Залечь на дно в Тагиле, или «В глаза смотреть!»

Сергей Семипядный, 2023

Георгий Павлович, бывший воздушный гимнаст, решает спрятать ослика Карлоса, своего подопечного и друга, которому грозит тяжёлая работа в шапито. В компании с одиннадцатилетним Даном он везёт Карлоса к своему внебрачному сыну. Беглецы приезжают в Нижний Тагил, где им приходится скрываться, с переменным успехом, от взявших след назначенного дрессировщиком Карлоса авантюриста Недоеденного и его подельника Пыляева. Однако не всё так просто. Заслышав звуки циркового оркестра, Карлос забывает об опасности.

Бежать, пристроить, умереть

Дан ожидал, что старик хотя бы сегодня спросит, как тут они без него, однако этого не случилось. Георгий Павлович вообще был словно бы не в себе. Выскочил из «Нивы», побежал — ну, почти побежал — к дому, потом вернулся и закружил у автомобиля, осматривая его и попинывая колёса. Дана он, вроде как, и не заметил. Сначала, по крайней мере. Увидел лишь тогда, когда снова направился к калитке, теперь уже не так быстро и, как бы, неохотно.

— Ты, Даня, надеюсь… — Старик остановился около Дана. — Ну, не против, надеюсь, если вдвоём твоим телефоном попользуемся?

— Не против, — ответил Дан, подобной просьбы не ожидавший.

— Хочешь спросить, куда мой телефон подевался?

— Нет, — удивлённо сказал Дан.

Георгий Павлович кивнул.

— Правильно, даже и не спрашивай, почему я его выбросил.

Дан опешил. Он был шокирован. До такой степени ошеломлён, что произнёс подряд, выдал на едином выдохе столько слов, сколько обычно и за целый день не произносил.

— Выбросили мобильный телефон? Хороший и дорогой смартфон, который шесть на сто двадцать восемь гиков? — Дан бросил взгляд на старика и окончательно убедился, что тот непривычно взволнован.

— Да. Как только ушёл от погони, так сразу и выкинул, — ответил Георгий Павлович.

От погонь обычно в кино уходят. Ну, ещё ролики в интернете попадаются. Дан внимательно посмотрел на старика и представил, как тот, яростно выкручивая руль то в одну сторону, то в другую, пытается сбросить с капота вцепившегося в дворники гибэдэдэшника, глаза в ужасе выпучившего.

— Будете избавляться? — спросил Дан и кивнул на автомобиль.

— Что? — не понял Георгий Павлович.

— Избавитесь от машины?

— Это же Ладный! — почти вскричал Георгий Павлович, устремив на собеседника удивлённый взгляд. — Ах да, ты, наверно, хочешь узнать, от кого именно я драпал. Так?

Дан подумал, что если он будет излишне информирован, то может превратиться в опасного свидетеля. А опасных свидетелей, как известно, зачищают обычно. И Дан промолчал. Хотя, конечно, следовало недвусмысленно заявить старику, что знать детали, которые, естественно, могут быть очень интересны, он не желает.

Однако Георгий Павлович продолжил откровенничать.

— Этот человек, — чуть понизив голос, сообщил он, — и золотишко мыл, как мне сказали, и зэков охранял, и отловом безнадзорных животных занимался. И это я тебе только некоторые его мирные профессии перечисляю. А вообще он и в частных армиях зарубежных отметился, и в работниках кладбища побывал.

— И его взяли в полицию? — удивился Дан.

— Про полицию не знаю. Его взяли в цирк. Этот человек… — Георгий Павлович тяжело вздохнул и опустил голову. — Это чудовище, ты бы его видел, будет дрессировать Карлоса и вгонит в гроб. Хотя какой гроб? Просто кремируют.

Дан стоял перед стариком, и в голове его роились мысли. Все — с вопросительными знаками на конце.

— Бежать, — снова вздохнул Георгий Павлович. — Придётся бежать. Должен успеть пристроить приятеля. Обязан.

Старик повернулся и, сутулясь против обыкновения, ушёл в дом. Дан проводил его взглядом, а потом ещё много секунд стоял молча и думал невесёлые мысли, которые почему-то складывались сплошь из бабушкиных слов и выражений про то, что старость не радость, что придёт черёд и все там будем.

