Украл – поделись. Физиология предательства

Сергей Семипядный

Хотя произошло это в середине девяностых, многие герои описанной ниже истории ещё живы. Двое из них собираются зарегистрировать брак. Фамилия космонавта изменена, фамилия Синодский также вымышленная. А началось всё с того, что в руках двух приятелей оказалась приличная сумма денег, честно полученная в результате спонтанного акта разбойного нападения. Честно-то честно, но не все с этим согласны. А выбор не прост. Дружба и любовь или корысть и предательство?

«Пожми руку старому другу»

Литиков возвращался от Людмилы. В пресквернейшем расположении духа. Правда, Людмила подарила ему забавный рекламный плакат, который она летом, когда ездила к родственникам, содрала со стенки вагона в метро. Это была реклама гутталакса. Был изображён смывной бачок, цепь, спускающаяся из него, и ручка. «Пожми руку старому другу», — призывал плакат крупными буквами. И помельче:

Гутталакс — безопасный и надёжный препарат

с мягким слабительным эффектом

и нейтральным вкусом.

Гутталакс — с облегчением Вас!

Людмила говорит, что рядом с этим плакатиком находилась реклама средства от поноса, которую она забыла у родственников. Жаль.

— Парень, иди сюда! — услышал Литиков и остановился.

И увидел двух субъектов, прижавшихся к деревянному домику, два окна которого были закрыты ставнями. У одного из субъектов в руке Литиков обнаружил пистолет.

— Что надо? — спросил Литиков и оглянулся по сторонам. Ему захотелось удрать, но он резонно рассудил, что пуля догонит его в два счёта. И даже быстрее.

— Памаги! Нада! — зашептал тот, что был без пистолета. — Вазмём — награда получат будиш.

— Бандита, что ли?

— Да-да, бандыта! Звэр-бандыта!

Второй нетерпеливо махнул дулом пистолета.

— Давай! Ты входишь как ни в чём не бывало, а мы — за тобой. Давай-давай!

Литиков пожал плечами и направился к крыльцу, не уверенный, что поступает правильно.

А Бабухин и Андрей в это время, увлечённые схваткой, то метались по дому, то катались по полу, осыпая друг друга глухими ударами, рыча, хрипя, матерясь и охая. Бабка Аня, неоднократно опрокинутая в результате столкновений то с одним, то с другим из бойцов, взобралась, наконец, на печку и там затаилась, шепча молитвы.

— В фуфайке! — услышал остановившийся у порога Литиков выкрикнутое ему прямо в ухо.

И в полумраке прихожей разглядел, что тот, что в тёмной фуфайке, сидит на ком-то, лежащем на спине и дрыгающем ногами. И молотит кулачищами, словно пыль выбивает из перины. Тут будто что-то толкнуло Литикова вперёд (а может, его и действительно подтолкнули) — он подбежал к работающему кулаками бандюге и обхватил того правой рукой за горло. И повалился назад. Спустя какое-то время Литиков понял, что можно уже ослабить хватку.

Когда он поднялся на ноги, то был безмерно поражён не тем, что на бандите в фуфайке сидят двое, работающих яростно руками, а третий «окучивает» лежащего ногами, а тем, что в бандите в фуфайке он узнал Бабухина. Это что же получается? Этот вопрос, родившийся в его голове, отчаянно пульсировал, однако ответа на него не обнаруживалось. Только неясное чувство вины вдруг наполнило всё существо Литикова.

Наконец один из «окучивателей» повернулся к Литикову и бросил:

— Свабоден, дарагой.

— А… — произнёс Литиков и растерянно смолк.

— Ах да, благодарим за службу. Будешь в магазине, купи себе мороженку, — рассмеялся второй. Тот, который был с оружием.

Литиков взглянул на распластанного на полу Бабухина и увидел, что тот смотрит на него единственным не заплывшим окончательно глазом с ненавистью и презрением. И беззвучно шевелит губами.

— А-а-а! — завопил Литиков и бросился на ближайшего из обидчиков, однако его, ослабленного чувством вины, без особого труда вышвырнули на улицу.

По тропинке, неровно пересекающей реку, Литиков семеняще бежал к дому Татьяны, а в голове крутилась идиотская фраза с рекламного плакатика: «Пожми руку старому другу».

— Пожми руку старому другу! Пожми руку старому другу! — с этими криками Литиков вбежал в дом Татьяны.

— Да что стряслось-то? Ты спятил? — испуганная его воплями, спросила Татьяна.

— Его взяли! Господи! Его взяли!

— Кого? Кто взял?

— Пашку!

— Как взяли? Кто взял? — не понимала Татьяна.

