел очередной остров.

— О, мой племянник, их еще будет очень много, — подбодрил меня дядя. — К тому же, остров этот такой же малоинтересный, как и Готланд.

— Разве у него нет никаких особенностей? — спросил я.

— У любого места есть особенность, мой друг, даже у такого острова как Борнхольм. Первыми жителями этого острова были бургунды, древнегерманские племена, которых потом сменили викинги примерно в IX-X веке. Они то первыми и известили мир об этом острове. В XI веке датский конунг Харальд III решил, что отныне остров будет принадлежать ему, а не этим дикарям. Правда, у него ничего не вышло, и Дания боролась с ними на протяжении нескольких веков. Вскоре после этих событий Борнхольм также как и Готланд делился между Данией и Швецией. В итоге в середине 13 века остров отошел Швеции. Вскоре на острове стали появляться крупные города, которые в основном строились немецкими торговцами, ибо это было им на руку. В конце 17 века Борнхольм вернулся под руку Дании, были войны, торговля и экономика терпели крах. Все же, со временем Борнхольм таки превратился в жемчужину Балтийского моря. А совсем недавно, всего лишь 46 лет назад, 6 октября неподалеку от острова потерпел крушение первый винтовой фрегат русского императорского флота «Архимед» под командованием Глазенапа. А в остальном, остров ничем не примечателен, кроме своих желтых песков и усеянными люпинами высоких берегов.

— Что ж, по крайней мере пролив Эресунн не уйдет из-под моего взора, — пошутил я.

— Будь мы здесь на полстолетия раньше с нас бы взяли Зундскую пошлину¹⁷, — капитан немного помолчал. — Совсем скоро мы прибудем в Норвегию и пополним команду. Я бы хотел попросить тебя, Миша, чтобы ты приобрел там кое-что из моего списка, — он протянул мне листок, — это очень важные вещи, и я хочу, чтобы ты занялся этим делом. И еще отнеси этот конверт в почтовое отделение, — он передал мне конверт. Что это было за послание и кому оно было адресовано, мне не было известно, а дядюшка не обмолвился об этом, из чего я сделал вывод, что мне знать это не обязательно, что скорее всего это какая-то формальность, ну или на крайний случай странность моего дядюшки. Я не придал этому большего значения и отправился в свою каюту, где на столе меня ждал черный сладкий кофе, приготовленный Оливером О’Нейлом.

Я занялся чтением, потом вернулся на палубу, чтобы посмотреть на берега города Мальмё. Я наблюдал земли Швеции, берега Хельсинборга, и уже к вечеру «Гефест» пересек залив Каттегат близ острова Анхольт.

Христиансанн

Ночью мы вошли в пролив Скагеррак. Я плохо спал, снаружи свистел ветер и немного чувствовалась бортовая качка. Так я пролежал до четырех утра, пока не решил проветриться. Я оделся и вышел на ют. Ветер был достаточно сильный и холодный. На ванты сбежались матросы, чтобы поднять паруса. Командовал Ларс Нансен. Капитана нигде не было видно.

— Видите, господин Курбатов, вон те рваные облака? Они то отделяются друг от друга, то группируются в сплошной слой.

— Вижу, — ответил я.

— Это нехороший признак. Их еще называют шквальными облаками, как следует из названия, они создают шквал, что для наших парусов было бы гиблым делом, поскольку на данный момент мы идем правым галсом¹⁸, что может повлечь за собой сильный крен¹⁹ судна. Если не принять меры, шквал лишит нас парусов и верхнего рангоута.

— Но Вы знаете что делать? Верно? — спросил я норвежца, заранее зная, что он справится с этим шквалом, ведь он не раз бывал в море.

— Не сомневайтесь! Я уже предпринял нужные меры. Убрать верхний брамсель и побыстрее! — крикнул он матросам. Те быстро выполнили приказ боцмана. Теперь стало безопаснее. На палубу вышел капитан. У него было хорошее настроение, не смотря на погоду и небольшой дождь.

— Доброе утро, господа! Погодка шепчет. Держим курс на Христиансанн! Прямо по ветру! — крикнул он рулевому.

— Есть прямо по ветру! — принял команду Том Блэк.

— Завести двигатели! Всем быть наготове! — крикнул капитан. Через пятнадцать минут из трубы на баке пошел черный густой дым — это заработал первый стартовый двигатель. Затем мы услышали звук ни на что не похожий, этот гул разносился по всему кораблю. Через несколько секунд он прекратился и все почувствовали, как корабль пошел быстрее и начал набирать скорость.

— Бросить лаг²⁰! — приказал капитан. Джеймс Аллен взял прибор и бросил одну его часть за борт. Подождав несколько секунд, он сказал:

— 20 узлов²¹, капитан!

— Просто прекрасно! — обрадовался капитан. — А ведь это даже не максимальная мощность вихревого двигателя. Он может больше, но пока с этим повременим. Нам достаточно и той скорости, с которой мы идем. Берега Норвегии не такие дружелюбные, скажу я вам, господа. Боцман знает об этом.

— Рифы близ берегов Христиансанна, о расположении которых мы не знаем, может прекратить нашу экспедицию в одно мгновение, а заодно и наши жизни, — подтвердил слова капитана Ларс Нансен.

— При приближении к берегу, будем внимательнее и сбавим скорость, как только покажутся берега Норвегии, — сказал капитан.

Через несколько часов мы причалили к порту Христиансанн. Благо, все прошло успешно и судно нисколько не пострадало.

У причала стояли несколько кораблей, в основном все они были норвежскими, за исключением нашего и еще одного небольшого английского экспедиционного судна. В порту Христиансанна кипела торговля. Больше всего продавалась рыба: тунец, палтус, треска, мольва, камбала, хек, макрель, а также коричневые креветки, мидии, устрицы, омары и множество видов моллюсков. Поскольку мы не занимались ловлей рыбы во время плавания, хотя у нас и было все снаряжение для этого промысла, мы решили купить немного морских даров и набить ими пару бочек на будущее. Этим занялся Оливер О’Нейл. Капитан вместе с боцманом отправились к назначенному месту, где их ждали новые члены команды «Гефеста». Я же, по распоряжению дядюшки, отправился в город на почту, а также за покупками по тому списку, который он мне дал.

Улицы Христиансанна были широкими, и вдоль нее множество торговцев предлагали всем свои товары, начиная от одежды и заканчивая овощами и ягодами. Везде кипела жизнь. Я подошел к незнакомцу и спросил его как мне пройти на почту. Он указал мне на север, и я свернул с улицы в переулок. Пройдя несколько домов, я вышел на улицу, название которой с трудом мог бы выговорить. Вскоре перед моими глазами появился знак с надписью «post», что, как я понял, означало «почта».