Ясное понимание того, что слово «бежать» из уст Георгия Павловича означает скорый отъезд старика и Карлоса из деревни, пришло к Дану уже на чердаке. Да, бежать — это значит уехать в недоступное для преследователей место. И не только для преследователей, вероятно. Спросит Георгий Павлович у него, у Дана, способен ли он выдержать в случае необходимости жестокие пытки, как молодогвардейцы или пионеры-герои войны с фашистами, а Дан и растеряется, не сумеет сказать твёрдо и однозначно, что выдержит. И простятся они с Карлосом навсегда.

Дан смахнул слёзы и подумал, что это не так уж и стыдно — плакать, когда рушатся мечты. Конечно, если никто не видит.

Впрочем, если бы кто-то и увидел его плачущим, то никогда бы не подумал, что льёт слёзы Дан по причине столь значительной. Такое уж впечатление он производит.

Да и кто способен хотя бы вообразить, что у такого, как он, может быть мечта. У мальчика, для которого всего лишь заговорить с человеком, пусть даже и знакомым, — проблема, и проблема немалая. А потому что это вот всё, с чем подобный индивид сталкивается практически ежедневно, в рабочем, так сказать, порядке, и МЕЧТА — вещи несопоставимые.

А мечта всё-таки имеется. Имелась, точнее сказать. Такая, конечно, совершенно неосуществимая, заоблачная, как ещё её называют, то есть — самая настоящая.

***

Бежал Георгий Павлович уже из машины с надписями «Скорая медицинская помощь» и «Автомобили, спасающие ЖИЗНЬ». Как только задвинули внутрь носилки, на которых его несли, Георгий Павлович быстро поднялся и выскочил через боковую дверь наружу. Ошарашенная фельдшер лишь слабо вскрикнула, отшатнувшись от метнувшегося мимо неё больного. Однако почти тотчас закричал что-то стоявший на крыльце Киселёв и заблажил, развернувшись на сто восемьдесят градусов, Недоеденный. Этот был на пути к своему автомобилю.

Но Георгия Павловича было уже не остановить. Хотя догнать на своём джипе Недоеденный мог бы. Если бы повезло. Или если беглец был бы менее удачлив.

А ещё его могли взять прямо там, откуда он и бежал. Около здания цирка бывшего циркача могли бы изловить, потому как он счёл необходимым вернуться и, подкараулив, лично поговорить кое с кем из бывших сослуживцев о постигшей коллектив участи. Затем, с соблюдением всех возможных мер конспирации, навестил Георгий Павлович и Галину Николаевну, продолжавшую, как выяснилось, держать руку на пульсе переживающего нелёгкие времена цирка.

Итог — неожиданный, однако, если подумать, закономерный.

А коробка со старыми записными книжками отыскалась довольно скоро. Помнится, хотел выбросить их, собираясь в предпоследний, как полагал тогда, путь, из столицы — сюда, в подмосковную деревню. Планировал взять с собой самый минимум вещей, только то, без чего уж никак. И много чего в те дни повыкидывал, отрывая порой едва ли не от сердца.

С записнушками не вышло. Открыл которую-то из них, полистал и наткнулся на полузабытые имена и почти совершенно выветрившиеся из памяти номера телефонов. Не поднялась, в общем, рука.

А сегодня от всей этой макулатуры весом в несколько килограммов он, возможно, избавится, и избавится навсегда. Отыскать бы только нужный адресочек. Он твёрдо помнит, что клочок конверта с обратным адресом он сунул за обложку записной книжки. Обижен был на сына, писать ему больше не собирался, даже письмо, и не дочитав, кажется, швырнул в мусорное ведро. Однако, чуть поостыв, отщипнул от оставшегося на столе конверта клочочек с обратным адресом, решив зачем-то сохранить его.

Содержимое коробки Георгий Павлович вывалил на пол. Чёрт! А ведь тут, кроме записнушек, тетрадки пропылённые, какие-то письма, перехваченные резинками, визитки с тиснением и без. И это всё не выбросил, выходит, в прошлый раз.

Георгий Павлович поспешно опустился на колени и схватил… одну из тетрадок.

— Стоп! — тотчас одёрнул себя и отшвырнул тетрадь. — Не время, старикашка сентиментальный! — И принялся перебирать записные книжки, надеясь вспомнить, которая из них та самая, что в данный момент и необходима.

Подошёл Карлос и ткнулся мордой ему в спину.

— Карлос, я всё объясню. Дай время! — не без раздражения проговорил Георгий Павлович и принялся листать одну из записных книжек.