— Не знаю! Менты, наверно! Или бандиты! — Литиков бегал по комнатам и размахивал руками. Вид он имел безумный.

— Не может быть! Да откуда ты знаешь?

— Откуда! Я сам если им помогал! Откуда!

— Ты что несёшь? — Татьяне уже начинало казаться, что и она вот-вот сойдёт с ума и присоединится к Литикову.

Затем Татьяна и немного успокоившийся Литиков строили планы вызволения Бабухина. Литикова постоянно заносило, но всякий раз, натолкнувшись на холодный, трезвый взгляд Татьяны, он умолкал. Наконец он не выдержал и закричал:

— Я подожгу бабкину фатеру, и они все повыскакивают, как тараканы!

— А он? — спросила Татьяна. — Он, вероятно, связан. По рукам и ногам.

— Я брошусь в огнедышащее пламя и спасу его! — заявил Литиков и стукнул кулаком по столу.

— Сколько в тебе весу и сколько в нём, подумай.

— Хорошо, предлагай ты. Давай! — Литиков пожал плечами, вскочил со стула и, пробежавшись по комнате, снова сел. — Предлагай, а я всё сделаю. Всё, что прикажешь. Приказ женщины — закон для подчинённого.

— У нас мало информации, — задумчиво проговорила Татьяна.

— О! Оперативное внедрение. Подошлём к ним своего человека. Постоянный мониторинг ситуации. Это же необходимейший элемент любого дела! Если бы мы с Пашкой действовали наобум, разве ж мы взяли бы столько денег? А вот если…

— Эй, уймись! — остановила его Татьяна. — Знаем, сколько вы мониторинга заглотили, сколько вы его выжрали перед тем, как в ресторан попёрлись.

Литиков смутился.

— Да-да, — забормотал он, — это не тот случай, это я неудачно привёл пример. Просто хотел сказать, что мы ведь с Пашкой…

— Что вы большие друзья и за вашими плечами масса хитроумнейших комбинаций, — язвительно закончила за него Татьяна. — Да вы уже запились оба. То в носках идёте вагоны грабить, то друг друга вяжете и сдаёте бандитам. Проквасили мозги уже окончательно.

— Ну, насчёт «сдаёте»… Я же, Танюша, рассказывал, как всё вышло-то. Я шёл по тропинке…

— В рассуждении чего бы выпить и какой подвиг совершить, — вновь съязвила Татьяна.

Литиков сделался печальным.

— Танюша, а я ведь люблю тебя, — проговорил он проникновенно. — Всей душой. До безумия!

— А вчера ты отправился к Людке, чтобы рассказать ей о своей безумной любви ко мне? Так я понимаю?

— Ты меня не понимаешь, Танюша, — вздохнул Литиков. — Ведь любовь, весь этот мир её не втиснешь в какую-нибудь формулу одну. Не одну доску испишешь, пока чего-то там проклюнется. И всё равно математика бессильной может оказаться. И у меня такой случай. Высокие температуры и агрессивные среды. Результат — эта вот моя любовь, оплавленная, травленая… И по цвету, тебе кажется, на любовь не похожая. А я ведь умереть готов за неё, за любовь, — снова вздохнул Литиков и понизил голос до шёпота. — Я друга, Танюша, готов предать.

— Друга предать? Это какого друга? — спросила Татьяна.

— А вот хоть Пашку. Берём с тобой деньги и сматываемся. Начнём жизнь сначала! Я брошу пить! — Литиков посмотрел на сигарету, затянулся и ткнул её в пепельницу. — Я курить брошу! Зарядку буду по утрам делать, продукты из магазина сам таскать! Стирать могу, готовить что попроще!

Говоря всё это, Литиков не смотрел на Татьяну, боялся. Окатит презрением. Или ударит даже. Надо спешить, чтобы сказать как можно больше.

— Я не только бывший интеллигент, у меня умелые руки! — Литиков опасливо поднял на Татьяну взгляд. — Я же!.. — Литиков запнулся. Что это? Он увидел свет радости в глазах Татьяны. Да что глаза — всё лицо её сияло. — Ты… согласна?

Он не верил своим глазам.

— Это надо обдумать. А? — Татьяна радостно потёрла руки и поднялась со стула. Литиков с опаской следил за нею. Потирает руки. А может, она бить его собирается? — Забираем деньги и сматываемся? — переспросила Татьяна. — А Паша?

— Может быть, судьба будет к нему… — пожал плечами Литиков, но закончить не успел.

— Гениально! — выкрикнула Татьяна и хлопнула кое-как успевшего зажмуриться Литикова по плечу. — И ни минуты промедления! Собирайся!