Я вошел в деревянное здание. Передо мной была стойка, за которой стояли несколько людей в черной форме. Один принимал людей, двое других работали с посылками, и еще один с письмами. Стояла кромешная тишина, пока не появился человек, судя по всему англичанин. Он был одет очень опрятно. Шляпа, скошенная набок, была гораздо меньше его головы. Маленькие круглые глаза зеленого цвета были под стать его галстуку, изобличающего его как человека странного и эксцентричного. Его тучность не мешала и не сковывала его движений, он был пластичен и двигался элегантно. На левой руке блестели два серебряных перстня с изумрудом. Он подошел к почтальону и грубо произнес:

— Сэр! Я требую, чтобы Вы отослали письмо еще раз!

— Прошу прощения, господин Пигми, но это стоит одну крону²², — сказал почтальон.

— Но у меня нет денег, — заявил англичанин.

— Как же вы собираетесь расплачиваться за пересылку письма? — улыбнувшись, спросил служащий. Англичанин стоял, нахмурив брови, и не находил слов, чтобы ответить почтальону.

— Черт возьми! — выругался маленький джентльмен и вышел с почты. Все посмеялись над ситуацией. Я подошел к почтальону.

— Добрый день, извините, а кто это был? — поинтересовался я.

— Этот господин прибыл из Лондона несколько недель назад для каких-то исследований и до сих пор не может уехать отсюда. Он отправлял уже восемь писем, и ни один корабль за ним не пришел.

— Мне показалось, я видел английский корабль у причала.

— Правда? Тогда, возможно, господину Пигми улыбнулась удача, — сказал почтальон и принял у меня письмо. После чего я расплатился и вышел из здания. Теперь мне нужно было купить все по списку дяди. Сделать это нужно было в лавке Андерсена на улице Vidars, дом 8». Дом был совсем рядом, и я направился туда.

Войдя в лавку, я увидел полки со всякими склянками, содержимое которых мне не было известно. Также стояли колбы, пробирки и бумажные свертки с неизвестными веществами. Огромное изобилие химических реагентов и прочих веществ указывало на то, что хозяин этого магазина прекрасно разбирается в химии.

Через некоторое время ко мне вышел человек, занимательной наружности, в фартуке и перчатках. Он был без волос и подозрительно смотрел на меня через толстые линзы очков, которые предавали ему ученый вид.

— Что Вы хотели? — спросил он.

— Мне нужно купить у Вас… Эм-м…, — я замешкался, доставая список из кармана. Все это время он смотрел на меня, подняв перед собой руки, как и в тот момент, когда вышел ко мне, — Ах, вот! Мне нужно нитроглицерин, древесную муку, селитру, парафин, бертолетову соль и немного углекислой магнезии.

— Это обойдется Вам недешево, — сказал продавец.

— Я заплачу. — убедил я его.

— Хорошо. Ждите, — он вышел и через двадцать минут вернулся со всеми ингредиентами, — Ваше. — сказал он немногословно.

— Благодарю, — сказал я и протянул ему деньги.

— Всего доброго, — сказал он, поклонился и ушел по своим делам.

Я отправился к причалу, где уже стояли капитан, Ларс Нансен и новые матросы. Все они были заняты тем, что наблюдали интереснейшую ситуацию.

Тот английский корабль, что стоял у причала сегодня утром, несколько часов назад снялся с якоря и направился в сторону Англии. Его паруса виднелись вдали. Все это спокойствие нарушал огорченный и возбужденный англичанин, которого я видел на почте. Он размахивал руками и бранился на уходящий вдаль корабль. Снял со своей головы шляпу и начал топтать ее ногами и прыгать на ней. Затем он разбежался и хотел прыгнуть в воду, чтобы поплыть за уходящим кораблем, но у самого края остановился, упал на колени и расплакался. Капитан Туле подошел к нему и спросил:

— Сударь, что с Вами? Вы опоздали на этот корабль? — предположил он.

— Я даже не знал, что он в порту. Один господин сказал мне, что у причала стоит английское судно уже два дня. Я бежал так быстро, что сердце мое чуть не выпрыгнуло. Но когда я прибежал к причалу, корабля уже не было.

— Как Вас зовут? — спросил капитан.

— Джонатан Пигми, — представился англичанин.

— Джонатан Пигми, я Самсон Туле, а это мои товарищи Ларс Нансен и Михаил Курбатов. Расскажите подробнее, что произошло?

— Дело в том, что я — антрополог и отправился в Норвегию, чтобы исследовать местные захоронения. Я пишу статью об этом. В Лондоне ждут вестей от меня, а я застрял здесь, — он был растерян, опустил руки и голову, — Вот уже две недели я живу здесь, и отсылаю письма в Лондон, чтобы меня забрали отсюда, но никто не присылал ни письма, ни корабля. Три дня назад у меня кончились деньги, я потратил их на обед. Я живу в гостинице неподалеку от центра и работаю там по хозяйству, за что добродушный хозяин платит мне за это едой и кровом. Вы знаете, здесь не особо любят англичан, но этот человек, господин Корнстат, хозяин гостиницы, очень любезен и пообещал мне, что не выкинет меня на улицу как собаку, сказал, что я могу жить у него, пока не придет судно и не заберет меня. Откуда и куда направляетесь Вы, господин Туле? — спросил Пигми, поведав свою историю. Он достал платок из своего сюртука и, высморкавшись в него, засунул обратно в карман.

— Я слышал о Вас, господин Пигми. Читал Ваши статьи, и одна работа мне очень понравилась.

— Благодарю-благодарю, — застенчиво ответил, Пигми.

— Мы осуществляем экспедицию на Южный полюс. Мы можем взять Вас с собой. Англия по пути, и мы могли бы высадить вас с корабля где-нибудь на побережье Ма́ргит, — великодушно предложил капитан. Услышал эти слова, англичанин выпучил глаза и, прыгая от счастья, начал обнимать капитана и всех остальных, кланяясь и говоря слова благодарности.

— Благодарю Вас, благодарю! — говорил он постоянно.

Собрав вещи, Джонатан Пигми поднялся на борт «Гефеста». Для него также нашлась каюта. Капитан собрал всех на палубе и представил команде новых членов экипажа.