Карлос вновь толкнул его, уже с некоторым даже раздражением. Георгий Павлович тяжело выдохнул и, резко развернувшись, уселся лицом к Карлосу. Дело в том, что услышать любое из мысленных заявлений Карлоса он способен был, лишь поймав взгляд ослика. Зная это, Карлос открыто и прямо смотрел старику в глаза только тогда, когда желал быть услышанным в полной мере. Если же был заинтересован в сокрытии чего-либо: мыслей, поступков (проступков), задумок и замыслов — да всего сугубо личного, то отворачивал голову в сторону.

— Что с тобой, амиго? Случилось что-то? — Карлос ощупал «амиго» придирчивым взглядом.

— Прошлая жизнь. Да, немного разволновался. — Георгий Павлович кивнул на вываленное на пол содержимое коробки.

— Прошлая — это прошедшая, — прозвучало в ответ не без усмешки. — Но чего-то от неё надо, похоже? Ты же не в себе, Палыч.

— Не позволю тебя угробить! Никаких больше левад, курбетов и пируэтов! — выкрикнул Георгий Павлович и, схватив первую подвернувшуюся под руку записную книжку, принялся её листать. — Иди! Всё потом. Давай попозже.

Карлос сердито топнул ногой. Георгий Павлович, досадливо поморщившись, поднял голову.

— Выкладывай, Палыч! — потребовал Карлос.

— Забрать тебя хотят. И — в шапито. А в шапито сунут — долго не протянешь.

— Если бы он не помогал… Ткнёт и сразу же — вопрос.

— О чём ты? — не понял Георгий Павлович.

— Симулянт я немножко. Слегка преувеличивал болезненные ощущения при медосмотре. Нажмёт на позвоночник и спрашивает: «Больно?» Я и постанывал в ответ. — Карлос вздохнул и отвернул голову в сторону.

Георгий Павлович в недоумении.

— Зачем? Да ты сюда смотри!

Карлос, округлив глаза, вперился взглядом в лицо собеседника.

— С тобой хотел поехать, камрад. Не понятно? Уж больно ты сладко пел про преимущества фермерской жизни.

— Я себя успокаивал, — дёрнул щекой Георгий Павлович.

— Ты обманул меня, амиго. — Карлос опустил взгляд и не без раздражения отшвырнул лежащую у его передних ног тетрадь.

Георгий Павлович помотал головой.

— Не-не, всё правильно! Снимки же имеются!

— Что-то не очень-то ты их учитывал, когда мешки с опятами на меня грузил, — укорил Карлос.

— Да я, помнишь же, извинился, — виновато произнёс старик и попытался заглянуть Карлосу в лицо.

Однако уже поздно — Карлос поворачивается и направляется к выходу из комнаты. Георгий Павлович поспешно поднялся на ноги, словно намерен был догнать Карлоса и продолжить разговор, однако зацепился взглядом за ярко-красное пятно одной из записных книжек. А ведь, вроде как, в неё он и сунул в тот раз обрывок конверта с адресом. Георгий Павлович поднял эту в высшей степени приметную записную книжку и обнаружил-таки за её обложкой заветный бумажный клочок.

И состоялся разговор с Карлосом.

Сначала это был скорее монолог. Георгий Павлович довольно подробно поведал о событиях прошедших суток, начав со звонка Киселёва. Этот неожиданный выход на связь директора цирка сразу показался ему если и не тревожным, то, во всяком случае, мутноватым и не сулившим особенной радости. Ну а уж последовавшее — ни в какие ворота, беспредел натуральный.

Карлос на рассказ Георгия Павловича отреагировал на удивление спокойно, а когда речь зашла о бегстве, то и вообще поскучнел.

— В чём дело, Карлос? Ты, как будто, и не рад, — не сдержал усмешки Георгий Павлович.

— Нас же всё равно найдут, Палыч. Это ты можешь затеряться среди себе подобных, а я… Много, сам посуди, таких, как я, в краях сих неуютных?

Хмыкнув в заключение, Карлос отвернул голову в сторону и теперь стоял, небрежно помахивая хвостом.

— Карлос, костьми лягу — тебя пристрою!

Карлос бросил взгляд на Георгия Павловича.

— Ну конечно, сначала пристроишь, а ляжешь потом.

— Да, именно в такой последовательности. А этот тип, ну, дрессировщик новоиспечённый, кем только не работал, я тебе скажу. Он и зэков пас, и безнадзорных собак и кошек, душегуб, отлавливал — резюме, говорят, на трёх страницах. Порассказали мне про него.