Литиков вскочил на ноги, запрыгал в восторге, потом бросился обнимать Татьяну, однако та, погрузившись вдруг в задумчивость, отстранилась от него.

— Слюней и соплей не надо. К делу! Всё должно выглядеть натуральным образом. Понял? — Татьяна посмотрела на Литикова с сомнением. — Почему же ты такой плюгавенький-то?

Литиков развёл руками. Смущённая и счастливая улыбка гуляла по его лицу.

— Ты не пожалеешь, дорогая. Твой выбор…

— Если всё получится, — перебила Татьяна. — Нужен свидетель, который донесёт и разнесёт.

— Что?

— Так-так-так! — Татьяна, размышляя, потёрла лоб. — Думаю, Светка справится как нельзя лучше. Но её нет и нет. Хотя и обещала вернуться. Ладно, раздевайся и в постель, быстро!

— В постель?

Татьяна подошла к кровати и сдёрнула покрывало.

— Всё равно пора менять.

— В твою? — Литиков уже был наверху блаженства. Он сбросил куртку, рубаху. Очень быстро. Сбой произошёл лишь при высвобождении из брюк: нога зацепилась — упал. — А ты? — спросил с замиранием, выглядывая из-под одеяла.

Татьяна расхаживала по комнате, задумчивая.

— Да-да, ты прав. Я тоже должна выглядеть натурально, — кивнула она и, подойдя к шкафу, сбросила платье и накинула халат. Потом сняла колготки, трусики, бюстгальтер, сунула всё это в шкаф. Растрепала волосы. — Надо ещё косметику смыть.

И, на ходу застёгивая халат, пошла из комнаты. Литиков успел заметить грудь со светло-коричневым соском и левое бедро, тронутое вверху русыми кудряшками. Господи, у него же никогда не было таких красивых женщин! Да у него вообще не было красивых женщин! Всё что-то средненькое, а то и того хуже. Порой приятное, но не опьяняющее, не завораживающее, не лишающее ума и трезвого (в меру, конечно, употреблённого спиртного) расчёта.

Хотя нет. Вера. Он раздел её, вяло лежавшую на тахте, и залюбовался. Как произведением искусства. И оказался слаб как мужчина. Желание ушло. А она лежала, снисходительно-равнодушная, холёная. Ждала. А света и красоты было много, слишком много. Раньше он и не предполагал, что подобное возможно. И он вспомнил тот, давний, позор и похолодел. А вдруг?!

Нет, не может быть! Сейчас его тело переполнено жаром здоровой плоти, индикатором которой является… Да-да, всё в порядке. Литиков вертелся в постели, то ощупывая самого себя, то взбивая подушки и поправляя одеяло.

Литиков жарился на костре желания, когда Татьяна вернулась и присела к столу, в задумчивости подпёрла рукой подбородок.

— Танюша, — позвал её Литиков, — я жду.

— Да, подождём, — ответила Татьяна. — Она всё равно заявится. Не она, так кто-нибудь другой. Но лучше, если бы она.

— Танюшка, давай здесь будем ждать, на кроватке! — взмолился Литиков. — Иди же ко мне, моя цыпка! Цып-цып-цып, лапушка!

— Цыпка? Да ты спятил! — Татьяна смотрела на него, как на идиота. И вдруг залилась смехом. — Так ты не врубился? Ха-ха-ха! Мы же понарошку. Ну и дурачок! Мы изображаем любовь, а потом сматываемся. Как будто. И зачем им тогда Павел? Ну? А он им в таком случае и не нужен. Понял? И они отпускают его. Денег у него раз нет. Он сам — жертва. Они вынуждены будут гоняться за нами. Раз деньги у нас. Понял теперь?

Литиков весь обмяк и осел, как вскипевшая каша в кастрюле, с которой сбросили крышку.

— Эй! — Татьяна с тревогой посмотрела на бледного, полуживого трагика в постели. — Да ты не раскисай до такой степени. Ты же всё дело испортишь. На тебе же лица нет. А тебе, может быть, через минуту играть счастливого влюблённого. Мишка! Ты слышишь меня?

— Да, я слышу, — запредельно отозвался Литиков.

— О-о-о! — вздохнула-простонала Татьяна. Она поднялась и подошла к кровати, присела рядом с Литиковым. — Ты хочешь, чтобы я поцеловала тебя?

— Да.

— В щёчку?

— Нет. В губки.

— Ну, маленький, где наши губки? Да ты, никак, плачешь. Не плачь. Хочешь, я тебе сказку расскажу?

— Ты поцеловать меня обещала.