Это были матрос-конопатчик Финн Ронне — мужчина среднего возраста и роста, широкоплечий, с большим длинным носом и пытливым взглядом. Парусный мастер, матрос Нильс Тран — мужчина небольшого роста, с приятной внешностью, но со строгим взглядом, на обеих руках имел татуировки, борода прибавляла ему строгости и еще десяток лет к возрасту. На вид ему можно было бы дать 45 лет. И матрос Хенрик Айердаль, — молодой парень, лет 25, с ярко выраженной внешностью исландца — голубыми глазами и белокурыми волосами. Он носил длинные усы как Ларс Нансен и имел крепкие руки и ноги, что очень ценилось у моряков.

После представления капитан и новые члены экипажа удалились, а Ларс Нансен отдал команду к отплытию.

Племя

Погода к вечеру успокоилась. На нашу удачу дул попутный ветер, и капитан приказал спустить паруса. Вскоре тучи рассеялись, и показалось солнце. Оно осветило палубу, и я радовался его теплу. Попивая зеленый чай, я стоял на корме и смотрел вдаль на воды Северного моря. Здесь жизнь была иной, нежели в Балтийском.

Ко мне подошел Ларс Нансен. У него был задумчивый вид.

— Господин Нансен, о чем вы задумались?

— Нет-нет, ни о чем. Я просто любуюсь видом моря. Оно прекрасно, не так ли? — спросил он.

— Согласен, оно великолепно! — подтвердил я.

— Смотрите! Скорее! — он что-то увидел и показал пальцем в горизонт.

— Я ничего не вижу, — раздосадовался я.

— Приглядитесь, доктор!

— И впрямь! — я увидел вдалеке множество крупных морских животных. Ларс Нансен уже успел сбегать за подзорной трубой и принялся разглядывать неведомых существ.

— Плохо видно, похоже на каких-то китообразных, — заявил он и продолжал пожирать их взглядом. — Подождем еще немного и мы узнаем, что это за животные. Они движутся прямо на нас.

Мы прождали около пятнадцати минут. Вся команда собралась поглазеть на животных. Им не терпелось увидеть неведанных существ, бороздящих просторы Северного моря. Наконец Ларс Нансен утвердил:

— Господа, разрешите представить Вам — это стая беломордых дельфинов! — торжественно произнес он. Все хором выразили свое удивление междометиями.

— А чем они отличаются от обычных? — спросил Томас Блэк.

— Беломордого дельфина можно легко узнать по серповидному спинному плавнику и широким белым полосам криволинейной формы, украшающие его тела с обеих сторон. О нем стало известно не так давно, всего сорок лет назад. Это редкий вид из рода короткоголовых. Общая численность животных точно неизвестна. Их присутствие наблюдалось в Балтийском и Баренцевом морях, чаще всего в Северной Атлантике от Лабрадора до Массачусетского залива, а также у берегов Исландии и Гренландии. Живя в Норвегии, я знавал некоторых китобоев, которые отлавливали этих животных ради мяса и жира. Они держатся небольшими группами численностью до тридцати особей, в данном случае я насчитал двенадцать.

— А что они едят? — поинтересовался Оливер О’Нейл.

— Их пища в основном состоит из рыбы: трески, сельди, мойвы, камбалы… Бывает, что они едят моллюсков и ракообразных, но гораздо реже.

— Они не агрессивны? — спросил кок.

— Нет-нет, ни в коем случае. Слово «дельфин» образовано от греческого слова «delphos», что означает «брат». Дельфины считаются одними из самых развитых существ на Земле. Им присущ альтруизм. Я слышал много историй о том, как тонущих моряков спасали дельфины. А что касается конкретно этих дельфинов, то они также весьма доброжелательны, общительны и любознательны. Их часто можно наблюдать рядом с другими видами, а также с горбатыми китами.

Дельфины подплыли ближе, и можно было услышать, как они издают интересные звуки, разнообразные свисты и щелчки.

— Что означают эти звуки? — спросил Джеймс Аллен.

— Они могут означать все что угодно. К сожалению, этого языка я не знаю, но точно могу сказать, что так они подают сигналы, общаются со своими сородичами.

Все наблюдали за игрой дельфинов. Капитан закурил трубку и не давал никак распоряжений, он терпеливо смотрел на нас, и дал матросам возможность отдохнуть и расслабиться. Он уважал каждого из них, ценил их работу, и потому ему было не жалко времени для познавательных лекций Ларса Нансена.

На палубе появился Джонатан Пигми. Он спал несколько часов и вышел подышать свежим воздухом.

— О, господа! Чем это вы тут занимаетесь? — он подошел к фальшборту и увидел плескающихся в воде дельфинов. Он был так тронут увиденным, что не стал прятать своих чувств, — Как же это прекрасно! Дельфины… — очарованно произнес он.

— Это беломордые дельфины, — поправил Оливер О’Нейл.

— Они великолепны. Дельфины очень добрые существа. Знаете, ведь мы похожи на них, но, к сожалению, сильно отличаемся.

— Что Вы имеете в виду? — спросил Ларс Нансен.

— Господин Пигми хочет сказать, что их социальные отношения не схожи с нашими — человеческими, — вдруг сказал капитан.

— Совершенно верно, — подтвердил антрополог.

— Почему же не схожи? — не согласился Ларс Нансен, — И они, и мы существа социальные.

— Вынужден с Вами не согласится, господин Нансен, — спокойно сказал Пигми. — Человек действительно социальное существо, но лишь в рамках своего рода или племени.

— Поясните пожалуйста, — попросил зоолог.

— Человечество в целом — асоциально. Мы не можем договориться между собой. Мы вечно воюем, убиваем друг друга, убиваем природу… Разве это правильно? Разве это поведение разумного, социального существа? Думаю, что нет. Мы, скорее, как волки. Поправьте меня, господин Нансен, если я ошибаюсь. Одна стоя волков — это род или племя. И если одна стая «приходит на территорию» другой, то возникает конфликт. Вплоть до того, что одна особь убивает другую. Это логично. Возможно, мы здесь, чтобы учиться друг у друга чему-то. Мы делаем жизнь сложнее. Хотелось бы, чтобы мы жили просто. Без войны, без битв. Мирно, в гармонии и спокойствии, как эти дельфины, — заключил антрополог.

— Интересные идеи, господин Пигми, вы их публиковали?

— Публиковал статью в лондонском журнале «Двухнедельное обозрение» за январь 1888г., полную же концепцию я высказывал в своей книге «Племя» по социальной антропологии в 1893г.

— В силу отсутствия аргументов, а также в силу того, что Вы более специалист в отношениях людей, чем я, вынужден признать Ваши идеи приближенными к действительности, но, быть может, я нашел был со временем дыры в вашей теории, — в шутку сказал Ларс Нансен.