— И поцелую, маленькая моя. Где наши губки? А, вот они наши губки на небритой рожице. Ты почему, маленькая моя, не побрился ещё?

— Я не успел.

— Не успел? Ну, ничего. Какие наши годы.

Татьяна нагнулась и поцеловала Литикова.

— А ещё?

— Ну давай ещё раз поцелую. Эй! — Татьяна вновь нагнулась к Литикову и поцеловала его в губы, несколько продолжительней, чем в первый раз. — Ну, маленькая моя, ещё хочешь? Давай ещё раз. А ты будешь умничкой. Да?

— Да, — со вздохом ответил Литиков и попросил: — А можно обнять?

— Обними, маленькая моя.

Татьяна прижалась к Литикову.

— Без халата бы… — провздыхал Литиков, обнимая женщину.

— Нет-нет, как-нибудь в другой раз, — торопливо отвергла его просьбу Татьяна, отстраняясь и прикрывая рукой наглядно проявившиеся бугорки, образовавшиеся в результате неожиданно набухших сосков её грудей. — Давай поцелую тебя в последний раз и будем готовиться к отъезду. Я сама всё соберу, а ты лежи, входи в роль счастливого влюблённого. Хорошо, маленький?

— Хорошо.

Татьяна поцеловала Литикова, погладила его по голове, улыбнулась нежно и ободряюще.

— Будь умничкой.

Когда заявилась Света — а она всё-таки заявилась, — Татьяна встретила её надлежащим образом (открыла дверь, застёгивая пуговицы халата, томная) и искусно «проворонила» момент, как Света вошла в комнату, где тосковал и печалился в постели Татьяны Литиков.

— Ой, туда нельзя! — крикнула «запоздало» Татьяна и поспешила следом за Светой.

Света растерянно разглядывала лежащего на кровати Литикова.

— Это как надо понимать? А, мать? — Света оглянулась на смущённо потупившуюся Татьяну. — В твоей постели лежит мужик и…

— Да перестань ты, что ты, в самом деле! — забормотала Татьяна не без робкого возмущения. — Моралистка, тоже мне, выискалась. Мы с Мишенькой любим друг друга и, если хочешь, нам дела нет до всяких там пересудов. Да, нет дела. И перестань таращить глаза.

— Но ещё сегодня утром на этой кровати сидел… — удивлялась Света.

— Ладно, хватит! — перебила Татьяна. — Мало ли кто где сидел.

— Но, мать, в уме ли ты? Да что ты в этом дохленьком алкашике нашла? Ну, вы, ребята, даёте! Отказываюсь тебя понимать, подружка.

— Перестань, Светка. Ты ведь ничего не знаешь. Мужские достоинства ведь не всегда обнаруживаются невооружённым глазом. А когда мужчину поближе узнаешь…

— Ты надела очки, взяла бинокль, он разделся, и ты обнаружила?

— Всё-всё, хватит! — замахала руками Татьяна. — Если не прекратишь сейчас, я тебя выгоню. Мишенька, лапонька, не обращай на неё внимания. — Татьяна подсела к Литикову и поцеловала его. — Ты ведь знаешь, на дураков не обижаются. И — дур. Да, лапонька?

— Да. Но я попросил бы оградить!.. — обиженно и капризно ответил Литиков.

— Ну-ну, не обращай внимания.

— Не обращай внимания, — передразнила Света. — А ты, подружка, знаешь, где он ночь провёл?

— А вот это тебя уже не касается! — отрезала Татьяна.

— Ясно. Понятно, — заключила Света и помолчала. — Ладно, слушай ещё одну новость. Твоего, или чей он там сейчас, не знаю, Пашу взяли в оборот чипинские.

— Знаю уже, — спокойно ответила Татьяна.

— И что?

— А ничего. Пускай сам выпутывается. Не маленький. Я ему не нянька.

— Но ты вроде как… Ах да. Ну-ну.

Света наморщила лоб. Она была в затруднении. Она ожидала всего чего угодно, но такой оборот дела совершенно лишил её равновесия.

— Чаю будешь? — спросила её Татьяна.

— Чаю? Выпью.

— Пойдём на кухню, а то Мишенька, может быть, вставать захочет, — подхватила хозяйка подругу под руку. И — Литикову: — Вставай, наверно, лапонька, чайку выпьем. И перекусим. Да?

— А что это у тебя чемодан посреди комнаты? — выходя, бросила через плечо Света.

Татьяна не ответила. Словно не расслышала. Света остановилась.

— Чемодан — чего, говорю?

— А, чемодан! — воскликнула Татьяна. — А что чемодан?