— Благодарю Вас, господин Нансен. Забавно получается, Вы занимаетесь животным миром, а я человеческим, но как же они похожи между собой, вы не находите?

— Безусловно, сходство имеется, но я Вас уверяю, что различий гораздо больше, — заключил Ларс Нансен.

Солнце опустилось под самый горизонт и осветило водную гладь огненным заревом.

Сегодня на ночную вахту заступали все новенькие и Джеймс Аллен. Остальные разошлись по своим каютам. Капитан решил поработать и подумать о предстоящем пути. Он пошел к себе, взял карты и навигационные приборы, задумчиво взглянул на меня и принялся работать. Я не стал отвлекать его от мыслей и решил заглянуть в кубрик, где матросы отдыхали перед предстоящей вахтой. Заодно решил поближе с ними познакомиться.

Дверь в кубрик была открыта. Там было четыре спальных места, и между ними стоял стол, за которым сидели Джеймс Аллен и новенькие матросы.

— А-а, Господин, доктор, это Вы, — сказал Аллен.

— Чем занимаются матросы перед ночной вахтой? — шутливо поинтересовался я.

— Мы играем в игру, господин доктор, — сообщил Нильс Транн.

— Интересно, что за игра?

— Хнефатафл, — ответил Финн Ронне.

— Хефа… что? — переспросил я.

— Хнефа-тафл. — по слогам произнес конопатчик.

— Хнефатафл, — с трудом выговорил я наконец.

На столе я заметил кожаный пласт, который можно было легко превратить обратно в кисет. На нем было расчерчено поле, состоящее из 81 квадрата. Крестом были выставлены маленькие деревянные фигурки в виде воинов викингов.

— В чем смысл игры? — поинтересовался я, усаживаясь на койку рядом с Алленом. Сидящий напротив нас Хенрик Айердаль начал объяснять мне принцип игры:

— В центре стоит белый конунг. Вокруг него — замок, где находится его дружина. А по сторонам — черные нападающие, их в два раза больше, чем дружины. Задача белых — провести главную фигуру в угол игрового поля. Задача черных — не допустить этого и уничтожить вражеского правителя. Все фигуры ходят так же, как шахматная ладья — на какое угодно число клеток по вертикали и горизонтали. При этом прыгать через другие фигуры запрещено, а конунг ограничен тремя клетками за один ход. Когда фигура оказывается между двумя фигурами врага — она считается выбывшей и убирается с поля. Чтобы убить конунга в замке — его нужно «зажать» с трех сторон. Но если правитель покинет замок — его можно «зажимать» как угодно.

— Что ж, начнем, а там видно будет, — сказал я, и мы принялись за игру.

Мне было приятно находится в их компании. Матросы были веселы, и никто из них не проявлял неуважения к кому-либо или негодования. Все же им платилась большая сумма, вряд ли можно было негодовать из-за этого. К тому же, все они были в своей стихии, они были заядлыми моряками и хорошо знали свое дело. Во время игры мы беседовали, и я многое узнал об этих людях.

Хенрик Айердаль родились и выросли в Норвегии в соседнем городе, где родился и вырос Ларс Нансен. Мать и отец Хенрика умерли очень давно, и он воспитывался в семье моряка, потому он и знает это дело с ранних лет. Финну Ронне повезло больше — он родился в богатой семье торговца рыбой и прожил пол жизни в Европе, во Франции, где работал на верфи и шил паруса. После этого он много лет плавал на французском боевом фрегате, где трудился парусным мастером. Финн и Хенрик были не разлей вода, они быстро подружились за время плавания и заботились друг о друге. Они всегда были веселы и бодры духом. Чего не скажешь о Нильсе Тране. Он был немного хмурым и замкнутым в себе. Его словно что-то терзало и беспокоило. Он рассказал историю своей жизни, что родился и вырос в Гренландии, в маленькой деревушке с населением в пять человек. Вскоре отец его умер, а матушка осталась с тремя сестрами и младшим братом. И чтобы помочь им, Нильс отправился работать на китобойное судно. Заработав деньжат, он поставил семью на ноги и отправился путешествовать, пока не встретил нас и не решил, что это будет делом всей его жизни, что это важная экспедиция, и он непременно поможет нам, ведь он бывал на Северном полюсе.

— Благодарю за игру, господа! — поблагодарил я матросов и вышел и кубрика. А они в свою очередь начали готовиться к ночной вахте.

Я пошел к капитану, чтобы разузнать о наших планах, но не застал его на месте. Зато я встретил господина Пигми, который сказал мне, что видел, как капитан заходил в кают-компанию. Я направился туда. Капитан сидел за столом и делал какие-то записи. Он стоял ко мне спиной, но понял, что вошел именно я.

— Миша, тебе не спится? — спросил он меня.

— Скоро пойду, — ответил я. — Как скоро мы прибудем к берегам Англии?

— Учитывая скорость течения, то примерно через двое суток, если погода не изменится.

— Скажи, а зачем тебе все эти ингредиенты, что я купил в Христиансанне? — вспомнил я вдруг.

— Ах это. Я собираюсь сделать динамит, — спокойно ответил дядя.

— Динамит?! — я был удивлен, и больше всего тем, что не догадался об этом по купленным ингредиентам. Химию я знал неплохо и даже не заметил, что купленные составляющие могут входить в состав взрывчатого вещества.

— Да, мой дорогой племянник, он необходим нам в тех краях, где лед может достигать очень большой толщины, и чтобы преодолеть его, нам придется его взрывать. Жаль, что я вспомнил об этом лишь тогда, когда мы уже выплыли из порта Петербурга. Это непростительная ошибка. Благо в Христиансанне у моего знакомого есть лавка с химическим оборудованием.

— Теперь я понял.

— Тебе стоит вздремнуть, день был насыщенным, а я пойду чуть позже. Доброй ночи, Миша.

— Доброй ночи, дядя.

Я вышел и направился к себе в каюту. Долго еще я не мог уснуть и думал о том, что сказал Джонатан Пигми, думал и о дельфинах, и об игре в хнефатафал… что после уезда из Петербурга я наконец обрел то, что давно мечтал обрести — хороших друзей и насыщенные деньки, которые радуют мою душу. Вскоре я заснул.

Происшествие

Было около шести часов утра, когда ко мне в каюту ворвался Ларс Нансен.

— Быстрее-быстрее, господин Курбатов, матрос упал с мачты!

— Что?! Кто упал?! Не трогайте его, я сейчас приду, — сказал я обеспокоенному норвежцу. Упавшего нельзя было трогать, иначе это могло бы убить его или нанести тяжкий вред здоровью. Я быстро оделся, взял инструмент и вышел на палубу. Все столпились вокруг лежащего на спине матроса. Это был Хенрик Айердаль. — Что произошло? — спросил я.

— Это был несчастный случай, господин доктор, — сказал Джеймс Аллен. — Поднялся ветер, и я распорядился, чтобы Хенрик и Нильс подняли паруса. Когда они поднялись на верх, я закурил трубку, и не прошло и полсекунды, как я услышал глухой звук, словно что-то упало. Я повернулся и увидел лежащего на палубе Хенрика, и сразу понял, что произошло. Он поскользнулся на рее и упал. Он рассказывал это с глубокой печалью, словно это было его вина. Разумеется, он не был виноват. Каждый из команды рискует жизнью, поднявшись на борт любого корабля.

— Миша, сделай что-нибудь, — поторопил меня дядюшка. Он тоже был растерян, и не знал, что ему делать.

Я наклонился над матросом, сердце его билось, он дышал, но пульс его был слабым. Я внимательно осмотрел пострадавшего и обнаружил обширную гематому на затылке и левом плече. Я открыл ему веки и посветил в них дядюшкиным фонарем, но зрачки не реагировали.

— У него сотрясение мозга, и скорее всего сломаны несколько ребер, и вывихнуто плечо, — сообщил я.

— Как скоро он придет в себя? — спросил капитан.

— Возможно сегодня, а возможно завтра, через неделю, месяц. Я не знаю. Наука пока не в силах предсказать что-то в подобных случаях. Самое полезное, что мы можем сейчас сделать, это отнести его в лазарет и присматривать за ним, пока он не очнется. Я вправлю плечо, наложу повязку на голову и на ребра, остальное будет зависеть лишь от него самого.

— Хорошо, — одобрил капитан. — Господин О,Нейл, не могли бы вы помочь нам отнести бедолагу в лазарет?

— Конечно, капитан! — сказал великан и, взяв матроса на руки, понес его в лазарет.

— Эх, бедняга! Такой молодой, как же так вышло?! — терзал себя Аллен.

— Господин Тран, что Вы видели? Как это случилось? Опишите подробнее, — расспрашивал капитан матроса. Нильс Тран стоял у мачты, оперевшись на нее плечом, и угрюмо смотрел куда-то в пустоту. Его взгляд был потерянным, он сложил руки на груди и поглаживал свою черную бороду.

— Я был на грот-рее, поднимал парус. Хенрик что-то крикнул мне, но я не расслышал что. Когда я повернулся, он уже лежал внизу, — ответил парусный мастер.

— Как же такой хороший матрос, как Хенрик Айердаль, знающий свое дело с пеленок, мог совершить такую неосторожность? — спросил Ларс Нансен.

— Вы подозреваете меня в чем-то, боцман? — угрожающе спросил матрос.

— Ни в коем случае, господин Тран, я лишь хочу понять, что произошло. Я вас не обвиняю, я никого не обвиняю.

— Это просто несчастный случай, вот и всё, — сказал Нильс Тран.

— Необходимо, чтобы все написали мне объяснительные, кто и где находился в момент происшествия и что видел. Вы знаете правила, — сообщил всем капитан и удалился в кают-компанию.

Я наложил повязку и еще раз осмотрел Хенрика Айердаля, но ничего больше не обнаружил.

Весь день больной лежал и не приходил в себя. Все это время на корабле ходили разные слухи о том, что матрос умрет, или что это призрак толкнул его с реи и тот упал. Другие же говорили, что он очнется с минуты на минуту. Но матрос Хенрик Айердаль оставался в том же состоянии, что и прежде. Вся команда надеялась на благоприятный исход.

К вечеру я поднялся в кают-компанию, где капитан читал объяснительные команды.

— Ну как обстоят дела с нашим бедолагой? — спросил он меня.

— Также, дядя. Хорошо то, что нет осложнений и его состояние не ухудшилось.

— Это правда, — сказал дядя, но мысли его были о чем-то другом. — Знаешь, я прочел все объяснительные нашего экипажа, но не нашел никаких намеков на то, что это был не несчастный случай.

— Вы полагаете, что Хенрика Айердаля столкнули вниз? — удивленно спросил я капитана.

— Я не уверен, но также я не уверен и в том, что молодой матрос, смекалистый, бодрый и сильный, мог сорваться с реи во время легкого ветерка. А как ты думаешь? — спросил меня дядя. Он повернулся ко мне и, сняв очки, наклонил голову слегка вниз и ждал моего ответа.

— Мне думается, что вся эта история с Хенриком не лишена смысла. И единственный способ проверить, был ли это несчастный случай или его толкнули, мы можем только в случае его пробуждения. Но пока он спит, нам не стоит распространяться о наших предположениях кому-либо, ведь это может повлечь за собой серьезные последствия, — предупредил я дядю.

— Ты прав. Нам остается ждать и…, — он вдруг замолчал и словно что-то его осенило. — А если его толкнули, и тот, кто это сделал, решит закончить начатое, чтобы очнувшийся не выдал его тайну! Быстрее, беги в лазарет!

Я понял, о чем говорит дядя, и поспешил в лазарет. Когда я пришел, ничто не указывало на то, что здесь кто-то был. Вскоре пришел капитан и привел Оливера О’Нейла, чтобы тот следил за тем, чтобы никто не тревожил больного.

Утром кок разбудил меня и сказал, что Айердаль очнулся. Мы поспешили к нему.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я матроса, осматривая его.

— Я…я…голова болит немного. Слегка тошнит, но это терпимо.

— У тебя сотрясение мозга, это пройдет со временем. Я сделаю тебе отвар из пустырника и чабреца, это восстановит твою нервную систему. Тебе нужен покой — он сделает за меня всю работу. Расскажи, что последнее ты помнишь?

— Я помню, что господин Аллен попросил меня и Нильса поднять паруса. Помню, что поднялся на грот рей и… Больше ничего не помню, — он пытался вспомнить что произошло, но не смог.

— Отдыхай. Я сообщу команде, что ты идешь на поправку.

— Благодарю Вас, господин доктор.

Я вышел на палубу, капитан уже всех собрал. Все молчали и ждали новостей о больном.

— Господа, смею заверить Вас в том, что матрос Хенрик Айердаль очнулся и чувствует себя нормально, его состояние полностью стабильно, и через несколько дней он сможет встать на ноги.

— Ура-а! — обрадовался экипаж.