Она подхватила чемодан и отнесла его в угол. Света с подозрением покосилась на словно бы изрядно смутившуюся подружку, вновь наморщила лоб и вышла из комнаты.

Сидя за столом, Татьяна и Литиков оказывали друг другу всяческие знаки внимания, как бы забывая время от времени о присутствии постороннего человека. Литиков, немного оправившийся от перенесённого в недавнем прошлом потрясения, расстегнул у сидевшей рядом с ним Татьяны две пуговицы, нижние, её халата и пользовался моментом. И Татьяне приходилось то да потому отстранять его шаловливую руку, ласково напоминая: «Миленький, лапонька, мы не одни». Иногда Татьяна поглядывала на настенные часы.

И Света заметила это и спросила:

— Спешишь куда-то? На часы всё смотришь.

— Я? Нет-нет, — ответила Татьяна, однако спустя пару минут опять бросила взгляд на часы.

Света ушла как раз вовремя. До прибытия городского автобуса оставалось сорок минут. Этого времени было достаточно, чтобы извлечь из тайника деньги, окончательно собраться и по пути к месту посадки забежать к Гавриловне. Решили, что Литиков уйдёт на двадцать минут раньше, без вещей, поболтается у магазина, заглянет на почту, а за пару минут до предполагаемого прибытия автобуса приблизится к автобусной остановке.

А Татьяна на остановку вообще не пойдёт, она выйдет к повороту на тракт, где и дождётся автобуса. И они уедут. Они поселятся в гостинице, а завтра вечером позвонят в деревню. И всё узнают, все новости основные.

Однако их планы оказались на грани срыва.

— Они идут! Сюда! — закричал Литиков.

Он был уже одет и ходил по дому в поисках зажигалки. Случайно глянув в окно, он увидел того, с пистолетом, и с ним ещё одного.

— Кто? — подбежала Татьяна.

— Те самые!

— Спокойно! — приказала Татьяна. — Я сама буду с ними говорить.

Постучали, не дожидаясь разрешения, вошли. Татьяна встретила их у порога.

— В чём дело? — подступила она к непрошеным гостям.

— Где второй? — спросил высокий качок в тёмных очках, неоднократно меченый пластырем и йодом. Заметив Литикова, повернулся к нему. — Ты, что ли?

Литиков похолодел, ноги сделались ватными. К счастью, говорить он ещё не мог, только рот приоткрыл.

— Не узнаёшь, Андрей? — засмеялся второй. — Это же тот дурачок местный, который нам помог. Вцепился в клиента мёртвой хваткой.

— Ванька-скотник, — уточнила Татьяна. — За десяткой приходил. — И дёрнула подбородком в сторону Литикова. — Ну, получил десятку на водяру любимую — двигай! Последний раз. Сама без гроша сижу.

Литиков робко протиснулся между Татьяной и визитёрами, выбрался в сени, во двор, за калитку и припустил по улице. Не слушавшиеся ноги заплетались, но страх — он как сейчас видел избитое лицо Бабухина — гнал его. Забежать как можно дальше, где его уже не достанут. Жаль, что до прихода автобуса ещё так долго, целых двадцать пять минут.

— Ну, чего припёрлись? — в это время спрашивала Татьяна, стоя перед Андреем и Алексеем.

— Обыск, — объявил Андрей.

— Обыск? Ха! Ха! И ещё раз — ха! — отчеканила Татьяна. — Только один шаг, и я такой крик подниму — чертям тошно будет. На всю деревню. А ну, выметайтесь! Ну-ка! — И Татьяна принялась пихать Андрея в грудь.

— В этом доме спрятаны деньги, сударыня. Ворованные! — не отступал Андрей.

— В доме? Где? В шкафу или под кроватью? — язвительно заговорила Татьяна. — Вы их совсем за дураков, что ли, держите? Так вот, прошлой ещё ночью, с кайлом и лопатой, они унесли деньги из этого дома. Куда? Не знаю. Не интересовалась. Мне за постой заплатили. Тебе эти деньги отдать?

— А где второй тип? — спросил Алексей.

— Он ещё первым автобусом в город смотался, за одеждой.

— Когда вернётся?

— Сегодня обещал.

— Надо все автобусы встречать, — сделал вывод Андрей и повернулся к Алексею. — Возьмёшь её с собой и — вперёд. Кстати, встречать надо не только автобусы.

— На морозе торчать? У меня насморк, — заявила Татьяна.

— Возьмёшь кого-нибудь, кто знает его, — изменил указание Андрей.

— Да раньше, чем после обеда… — начал Алексей.

— Нет, с ближайшего начнём.