— Он что-нибудь сказал? — спросил капитан. Все насторожились. Аллен недоверчиво посмотрел на Нильса Трана, который стоял в стороне и мрачно ждал моего ответа. Было в нем что-то подозрительное.

— Нет. К сожалению, память подвела его, и он не помнит, что вчера произошло, — сообщил я. Аллен молча покачал головой, как бы давая понять, что остались еще вопросы, на которые никто не мог ответить, кроме самого Хенрика Айердаля.

Все разошлись и принялись за повседневную работу. На следующее утро я пришел проведать больного, и обнаружил его лежащим на полу. Он был без сознания. Я положил его на кровать и осмотрел. Никаких признаков, указывавших на ухудшение его самочувствия, я не нашел. Вдруг из его рта пошла пена и он начал кашлять. Я посмотрел на тарелку с едой и увидел там недоеденного тунца. После того, как тело Айердаля начало покрываться красными пятнами, я принял решение дать ему хинин. После этого судороги прекратились, и я прочистил кишечник с помощью спринцовки. Обильное питье помогло ему прийти в себя уже через час.

— Что случилось, Хенрик? — спросил я его.

— Оливер О’Нейл принес мне на завтрак тунца, я принялся его есть и почувствовал першение в горле, но прием пищи не прекратил. Першение усилилось, и я почувствовал, что не могу дышать и начал кашлять, после чего я упал на пол и потерял сознание, — довольно подробно изложил Айердаль.

— Кроме Оливера к тебе никто не приходил?

— Нет, господин доктор.

Я позвал Ларса Нансена и рассказал ему о случившемся. Его мысли были такими же как у меня. Ларс Нансен осведомил капитана, и вместе с ним я отправился в камбуз. Ларс Нансен остался с Айердалем. Мы зашли к коку, где он готовил завтра для нас.

— Доброе утро, капитан, господин доктор, — поклонился он нам. — Вы хотите знать, что будет на завтрак? — обрадовался он.

— Надеюсь это не тунец? — насторожено спросил капитан.

— Тунец, но как вы узнали? — он подумал и понял. — А! Вы заходили к господину Айердалю. Я как раз недавно отнес ему завтрак.

— Когда Вы готовили завтрак, Вы выходили из камбуза? — спросил дядя.

— Да, капитан, я выходил в трюм, чтобы набрать соли.

— Когда Вы вернулись, заметили что-нибудь необычное? — подозрительно расспрашивал капитан, но негр пока не понял, к чему клонит дядя. Кок пытался вспомнить что-то, какую-то деталь и морщил лоб.

— Кажется… нет. Нет, капитан, все было как обычно, я уверен. А что случилось?

— Хенрик Айердаль чуть не умер от отравления, — объявил капитан.

— О нет! Господи! Как это произошло? Это моя вина? — спросил кок.

— Не думаю, господин О’Нейл, что в этом есть Ваша вина. Я полагаю, что это дело рук…

— Стойте! — воскликнул я, — смотрите на полку, что прямо над котлом для варки! — я указал пальцем на полку, где лежал упавший прямо над плитой открытый флакон с крысиным ядом.

— Как давно Вы травили крыс, господи О’нейл? — спокойно спросил дядя.

— Я делал это вчера, капитан, — признался кок.

— Это Вы оставили флакон над плитой? — допрашивал капитан великана. Но тот долго думал и вскоре сказал:

— Я помню, что после того как разложил отраву, отнес все яды обратно в трюм. Но, возможно, что я мог оставить этот флакон здесь случайно и не заметил того, и, возможно, когда я сегодня готовил завтрак, случайно задел полку, и часть отравы попала в котел с едой. Стало быть, я виноват в том, что чуть не убил Хенрика, и к тому же чуть не погубил всех вас, — он схватился за голову и начал рыдать, — Простите меня! Простите! Я виноват! И понесу наказание за это! Это моя вина, я должен был проверить все еще раз. Я должен был…

— Успокойтесь, Оливер, вы не виноваты. Это могло произойти с каждым, кто был бы на вашем месте. Вы сделали это не специально, и я верю Вам. Теперь же, полагаю, нужно убрать все лишнее с кухни, вылить эту отраву из котла и приготовить хороший завтрак, и в этот раз без крысиного яда. Вы поняли меня, Оливер? — спросил капитан.

— Да, сэр! — вытирая ладонью лицо, он отправился выполнять приказ.

— Думаю, бедняга еще не скоро простит себе эту небрежность, — с сожалением сказал я.

— Да, ты прав, он не виноват и пускай это останется между нами. Но Хенрику Айердалю необходимо знать правду. Ты скажешь ему, что произошло, но сделай так, чтобы он не возненавидел Оливера и не держал на него зла.

— Я понял тебя, дядя. Сделаю все, что в моих силах.

Я отправился к больному. Он сидел на кровати и был утомлен. Я рассказал ему, что случилось.

— Он ведь сделал это не специально? — спросил он меня.

— Нет, Хенрик, он не хотел причинить тебе страданий.

— Я не так давно знаю Оливера О’Нейла, но уверен в том, что он не мог отравить меня. Поэтому, когда мне станет лучше, я сам скажу ему, что не держу на него обиды, — смело заявил Хенрик.

— Благородно, — поддержал я его, — Сейчас тебе нежен покой, оставайся в постели и следуй моим указаниям, и тогда уже через неделю ты встанешь на ноги и сможешь приступить к своим обязанностям.

К вечеру я вышел на палубу. На горизонте виднелся берег Англии.

Лондон

Утром все были заняты делом. Мы готовились войти в Темзу. Когда Джонатан Пигми проснулся, он еще не знал, где мы находимся. Он вышел на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха.

— Капитан, доброе утро. Долго ли нам плыть до Маргита?

— Извините, господин Пигми, но Маргит мы уже проплыли, — подшутил он над ученым.

— Как проплыли? Но… но как же я? Вы ведь обещали высадить меня у берегов Маргита, — англичанин испугался, что не увидит своей родины еще долгое время, — С другой стороны, я мог бы плыть с Вами, — вдруг передумал он, — наверняка где-нибудь во льдах найдется маленькое поселение, где я мог бы провести масштабное исследование, которого никто еще не делал, — он загорелся этим желанием и погрузился в свои мысли настолько, что совсем позабыл о родине и даже не заметил, как мы вошли в Темзу.

— Мы прибудем в Лондон через несколько часов. Можете собирать вещи, — успокоил его капитан. Джонатан Пигми подумал, что он ослышался, но, завидев берега Темзы, возрадовался и побежал собирать вещи.

Тем временем я находился на баке и решил поинтересоваться у дяди, почему мы решили остановиться в Лондоне.

— А что в Лондоне? — намекнул я ему.

— Любопытство! — ответил дядюшка. — Я давно хотел посмотреть на Англию. До этого времени я всего лишь читал о ней в книгах и слышал от разных людей о городе Лондоне, где царят болезни и бедность. Надеюсь, что город этот не так плох, как о нем сказывают. Думаю, и ты не прочь взглянуть на столицу?

— С радостью приму твое предложение, дядюшка.

— Я слышал, что пару лет назад завершили строительство Тауэрского моста — еще одна причина посетить Лондон, — добавил он.

Проплывая упомянутый мост, все вышли на палубу, чтобы взглянуть на него.

— Странно, что вы все так удивляетесь. По мне, так это обычный мост, не имеющий ничего особенного, — сердито сообщил Томас Блэк, который прожил с братом в этом городе несколько лет, — Когда я в последний раз был здесь, в июле 1886 года, его только начинали строить, я прекрасно это помню, хотя и был еще слишком молод, чтоб оценить весь масштаб строительства. Но теперь я повзрослел и могу это сделать. Впрочем, я уже озвучил свою позицию. А что ты скажешь, Генри? — обратился он к брату.

— Мост как мост. Хм… не более, — ухмыльнулся он и закурил папиросу.

— Эх! Молодежь! — посмеялся Пигми. — Вам еще расти и расти до понимания подобных строений, это воплощение гениальной идеи, произведение архитектурного искусства. Я восхищен этим мостом и поистине признателен сэру Хорасу Джонсу и Джону Вульфу Барри, что они создали его, — он произнес короткую речь и сообщил некоторые факты из истории, касательно строительства моста, а затем удалился за своим багажом.

Остальные любопытно оглядывались вокруг, пожирали взглядом набережную, все хотели отыскать что-нибудь интересное и чудное, однако кроме грязных улиц и реки, ничто не привлекало внимания.

— Пожалуй, самый грязный город, что я видел, — отозвался Финн Ронне.

— Полностью согласен с Вами, мой друг, — поддержал его капитан и похлопал по плечу. Он отвел матроса в сторону и сообщил ему о том, что он может навестить своего друга в лазарете перед выходом в город. Матрос поблагодарил капитана и последовал его совету.

Мы причалили к Тауэрской пристани почти сразу после моста. В порту стояло много судов, почти все они были торговыми. На другом берегу теснились лодки и местные суденышки, тянувшиеся на несколько километров вдоль набережной.

Близился обед, и капитан предложил команде прогуляться по городу и отыскать местечко, где можно было наполнить свои желудки пищей. Все радостно согласились.

— Я провожу господина Пигми до парламента, полагаю он помнит дорогу? — обратился он к ученому.

— О да, господин Туле, я прекрасно помню дорогу. Я бы с радостью показал вам город, но должен успеть к секретарю до обеда, если позволите? — было видно, что Пигми желает остаться, но в силу обстоятельств не имеет возможности сделать это, потому он, очень расстроенный, спустился с корабля, обернулся к команде, снял шляпу и, поклонившись, простился, — Прощайте, друзья! Мне будет не хватать вас! — слеза выпала на его красивый костюм, и он вместе с капитаном растворились в толпе проснувшегося города.

В этот момент Финн Ронне навещал своего друга Хенрика. Несмотря на перенесенные страдания, он был вполне себе жив и почти здоров. Он чувствовал себя прекрасно, его самочувствие было куда лучше, чем вчера.

— Здравствуй, Хенрик! — переминая в руках шапку, сказал конопатчик.

— Здравствуй, Финн. Я рад видеть тебя! — сообщил больной.

— Я должен был навестить тебя раньше, но не мог, прости, — в поведении матроса было что-то скрытное, не поддающееся объяснению. Он был встревожен или напуган, сложно было сказать, он пытался тщательно скрыть свои эмоции. Но Хенрик хорошо знал своего друга и тут же заметил, что что-то не так.

— Финн, дружище, что с тобой? Ты взволнован? Что случилось? — обеспокоенно спросил Хенрик. Финн Ронне немного помешкал.

— Знаешь… Местный климат и погода плохо сказываются на моем самочувствии. Меня штормит, возможно это зловоние Темзы хочет вывернуть меня наизнанку, — шутливо произнес он.

— Попроси доктора дать тебе какую-нибудь микстуру, она быстро поставит тебя на ноги.

— Гораздо важнее сейчас, чтобы на ноги встал ты, друг.

— Верно подметил. Оливер сказал, что вы собираетесь в город?

— Да, но… я не пойду. Лучше пригляжу за тобой.

— Не стоит, Финн. Оливер присмотрит, а ты иди, развейся, тебе не помешает прогулка.

— Что ж… Быть может, тебе что-нибудь нужно?

— Пожалуй я бы не отказался от пинты²³ местного эля, — шутливо сказал Хенрик.

— Будет тебе эль, — засмеялся Финн и, попрощавшись, выбежал из лазарета.

Вскоре вся команда, кроме кока и Хенрика Айердаля, были готовы двинуться в город.

— Знаю одно местечко, думаю вам понравится, там подают отличную выпивку, да и к тому же, девицы там хоть куда! — громогласно заявил Томас Блэк. Матросы одобрили предложение Блэка.

— Не забывайте, господа, что в восемь вечера вы должны быть на борту шхуны! — серьёзным и приказным тоном сообщил Ларс Нансен. Услышав приказ боцмана, матросы вспомнили, что их дело важно и что за это дело им платят большие деньги. Поэтому они решили не напиваться, а просто пропустить пару кружек отменного пива.

Ларс Нансен и я решили пойти в город, чтобы посмотреть на него изнутри. Его, как и меня, распирало любопытство.

Мы вышли на главную улицу — Блэкфрайерс. Улица кишела людьми, тут и там на земле валялся мусор, в каждом переулке шлялись бездомные и сомнительной профессии люди, каждый торговал чем придется, из окон прямо на землю выливались помои, везде рыскали бездомные животные, крысы уже не страшились людей, а были как равные среди них. Много людей были больны, язвы и струпья покрывали их бледную грязную кожу. Полицейские за кем-то гнались. Дети, одетые в рваную испачканную одежду, воровали и бранились на проходивших мимо прохожих. Были и такие, что колотили бездомных палками и обкидывали камнями, и, оглушив одного, грабили его и убегали. Хорошо одетые и, судя по всему, богатые горожане, шли мимо всего этого ада, не замечая его. Затем мы увидели бездомную женщину, которая стояла в центре улицы и кричала что-то, а потом заливалась истерическим смехом. Она обезумела. Смердящий тяжелый воздух душили меня. Это пробуждало во мне самые отвратительные эмоции, на душе стало так плохо, что каждый атом моего тела хотел поскорее убраться отсюда подальше, чтобы не видеть и никогда не вспоминать увиденное.

Я посмотрел на Ларса Нансена. Он шел вперед, нахмурив брови. По его лицу можно было понять, что он полностью солидарен со мной.

Приблизившись к парку Кенсингтон, стало гораздо легче, уже не было видно такого количества мерзости, да и вид зеленых деревьев был куда лучше уродливых кирпичных зданий. Мы решили, что следует перекусить и посетить несколько музеев, прежде чем отправиться в дальнее плавание. Так мы и сделали.

Тем временем, дядюшка и господин Пигми подходили в зданию парламента.

— Вот и все, мой друг. Здесь наши дорожки расходятся, — улыбаясь, проговорил Самсон Туле.

— Очень жаль, что мы так расстаемся. Надеюсь, что в будущем мы обязательно встретимся и, несомненно, побеседуем о ваших приключениях, а взамен я расскажу вам о своих, пусть и менее интересных, — он раздосадовался и поник.

— Не вешайте нос, Джонатан. Я уверен, что очень скоро мы встретимся с вами вновь и тогда… — Туле замолчал и улыбнулся.

— И что же тогда?! — спросил заинтригованный англичанин.

— А тогда и узнаете, — засмеялся старик и, похлопав по плечу друга, потопал в сторону почты.

«Какой же странный человек», — подумал Пигми и поспешил в секретариат.

Примерно в это время команда, состоящая из пяти человек, проходили уже третий паб, но опять не тот, что нужен.

— Эй, Томас! Где твоё хваленое заведение? Мы уже целый час бродим. Мой желудок требует пищи! — кипятился Нильс Тран.

— Да, Томас, когда мы уже придем? Признай, что ты забыл то место, столько лет прошло, — негодовал Джеймс Аллен.

— Спокойно, господа! Вот же оно! Вот! Видите?! — показал пальцем на вывеску Томас Блэк. — Паб «Черная Лисица».

Внутри было мрачно. Мебель из мореного дуба добавляла еще большей мрачности. Бармен протирал кружку и пристально следил за незнакомцами.

— Добрый день. Я и эти джентльмены хотели бы выпить вашего самого лучшего эля! — сказал Томас.

— Если у вас есть деньги, то хоть упейтесь им, — грубо произнес бармен.

— Благодарю вас, господин, — сказал Томас и выложил на стойку несколько фунтов, — сдачи не нужно.

Бармен посмотрел на сумму, улыбнулся и сказал:

— Располагайтесь, господа, сейчас я все принесу.

Кроме матросов, из посетителей больше никого не было. Спустя некоторое время бармен подал долгожданные напитки и несколько тарелок жареных куриных крылышек.

— Куда все делись? — спросил Аллен.

— Смотри на часы! Время и полудня нет, а мы уже пьем. Только пьяницы пьют в такое время, — пошутил Генри.

— Ха! И то верно! — согласился Аллен, вытирая пену с усов.

Матросы беседовали и смеялись, хорошо проводили время и пили эль. Вдруг в паб вошли два полицейских. Молчание длилось недолго.

— Добрый день, господа, — сказал один из полицейских, — просим прощения за то, что потревожили вас. Мы разыскиваем особо опасных преступников. Возможно, вы видели одного из них, посмотрите внимательнее, — он протянул портреты совершенно незнакомых матросам людей. Только Нильс Тран вдруг увел в сторону взгляд, словно он был причастен к чему-то.

— А что они сделали? — вдруг спросил Финн Ронне. Нильс тут же обрушил свой грозный взгляд на конопатчика. Но Финн сделал вид, что не заметил этого.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Первый в России джентльменский клуб, центр дворянской общественной и политической жизни. В XVIII-XIX вв. славился обедами и карточной игрой, во многом определял общественное мнение.

2

Сходня или сходни (англ. gangway) — нестационарная, переносная доска со специальными планками для предотвращения скольжения обуви, которая оборудована леерным ограждением и служит для перемещения с судна на берег и обратно.

3

Территория Гуа́м — остров в архипелаге Марианские острова в западной части Тихого океана, имеющий статус неинкорпорированной организованной территории США (то есть не входящий в состав США, но являющийся их владением), где рабство было отменено только в 1900г.

4

Ют — кормовая надстройка судна или кормовая часть верхней палубы.

5

Фальшборт — ограждение по краям наружной палубы судна, корабля или другого плавучего средства, представляющее собой сплошную стенку без вырезов или со специальными вырезами для стока воды.

6

Камбуз — помещение на судне, соответствующим образом оборудованное и предназначенное для приготовления пищи (кухня).

7

Место отдыха и общего стола офицеров, а также — помещение, где проходили общие собрания, своеобразным «парламентом».

8

Шкафут на кораблях и судах — средняя часть верхней палубы от фок-мачты до грот-мачты либо от носовой надстройки (бак) до кормовой (ют).

9

Такелаж (оснастка) — общее название всех снастей на судне или вооружение отдельной мачты или рангоутного дерева, употребляемое для крепления рангоута и управления им и парусами.

10

Корма́ — задняя часть корпуса корабля (судна).

11

Пала́ш — рубяще-колющее клинковое холодное оружие с широким к концу, прямым и длинным — до 100 см — клинком, который может иметь двустороннюю (ранние образцы), чаще всего — одностороннюю или полуторную заточку, со сложным эфесом.

12

Гладкоствольное ружье английской фирмы Чарльза Ланкастера.

13

Губная гармошка

14

Планшир — горизонтальный деревянный брус или стальной в верхней части фальшборта (или леерного ограждения).

15

Курши — западнобалтская народность, жившая в V—XVI веках на юго-восточном побережье Балтийского моря, на территории Курземе в сегодняшней западной Латвии, в западной Литве, а также на крайнем севере Калининградской области.

16

Ванты — снасти стоячего такелажа, которыми укрепляются мачты, стеньги и брам-стеньги с бортов судна.

17

Зундская пошлина — пошлина, взимавшаяся Данией в XV—XIX вв. за проход иностранных судов через пролив Эресунн (Зунд). Отменена в 1857 году.

18

Галс — движение судна относительно ветра.

19

Крен — наклон.

20

Лаг — прибор, предназначенный для измерения скорости движения судна.

21

1 узел = 1,852 км/ч; 20 узлов = 37 км/ч.

22

4 копейки

23

1 английская пинта = 0,57 литра